Текст книги "Сейчас и на земле. Преступление. Побег"

Автор книги: Джим Томпсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 34 страниц)

Охваченная нежностью, она вздохнула, чуть поежившись. Док Маккой – отличный парень, как назвала его Ма. И этим, кажется, сказано все.

Просто на свете не было больше такого человека, как Док, и никогда не будет.

Кэрол поигрывала бутылочкой с таблетками. Потом, повернувшись на бок, стукнула ею по стенке. Наверняка он недалеко от нее, их разделяет всего несколько футов этого холодного, застывшего камня. Если она сумеет достучаться до него и если он ответит ей – это будет замечательно. Обоим станет легче на душе, убеждала она себя, узнав, что с другим все в порядке.

Она постучала еще раз и прислушалась. Постучала и прислушалась, нахмурилась, охваченная какой-то злой нервозностью. Потом, просветлев лицом, повернулась и постучала в противоположную стенку. Возможно, он там, с той стороны. В конце концов, Док просто должен быть там, ведь так? Он должен быть либо с одной стороны, либо с другой.

Она стучала и прислушивалась. Стучала и прислушивалась. Тишина в промежутках между постукиваниями давила, смыкалась вокруг нее. Она превращалась в нечто болезненное, в вакуум, возопивший о том, чтобы его заполнили. Это было непереносимо, а поскольку непереносимое нельзя вытерпеть, в дело вмешалось ее воображение, этот доброхотствующий враг.

Она совершенно отчетливо услышала ответное постукивание Дока. Ну, может быть, не совсем отчетливое – воображение имеет свои пределы, – но она его услышала.

Она постучала, и он постучал. Сигналы передавались туда и обратно. Величайшее облегчение охватило ее; а потом, следом за ним, перекрывая его, пришло чувство нарастающего беспокойства и раздражения.

Что толку просто перестукиваться, просто производить бессмысленный шум? Вот если бы она могла послать ему весточку. Спросить его, сказать ему, чтобы... чтобы...

Но может быть, он уже подумал об этом. И решил, что это невозможно. И может быть, так оно и есть.

Она оттолкнулась к стене, потом измерила расстояние до противоположной стены. Похоже было, что здесь достаточно места для двух человек, вот так-то. Конечно, им пришлось бы тесновато, но это не должно было продолжаться бесконечно. На короткое время, на какой-нибудь час или около того, это было бы замечательно.

А пространство у нее над головой? Так. Она прикоснулась ладонями к потолку норы, вздрогнув от ощущения, насколько он близок от нее. Из-за тусклого освещения казалось, что он находится гораздо дальше. Она нажала на него, не осознавая, что нажимает. И вдруг забарабанила по потолку кулаками.

Она очень быстро прекратила это занятие и несколько минут пролежала в полной неподвижности, до тех пор пока сердце не перестало колотиться как сумасшедшее. Потом, отталкиваясь пятками и локтями, она устремилась к выходу.

Ее ноги соприкоснулись с водой. Она отдернула их. Снова опустила их туда и подержала там какое-то время. А потом, неохотно смирившись, вытащила. Потому что определенно не могла покинуть это место, вылезти обратно в карьер: кто-нибудь мог увидеть ее. Судя по тому, что она знала, к этому времени, возможно, все вокруг уже кишело полицейскими.

В любом случае, карьер был очень глубокий – бездонный, как сказала Ма, – а Кэрол едва умела плавать. Если она не отыщет нору, в которой находится Док, не сумеет забраться в нее или опять забраться в эту...

Возможно, они так все и замыслили. Они надеялись и рассчитывали, что она попытается вылезти, зная, что в этом случае она утонет.

Но как бы там ни было, даже речи не могло быть о том, чтобы выбраться. Ей придется оставаться здесь до тех пор, пока ее не достанут, а ее – маятник ее сознания снова качнулся обратно – ее достанут, внушала она себе. Док вытащит ее. В конце концов, она его жена, и они вместе прошли через многое, и она много для него сделала. И... и... если уж он в самом деле хотел от нее избавиться, у него прежде была уйма возможностей.

Он вытащит ее обязательно, как только это будет безопасно. Ма заставит его.

