Текст книги "Жизнь после измены"

Автор книги: Джил МакНейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

– Вот черт. Резиновые штуки для кур – как-то это не похоже на «Маленький домик в прерии».

– Знаю. Ты не сходишь со мной? Я собираюсь идти за ними завтра, и завтра же их подселять.

– А, ну ладно.

Круто. У меня и так куча работы, а теперь еще придется идти помогать Молли выбирать новых кур.

Мы пошли к одной ненормальной даме, которую порекомендовала Эльзи и которая разводила кур и уток, и в конце концов остановили свой выбор на двух курицах, которых потом еще тысячу лет пытались поймать. Придя домой, мы выпустили их в вольер, пока там не было остальных кур, и они немного осмотрелись. Надо же, даже я испытываю легкое напряжение, а ведь у нас нет этих резиновых штук, хотя одному богу известно, что было бы, даже если бы они у нас и были. Молли считает, что Поппи однозначно была бы возмущена до глубины своей курьей души, если бы ей надели на клюв какую-то резину. Но слава богу, куры, кажется, были настроены довольно дружелюбно, и мы выпустили их наружу – старые куры немного потолкались и поклевались с новичками, но никаких серьезных стычек не устраивали.

– Какое облегчение. Но, думаю, на сегодняшнюю ночь я еще подержу их в разных местах. Новые могут поспать в вольере, а остальные – в курятнике, буду приучать их друг к другу постепенно.

– Ладно.

– Думаешь, я это зря?

– Нет. Ну, может, чуть-чуть. Но мне кажется, что взбесившихся кур только и не хватало сейчас на твою голову в довершение всего. Я просто радуюсь, что ты не завела овец или еще кого-нибудь – кто знает, чем бы это кончилось?

– Ты знаешь, что куры умеют считать только до двух, так что если они несутся, достаточно оставлять им два яйца, и все будет в порядке. Думаю, можно дать Поппи высидеть несколько цыплят. Она все время прячет яйца в плюще у забора и клюется, когда я пытаюсь их собрать.

– Ну-ну.

– Не смотри на меня так. Я отдаю себе отчет, что мои слова звучат по-идиотски.

– Слава богу. А то я уже начала беспокоиться.

– Хочешь кофе? К сожалению, без кофеина – другого-то у меня, боюсь, нет.

– Отлично.

Мы сидели на кухне, наблюдая, как куры роются в земле, и Молли сказала, что прошлым вечером приезжал Дэн, привез пелерину, которую Дорин передала для ребенка.

– Но я-то думаю, что он все-таки надеялся на разговор.

– А ты?

– А я пошла принимать ванну. Не могу себя заставить. Просто не хочу его видеть сейчас, честное слово. Когда я его не вижу, я почти могу притвориться, что он действительно уехал куда-то по работе. Хотя Лили показала ему свою новую книжку, которую она читает, и, думаю, для нее было хорошо, что он приехал. Но я не могу с собой справиться, по крайней мере, пока я в таком положении. Это для меня слишком. Честно говоря, для меня сейчас просто встать с постели – уже подвиг. Как ты думаешь, это из-за ребенка и беременности я отказываюсь сейчас об этом думать? Из-за того, что я готовлюсь к родам?

– Я в этом уверена.

– Слава богу, потому что у меня, кажется, совсем нет сил вообще ни на что – я сегодня хотела пойти и просто взглянуть на сад, но поняла, что слишком устала. А мне правда хотелось увидеть его, причем до завтрашнего дня. Чарльз не сказал, во сколько приедут судьи?

– Думаю, не раньше десяти.

Вчера Чарльз позвонил в состоянии крайнего возбуждения: судьи приезжали на прошлой неделе и только что позвонили ему, чтобы сказать, что наш сад вышел в финал. Видимо, миссис Померой так переволновалась, что поцеловала мистера Ченнинга, так что сейчас они оба пребывают в шоке.

– Я отпросилась с работы на утро, но днем мне придется туда ехать. Надеюсь, я ничего не пропущу.

– Я могу зайти к тебе после того, как отведу Лили в школу, и мы можем дойти до сада, если хочешь. Если пообещаешь идти медленно.

