Текст книги "Тени зимы (ЛП)"

Автор книги: Джиллиан Брэдшоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

Мордред с ненавистью смотрел на посла, однако лицо его оставалось неподвижным.

– А ты не думаешь, хвастун, – произнес он обычным голосом, в котором не чувствовалось ни тени напряжения, – что и ты приговорен к смерти? И что жить тебе осталось не так уж много?

– Ты убил моего отца, – посол расхохотался, – хотя на нем не было никакой вины, и за его кровь никто не заплатил. Ты убил моего брата, прямо в Зале, на глазах у многих людей. Я просил, чтобы послали меня. Я хотел сказать тебе все это в лицо, ничейный сын, я хотел посмотреть на тебя! И я не боюсь смерти. Леннавайр, дочь Дуртахта, на которой ты женился, спит с Лаэгэром из клана О’Нила. Она теперь его наложница. И она рада, что спит с настоящим мужчиной, а не с ублюдком!

– Ну что же, присматривай за своим кораблем, когда будешь плыть обратно, – негромко произнес Мордред.

– Ты говоришь с послом, – веско сказал Артур. – Согласно закону и обычаю, он уйдет отсюда с миром. Я не знаю, и знать не хочу, что ты имеешь в виду, советуя ему присматривать за кораблем, сын Лота. Думаю, он привык ходить под парусом даже осенью, и в твоих предупреждениях не нуждается.

Мордред бросил гневный взгляд на Артура, но тот встретил его совершенно спокойно, и тихо добавил:

– Если ты желаешь зла этому человеку, помни, что колдовство – это преступление, за которое положена смертная казнь.

Что бы Мордред ни думал, он отвел глаза и поклонился.

– Зачем упоминать колдовство, милорд? Неужто вы верите в безумные обвинения ваших врагов? Тех самых, что свергли и убили людей из королевского клана, принесшего вам клятву верности? Не верьте им. Ничего хорошего из этого не получится. Благородный лорд, я прошу вашего позволения уехать. Я должен сообщить моим родичам и верным людям эти печальные вести.

Артур кивнул. Мордред поклонился и спустился с возвышения. Но проходя мимо посла, он остановился, бросил на него холодный, оценивающий взгляд, затем улыбнулся и медленно прошел через весь Зал. Перед ним расступались. Многие из его друзей ушли вслед за ним.

Посол удивленно посмотрел на Артура.

– Вы храните обычаи, милорд? Это хорошо. Что мне передать от вас лорду О’Нилу, правителю Оркад?

Артур задумчиво изучал посланника, откинувшись на спинку трона. Чем дольше он смотрел, тем неувереннее выглядел человек, только что бросавший смелые слова в лицо Верховному Королю.

– Передай тем, кто тебя послал, – сказал, наконец, король по-прежнему негромко, усталым голосом, но в Зале настала тишина, – что я скорблю по Островам, скорблю по истребленному королевскому клану, передай и своему народу, что о нем я тоже скорблю. Они позволили истребить род, который издавна правил на Островах, они призвали чужаков и сами отдали им власть над собой. Легко сказать, что Острова теперь связаны с Ирландией, а вот полагаться на помощь Ирландии не стоит. Если новые правители Островов начнут беспокоить моих подданных, начнут совершать набеги на побережье, они пожалеют об этом. Я буду верен обычаю, которого всегда придерживались в Британии: казнить всех разбойников, которые будут захвачены на земле Британии, казнить без выкупа. Но если клан О’Нил пожелает британских товаров – им ведь обязательно понадобится дерево, олово и железо, на Островах ничего этого нет – так вот, им придется заключить соглашение со мной и поклясться уважать мои земли и моих подданных.

Посол посмотрел туда, куда минутой раньше ушел Мордред.

– А как вы намерены поступить с тираном, милорд?

