Текст книги "Проект Омега"

Автор книги: Джеймс Паттерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

44

– Ну и ну. Экскурсия по местам генетических экспериментов. С высококвалифицированным экскурсоводом ирейзером Ари.

Но вдруг в голову мне приходит занимательная мысль:

– Они известили меня о выходе всех ирейзеров на заслуженный отдых. И если бы ты не привязал меня накрепко к этой хреновине, я бы показала тебе, что означает этот их «выход на заслуженный отдых».

– Все правильно. Я последний. Они всех остальных… убили, – грустно подтверждает мой извечный враг.

По какой-то не понятной мне причине от его спокойного, тоскливого заверения этого ужасного факта кровь стынет у меня в жилах. Каким бы мерзавцем он ни был, в нем все равно временами проглядывает маленький мальчик, которым я знала его много лет назад. Они его поздно мутировали. Ему тогда уже три года исполнилось. Результат оказался для него весьма плачевным. Не повезло бедняге.

Ладно. Что-то я рассиропилась. Сколько раз этот «бедняга» старался меня укокошить? Без счету. Так что нечего его жалеть.

– Стаю тоже хотят на тот свет отправить, – меняю я тон, злобно сощурившись. – Я что, первая? Это затем тебя прислали меня «покатать»?

Он отрицательно трясет головой:

– Я просто получил разрешение вывезти тебя на прогулку. Я знаю, что вас всех тоже собираются… на покой отправить. Я только не знаю, когда.

У меня возникает идея.

– Послушай, Ари, – я пытаюсь изменить тактику. Вот только не знаю, как у меня это получается. Язвить или угрожать – на это я мастер. А насчет уговорить, в этом я не уверена. – Может, нам попробовать всем вместе свалить отсюда к чертовой бабушке? Не знаю, что наплел тебе Джеб, но ты ведь, поди, тоже в списке «вымирающих пород».

Меня захлестывает вдохновение, и я готова развивать тему. Но он печально меня останавливает.

– Я знаю. Я тоже. – Он толкает кресло-каталку вперед через двойные двери, и мы оказываемся в длинном зале, освещенном мерцающими лампами дневного света. Линолеумный пол надраен до блеска. Неожиданно он опускается передо мной на колени и оттягивает от шеи воротник рубашки.

Я отшатываюсь, но он тихо говорит:

– Смотри. Видишь вот здесь дату? Это мой «срок годности». У нас у всех есть «срок годности».

Во мне просыпается нездоровый мрачный интерес, и я наклоняюсь вперед посмотреть, что у него там. На шее, у первого позвонка, под самыми волосами похожий на татуировку ряд цифр. Действительно, вроде бы дата. Год – нынешний, и месяц вроде тоже нынешний. Но я не уверена. В тюряге время тянется месяц за два. Так что поди разбери.

Я думаю: «И вправду, бедняга. Бедный, бедный Ари». Но сострадание тут же отступает: «Не может быть. Это просто их очередной трюк. Они опять дергают мою цепь».

– Что это значит «у нас у всех есть „срок годности“»? – подозрительно спрашиваю его.

Он смотрит на меня открытыми глазами давно забытого Ари, Ари-ребенка:

– Все мы, каждый экспериментальный образец, созданы с изначально заложенной датой аннигиляции. Когда этот срок подходит, дата проступает сзади на шее. Моя проявилась несколько дней назад. Так что я скоро… того…

Смотрю на него в ужасе:

– И что происходит в тот день?

Ари пожимает плечами и поднимается на ноги снова везти меня дальше.

– Я умру. Они сначала хотели меня вместе с остальными уничтожить. Но потом решили, что мой естественный срок годности все равно близко. Вот и дали мне поблажку. Потому что я… сын Джеба.

Голос у него дрогнул. А я слепо смотрю прямо перед собой, упершись взглядом в глухую стену.

На мой взгляд, такая низость даже для гадов белохалатников – перебор.

