Текст книги "Тени зимы (ЛП)"

Автор книги: Джиллиан Брэдшоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

– Мой господин! – воскликнули мы с Бедивером в один голос.

Он сердито потряс головой.

– Говорю вам, это было бы лучше. Но мне некого назначить преемником, таким, какого приняли бы все, а значит, войны не избежать. Еще одной войны… Все вернется к тому времени, когда я захватил власть. Значит, придется захватить ее снова. – Он с силой стукнул кулаком по стене. – Надо продолжать. Ничего другого не остается.

– Артур! – с горечью воскликнула я. На глазах у меня стояли слезы. Мой муж не получил ни надежды, ни утешения, и все же решил продолжать борьбу.

– Молчи, Гвинвифар, твоя жалость – позор для меня; разве ты не видишь? Прости, я не хотел так говорить, но приходится. Это моя вина, и только моя! Вот что я сделаю сейчас. Отправлюсь на охоту. В сопровождение возьму Мордреда и Руауна. Попытаюсь понять, каков их план. Бедивер, навестишь Горонви. Забери назад свои слова о том, что он лжец, тогда он будет молчать о ссоре. Я вернусь к закату. – Он открыл дверь и остановился на пороге. Сказал очень тихо: – Простите меня, – и ушел. Мы с Бедивером посмотрели друг на друга. Каждый увидел в глазах другого только отчаяние.

– Вы давно знали? – спросил, наконец, Бедивер.

– Четыре года.

– Больше никто не знает?

Я огляделась и села в кресло у камина, в то самое, который только что оставил Артур. Оно еще хранило тепло его тела, и мне вдруг отчаянно захотелось моего мужа.

– Знает лишь Гавейн. Артур сам сказал ему перед тем, как принять клятву верности. Артур был уверен, что Гавейн и так знает, поэтому поначалу так плохо отнесся к нему.

– Так вот в чем была причина. – Бедивер расправил складки плаща и заметил пятно крови на ткани. – Если бы я знал…

– И что?

– Нет, ничего, наверное. – Он бесцельно провел рукой по пятну. – Что я мог сделать? Миледи, я поклялся сражаться только за Артура. Если бы не он, я повесил бы свой меч на стену много лет назад. Он творил чудо! Он боролся за Свет, а все прочие боролись каждый за себя. Никакой бог не станет наказывать человека за то, что он совершил по неведению; а вот дьявол может и должен, если хочет нас всех ослабить.

– Гавейн считает, – устало сказала я, – что королева Моргауза на самом деле была демоном.

– Клянусь Небесами, ее сердце было чернее, чем у любого смертного. Иначе она бы никогда не сотворила того, что сотворила. Неужели Артур думает, что кто-то будет править лучше, чем он? Даже сейчас, даже с ним мы едва удерживаем в Британии подобие старой Империи. А что бы мы делали без него?

Я сжимала руку все сильнее, чтобы почувствовать, как перстень давит на ладонь.

– Все, что мы сделали до сих пор, так это насадили колючую изгородь для защиты от ветра, – устало проговорила я. – А теперь пытаемся под ее прикрытием развести огонь. Я надеялась, что у нас есть искра, из которой возгорится мир и порядок хотя бы здесь, в Камланне, может, не сейчас, не скоро, но возгорится. Мордред проломит нашу стену, если его не остановить. Артур считает, что это его вина. Вы правы, без него у нас не будет ничего, кроме тьмы и ветра, да еще британских королей, сражающихся между собой за пурпурный плащ. Только благодаря Артуру этого не случилось до сих пор.

– Я молю Бога, чтобы он не допустил такой напасти. – Бедивер подошел ко мне, встал на колени, неловко взял меня за руки и поцеловал их. – Благороднейшая леди… нет нужды говорить вам, что он любит вас. Ему нужно утешение, и кроме вас никто его не утешит.

– Я пыталась. Но он не хочет утешения. Он будет удерживать крепость, и казнить себя за то, что сделано, и я не могу его остановить.

– Не оставляйте попыток, миледи. – Рыцарь говорил серьезно и нежно. – Вас не испугать неудачей. Будь даже борьба безнадежной, вы не станете опускать руки. А борьба далеко не безнадежна.