– Он происходит из королевского клана Британии. Если ему больше нет места на Островах, значит, ему найдется место здесь. – После долгой паузы Артур поднялся с трона, спустился по ступеням с возвышения и остановился лицом к лицу с послом. – Я не стану воевать с Ирландией из-за тирана, особенно если он происходит из королевского клана Британии, – тихо сказал он. – Если хочешь, мы с тобой обсудим условия мирного договора между Островами и моей Империей. Ты передашь их своим лордам. Пока ты будешь размышлять, Камланн предоставит тебе все необходимое, что надлежит предоставлять послам по закону гостеприимства.

Посол слегка опешил от этих слов. Похоже, он не совсем поверил Артуру. Тем не менее, оглядевшись по сторонам, он повернулся к Артуру и низко поклонился.

– Лорд Верховный Король, благодарю вас.

Через некоторое время посол отбыл на Оркады. Артур наблюдал за Мордредом. Король предоставил послу тщательно подобранный эскорт до самого корабля, корабль надежно охраняли, а напоследок Артур пожертвовал значительную сумму монастырю в Инис Витрин и заказал мессу ради благополучия странствующих и путешествующих по морю. То ли из-за этих предосторожностей, то ли потому, что Медро решил пожертвовать своими планами ради необходимости произвести хорошее впечатление, корабль благополучно вернулся в Дун Фионн, а вскоре клан О’Нил поклялся прекратить пиратские набеги на побережье и установил с нами торговые отношения. А Медро так и остался в Камланне. Больше того, его позиции продолжали укрепляться.

Артур не поддержал его в попытках вернуть королевство и теперь он на каждом углу жаловался, что он, племянник Верховного Короля, принесший официальную клятву верности, не только не получил никакой помощи, наоборот, Артур заключил мир с теми, кто убил его родственников и захватил его владения. Он не обращал внимания на то, что союзная клятва никогда не предполагала взаимной защиты, Мордред все больше упирал на то, что так повелось исстари, а тут Верховный Король пренебрег старыми обычаями. Это сработало. Даже в Братстве многие считали, что Артуру следовало поддержать Мордреда. Говорившие так, совершенно не принимали в расчет действий самого Медро в то время, как он был королем Оркад. Все грехи приписывались «слабостям бедного Агравейна», а то, что именно Медро убил многих дворян и установил настоящую тиранию на Островах, никак не заботило его сторонников, ведь это происходило где-то далеко, и их не касалось. Артур признал сыновей Моргаузы членами императорского клана Британии, и теперь, когда клан их отца оказался уничтожен, притязания Мордреда на британскую помощь казались весьма основательными.

То есть все было плохо. Одно хорошо – Гавейн с сыном теперь входили в королевский клан Британии. Как и предсказывал Артур, большинство воинов скоро перестали обращать внимание на то, что Гвин был незаконнорожденным. Мальчик ездил с Гавейном сначала в Галлию, потом на Север, разбираться с жалобами короля Уриена из Регеда на своих саксонских соседей. Уриен считался могущественным королем, сильнейшим из всех северных правителей, и Гвин ему очень понравился. Наверное, король вспомнил своего сына, Уайна. Тот провел совершенно впустую детство и юность, но потом вдруг прославился в череде блестящих битв. Гавейн, как и заведено, получил от короля подарки: для себя, как для посла, для Артура, как для Верховного Короля, для саксонского короля в честь удачно проведенных переговоров, но кое-что неожиданно досталось и Гвину. А перед отъездом, оставшись с мальчиком вдвоем, старый король от всей души пожелал молодому дворянину удачи.

Возвращаясь после этих переговоров, наши послы остановились на отдых в Эбрауке. Король Эргириад ап Кау принял их в крепости и сразу же объявил Гвина родственником, сыном своей сводной сестры. Это признание позволило Гавейну сгладить некоторую напряженность в отношениях с остальными сыновьями Кау, возникшую после убийства их брата короля Брана. Гвин на удивление хорошо поладил с некоторыми из них, и они тоже одарили его при отъезде из Каэр-Эбраука.

