Текст книги "Журнал «Если», 1997 № 01"

Автор книги: Джеймс Уайт

Соавторы: Владимир Гаков,Виталий Каплан,Сергей Кудрявцев,Рафаэль Лафферти,Василий Горчаков,Джозеф Дилэни,Тэд Рейнольдс,Игорь Феоктистов,Борис Аникин,Дмитрий Савосин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

Анатолий Кантор
ПОДДЕЛЬНЫЕ ШЕДЕВРЫ

*********************************************************************************************

Писатель-фантаст лихо поиздевался над «примитивом» в живописи, однако другая тема его рассказа наводит на невеселые мысли. Если исходную картину считать шедевром, то в какой степени копия, а точнее, подделка, обесценивает оригинал? Индустрия подделок, фальсификаций произведений живописи, скульптуры, графики стала в современном мире воистину настоящим бедствием.

Об этом – статья известного отечественного искусствоведа.

*********************************************************************************************

Вопрос о подделках в искусстве далеко не новый, он не раз возбуждал большой шум в странах Европы, Америки, даже в России, но и особенно больших опасений эпидемии подделок не вызывали, разве что у богатых коллекционеров, становившихся жертвами мошенников. Правда, музеи, даже самые крупные, не раз попадались на удочку хитроумных обманщиков и ловких мастеров подделки. Но знаменитые фальсификации уже заняли законное место среди изделий современных умельцев, а от новых опасностей музеи как будто защищены системой физико-химических исследований, позволяющих отсекать современные имитации классических произведений. Опасность подкрадывается, однако, с новых сторон. Надо, впрочем, сначала охарактеризовать подделки былых времен.

История фальсификаций классических произведений искусства знает своего рода героическую легендарную пору. Известно, что папа Климент VII подарил мантуанскому герцогу Федерико Гонзага копию с портрета Рафаэля под видом подлинного шедевра, а мраморная статуэтка молодого Микеланджело была продана кардиналу Риарио в качестве древнеримского изваяния. Эти предания XVI века единичны, к тому же сами художники к обману были непричастны. Положение изменилось, когда картины стали ходовым и притом довольно ценным товаром на образовавшемся художественном рынке: это произошло в XVII веке, сначала в Голландии. Естественно, что полюбившиеся картины часто копировали, им охотно подражали, и полотна, часто переходившие из рук в руки, в конце концов получали знаменитое имя (например, жанриста Геррита Дау или баталиста Филиппа Вауэрмана), хотя это были копии или подражания. О подделках, сознательном обмане речь пока еще не шла. Лишь в XVIII веке начинается массовое производство картин, рассчитанное на то, что они будут проданы как подлинные произведения итальянских виртуозов XVI и

XVII веков или «малых голландцев» XVII века. Сейчас изучены художники XVIII века, в основном немцы, писавшие в огромном количестве пейзажи, натюрморты, жанровые картины, которые при случае можно было продать очень выгодно как работы известных, высоко ценимых голландских живописцев предыдущего столетия. Эти картины «в духе» знаменитых «старых мастеров» заполнили залы и запасники многих музеев и лишь теперь переведены в разряд немецкой (по преимуществу) живописи XVIII века. И хотя чаще всего это были совершенно бескорыстные подражания, но попытки сознательного обмана случались уже давно. Например, около 1400 года Жан герцог Беррийский приобрел поддельную античную скульптуру: упомянутый «Спящий Купидон» Микеланджело был перед продажей выкрашен, чтобы походить на мрамор, веками пролежавший в земле; в 1505 году Альбрехт Дюрер жаловался венецианскому сенату, что итальянские граверы подделывают его гравюры и ставят его монограмму (сенат запретил пользоваться этой монограммой).

