Текст книги "Опасность на каждом шагу"

Автор книги: Джеймс Паттерсон

Соавторы: Майкл Ледвидж
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

44

Площадь у собора превратилась в сцену из инопланетного фильма ужасов. В голове крутилась одна мысль: «Этого не может быть. Сейчас я проснусь, и все закончится».

«Опасную зону» заняли полицейские; репортеров туда не пускали, и они толпились прямо за ограждениями. Над толпой возвышались телевизионные фургоны, утыканные исполинскими антеннами. В «зоне прессы» во все стороны разбегались кабели, повсюду сидели репортеры с ноутбуками, светились мониторы. Время от времени мы должны были собирать пресс-конференции и кормить щелкоперов.

Когда я снова направился к автобусу, меня встретил все тот же рев генераторов. В штабе сидел командир Уилл Мэтьюс – он рассказал, что удалось обзвонить всех адвокатов из списка, и теперь оставалось только ждать.

– Самый мучительный этап, – сказал он. – Сидеть и ждать, чем все закончится.

– Слушай, Майк. – Мартелли поднялся с места. По нему нельзя было сказать, что он торчит тут с самого начала. – Ничего личного, но ты хреново выглядишь. Может, тебе сделать перерыв? Эти шутники предупредили, что позвонят через несколько часов. Когда это случится, нам – и заложникам – нужно, чтобы ты был спокоен и собран.

– И правда. Сходи-ка отдохни и перекуси. И возвращайся как огурчик, – поддержал его Уилл Мэтьюс. – Майк, это приказ.

После разговора с дедом и размышлений о Мэйв мне захотелось увидеть ее. Раковый центр находился всего в двадцати кварталах от собора, добраться туда было делом пяти минут.

«Мне нужно съездить в центр, чтобы успокоиться», – понял я.

Я оставил Мартелли свой номер и спрятал значок, выходя наружу. Бесчисленные толпы репортеров, продюсеров, корреспондентов и техников оцепили обе стороны перекрытой Пятой авеню, среди них сновали заполошные фанаты группы «Grateful Dead», продавая билеты на концерт «поднявшегося из могилы» Джерри Гарсии.

Мне пришлось растолкать дородного оператора, спавшего на раскладном стуле перед моей «импалой». Потом я прыгнул в машину и отвалил, сделав по пути две остановки.

Первую – у огромного оживленного заведения под названием «Бургер-джойнт» в вестибюле гостиницы «Меридиан» на Пятьдесят седьмой. Через несколько минут я вышел оттуда с пропитанным жиром бумажным пакетом под мышкой.

Второй раз я остановился у булочной на Девятой и забрал оттуда еще один пакет.

Поворачивая на Парк-авеню, я включил мигалку и сирену. Вся разделительная была увешана пуансеттиями и белыми гирляндами – бесконечная череда цветов и мерцающих огней убегала на север и терялась из виду. Над карусельными дверями сияющих офисных башен и на полированных медных дверях богатых домов висели пышные праздничные венки.

По пути я не мог оторвать глаз от высоких, величественных старых домов – фонари освещали их сквозь серебристые клубы пара, поднимавшегося от шоссе: обшитые сверкающим деревом стены, богатые вывески.

Как раз когда я остановился на светофоре у Шестьдесят первой улицы, швейцар в цилиндре усаживал в «мерседес» с плюшевыми сиденьями бледную, сокрушительно красивую брюнетку в норковой шубе до пят и малышку в красной накидке.

От праздничной красоты, окружавшей меня, куда ни глянь, щемило в груди. Последнее время я буквально разрывался на тысячу кусков и совершенно забыл купить елку.

«Неудивительно, что столько народу сводит счеты с жизнью в канун праздника, – думал я, с визгом трогаясь с места и объезжая „мерседес“, чтобы свернуть за угол. – Рождество создано для того, чтобы люди умилялись прошедшему году, радовались удивительной любви и удаче, которые он принес. Если не радуешься этому празднику, как положено, – это как минимум невежливо. А если у тебя депрессия, – размышлял я, разгоняясь в холодном темном переулке, – если ты болен от тоски – это смертный грех».

45

Когда я вошел в палату, моя любимая Мэйв лежала с закрытыми глазами.

Но нос у нее определенно работал, потому что она улыбнулась, когда я поставил контрабандные пакеты на больничный поднос.

– О нет, – пробормотала она надтреснутым голосом. – Только не говори, что ты…

Я взял пластиковый стаканчик с водой и заставил ее отхлебнуть. Мэйв села, от боли у нее на глазах выступили слезы. И у меня тоже.