– Ладно. Не могу решить, что же мне надеть – то есть, я знаю, что мы вроде как любители, но я хочу произвести правильное впечатление.

– Ты прекрасно смотришься в своей новой юбке. Ну, в той, бархатной. И она не выглядит слишком деловой.

– Ладно, ее и надену. Господи, как я надеюсь, что они не станут задавать мне никаких каверзных вопросов – не хочу никого подводить.

– Ты справишься.

Я в самом деле сильно нервничала насчет судей. Мне ужасно хотелось, чтобы им понравился сад, и я дико боялась, что они начнут меня спрашивать о чем-нибудь, а я скажу что-то неправильно. Что-нибудь вроде того, что это за растение, как называется этот сорт, или какой-нибудь каверзный вопрос, как лучше всего опылять фруктовые деревья. Мы с Молли сидели в беседке, ожидая их появления, и я пыталась глубоко дышать в надежде, что меня перестанет трясти.

– Они уже здесь. Спокойно, без паники. Они только что приехали.

По мне, так миссис Померой тоже была довольно близка к панике.

– Оставайтесь здесь, мы вас представим, когда дойдем сюда в ходе осмотра сада.

Мы мельком увидели Чарльза и толпу судей, следующих за Фрэнком, Биллом, миссис Померой и Грэхемом Полтни. Они очень долго разглядывали растения, и мы слышали, как они переговариваются. По мне, так все это звучало довольно терминологично, они перебрасывались множеством латинских названий растений, хотя периодически с уст Чарльза срывалось нечто более знакомое вроде «морковь» или «лаванда».

– А это Элис и Молли. Они обе помогли нам начать осуществление проекта. Элис – наш дизайнер, и это ее первый проект сада, но я уверена, что первый из многих. У нее определенно есть к этому талант, вы так не думаете?

Черт, зачем миссис Померой сделала на этом такой акцент? Но судьи покивали и принялись расспрашивать меня об идеях моего дизайна и о том, почему я использовала такую линейную систему прудов – и меня понесло, что, мол, мне хотелось, чтобы вода текла, а не просто стояла – и для журчанья, и для того, чтобы свет отражался от воды на деревья и кирпичи, но в то же время никаких глубоких водоемов, потому что в саду постоянно играют дети. И все судьи закивали и сказали, что это очень разумно, потому что глубокие пруды ужасно опасны. Двое старших судей были настроены очень дружелюбно, особенно женщина, у которой была милая улыбка и очаровательные сережки в виде серебряных маргариток. А вот молодой мужчина был настроен более провокационно и сказал, что я, похоже, находилась под влияниями множества разных тенденций в своем дизайне, и была ли у меня единая концепция, или как? Вот черт. Почему-то мне кажется, что не стоит говорить, что я просто прошерстила кучу книг и позаимствовала оттуда те идеи, которые мне нравились, а затем просто попыталась как-то объединить все это.

– Ну, я хотела, чтобы в саду был укромный уголок, но чтобы он тоже нес структурный смысл. И еще мне хотелось, чтобы, когда гуляешь по разным дорожкам, создавалось ощущение, что путешествуешь в незнакомых местах. Я знаю, что садоводческое общество придумало замечательные идеи, что где посадить, но мне хотелось придать саду определенные рамки. А еще мне не хотелось, чтобы все было абсолютно традиционно, поэтому я попыталась сделать сад пространством, которое разные люди могут использовать для разных целей, а особенно дети.

Кажется, все довольно-таки впечатлились. Знала же я, в один прекрасный день мне пригодится то, что я читала все эти книги по садоводству.

– Если вы пройдете за мной, я покажу вам игровой домик для детей и овощи, которые они посадили сами. Они очень гордятся своими помидорами.