Здесь, у входа в нору, было чуточку попросторнее. Потолок располагался чуточку выше. Она измерила расстояние при помощи выгнутых кверху ладоней, думая о том, что здесь почти достаточно места, чтобы сесть. И как только эта мысль пришла ей в голову, она уже знала, что должна сесть.

Должна. Она не может все время лежать ничком и ни минуты больше не может провести полулежа, опираясь на локти.

Прижав подбородок к груди, она попробовала приподняться. Шесть дюймов, фут, фут и полфута – ее голова прижалась к камню. Она упрямо тыкалась в него, потом со сдавленным «Ай!» снова отпрянула на пол.

Какое-то время она отдыхала, потом попробовала снова. На этот раз как-то боком, подтянув колени кверху. Так ей удалось забраться чуть дальше, хотя и этого было далеко недостаточно. Но это подсказало ей – или ей так показалось, – как можно выполнить этот трюк.

Она была очень гибкой и проворной, сейчас – в большей степени, чем когда-либо, после их изнурительной, способствующей похуданию поездки по стране. Так что она втянула в себя живот, плотно прижала к нему колени и прижалась к ним подбородком. И в таком виде, напоминая приплюснутый мяч, стала забираться все выше и выше.

Ее голова ударилась о потолок с ужасным стуком, потом заелозила по нему со скребущим звуком, оставляя тонкий след из волос и кожи с черепа. Она остановилась бы при первом же болезненном ударе, но инерция тела гнула ее вперед. А потом, наконец, она приподнялась. Или, скорее, просто оказалась в сидячем положении. При том, как она была наклонена вперед, было бы далеко не точно говорить, что она приподнялась.

Потолок давил ей на шею и плечи. Ее голова была по необходимости опущена. Ее широко разведенные ноги были прижаты к полу, и для опоры ей пришлось поместить руки между ними. Она подняла одну из них, чтобы вытереть лицо, но напряжение было просто невыносимым, так что она поспешно вернула ее обратно, чтобы поддерживать спину.

Она отдохнула, тяжело дыша, точнее вообще едва дыша в таком скрюченном положении, и думая: «Ну что же, по крайней мере, теперь я знаю, что могу это сделать. Я могу сесть, если захочу». Потом, когда неуклюжая поза стала мучительной, она попыталась снова лечь. И почти не двинулась с места, оставшись точно в том же положении, в котором находилась.

Она не могла смириться с этим фактом. Это было слишком ужасно. «Но ведь наверняка, – подумала она, – раз я приняла эту позу, то могу принять и предыдущую. Если я могу выпрямиться, значит, могу – могу снова лечь».

– Конечно могу, – говорила она, бормоча вслух. – А почему нет?

Безусловно, на то была веская причина.

Подтянуть ноги кверху, как она сделала в первый раз, было невозможно. Вообще было почти невозможно ими двигать. А насчет того, чтобы свернуться калачиком, – она уже согнулась в три погибели, даже в большей степени, чем изначально. Но теперь этот калачик было начисто лишен упругости. Ее тело было подобно пережатой пружине, которая придавлена такой тяжестью, что способна лишь прогибаться дальше и никогда не распрямится.

– Нет, – тихо проговорила она. – Нет. – Потом, на повышенных тонах: – Нет, нет, н-нет! – Она выждала, тяжело дыша, кровь прилила к ее голове, а волосы упали на глаза. У нее пульсировало в запястьях, локти ее ныли от боли. И внезапно руки ее подломились, туловище накренилось вниз, и с губ сорвался мучительный крик.

Столь же мучительно всхлипывая, она снова собралась с духом. Слезы бежали по ее лицу, и она не могла их смахнуть. При тех муках, которые она испытывала, и нарастающей истерике это казалось самым непереносимым из всего.

– Н-не могу, не могу даже пальцем шевельнуть, – рыдала она. – Не могу даже пошевелить... – Потом, так тихо, что ее едва можно было расслышать: – Ма сказала – завтра ночью. Завтра ночью, может быть.

Эти слова растворились в безмолвии. Ее дыхание становилось все более затрудненным. Она сипела и кашляла, она стонала, подергиваясь всем телом, и слезы бежали все сильнее.

