Текст книги "Квартирный вопрос"
Автор книги: Джейн Уэнхем-Джонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)
– Ты посвятил ее в наши планы?
– Я был все эти дни так занят, что у меня едва хватало времени на то, чтобы спросить, как поживают дети. Не беспокойся, Глория будет рада. Она у меня золотце.
– Мне кажется, что ты обязательно должен рассказать жене о деле, которое ведешь вместе с другой женщиной. До нее могут дойти разные слухи. Мне бы не хотелось огорчать ее.
– Все расскажу, ничего не бойся, никто не огорчится.
– Я думаю, что тебе следует рассказать ей обо всем до того, как придет письмо из банка. Они хотят послать тебе письменный запрос, чтобы ты подтвердил сумму моего жалованья.
– Не ворчи, Кэри. Это тебя старит.
Этот ублюдок прекрасно знал все мои слабые места и пользовался этим. Я сладко улыбнулась.
– Ну, вот так-то лучше, – похвалил он. – Ты снова выглядишь великолепно.
– Как ты думаешь, я похудела?
Вот пример того, насколько у меня поехала крыша от огорчений! Найджел, конечно, воспринял этот вопрос как приглашение полапать меня.
– Ты стройная и очень красивая, – пробормотал он, припав губами к моей шее.
– Отстань от меня! – воскликнула я, отталкивая его. – И никогда не лги! Скажи, я хоть немножко сбросила вес?
– Да. – Голос Найджела звучал искренне и твердо. Он знал, что должен был ответить именно так, если хотел, чтобы я помчалась сломя голову к адвокату и подписала документы на приобретение дома, который еще в глаза не видела.
– Где? – Я не желала давать ему спуску.
– У тебя уменьшилась задница, – не раздумывая, сказал он тем уверенным искренним тоном, который помог ему накануне банкротства в 1988 году продать на полмиллиона фунтов бракованных оконных рам. – Правда, и до этого ее нельзя было назвать большой. У тебя всегда была замечательная фигура.
Я отошла от него подальше, в другой конец кухни. Я чувствовала, что худею, но дала себе слово не взвешиваться до конца недели. И хотя меня разбирало любопытство, я сдерживала себя, предвкушая ту радость, которую испытаю, когда через пять дней стану на весы и увижу, что потеряла несколько фунтов.
Пока все шло хорошо, и я успешно подавляла в себе желание откупорить бутылку «Фраскати». Мне было приятно сознавать, что я следую по пути добродетели и храню бутылку вина, которую позже мы с Луизой можем выпить вместе. Меня вполне устраивало то небольшое количество еды, которое я съедала за день. Обычно это были шоколадные пальчики и еще что-нибудь с полки холодильника.
Главным было заглушить чувство голода. Одну из глав своего бестселлера я решила посвятить этой теме и назвать ее «Голод – враг диеты». Необходимо было соблюдать принцип «часто и понемногу».
Теперь, освободившись от тирании высококалорийной пищи, я пришла к выводу, что жирная еда была следствием замужней жизни, когда питаешься три раза в день потому, что так, дескать, всегда делала мама, вместо семи-восьми маленьких перекусов. А ведь наши внутренние часы – естественно наступающее чувство голода подсказывает: природой предусмотрено именно это. Тут я ввернула бы немного науки, привела бы примеры из мира животных: с одной стороны, безобидная милая овечка, жующая целый день травку, с другой – вонючий пес, жадно поглощающий огромное количество пищи за три секунды.
Почувствовав легкий голод, я поняла, что настало время открыть холодильник и выбрать что-нибудь из продуктов. Я не желала посвящать Найджела в свою идею, сулившую со временем большую прибыль. Я знала, что не успею оглянуться, как Найджел сам себя назначит директором предприятия «дробного питания» и начнет строить грандиозные планы. Не говоря уж о том, что я не хотела делиться с ним шоколадными пальчиками. Найджел за последнее время заметно располнел, ему не мешало бы тоже посидеть пару недель на диете «одной полки».
Пока я не запатентовала свой метод похудания, я должна была выставлять посторонних за дверь, прежде чем садиться за стол.
– Ко мне скоро придет Луиза, – заявила я. – Мне надо успеть принять ванну.