И все же это, скорее, курьезы. Всерьез же занялись фальсификацией произведений искусства в прошлом веке. Тысячи богатых туристов устремились в дальние страны, стремясь приобрести и увезти с собой подлинные древности, и рынок охотно откликнулся: египетский феллах на глазах гостя выкапывал из песка близ пирамиды древнюю статуэтку, а тот, приехав домой, обнаруживал на своей драгоценной покупке клеймо завода, производящего «раритеты» в Швабии. Любители охотились за фарфором фабрики А. Г. Попова в селе Горбуново Московской губернии, оценив его яркие, сочные краски, – ив Германии несколько заводов освоили производство «поповского» фарфора. За античные находки и новооткрытые шедевры Возрождения музеи и коллекционеры платили бешеные деньги, и к их услугам тут же появились «шедевры».

На «крючок» попадались не только неофиты-собиратели – поддавались обману даже специалисты. В 1866 году Лувр приобрел на аукционе почти за четырнадцать тысяч франков бюст Джироламо Бенивьени, флорентийского поэта, философа, гуманиста XV века, и скульптура была торжественно водружена в одном из парадных залов, привлекая всеобщее внимание. Генеральный директор императорских музеев граф де Ньиверкерке, сам одаренный скульптор, был горд своим приобретением, тем более что искусство Раннего Возрождения («кватроченто») находилось тогда на гребне славы.

Бюст и впрямь был хорош: голова умного, много пережившего и много передумавшего человека с грустными глазами под характерной ренессансной шапочкой, поражала воображение. Тем не менее истина открылась довольно скоро. Автором бюста оказался талантливый, но неудачливый скульптор из Флоренции Джованни Бастьянини, получивший за свою работу всего 350 франков. А моделью был рабочий табачной фабрики Джузеппе Бонайюти.

Творцом этой ошеломляющей сделки стал флорентийский антиквар Джованни Фреппа, который, правда, сам и выдал тайну. Ньиверкерке и признавшие подлинность бюста специалисты пробовали сопротивляться, но в конце концов бюст передали в Музей декоративного искусства, в отдел современной скульптуры.

_{Джованпи Бастьянини. Так называемый бюст Джироламо Бенивьени.}

_{Терракота. 1864 г.}

Подобная судьба постигла еще более знаменитую корону скифского царя Сайтаферна. Эта золотая тиара, с рельефными, с высоким мастерством вычеканенными сценами греческой мифологии и троянской войны вместе с изображениями реальных и фантастических животных (тогда уже «звериный стиль» скифов был известен и оценен), происходила из Южной России. Древнегреческая надпись сообщала, что жители города Ольвии дарят эту тиару царю скифов Сайтаферну, правившему около 200 года до нашей эры. Корона ослепляла тех, кто ее видел. Очаковский купец Шепсель Гохман предлагал корону Сайтаферна за очень большие деньги различным крупным музеям, в том числе венскому Императорскому музею истории искусства: высоко оценив находку, они все же не решились заплатить огромную сумму. В роли покупателя выступил опять-таки Лувр. После совещания с крупнейшими искусствоведами (среди них были историки искусства, авторы популярных компендиумов Андре Мишель и Саломон Рейнак) музей решился просить у Палаты депутатов и крупных меценатов неслыханную сумму – 200 тысяч франков. И подделка гордо утвердилась в крупнейшем музее Франции.