45

Не знаю, мой дорогой читатель, был ли ты когда-нибудь на экскурсии по сверхсекретной генетической лаборатории? Например, с классом вас туда возили или что-то в этом роде. Но мне Ари в тот день показал Школу от А до Я. Если мне теперь придется писать сочинение на тему об увиденном, я назову его «Ужаснее и много хуже, чем можно представить в страшном сне, даже если у вас абсолютно извращенное воображение».

Мы здесь выросли (или, по крайней мере, я так думаю). Плюс, в Нью-Йорке мы видели кое-какие кошмарные «научные достижения». (Или опять же, по крайней мере, так мне кажется). Поэтому новичком меня в отношении знакомства со сногсшибательными патологиями и аномалиями назвать трудно. Но на сей раз Ари показал мне такие лаборатории на верхних этажах и в подвалах, о существовании которых в Школе я даже не подозревала. И должна тебе сказать, дорогой читатель, по сравнению с тем, что я там увидела, и я, и моя стая, и даже ирейзеры – все мы просто невинные персонажи из Диснейленда.

Отнюдь не все они были рекомбинантными образцами. Некоторые, даже скорее, большинство – «усовершенствованные формы».

Я, скажем, видела человеческого ребенка. Обычный бутуз. Не ходит еще даже. Сидит себе на полу и резиновую лягушку грызет. Перед ним белохалатник пишет мелом на огромной, во всю стену доске длинное сложное математическое уравнение.

Стоящий рядом его коллега спрашивает:

– Сколько времени потребовалось Фейнману [6]6
  Ричард Филлипс Фейнман (Файнман) ( англ.Richard Phillips Feynman, 1918–1988) – выдающийся американский ученый-физик. Один из создателей квантовой электродинамики.


[Закрыть]для решения этой задачи?

– Четыре месяца.

Младенец – это, похоже, девочка – бросает лягушку и подползает к доске. Белохалатник вкладывает мел ей в руку. И она тут же пишет что-то круто навороченное, уму непостижимое, что-то с большим количеством извилистых греческих буковок. А потом отползает на место, смотрит на белохалатника и тянет в рот мел. Белохалатник, который про Фейнмана спрашивал, проверяет результат и удовлетворенно кивает.

Его коллега говорит:

– Молодец, девочка. – И дает ей печенье.

В другой комнате – плексигласовые прозрачные кубы с какой-то живой материей. Мозгообразные образования тканей плавают в разноцветной жидкости. От каждого из кубов тянутся провода к компьютеру. Белохалатник печатает на компьютере команды, и мозг немедленно выдает ответы.

– По-моему, они здесь проверяют, нужно ли человеку тело, или мозг может существовать сам по себе, – объясняет Ари.

В следующем помещении полно ирейзерозаменителей, флайбоев. Развешены на крюках длинными рядами. Как старые поношенные пальто.

Красные глаза потушены и закрыты. В ногу у каждого воткнут провод. Тонкая волосатая шкура туго натянута на металлическом каркасе. В прорехи вылезают сочленения, шестеренки и платы. Эффект, должна сказать, омерзительный.

– Они заряжаются, – говорит Ари почему-то механическим голосом.

Мне постепенно становится невмоготу.

– А это, смотри, называется «Мозг на палочке», – показывает Ари за прозрачную стену.

Две металлические ноги прикреплены к металлическому позвоночнику. Конструкция движется мягко, плавно, как человек. А сверху на позвоночнике надета опять-таки плексигласовая коробка с огромным мозгообразным сгустком. Он проходит мимо нас, и мне даже из-за стекла слышно, как из коробки доносятся нечленораздельные звуки, точно он что-то лопочет и сам с собой разговаривает.

Еще одна комната – еще один человеческий детеныш. Я бы сказала, лет двух отроду. У него странно накаченное тельце. И все мышцы выступают, как у бодибилдера. Он лежа качает штангу больше чем в две сотни фунтов весом.

Все, я, наконец, не выдерживаю. Больше я этого терпеть не могу.

– И что будет теперь, Ари?

