Текст книги "Корни блицкрига"

Автор книги: Джеймс Корум

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

Необходимо отметить, что оригинальная зектовская концепция элитной, добровольческой армии настолько противоречила немецкой военной традиции, что с ней стал спорить такой истинный традиционалист, как Вильгельм Гренер. Весной 1919 года Гренер утверждал, что армия должна насчитывать как минимум 350 000 человек и в связи с этим он считал необходимым наличие всеобщей воинской обязанности.{245} Гренер, который не только поддерживал сохранение традиционного Генерального штаба, призыв и большую армию, но и оставался непоколебимым учеником графа Шлиффена, был настоящим воплощением германских офицеров-консерваторов. Один немецкий генерал следующим образом отозвался о Гренере: «Он описал Мировую войну как сражение железных дорог» – характеристика вполне в духе доктрин Мольтке и Шлиффена.{246} В отличие от Гренера, вероятно отражавшего оперативные/тактические представления, присущие большинству офицеров Генерального штаба в 1919 году, Зект не являлся обычным «традиционалистом» или «консерватором». Его отступления от традиций Мольтке и Шлиффена многочисленны и являются весьма показательными, демонстрируя то, что Зект был оригинальным и склонным к новаторству военным теоретиком. Тем не менее, офицеры Генерального штаба при всей своей консервативности, все же поддержали Зекта – частично из-за его репутации, частично из-за его консервативной по своей сути политической и военной натуры, частично из-за очевидной широты его мышления и взглядов.{247}

Некоторые офицеры Генерального штаба, особенно его ранние сторонники, Иоахим фон Штюльпнагель и Вернер фон Бломберг (оба ставшие впоследствии генералами), характеризовали фон Зекта как недостаточно инновационного военного мыслителя. В мемуарах фон Бломберга упомянуты два случая, демонстрирующих это:

Предложенные нами нововведения не были с готовностью поддержаны генералом фон Зектом... Я предложил отказаться от использования пик в кавалерии, чтобы увеличить огневую мощь трех наших кавалерийских дивизий... Зект ответил: «по той же самой причине в ходе войны я предложил отказаться от копий. Это предложение было отклонено. Что касается меня, то сейчас конница может сохранить пики.»... Мы хотели сделать скромную попытку к дальнейшей моторизации армии и предложили пересадить велосипедные роты на мотоциклы... Зект ответил буквально следующее: «Дорогой Бломберг, если мы хотим оставаться друзьями, то тогда Вам следует воздержаться от таких предложений.»{248}

Оба комментария являются слишком слабой базой для предположений о том, что Зект был противником нововведений, они скорее иллюстрируют его раздражение и гнев.

Зект, который пережил попытку переворота, предпринятую некоторыми из его генералов во время Капповского путча в 1920-м году, и который был вынужден уволить генерала фон Лоссова и нескольких других офицеров за симпатии к Гитлеру и нацистам во время путча 1923-го года, имел так много проблем с излишне фанатичными и нелояльными офицерами на заре существования Рейхсвера, что неудивительно, что иногда он терял выдержку и принижал значение идей своих наиболее восторженных офицеров. Однако если быть честным, она самом деле он позволял способствовал успешности карьер Бломберга и других склонных к новациям офицеров. В целом, сами итоги деятельности Зекта подтверждают то, что он поддерживал тактические и технические новшества. Например, он настоятельно поддерживал развитие и разработку современных танков и авиации, также как и широкого диапазона самых современных видов вооружения. (см. главы пять и восемь) {249}

Некоторые офицеры Генерального штаба очень критически относились к идеям Зекта. Тем не менее он сумел внедрить в ходе 1919–1927 годов свои военные доктрины в жизнь всего Рейхсвера. Критически относились к Зекту и некоторые представители офицерского корпуса. Генерал М. Фабер дю Фор в своих мемуарах описывал Зекта как интригана и как «раздутую фигуру».{250} Однако такие представления были свойственны меньшинству армейских офицеров. Хотя Зект был холодным во многом сложным человеком, офицерский корпус уважал его способности и его руководство и принял его военные идеи.{251} Гарольд Гордон указывал, что офицерский корпус в целом единогласно поддерживал Зекта и его политику. Даже та часть офицеров, позже сочувствовавшая нацистам, считала его великим солдатом и была лояльна ему в то время, когда он стоял во главе Рейхсвера.{252}