– Я чувствую запах чизбургеров, – очень серьезно произнесла она. – Если это сон и ты меня разбудишь, пеняй на себя.

– Это не сон, мой ангел, – прошептал я ей на ухо и осторожно пристроился рядом с ней. – Тебе с двойным луком или с двойным луком?

Хотя Мэйв одолела только половину бургера, щеки у нее порозовели. Она отодвинула упаковку с едой.

– Помнишь наши ночные объедаловки?

Я улыбнулся. В самом начале знакомства мы оба работали с четырех до полуночи. Сначала мы ходили по барам, но это быстро наскучило, и скоро мы освоили маршрут «видеомагазин – круглосуточный супермаркет», где затаривались старыми фильмами и «здоровой пищей» вроде куриных крылышек, пиццы и сырных палочек. У нас было одно правило: выбирай все, что хочешь, лишь бы еду можно было приготовить в микроволновке и съесть во время кино.

Боже мой, все-таки это были золотые времена. Иногда после еды мы подолгу засиживались, разговаривали и мечтали о том, чтобы эта ночь не кончалась… пока птицы не начинали щебетать за окном спальни.

– А помнишь, сколько работы я тебе подкидывал?

Мэйв работала тогда в травмпункте медицинского центра Джейкоби в Бронксе – совсем рядом с участком 4–9, где я начинал карьеру.

Во время обхода я буквально похищал с улицы людей и приводил их в приемную, только чтобы увидеть ее.

– Помнишь, как ты приволок к нам беззубого толстого бомжа, а он полез к тебе обниматься? – Мэйв с трудом рассмеялась. – Что он тогда сказал? «Ты не такой, как все эти гондоны, чувак. Тебе не плевать на нас».

– Нет, – покачал я головой и тоже засмеялся. – Он сказал: «Чувак, ты самый клевый белый придурок в мире».

Внезапно ее смех оборвался, глаза закрылись. Вот так вот просто. Наверное, до моего прихода ей что-то дали, и теперь она провалилась в сон.

Я нежно сжал руку Мэйв, а затем тихонько поднялся с кровати, убрал упаковки и подоткнул ей одеяло.

Потом я немного постоял на коленях у кровати жены, наблюдая, как тихо поднимается и опускается ее грудь. Странно, но впервые за все это время я не злился ни на этот мир, ни на Бога. Просто я любил ее и всегда буду любить. Вытерев слезы о рукав, я склонился к Мэйв и прошептал ей на ухо:

– Ты навсегда изменила мою жизнь.

46

Отъезжая от больницы, я позвонил Полу Мартелли.

– Пока ничего, – ответил он. – Можешь не торопиться. Похитители никуда не денутся. Твой номер у меня есть.

– Нед Мэйсон там?

– Ходит где-то рядом. Мы тебя прикрываем, Майк.

Я последовал совету Мартелли: развернулся и поехал по Шестьдесят шестой. Пора было навестить детей.

Пока я был в больнице с Мэйв, пошел слабый снег. Белый налет на коричневых стенах и тоннелях Центрального парка был похож на аккуратную россыпь сахарной пудры на пряничном домике.

Проклятый город! От этой навязчивой рождественской романтики в духе литографий «Карье и Ива» сердце готово было разбиться на мелкие кусочки.

Мне отчаянно хотелось налететь на какого-нибудь грабителя за работой.

Я включил радио. На полицейской волне играли «Серебряные колокольчики». Когда заиграл мягкий, нежный припев «Динь-динь, послушай, как они звонят», я чуть не разрядил в магнитолу обойму своего «глока» и яростно впечатал кнопку переключения станции. Там только начиналась «Дорога в ад». Так-то лучше. Новая песня моей жизни! Я до отказа выкрутил громкость и рванул домой.

Детей я услышал еще на площадке, выходя из лифта. Плохой знак. Я повернул дверную ручку.

Джулиана сидела на полу спиной ко мне и хихикала в телефонную трубку. Я ласково погладил ее по голове, выдернул шнур из розетки и скомандовал:

– В койку!

Следующая остановка была в спальне девочек, откуда доносились раскаты песни Мерседес Фреер. Джейн показывала Крисси и Шоне новый танец. Так бы и облапил их всех, будто медведь, – как же мило они плясали, – но я вспомнил строжайший запрет, наложенный Мэйв на творчество Мерседес Фреер.

Когда я выключил радио, три хрустальных вскрика огласили комнату. Потом девчонки поняли, что я видел, как они танцевали, покраснели и захихикали.

– Так-так! Я и не знал, что Мерседес Фреер дает концерты у нас дома. Андерхиллы, наверное, вне себя от счастья. Я так понимаю, что и работу свою вы не сделали, да?