Тут как раз подоспела миссис Бишоп. С ней была Мейбл, наряженная в свое лучшее платьице, и она повела гостей за собой, взяв молодого судью за руку и рассказывая ему о выращивании бобов, а также о том, как Джек взобрался по бобовому побегу, но мы этого не делаем, потому что побег может сломаться. Не знаю, как Чарльзу удалось это организовать – должно быть, миссис Бишоп дожидалась где-то за воротами, но судьи были очарованы. Они еще раз обошли кругом весь сад и задали еще несколько узкоспециальных вопросов, и был очень опасный момент, когда мистер Полтни в конце концов заспорил с женщиной-судьей о том, какой сорт яблок самый урожайный, но потом мы все пошли в дом, и миссис Бишоп подала ланч. Судьи сказали, что, в самом деле, не надо их кормить, а вот кофе они бы выпили, но миссис Бишоп сказала: «Ах нет, не можете же вы после таких долгих прогулок ограничиться чашкой кофе. В любом случае, не стоит беспокоиться, ланч готовили дамы из Женского клуба, а они всегда рады, если им представляется возможность выразить свое почтение». Эльзи представилась и сказала, что они просто страсть какие любопытные, а она хотела быть в курсе, боялась, что ее даже не позовут – вон как миссис Померой на нее так свирепо смотрит. Судьи разулыбались.

– Вижу, это действительно общедеревенский проект.

– О да. Все они воспринимают это очень серьезно, и вам лучше дать им главный приз, они действительно много работали. Многие, практически вся деревня. Те, кто не давал рассаду, давали навоз, удобрения, компост. Мы с Фрэнком ездили вон на той машине и собирали все это, и должна вам сказать, это отняло уйму времени. Но, как говорит мой старик отец, вложи пенни в растенья и шиллинг в землю, и это непременно окупится, не так ли? Я еще никогда не видела таких здоровых растений. Даже мой Тед, упокой господи его душу, не вдруг смог бы такое вырастить, а ведь вы знаете, он был чемпионом. Три года кряду выигрывал золотую медаль за свою цветную капусту. А цветная капуста, сами знаете, растение привередливое – ну, вы ведь знаете, вы же судьи.

– Да, разумеется.

– Пойдемте, я познакомлю вас с еще несколькими участниками проекта.

Миссис Померой решительно увела судей от Эльзи, которую, кажется, это совершенно не беспокоило, и она сосредоточилась на повторном наполнении своего стакана вином.

Молли сказала, что ей немного жарко, и мы вернулись в сад вместе с Чарльзом.

– Ну, думаю, все прошло хорошо.

– Да. А идея позвать Мейбл, чтобы она показала им домик для игр, была просто блестящей.

– Это была идея миссис Бишоп. Кстати, кофе не хотите? У меня как раз есть без кофеина, специально для Молли.

– Здорово.

– Тогда я покину вас на минуту.

Он вернулся в дом, а я заметила, что Молли, кажется, немного побледнела.

– Молл, с тобой все в порядке? Ты как-то притихла.

– Да, я в порядке. Но пообещай, что не будешь паниковать.

– Что ты имеешь в виду? Ну хорошо, хорошо, твою мать, обещаю. Что случилось?

– Ну, кажется, у меня только что отошли воды. Ну или скамейка вдруг почему-то намокла.

– О господи!

Я вскочила и убедилась, что она действительно сидит в маленькой лужице.

– Господи Иисусе! Ладно, без паники.

– А я и не паникую, со мной все нормально. Это ты паникуешь. Просто успокойся и сделай глубокий вдох.

Невероятно. Она собирается рожать – и она же советует мне сделать глубокий вдох.

– Господи, ладно, посиди здесь, а я пойду поймаю машину.

– Думаю, тебе сложно будет ее втиснуть в ворота сада.

– О черт, точно. Ну ладно, ты можешь идти? Мы можем медленно дойти до моей машины. Ах ты черт, мы же пришли пешком, моя машина осталась у моего дома.

Молли улыбнулась и сказала, что без проблем дойдет, и тут появился Чарльз.

– Боюсь, что я не могу найти кофе без кофеина – видимо, миссис Бишоп куда-то его засунула. Но я заварил чай. Что случилось?

– У Молли начинаются роды, а моя машина у моего дома, и я думаю, нам не дойти. Мне кажется, слишком далеко.

– Я правда в полном порядке.

