Текст книги "Верный меч (ЛП)"

Автор книги: Джеймс Эйтчесон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)

– Это двое последних? – крикнул Обер с палубы. Гребцы уже занимали свои места на деревянных рундуках, которые они использовали как скамьи.

– Они, – сказал виконт.

Капитан достал длинный трап и перебросил его с борта на берег.

– Мадам, – галантно произнес он. – Добро пожаловать на борт.

Не успел он договорить, как прозвучал новый зов рога со стороны города: один короткий звук и сразу другой, долгий и низкий.

– Милорд, – сказал один из рыцарей Мале. Конь под ним беспокойно рыл землю, его товарищи смотрели обеспокоенно. – Нам нельзя медлить.

– Нет, – ответил Мале. – Нельзя.

Он быстро поднялся в седло своей лошади с черной гривой и хвостом.

– Береги себя, – крикнула ему Элис, когда он поднимался от берега. – Пожалуйста, береги себя. – она бросилась к борту; на этот раз он протянул ей руку, и она схватила ее. Казалось, она успокоилась, потому что уже не плакала.

– Постараюсь, – сказал Мале, глядя снизу на жену и Беатрис. – Храни вас Бог. Он забрал руку, взял поводья и ударил лошадь по бокам. Та пошла быстрой рысью. – Прощайте.

Он махнул рукой своим людям, затем пришпорил лошадь и галопом промчался мимо едущих навстречу Уэйса и Эдо. Он ни разу не оглянулся.

– Враг приближается, – заметил Обер. – Нам пора отчаливать, если мы вообще хотим отсюда выбраться.

Капитан был прав. Я опять слышал толпу, наполняющую воздух своими боевыми криками, казалось, теперь голоса звучат ближе.

Уэйс и Эдо остановились и быстро спешились. Оба выглядели еще помятыми со сна, их веки были припухшими, побриться они не успели, и щетина покрывала их щеки. Они, вероятно, спали, как и я, когда их разбудил гонец. Еще не рассвело, серую гладь реки нарушала только частая рябь все усиливающегося дождя.

– Мы вас ждали, – священник был излишне резок, учитывая, что мы сами прибыли совсем недавно.

– Мы столкнулись с толпой вооруженных горожан на мосту, – сказал Эдо, снимая седельную сумку. – Весь город восстал. Вы не поверите.

– Мы видели, – сказал я. – Нам пришлось пробиваться сюда силой из дома виконта.

Четыре мальчика, которых я до этого принимал за матросов, взяли поводья наших лошадей, и я узнал одного из них – помощника конюха из замка.

– Погоди, – сказал Уэйс, видя, как один из них принимает поводья его лошади. – Ты что это делаешь?

– Виконт велел забрать лошадей в замок, – ответил мальчик. На самом деле, он выглядел почти как мужчина: рослый, лет пятнадцати-шестнадцати, только голос еще писклявый.

– Все в порядке, – вмешался Гилфорд. – Это люди лорда Ричарда.

Несколько мгновений Уэйс смотрел на них с сомнением. Я понимал его: я сам никогда бы не доверил Ролло не знамо кому. Но он понимал, что выбора у нас не было: мы не могли затащить лошадей на корабль.

– Бери, – сказал он мальчику. – Но будь с ним осторожен. Он не любит чужих, он обязательно укусит тебя, если дашь ему такой шанс.

Мальчик кивнул, немного неуверенно, и взобрался в седло Уэйса. Конь фыркнул, затоптался на месте, но мальчик натянул поводья и сдержал его.

Уэйс подождал, пока тот не усядется покрепче, и отпустил уздечку.

– Береги его, – сказал он строго. – Отвечаешь за него своей шкурой.

Крик капитана привлек наше внимание, и мы поднялись по сходням вслед за священником и обеими леди. Обер с палубы махал руками в сторону корабля: тем, кто отвязывал швартовочные концы и торопился вернуться на свои места, и тем, кто баграми отталкивался от пристани. По оба борта тридцать гребцов уже вставляли весла в уключины; наконец тридцать лопастей вспенили воду, поднимая волны. Они гребли назад, чтобы нос корабля отошел от берега; потом капитан начал бить в барабан, весла с левого борта поднялись в воздух, а по правой стороне продолжали работу, равномерно опускаясь в мутную воду.

Четыре конюха почти скрылись из виду, направляясь в сторону замка. Позади нас, на мосту в конце набережной туман начал таять, и сквозь него я видел тени людей, бегущих к нам, как призраки во мраке, с копьями и топорами.

– Посмотрите туда, – пробормотал я рыцарям.