Например, Гюнтер Блюментритт (позднее ставший генералом) выразил следующее, типичное для офицерского корпуса Рейхсвера, мнение о Зекте: «Но генерал-полковник фон Зект заслуживает еще большей похвалы за то, что постепенно усилил изнутри этот скромный инструмент новой республики (армию) и за то, что дал ей такую школу, которую можно было бы назвать образцом для того времени.»{253} Франц фон Папен, бывший офицер Генерального штаба, а позднее канцлер Германии, сравнивал Зекта с Мольтке и Шлиффеном, называя его «лучшим представителем [Рейхсвера] и выдающейся индивидуальностью начала двадцатых.»{254} Самая категоричная оценка влияния Зекта на офицерский корпус Рейхсвера дана в послевоенном исследовании Гарольда Гордона. Гордон опросил больше пятидесяти немецких генералов Второй мировой войны, служивших в рейхсвере, включая генералов Гудериана, Хейнрици, Лееба, Арнима, Кессельринга. Их задавали следующие вопросы: «Было ли большинство ваших товарищей удовлетворено генералом Зектом и его политикой? Что Вы думаете о генерале Зекте и его политике? Что вы думаете о генерале Зекте как о человеке и солдате?» Опрошенные были единодушны в своих ответах, что офицеры их полков с энтузиазмом приняли генерала Зекта и его политику. Они также были согласны в его высокой оценке как человека и солдата несмотря на свойственную его поведению прохладность.{255} Описание единодушной поддержки политики Зекта возможно является завышенной оценкой, но очевидно, что его военная доктрина в целом была принята офицерским корпусом. Кроме некоторой оппозиции, которую представляли традиционные защитники массовой войны и призывной армии, внутри Рейхсвера 1920-х годов существовало три других школы военного мышления, придерживавшихся теорий, отличных от идей Зекта.

Направления военной мысли внутри Рейхсвера

Оборонительная школа

В то время как Зект и большинство офицеров Генерального штаба в ходе исследований опыта войны пришли к выводу, что оптимальной формой ведения боевых действий является маневренная война, что именно она является «войной будущего» – определенное меньшинство внутри армии излишне хорошо усвоило уроки позиционной войны. Они утверждали, что оборона теперь получила преимущество над наступлением. Генерал пехоты Вальтер Рейнхардт был до самой своей смерти наиболее известным и влиятельным противником стратегических и тактических теорий Зекта и самым красноречивым сторонником силы обороны.{256}

В июне 1919 года Рейнхардт рекомендовал правительству не принимать условий Версальского соглашения и продолжать борьбу. Это противоречило советам Зекта и Гренера, видевших безнадежность сопротивления Союзникам. Рейнхардт однако полагал, что вооруженное сопротивление союзническим требованием было делом чести и вероятно думал, что оборонительные позиции помогли бы реально сдержать противника. Рейнхардт желал призвать нацию к оружию, как это сделал Шарнгорст в 1813 году, и наивно полагал, что Германия отзовется. Оба эти убеждения – об эффективности национальной милиции и эффективность оборонительных позиций – стали основой мышления Рейнхардта.

Рейнхардт практически всю войну провел на Западном фронте, в таких упорных сражениях. как Верден и Сомма. Логичным итогом такого опыта было то, что он, как и многие другие офицеры, стал естественным сторонником обороны. После смерти Рейнхарда его брат Эрнст, также генерал, отредактировав все эссе бывшего командующего Рейхсвера, издал их под названием Wehrkraft und Wehrwille.{257} Эта книга предложила военную систему, полностью противоречащую философии Зекта. Герберт Розински справедливо охарактеризовал Рейнхардта, как офицера, изучавшего уроки Первой мировой войны с той же точки зрения, что и французская армия: подвижная война была пережитком прошлого, а массовая армия и огневая мощь дале преимущество войне оборонительной. Воплощением тактической концепции Рейнхардта была полуманевренная война 1918 года, когда основным фактором успеха наступления, в большей степени чем мобильность, стало превосходство в огневой мощи.{258}