– Я тебя отвезу обратно.

В полном молчании мы возвращаемся назад, снова проезжая всю череду этой выставки достижений кошмарного хозяйства. Ари меня везет, а я пытаюсь представить себе, что он чувствует. Если дата у него на шее, действительно, дата «истечения его срока годности», каково ему знать, что его жизнь минута за минутой неуклонно подходит к концу? И с каждой секундой он все ближе и ближе к смерти. Вместе со стаей я тысячу раз смотрела смерти в лицо. Но у нас всегда была надежда: может быть, в этот раз пронесет.

Но иметь на шее татуировку со скорой датой смерти – все равно что стоять на путях лицом к несущемуся на тебя поезду. И понимать, что ноги приросли к земле, а шаг в сторону сделать невозможно. Скорее бы проверить, чистые ли у ребят шеи…

– Макс, – Ари остановился у дверей нашей камеры.

Жду, что он скажет.

– Я бы хотел… мне бы хотелось… – говорит он, но голос у него дрожит, срывается и докончить он не может.

Я не знаю, что он хочет сказать. Но мне и не надо знать. Я просто глажу его по руке, навечно обырейзеровавшейся, поросшей серой свалявшейся волчьей шерстью.

– Ничего, Ари… Мы бы все хотели…

46

На следующий день они нас отвязали.

– Нам что, уже умирать время настало? – спрашивает Надж. Она пододвинулась ко мне поближе, и я обнимаю ее за плечи.

– Не знаю, моя родная. Но если даже настало, я сделаю все что могу, чтобы прихватить с собой на тот свет, по крайней мере, десяток.

– И я тоже, – храбрится Газзи. Спасибо ему за поддержку.

Клык прислонился к стене, и я чувствую на себе его пристальный взгляд. С тех пор как мы попали в эту ловушку, у нас с ним не было ни времени, ни возможности поговорить один на один. Но, встретившись с ним глазами, я смотрю на него так, чтобы он мог понять все, что я думаю. Он взрослый человек. Ничего, стерпит даже грязную брань.

Дверь нашей камеры широко отворяется. В нее врывается поток свежего воздуха. Входит высокий светловолосый человек. Походка уверенная, властная. Идет как хозяин. Или даже царь. За ним семенит Анна Валкер и еще один белохалатник, которого я раньше не видела.

– Это ест они? – спрашивает «царь» голосом Арнолда Терминатора.

Он меня уже разозлил.

– Это есть мы, – съязвила я, и его водянистые пустые голубые глаза пронизывают меня будто лазером.

– Это будет один с именем Макс? – вопрошает он ассистента, точно я пустое место.

– Не только «будет» Макс – я есть Макс, – не даю я раскрыть ассистенту рта для ответа. – Более того, я всегда была Макс и всегда Макс останусь.

Его зрачки сузились от гнева. Так же, как и мои.

– Я могу тепер понимайт причин экстерминироват этот стай, – замечает он как бы между делом, в то время как ассистент старательно записывает в блокнот каждое его слово.

– А я теперь понимаю, почему тебя в классе всегда ненавидели, – в тон ему подхватываю я. – Так что, считай, мы квиты. А вы, мистер ассистент, так, пожалуйста, и запишите.

«Царь» меня игнорирует, но я замечаю, что у него раздраженно подергивается рот.

Следующая у него на очереди Надж:

– Это ест тот, который не может контроль свой рот, а значит, и свой мозги. Неудачный результат с ее мыслительная процесс.

Надж стоит ко мне вплотную, и я чувствую, как она напрягается всем телом:

– Сам ты «неудачный результат». Ты сейчас у меня получишь!

Вот молодец девчонка! Так его!

– Унд этот один, – он поворачивается к Газзи. – Непоправимый нарушений пищеварительной систем, – «царь» потряс головой. – Я думай, энзимный дисбаланс.

Анна Валкер внимательно его слушает. Ни единая мысль, ни единое чувство не отражаются на ее лице.