Джейн протестующе открыла рот, но потом опустила голову.

– Прости, пап.

– Правильный ответ, Джейн, – сказал я. – Неудивительно, что у тебя такие хорошие оценки в школе. Пойдем. Сейчас будут еще аресты.

В гостиной Рикки, Эдди и Трент развалились перед орущим телевизором: по каналу Си-эн-эн шел непрерывный репортаж о захвате церкви. На экране красовался слоган: «Святой Патрик: обратный отсчет». Я снова припомнил указы Мэйв: смотреть разрешалось только И-эс-пи-эн, кулинарный канал, иногда Ти-эл-си и канал мультиков, ну и некоммерческие каналы.

Парни подпрыгнули чуть не до потолка, когда я обрушился на диван между ними.

– Собираем материалы для домашки? – сурово спросил я.

Трент наконец отнял от лица ладошки.

– Мы тебя видели! – закричал он. – По телику! По всем каналам!

– Все равно ты задержан! – не унимался я.

Старший, Брайан, был так занят компьютерной игрой, что даже не заметил, как я вошел. Отец, на которого не обращают внимания, переплюнет в коварстве любого ниндзю. Я выключил приставку как раз в тот момент, когда Барри Бондс наносил мощнейший удар по мячу.

– Эй! – зло крикнул сын, поднимая глаза. – Папа?.. Папа!

– Брайан?.. Брайан! – передразнил я.

– А я тут… э…

– Собирался отдать себя на милость правосудия? – помог я ему.

– Прости, пап. Я все сделаю… незамедлительно.

Выходя в коридор, я чуть не сбил с ног Мэри Кэтрин.

– Мистер Беннетт. То есть Майк. Простите меня, пожалуйста! – выпалила она. – Я собиралась их уложить, но Бриджит попросила помочь. Она сказала…

– Дай угадаю, – перебил я. – Она сказала, что у нее горит домашнее задание по труду и ИЗО.

– Откуда вы знаете?

– Забыл тебя предупредить: у Бриджит патологическая страсть к труду и ИЗО. Мы уже несколько лет пытаемся отвадить ее от клея, бус и блесток, но ничего не выходит. Дай ей волю, и она уничтожит Землю ради своей ненасытной страсти к брелочкам, браслетикам и прочим поделкам. Я столько раз приходил на работу, перемазанный блестящей краской, что ребята в отделе решили, будто я играю глэм-рок. Сегодня она поняла, что ты новичок, и воспользовалась этим. По выходным никаких ИЗО!

– Я не знала, – оправдывалась Мэри Кэтрин. – Кажется, я не справляюсь.

– Боже милосердный! – ответил я. – Ты все еще в этом доме и осталась в живых? Тебя без разговоров можно брать в отряд «морских котиков».

47

Приняв у Мэри Кэтрин командование и приказав ей отправляться на боковую, я зашел на кухню и обнаружил там священника.

Сидя на корточках, седовласый старец в черных одеяниях держал наготове паровой утюг и ждал, пока семилетняя Бриджит нанесет последние штрихи на бело-розового пони из бусинок, стоявшего на кухонной тумбе.

– Разрази меня гром, если это не святой отец Шеймлес…[8]8
  От Shameless (англ.) – бессовестный.


[Закрыть] то есть Шеймус! – воскликнул я.

Хэллоуин тут ни при чем. Дедушка Шеймус и правда был священником. После смерти жены он продал забегаловку в Адской кухне,[9]9
  Адская кухня – район Нью-Йорка, пользующийся дурной репутацией.


[Закрыть] которой заправлял целых тридцать лет, и надел сутану. К счастью для него, в тот момент требования для приема в святые отцы были низки, как никогда, и его приняли. «Экспресс из ада прямо в рай», – как он любил говорить.

Теперь он жил в приходе Имени Божьего в соседнем квартале, и если не занимался приходскими делами (с которыми, кстати, прекрасно справлялся), то совал нос в мои. Видите ли, Шеймус задался целью не просто избаловать моих детишек. Если в течение дня деду не удавалось с присущей ему дьявольской хитростью устроить на пару с ними какую-нибудь выходку, этот день считался прожитым зря. И сан не помеха.

Когда Бриджит увидела меня в дверях, у нее, кажется, даже веснушки побледнели.

– Спокойнойночипапаяидуспатьлюблютебя! – Она умудрилась увернуться от моих лап, соскочила со стула и пулей вылетела из кухни. Фиона, ухватив Сокки под мышку, рванула за сестрой.

– У вас плохо с памятью, монсеньор? Забыли, что такое часы? Или запамятовали, что им завтра в школу?