Слишком много для меня: мое сострадание, боль Артура, верность Бедивера – буря чувств бушевала в моей душе.

– Вы правы, благородный лорд. Вы сторицей заслужили доверие короля. И я доверяю вам безгранично. Прошу, не отказывайтесь от нашей благодарности.

Еще мгновение он вглядывался в мое лицо, снова поспешно поцеловал руки и встал. Поклонился.

– Я пойду, поищу Гавейна. Расскажу ему… Да хранит вас Бог, миледи.

– И вас, благородный лорд.

Рыцарь вышел. В доме больше никого не осталось. Я закрыла лицо руками и попыталась успокоиться. Тихо, тихо… Ветер едва слышно перебирал солому на крыше, где-то под холмом кто-то громко кричал. Щеки мои горели. Я прошла в соседнюю комнату, взяла кувшин с водой и умылась. Не помогло. Мне казалось, что под сердцем в паутине горя и беспомощности разгорается пожар, и я не знала, как его потушить. Хорошо, что есть такой человек, как Бедивер... Я замерла, глядя в кувшин с водой. Бедивер. Что я ощутила, когда он целовал мои руки? Что такое произошло, что мое сердце последовало за ним, как перед этим последовало за Артуром?

– О, Господи! – в ужасе прошептала я, и мое отражение в воде зашевелило губами. Не сейчас, только не сейчас! Как же эта напасть сумела подкрасться настолько незаметно? Я люблю Артура. О, конечно, некоторые мужчины привлекательны, во всяком случае, тело иногда так считает, но это же в порядке вещей, это несерьезно! Я никогда не любила никого, кроме Артура, и никогда не думала, что смогу полюбить еще кого-то. У нас были друзья, близкие друзья, и Бедивер был одним из них. И вдруг это чувство… Зачем? С какой стати?

Я вспомнила, как он смотрел на меня, очень серьезно и очень нежно, вспомнила прикосновение его губ к моим пальцам… Он словно заключил меня в какое-то золотое кольцо. Я сжала кулаки и стала тереть глаза. Прощальная улыбка Бедивера растопила мне душу. Он тоже в ловушке! Я уверена!

Я вытерла мокрые руки о платье и вернулась в большую комнату. Книга, которую читал Бедивер, так и лежала на столе. Я взяла ее, чтобы убрать – все, что угодно, лишь бы отвлечься от паники внутри меня. Это была «Энеида», раскрытая в начале четвертой книги:

«Злая забота меж тем язвит царицу, и мучит,

Рана, и тайный огонь, разливаясь по жилам, снедает…»

[Энеида. Перевод с латинского С. А. Ошерова]

Я бросила книгу на пол. Несчастная Дидона, влюбленная в Энея, а он уплывает… Любовь! Я не заметила ее приближения, а теперь, когда поняла, стало поздно: любовь рухнула на меня, как скала, стало горько-сладко, неотразимо.

Дрожащими руками я снова подняла книгу. Разгладила согнутые страницы, закрыла и поставила на полку. Вернулась, положила руки на стол, ощущая прохладу исцарапанного дерева.

– Допустим, – сказала я вслух, прислушиваясь к ударам крови в ушах. – Допустим, это случилось. Я люблю Бедивера. Но Артур… – Я смежила веки, думая о муже. Его глаза… он приказывал взглядом, и ему повиновались, иногда они вспыхивали восторгом, когда он говорил о Летнем королевстве; уверенный шаг, сильные руки, величие его мечты… Мой муж, которого мне волей-неволей приходилось делить с мечтой об Империи. Да, бывало так, что он не слышал и не замечал меня, ну что же, для Пендрагона – обычное дело. Но Бедивер – нет, я не стану заливать эту рану своей кровью. И не стану говорить с ним, если того не потребуют обстоятельства.

Я вышла из комнаты и остановилась в дверях. День померк, облака лениво сплевывали на землю капли дождя. Так. Что я должна сделать? Поговорить со слугами. Проследить, чтобы люди узнали слова Артура о Гавейне, слухи ведь, не рождаются сами собой. Да. А что касается Бедивера…

Лучше вообще о нем не думать.