– Я не могу это вынести! – проговорила она, задыхаясь. – Ты слышишь меня? Я не могу это вынести! Не могу это вынести, не могу это вынести, не-е-е могу-у-у-у это вынести... не могу это вынести-и-и-и-и...

Она кричала, и боль от напряжения заставляла ее кричать еще громче, и этот крик выжимал из ее горла еще один. Она извивалась и кричала, охваченная неистовством боли и ярости. Ее голова билась о потолок, ее пятки зарывались в пол и колотили по нему, а ее локти совершали кругообразные движения, ударялись и скребли удерживающие ее в заточении стены норы.

Кровь на ее лице смешивалась со слезами. Она ручьем бежала по ее спине и рукам, по ногам и бедрам. Она струилась из сотен крошечных порезов, царапин и вмятин, покрывая ее тело; теплая красная кровь, которая становилась склизкой, перемешиваясь с грязью норы.

Она так и не узнала, когда освободилась. Или как. Она вообще этого не поняла. Она все еще билась, все еще кричала, когда сорвала крышку с бутылочки и опрокинула ее содержимое в рот...

Недовольная, она вынырнула из приятного мрака. Что-то стискивало ее лодыжку, и она пыталась вырваться. Но эта штука держала ее крепко. Она рванула, протащив ее по норе, снова обдирая кожу на теле. Она закричала протестующе, и крик внезапно захлебнулся, когда над ней сомкнулась вода.

Давясь и отбрыкиваясь, она выскользнула из норы в карьер. Снова была ночь – или по-прежнему была ночь? И при свете луны она, как в тумане, заглянула в самые безучастные глаза, которые когда-либо видела.

– Я – Эрл, – ухмыльнулся он, обнажив кривые зубы. – А теперь держись крепче, и я тебя...

– Пусти! – Она яростно рванулась назад. – Оставь меня в покое! Я никуда не хочу идти! П-пожалуйста, пожалуйста, не заставляй меня! Просто дай мне о-остаться там, где...

Она вцепилась в кусты, попыталась залезть обратно в нору. Удерживаясь на воде, Эрл отвесил ей сильную пощечину.

– Мать честная! – пробормотал он, обматывая ей веревку вокруг талии и подавая сигнал Ма и Доку. – Неужто сорок восемь часов для тебя мало?

Глава 13

Прикрытые драной мешковиной, Док и Кэрол лежали в кузове старого грузовика Эрла, и им предстояло по ухабам проехать через холмы, обратно к дороге, находящейся в ведении округа, а оттуда – несколько миль к так называемой ферме, где жил Эрл. Это был ветхий, обшарпанный дом, с лишенным травяного покрова, захламленным двором, коровой, несколькими цыплятами, фруктовыми деревьями, занимавшими пару акров, и двумя-тремя огородными культурами. Однако внутри изъеденного ненастьями дома, с его голыми, покоробившимися полами и заколоченными досками окнами, стоял огромный цветной телевизор, огромная морозильная камера, холодильник и гигантский очаг, который топился дровами.

Эрл явно гордился этими своими приобретениями, и Док нахваливал их. Без лишних слов, стараясь скрыть свое удовольствие, Сантис вытащил из духовки большой ростбиф и без всякой тарелки швырнул его на стол. Пока он разделял его на огромные окровавленные куски, Ма раскладывала другие «харчи» – холодную вареную капусту, хлеб, кофейник, кувшин емкостью в галлон с виски – и оловянные кружки и тарелки. Потом все расселись, и все, кроме Кэрол, принялись жадно есть. Она сидела осоловевшая и безразличная, чувствуя спазмы в животе, едва в силах выносить вид и запах пищи.

Ма посмотрела на нее оценивающим взглядом и потянулась за кувшином с виски. Потому наполовину наполнила оловянную кружку – это произносилось как «оловянна-кружка» – белой жидкостью и толкнула ее через стол.

– Ну-ка, выпей это! – приказала она. – Давай! Не заставляй повторять тебе дважды.