Их были десятки, может быть, даже сотни, свет их факелов скользил по спокойным водам реки. Я снова почувствовал зуд в ладонях и мечтал попросить Обера вернуться, хотя знал, что не сделаю этого. Над крышами домов между замком и собором поднимался черный дым с проблесками пламени; я слышал, или думал, что слышу, голоса, разносимые ветром: «За Нормандию! За короля Гийома!».

Гилфорд склонил голову. Его губы шевелились в молитве, и я спросил себя, что он чувствует? Он был человеком Мале, и служил ему довольно долго, насколько я знал, но, даже если у него не было особой симпатии к мятежникам и Эдгару, все-таки они были его соотечественниками. Молился ли он за них или за своего господина?

– Шевелись, сукины дети, – кричал Обер, терзая барабан. – Шевелись, если хотите получить свои деньги.

Гребцы вошли в ритм, и корабль рванулся вперед, рассекая воды со скоростью меча. С каждым ударом весел пристань, склады, весь город отступал все дальше в туман. Где-то по улицам города ехал Мале со своим отрядом. Теперь от него зависела оборона Эофервика.

Высоко над нами проплыл замок с его высокой башней и частоколом, а мы стояли у борта, не говоря ни слова, просто наблюдая, как он становится все меньше и меньше, пока река не повернула к югу и даже самые высокие здания не исчезли из виду. Постепенно крики и гром боя растворились в тишине. Остался только звук барабана и плеск весел; наконец мы были одни.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Заросшие камышом берега скользили мимо в вечерних сумерках. Длинные ветки ивы покачивались на ветру, почти голые, с редкими каплями маленьких желтых сережек: крошечные точки среди мрака. Первые признаки весны.

Тихая река, спокойная в своем течении, плавно изгибалась по равнинной местности. Утиная флотилия продрейфовала вдоль нашего левого борта, внимательно рассматривая нас глазами-бусинками, когда мы поравнялись с ними. Не было слышно ничего, кроме мягкого плеска весел о тягучую воду. Как отличался этот сонный покой от угрозы наводненных людьми улиц города; трудно было поверить, что мы еще утром находились в центре сражения. Но наступала новая ночь, и темные облака висели низко над землей, готовые пролиться дождем в любой момент.

Обер рядом со мной налег на румпель, потому что река изгибалась на запад в сторону последнего света дня, и из-под высокого носа «Дракона» разошлась по поверхности воды широкая дуга. По правому берегу в поле зрения появилась деревня – всего два столба дыма, но когда мы подплыли поближе, я смог разглядеть костер, а затем стайку халуп, теснившихся вокруг длинного деревянного дома под соломенной крышей – низкая прямоугольная тень на фоне серого неба. Интересно, кто там жил: был ли это один из немногих английских танов, сумевших сохранить свою землю при короле Гийоме, или – что более вероятно – новый нормандский господин.

– Драх, – сказал Обер, мягко шевеля румпелем. – Отсюда река течет на юго-восток до самого Хамбре.

С другого конца корабля донесся смех, там Эдо и Уэйс играли в кости с тремя дружинниками Мале. Они казались неплохими людьми; хотя я мало говорил с ними, но я не сомневался, что все они – люди меча, надо было только проверить, насколько толковые.

Я попытался присоединиться к ним днем, но вскоре обнаружил, что мои мысли блуждают и путаются. Произошло так много и за такое короткое время, мне надо было как следует все обдумать. Мы покинули Эофервик в такой спешке, что я до сих пор не понял, как попал сюда, и почему Мале выбрал именно меня для этой задачи.

Впереди река резко поворачивала влево, так резко, что, казалось, воды текут вспять. Обер крикнул своим гребцам, и те, что сидели на левой стороне подняли весла в воздух, получив недолгий отдых, в то время как те, что сидели справа, ускорили ритм. Корабль рванулся вперед, плавно следуя широкому изгибу, и когда русло выпрямилось, ритм гребцов замедлился, и весла по левому борту опустились в воду.

На отмели зашуршали камыши, и я мельком увидел движение теней на правом берегу. Я посмотрен вверх на луну в облаке молочно-белого света, просачивающегося сквозь низкие облака. С утра было ветрено, но к концу дня ветер стих, и теперь свернутый черно-желтый парус лежал рядом с мачтой. Но после недавних дождей течение было сильным, так что мы двигались достаточно быстро.

– Значит, ты из Динана? – спросил капитан судна, и я был застигнут врасплох не внезапностью вопроса, а тем, что он был задан на бретонском языке. В последнее время я так привык говорить по-французски, что звучание родной речи казалось почти чуждым.