Глава третья

Следующим утром, когда мы с Гвином заканчивали разбираться с шерстью на складе, в сарай зашел Гавейн. Он кивнул Гвину и слегка поклонился мне.

– Миледи, если позволите, я хотел бы поговорить с вами.

– Это срочно? – обеспокоенно спросила я.

– Ничего срочного. Я могу подождать, пока вы закончите.

– Нам немного осталось. Могу прийти в Зал, или зайду к вам домой…

– Нет, нет, не беспокойтесь. Я подожду здесь. Могу я чем-нибудь помочь?

– Нет, спасибо. Мы справимся сами.

– Жаль. Я чувствую себя, как лошадь, выпущенная пастись. Ну и что ей делать? Остается пастись и смотреть, как работают другие. Мне еще тридцати нет, а меня уже не берут на работу… Привет, Гвин! Как дела?

Гвин восхищенно смотрел на своего героя. Ему не терпелось похвастать.

– Благородный лорд, я теперь попадаю в цель даже с галопа! Ну, после того, как вы мне показали. А вот кольцо с земли поднять никак не получается. А мне говорят: надо! Я попробовал вчера, и мы упали вместе с лошадью. Ей это не понравилось.

Гавейн засмеялся.

– А ты снова был на гнедой трехлетке? Для этого упражнения он не годится. Холка не больше, чем у мула, и не тренирована она для таких фокусов. Она же не привыкла к тому, что всадник перебрасывает весь свой вес на одну сторону. Что она сделала, когда ты перегнулся через шею? Остановилась от удивления?

– Точно! – Гвин рассмеялся. – Я перегнулся, держась за повод, и она встала. А я упал. Она меня обнюхала, и вид у нее был озадаченный. Но мне говорили, чтобы я обязательно попробовал.

– Просто они хотели посмотреть, как ты свалишься. С такой холкой держаться не за что. А вот если тебе удастся научить ее такому трюку, ты со временем мог бы их удивить.

– Вот было бы здорово! О, извините, миледи, эти три тюка…

– Три тюка с зеленой маркировкой, и два с красителем. Давай закончим, а потом уж лорд Гавейн поучит тебя подбирать кольца с земли. И зачем это вообще нужно?

– Тот, кто умеет это делать, – быстро сказал лорд Гавейн, – легко одержит верх над упавшим противником. Или сможет подобрать меч с земли, если свой сломался.

– А еще, – нетерпеливо встрял Гвин, – если всадник умеет перемещаться на бок лошади, это защитит его во время атаки. Враг вообще может тебя не увидеть. Он решит, что лошадь потеряла седока, подъедет, а тут ты! – Он оглянулся на Гавейна, получил одобрительный кивок, просиял и тут же пришел в себя. – Нет, я не могу беспокоить лорда Гавейна из-за такого пустяка. У него есть дела поважнее...

– Нет у меня никаких дел, – печально ответил лорд Гавейн. – Зато у меня есть новая чалая кобыла. Я собирался готовить ее для боя. Выведу сегодня в поле за конюшнями. Приходи, если хочешь – то есть, конечно, если у леди Гвинвифар нет для тебя ничего срочного.

– Нет, сегодня днем никаких особых дел. – Мне доставила удовольствие мысль о том, что Гвин поучится верховой езде у своего кумира. – Мы только составим список для ткачих, кому какая шерсть нужна, но это может и до вечера подождать. Ладно, Гвин, продолжаем. Итак, три зеленых, два двойных; и… пять черных, однотонных…

Гвин быстро записал итог. Мы закончили с проверкой, сверили результаты, и я приказала Гвину сделать копию. Мальчик убежал. Гавейн с улыбкой смотрел ему вслед.

– Умный парень, – сказал он мне, – и смелый.

– Очень высокого мнения о тебе.

– Наверное, песен наслушался, – он быстро взглянул на меня. – Я-то имел в виду, что решение приехать сюда – довольно смелый поступок. А уж остаться… Ребята в крепости довольно жестоко подшучивают над ним. Хотя, этого и следовало ожидать.

– По нему не скажешь. Он спокойно к этому относится. А им скоро надоест его дразнить. Они еще подружатся. Но я рада, что ты поучишь его.