Найджел бросил на меня удивленный взгляд.
– Но сейчас только пять часов.
– А кто тебе сказал, что ванну надо принимать в определенное время? Кроме того, мне предстоит еще сделать несколько телефонных звонков, в частности, мне нужно поговорить с Мартином. Он оставил сообщение на автоответчике.
– Соскучился, должно быть?
– Не знаю и знать не хочу.
Я не сказала Найджелу, что Мартин беспокоился о своих деньгах, которые одолжил мне, чтобы я сумела как-то прожить до тех пор, пока не найду работу. Вспомнив о нерешенных проблемах, я почувствовала, как все во мне сжимается от паники – и мертвой хваткой схватила Найджела за руку.
– Как быть с деньгами? Как платить за все это?
Найджел в ответ тоже сжал мою руку.
– Не беспокойся, – сказал он. – В выходные дни я сделаю более детальные расчеты. Надеюсь, мы получим достаточно крупный кредит, если Уоббли не подведет. А если нет, – добавил он ободряющим тоном, – я вложу остаток из других своих проектов, а позже, когда пойдет арендная плата, рассчитаемся. Я тебя в беде не брошу.
Я вдруг растрогалась, и мне захотелось броситься ему на шею и расплакаться, но я взяла себя в руки и строго спросила его:
– С чего бы это?
– Потому что ты – мой друг, – ответил он и, нежно чмокнув меня в щечку (вот за это-то и я готова была простить ему все на свете и любить его, хоть он и придурок), взял свой мобильник и ключи от машины. – Завтра я заеду за тобой в десять. Мы осмотрим дом, и я познакомлю тебя с Грегги. А потом мы попросим произвести оценку дома. – Найджел с довольным видом потер руки. – Мы заработаем неплохие деньги, Кэри.
Его лицо озарилось лучезарной улыбкой. Думаю, что именно ею он покорил сердце Глории. Настроение Найджела передалось мне, и я не могла не улыбнуться ему в ответ.
– Надеюсь, что так оно и будет, – сказала я. – Мартин сошел бы с ума, если бы узнал, что я взяла кредит в банке.
– Но ты сделала это для того, чтобы вложить деньги в дело, – напомнил Найджел.
Я представила себе, как разбогатею, обзаведусь целой сетью доходных домов, похудею, обрету безупречный облик и деловой опыт и, встретившись с Мартином, скажу: «Дорогой, можешь забрать свой дом!»
А потом я нажму кнопку, чтобы закрыть окно новенького с иголочки автомобиля, и направлюсь в Уолдорф Клоуз, в свой роскошный особняк. А Мартин, который всегда мечтал жить в этом районе, останется стоять на обочине с открытым от изумления ртом.
– Ведь у вас с Мартином все кончено, правда? – спросил Найджел.
У меня резко упало настроение.
– Да, все кончено, – мрачно согласилась я, и все внутри у меня сжалось.
Все кончено.
* * *
– Наконец-то ты обрела свободу! И это надо отметить, – заявила Луиза, пытаясь открыть бутылку шампанского. – Ну вот, готово!
Она торжествующе усмехнулась, когда пробка выстрелила, чуть не попав мне в правый глаз, и из горлышка бутылки хлынула пена.
– Посмотри на меня. Я рассталась со Стюартом, и это было лучшее, что я сделала в своей жизни, – продолжала Луиза, разливая шампанское. – Я никогда не оглядываюсь назад.
Я взяла свой бокал, решив не напоминать ей о том, как она как-то раз плакалась мне за рюмкой и что ее новая любовь на всю жизнь, по имени Роберт, вызывала у нее большие сомнения. Сомнения эти проявлялись в том, что она время от времени спала с одним владельцем газетных киосков, у которого была жена и трое детей.
– Я знаю, – сказала я. – Но у меня как-то пусто на душе.
Меня начали душить слезы, и я, чтобы не разрыдаться, сделала большой глоток шампанского, а потом подняла свой бокал, чтобы чокнуться с Луизой, которая, похоже, тоже была готова расплакаться.
– Я понимаю тебя, – промолвила она. – Сейчас тебе дерьмово.