Артур был очень доволен результатами их поездки. Он все еще надеялся, что ему хватит времени, чтобы назначить Гвина своим преемником. Поддержка Уриена и сыновей Кау оказалась бы в этом случае неоценимой. Он взял за правило рассказывать Гвину о разных странах, в которых ему приходилось бывать. По результатам этих разговоров король сделал вывод, что Гвин хорошо разбирается в политических раскладах, и его вполне можно учить и дальше. Гавейна он в качестве преемника не рассматривал. Все-таки рыцарь был иностранцем по рождению, его мягкий характер и налет потусторонности делал его непригодным для власти; а вот Гвин обладал для правителя Империи всеми необходимыми качествами. Возможно, Артура просто заворожила схожесть прошлого Гвина и его собственного. Были у нас и другие надежды, о которых мы не осмеливались пока говорить, и чем хуже становилась ситуация, тем больше мы надеялись.

Отряд, пришедший с Мордредом, со временем начал создавать проблемы. Некоторые из воинов принадлежали к королевскому клану и громко возмущались Артуром; все были преданы исключительно Медро и полностью подчинялись ему, в то же время крайне враждебно относясь ко всем остальным. В Камланне они сформировали сплоченную, замкнутую группу, отделенную от прочих воинов культурными, языковыми и религиозными барьерами. Вот только барьеры эти они легко преодолевали, когда хотели поссориться с членами Братства. После нескольких поединков Артур отправил большинство из них обратно на корабли Медро и приказал им патрулировать западное побережье от набегов. В декабре обнаружилось, что один из этих кораблей сам ходил в набег, и Артур приказал казнить виновных. К сожалению, среди казненных оказались два человека из королевского клана, и их казнь чуть не привела к вооруженной стычке с остальными. Разговоры после этого не утихали долго. Говорили, что «Пендрагон хочет закончить то, что начал О’Нил».

В то же время слухи, которые распускал Медро о своем отце, широко распространялись, и наши шпионы сообщали о них со всех концов Британии. Ни один король не осмелился спросить Артура, правдивы ли они, но вскоре мы и сами увидели, кто им поверил. Такие люди стали проявлять явное беспокойство, когда приходилось обращаться к нам по делам. Другие просто делали вид, что никакого Верховного Короля знать не знают. Но самое серьезное беспокойство слухи вызывали в Камланне. Медро снова сумел собрать большую часть своих сторонников, и ссоры в Братстве начались заново с той лишь разницей, что если раньше целью его нападок становился, в основном, его брат, Гавейн, а решения Артура только изредка ставились под сомнение, то теперь он почему-то решил перенести огонь на меня. Говорили, что Артур слишком полагается на мое мнение, а мнение это сплошь и рядом оказывается предвзятым. Это следовало считать уже прямым выпадом. Артур, охраняя свою ужасную тайну, действительно часто оказывался несправедлив к Мордреду, и злые языки в крепости подолгу смаковали каждый такой случай. Куда бы Артур не пошел, его провожали теперь сотни встревоженных, а то и вовсе недружелюбных глаз.

Некоторым из последователей Медро стало не по себе, им не нравилось новое направление атаки. Часть из них растерялась еще после попытки отравления, другую часть смутила смерть Агравейна. Но все еще оставалось довольно много людей, примерно человек сто, на которых Медро мог положиться, а еще около полусотни сомневались, кого им стоит поддерживать. Надо сказать, что эта последняя группа постепенно таяла, по мере того как люди определялись со своими симпатиями и антипатиями.

Спокойной ту зиму никак не назовешь. Артур изводил себя работой. Вставал до рассвета, работал сам и старался найти дело для всех, лишь бы не оставлять свободного времени на ссоры. Он рассылал множество гонцов чуть ли не ко всем королям Британии, пользовался любым предлогом, чтобы продемонстрировать верховную власть, напомнить о том, что они живут в Империи, хотя многие делали вид, что они сами по себе. Он изо всех сил старался показать, что нет никаких слухов, что они его совершенно не беспокоят, что он все тот же деятельный энергичный правитель. Но по вечерам он едва доползал до постели и падал на нее почти без чувств. Ночами его мучили кошмары; он часто просыпался с именем Моргаузы, подходил к столу, зажигал лампу и читал наши потрепанные книги или часами писал страстные письма. Я, естественно, тоже просыпалась, вставала и неизменно заставала его за столом в соседней комнате. Свет лампы ложился резкими тенями на его лицо, подчеркивая все новые морщины. Я пыталась убедить его отдохнуть, потому что он отчаянно не высыпался. Как бы он не старался делать вид, что все в порядке, люди видели, что его гложет какая-то неотвязная забота. Я ничего не могла с этим поделать.