В прямом противоречии с концепцией Зекта, который отвел милиции исключительно роль накопления и подготовки резервов для профессиональной полевой армии, Рейнхардт полагал, что военная ценность такой запасной силы была большей, чем когда-либо ранее. Вследствие подвижности многих современных армий, по его словам, немецкая армия нуждалась в глубокой обороне против моторизованного противника. Опыт войны, когда множество старых и малопригодных к военной службе солдат служили в тылу или в составе подразделений, обороняющих спокойные участки фронта, доказал Рейнхардту ценность таких войск. Он полагал, что высокая мораль национальной милиции добавит силы армии, ведущей оборонительную войну.{259} Простое численное превосходство все еще было важно для Рейнхардта. В качестве образца для Германии он предложил швейцарскую милицию, особенно ее национальную программу стрелковой подготовки.{260}

Согласно Рейнхардту, в современной войне особенно важны оборонительные работы, поскольку наступающий исчерпывал свои силы в попытке преодолеть укрепления. Рейнхардт высоко оценивал строившуюся тогда французскую систему фортификационных сооружений.{261} Он предложил программу национальной обороны, в которой должны были быть прерваны приграничные шоссейные и железные дороги и подготовлены препятствия – подкрепленная подразделениями милиции, эта оборонительная система должна была остановить или по крайне мере задержать нападающего и удержать как можно большую территорию.{262} По мнению Рейнхардта, возросшая огневая мощь, подкрепленная современными технологиями, больше играла на руку обороняющемуся, чем наступающему.{263}

Рейнхардт также использовал традиционную немецкую военную мысль, цитируя Клаузевитца и Мольтке в обоснование своих идей. Он тоже обращался и к недавнему опыту прошедшей войны. Верден и наступления 1918 года подтверждали для Рейнхарда ценность больших масс: «Любой, кто считает, что может быть слишком много хороших солдат, неправ. Превосходство в численности есть и будет самым важным фактором в войне.»{264} Зект и его теории неоднократно подвергались нападкам со стороны Рейнхардта.{265}

Генерал Герман фон Куль также был поклонником французских послевоенных идей.{266} в 1920-х годах фон Куль написал одиннадцать книг и множество статей, посвященных Первой мировой войне.{267} Также как и Рейнхардт, фон Куль полагал, что германская армия возможно могла бы держаться и продолжать сопротивление в 1918 году. Вероятно, немцы смогли бы медленно отступить к линии Антверпен – Мез – и в случае необходимости благополучно отступить за Рейн – причиняя противнику большие потери, чтобы вынудить противника отказаться от продолжения наступления.{268} Бои 1918 года оказали на Куля такое же влияние, как и на Рейнхардта, еще больше склонив Куля на французскую точку зрения на ведение войны.{269} По утверждениям Куля война доказала, что время массовых армий не прошло: «Как оказалось... стремление держаться за всеобщую воинскую обязанность оправдало себя и в войне необходимо с самого первого дня использовать всю силу нации... Массовая армия очень хорошо проявила себя.»{270}

Среди военных историков существует тенденция более сочувственно относится к Рейнхардту, чем к Зекту, придавая большее значение устаревшим воззрениям, чем они того заслуживают. В годы, последовавшие непосредственно за окончанием Второй мировой войны, генерал Рейнхардт был отмечен как более «демократический» генерал Веймарской республики, чем «недемократический» Зект. Генерал Фабер дю Фор и Розински ценили Рейнхардта за его демократические представления,{271} и оба отмечали, что Рейхсвер был бы политически другим, если бы во главе него остался Рейнхардт. Это конечно верно, но Рейнхардт был слишком непопулярен в Генеральном штабе и офицерском корпусе, чтобы быть эффективным командующим. Кроме того, имеется мало свидетельств того, что представления Рейнхардта ил Куля имели реальных сторонников в армии. Militar Wochenblatt, главный военный журнал, иногда публиковал статьи вроде «Война маневра или позиционная война?»{272} или «Командир и массы».{273} Однако эти военные комментаторы как правило выступали на стороне Зекта, а не Рейнхардта или Куля. Немцы тщательно изучили французские послевоенные тактические воззрения на роль масс и важность огневой поддержки и отклонили их. Генерал фон Тайзен, инспектор пехоты, написал в 1922 году критический анализ, посвященный французской пехоте, где похвалил французское вооружение, но отметил что французская тактика настолько зависела от артиллерии, что французской пехоте было очень тяжело наступать без массированной огневой поддержки. Он утверждал, что в столкновении пехоты с пехоты французы плохо проявят себя. Для него было ясно, что французские наступательные методы приведут к позиционной войне.{274}