Некоторое время мы грустно смотрели друг на друга, а потом Луиза усмехнулась в своей неподражаемой манере и залпом осушила бокал.
– Забей на все это!
Шампанское – прекрасный напиток. Ничто не может сравниться с ним. После первого же глотка по вашему телу разливается тепло, и вы чувствуете необыкновенную легкость. После второго бокала я совсем успокоилась, после третьего ощутила бодрость, радость жизни, погружена в мечты о карьере застройщика и домовладелицы, и только снисходительно кивала, слушая рассказ Луизы о том, как она разрывается между интеллектуальной привязанностью к Роберту и животной страстью к владельцу киосков.
Оглядываясь назад, я понимаю, что решение открыть стоявшую в холодильнике бутылку «Фраскати» было нашей ошибкой. Я на мгновение заколебалась, вспомнив о том количестве калорий, которое поглотила сегодня. Впрочем, шампанское уже было нарушением диеты и теперь я могла пить дальше, успокаивая свою совесть тем, что возникли непредвиденные обстоятельства. Луиза вертела пустым бокалом, вопросительно глядя на меня. И поскольку она принесла шампанское, я посчитала своим долгом тоже угостить ее.
Сначала все шло хорошо. Мы много хохотали, уж не помню над чем, но началось все с того, что мы стали вспоминать самые нелепые и неудачные эпизоды нашей сексуальной жизни – а их было немало; помню, Луиза как-то особенно забавно описывала Стюарта… Но стоило выпить один лишний бокал – и тонкая грань между смехом и слезами стерлась. Мы обе вдруг замолчали. Я сидела с шоколадным печеньем в руках, разглядывая ковер и чувствуя, как комок подкатывает у меня к горлу. А тут и Луиза всхлипнула и стала плакаться, что ей так мало надо было – всего лишь чтобы ее любили и ценили, а они все хотели одного – забраться на нее, а потом отправиться в пивную.
Я была не так жестока, чтобы напоминать ей, что она сама и завела такой порядок. Вместо этого я, сев рядом с ней на пол, погладила ее по плечу. А тем временем я мысленно сочиняла письмо Мартину, в котором отрекалась от всех добрых слов, сказанных когда-либо в его адрес, и называла его мерзавцем и подлецом. Приземленным, бесчувственным, поглощенным собой, эгоистичным существом… Когда я уже перешла к пятнадцатому пункту, где вдоволь поизмывалась над тем, с каким вкусом он подбирает себе подружек и какие у него самого отталкивающие манеры (прическа! Шуточки!), – меня вернул к действительности жалобный вой Луизы.
– А теперь Роберт, видите ли, хочет ребеночка, – сквозь слезы, сказала она.
Мы молча уставились друг на друга. Тошнота подкатила у меня к горлу, и я поняла, что мне необходимо срочно что-нибудь съесть, чтобы преодолеть приступ депрессии.
– Я тоже хочу ребенка, – печально промолвила я и, встав, достала из кухонного шкафа начатую пачку арахиса. Зная, что Луиза съест большую часть этих орехов, я не особенно беспокоилась о том, что самым грубым образом продолжаю нарушать правила диеты «одной полки».
– Нет, не хочешь, – заплетающимся языком произнесла Луиза. – Ты говоришь так, потому что пьяная. Ты всегда хочешь ребенка, когда напьешься. Вспомни Лаки! – внезапно воскликнула она, тыча в меня пальцем.
– Лаки – засранец, – сказал я, и нам снова стало весело. Луиза фыркнула и засмеялась. Мы снова чувствовали себя девчонками, которые ходят в один класс начальной школы.
Я разлила остатки «Фраскати» в бокалы и сыпанула в рот горсть арахисовых орехов, от которых у меня всегда повышалось настроение.
– Теперь осталось только красное вино.
– Отвратительный маленький ублюдок! – сказала Луиза. – Помнишь шоколадные батончики?