_{Израиль Рухомовский. Так называемая корона скифского царя Сайтаферна.}

_{Золото. 1895–1896 гг.}

А ведь о том, что тиара Сайтаферна – фальшивка, начали писать сразу же после ее появления «на рынке»: сначала видный филолог А. Н. Веселовский, затем директор Одесского археологического музея Э. фон Штерн, знакомый с торговлей фальшивками на юге России. Но наиболее полную развернутую аргументацию представил профессор директората Античного собрания в Мюнхене Адольф Фуртвенглер: он точно указал, какие вазы, рельефы, ювелирные изделия разного времени послужили источником подделки для автора, обратил внимание на театральный пафос сцен, противоречащий духу античного эпоса (однако умолчал о том, что видел, как он признался потом руководителю Античного отдела Эрмитажа О. Ф. Вальдгауэру, следы удара молотком по тиаре, чтобы имитировать деформацию от времени). В 1903 году полемика вновь разгорелась. Наконец, имя настоящего автора «Короны Сайтаферна» было названо парижскими газетами – это одесский ювелир Израиль Рухомовский, в 1895–1896 годах выполнивший корону за две тысячи рублей по заказу неизвестного лица, снабдившего мастера иллюстративным материалом. Самому ювелиру дали возможность приехать в Париж, где он выказал весьма слабые знания в античной археологии, зато прямо перед правительственной комиссией вычеканил часть фриза, после чего сомнений не осталось. Ювелир умер в забвении и бедности, неизвестные заказчики и наглые комиссионеры сказочно обогатились, а Музей декоративного искусства в Париже завладел ювелирным шедевром конца XIX века.

Во второй половине XIX века торговля фальшивками стала столь распространенным делом, что ее не чуждались даже специалисты и титулованные аристократы. Русский князь Александр Трубецкой, один из «надменных потомков», причастный к гибели Пушкина, с 1867 года пытался безуспешно сбыть пять фальшивых «рублей Константина» (подлинные отчеканенные в 1825 году рубли с портретом никогда не царствовавшего императора лежали в сейфе Министерства финансов).

К изготовлению подделок и к другим обманным приемам нередко толкала художников их горькая бедность. Камиль Коро, чтобы помочь своим неимущим ученикам, нередко подписывал их пейзажи своим именем, что поднимало цену; в результате лишь в Европе картин Коро оказалось в десять раз больше, чем он в реальности написал. Многие до сих пор хранятся в музеях и известных коллекциях. Над подделками живописи Коро трудились целые мастерские, а качество их бывало не ниже тех, которые были подписаны самим мастером. В 1871 году Гюстав Курбе был приговорен к огромному штрафу за низвержение Вандомской колонны во время Парижской коммуны; его друг и ученик Клюзере подделывал его картины и дорого продавал их, чтобы собрать деньги на штраф. И все же главная причина распространения подделок была другая: большой бизнес делал фальсификацию если не законным занятием, то во всяком случае необходимым спутником торговых операций на художественном рынке. Маршаны скупали за бесценок все картины художника и «придерживали» их до смерти мастера, когда в результате умело организованной рекламы цены взлетали ввысь. Естественно, это сразу увеличивало число желающих вложить свои капиталы в картины вошедшего в моду гения, и этих картин уже катастрофически не хватало: здесь-то и приходили на выручку фабриканты подделок. Картины, переходившие из рук в руки, приобретали характер своего рода валюты, и фактор подлинности мало беспокоил тех, кто видел в произведении символ богатства и престижа.

Однако музеи, галереи, аукционы, заботившиеся о своей репутации, становились все более придирчивы. Мастерам подделки приходилось проявлять незаурядную изобретательность, глубокие познания и тогда, когда речь шла об античных, средневековых, ренессансных произведениях, и тогда, когда подделывались работы Ренуара, Моне, Ван Гога, Модильяни, Пикассо, Утрилло. Были созданы хитроумные приемы – работа на старых досках и холстах, имитация загрязнений и деформаций, червоточин в дереве и трещин (кракелюра) в красочном слое. Возникла целая наука о подписях и монограммах, печатях, номерах, надписях; о красках, применявшихся в ту эпоху, когда работал мастер, и технике работы с ними.