– Да мне только в удовольствие. Я до сих пор помню, каково это, когда тебя презирают за то, что ты неумеха. Гвин учится быстро, быстрее, чем я когда-то. Но я не об этом хотел поговорить.

Мы вышли из пыльного склада. Стоял прекрасный солнечный день.

– Кей ходит мрачнее тучи, – мимоходом заметил Гавейн. – Может, пройдемся к стенам?

Мы так и сделали. Жаворонки в июньском небе над Камланном распевали вовсю. Дети играли возле домашних порогов; женщины вешали белье и обсуждали соседей. Мы спустились с холма, не говоря ни слова. Слишком хорошо было вокруг, чтобы сразу портить день заботами. Поднялись на стену и долго смотрели на поля вокруг. Земля еще не просохла, но грязь уже покрылась зелено-серебристыми всходами. Молодая пшеница волновалась на ветру. Гавейн задумался. Я не спешила начинать разговор, позволяя ветру вытеснить из головы заботы и разнести их по округе. Камланн пережил гражданскую войну и саксонские войны; терпел бедность, вражду и зависть. Его жизнь продолжалась, несмотря на все сомнения его правителей. Что бы ни происходило со мной, любила я или ненавидела, мелкие заботы никуда не денутся. А великие заботы за ними не видны. Может, это нас и спасет?

– Вчера я говорил с Медро, – сказал Гавейн без всяких вступлений.

И все. Покой исчез, словно форель, мелькнувшая в ручье.

– О чем? О поединке Горонви? Вы были одни?

– Да. О поединке и… о других вещах. О вас, обо мне и о Верховном Короле. – Гавейн всегда называл Императора «Верховным Королем», как было принято в Ирландии.

– И что же он сказал?

– Немногое. Он оскорбил вас.

– А вы ожидали от него чего-то другого? – Я отвернулась и перегнулась через стену.

– Не ожидал. Но мне пришлось поговорить с ним. Я давно знаю о его планах. Но теперь пролилась кровь. Я ждал возле их дома. Они вернулись с охоты вместе с моим господином Артуром. Я приветствовал брата и спросил, что он собирается делать дальше. Руаун вдруг начал ругаться, но Медро отослал его.

Рыцарь смотрел вниз, на берег рва под зубцами, на зеленую траву, волнуемую ветром. Мне показалось, что он впал в то состояние, когда иной мир виделся ему отчетливее здешнего.

– Тьма, которой он служит, не приносит ему радости. А вот ужас не отпускает его ни на миг. Он погрузился в море тьмы, где нет ни единой точки опоры, нет ни минуты передышки, но он сам выбрал себе такое. Его питает лишь ненависть. Он стремится уничтожить все, что ему ненавистно. Он живет ненавистью. – Рыцарь помолчал. – Когда-то он был другим. Давно. Когда мы оба были детьми… Но это не важно, миледи. Так вот, когда он закончил проклинать меня и Братство, он сообщил о том, что собирается раскрыть тайну своего рождения. Он не будет говорить всё и сразу, начнет с намеков. В Камланне бывают послы со всей Британии, вот им-то он в первую очередь и станет лить в уши отраву. У него уже много сторонников и здесь, в крепости. Они тоже услышат кое-что. Теперь он лелеет мысль оклеветать Бедивера. Ведь именно он сражался с Горонви. Миледи, его нужно остановить.

– И он все это говорил вам открыто?

Он посмотрел на меня и виновато улыбнулся.

– Со мной он откровенен, миледи. Мы слишком хорошо знаем друг друга, и у нас слишком много общего. И он сильно ненавидит меня, потому что думает, будто я предал его и нашу мать. Как только он не называл меня: и предателем, и сумасшедшим, и матереубийцей, а когда увидел, что этим меня не проймешь, начал делиться своими планами. Он перечислил все и всех, кого собирается уничтожить. Миледи, я и раньше говорил об этом, а теперь просто настаиваю: его нужно отослать, убрать из крепости.

– Куда? И зачем? Где бы он ни был, он же может писать письма.

– Если он будет далеко, письма не будут иметь такого эффекта. Отправьте его на Острова.

– Артур тоже хотел бы, чтобы его здесь не было. Но он никуда не станет его отправлять. Что же до его истории, Артур подозревает, что Медро готов предать ее огласке.