Как я могла его забыть? Я получила печальный урок на всю жизнь и поняла, что наша любовь к друзьям не обязательно должна распространяться на их детей. Каждый раз когда я видела этого негодного мальчишку, мне хотелось отшлепать его по заднице. Сначала его, а потом его мать Ровену. Из учительницы математики, наводившей ужас на одиннадцатилетних сорванцов и заставлявшей их замолчать одним своим сердитым взглядом, Ровена превратилась в придурковатую тихоню, одетую в розовый спортивный костюм с вытянутой задницей, и говорить могла только о том, какой у ребенка стул. В тот несчастный день, о котором напомнила Луиза, она сидела с виноватой улыбкой на лице, а Лаки мог служить красноречивым напоминанием о том, как важно пользоваться контрацептивами.
– Бедная Ровена, – сказала Луиза и добавила фразу, которую часто повторяла: – Не стоило ей выходить замуж.
– Выходить замуж никому не стоит, – ответила я, ища штопор.
Луиза, которая никогда не была замужем, с готовностью согласилась со мной. Мысли путались у меня в голове.
– В конце концов, Бернард – всего лишь скучный человек. Его не сравнить с таким ублюдком, как Мартин, – продолжала я.
– Он зануда, – сказала Луиза. Встав, она подняла пустой пакет из-под арахиса и направилась к моему холодильнику. – Где у тебя банки с консервами? Я их не нашла, – сообщила она, вновь усаживаясь на пол с шоколадным печеньем и рассчитанной на пять дней порцией сыра в руках.
– Кто? – спросила я.
– Что – кто? – не поняла она.
– Кто зануда, зануда кто?
– Бернард. Бородатый скучный ублюдок Бернард.
– Но ведь Ровена любит его, – заметила я, – а Мартин никогда не любил меня.
– Нет, – возразила Луиза, – он любил тебя в самом начале. Они всегда поначалу любят нас.
– А мне кажется, что он никогда по-настоящему не любил меня, – печально сказала я. – Он никогда не заботился обо мне, не старался лелеять и холить меня, не говорил нежных слов, не давал понять, что я нужна ему. Ему было со мной неплохо, но если бы я ушла, тоже было бы неплохо. И как только появился кто-то другой…
Я замолчала, чувствуя, что у меня к горлу подкатил комок.
– Но ты продолжала любить его даже после того, как он встретил Шэрон, – сказала Луиза, заглядывая в свой пустой бокал.
– Ты так думаешь? Нет, я просто хотела его. Мне нужно было его удержать. Может быть, мне прежде всего хотелось, чтобы он хотел меня. Доказать себе, что меня еще могут хотеть… – Я достала из холодильника еще одну бутылку вина. – Найди штопор, Лу.
Она пошарила среди лежавших на полу подушек и с торжествующим видом помахала в воздухе штопором. В этот момент зазвонил телефон. Мы переглянулись. Кто бы это мог быть? Мы были похожи на двух застигнутых врасплох нашкодивших девчонок.
Шестое чувство, которое часто спасало меня от утомительных разговоров, подсказало, что это звонила мать. Вскочив на ноги, я бросилась к телефону и быстро включила автоответчик.
– Это мама! – сообщила я Луизе.
Сидя на полу, мы прослушали ее сообщение.
«Здравствуй, дорогая моя, я звоню тебе так поздно, потому что завтра утром меня не будет дома, но я вернусь после четырех. Мне нужно поговорить с тобой. Может быть, встретимся как-нибудь на неделе? Я постоянно думаю о тебе, но я понимаю, что на некоторые темы ты не желаешь говорить, и ты же знаешь, как я уважаю твои чувства, но вот тебе к сведению: в одиннадцать часов по четвертому каналу идет программа о том, как справляться с чувством утраты и так далее, там могут быть полезные для тебя вещи, а если ты не сможешь ее посмотреть, не беспокойся, но если у тебя есть кассета, запиши на кассету, а потом, если хочешь, мы можем с тобой обсудить ее, конечно, если ты сама захочешь, ведь ты знаешь, что я – человек тактичный и границы не переступлю. Надеюсь, отец не пытается вмешиваться в это, могу вообразить, как ему хочется вмешаться, но ведь ты знаешь, дорогая, стоит тебе только уступить ему хоть на дюйм, ты потом не отделаешься от него…»
Мама замолчала, чтобы перевести дыхание и собраться с мыслями, прежде чем продолжить свою речь. Но тут, слава богу, три минуты истекли и раздался длинный гудок. Луиза откинулась на подушки и шумно вздохнула.