Долго в таком напряжении жить нельзя. Все чаще мне хотелось бросить все и сбежать куда-нибудь на край света. Все наши дела, коих оказалось великое множество, напоминали попытку поймать собственную тень. Как бы мы не нагружали себя делами, что бы ни говорили, что бы ни делали, слухи неотвязно следовали за нами по пятам. Часто я ловила себя на том, что, погружаясь в дела, нахожу только новые, а дни несутся, словно лошадь в галопе.

Но у меня был Бедивер; мне нужен был Бедивер. Он – мое единственное убежище, единственный весенний день посреди темной зимы. Наверное, и рыцарю было не легче, но у него хотя бы находилось время, чтобы передохнуть. Мне казалось, что не будь его, и я рухну, словно отжившее дерево. Бедивер помогал мне не только тем, что брал на себя часть забот о крепости, а тем, что просто был. Нам часто приходилось видеться, и мы старались не забывать об осторожности. Да, я мучилась сознанием своего предательства, но помимо мучений была еще и радость коротких встреч. Иногда, когда Артур в очередной раз бодрствовал по ночам, я лежала в постели, прислушивалась к скрипу пера и надеялась, что когда-нибудь этот кошмар кончится, каков бы ни был этот конец. Умереть бы, что ли… В смерти есть хоть какая-то завершенность, упорная борьба сменяется покоем. А на следующий день я плакала на плече Бедивера, потому что не могла утешить Артура, потому что мне самой нужно утешение.

Конец наступил скоро – гораздо раньше, чем я рассчитывала. В конце марта по Камланну поползли новые слухи. Однажды вечером Артур, войдя в дом, швырнул на стол пачку донесений, рухнул на стул и сказал:

– Сердце мое, у нас новый слух. Впрочем, ты, наверное, уже знаешь. Теперь они придумали, что ты спишь с Бедивером и вы оба замышляете мое падение.

– С Бедивером? – глупо переспросила я, чувствуя, как меня охватывает смертный холод.

Артур безучастно сутулился в кресле перед очагом.

– Вот я и думаю, с чего бы это Мордред выбрал теперь Бедивера. На мой взгляд, Гавейн подходит больше. Хотя нет, Гавейна он уже использовал: он у него и убийца матери, и безумец, и предатель. Для одного человека вполне достаточно. А вот на Бедивере до сих пор не было ни одного пятна. Видно, пришла его очередь. Как это он такой незапятнанный ходит? Вот Медро и решил им заняться. Ну что же, в уме ему не откажешь. Бедивер – не британец, не член королевского или какого другого важного клана, а влиянием и властью располагает. Медро постарается отыскать что-нибудь для укрепления этих слухов, а в том, что он стремится очернить тебя, у меня сомнений нет. Господи, теперь еще и Бедивер! Так у нас скоро не останется никого, кто мог бы прекратить ссору или поговорить с кем-нибудь из людей Мордреда. Вот такой удобный для него слух!

Я подошла и села у его ног. Положила голову на колени мужу и внезапно подумала: «А что, если я расскажу ему, признаюсь во всем? Избавлюсь от бремени, а может, и от жизни…» Но едва взглянув на изможденное лицо Артура, я поняла, что не смогу вымолвить ни звука, не смогу бросить его страдать в одиночестве.

– Хочешь, я совсем не буду общаться с Бедивером? Хотя бы две-три недели…

Артур обнял меня за плечи.

– Нет, не стоит. Медро тут же объяснит своим дружкам, что ты так делаешь специально, чтобы прекратить слухи. Ладно. Подождем. Может, все само собой успокоится. Думаю, так оно и будет. Абсурд, ведь! Ты и Бедивер! Моя жена и мой самый верный друг, двое людей, которым больше всего небезразлична Империя, виновны в измене! Нет, сердце мое, оставь это. Ерунда, она и есть ерунда, не будем обращать внимания.