– Что? А… вы что, хотите сказать… ой. Черт. Ладно. Ну что же, возьмите мою машину, да, возьмите, я сейчас, я только пойду принесу ключи, – и он бросился в дом. Он сказал, что позже возьмет мою машину и заберет из школы Альфи и Лили, и я дала ему свои ключи, которые мне в конце концов после очередного приступа паники удалось найти на дне моей сумочки. Боже, помоги мне, я ведь сейчас впилюсь во что-нибудь, не доехав до больницы.

К тому моменту, как мы наконец выехали, кажется, вся деревня уже знала, что у Молли начались роды, и все махали нам руками, а Эльзи сердечно переживала, что у Молли может случиться эпидемия, которая была у ее Джун – та говорила что-то насчет того, что тебе могут отрезать ноги и даже не сказать об этом. Классная поддержка. Думаю, мне может понадобится поддержка, если я немедленно не успокоюсь. Судьи были очень впечатлены тем, что Молли вообще пришла в сад, несмотря на то, что уже почти рожала, и, сажая Молли в машину, я слышала, как один из них сказал другому: «Посмотри-ка, как сильно они все привязаны к своему детищу». Я затолкала Молли на заднее сиденье: вдруг ей понадобится лечь или еще что-нибудь.

– Ты в порядке?

– Ага.

Она принялась громко пыхтеть.

– Можешь пока не пыхтеть, ты еще не на столе. Ради бога, скажи, что у тебя еще не началось.

– Нет. Я просто практикуюсь.

– Тогда перестань. Просто дыши. У тебя уже есть схватки?

– Да, недавно начались.

– Примерно через какой промежуток времени?

– Я не засекала. Я потеряла свои часы.

– Что? А какого черта ты молчала?

– Прекрати суетиться, это все равно займет несколько часов.

– Молли. Если у тебя начнутся ежеминутные схватки, и ты родишь прямо на заднем сиденье этой машины, я тебе этого никогда не прощу. Ясно? О, знаю, мне только что пришла в голову замечательная идея: сейчас я позвоню в неотложку по своему мобильнику, и они встретят нас где-нибудь по пути. Позвонить?

– Нет, до ежеминутных схваток еще далеко. Я уверена, что у нас еще не один час.

Было довольно странно ехать через город с пыхтящей Молли на заднем сиденье. Люди ехали в супермаркет и в большинстве своем никуда не торопились, а мне хотелось высунуться из окна и наорать на всех, чтобы убирались с дороги. Машина была такая навороченная, что в ней были стекла с электроприводом и куча всяких кнопочек, назначения которых я не понимала и поэтому нажимать не решалась. Нам даже пришлось несколько раз подряд прослушать песню «Вот мы ходим вокруг куста шелковицы», потому что я не могла разобраться, как отключить сиди-плейер. Я не решилась связываться с этим – вдруг я найду кнопку экстренного контрольного выброса подушки безопасности или еще что-нибудь такое же интересное. У меня было забавное чувство, что я каким-то образом умудрилась нажать кнопку подогрева моего сиденья, потому что было очень жарко, хотя, может, это из-за волнения кожа сиденья так нагрелась. Но, по крайней мере, коробка передач автоматическая, так что Чарльз сказал, что здесь невозможно ошибиться, только если не пытаться ехать на все четыре стороны одновременно, и даже в этом случае будет всего лишь забавный шум. В общем, совершенно особое чувство, так что я почти понимаю, почему владельцы «Рейнджроверов» всегда такие стервозные. Это заставляет тебя чувствовать такое превосходство. Ну, наверное, это так, если у тебя на заднем сиденье не лежит рожающая женщина.

Я ехала довольно быстро и почти надеялась, что нас остановит полицейская машина, а затем эскортирует в больницу с мигалками. Но, естественно, когда полицейские действительно в кои-то веки нужны, они все торчат в участках и полируют свои шлемы.

* * *

Когда мы приехали в больницу, я хотела подъехать прямо к воротам, однако Молли настояла, чтобы мы припарковались по всем правилам, потому что иначе Чарльз может получить штраф. Я потратила уйму времени, чтобы найти место для парковки, а потом никак не могла втиснуть туда проклятую тачку, потому что она была огромная. В конце концов я ухитрилась это сделать, но дверь в итоге открылась только на три дюйма, и я поняла, что мне придется как-то просачиваться. А с Молли этот номер не пройдет. Так что мне пришлось снова сдать назад, помочь ей выйти, а затем опять припарковаться. При таких условиях ребенок может родиться прямо на этой долбаной площадке для парковки.