– Но как? Почему?

– По этой части он чувствительнее рожек улитки или щупалец морского анемона. Да и время пришло. После этого поединка Медро может начать терять позиции. Артур ведь говорил с Горонви, и легко опроверг все аргументы, которые тот приводил. Медро нужно что-то новое. Но он не посмеет рассказать свою историю открыто, в Братстве ему не поверят. Значит, сначала он расскажет кому-то за пределами Камланна. Как же можно отправлять его на Острова? Он не совершал пока никакого преступления, следовательно, об изгнании речи не идет. А если отослать его просто так, без предъявления обвинений, это приведет к расколу в Братстве. И удастся ли нам стянуть эту трещину?

– Не знаю, – устало произнес Гавейн. – Я просто опасаюсь за всех нас, если Медро останется в крепости. Пусть возвращается в Дун Фионн, неизвестно, что там с Агравейном. Я беспокоюсь.

Гавейн уже был на Оркадах прошлым летом и вернулся в Камланн, озабоченный судьбой старшего брата. Похоже, Агравейн большую часть времени пил, скорее всего потому, что трезвого его мучили кошмары; он быстро старел после гибели королевы Моргаузы. Над ним смеялись. Он понимал это, и пил еще больше.

Гавейн встретился со мной глазами и покачал головой.

– Не обращайте внимания, миледи. Тут уж ничего не поделаешь. Я ведь знал, что он ее убьет. – Он опять устремил взгляд на окрестные поля. – Медро не унимался. Он требовал от матери уничтожить всех ее и своих врагов. Странно, что ее тень все еще витает над нами. Даже здесь… в Камланне. А теперь она дотянулась и до Артура. Она постепенно пожирает нас. Как бы я хотел… – Он замолчал, опять глядя со стены вниз, словно ястреб, в честь которого его назвали.

– Так чего же ты хотел бы? – Я положила руку на плечо рыцарю.

Он печально улыбнулся, возвращаясь из глубин памяти.

– Жаль, что я не женился на леди Элидан. В жизни должно быть что-то большее, нежели только сражения и переговоры. Хочется хотя бы немножко обычной жизни, отдохнуть от всего этого. Своим народом клянусь, я завидую Рису и Кею, у них есть дети.

– Я тоже.

Он пристально посмотрел на меня, затем снял мою руку с плеча и быстро поцеловал.

– Простите меня, миледи. Я знаю, что вам куда труднее, чем мне. Я не хотел жаловаться.

– Брат мой, – с трудом проговорила я, – ты жалуешься меньше, чем иной святой, и уж, тем более, меньше меня.

Мне и в самом деле стало стыдно. У Гавейна со своим кланом отношения складывались куда хуже, чем у меня с моим. Во-первых, потому что он служил их врагу Артуру, а во-вторых, четыре года назад он убил одного из королей, сражавшихся на стороне королевы Моргаузы. Уже за одно это клан мог бы отречься от него, но теперь, когда главой клана стал его брат, Агравейн, все сделали вид, что не обратили на это внимания. Однако на Островах его все равно не жаловали. У меня был Артур. У Гавейна… Когда-то у него была страстная любовная связь с сестрой короля Кау: брат девушки выступил против Артура, и Гавейн убил его. Леди Элидан, сестра короля Брана, – особа королевского происхождения: она не простила убийцу брата и прямо заявила ему об этом. Спустя годы после тех событий Гавейн разыскал ее в монастыре в Гвинеде. Но бывшая леди, а теперь монахиня не изменила своему слову и не простила рыцаря. Он до сих пор горько винил себя, и тут уж ничего не поделаешь. Он действительно был виноват: будучи послом Артура и гостем короля, спать с его сестрой – это, пожалуй, слишком. А к тому же еще он нарушил клятву: поклялся девушке не убивать ее брата и все-таки убил. Но Гавейн был молод, отчаянно влюблен, а король Бран, как не крути, погиб в бою. Прошло много лет, но Гавейн все еще любил леди Элидан. Думаю, большинство женщин его бы простили. Так и не получивший прощения, он с тех пор перестал обращать внимание на попытки других женщин понравиться ему. Он сильно переживал, что нанес оскорбление благородной даме, и не хотел, чтобы подобное повторилось. В результате Гавейн остался ни с чем: ни родителей, ни клана, ни жены, ни детей, и даже его товарищи по Братству теперь спорили друг с другом. Одни считали его безумным и коварным, другие – верным и честным. По сравнению с ним мне еще повезло.