Но его надеждам не суждено было сбыться. Иногда казалось, что еще немного, и говорить об этом перестанут. Кто-то смеялся, кто-то просто ошалело крутил головой, но Мордред всякий раз придумывал какую-нибудь новую улику. Разумеется, все его домыслы можно было легко опровергнуть или объяснить. Например, Мордред уверял, что видел, как я пристроила в волосах цветок боярышника, а у Бедивера точно такой же цветок на булавке, которой он застегивает плащ! Тут он был прав. Бедивер носил такую булавку. И еще шестьсот человек носили такую же. Ладно. С этим не получилось, но Мордред каждый раз находил другой повод подогреть слухи.

В конце апреля Бедивер поссорился на конюшне с одним из ирландцев. Воин из королевского клана требовал припасы для своего корабля, а Бедивер считал, что он хочет слишком много. Спор получился неожиданно горячим, и в какой-то момент Бедивер просто повернулся и собрался уходить, сказав напоследок:

– Обсудим этот вопрос, когда ты немного остынешь, Руад.

– Давай, давай! – крикнул ему в спину ирландец на глазах у нескольких десятков человек (один из которых позже с возмущением пересказал мне весь инцидент). – Ты же торопишься к жене своего господина делать за него его дело! – Слова он сопроводил непристойным жестом.

Бедивер обернулся и внимательно посмотрел на воина. Мужчина повторил жест, и Бедивер пошел к нему. Он еще раз осмотрел его с головы до ног и сказал очень тихо и очень холодно:

– Ты, никак, пьян? Иначе с чего бы тебе болтать глупости?

– Чтобы говорить правду, не обязательно напиваться! – Ирландец не смутился. – Достала меня твоя притворная добродетель. Храбрый, верный Бедивер, философ, идеальный полководец! Да всему Западу известно, что ты спишь с этой шлюхой-королевой, женой твоего лорда. Ну и иди, пусть она доставит тебе удовольствие!

Бедивер какое-то время молча смотрел на него, затем все еще тихо, но на этот раз уже угрожающе проговорил:

– Ты повинен в том, что порочишь достоинство нашего лорда императора. И к тому же врешь.

– А ты докажи! – ирландей явно лез на рожон. – Докажи своим мечом!

– С удовольствием. Прямо сейчас и докажу.

Ирландец, кажется, понял, что шутки кончились. Однако отступать не собирался.

– Верхом или пешими?

– А это уж как пожелаешь.

Среди зевак поднялся переполох. Непонятно откуда собралась толпа, привлеченная ожиданием крови. В пешем строю Бедивер вряд ли превосходил обычного воина, а вот всадником был непревзойденным. Руад наоборот слыл прекрасным пехотинцем. Наверное, поэтому ответ Бедивера его удивил настолько, что он молчал целую минуту, прежде чем произнести: «Пешими!»

Один из воинов Братства решил, что о поединке следует немедленно доложить Артуру и помчался искать его. В это время мы с Артуром сидели в Зале, принимая прошения. Воин слетел в зал и с порога заорал во все горло:

– Бедивер хочет драться с Руадом! Пешим!

Я не успела подумать, к чему может привести поединок. Просто разом мир выцвел, его покинули сначала краски, а потом и звуки. Я встала и сказала просителям:

– Поговорим позже.

Артур взял меня за руку, и мы пошли к выходу.

– Где? – спросил Артур вестника.

– Возле конюшни… – и воин по дороге пересказал нам всю историю.

Когда мы подошли, возле конюшен толпились десятка два спорящих мужчин. При виде нас они замолчали. Перед нами на растоптанной окровавленной соломе лежало тело Руада.

– Что здесь произошло? – хмуро спросил Артур.

Несколько голосов что-то залопотали в ответ, но Артур поднял руку, призывая к тишине, и указал на одного из толпы.

– Горонви. Что здесь случилось? Где Бедивер?

Горонви выглядел очень взволнованным. Второй вопрос он просто не услышал. Все его мысли занимал поединок, ведь и он однажды дрался с Бедивером.