– Ну, пошли. Ты в порядке?

– Думаю, да.

– Ты прекрасно держишься. Не торопись. Может, мне пойти поискать каталку?

– Не смей. Оох, вот еще один толчок.

Мы стояли посреди парковки, и она повернулась ко мне и положила руки мне на плечи. А затем так сильно надавила на них, что я едва не упала.

– Оох, спасибо, это очень помогает.

– Хорошо.

Твою мать. Если она собирается заниматься этим весь день, то к вечеру я буду около трех футов и шести дюймов ростом.

Персонал родильного отделения, кажется, был довольно квалифицированный, не считая тормознутой медсестры в приемном покое, которая десять минут впечатывала фамилию Молли в свой компьютер, а потом нажала не ту кнопку, и все пришлось начинать сначала. Но вскоре мы оказались в палате, и к Молли подключили монитор. Шейка матки у нее раскрылась уже на четыре сантиметра, и это могло означать, что роды затянутся еще на много часов, или, наоборот, закончатся через полтора часа. Она была очень спокойна и говорила о том, что ей бы нужно подышать кислородом, но до сих пор глубоко дышала и периодически сжимала мою руку. Я очень старалась избегать слишком сильного давления на свои плечи.

– Я забыла свою сумку. У меня там были вещи для ребенка и все такое, но я все оставила в сумке дома. У меня там были кассеты и все такое, я собиралась слушать музыку.

– Я могу позвонить Дженис или маме, чтобы они привезли тебе все, что нужно. Хочешь?

– Да, это хорошая идея. Пойди, звякни Дженис, у нее есть ключи, и не могла бы ты позвонить Дорин. Может быть, лучше пусть Дженис заберет Лили из школы, а потом посидит с ней, пока не приедет мама. У меня есть ее номер в записной книжке, ей тоже надо позвонить. А пока ты всем этим занимаешься, выпей кофе – я вижу, тебе сейчас нужно.

– Ну ладно, если ты уверена, что сможешь немного побыть без меня… Тебе что-нибудь нужно?

– «Опал фрутс».

– Что?

– Мороженое «Опал фрутс». Я ела его в прошлый раз и очень хочу сейчас тоже. Хотя, кажется, сейчас у него появилось какое-то новое идиотское название.

– Типа «Хи-хи»^[3].

– Да, вроде того. Тот, кто придумал такое название, полный придурок.

– Что-нибудь еще?

– Да, шоколадку. «Марс» или «Тропик». И, может, немного сока?

Я позвонила маме, которая пришла в сильное возбуждение и сказала, что заберет Альфи от Чарльза, и Лили тоже заберет, если Дэн попытается за ней приехать, а еще она сама позвонит Дженис, и либо Дженис, либо она привезет Молли ее сумку. Я нашла магазин при больнице и запаслась соком, плитками шоколада и «Опал фрутс», а потом быстренько осмотрелась, нет ли здесь еще чего-нибудь, что может понадобиться Молли. У них была самая безрадостная коллекция детской одежды, какую я когда-либо видела – вся в жутких пастельных тонах с плюшевыми мишками из белого сатина на груди. Не понимаю, почему они не додумались до однотонных тянущихся комплектов из ткани для полотенец? Кому нужны персиковые ползунки с атласным ягненком на груди? Но в глубине всего этого убожества скрывался простой белый хлопковый конвертик как раз на новорожденного, который выглядел таким крохотным, что от одного взгляда на него хотелось расплакаться. Я купила его просто на тот случай, если сумка не прибудет вовремя. А потом я увидела салфетки для лица и бальзам для губ, которые, помню, мне были нужны, когда родился Альфи, и я тоже их купила. И две бутылки минералки. Кафетерий был за следующей дверью, и я быстренько выпила чашку кофе – наверное, самого отвратительного, какой я когда-либо пробовала, – а затем вернулась к Молли.