Психологическая Школа

Упор на ведении маневренной войны, предложенный Зектом и генеральным штабом, отнюдь не был беспрекословно принят младшими представителями офицерского корпуса. в начале 1920-х годов большинство из четырех тысяч представителей офицерского корпуса были лейтенантами и капитанами, многие их которых являлись добровольцами и офицерами военного времени, чье военные знания и навыки ограничивались траншейной войной и штурмовыми атаками западного фронта. Франц фон Гертнер, офицер того времени, подробно описывал негодование этих командиров, отправленных для обучения на курсы пехотных офицеров в Дрезден, где им преподавали новую тактику маневренной войны. Когда некоторые из этих молодых офицеров не согласились с содержанием учебных курсов, ссылаясь на опыт, полученные ими за годы службы на фронте, генерал фон Метцш, инспектор военных школ, собрал их вместе и прямо сказал им, насколько он заинтересован в том, чтобы они имели «воспоминания о войне, но никакого военного опыта.»{275}

Два молодых ветерана боев на западном фронте, лейтенанты Эрнст Юнгер и Курт Гессе, бросили вызов представлениям о войне Генерального штаба, предложив модель, основанную на своем собственном опыте. Гессе действовалсознательно, как глашатай новой концепции ведения войны, а Юнгер был рупором эмоционального самовыражения молодых офицеров, служивших в составе штурмовых групп и отказывавшихся принимать любые подходы, имевшие привкус довоенных традиций. Гессе и Юнгер, издавшие книги в начале 1920-х годов, нападали как на традиционную, так и на новую модели войны, подготовленные Генеральным штабом. В то время как Генеральный штаб подчеркивал важность оперативных факторов при проведении боевых операций, Юнгер и Гессе продвигали модель войны, в которой главные роли играли мораль и психология.

Юнгер, командир ротной штурмовой группы, и кавалер ордена Pour le Merite, начал дискуссию, опубликовав в 1920-м году свою книгу «Стальной шторм» (Das Stahlgewittern), яркий и полный деталей отчет о четырех годах его службы на западном фронте. Следом за этим бестселлером были изданы сборники эссе о войне, «Сражение как внутренний опыт» (Der Kampf Альс inneres Erlebnis),в 1922-м году, и «Роща 125», (Das Waldchen 125),в 1924 году, внешне описанием боев за маленький лес в 1918 году, но на самом деле представлявшим собой обширное исследование философии и психологии войны.{276}

Книги Юнгера представляли собой прославления упорного и сильного духом германского солдата Первой мировой войны, включающие детальное описание траншейной войны и тактики штурмовых групп. И Юнгер и Гессе рассматривали войну преимущественно с ограниченной с точки зрения кругозора позиции ротного командира и демонстрировали слабое понимание стратегии и оперативного искусства. В книгах Юнгера штабные офицеры всегда упоминаются в пренебрежительном духе, особенно в сравнении с фронтовыми офицерами ротного звена.{277} Там не высказывается никакого уважения к военному обучению, армейским традициям и даже к довоенной дистанции между офицерами и солдатами, ко всем сторонам подготовки офицеровГенерального штаба. Воля солдата, его идеалы, готовность умереть являются для Юнгера важными признаками Германской армии. В «Стальном шторме» он описывал: «Я выучил в ходе четырехлетней учебы, показавшей всю силу и фантастическую расточительность материальной войны, что жизнь не имеет хоть сколько-нибудь серьезного значения, за исключением тех случаев, когда он жертвуется во имя идеалов, и что есть идеалы, по сравнению с которыми жизнь одного человека и даже многих людей не играет никакой роли.»{278} О послевоенной Германии Юнгер написал следующее: «официальный и официозный патриотизм, вместе с силами, которые противостоят ему, должен быть растворен в неистовой вере в Народ и Родину, ярко светящейся в каждом общественном слое, и каждый, кто чувствует по другому, должен быть заклеймен как еретик и выкорчеван. Возможно мы не можем быть национальными, но мы должны быть достаточно националистическими.»{279}