Кэрол выпила. Она поспешно сглотнула, стараясь превозмочь тошноту, а потом приятный огонь растекся по ее желудку и на лице проступил легкий румянец.

– А теперь ешь, – сказала Ма.

И Кэрол стала есть. А после того, как она откусила первые несколько раз, еда показалась ей очень вкусной.

Оба ее глаза были слегка подбиты. Ее губы распухли и покрылись кровоподтеками, а ее лицо и руки сплошь все были в царапинах и порезах. Но никто не сказал ни слова по поводу ее вида, не интересовался что да почему. Бывалые люди из темных закоулков преступного мира, они прекрасно понимали, что с ней случилось.

Она не поднимала от тарелки глаз, не принимая никакого участия в разговоре и настолько безразличная к нему, будто он не имел к ней никакого отношения.

Нет нужды повторять, что их с Доком по-прежнему усиленно разыскивали. Для них было бы невозможно перейти мексиканскую границу и проникнуть в глубь страны по суше. Но Ма и Эрл наладили хорошее сообщение по морю – через капитана одного маленького португальского рыболовного суденышка, который и прежде проворачивал для них такие дела.

– Конечно, людей, которых бы искали так, как вас, еще не было. – Ма как следует отхлебнула виски, отрыгнула и вытерла рот тыльной стороной ладони. – Сейчас он артачится, всячески уклоняется от этого дела, но через пару дней дозреет – когда увидит, что это ни к чему не приведет.

– Ты хочешь сказать, – Док настороженно нахмурился, – ты хочешь сказать, он знает, кто мы такие?

Ма ответила, что – конечно, естественно – знает.

– А кто бы еще стал давать деру из страны именно сейчас? Но насчет этого ты не думай, Док. Он знает все о нас, Сантисах, и тебе не о чем беспокоиться.

– Понятно, – сказал Док. – Я уверен, что ты права.

Рой Сантис выйдет из тюрьмы через год или около того.

Это развяжет руки им троим, не говоря уже об их многочисленных родственниках и друзьях. И ни один человек, который хотя бы понаслышке знал о том, какая репутация закрепилась за Сантисом, не станет их обижать. Любой, кто это сделает, в надежде на вознаграждение или из страха перед наказанием, не останется в живых, чтобы когда-нибудь похвастаться этим.

Когда застолье подошло к концу, Эрл наполнил глиняный кувшин водой и провел Кэрол с Доком по своему изрытому оврагами заднему двору к куче навоза размером со стог сена. Сейчас куча была частично разрыта, не прикрыта досками, на которые был набросан навоз. Обращенный в противоположную от дома сторону вход закрыли куском брезента, от которого за версту несло коровьим навозом, сейчас, правда, высохшим, но, очевидно, измазанным, когда тот был еще свежим.

Эрл нерешительно отдал Доку кувшин с водой.

– Я еще жратвы для вас прихватил. Если она вам нужна, Док. Просто решил, что вам захочется поесть ночью, когда вы сможете выйти наружу.

– Конечно, – сказал Док. – Сейчас мы ничего не хотим, Эрл.

– Ну да, конечно. Курить нельзя – я, наверное, мог бы и не говорить тебе об этом. Наверно, я бы даже и спички не зажег, будь на твоем месте. Небольшой дымок или огонек далеко видно.

– Понимаю. Ничего такого не будет, – пообещал Док.

– А как насчет жвачки? Я прихватил с собой побольше жевательного табаку, могу поделиться.

– Ну да, наверное, это не помешает, – сказал Док. – Большое тебе спасибо, Эрл.

Эрл вернулся обратно, к дому, а Док вежливо придержал брезентовую дверцу, пропуская вперед Кэрол.

До рассвета оставался час или около этого. Без единого слова Кэрол свернулась калачиком на полу и почти тотчас же заснула. Док присел на корточках у стены и положил в рот щепотку табака. Сам он выспался за последние двое суток. Теперь сон станет неким занятием, когда ему станет невмоготу бодрствовать; тем, что нужно держать про запас в качестве средства от тоски, что преследует наяву. Он жевал и сплевывал, каждый раз тщательно прикрывая плевок. Время от времени он смотрел на черную тень – Кэрол, и взгляд его становился глубоким и задумчивым.