Ей понравился конвертик, и она выпила сок. Разные доктора и медсестры табунами входили и выходили, и все говорили что-то чуть-чуть различающееся, но в основном Молли держалась хорошо, а сердцебиение у ребенка было нормальное, и мы немного прогулялись, а затем я растерла ей спину, а она очень сильно сжала мою руку и опять надавила мне на плечи, так что я перестала чувствовать пальцы. А потом она призналась, что ей становится все хуже, и ей гораздо тяжелее, чем было с Лили, и она хочет обезболивающее. Причем немедленно. Я вышла и нашла медсестру. Она сидела и пила кофе, и мне не хотелось прерывать ее, но, с другой стороны, мне не хотелось, чтобы Молли страдала, пока медсестра сидит здесь и пьет кофе. Она наградила меня неприятным взглядом.

– Я вас слушаю.

– М-м, ей хуже. И ей хотелось бы обезболивающее.

– Хорошо. Я подойду через минуту.

– Я подожду вас здесь, пока вы будете звонить анестезиологу или кому-то еще, можно? Хотя нам, кажется, кто-то говорил, что это может сделать только анестезиолог, и лекарства иногда действуют не сразу. Так что, если вы не против, я бы попросила вас позвонить прямо сейчас, а потом вы допьете кофе. Я хочу сказать, что ведь нет причин заставлять ее ждать дольше, чем это нужно, ведь ей больно? Не так ли?

Надеюсь, мой взгляд, адресованный ей, был довольно твердым, хотя мог быть даже и немного угрожающим. Она потянулась к телефону.

Они приспособили передвижную капельницу с анальгетиком, так что Молли все еще могла двигаться, но она ничего не чувствовала, и она стала гораздо более оживленной и втихомолку съела свой «Марс». Медсестры сменились, и пришла новая медсестра, точнее, медбрат по имени Билли, который, вероятнее всего, был геем и напоминал мне Грэхема Нортона, хотя и без костюма с искрой и не в окружении знаменитостей.

– Привет, мои дорогие, ну и как мы сегодня?

Мне он уже нравился.

– С обезболивающим – отлично. А это еще что за штуковина?

Он принес гигантский розовый резиновый мяч, похожий на космический прыгун, только без ушей, за которые держатся.

– Это родильный мяч. На нем нужно сидеть и подпрыгивать, и он открывает ваш таз.

– Я не уверена, что готова прыгать в данный момент.

– О нет, это не для вас, с обезболивающим так не рожают, это может быть немного сложно, вы можете запутаться в капельнице или еще что-нибудь. Нет, я просто подумал, что могу зайти и взбодрить вас. Мне кажется, на этом этапе обязательно нужно смеяться, вы не согласны? А некоторые женщины любят его пинать. Одна моя пациентка на прошлой неделе запустила им в своего мужа и чуть не сбила его с ног, хотя я бы не рекомендовал так делать. Но он был полный идиот, так что я ее не виню. Ну а теперь вы не будете против, если я быстренько осмотрю вас, моя дорогая, просто чтобы проверить, как вы? Если вы не против.

Никаких прыжков. Прекрасно.

– Хорошо.

– О-о, шесть сантиметров, прекрасно. Ну, этот ребенок еще не рвется на белый свет. Вы пользовались интракорпоральным оплодотворением?

– Что?

– Интракорпоральное оплодотворение. Мои друзья Эмми и Донна им пользовались. Вам долго пришлось ждать? Они уйму времени прождали, чтобы попасть в список.

Нам потребовалась минута, чтобы въехать, а потом Молли рассмеялась и сказала:

– М-м, вообще-то, мы не пара. Это моя лучшая подруга Элис. А мой партнер сейчас отсутствует по работе.

– A-а. Ну, выходит, я только что сморозил глупость. Пожалуйста, не говорите никому, они все здесь ужасно суетятся, пытаются вести себя прямо как полицейские, у нас здесь не так-то много лесбийских пар, и сестры очень стараются не впадать в шок. Слава богу.

– А. Ладно. Тогда я никому не скажу.

– Могу только сказать, что мы обязательно поладим – вы кажетесь мне одной из тех немногих, кто мне нравится. Я вернусь через минуту. Не нужно чего-нибудь? У нас есть ледяные чипсы, как по телевизору.