В обеих цитатах видна эмоциональность, свойственная работам Юнгера и его идеологии в целом. Юнгер, служивший во Фрейкоре, а позднее офицером Рейхсвера до 1923 года, озвучил наиболее радикальные взгляды эпохи Фрейкора, присущие молодым офицерам, не подчинявшимся приказам Генерального штаба в ходе борьбы за Прибалтику в 1919 году, присоединившихся к капповскому путчу 1920-го года и пивному путчу Гитлера в 1923 году или сочувствовавшим идеям участников этих путчей.{280} Также как и многие молодые фронтовые офицеры, Юнгер изучал свой военный опыт сквозь плотную пелену эмоций. Офицеры Генерального штаба, разрабатывавшие новую доктрину маневренной войны, напротив, анализировали уроки войны с учетом традиционных исторических перспектив.

Хотя Юнгер был сильным националистом, стоявшим гораздо правее от основной массы офицеров Генерального штаба (он активно участвовал в политике «Стального шлема» в середине 20-х),{281} он никогда не доходил до крайне границы национализма, становясь нацистом. Несмотря на то, что он воспринимался как защитник идей Психологической школы, Юнгер был намного более приемлимой фигурой для Генерального штаба, чем Гессе. Юнгер поддерживал новую пехотную тактику, принятую Рейхсвером в 1922-м году и писал о ней в Militar Wochenblatt,{282} книги Юнгера высоко оценивались протеже Зекта генерал-майором Георгом Ветцелем, одним из руководящих офицеров Войскового управления (он был главой управления с 1926 по 1927 гг).{283} Он считал эти книги «превосходными описаниями тактики поля боя, которые всегда будут полезными с точки зрения образования.»{284} Юнгер оставил армию не из-за каких-либо разногласий с политикой армейской руководства, а чтобы продолжать свою писательскую карьеру.

Другой известный противник предлагаемой Генеральным штабом военной доктрины, первый лейтенант Курт Гессе, защитил докторскую диссертацию по психологии и выражал представления офицеров своего поколения в более академичной и четкой манере, чем Юнгер.{285} Гессе фактически изложил новые подходы к пониманию войны – идеи Психологической школы. В своих многочисленных книгах и статьях, написанных в начале 1920-ых годов, он утверждал, что прежняя Имперская Армия и прежний Генеральный штаб проиграли войну, поскольку не понимали индивидуальную и массовую психологию, и что объединение более глубокого понимания психологии с тактическими идеями будет ключом к победе в следующей войне.{286} Гессе, весьма справедливо, причислял Эрнста Юнгера к защитникам Психологической Школы в 1924 году.{287}

В Психологии Командующего(Der Feldherr Psychologos), своей первой большой работе, Гессе в первых шести главах провел детальный психологический анализ немецкого поражения в Гумбиннене в августе 1914 года, особенно паники и бегства одного из полков. Оставшаяся часть книги была посвящена самым разным темам, включая Клаузевитца, психологию и психологический анализ Первой мировой войны. Иногда Гессе сильно напоминает Юнгера, с его прославлением солдата на передовой, похожи и многие из высказываний Гессе, например такие как «Сила нации лежит прежде всего в ее духовном здоровье»{288} и «немецкая душа ищет страдание.»{289} В обоснование своего мнения Гессе цитировал Клаузевитца. Гессе утверждал, что все армейские офицеры и унтер-офицеры должны пройти через полноценную программу обучения психологии и что психология должна быть включена в учебные процессы всех родов оружия.{290} Стиль Гессе еще более сложен для восприятия, чем напыщенный, страстный стиль Юнгера, поскольку он постоянно перескакивает с психологического анализа на кантианскую философию или тактику. Но некоторые моменты ясно выражены у обоих авторов: Великая война разрушила традиционные прусские концепции войны и от многих традиций и способов мышления, оставшихся в наследство от старой армии, необходимо отказываться.