– Уж лучше бы ты жаловался, – вздохнула я, все еще укоряя себя за собственную слабость. – И работы в последнее время было столько, что ты вдвойне вправе отдохнуть. Так что не спорь. Отдых и никаких дел.

– Так, Стало быть, я теперь загнанная лошадь, и меня отправляют на пастбище. – Он с иронией посмотрел на меня. – Оно и правда. Заняться сейчас нечем. Половина из моих бывших друзей охотно поверили вранью… А-а, ладно! Значит, я хотел передать Артуру то, что сказал Медро, но застал его возле ворот. Он сидел и смотрел на запад с таким видом, что я почел за благо не беспокоить его. Миледи, вы и сами можете пересказать ему наш разговор, и добавьте, что я готов служить ему в любом качестве. Если такова его воля, и мне следует отправиться на Острова, присматривать за Медро, так тому и быть. Не обращайте внимания на мои мрачные мысли. Утро для них не самое подходящее.

– Гавейн, друг мой, ты сделал то, что считал нужным. Так за что же извиняться? Я все передам Артуру, как только он будет готов слушать. По-моему, ты собирался дрессировать лошадь?

День выдался такой особенный, что никаких спешных дел не предвиделось. Весенние посевные работы закончились, с торговцами разобрались, а летние заботы еще не начинались. Гавейн проводил меня обратно к Залу, мы еще поговорили на необязательные темы и разошлись: он пошел поесть перед верховыми занятиями, а мне еда не шла в горло. Я побродила по крепости, раздала слугам советы, в которых они не нуждались, и решила навестить подругу. Мало с кем я могла так свободно поговорить, как с Энид, женой Герейнта ап Эрбина. Но выяснилось, что именно сегодня она пребывала в одном из своих унылых состояний, все у нее валилось из рук, а просто так сплетничать мне что-то не хотелось. Нам обоим стало легче, когда я сослалась на дела и ушла.

Придя домой, я села на постель. Надо побыть одной. Я размышляла. Да, Камланн силен, но не я ли накануне говорила Бедиверу, что крепость – не более чем терновая живая изгородь, не очень-то надежная защита для слабого маленького костерка, который мы зажгли. Этот образ не отпускал меня. Чем был Камланн двадцать лет назад? Крепостью Императора Британии, императора только по названию, и власти у него было не сильно больше, чем у любого мелкого короля. А сто лет назад?

Поросший травой холм, населенный лисами, зайцами и кроликами. В то время крупными считались такие города, как Баддон и Сирисбириг – Аква-Сулис и Сорвиодунум. Их жители еще помнили, как уходили римские легионы, наверное, они даже думали, что Рим еще силен. Он действительно еще стоял, «вечный город», как называли его некоторые, только начинавший догадываться, насколько близко подобралась к нему Тьма. Я вспомнила разрушенный Вал на севере и голые холмы за ним. Вот Вал был реальностью, а Камланн, в лучшем случае, ее тенью, защищавшей несколько небольших территорий. Слабая защита. Мордред вполне способен вызвать ураган, который сметет его с лица земли.

Мы в ловушке. Мордред обложил нас со всех сторон и натравил на нас время, как охотника с собаками на логово зверя. Я не видела выхода, но и Артур не видел, несмотря на свою способность прозревать будущее. И Бедивер с его храбростью ничего не может сделать. Разве что… Только я не могу этого допустить. Сколько раз я думала об этом за четыре года, прошедшие с момента появления Мордреда. И каждый раз с отвращением отбрасывала эти мысли.