– Вот черт, а я всегда считала свою мать самой многословной женщиной на свете.
– В последнее время она звонит мне каждый день, – мрачно сказала я. – Следующий раз она не ограничится звонком и явится сюда.
Мы обе зевнули.
* * *
Она явилась на следующее утро. Я мучилась от похмелья и открыла дверь только потому, что ждала приезда Найджела. Мама стояла на пороге, широко улыбаясь, и все еще держала палец на кнопке звонка. Серьги, небрежно повязанный воздушный шарфик, подарки в руках. Разве могла я прогнать ее?
Пока я разглядывала в зеркало свои мутные глаза и опухшее лицо, свидетельствовавшее о том, что нельзя безнаказанно пить всю ночь в тридцать два года, она распаковывала сумку.
– Это тебе, дорогая, я не могла устоять перед таким ароматом, – сказала она, поднося к моему одутловатому покрытому пятнами лицу два букетика фрезий. – А вот гель для душа с маслом магнолии. Я знаю, что ты обожаешь запах магнолии. Я сказала продавцу-контролеру в супермаркете «Маркс и Спенсер», ну тому, с которым я хожу в одну мастерскую художественной керамики, что покупаю этот гель для своей дочери.
– Спасибо, мама.
– У тебя немного усталый вид.
Когда-то, лет в двадцать, я могла после ночного кутежа наложить толстый слой косметики, взбить волосы и радостно встретить новый день. Но теперь я чувствовала, что даже если использую сто тюбиков тонального крема «Полифилла», все равно не смогу замазать изъяны на своем лице.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила мать, растягивая, по своему обыкновению, слова.
Хреново.
К тому времени, когда Найджел позвонил мне во второй раз, чтобы сообщить, что задерживается, я уже успела выпроводить маму, но все еще испытывала сильное раздражение, вызванное ее приходом.
– Поторапливайся, Найджел, – сердито сказала я и повесила трубку.
Мать часто выводит меня из себя. Окружающие считают ее милой женщиной. Ровена просто очарована ею.
– Почему ты все время злишься на нее? – как-то спросила она меня. – Что она тебе сделала?
Это замечательный вопрос, на который я не могу найти ответ несмотря на то, что долго искала его вместе с Джульеттой. (Хотя мне кажется, что Джульетта при обсуждении этого вопроса все время уходит в сторону. Она ищет причину наших неладов с матерью в прошлом, обвиняя ее в том, что та быстро отняла нас от груди, отдала в детский сад, где с нами плохо обращались, вышла замуж за нашего отца, и все это в совокупности, дескать, и сделало ее саму, Джульетту, ненормальной даже на фоне прочих членов нашей семьи).
Когда обстоятельства вынуждали Джульетту вернуться в день настоящий, она начинала нервно расхаживать из угла в угол, произнося длинные речи о том, что наша мать неправильно понимает свой родительский статус и не может нас «отпустить». Мать и Джульетта проводили долгие часы, обсуждая это, но я так и не поняла, кто кого, собственно, держит и что значит в данном случае «отпустить».
Думаю, что меня раздражает в матери прежде всего ее манера дышать. Ее дыхание обладает полным музыкальным диапазоном. Сначала она, закрыв глаза, делает вдох, который длится тридцать секунд. При этом она подымает плечи, закидывает голову назад и наклоняет ее чуть право. Кажется, что она всем своим телом вбирает кислород и готовится заявить нечто чрезвычайно важное. Затем она делает долгий медленный выдох, ее плечи опускаются так, словно ее постигло сильное разочарование. А потом весь цикл повторяется снова. Кроме того, она владеет целым спектром коротких и длинных вздохов, ахов, охов и стонов, которые передают всю гамму ее эмоций – от ярости и гнева (что случается нечасто) до выражения долготерпеливого страдания (регулярно), а также экстаза (не доводилось слышать).