– А, да, ледяные чипсы – это было бы круто.

– Оки-доки, я сейчас, одна нога здесь, другая там.

– Вот черт. Может, у кого-то из нас слишком короткие волосы или еще что-нибудь, ну, то есть я хочу сказать, если бы мы были лесбиянками, у одной из нас были бы короткие волосы?

– Элис, хватит издеваться.

– Извини. Это, признаться, довольно лестно, но я надеюсь, никто не заявит что-нибудь подобное маме, когда она привезет сумку? У нее будет удар.

Билли, который сказал, что все друзья зовут его Чокнутый Билли, и мы тоже можем так его звать, только не при врачах, сказал, что у Молли все идет очень хорошо. Но примерно через час он перестал шутить и травить байки и принялся осматривать Молли довольно придирчиво, а она притихла и сказала, что ей плохо. Билли сказал, что это нормально, и она ответила, что сама это знает, но нельзя ли ей немного поспать? Она теперь лежала на кушетке; Билли приложил монитор к ее спине, и тот вдруг начал пищать. Билли повозился с выключателями и сказал, что все выглядит отлично, но думаю, он начал беспокоиться. И я тоже.

А потом за каких-то десять минут все стало ужасно. Билли измерил Молли давление и сказал, что оно поднялось, и сильно. Она и в самом деле выглядела сейчас очень бледной, а потом вдруг начала бредить и бормотала что-то о курах и о том, как она устала, а потом сказала, что у нее ужасно болит голова, и начала плакать. Я гладила ее по спине, а Билли вышел и вернулся в сопровождении врача, и следующее, что я помню – Молли почти заснула, а медперсонал бегом повез ее кушетку по коридору в операционную для экстренного кесарева сечения. Мне было страшно, и казалось, что меня сейчас стошнит. Медсестра отвела меня в бокс возле операционной и сказала, чтобы я надела халат, маску и шапочку, и побыстрее, потому что медлить нельзя. Они были зеленые и эластичные, из ткани, напоминающей салфетки, и я потеряла кучу времени, пытаясь надеть шапочку, прежде чем сестра сказала мне, что это бахилы, и они надеваются на ноги поверх туфель, а шапочки вон там в шкафу. Но когда она привела меня в операционную, Молли уже лежала на операционном столе. На грудь ей положили зеленую салфетку, так что она не могла видеть, что они делают, и она все еще была очень бледна, но теперь выглядела к тому же напуганной. Я взяла ее за руку, и она начала нести какую-то ахинею, что если вдруг с ней что-то случится, я ведь присмотрю за ребенком, правда? – но я сделала вид, что не слышу.

– Ты ведь воспитаешь его? Пообещай мне, Элис.

– Да, да, обещаю, но все будет в порядке.

– И Лили тоже.

– Ладно. А теперь хватит.

Если она и дальше будет продолжать, у меня в конце концов будет истерика, а я уверена, что если зарыдаю, то меня выведут из операционной. Кроме меня здесь были два доктора и анестезиолог, который суетился вокруг Молли с кучей проводов, которые он прикреплял к ней при помощи зажима, который надел на один из ее пальцев, а капельница теперь стояла на другой ее руке. Еще там были три медсестры и Билли, и кто-то из них привез тележку с инструментами, которые выглядели пугающе, а потом подошла еще одна докторша и сказала, что она педиатр, и сна осмотрит ребенка, как только тот появится, так что нам не о чем беспокоиться, если врачи не сразу отдадут младенца матери. Билли подошел ко мне и шепнул, что это просто предосторожности, и они всегда приглашают педиатра в операционную, когда делают кесарево. Господи Иисусе! Я и так была как на иголках, не хватало только педиатра.

Молли опять заплакала, но уже тише. Слезы скользили по ее щекам и скатывались на зеленую простыню, на которой она лежала, оставляя темный круг, который начинал растекаться, и я смотрела, как он увеличивается, и продолжала гладить Молли по руке. А потом ее начало трясти, но Билли сказал, что это нормально и часто случается, когда пациентка накачана обезболивающим и готова к кесареву сечению. Боже, я надеюсь, это ничего, что она съела «Марс»? Не знаю, стоит ли сказать им об этом, потому что вообще-то я уверена, что нельзя ничего есть на случай, если вдруг стошнит, пока будешь без сознания. Но раз она в сознании, то все должно быть в порядке. Хотя когда она закрыла глаза, то мне показалось, что она может его и потерять.