_{Альчео Доссена.}

_{Фигура ангела по мотивам картины Симоне Мартини «Благовещение».}

_{Раскрашенное дерево. 1920-е гг.}

Итальянский скульптор Альчео Доссена в 1916 году, проводя отпуск в Риме, встретился с антикваром Альфредо Фазоли. Демобилизовавшись в 1919 году, он с помощью Фазоли устроил себе на римской окраине мастерскую, где не только высекал из камня или вырезал из дерева имитации греческих, этрусских, итальянских фигур, групп, саркофагов, но и придавал им старинный вид с помощью целой лаборатории химических средств и механических повреждений. Доссена обладал фантастической силой воображения, придумывал необычайные и неожиданные сюжеты и образы, над разгадкой которых ломали голову испытанные эксперты. Статуя греческой девушки – имитация пластики VI века до нашей эры – попала в нью-йоркский Метрополитен-музей, а статуи, входящие во фронтонную группу якобы из этрусского храма в Вейях, оказались в венском музее. Доссена сумел две фигуры из картины «Благовещение» сиенского мастера XIV века Симоне Мартини превратить в деревянные фигуры Богоматери и ангела, сохранив все очарование оригинала, находящегося в галерее Уффици во Флоренции и известного всем искусствоведам. Несравненная отзывчивость и богатство фантазии, умение органично работать в разных стилях и редкая удачливость, отличавшие Доссену, не принесли ему ни богатства, ни счастья, хотя безмерно обогатили его хозяев и заказчиков. Более того, когда потерявший жену Доссена обратился за помощью к жадным и бездушным антикварам, те попросту ему отказали. Тогда отчаявшийся скульптор выступил с разоблачениями, которым поначалу не хотели верить, но доказательства были предъявлены самые убедительные. И в 1927 году мастер подделок стал не только знаменит, но и свободен от постоянной зависимости. Его выставки прошли в Неаполе, Берлине, Мюнхене, Кельне. Правда, на этих выставках стали очевидны и слабости «гения фальсификации» – однообразие приемов, общая холодность. Но это уже была неизбежная плата за переход художника в сферу «теневого искусства».

Пожалуй, самая сенсационная история в области подделок старинных картин произошла в Голландии уже после второй мировой войны. Впрочем, началась она раньше, еще в 20-е годы, когда преуспевающий портретист, состоятельный амстердамский живописец Хан ван Меегерен принял для себя решение сравняться с великими художниками, получить место рядом с ними в крупнейших музеях. В отличие от коллег по профессии, рабочих лошадок у нахального купца-антиквара, ван Меегерен был сам себе хозяин, сам находил себе авторитетного эксперта и опытного агента-посредника и сам выгодно продавал свои работы. Но ван Меегерен был и блестящим знатоком голландской живописи и голландской жизни XVII века (никто не нашел в его картинах не свойственных эпохе сюжетов или образов, утвари или красок).

Более того, ван Меегерен сумел как бы закрыть белые пятна в неясной биографии гениального голландского живописца Яна Вермеера из небольшого города Делфта и написал картины религиозного содержания (Вермеер был католиком), выдающие влияние итальянского живо– писца-новатора Микеланджело да Караваджо (возможно, Вермеер посетил Италию). В 1932 году ван Меегерен уединился на купленной им вилле на Лазурном берегу (юг Франции), на курорте Рокбрюн, и начал свои опыты, а в 1937 году крупнейший знаток голландской живописи Абрахам Бредиус оповестил мир о найденном одном из лучших и значительных произведений великого Вермеера – картине «Христос в Эммаусе»! Ван Меегерен блистательно угадал стиль, характер персонажей, освещение, стереоскопичность композиции. С конца 30-х годов ван Меегерен ощущает себя героем дня. Правда, качество его работ понемногу снижается, зато он с большим вниманием «старит» свои полотна, покрывает темным лаком, нагреванием получает кракелюр, а инициалы подписи, заметим, в равной мере относятся как к Вермееру, так и к ван Меегерену. К началу второй мировой войны подделки ван Меегерена помещены в лучшие музеи Голландии, а в 1943 году картина «Христос и грешница» куплена для коллекции второго человека гитлеровской Германии Германа Геринга.

_{Хан ван Меегерен. «Христос в Эммаусе».}

_{Картина выдана за произведение Яна Вермеера. 1937 г.}

Последний факт стал причиной крушения блестящей карьеры. В 1945 году ван Меегерен был арестован за продажу нацистам «национальных ценностей». Чтобы снять с себя тяжелое обвинение, художник вынужден был во всем признаться, рассказать, что продавал не эпохальные работы, а собственные картины. После долгих разбирательств и проверок (ван Меегерен даже написал картину «Христос среди учителей» в присутствии полицейских чинов) живописец был все-таки осужден – теперь уже за подделку. Художник умер в тюрьме.