Сегодня она сочувственно вздыхала, взволнованно дышала, показывая мне подарки, и раздраженно фыркала, когда я проявила черную неблагодарность и отказалась излить ей душу. Почему я ничего ей не могу поверить? Другие могут. Моя мама – настоящая добрая самаритянка. Она посещает всевозможные психологические курсы, на которых учат искусству общения. Ее подруги готовы отправиться за ней в Сибирь, только бы она выслушала их в своей неподражаемой манере, повторяя как эхо за ними окончания фраз и побуждая их тем самым продолжать свои излияния. Но мне было этого мало. Если я говорю, что чувствую себя глубоко несчастной, то значит, я хочу, чтобы мне дали носовой платок. И все. А получается вот так:
Я (после долгого сопения): Я очень расстроена.
Она (подвинув стул, наклонившись вперед и глядя на меня в упор): Значит, ты чувствуешь, что очень расстроена?
Я: Да, Мартин бросил меня. Вот ублюдок!
Она: Значит, ты считаешь его ублюдком?
Я: Он – эгоистичная, самодовольная, вкрадчивая гадина.
Она (приподняв бровь и многозначительно глядя на меня, с интонацией, в которой нет осуждения, но слышатся нотки возражения): Вот как? Гадина?
Мне неприятно то, что она так бесцеремонно пытается копаться в моей душе. Уж лучше бы она была похожа на мать Луизы, которая наведывается к дочери раз в месяц, ругает ее за грязь в туалете на первом этаже, три дня моет дом, драит кухню и стирает белье, накопившееся в корзине. Она сводит Луизу с ума своими придирками, но это лучше, чем сидеть и слушать голос моей матери, спрашивающей нараспев:
– У тебя никогда не возникало беглых ассоциаций между мастурбацией и склизкими животными?
Мне бы хотелось, чтобы она вместо подобных вопросов сварила мне кофе и немного убралась в доме.
Одного часа общения с матерью хватило для того, чтобы привести меня в ярость. Я расхаживала по кухне, терзаясь угрызениями совести.
Свою злость я сорвала на Найджеле. Открыв дверцу пикапа, я сразу же набросилась на него:
– Если ты будешь постоянно опаздывать, я откажусь от сотрудничества с тобой!
– Тебе нужно завести любовника, – примирительным тоном заметил Найджел. – Тогда ты перестанешь дергаться по мелочам.
Дом находился в самом безобразном районе города, краска с его стен местами облезла, входная дверь была выбита, оконные рамы выломаны. Мои надежды стать крупной владелицей недвижимости, завести себе шикарный гардероб и кучу любовников рассеялись как дым. Когда мы переступили порог дома, я почувствовала нестерпимую вонь. Это был резкий запах кошачьей мочи. Я хотела повернуться и выйти на свежий воздух, но Найджел подхватил меня под руку и увлек к полуразрушенной лестнице.
– Не суди по первому впечатлению, оно поверхностное, – с улыбкой сказал он. – Джим устроит здесь генеральную уборку. Он не боится вони, у него плохое обоняние.
– Уборку! – с негодованием воскликнула я. – Да легче разрушить этот дом, чем навести в нем порядок!
Я огляделась по сторонам. Разбитые стекла, замызганные ковровые покрытия, надпись на стене: «Ты – покойник».
– Подожди, давай поднимемся на верхние этажи, – сказал Найджел, шагая вверх по заваленным мусором ступеням. – Там все гораздо лучше. Там уже полным ходом идут работы. Уже и конец виден…
Достав из сумочки масло лаванды, которое мне порекомендовала Соня как успокаивающее ароматическое средство, я осторожно последовала за Найджелом. «Конец виден» – означало: «виден полный конец надеждам». Там царила разруха. Потолки на верхних этажах обрушились, радиаторы были сорваны со стен.
– Ты видишь?! – торжествующе воскликнул Найджел. – Все трубы на месте.
Натерев ноздри лавандовым маслом, я заглянула в ванную комнату. Туалет был загажен.
– Мы наведем здесь порядок, – нетерпеливо сказал Найджел, заметив, что дом разочаровал меня и я не испытываю того энтузиазма, на который он рассчитывал.
– Мы?! – возмущенно воскликнула я. – Ты сказал «мы»?! Нет уж, большое спасибо! Я не собираюсь своими руками убирать чужое дерьмо. У меня собственных проблем по горло.
Найджел изменил тактику и снисходительно улыбнулся.