– Ты только посмотри на этого гордого скакуна, – невозмутимо ответил Шеймус, водя утюгом над скульптурой, чтобы расплавить пластиковые бусины. По размеру она была почти с настоящую лошадь. Жаль только, что в квартире не было для нее стойла. – Девочка – настоящий художник, – продолжал дед. – Правильно говорят: талант одними книжками не разбудишь.

– Спасибо за вклад в копилку мудрости, Шеймус, но если дети не будут соблюдать режим и высыпаться, мы все обречены.

Шеймус выдернул утюг из розетки, с грохотом поставил его на разделочную доску и нахмурился.

– Если уж на то пошло, то зачем приглашать в дом неопытную няньку? – спросил он. – Эта Мэри Кэтрин говорит, что приехала из Типперари. А там, знаешь, кто только не водится. Им ветром с Северной Атлантики мозги набок сдувает. Если хочешь знать мое мнение, мне не нравится ни она, ни вся эта ситуация. Молодая незамужняя девушка под одной крышей с женатым мужчиной.

Ну вот и все. Я сорвался и схватил пластикового пони. Шеймус пригнулся, конь пролетел над ним и сшиб с холодильника список «работы» для детей.

– И кому передать твою жалобу, дед?! – заорал я. – Жене, которая одной ногой стоит в могиле, или тридцати трем заложникам, которых держат под дулом в соборе?

Шеймус обошел тумбу и положил руку мне на плечо.

– Я просто думал, что ты позовешь на помощь меня, – сказал он самым усталым и самым печальным голосом из своего богатого арсенала.

Теперь я все понял. Вот почему он проедал мне плешь этой Мэри Кэтрин. Старику показалось, что ему нашли замену и вырезали из семейной фотографии.

– Шеймус! – сказал я. – Будь у меня хоть двадцать нянек, мы все равно без тебя не справимся. Ты же знаешь. Здесь для тебя всегда найдется место. Я хочу, чтобы ты помогал нам. Но для этого тебе придется подружиться с Мэри Кэтрин. Сможешь?

Шеймус поджал губы, что-то прикидывая.

– Я постараюсь… – наконец проскрипел он и испустил трагический, душераздирающий вздох.

Я прошел к холодильнику и прикрепил список на место. Подняв несчастного пони, я заметил, что у него отвалился хвост.

– Включи-ка утюг, Шеймус, – попросил я, быстро возвращая животное на тумбу. – Если мы его не починим, Бриджит нас зарежет.

48

Вернувшись к бедламу, который творился вокруг собора Святого Патрика, я заметил рядом с трейлером полицейского департамента еще два, принадлежавших отделу спасения заложников – подразделению ФБР. Скопление автобусов и грузовиков напоминало огромный пикник на стоянке – казалось, из них вот-вот повалит народ со снедью.

Пикник на адской стоянке.

Я перекинулся парой слов с Уиллом Мэтьюсом и другими переговорщиками. Новостей из собора по-прежнему не было. Джек молчал.

В общем, я налил себе очередную – двадцатую? – чашку кофе и сел за стол. Ненавижу ожидание и беспомощность. Это одна из причин, по которым я ушел из команды переговорщиков. В убойном отделе у следователя нет ни одной свободной секунды – сотни дел ждут твоего решения, можно рассмотреть факты с разных сторон, растратить избыток нервной энергии…

Я резко выпрямился в кресле. Вообще-то в этом деле имелась одна зацепка, которую я мог раскрутить, чтобы не томиться бездельем. К тому же была вероятность накопать что-нибудь полезное.

Уилл Мэтьюс сидел в глубине штаба, потягивая из стаканчика минералку.

– Командир! – обратился я к нему. – Помните мои соображения насчет Кэролайн Хопкинс? По поводу так называемого несчастного случая. «Арена» – ресторан, где это случилось, – в трех кварталах отсюда. Может, мне съездить туда, поговорить с поварами?

Шеф потер глаза и кивнул:

– Ладно. Даю двадцать минут – иди разнюхивай, если хочешь. Потом возвращайся.

Я похлопал по карману:

– Телефон у меня. К тому же меня прикрывают.

Трагедия, недавно разыгравшаяся в ресторане, и осада собора по соседству, видимо, подпортили аппетит богатым и знаменитым – в «Арене» практически никого не было. Бело-сине-красные ковры на лестнице складывались в подобие французского флага. По обе стороны от прохода стояли старинные ящики из-под шампанского, увенчанные высоченными пирамидами из яблок и лимонов.