С первыми лучами солнца куча навоза стала нагреваться. А к десяти часам, когда Кэрол внезапно проснулась, Док разделся догола, не считая ботинок и носков, и сидел скрестив ноги на ворохе своей одежды.

Он предостерегающе покачал головой, когда она стала вздрагивать от разбирающего ее смеха, потом усмехнулся с добродушным самоуничижением.

– Что, по-твоему, тут смешнее? – прошептал он. – Я или символичность ситуации?

– Я не могу решить. – Она негромко засмеялась. – Пожалуй, мне лучше самой принять участие в этом действе.

Она разделась, вытерев пот своей одеждой и сделав из нее подушку, как Док сделал из своей. И теперь, когда они были одни, Док выказал немалую озабоченность по поводу ее многочисленных порезов и кровоподтеков. Кэрол же не придавала им особого значения; она их заслужила, сказала она, тем, что вела себя как круглая дура. Но ей была приятна его забота, и, совсем отдохнувшая и расслабившаяся, она почувствовала, что настроена очень благосклонно по отношению к нему.

Склонив голову набок, она бросила на Дока озорной взгляд. Потом, внезапно наклонившись вперед, взяла своими ладонями его щетинистое лицо и...

Увлажненная масса шлепнулась ей на лоб, растеклась по лицу. Она резко выпрямилась, оттираясь и отряхиваясь.

– Тьфу! – Она с отвращением сплюнула, наморщив нос. – Фу! Какая мерзость, грязь!..

– Да, какая досада, – посочувствовал Док. – Это, наверное, из-за жары. От нее эта штука размягчается и...

– Прошу тебя! – Кэрол поморщилась. – Разве это само по себе уже не достаточно гнусно без того, чтобы ты рисовал мне подобную картину?

На этом их любовные утехи закончились. Док спрятался за невозмутимой маской на лице, а Кэрол снова погрузилась в апатию. Пока тянулись долгие часы тишины, она безмолвно разговаривала сама с собой, насмехаясь над ними обоими и мысленно ругая себя и Дока за то, что они оба такие дураки.

Вот потеха, а? Ну еще бы! Прямо как в кино! Поистине драматично и волнующе. Двое знаменитых, первоклассных, башковитых грабителей банков прячутся голыми в куче навоза!

Из-за жары налетели тучи мух, появились полчища личинок трупного цвета, которые падали им на головы и спины или заползали с пола, если находились под ними. Из-за жары появилось удушливое, вышибающее слезу зловоние, которое, казалось, проникает в каждую пору кожи.

Один раз, в отчаянии, Кэрол хотела было уже распахнуть брезентовую дверь, но Док решительно оттолкнул ее:

– Не делай глупостей! Попробуй пожевать табак.

– Табак? Он отобьет запах этой гадости?

– Нет. Но от него пропадет ее привкус во рту.

Она поколебалась, потом протянула руку:

– Дай мне. Хуже все равно уже не будет!

Она положила в рот маленькую щепотку, но от этого ее затошнило еще сильнее. Это была иная разновидность тошноты, и она даже принесла некоторое облегчение. Они с Доком сидели, жуя и сплевывая и не удосуживаясь зарывать плевки, не видя в этом на сей раз необходимости. Навоз срывался вниз, плюхаясь им на головы. И мухи роились, и жуки ползали. И так тянулся нескончаемый день, и наконец наступила ночь.

Эрл принес из дома несколько ведер воды, и они смыли с себя часть грязи. Но зловоние и привкус ее, приглушенный табаком, остались. Они сдабривали то небольшое количество пищи, которое были в состоянии съесть; в воображении они даже уже чувствовали этот привкус и в виски, которое Эрл налил им из карманной бутылки.

В доме никого не было, так что Эрлу нужно было быстро туда вернуться. А это означало, что Кэрол и Док не смогут чуть дольше задержаться на свежем воздухе, как они надеялись. Неохотно они ушли обратно за брезентовую дверь, чтобы провести там еще одну ужасную ночь. Док устроился настолько удобно, насколько мог. Кэрол беспокойно перебиралась с места на место, ерзая по грязному полу.