Но дальше так продолжаться не может. Мордред перессорит всех со всеми и уничтожит все, выстроенное с таким трудом. В Братстве уже пролилась кровь. Бедивер на этот раз опередил его, до убийства не дошло, и слухи не успели родиться. Теперь Мордред задумал кое-что посерьезнее. Выставить Артура бесчестным человеком, поселить еще большее недовольство в Братстве, внести раскол между моим мужем и его королевством. А дальше? Гражданская война, в которую втянется вся страна. Кровопролитная война. Жестокая. Возможно, нам удастся пережить клевету; возможно, удастся заставить Мордреда совершить какую-нибудь ошибку, но с каждым днем надежда на это становилась все слабее. У Медро были факты, и он знал, как завоевать сторонников. Я боялась этого с тех пор, как он приехал в Камланн. И что теперь? Мы измучены слухами, раздорами, постоянными заговорами. И подумать только, все это могло бы закончиться разом, легко и просто, если бы Мордред тихо скончался.

Я отчетливо вспомнила случай, произошедший много лет назад. Тогда я помогала хирургу Грифидду ухаживать за больным лихорадкой. Больной лежал у него дома, как Горонви сейчас. Я словно вижу, как лекарь склонился над мужчиной, измерил его пульс и недовольно пробормотал что-то. Он снял с полки одну банку – глиняную банку с синей глазурью и нацарапанной на ней неровной буквой «Н». Отлил из банки немного темной жидкости в чашку с водой и дал пациенту, попутно объяснив, что это замедлит ритм сердца и снизит жар.

– А что это? – спросила я.

– Болиголов, – коротко ответил он.

– Но это же яд!

Он кивнул и фыркнул.

– Много вещей на свете способны убить. Например, медовуха в больших количествах. А вот это, – он поднял чашку, отмеряя пальцем уровень жидкости, – как раз подходящая доза для крупного человека, больного лихорадкой, такого, как наш друг, и может спасти ему жизнь. Половина этого количества способна убить мужчину или женщину. Увеличим. – Он положил на чашку два пальца. – Вот столько – будет как раз. Добавь еще на два пальца – пациент заснет, а потом, почти наверняка умрет. Но пользоваться раствором надо осторожно. Лучше добавлять в медовуху или крепкое вино, иначе горечь несусветная.

– Интересно, – сказала я. – А мне думалось, если надо кого-нибудь тихонько отравить, лучше воспользоваться кровью жабы.

– Сказки! – фыркнул лекарь. – Кровь жабы никого не отравит, в лучшем случае, испортит вкус того, во что ее добавили. Полагаю, не один обед испортили таким образом.

Все равно мне скоро придется навестить Горонви. Лежит он дома у Грифидда. Я прекрасно помню, как выглядит та глиняная банка. Отлить четыре меры в мою итальянскую стеклянную флягу – легко. Она у мня под постелью. А потом, когда буду наливать сидящим за высоким столом, подмешать снадобье и подать Мордреду. Нет, не так. Тогда пришлось бы выплеснуть остатки, а это подозрительно. Лучше подождать, пока в кувшине не останется меда на один кубок, вот тогда можно добавить средство и налить Мордреду. Ближе к концу вечера, когда он уже изрядно наберется, чтобы не обращать внимания на вкус. К этому времени и остальным будет все равно, что там и откуда кому наливают. И факелы пригаснут к вечеру. Никто не заподозрит отравление, если все пили одно и то же. И Мордред отправится домой, а потом умрет во сне, без мучений. Может, выпил чрезмерно, может, сердце остановилось (даже с молодыми так бывает). А уж пышные похороны мы ему обеспечим. Вся крепость будет в трауре. Он так и не поведает никому свою главную тайну. Слухи прекратятся. Трещина в Братстве постепенно затянется. Будем строить Империю дальше. Ну не абсурд ли, позволить одному темному колдуну разрушить все то, что было выстрадано великим трудом, кровью и болью? Позволить угаснуть последнему свету на темном Западе?

– Проклятье! – прошипела я сквозь зубы. – Вот оно зло, явилось в чистом виде! В Писании сказано: «Не убий». Ни один убийца не имеет вечной жизни.