– Они повздорили, милорд, – сбивчиво начал рассказывать Горонви. – Этот пес Руад оскорбил леди Гвинвифар, и лорд Бедивер стал биться с ним пешим. Руад нанес удар под щитом и достал кинжалом его бедро. Рыцарь упал. Руад никак не ожидал, что сэр Бедивер окажется таким быстрым. Только он собрался прикончить противника, как получил удар мечом в живот. Он был как молния! Прекрасный удар, милорд, поверьте, я знаю, что говорю!

– «Прекрасный удар»? Это ты о чем? – заорал какой-то воин из отряда Мордреда. – Да этот негодяй убил человека из королевского клана!

– Где лорд Бедивер? – снова спросил Артур, повышая голос. Они замолчали.

– Мы перевязали ему ногу и отвели к Грифидду, – ответил Горонви. – С ним сейчас Кей. Мы бы разошлись давно, но сэр Бедивер просил нас остаться и дождаться вас, милорд.

До сих пор я не обращала внимания на то, что сердце мое сжалось и не хочет биться как следует. Теперь стало легче. Бедивер жив и сохранил способности командира. Артур тоже расслабился, хотя лицо короля оставалось все таким же спокойным и суровым.

– Хорошо, – ровным голосом произнес он, переводя взгляд с одного воина на другого. – Довольно, братья. Больше никаких ссор. Руаун, поищи лорда Мордреда ап Лота, и скажи, что его родич Руад погиб. Как провести обряд погребения – на его усмотрение. Этот человек входил в королевский клан, ему надлежит оказать соответствующие почести. Четверо из вас пусть останутся здесь и охраняют тело. Остальных прошу заняться своими делами. На сегодня крови пролилось достаточно. Больше никаких поединков! Идем, Гвинвифар.

Мы поспешили из конюшни к дому Грифидда и застали его за сосредоточенным вытиранием крови с рук. Он коротко поклонился нам, затем кивнул в сторону постели в углу. На ней лежал Бедивер, а Кей сидел рядом с ним на земле, складывая окровавленный плащ. Наш главный военачальник выглядел очень бледным, на лбу выступил пот от боли. Он пребывал в сознании, но для меня все это было неважно: главное – он был жив.

– Большая потеря крови, – ответил Грифидд на наш незаданный вопрос. – Хорошо, что его быстро перевязали, иначе этот вояка догонял бы сейчас Руада на дороге в ад. Если не подхватит лихорадку, быстро поправится. Милорд, прикажите ему принять лекарство, а то он отказывается.

Артур подошел к кровати и положил руку на плечо Бедиверу.

– Ты что творишь, рыцарь? – сердито спросил он. – Почему, всеми святыми клянусь, ты придумал сражаться с ним пешим?

– Злой был, – пожал плечами Бедивер, – очень уж хотелось убить его.

– Верхом у тебя быстрее бы получилось! – фыркнул Кей.

– Нет. Так больше людей увидит, что его смерть – проявление божественной справедливости.

– Ради этого не стоило рисковать, – укоризненно сказал Артур. Он уже не гневался, наоборот, выглядел почти довольным. Бедивер жив, а это – главное. И он продолжал с наигранной легкостью: – Куда подевалась твоя философская отстраненность, старый друг? Что сказал бы твой Викторин? – Он отпустил плечо Бедивера, огляделся, взял чашу с дурманным зельем, которую Грифидд держал наготове. – Выпей-ка вот это. Сейчас не время заботиться о том, чтобы голова была ясной.

Бедивер не шевельнулся.

– Вот-вот! И я ему то же самое говорю! – воскликнул Кей. – А он уперся, думает, что должен бодрствовать, как будто мы о нем не позаботимся!

– Выпей, – попросила я.

Бедивер впервые посмотрел на меня, и взгляд его был наполнен такой горечью, что я содрогнулась. Затем он посмотрел на Артура, кивнул и протянул руку за чашей.