Я пыталась не смотреть на живот Молли и продолжала гладить ее по руке, но почему-то не смогла удержаться. А потом без всякого предупреждения, что, честно говоря, могло бы мне помочь, молодая докторша взяла скальпель и провела надрез через весь живот, и я была так близка к тому, чтобы потерять сознание, что меня просто чудом не вывернуло. Я поверить не могла, что Молли не извивается на столе в агонии – а она выглядела так, будто совсем ничего не чувствовала. Боже, это потрясающе. Это так потрясает, что хочется кричать на них, чтобы они перестали, но в то же время это совершенно завораживает. Одна из врачей спросила Молли, выбрала ли та имя для ребенка.

– Думаю, Джек, если мальчик. А если девочка, то Элис.

Вот теперь мне действительно хотелось закричать. Но было слишком поздно. Я и не знала, что она собирается назвать дочку Элис, если родится дочка. Я почувствовала, как у меня по щекам под маской катятся слезы. И я почему-то вдруг подумала: а сколько еще людей вот так же стояли здесь в масках, со слезами на глазах? Я продолжала думать: «Пожалуйста, пусть все будет хорошо», сжимая ее руку, и она слабо улыбнулась мне. Медсестры тихо переговаривались между собой и проверяли инструменты, а врач проговаривала все, что делает, используя медицинскую терминологию, и я еще успела подумать, что второй врач, должно быть, новичок, и она учит его, как вдруг все замолчали. Врач оглядывалась по сторонам, будто искала что-то, и все смотрели на живот Молли. В операционной повисла плотная тишина, нарушаемая лишь писком приборов. А потом вдруг показалась крохотная ножка, и секундой позже она подняла ребенка в воздух и сказала:

– Ну, вот и Джек.

Он был весь какой-то склизкий и фиолетовый, а потом он вдруг начал розоветь. Он раскинул ручки, как будто пытался что-то поймать, и стал похож на морскую звезду. А потом он коротко вскрикнул, как будто его разбудили от глубокого сна, и врач вручила его педиатру. Та быстро оглядела малыша и понесла его Молли, плотно завернув его в зеленую простыню. И тогда Молли увидела его. Этот ее взгляд… это было просто волшебно. Она улыбалась, глаза ее были полны слез, и она сказала: «Привет», а потом тяжело вздохнула. Глубоко и долго, будто ждала все эти месяцы, и теперь наконец смогла перевести дух. У Джека были глубокие синие глаза, как у всех младенцев, и густые слипшиеся черные волосы. Он смотрел на Молли, и он был великолепен. Я вспомнила, как впервые увидела Альфи, когда ему было несколько минут от роду. И в ту минуту я готова была все бросить и бежать домой, чтобы увидеть его, но Билли вручил ребенка мне и сказал Молли, что мы собираемся отнести его наверх в специальную палату, где его обмоют и оденут.

– Чтобы он был готов к встрече со своей мамочкой, когда мамочку привезут.

– Хорошо, но позвольте мне еще несколько минут побыть с ним.

И мы стояли и ждали, пока она смотрела на него. А он – на нее. И она поднесла руку к его лицу – руку, в которой были иглы для капельницы, всю покрытую белой хирургической лентой. Пригладила его волосы одним пальцем и улыбнулась. Билли похлопал ее по плечу.

– Красавец. Хорошая работа.

– Спасибо.

– Ну, теперь мы понесем его наверх.

– Элис.

– Да?

– Ты ведь будешь с ним, правда? Будешь с ним, пока меня не привезут?

– Конечно, я буду, дорогая.

Я была в маске и не могла ее поцеловать или еще что-нибудь, поэтому я положила руку ей на щеку и сказала, что я так горжусь ей, и что Джек великолепен, и заметила, что одна из медсестер замерла. Черт, кажется, кто-то таки пустил слушок, что мы лесбиянки.