– Верно, – ответил я. Должно быть, Мале сообщил ему мое имя. – Ты тоже из Бретани?

Конечно, то, что он говорил на моем языке, не означало, что он бретонец – до сих пор я не замечал никаких следов акцента. Слова снова стали знакомыми, как только слетели с моего языка. Знание подобно морскому отливу: оно никогда не исчезает совсем, просто отступает, в ожидании часа, когда придет пора вернуться с приливом.

– Из Алефа, – сказал он. – Недалеко от вас.

Я никогда не был в этом городе, но слышал о нем: порт в нескольких милях ниже по течению реки, впадающей в Узкое море.

– Давненько я там не был, – продолжал он. – И там и в Динане, если на то пошло. Со времен осады.

При упоминании об осаде, я почувствовал пустоту в груди. Этой истории было пять лет, и я знал о ней задолго до сегодняшнего дня. Я слышал, что Конрад, граф Бретонский, отказался присягнуть на верность герцогу Нормандии; что герцог Гийом вторгся тем же летом и загнал Конрада в его замок в Динане; что замок был осажден и разрушен до основания. Но никогда я еще не говорил с человеком, который видел все собственными глазами.

– Ты был там?

– Я служил рулевым на корабле Конрада. После осады я оставил службу у него и перешел к Мале.

– Как это было?

– Дома разграбили и сожгли, полгорода было стерто с лица земли. – сказал Обер, глядя в туман пустыми глазами. – Женщин насиловали, мужчин и детей убивали на пороге их дома. Запах смерти стоял повсюду: в замке, на улицах, во дворах. Ты не видел ничего подобного.

– Я был при Гастингсе, – сказал я с внезапной обидой. – Я видел, как тысячи людей погибли в один день от мечей и копий. Ты думаешь, я не знаю, что такое бойня?

В моих ушах снова зазвенели крики товарищей. Я видел, как кровь стекает по склону холма, и после целого дня битвы уже было неважно, кровь ли это друзей или врагов.

Капитан отвернулся.

– Ты живешь мечом, – сказал он. – Это совсем другое.

Меня охватило чувство вины, потому что я не хотел быть грубым с ним. Он видел слишком много для человека – любого человека, чья жизнь не была подобна моей.

– Он должен был сдаться раньше, – сказал я.

В те дни Гийом Нормандский имел репутацию жестокого военачальника, преданного друзьям, но беспощадного к тем, кого считал врагами. Со стороны Конрада было глупо бросать ему вызов.

Обер покачал головой.

– Эта война лишила его разума, – сказал он. – Несколько дней он даже не выходил из своих покоев. Он ни с кем не хотел говорить и вряд ли что-то ел, хотя пил, как лошадь. – капитан сплюнул за борт в реку. – Когда он наконец пришел в себя, для города было слишком поздно.

Я вздохнул. Даже когда я впервые услышал эту новость, я был зол не на норманнов – в конце концов, как можно жить без войн – а на нашего собственного графа, за измену своему народу, за приглашение врага в Динан.

– И все же, вода приходит и уходит, – сказал Обер. – Пять лет – это большой срок. И сейчас все мы на одной стороне, да?

– Да, – спокойно ответил я.

Конрад был мертв – уже достаточно давно – и вражда между нормандцами и бретонцами похоронена надолго.

Капля дождя ударила меня по щеке, тяжелая и холодная. Последний свет дня почти выцвел, и я уже чувствовал ночной холод, поднимавшийся к бортам корабля вместе с густой пеленой речного тумана. Капли застучали чаще, и я поднял капюшон плаща, чтобы защититься от них. Палуба расцвела темными пятнышками.

– Когда мы остановимся на ночь? – спросил я.

– Если сможем, будем плыть до рассвета. Или пока светит луна, и мы можем видеть реку. Если повезет, мы как раз на рассвете достигнем Хамбре. Река здесь широкая и достаточно глубокая, не так много илистых отмелей, чтобы чего-то опасаться. Кроме того, я много раз проходил эту реку в прошлом году. Я знаю ее, как собственную жену. – он широко улыбнулся, и я увидел, что у него не хватает нескольких передних зубов.

Я попытался улыбнуться в ответ, хотя, честно говоря, не чувствовал никакой радости.

– Быстрее! – Обер рявкнул на своих гребцов, потому что они снизили темп, пока мы с ним разговаривали. Он снова поднял барабан и начал бить в него, задавая нужный ритм. – Хватит спать, чертовы ублюдки. Быстрее!