– Кэри, поверь мне, я перевидал на своем веку множество подобных домов. Пара недель, и ты не узнаешь это здание.
– Я сказала управляющему банка, что дом требует всего лишь косметического ремонта.
– И ты была права. Дом в полном порядке, – невозмутимо сказал он и, потянув за кусок коричневой деревоплиты, поднял облако пыли. – Ты зря беспокоишься. Все будет хорошо. Посмотри, – он обвел рукой помещение, – здесь будет душевая кабина, там маленькая кухонька, а в центре жилая комната. И тогда наверху разместится…
– Что?! Ты считаешь, что кто-то будет жить в такой крошечной квартирке? Да здесь яблоку негде упасть!
– В таких условиях живет половина населения нашего города. Ты просто избалована. Видела бы ты квартиры, которые сдает Джонни. Они в два раза меньше, чем эта. А между тем люди стоят в очереди, чтобы снять одну из них.
Я с раздражением посмотрела на него.
– Вся эта затея ни к чему не приведет. Оценщику достаточно будет бросить один взгляд на эту кучу дерьма, и меня в банке просто на смех подымут.
Я уже смирилась со своей неудачей в роли деловой женщины. Однако Найджел не сдавался.
– Ты действительно так думаешь? – спросил он. Я бросила на него подозрительный взгляд.
– Забавно! – воскликнул он. – Знаешь, сегодня утром я разговаривал по телефону с Уоббли. Думаю, он сделает такую оценку, какую нам надо.
Найджелу нравится считать себя членом всесильной мафии, тайно управляющей судьбами мира.
– Да? Но ведь он еще не видел этот дом.
– Он видел его снаружи, – сказал Найджел самодовольным тоном, который уже начал бесить меня. – И я предупредил его о том, что он может увидеть внутри. Так что с оценкой не будет никаких проблем.
– Поживем, увидим.
Неужели Найджел действительно имел какое-то влияние на этого беднягу Уоббли?
– А теперь мы должны нанять рабочих и начать ремонт, – сказал Найджел. – Ты могла бы присматривать за его ходом.
Он ободряюще улыбнулся мне, как обычно улыбаются пятилетнему ребенку, помогающему накрывать на стол.
– Я дам тебе все имена и номера телефонов, ты вызовешь их на место работ, а потом встретишь здесь. Лучше всего начать с Большого Бена, хотя Тревор нам тоже понадобится. Посмотри-ка! – и он показал мне свисавшие с потолка оголенные провода. – Мы должны сделать обмеры, отремонтировать водопровод и канализацию. Думаю, с этим у нас не возникнет проблем. Ты всегда можешь связаться по телефону с агентами. Все планы у Тони.
– Это ты должен созвониться с мастерами! Ты говорил, что сам организуешь все работы, а в мою задачу входят только переговоры с управляющим банка и получение кредита. Я ничего не понимаю в ремонтных работах.
– Ну, хорошо, хорошо, я сделаю все, как обещал. Просто я очень занят, у меня нет ни минуты свободного времени. Я думал, что ты хочешь отвлечься от своих мыслей. – Найджел стал набирать на мобильном чей-то номер. – Бен? Привет, как дела, дружище? Отлично! Нет, я не забыл, но все это время я был страшно занят. Я целую неделю не переступал порог своего офиса. Да, я знаю, приятель, но у меня скопилась масса документов, которые я должен был просмотреть. А теперь я занимаюсь ремонтом нового дома. Как бы ты отнесся к тому, чтобы приехать и поглядеть? Да, да, правильно, тот самый. Один из трех. Славная постройка! Прекрасно, дружище. Пока. – Найджел повернулся ко мне. – Ну, вот видишь! Все идет как по маслу. В пятницу утром приезжай сюда, я тебе его представлю.
Я с сомнением посмотрела на него, но он был полон энтузиазма.
– Мастера сами знают, что надо делать. Тебе только нужно проверить, появились ли они на работе в тот день, когда обещали прийти, и достаточно ли у них денег на закупку материалов и оборудования. Если нет, сходи в банк. Я все время на связи. – Он показал мне свой мобильник. – Мы купим тебе такой же. Сотовая связь облегчает жизнь.