«Почему?» – яростно шептала она. Почему они должны быть здесь? Сначала эти ужасные подводные норы, из которых сбежала бы даже крыса, и теперь это... это... место! Бессмыслица какая-то. В конце концов, их очень активно искали после того, как они спрыгнули с поезда, и тогда им пришлось прятаться. Но никогда еще не забивались в такие скверные места, какие им предоставили Сантисы.

– Тогда мы все время находились в движении, – мягко заметил Док. – И мы не были обложены на таком крошечном пятачке.

– Мне плевать! Я говорю, что мы с таким же успехом могли бы спрятаться в каком-нибудь месте, где по крайней мере могли бы продержаться – я имею в виду, в сносном положении.

Док сказал, что до сих пор они вроде бы и здесь выдерживают. Потом, очень терпеливо, он продолжал объяснять, что всегда лучше всего прятаться в том месте, которое кажется совершенно непригодным для человеческого обитания. Например, в водных норах: как она заметила, даже крысы обходили их стороной. А сейчас вот, продолжил он, в куче навоза. Если от этой гадости тошнит даже на расстоянии, кому придет в голову, что кто-то спрятался внутри ее?

Кэрол уныло слушала. Потом перестала. Перестала и думать. Как она догадывалась, лучше ей больше не жаловаться. Положение ее и так было достаточно неопределенным. Однако, в отличие от Дока, она не научилась мириться с тем, что была не в силах изменить, так что просто стала нечувствительной к этому. Ничего не видя, олицетворяя полную безжизненность, при которой время не имело уже конечного предела, равно как и не существовало его самого.

Они пробыли в навозной куче еще два дня и две ночи.

На третью Эрл пришел к ним без своей обычной поклажи – провизии.

– Закусите в доме, – объяснил он. – И приведете себя в порядок. Похоже, вы отправляетесь в путь.

Эрл торчал на крыльце, в окружении своры суетливых, злобного вида шавок. За кухонным столом сидели Ма, капитан судна, Кэрол и Док. Волосы Кэрол были коротко острижены. И она и Док были одеты в вязаные шапки с отворотами и помпонами, джинсы и свободно сидящие майки. По всем внешним признакам, они входили в команду капитана – наряду с тремя родственниками, которые стояли за его стулом, сияя, хмурясь, улыбаясь – в зависимости от обстоятельств, – в утрированном виде передавая выражение его лица. В данный момент они все хмурились.

– Но двадцать пять тысяч! – Капитан закатил глаза к небу. – Что такое двадцать пять тысяч за такой риск? Да это курам на смех!

– Так, значит, на самом деле ты не против риска, – сухо сказала Ма, – если только тебе за него достаточно заплатят. Так обстоит дело, Пит?

– Ну...

– Конечно так. Так что ты идешь на больший риск и получаешь большие деньги. В два раза больше, чем ты получал когда-нибудь раньше. И это более чем справедливая цена, больше ты не получишь.

Два пояса для денег лежали на столе. Ма открыла их и отсчитала равное количество из каждого.

Капитан продолжал возражать, театрально жестикулируя:

– Так дело не пойдет, сеньора! Сам-то я не против. Мы – старые друзья, а с друзьями человек не скупится. Но моя команда... – Он повернулся и покачал парням головой. – Видите? Они не станут этого делать! Они настаивают, чтобы...

– Кого ты дурачишь? – Ма засмеялась. – Эта рвань даже не знает, о чем мы говорим.

Капитан нахмурился, потом, совершенно изменив поведение, тоже засмеялся:

– Ну так что же, попытаться ведь всегда надо? Даже с друзьями – а как же иначе. Но теперь, когда мы пришли к договоренности... – Он потянулся за деньгами.

Ма накрыла их рукой, похожей на окорок.

– Ты их получишь, когда вернешься, – сказала она. – Когда до меня дойдет весть от этих людей, что они добрались туда, куда держали путь, целые и невредимые и со всем своим скарбом.

– Но... но... – забормотал капитан, наливаясь краской. – Вы думаете, я стукач? Вы мне не доверяете, да?

– Ну, ничего подобного я не говорила.