Знаменитых подделок в XX веке было немало – это росписи церкви Марии в Любеке, которые живописец Лотар Мальскат выдал за романские фрески XIII века, бронзовый конь, объявленный «квинтэссенцией древнегреческого духа» и купленный в 1923 году нью-йоркским Метрополитен-музеем, – этот список можно продолжать и дальше.

Но сейчас проблема подделки поворачивается иной стороной. Каждый банк или нувориши собирают свою коллекцию в соответствии со своими вкусами и со вкусами своего консультанта. Если владелец коллекции, на девяносто процентов составленной из фальшивок, захочет выставить ее в самом престижном зале самого авторитетного музея, он это сделает без особого труда, поскольку выставочные залы и музеи больше нуждаются в средствах, чем боятся потерять авторитет. Факт недавнего времени: американский миллионер, уроженец одной из бывших советских республик, осчастливил свою родину, подарив ей целый музей, составленный в основном из фальшивок, подписанных самыми громкими именами.

Воля большого капитала сильнее, чем суждение эксперта. К тому же богатые хозяева не любят экспертов, обладающих собственным мнением, предпочитают более послушных, менее образованных и лучше понимающих проблемы имиджа и представительства, чем туманные проблемы подлинности. Поэтому на выставках может появиться, скажем, эскиз знаменитой картины, ни на йоту не отличающийся от музейного полотна, разница только в размере: это возможно только при фотокопировании, но немыслимо в мастерской художника XIX века. Галереи и аукционы предпочитают иметь дело с лабораториями и аппаратурой, а не со специалистами, объясняя это засильем фальшивок на современном рынке. Специалисты могли и впрямь искренне заблуждаться, могли и вступать в заговор с фальсификаторами и торговцами «теневым» товаром. Но не меньше известно фальшивок, имеющих лучшие отзывы из лучших лабораторий, когда фальшивые, когда и подлинные; кстати сказать, технологическая экспертиза картин Хана ван Меегерена дала разноречивые результаты и оставила место для будущих споров.

Так как же лучше всего приобретать художественные произведения, если вы хотите украсить вашу комнату подлинным рисунком или картиной известного художника? Конечно, ваш вкус все равно будет на первом месте. И лучше повесить у себя над столом пейзаж работы неизвестного художника, если он вам нравится и напоминает места вашего детства, чем иметь перед глазами работу знаменитого мастера, если она вам ничего не говорит. Громкое имя может, конечно, тешить ваше самолюбие, но стоит ли сообщать гостям, что у вас картина Врубеля, если понимающие люди только усмехнутся вашей наивности. В конце концов надо просто знать опасности, которые могут вас подстерегать. Скажем, подпись «Левитан» может быть вполне подлинной, но принадлежать не знаменитому пейзажисту, а его менее удачливому брату. Совет специалиста здесь будет кстати, как и во многих других сложных случаях. Но вы можете найти у современного художника работу, которая вам понравится. В этом случае вы застрахованы от обмана, к тому же ваш современник еще может стать знаменитостью.

Не все то золото, что блестит.

Русская народная пословица

Джозеф Дилэни
НОВЫЕ НЕПРИКАСАЕМЫЕ

Джастин Судано, одетый в мешковатый белый комбинезон с эмблемой «Антенны и электроника Капитолия», равнодушно наблюдал, как агенты службы безопасности роются в его инструментах и проверяют стоящий на двухколесной тележке картонный ящик с запасными частями.

На самом деле Судано нервничал. Его тело заливал обильный пот, сердце колотилось, как бешеное.

Один из агентов кивнул ему. Судано прошел через металлоискатель. Прибор заверещал, вспыхнула красная лампочка. Напустив на себя глуповатый вид, Судано шагнул назад, снял ботинки и миновал прибор снова.