Бедивер встал на ноги только через две недели. Все это время я себе места не находила. Друзья поздравляли меня, приписывая смерть Руада божественной справедливости, и это ранило даже больше, чем оскорбления врагов. Плохо было и то, что в отсутствие Бедивера его обязанности пришлось взять на себя Артуру. С каждым днем состояние измученного мужа беспокоило меня все больше. Он настолько уставал, что ночью не мог заснуть. На меня он просто не обращал внимания. А я… я хотела Бедивера больше, чем когда-либо. Мне приходилось навещать его, и это было мучительно. Во-первых, он страдал от раны, во-вторых, мы не могли говорить свободно, не могли даже коснуться друг друга, утешить и получить утешение. От одиночества и беспомощности я не могла даже плакать. Когда, наконец, Бедивер поправился достаточно, чтобы тайно встретиться со мной, близость стала для меня раем небесным.

– Меня гложет совесть, – сказал он мне еще при первой встрече один на один. – Я ведь убил Руада потому, что он сказал правду. Я не захотел сражаться верхом потому, что хотел оставить ему хоть какой-то шанс. Но убить-то его я действительно хотел. Он вывел меня из себя, и я хотел видеть его мертвым. А когда я убил его, понял, что должен был пострадать сам. – Он замолчал, глядя в землю, а потом неожиданно ударил себя по бедру, прямо по не зажившей до конца ране. И побледнел. Я обняла его за плечи и порывисто притянула к себе.

После поединка мы впервые остались одни. Пока он болел, я думала, что больше никогда не смогу быть с ним, но только до тех пор, пока не осталась с ним наедине. Он страдал от раны, я страдала от невозможности видеться с ним, а еще за Артура, взвалившего на себя непомерный груз, и еще от того, что мне не с кем было поговорить все это время. Кроме Бедивера никто бы меня не понял.

* * *

И все же время от времени мысли о прекращении наших отношений настигали меня. Как-то раз я сидела в Зале, выслушивая жалобы фермеров и торговцев, когда вошел Гавейн. Он присел к друзьям в другом конце Зала. Рядом сидел Гвин, наигрывая на арфе что-то печальное. Я улыбнулась рыцарю и продолжала слушать бесконечный рассказ старика-фермера о пропавшей корове. А когда я вновь подняла глаза, то увидела, что Гавейн стоит рядом, ожидая, когда я закончу.

– Что-то случилось? – спросила я.

– Нет, миледи, но я хотел бы поговорить с вами, когда вы освободитесь.

– Это срочно? Или может подождать?

– Ничего срочного. – Он говорил очень серьезно, и от его обычной учтивой улыбки не осталось и следа.

Старик покашлял и опять затянул историю про корову, а я слушала, чувствуя как меня охватывает беспокойство. Гавейн отошел к людям, слушавшим Гвина. Я тоже невольно прислушалась. Вскоре Гавейн отобрал у сына арфу и ударил по струнам.

– Так-от, – тянул между тем фермер, – дак, я о чем говорю? Отправился я в прошлое воскресенье на ярмарку в Баддон, а там – она, моя корова! А Строберри, ну, тот парень, что ее продавал, собака этакая, говорит: это, дескать, моя корова! Может, он нашел ее где да и забрал. И что теперь?

А Гавейн пел:

Словно белый цветок ежевики она,

Словно сладкой малины плод.

Словно мягкий зеленый ковер

Услаждает мой взгляд...

– Ну и вот, благороднейшая леди, этот дурень говорит: «Моя корова, и все! Мало ли кто не может за своими коровами приглядывать? Я-то, дескать, при чем?» А вы ж меня знаете, я уж двадцать лет как на Камланн работаю. Так вот, клянусь: моя это корова! Я ее вырастил, да и все мои родичи подтвердить могут…

Сердце мое, и тайна моя – она,

Яблони ароматный цвет.

Летняя весть она,

И даже зимой тепло от нее.

Начинала болеть голова. Пришлось одернуть себя, напомнить, что вот эти простые люди, благодаря которым живет Камланн, доверяют нам, приходят к нам искать справедливости… Правда, хорошо бы они делали это покороче, и лучше бы не тогда, когда у меня болит голова. Я узнала мелодию песни, хотя слов не помнила. Не вслушивалась. Бедивер напевал ее несколько раз.