– Тогда почему? А, предположим, случится какая-то неприятность? Что, если я не смогу вернуться, а?

– Тогда ты не получишь деньги. И... – Она посмотрела на него немигающим взглядом. – Они тебе не понадобятся, Пит.

Он опустил глаза. Безвольно пробубнил, что тут не о чем спорить, он вполне согласен подождать своих денег. Ма кивнула, скатала купюры в трубочку и засунула к себе за пазуху. Эрл зашел в дом с крыльца. Все обменялись рукопожатиями, и Док как бы между делом предложил Ма и Эрлу отправиться в путешествие вместе с ними. Они отказались, перемигнувшись между собой и ухмыляясь, будто какой-то только им известной шутке:

– Пожалуй, нет, Док. Нам с Эрлом и тут вроде неплохо живется.

– Да, – сказал Эрл! – Да, сэр, нам тут нравится, еще как нравится.

– И уж конечно, мы никак не можем уехать, особенно сейчас, когда Рой все еще сидит в кутузке.

Док сказал, что все понимает. Настал неловкий момент, когда никто, казалось, не может ни заговорить, ни двинуться с места. А потом, побуждаемый чем-то в поведении Ма, Док почувствовал, что он просто вынужден предложить плату за помощь, которую они с Эрлом оказали им с Кэрол.

– Ей-богу, так я чувствовал бы себя гораздо лучше, – сказал он со всей своей неискренней искренностью. – Я знаю, вы говорили, что вам не нужны никакие деньги, но...

– Ну, давай это обмозгуем, – сказала Ма. – Как ты думаешь, сколько это должно тебе стоить, Док?

– Ну... – Он продолжал сердечно улыбаться, но в животе его образовался холодный комок. Он уже несколько раз сложил вместе деньги в поясах и разделил на два. – Ну, я не стану называть сумму, Ма. Это должно стоить столько, сколько ты скажешь, и, что бы ты ни сказала, я соглашусь с этим на все сто процентов.

– Как насчет пяти штук?

– Пять! – Он ожидал – ну, он сам не знал, чего именно. Но когда люди устраивают тебе такую сделку, обычно они берут за это большую часть твоей наличности. И у тебя просто нет другого выхода, кроме как быть довольным.

– Этого недостаточно, – заявил он, расщедрившийся от облегчения. – Я настаиваю на десяти.

– Я знала, что ты так это воспримешь. – Ма удовлетворенно покачала головой. – И Эрлу говорила об этом, ведь так, сынок? Но это не для нас, Док. У меня вот что было на уме: если ты уверен, что пять или десять тебя не разорят...

– Десять. А даже если бы и разорили, это не имеет значения!

– Ну что же! Я хотела бы, чтобы ты передал их Пэту Ганглони. Я говорила тебе, что, по-моему, он там. Он имел при себе не слишком много, когда ударился в бега, и я очень за него беспокоюсь.

– Старина Пэт, – проговорил Док. – Я позабочусь о том, чтобы он их получил, Ма...

– Я бы и сама ему помогла. Но он ужасно торопился, а наспех я ничего не смогла собрать. Так что... – Она крепко пожала Доку руку. – Я очень рада, что ты присмотришь за ним. Знаю, что ты говоришь не просто так, а иначе ты бы так не говорил.

– Считай, что это уже сделано, – пообещал Док. – В конце концов, Пэт и мой большой друг тоже.

Они поехали в машине капитана, Док – на переднем сиденье, между ним и человеком из его команды, а Кэрол – на заднем, между двумя другими членами экипажа. Над Сан-Диего сгущался туман, медленно опускаясь на залив. Машина осторожно пробиралась сквозь него, въехав на причал с севера, потом объехав по кругу административный центр города и вернувшись с юга.

Судно было пятидесятифутовым крепышом, пришвартованным примерно посредине длинной пристани. По обе стороны от него располагались два других морских судна, сейнер для ловли креветок и катер для увеселительных прогулок, но на обоих царили тишина и мрак. Капитан припарковал машину и положил ключи в бардачок. (Их предстояло забрать его родственнику.) Он открыл дверцу, быстро заговорил на португальском и английском:

– А теперь нам нужно спешить, так чтобы выбраться отсюда с приливом. Но мы не бежим. Мы торопимся не спеша, да?