Артур называл убийство «уловкой тиранов». Бедивер говорил, что никакая целесообразность или даже необходимость не оправдывают смертный грех. Оба они, как и Гавейн, иногда сомневались, оправдано ли убийство даже в бою. И все же все они убивали... но нет, никто из них никогда не отравил человека на пиру. Стоит совершить такое, и оно станет твоим вечным проклятием, а те, кого ты больше всех любишь, осудят тебя. И будут правы. Как можно отравить – да что там отравить! – даже думать об отравлении, нарушая закон гостеприимства, не предъявив никакого обвинения, не давая шанса на защиту или покаяние? Это подло, жестоко, бесчестно, коварно, мерзко! Да как вообще можно об этом думать?!

Ну, а с другой стороны? Какие еще у нас варианты?

Я мучаюсь из-за этой любви, поселившейся во мне без спросу. Мой муж, мои друзья страдают, и это только начало. Нам и дальше предстоит страдать. Или я преувеличиваю опасность? Чего хочет Мордред? Власти. Для себя? Наверное. Он хотел быть королем Оркад, но не получилось – избрали его брата. Тогда он решил стать Императором. Я замечала, как мрачнеет его взгляд, когда он думает, что никто не видит. Как он смотрит на штандарт с золотым драконом в Зале. Но мало ли в Британии таких, кто хотел бы стать императором? Не в этом дело. От Мордреда можно ждать чего-то большего, чего я даже назвать не могу. Это ветер из тьмы, разрушение ради разрушения. Я никогда не видела королеву Оркад Моргаузу, но я знала, что стало с теми, на кого она обращала внимание. Уверена, что Мордред по-прежнему предан ей и ее ненависти. Неважно, что он говорит. Есть поступки, множество мелких поступков, на первый взгляд совершенно неважных: резкое слово, сказанное слуге, жесты, взгляды, способы приобретать друзей, любовь к интригам, способность изобретать слухи – все это вместе сначала рождает подозрение, а потом создаёт уверенность. У меня не было сомнения: Мордред намеревается уничтожить нас, отомстить за гибель матери. Он ни за что не отстанет от нас, а нам никогда не сделать его другом или хотя бы сторонником.

Мне надоели тщательно взвешенные доводы и справедливое правосудие. В моей позиции не было ничего разумного, как и в позиции Мордреда. Я боялась и готова была защищать себя всеми способами. Я боюсь убийства? А что еще у меня остается, чтобы противопоставить его силе? Уже неважно, права я или нет. Я знала, что попытаюсь уничтожить Мордреда, несмотря ни на что.

* * *

Уж и не знаю, как мне удавалось на протяжении следующих трех недель делать вид, что ничего особенного не происходит. Только сила привычки удерживала меня на ногах: сердце колотилось, словно у зайца, по следу которого идут гончие. Я ощущала свой замысел черным камнем внутри. Яд добыть ничего не стоило. Потом я долго уговаривала себя, что вовсе не собираюсь им пользоваться, могу даже выбросить, но не выбросила. На Бедивера старалась даже не смотреть, больше того – старалась даже не попадаться ему на дороге. Через несколько дней его недоумение поумерилось, он тоже стал избегать меня. Он понял. Интересно, надолго ли меня хватит? Очень хотелось поговорить с ним. Я много раз представляла этот разговор: что я скажу? что он ответит? Кончалось каждый раз одинаково: я вспоминала, что никаких разговоров ни с кем вести не должна. Артур мог бы заметить мое состояние, но у него хватало других забот. Горонви, оправившись от ран, теперь опять колебался в своей преданности, как и некоторые другие. Артур повидал многих из них, надеясь привлечь на свою сторону, и какое-то время думал, что с Горонви у него, по крайней мере, получилось. Но мы не смогли помешать их встрече с Мордредом, а после этого оказалось, что Горонви опять сомневается, опять верит слухам. А слухов стало даже больше, чем раньше. Теперь судачили о том, что Гавейн, Бедивер и я составили заговор против Мордреда, что мы клевещем на него Артуру и думаем, как бы уморить Горонви. Артур решил отправить Мордреда в Малую Британию сопровождать посла Максена на обратной дороге.

Посол прибыл в Камланн на третьей неделе июня. Обычный неблагородный воин из королевского отряда. Такой статус можно было считать прямым оскорблением Артура. Манеры у посла были соответствующие. Но посол есть посол, мы приняли его как надлежало. На пир в его честь я принесла свою флягу с настойкой болиголова.