При других обстоятельствах я, может, полюбовался бы на это пышное убранство, но сейчас оно только раздражало. К тому же после чудовищного напряжения последних часов я мгновенно вышел из себя при виде долговязого метрдотеля, который прямо-таки излучал высокомерие, встречая посетителей.

Темнокожий кудрявый француз оторвался от книги бронирования размером с добрую инкунабулу, заметил меня и тут же скорчил такую мину, будто только что съел тухлую улитку.

– Кухня закрыта, – фыркнул он и вернулся к записям.

Я захлопнул книгу и шлепнул на нее свой значок, наслаждаясь выражением испуга на его лице.

– Нет, – сказал я. – Думаю, все-таки открыта.

Когда я заявил, что расследую несчастный случай с первой леди, метрдотель сразу сунул мне визитную карточку:

– Всеми юридическими вопросами занимаются «Гилберт, Девитт и Рейби». Обратитесь к ним.

– Полезные сведения, – парировал я и вернул визитку, чуть не оцарапав ею величественный нос француза. – Но я не страховой агент, а следователь отдела по расследованию убийств. Сейчас я неофициально побеседую с тобой или кухонным персоналом. Но если ты против, то я позвоню своему начальнику, и тогда разговор будет официальным. В этом случае всех свидетелей вызовут в отделение и, конечно же, проверят все документы, включая миграционные карты. Я теперь припоминаю, что департамент юстиции тоже интересовался этим делом. Названия «ФБР» и «налоговое управление» тебе о чем-нибудь говорят? Ты готов предъявить чеки из «Арены» об уплате налогов за последние пять лет, не говоря уже о своих собственных?

Выражение лица метрдотеля преобразилось, как по волшебству. Кто бы мог подумать, что суровые галльские черты способны сложиться в такую теплую улыбку?..

– Меня зовут Анри, – представился он и поклонился. – Прошу вас, господин детектив, скажите, чем я могу быть полезен следствию?

49

Я сказал, что хочу допросить кухонный персонал; mon ami[10]10
  Мой друг (фр.).


[Закрыть] Анри охотно проводил меня через вертящиеся синие двери «Тиффани» на кухню и перевел мой вопрос шеф-повару. Тот выглядел как старший брат метрдотеля, только низенький и толстенький. Вопросы его явно возмутили: да, он лично следил за приготовлением блюд для первой леди и ни за что на свете – сама мысль об этом выводила его из себя – не добавил бы в фуа-гра арахисовое масло.

Единственное объяснение, которое он смог придумать, – возможно, кто-то из помощников повара в суматохе и толчее пролил масло на блюдо, но даже это казалось шефу невероятным. Под конец своей тирады коротышка выпалил что-то по-французски, смел пару кастрюль со стальной тумбы и выскочил из кухни. Кажется, я расслышал «американец» и «сникерс».

– Что он сказал? – спросил я Анри. Тот покраснел.

– Господин шеф-повар предположил, что, возможно, первая леди перед едой перекусывала… шоколадными батончиками.

«Вот тебе и укрепление франко-американских отношений», – подумал я.

– Со дня инцидента кто-нибудь увольнялся из ресторана?

Анри постучал пальцем по бледным губам:

– Да… я теперь вспоминаю. Один из помощников, кажется, его звали Пабло, перестал появляться на работе через день после этого ужасного случая.

– Ты помнишь его фамилию? Адрес? Анкета сохранилась?

Анри поморщился, и печальное, болезненное, почти виноватое выражение исказило его черты.

– Вы до этого говорили об официальном и неофициальном разговоре. Так вот, Пабло наняли… неофициально. Он не подавал заявление и не заполнял анкету. Когда он пропал, никто и не заметил – в нашем ресторане помощники повара меняются чуть ли не каждый день, как и везде.

– Надо полагать.

– Подождите! – воскликнул Анри. – Может быть, он оставил вещи в шкафчике. Хотите, спустимся и обыщем его?

Я не возражал. В старом шкафчике Пабло мы обнаружили две вещи: пару грязных кроссовок и мятое расписание поездов ветки метро «Норт-Хадсон».

«Тайна грязных кроссовок», – подумал я. Достойно статьи в энциклопедии Брауна. Очередной тупик – по крайней мере тогда мне так показалось. Я сунул вещи помощника в пакет, который я нашел под шкафчиком. Может быть, Пабло оставил «пальчики». Хотя скорее всего он уже вернулся в Центральную Америку.

В общем, зацепка оказалась никудышная – но все-таки это лучше, чем совсем никакой. Я поднял пакет с «уликами».

– Ну что, детектив, у вас появилась версия? – спросил Анри с неподдельным интересом.

Я с грохотом захлопнул шкафчик.

– У меня почти никогда не бывает версий, Хэнк.