– И ежедневник, – потребовала я, представив, как, надев строительную каску, буду лазить по лесам и командовать рабочими, этими грубыми полудикарями. Под мышкой у меня будет ежедневник, на поясе – мобильный телефон. Я буду легко двигаться по деревянному настилу, ловя на себя взгляды, полные восхищения и похоти…
– Хорошо, ежедневник так ежедневник, – сказал Найджел, хотя его явно удивила моя просьба. Он не мог взять в толк, почему я, собственно, не могу делать пометки на своей руке или на обороте какого-нибудь помятого конверта, как это делал он сам. Но ему нравилось, что я наконец воспрянула духом.
– В таком случае, пошли! – бодро сказала я, радуясь тому, что мне открылась еще одна сторона жизни, которая была недоступна при Мартине. – Купим мне мобильный телефон прямо сейчас!
* * *
Я все еще любовно и бережно тыкала пальцем в кнопки, выбирая звуковой сигнал на мобильном телефоне, когда в дверь неожиданно позвонили. Выглянув в окно, я узнала знакомый силуэт. Этого не может быть! Второе посещение за день!
– Ты очень беспокоишь меня, Кэри, – сказала она. На этот раз мама явилась без цветов и была настроена по-боевому.
– Сегодня утром я спешила на деловую встречу.
– Но из тебя невозможно было слово вытянуть! – Мама тяжело дышала, отвернувшись к окну и пытаясь взять себя в руки, как это делала исполнительница роли Роуз в пьесе «Вверх по лестнице, ведущей вниз», которую она как-то видела на сцене театра. – Так обидно….
Тут она резко обернулась и, взглянув мне в глаза (как ее учили на курсах по психологии общения – тех же, на которые ходит Джульетта), опустила ресницы и шумно вздохнула.
Волна раздражения накатила на меня, и я ухватилась за угол холодильника, стараясь сдержаться. Меня била нервная дрожь. «Оставишь ты меня в покое или нет, бога ради!» – кричали мои нервные окончания, а слабый голос разума предупреждал, что если я нахамлю маме, бессонная ночь мне обеспечена. «Она хочет как лучше – убеждал меня он. – Она твоя мать».
– Прости, я не хотела тебя обидеть, – процедила я сквозь зубы и, положив мобильный на стол, достала из холодильника пакет с арахисом и бутылку «Фраскати».
– Я знаю, – произнесла она многозначительным тоном, – что у тебя сейчас очень трудный период. Я не бесчувственная.
– Хочешь орешков?
– Я не хотела мешать тебе. Но ты даешь мне понять, что я здесь лишняя. – Она произносила фразы с причудливой интонацией, повышая голос на каждом пятом слоге. Очевидно, она принимала хруст орешков, которые я ела, за попытку возразить ей. – Отец был у тебя?
– Нет.
– Он звонил?
– Нет.
– Он думает только о себе.
Я почувствовала, как внутри у меня все сжимается.
– Хочешь вина? – спросила я и, отпив половину своего бокала, долила его.
Мама сделала глубокий вдох и медленно выдохнула.
– Нет, дорогая, думаю, что мне не стоит пить вино. Знаешь, у меня сейчас такое чувство… Впрочем, хорошо, налей немного.
И все же я верила, что настанет день, когда моя мать ответит наконец на заданный ей вопрос «да» или «нет». Это случится тогда, когда в мое окно влетит маленькая розовая фарфоровая птичка и скажет, что готова выполнить три моих заветных желания. («Хочу разбогатеть, хочу похудеть, хочу, чтобы мама уехала в Австралию…») Хорошо еще, что она быстро пьянеет. Выпив полбокала вина, она забыла все свои обиды и стала жаловаться на то, как себялюбиво и никчемно повел себя наш отец, когда Джульетте пришлось среди ночи убежать от Сида (мои мать и сестра были склонны драматизировать события: в ту ночь Сида не было дома, он сидел в полицейском участке, куда его доставили за какое-то правонарушение, совершенное в торговом центре, – что именно он натворил, мы так и не узнали, но Джульетта в любом случае вполне могла дождаться утра и не пороть горячку), и как он, то есть отец, точно так же без всякого толку является сюда и выведывает все, что касается моих отношений с Мартином.