– Этот один. Про он и так все понятен. – «Царь» брезгливо махнул рукой в сторону Игги. – Множественный дефект. Полный неудач.

– Конечно-конечно, вы правы, господин доктор тер Борчт, – лопочет ассистент, лихорадочно строча в блокноте.

Мы с Клыком моментально переглядываемся. Имя тер Борчта упоминалось в файлах, которые мы украли из института в Нью-Йорке.

Почуяв, что тер Борчт говорит о нем, Игги огрызается:

– Это мы еще посмотрим, кто здесь «множественный дефект».

– Высокий, черный – в нем ничего особенный нет. – Тер Борчт презрительно оглядывает Клыка.

– Зато одевается хорошо и со вкусом, – парирую я и вижу, как губы Клыка дрогнули в улыбке.

– Унд ты, – тер Борчт снова поворачивается ко мне. – У тебя есть чип с плохой функций. У тебя есть от него сильный головной боль. И твой лидерский способность развит ниже уровень ожиданий.

– А у тебя есть задница, по которой я могу молотить отсюда и до вторника.

Он на секунду прикрывает глаза, и у меня закрадывается отчетливое подозрение, что он с трудом держит себя в руках.

Хоть один талант у меня не подлежит сомнению – доставать всяких негодяев по первое число.

47

Тер Борчт посмотрел на ассистента и коротко скомандовал:

– Надо продолжай допрос. – Потом повернулся ко мне. – Мы собирайт окончательный информаций. Потом мы вас экстерминируй.

– Ой-йой-йой! Боюсь, боюсь. Прямо вся дрожу от ужаса. Держите меня, сейчас упаду! – и я картинно затряслась всем телом.

Он гневно стрельнул в меня глазами.

– Нет, я серьезно дрожу. Ты очень страшный человек.

По правде сказать, дорогой читатель, не могу сказать, что мне надо сильно притворяться. Если в каждой шутке есть доля правды, то в моих словах правды, по меньшей мере, девяносто пять процентов.

– Ты сначал, – рявкает тер Борчт и внезапно тыкает пальцем в Газзи. От неожиданности и от испуга Газзи даже чуть-чуть подпрыгнул. Пытаясь подбодрить, подмигиваю ему и с радостью и гордостью за него вижу, что его по-мальчишечьи узкие плечи гордо выпрямились.

– Какой твой есть особенный способность? – рычит тер Борчт. Карандаш его помощника повис над блокнотом.

На пару секунд Газзи задумывается:

– У меня рентгеновское зрение, – отвечает он. Взгляд его упирается тер Брочту в грудь, туда, где у нормальных людей и даже у большинства мутантов расположено сердце. Газ недоуменно мигает и тут же начинает тревожно оглядываться по сторонам.

На сей раз тер Борчт, очевидно, сильно обеспокоен:

– Это не записывайт, – нахмурившись, раздраженно велит он ассистенту. И тот покорно опускает карандаш, не дописав предложения.

Готовый испепелить Газмана, тер Борчт шипит:

– Твой время ест конченый. Ты ест жалкий неудач эксперимента. Тебя быть помнить, что ты сейчас сказать.

Голубые глаза Газзи сверкают:

– Тогда пусть все помнят, что я послал тебя в задницу и…

– Достаточный! – обрезает его тер Борчт и резко переходит к Надж. – Какие твой отличительный качеств и талант?

Надж покусывает ноготь:

– Ты имеешь в виду еще что-то, помимо крыльев? – Она слегка поводит плечами, и ее прекрасные, кофейного цвета крылья чуть-чуть раскрываются.

Он краснеет, и мне хочется расцеловать ее прямо сейчас в обе щеки.

– Так. Я имей в виду помимо крылья.

– Надо подумать… – Надж постукивает пальцем по подбородку. Секунда – и лицо у нее расцветает. – Я однажды слопала девять сникерсов в один присест. И не блеванула. Это рекорд!

– Едва ли это ест специальный талант, – тер Борчт отмахивается от нее, как от надоедливой мухи.