Ответ Генерального штаба представителям школы был дан майором Фридрихом фон Рабенау. Во время своей службы в учебном отделе Войскового управления в 20-е года, Рабенау нес ответственность за подготовку армии к маневренной войне. Он был военным интеллектуалом, плодовитым автором, а позже генералом артиллерии.{291} Рабенау, написавший в период между войнами несколько книг по тактике и военной истории, дал пространное опровержение философии войны Гессе в своих книгах « Старая армия и новое поколение» (Die alte Armee und die junge Generation).{292}

Также как и любой, кто применить всесторонний анализ к работе Гессе, Рабенау попробовал по-тезисно разобрать данный труд. Сначала он защитил старую традицию маневренной войны, присущую Генеральному штабу: «я считаю, что старшее военное поколение, насколько это в человеческих силах, обладало и демонстрировало довольно правильное понимание войны.»{293} Рабенау используя принцип здравого смысла, отклонял сложный психологический анализ поражения при Гумбиннене, отмечая, что в немецком отступлении было столько бегством, сколько отступлением, вызванным неопытностью войск, попавшим под «дружественный» огонь своих батарей. Такие вещи «случаются в каждой войне.»{294} Рабенау также не соглашался с свойственной Гессе и Юнгеру идеализацией рядового. Фон Рабенау утверждал, что армия будущего могла бы быть сильнее во время войны, но это в большей степени было бы связано с техническими способностями образованного среднего класса и механическими навыками квалифицированных рабочих.

Фон Рабенау был серьезным защитником концепции мобильной войны Генерального штаба Зекта. В 1935 он написал книгу по военной истории и тактике, Оперативные победы над численно превосходящим противником(Operative Entschlusse gegen eine Anzahl iiberlegenen Gegner), где исследовал ряд больших сражений, в которых немецкие войска, уступающие в численности противнику, одерживали решительные победы над последним за счет маневра.{295} Сражение при Танненберге в 1914 году стало главным примером сражения, когда немецкое превосходство в подвижности, огневой мощи, уровне подготовки войск и командного состава позволило полностью разгромить русскую Вторую армию. Это сражение было фактически любимым примером офицеров Генерального штаба для иллюстрации силы компактных, но более боеспособных войск, противостоящих неуклюжей большой армии.

Другие ведущие представители Войскового управления также не приняли теории Гессе. Генерал-майор Ветцель в рецензии на работу Гессе Старая Армия и Новое поколениев Militar Wochenblattполагал, что правильные подходы к изучению военного опыта лежали в плоскости традиционного военно-исторического анализа. Ветцеля особенно раздражало неприятие Гессе старого Генерального штаба: «Любой будет изумлен представлениями молодого офицера о старой армии – армии, которую он сам никогда не знал. О нашей блестящей старой армии, которая в течение 100 лет была огромным образовательным институтом для всей германской армии... армии, которая продемонстрировала лучшие во все времена боевые качества в ужасной четырехлетней войне... он думает, что она смогла бы действовать настолько успешно, не разбираясь в психологии?»{296}

Генерал фон Тайзен, первоклассный тактик и плодовитый военный автор, один из создателей новых тактических инструкций, прокомментировал «совершенно запутанные излияния обер-лейтенанта Гессе» в своем меморандуме, посвященном пехотной тактике.{297}

Даже генерал Зект, вводивший в немецкой армии современное психологическое тестирование и обладавший прогрессивными мышлением в области использования психологии при подготовке солдат и командного состава, был возмущен отсутствием у Гессе уважения к традициям Генерального штаба. В « Мыслях о Солдате» Зект в отдельных моментах прошелся и по Гессе: «юношеская школа военных авторов недавно обнаружила термин «General Psychologos». Банальные мысли иногда переживают свое второе рождение. Интересно – можно ли когда-нибудь вообразить себе истинное искусство государственного и военного управления без понимания психологии?!»{298}

Психологическая модель Гессе-Юнгера никогда не имела шансов получить внутри армии преобладающее значение над доктриной Генерального штаба. Прежде всего, младшие офицеры приняли концепцию подвижной войны Генерального штаба в ходе процесса переобучения армии в 1920-х годах. Во-вторых психологическая модель была в значительной своей части непонятна для младшего офицера. Рабенау в своем критическом анализе весьма справедливо отметил, что он не был уверен в том, что понял, что действительно хотел сказать Гессе. Офицер Генерального штаба и обычный строевой офицер Рейхсвера были прежде всего практиками, а не теоретиками или философами. Концепция ведения бонвых действий, предложенная Генеральным штабом Зекта, могла быть по крайне мере понятной на практическом уровне.