Его зубы блеснули в напряженной улыбке. Он вышел, остальные последовали за ним и с неторопливой поспешностью двинулись по набережной. Капитан запрыгнул на борт, протянул руки Кэрол. Док приземлился на палубе на секунду позже ее, и капитан, отдавая негромкие команды через плечо, показал им на свою маленькую каюту. Она переходила в их пользование на время путешествия, сам он будет спать с командой.

Он закрыл за собой дверь; раздался гул голосов и невнятная мешанина из звуков. Потом рев – быстро стихший – парных судовых дизелей. И они поплыли в залив.

* * *

Капитан вернулся, задернул шторы на иллюминаторах и включил свет.

– Вы будете вести себя очень тихо, да? – Он улыбнулся своей белозубой, нервной улыбкой. – На воде звук разносится далеко.

Он снова ушел. Почти незаметно судно набирало скорость. Они погружались все глубже и глубже в туман, и его серая масса смыкалась позади них.

Док рыскал по каюте, машинально осматривая ее, как он осматривал бы любое незнакомое место. Он не искал чего-то конкретного. Просто смотрел – большинство преступников экстракласса имеют такую привычку. Она несколько раз спасала Доку жизнь, соответственно унося чью-то другую жизнь или чьи-то другие жизни.

Он проверил маленькую книжную полку и аптечку. Заглянул под койку, виновато улыбнувшись Кэрол, которая уже улеглась на нее. Порылся в ящичках для бумаг письменного стола, отыскал кольцо с ключами, открыл и осмотрел все выдвижные ящики. Снова закрыл их на ключ, оставив содержимое в точности в том виде, в каком его нашел, – и тут обратил внимание на тяжелый сундук у изголовья койки.

Он был закрыт на висячие замки с обоих концов. Док перебрал ключи на кольце, с первой попытки нашел нужные и поднял тяжелую дубовую крышку. Внутри лежало некоторое количество серых шерстяных одеял, а также уложенные между ними несколько коробок с патронами, две магазинные винтовки и два двуствольных дробовика 12-го калибра. У Дока загорелись глаза. Потом, с почти рассеянным видом, он зарядил дробовики, положил их поверх сундука и опустил крышку. Он снова вставил замки в скобы – не запирая, хотя по виду казалось, что они заперты. На этом его осмотр и непосредственно вытекающие из него действия закончились, он снова спрятал ключи в ящичек для бумаг и налил себе выпивку.

Лежа на койке, Кэрол какое-то время наблюдала за своим мужем, потом повернулась на бок и закрыла глаза. Его поведение было всего лишь еще одной из разновидностей нормы. Если бы за этим крылось нечто большее, он сказал бы ей. Когда и если возникнет необходимость в том, чтобы сказать.

Она заснула.

Но почти немедленно, как показалось сразу, она опять проснулась.

Где-то там, в ночи, раздавалось странное эхо судовых дизелей. Или нет – это было не эхо, а нарастающее урчание другого двигателя. А за зашторенными иллюминаторами упрямо пробивался сквозь густой туман размытый луч света.

В каюте было темно. Стояла тишина – напряженная, выжидающая, а потом раздался резкий шепот Дока. Теперь Кэрол могла рассмотреть его, почувствовав, что он сидит подле нее. А возле двери она разглядела поблескивающие белые зубы капитана.

– Делай то, что я тебе сказал, Пит. Моя жена и я будем отдыхать.

– Нет! Пожалуйста, сеньор! Я не могу – в этом нет необходимости! Только маленький катер, не больше трех человек, я знаю! Все...

– Тем лучше.

– Пожалуйста! Говорю вам, у нас нет в этом необходимости! Я клянусь, что это так, да к тому же я знаю этих людей из береговой охраны. Я что – чужой для них? Разве я не делал такие же ходки много раз? Мы, возможно, поболтаем некоторое время, и...

– И они задержат тебя на какое-то время. Выяснят, кто ты такой, куда держишь курс. Выведают все, что им нужно, чтобы нас заарканил крейсер.