– Стальные набойки, – объяснил он.

Агенты с явным облегчением пропустили его, перепоручив распорядителю, который сопроводил электрика к лестнице, ведущей на чердак.

Судано не видел смысла в том, чтобы тащить наверх все принадлежности. То немногое, что действительно требовалось, можно было за несколько секунд достать из ящика. Он запустил в него руку, извлек три связанных веревочкой пластиковых мешка, перебросил их через плечо и торопливо зашагал по лестнице.

Чердак оказался огромным и тесно заставленным мебелью, сундуками со старинными картинами, посудой и портьерами. Паутины тоже хватало. Судано пробился сквозь хлам к южной стене с высоко расположенным окном и придвинул к ней старый дубовый стол.

Забравшись на стол, он смахнул паутину, потер стекло, освободив от грязи маленький пятачок, и прильнул к нему глазом.

Отлично! Внизу расставляли стулья и тянули провода к прожекторам и микрофонам. Времени хватит.

Порывшись в инструментах, он выудил большую плоскую отвертку и стал отковыривать удерживающую стекло замазку. Когда низ и боковины освободились, он вынул стекло и аккуратно положил его на стол.

Затем вскрыл первый мешок и достал из него какие-то предметы причудливой формы, сделанные из пластика. Одни были снабжены резьбой, другие имели выступы, пазы, желобки и отверстия под шпильки. Пальцы Судано проворно принялись за дело, и набор деталей вскоре превратился в странный предмет.

В другом мешке отыскались упругие планки из склеенного эпоксидной смолой борного волокна. Скрепив планки – особыми скобами, Судано превратил их в цельную пластину длиной с полметра. Затем жестко соединил обе детали.

Потом достал отрезок капроновой веревки с петлями на концах, закрепленными капроновым же шнуром. Шнур Судано скручивал вручную, и с ним пришлось изрядно повозиться, к тому же волокна до крови резали ладони. С трудом согнув пластину, он надел на каждый из ее концов по петле, и она превратилась в лук. Оставалось только снабдить его калиброванным прицелом и зарядным механизмом.

И последнее. Он запустил руку в третий мешок и достал стянутый резинкой мешочек поменьше, откуда вытряхнул пластиковую трубку длиной в локоть и толщиной с палец. В один из концов трубки он вставил прозрачный пластиковый конус, превратив трубку в стрелу с наконечником. На другой конец стрелы Судано натянул матерчатый чехол.

Стрелу он уложил в продольную канавку на ложе. Сверху ее придерживала полоска упругого пластика.

Теперь Судано был готов. Он встал, расстегнул молнию на комбинезоне и сбросил его. Под ним оказался легкий серый костюм, которому не хватало лишь галстука. Судано достал его из кармана и неторопливо завязал, постаравшись сделать узел как можно ровнее.

Он терпеливо дождался, пока не заиграла музыка. Когда оркестр грянул «Слава вождю!» [3] 3
  «Hail to the Chief» – гимн, исполняемый при публичном появлении президента США. (Прим. перев.)


[Закрыть], Судано прильнул к прицелу. С последней нотой гимна закончится жизнь сорок третьего президента Соединенных Штатов.

* * *

Клифтон Чедвик вздрогнул и зябко повел плечами, поднимая повыше воротник пальто из верблюжьей шерсти. Слабеющий свет осеннего солнца сменился моросящим дождиком, капли которого попадали под навес крыльца, где он стоял в терпеливом ожидании.

«Может, звонок не в порядке?» – подумал Чедвик. Он уже поднял руку, собираясь постучать, но в этот момент в фойе вспыхнул свет. Затем в замке заскрежетал ключ, дверь отворилась.

– Доктор Нельсон Элбан?

– Да.

– Клифтон Чедвик. Я вам звонил сегодня утром.

– Помню. Что ж, заходите. Вообще-то я ждал вас не раньше завтрашнего утра, а моя экономка ушла. Извините, я не прислушивался к дверному звонку.