Надж состроила обиженную мину:

– А ты сам попробуй!

– Я буду сейчас съем девять сникерсы, – говорит Газ точь-в-точь голосом тер Борчта. – И блевануть не буду.

Тер Борчт уставился на него как баран на новые ворота, а я чуть не подавилась от смеха. Когда Газзи меня передразнивает, это совсем не так смешно. Но, когда других, – животики надорвешь.

– Мимикрий. Он имейт способност к мимикрий, – говорит «царь» ассистенту, – так и запишит.

Подойдя к Игги, он надменно пинает его носком ботинка:

– А у тебя работайт ли что-либо в твой организм?

Игги в задумчивости растирает лоб:

– У меня сильно развито чувство смешного. Мой талант – ирония.

Тер Борчт цокает языком:

– Ты ест балласт. Я думай, ты вечный держаться за чью-то рубашка. Чтобы не потеряйся. Так?

– Правильно, но только, если я хочу у них что-нибудь спереть, – честно признается Игги.

– Записат этот признаний. Он ест вор.

Тер Борчт уже стоит перед Клыком и исследует его, как невиданного раньше зверя в зоопарке. Клык прямо смотрит ему в глаза, и, похоже, только мне заметны его напряжение и переполняющая его ярость.

– Ты много не говорит? – тер Борчт медленно обходит его по кругу.

Клык молчит, что только подтверждает его устоявшуюся репутацию.

– Почему ты допускайт лидер быть девчонка? – «царь», очевидно, не может представить себе, что кто-то, кроме него, вообще может быть лидером.

– Потому что она самая сильная духом, – спокойно отвечает ему Клык, и я с гордостью думаю: «Спасибо тебе, дружище».

– Что у тебя ест особенный? За что ты ест достоин спасений?

Уставившись в потолок, Клык притворно раздумывает над вопросом:

– Если помимо хорошего вкуса и умения одеваться, я хорошо играю на гармошке.

Тер Борчт снова подходит ко мне и сверлит меня ледяными глазами:

– Почему ты научил их такой глупый себя вести?

Ничему я их не учила. Они не глупые. Они просто привыкли выживать, несмотря ни на что.

– А почему тебя до сих пор одевает мамаша, пуговицы застегивает и шнурки завязывает? – язвительно отбрехиваюсь я.

Ассистент начинает было деловито записывать в блокнот мой ответ, но в испуге замирает под грозным взглядом своего босса.

«Гениальный» злодей угрожающе делает шаг вплотную ко мне:

– Ест такой поговорк: «Я тебя породил, я тебя и убью». Это не есть поговорк. Это ест правда.

– Я тепер уничтожайт все сникерс в мир! – рявкает Газзи.

Мы все пятеро весело смеемся смерти в лицо. Буквально.

48

– Прокол! – говорю я, чуть только мы опять остались одни. – Прокол у них вышел. Забыли запрограммировать в нас почтение к властям.

– Какие они все идиоты! – босым пальцем ноги Газман чертит круги по полу.

Они ушли. Мы все единодушно чувствуем: наш враг бежал наголову разбитый. В этой битве мы победили. Но мы все равно в плену, и все козырные карты в игре под названием «наша жизнь» все равно в руках у белохалатников.

– Жаль, что Тотал пропал. Я по нему скучаю, – говорит Надж.

Я вздыхаю:

– Если он вообще когда-нибудь существовал.

– Не приснились же нам ястребы… или летучие мыши. Им такого не придумать, – размышляет вслух Надж, и Игги согласно подхватывает:

– И те жуткие туннели Нью-Йоркской подземки.

– А помните толстого, красного Пруита? Им бы и в голову не пришло, что такие директора школы бывают, – вспоминает Газзи своего врага.

– Конечно. Конечно, не приснилось, – на словах я с ними соглашаюсь, но на самом деле я по-прежнему страшно мучаюсь этими вопросами. И стопроцентной уверенности, что они правы, у меня отнюдь нет.