Тем не менее дебаты вокруг идей Гессе действительно демонстрируют наличие некоторого конфликта внутри офицерского корпуса Рейхсвера. После того, как Рабенау и Ветцель напали на доктрину Гессе, в защиту Гессе на страницах Militar Wochenblattвыступил майор Бенари – возможно, это было не столько защитой идей Гессе, сколько просьбой к терпимости внутри офицерского корпуса по отношению к молодым офицерам, шедшим против течения. Бенари утверждал, что значительная часть опыта молодых фронтовых офицеров обладала реальным значением и должна была более сочувственно рассматриваться офицерами, выучившимся своей профессии в старой Имперской армии.{299}

Де факто, отношение к Гессе внутри офицерского корпуса было терпимым. Хотя руководящие офицеры Генерального штаба публично атаковали его взгляды, это никак не сказывалось на продвижении и назначениях Гессе, при этом Гессе никогда не принуждали к молчанию и не выгоняли. Когда он оставил армию в 1929-м году в связи с научной деятельностью, он был приглашен читать лекции в артиллерийской и кавалерийской школах; он также продолжал числиться офицером запаса. В Рейхсвере, если офицер имел хорошую характеристику и компетентно исполнял свои обязанности, он мог свободно писать и издавать труды на военные темы и не соглашаться с тактическими доктринами Рейхсвера – до тех пор, пока он эффективно обучал своих солдат в рамках доктрин генерального штаба. По всей видимости, в Рейхсвере более толерантно относились к солдатам с радикальными военными взглядами, чем в других армиях того времени.

Школа «народной войны»

В первой половине 1920-ых некоторые офицеры внутри Рейхсвера в качестве альтернативы маневренной войне изучали «народную войну». Концепцию «народной войны» (Volkskrieg) сложно определить точно – существует много вариантов этой концепции. Основой этой идеи было то, что Великая война сломала барьеры между солдатами и гражданским населением, а также между вооруженными силами и гражданскими объектами. Кампании стратегических бомбардировок, пусть примитивно, но производившиеся обеими сторонами, показали, что рабочий на фабрике теперь является такой же военной целью, как и солдат в траншее. В будущем войны уже не представлялись ограниченными конфликтами с ограниченными целями – подобно войне с Францией в 1870-м году или с Австрией в 1866-м. В целом считалось, что будущие войны будут походить на англо-бурскую войну 1899–1902 гг – борьба наций на выживание – или на Великую войну, в которой обе стороны использовали все свои трудовые и экономические ресурсы для достижения гарантированной победы над врагом. Понятие Volkskrieg не только превратило вражеское гражданское население в законную цель войны, но также означало, что противнику необходимо сопротивляться всеми возможными средствами – особенно саботажем или создавая и вооружая нерегулярные части для ведения партизанской войны.

В отличие от этого, концепция ведения войны Зекта была традиционной. Как и большая часть офицеров Генерального штаба, он был сторонником традиционной доктрины – войны между солдатами. Зект и большинство офицерского корпуса не находили интереса в победе, достигнутой с помощью блокады портов, бомбардировки городов и прочих косвенных действий. Цель армии не отличалась от той, которую практиковал Мольтке или защищал Шлиффне: заманить и разгромить вражеские армии в ходе решающего сражения на уничтожение..

Беспомощная в военном отношении позиция Германии после ноября 1918 года заставила армию планировать и народную войну, однако это не рассматривалось в качестве национальной политики. Идея ведения «народной войны» (Volkskrieg) была крайней мерой в период непосредственно после окончания войны. В апреле 1919 года, когда многие немцы ожидали чехословацкого вторжения в Германию, были сформированы аналогично фрейкору и размещены вдоль чешской и польской границ добровольческие пограничные полки.{300} Оборонительные планы на 1919 год одной из таких частей на чешской границе предусматривал в случае нападения чешских войск ведение партизанской войны, саботажа, отступательных действий и засад. В случае нападения эта часть имела права мобилизации и вооружения местного населения. Поскольку большинство немцев полагало, что чехи нападут с большой долей вероятности,{301} отсутствие четких военных планов или организованной армии означало, что отчаянные меры были единственно возможным вариантом военного отпора противнику.