В конце концов, с коровой разобрались, а потом разобрались еще и с правами на выпас, и с чьей-то овцой, испугавшейся невесть чего. Я отпустила последнего просителя и подошла к скамье, где сидел Гавейн. Улыбнулась всем. Гавейн вскочил и поклонился. Гвин, к которому перешла арфа, поискал глазами, куда бы ее поставить и тоже собрался встать и поклониться. Я жестом оставила его сидеть.

– Не беспокойся, Гвин, ох, прости, лорд Гвальхавед. Я просто хотела поговорить с твоим отцом. А ты поиграй пока, людям нравится…

Но Гвин все же встал и поклонился.

– Да говорите здесь, миледи, – простодушно предложил он. – Мы же рады вашей компании. Если что по делу, так нам не помешает. А потом вы поговорите, а отец еще споет. Мы давно его не слушали.

– Я бы тоже послушала. Но – дела и, к сожалению, лучше нам поговорить наедине. Так что придется лишить вас удовольствия. Да ты и сам неплохо играешь.

Вдвоем с Гавейном мы пересекли Зал. В дверях Гавейн остановился послушать, как поет сын. Голос у Гвина со временем превратился в глубокий тенор. Ему уже исполнилось пятнадцать, ростом почти догнал отца. Гавейн улыбнулся, оглянувшись, а потом решительно вышел на солнце. Я за ним.

Стоял один из тех весенних дней, когда кажется, что стены между мирами пали, и Британия, наконец, стала частью Летнего Королевства. Воздух мягкий и сладкий, трава – насыщенного зеленого цвета, а с неба льются потоки света. Заливались жаворонки, и даже вездесущие куры прихорашивались и хлопали крыльями, будто собираясь взлететь. На воздухе мне стало лучше, и уже не так беспокоил разговор, о котором просил Гавейн. Я даже принялась напевать мотив той песни, которую недавно играл рыцарь. Но тут же замолчала, заметив, как странно взглянул на меня Гавейн.

– Кей сидит в Зале, – сказал он, – так что дома пусто. Там нам никто не помешает поговорить, миледи.

– Идемте, благородный лорд, – согласилась я, пытаясь настроиться на деловой лад.

До дома было недалеко. Мы дошли быстро. Гавейн предложил мне вина, и я не стала отказываться. Себе он тоже налил, но к чаше так и не притронулся. Посидел возле очага, глядя на меня все так же серьезно.

– Итак, – сказала я, чувствуя себя совершенно опустошенной. Мне вдруг стало как-то все равно, о чем пойдет речь. – О чем вы хотели поговорить?

– Моя леди, – он быстро развернулся ко мне. – На прошлой неделе мы с сыном вернулись из Поуиса. Я удивился, когда понял, что слухи о вас и Бедивере все еще гуляют по крепости. Ведь, казалось бы, после поединка они должны были прекратиться. – Он помолчал, глядя на меня с ожиданием. – А потом ко мне пришел Медро. Мы разговаривали. Он доволен. И он утверждает, что слухи правдивы…

– Все слухи в крепости начинаются с Медро. Что вас удивляет?

Он быстро встал и подошел к распахнутой двери, глядя на стены и далекие поля.

– Моя госпожа, – произнес он низким, каким-то больным голосом, – не надо играть со мной. Я знаю, что половина слухов – ложь. Медро сам это признал. Но он говорит, что в них есть и доля правды. Я знаю Бедивера много лет… И у меня есть глаза. Мне Медро не может лгать.

В воображении я много раз переживала подобный разговор. Но теперь, когда дошло до дела, я чувствовала только усталость и, как ни странно, облегчение.

– И почему же Медро пришел к вам? И почему он не может вам солгать?

– Он заходит иногда. Поговорить. Редко, очень редко. Вы знаете это, миледи. Я единственный, кому он не может лгать, и я думаю, что это приносит ему некоторое облегчение. К тому же я знал нашу мать чуть ли не лучше, чем он. Моя леди, так это правда?