В тот день, после полудня, Ари снова пришел за мной. И даже без кресла-каталки. На сей раз мне позволено идти рядом с ним самой! Ура!

– Я ему не доверяю, – шепчет мне Клык прежде, чем мы уходим. – Держи с ним ухо востро!

– Думаешь, это очередная ловушка? – мне хорошо понятны его сомнения. А вот разделяю ли я их, это еще вопрос.

Мы проходим мимо белохалатников, провожающих нас удивленными взглядами, и я решаюсь спросить его напрямую:

– Ари, что все это значит? Почему нам разрешают эти «маленькие экскурсии»? Заведение ведь сверхсекретное?

Теперь я больше не пристегнута намертво к свинцовому креслу. Когда идешь своими ногами, легче запоминать дорогу. И я примечаю и регистрирую в памяти каждое помещение. Каждый коридор, каждую дверь, каждое окно.

Ари сильно подавлен и тих, по крайней мере, на волверина он теперь не тянет.

– Не знаю. Я и сам не понимаю. Они просто говорят мне: пойди с ней погуляй. Вот и все.

– Выходит, они хотят, чтобы я здесь что-то увидела. Я имею в виду, помимо мозга на палочке и супер-младенцев?

Он пожимает плечами:

– Говорю же, не знаю. Они мне ничего не говорят и не объясняют.

Как раз в этот момент мы проходим двойные двери. Белохалатник торопливо выносит что-то в другую комнату. Двери широко раскрываются, и я успеваю заглянуть внутрь большого зала.

На огромном, во всю стену, видеоэкране – карта мира. Мое птичье зрение мгновенно схватывает сразу миллион деталей.

Если обычный человек видит общую картину и едва замечает подробности, наше мутантское зрение работает совсем иначе. Мы, как птицы, фиксируем и то, и другое. Большая картинка соединяется с малейшими частностями и мелочами. Мы с Ари в молчании проходим вперед, а я продолжаю осмысливать увиденное.

Каждая страна четко очерчена. В каждой стране высвечен один город. Над картой заглавие: ПЛАН «ОДНА ВТОРАЯ». Звучит страшно знакомо. Где-то я с этим уже встречалась.

На всякий случай, без особой надежды на ответ спрашиваю Ари, не знает ли он что-нибудь, что это за план такой. К моему удивлению, он дает четкий и на редкость мрачный ответ:

– Они собираются сократить население земного шара наполовину.

Я практически врастаю в пол, но вовремя спохватываюсь и стараюсь согнать с лица какой-либо серьезный интерес:

– Вот это да! Наполовину? Это что же, три миллиарда людей хотят порешить, что ли? У них, однако, крутые замашки.

В голове у меня не вмещается возможность геноцида такого масштаба. По сравнению с ними Сталин и Гитлер – просто детский сад. Преступный, бандитский, но все равно только детский сад.

Ари равнодушно пожимает плечами. Хочу возмутиться таким бездушием, но потом понимаю: он и сам вот-вот в любой день умрет. Он думает о своей смерти. Она оттеснила мировые проблемы на второй план. Ему трудно от нее отрешиться.

Я замолкаю и продолжаю думать, что же я еще видела на той карте. Внезапно меня как молнией поразило: я ее, эту карту, уже видела. В кино? Во сне? Или… во время приступов моей безумной мигрени, раскалывавших мне пополам череп? Тогда тьма бессвязных образов, картинок, звуков, слов захлестывала мой мозг. И тогда ничто не имело никакого смысла, никак не складывалось и мучило меня своей болезненной навязчивой абсурдностью. Теперь я понимаю: здесь и сейчас я наяву вижу, говорю и делаю то, что тогда казалось бредом.

Тогда, в бреду, я уже пережила нынешнюю реальность.

Думай, Макс. Думай.

Похоже, я полностью ушла в себя. Так что, когда мы поворачиваем за угол, я с размаху в кого-то врезаюсь. Этих «кого-то» двое.

Джеб и Ангел.