Чедвик вошел и ожидал, пока Элбан запрет дверь.

– Пальто можете повесить здесь, мистер Чедвик. – Элбан извлек из шкафчика плечики и протянул их гостю. – Вы, наверное, привыкли к погоде получше.

– Там, где я живу, доктор, обычно не холодает так рано.

– Честно говоря, я и сам не в восторге от местного климата, но мне здесь удобно работать. В сорока милях отсюда находится федеральная тюрьма строгого режима, а в пределах двадцати миль – исправительные центры двух штатов. Из Скайтерсвиля в оба конца – рукой подать.

Чедвик протянул пальто Элбану, тот торопливо повесил его в шкаф.

– Пройдем в мой кабинет, мистер Чедвик. Там горит камин и найдется бутылочка отличного шерри. Прошу сюда.

Вскоре Чедвик с удобством расположился в кресле возле камина. Действительно, прекрасный шерри. Кажется, в винах хозяин в самом деле разбирается. Но каков из него свидетель-эксперт? Посмотрим…

На вид Элбану чуть за пятьдесят. Короткие черные волосы без следа седины консервативно зачесаны назад. Среднего роста, не толст и не худ, очки в роговой оправе, одет респектабельно, но несколько старомодно. Речь и манеры опытного и уверенного в себе профессионала.

Слава Богу, не похож на психопата, чего в душе опасался Чедвик, прочитав книгу Элбана, пронизанную весьма радикальными идеями.

– Скажите, доктор, доводилось ли вам прежде выступать свидетелем в уголовном суде?

– О да. Неоднократно. Меня довольно часто приглашают на слушания, где решается вопрос об условном или досрочном освобождении. Суть моей работы такова, что мне неизбежно приходится общаться с сотнями заключенных. Иногда я выступаю в суде по их просьбе, иногда меня вызывает прокурор.

– Это ценный опыт, но я имел в виду судебные слушания по новым делам, когда решается вопрос о виновности или невиновности.

– Мне приходилось выступать и на таких процессах, но реже.

– Меня привела сюда ваша книга, из которой можно заключить, что вы не похожи на обычных свидетелей-экспертов.

Элбан сделал глоточек из стакана и осторожно произнес:

– И теперь вы гадаете, выдержат ли проверку и гипотеза, и ее автор, верно?

– Вы сами это сказали, док. Случай нетрадиционный. Покушение на президента Соединенных Штатов на лужайке Белого Дома. Преступник не пытался скрыться, более того, сразу после содеянного выступил с заявлением для средств массовой информации. Сам он утверждает, что полностью нормален.

– Дело в том, что они все нормальны – до и после. По словам преступников, они теряют над собой контроль только в момент совершения преступления. Вам наверняка не раз приходилось слышать подобные утверждения.

– Вы правы. Но Джастин Судано отличается и здесь. Он пошел на преступление ради славы, ради бессмертия. Ему захотелось увидеть свое имя в учебниках истории. При этом он не обычный психопат. Он спокоен, невозмутим, собран, а также умен. Очень умен.

– Догадываюсь. Но знаете, многие преступники умны, а некоторые ничуть не менее изобретательны, чем этот Судано. По моему мнению, он очень верно выбрал оружие.

– Арбалет? Да, вы правы. Представляете, он сконструировал его сам. Оружие собирается из кусочков, как головоломка. Судано пронес его в разобранном виде под носом агентов службы безопасности, а на чердаке собрал. Арбалет целиком состоит из скрепленных эпоксидной смолой волокон бора – ни кусочка металла. Очень мощное, бесшумное и необычайно опасное оружие. Воистину большая изобретательность, но… она лишь усугубляет мою проблему. Ведь защищая подсудимого, я должен уверить присяжных в его невменяемости. А преступник столь умен, что прокурор не колеблясь предъявил ему обвинение в покушении на предумышленное убийство.

– «Невменяемость» не медицинский термин, а юридический. Существует множество проявлений умственных заболеваний, и любое из них могло в критический момент лишить вашего клиента рассудка. Уверен, у вас уже возникла некая идея, равная по изобретательности примененному оружию.

– Да. И я здесь для того, чтобы заручиться вашей поддержкой в пользу моего клиента. Тот факт, что у вас появится возможность проверить вашу гипотезу в суде…

– Это не гипотеза. У меня есть данные, бесспорные данные почти из 6000 судебных дел. Все документально подтверждено, а независимые эксперты провели по каждому делу статистический анализ. Моя позиция столь же твердо обоснованна, как расчетная таблица страховой компании. Она выдержит любую проверку. Вы, кажется * упоминали, что читали мою книгу.

– Читал, хотя вынужден признаться, понял далеко не все.

– Сама теория очень проста, мистер Чедвик. Я изложил ее в первых двух главах. Трудно было собрать информацию. Но если я предугадал ваш вопрос – сумею ли я определить, сумасшедший Джастин Судано или нет, – то ответ будет: сумею.

– Именно так?

– Именно так.

– Прекрасно, тогда с чего мы начнем?

– С обследования, конечно.

– Клиент в Форт-Миде. Как скоро вы сможете выехать?

– Не торопитесь, мистер Чедвик. Речь идет не о задушевной беседе между пациентом и психиатром. Я подразумеваю действительно тщательное физическое обследование, такое, какие мне приходилось делать здесь.

Чедвик обвел взглядом комнату. Старинный дом велик, и где-то в его недрах есть нечто вроде лаборатории. Однако он колебался:

– Добиться судебного распоряжения привезти его к вам будет невероятно трудно. Не знаю…

– А как насчет госпиталя в Бетезд? Сможете устроить?

– Конечно, но как же ваше оборудование?

– Я подключу его через интерфейс.

– Где у вас телефон, док? Я все устрою прямо сейчас.

* * *

Элбан спокойно дожидался следующего вопроса. Он сидел на свидетельском месте, держа в руках распечатки с результатами обследования Судано.

Доктор посмотрел в зал. Возле стола защиты на стуле сгорбился Судано. Казалось, происходящее вокруг было ему безразлично. Рядом с ним сидел Чедвик, делая записи в блокноте. Он не выступал в качестве главного адвоката защиты – эту задачу возложили на Дж. Уолтера Гамильтона. Сейчас Гамильтон допрашивал Элбана. Задав все полагающиеся вопросы по установлению личности и квалификации эксперта, он кивнул свидетелю, давая понять, что следующий вопрос будет существенным.

– Итак, доктор Элбан, вы показали, что последние девятнадцать лет изучаете причины преступного поведения. Это верно?

– Да, сэр.

– А какие именно причины вы исследовали?

Элбан откашлялся.

– В основном моя работа касалась причин, связанных с метаболизмом – врожденных, если так можно сказать. Или, если хотите еще конкретнее, химических.

– Вы утверждаете, что ваши исследования не были ориентированы на психиатрию?

– Психиатрия в них фигурировала, но не главенствовала. Я изучал физические причины душевных расстройств. Традиционный же подход ориентирован на окружающую среду.

– Что вы под этим подразумеваете?

– Старое толкование такого рода заболеваний заключалось в том, что его симптомы в большинстве случаев вызываются чисто функциональными причинами, а аномалии в поведении пациента – стрессами. Предполагалось, что исследования стрессовых областей методом психоанализа в некоторых случаях могут смягчить эти симптомы. По сути это фрейдистская философия: добраться до подавляемых мыслей, вызвать конфликт в сознании пациента и побудить его их преодолеть.

– Доктор, не объясните ли вы суду теоретические основы тестирования, которому был подвергнут обвиняемый Джастин Судано?

– Да, разумеется. Однако для этого потребуется некоторая предварительная информация.

– Можете включить ее в свои показания, – ответил Гамильтон, взглянув на своего оппонента. Подобные замечания обычно вызывали протесты.