Я посмотрел на Гилфорда, подошедшего ко мне и севшего рядом на какой-то мешок.

– Как себя чувствуют леди? – спросил я его, поглядывая в сторону кормы, где Элис с дочерью стояли, глядя на текучие воды.

– Как и можно было ожидать, – сказал капеллан, его тон несколько смягчился. – Молятся за безопасность виконта.

Он достал из-под плаща маленький хлебец и разломил его надвое – несколько сухих крошек упало на деревянный настил – затем предложил мне половину. Я с благодарностью принял ее и откусил, ощущая на зубах грубые примеси. Песчинка царапала десны, я языком передвинул ее вперед, чтобы вынуть и стряхнуть за борт.

– Как долго ты служишь ему? – спросил я.

– Много лет, – Гилфорд наморщил лоб. – Тринадцать или четырнадцать, или даже больше, я давно потерял счет. С тех пор, как он впервые приехал из Нормандии.

– Хочешь сказать, что он жил в Англии до вторжения?

Конечно, я помнил, как Уэйс рассказывал об английской матери Мале, но я так же знал, что он дрался при Гастингсе, и потому решил, что лорд Гийом прибыл в Англию вместе с нами.

Гилфорд набил полный рот и жевал, кивая.

Меня весь день мучил один вопрос, сейчас было самое подходящее время, чтобы задать его. Я понизил голос:

– Что имел ввиду Эдгар, когда сказал, что Мале раньше был другом Гарольда Годвинсона? – капеллан побледнел и оглянулся. – Так это правда? – спросил я, нахмурившись. – Он знал узурпатора?

Мале был достаточно осторожен, чтобы хранить это втайне. Хотя и сейчас находилось люди и среди англичан и среди норманнов, которые с готовностью признавали, что были близки с человеком, укравшим корону. И, несмотря на это, они были в милости у короля.

– Да, он знал его, – сказал Гилфорд серьезно. – Уже в то время, когда я поступил на службу к виконту, они хорошо знали друг друга. Они часто охотились вместе; я помню, однажды летом он даже сопровождал Гарольда в паломничество в Рим. – он замолчал, лицо снова приняло обеспокоенное выражение. – Но их дружба подошла к концу три года назад. Много лет Мале ездил туда и обратно из Гравилля в свои английские поместья. Но когда король Эдуард умер, а Гарольд принял корону, он вернулся в Нормандию, чтобы присоединиться ко вторжению.

Я задавался вопросом, почему два таких близких друга так быстро стали врагами?

– Почему Мале отошел от Гарольда?

– Признаюсь, было много случаев, когда я не мог понять ход мыслей моего господина, – сказал капеллан. – И это один из них. Наверняка он был против захвата Гарольдом короны, потому что считал его поступок вероломным и беззаконным. Ведь все это произошло после того, как Гарольд поклялся быть верным вассалом герцога Гийома. Но еще раньше их дружба пошла на убыль. Я помню, они много раз встречались в те годы, и каждый раз я замечал рост разочарования или даже обиды в манерах моего господина. Я до сих пор не знаю, что же произошло между ними, что вызвало такую неприязнь.

– Ты поехал с ним, когда он вернулся?

– В Нормандию? – спросил Гилфорд, словно мой вопрос был полным абсурдом, и меня поразил его тон. – Нет, я остался помогать в управлении его имениями на этой стороне моря.

– Значит, узурпатор не конфисковал их?

– Нет, – сказал капеллан. – Думаю, даже тогда Гарольд надеялся, что они смогут договориться, но для моего господина было слишком поздно. Казалось, в его голосе прозвучало сожаление. – Дружба была разрушена и не могла быть восстановлена.

Я молчал. Гарольд был обманщик, клятвопреступник и христопродавец; у него не было прав на трон Англии. Но даже тогда я не мог не думать: как трудно, должно быть, было Мале отвергнуть столько лет дружбы.

– Он хороший господин, – сказал Гилфорд, оглядываясь на корму, и мне показалось, что он вспоминает Эофервик, оставшийся далеко позади.

С носовой палубы донесся громкий стон; Эдо обхватил голову руками, все остальные смеялись.

Уэйс положил руки на груду камешков, лежавших в центре круга, и потащил их к себе.

– Лучше порадуйся, что мы играем не на серебро, – сказал он, сочувственно похлопав Эдо по плечу.

Женщины на мгновение повернули головы, а затем снова отвернулись к реке. Я немного поговорил с ними днем, заботясь, чтобы у них было достаточно плащей и одеял, чтобы не мерзнуть. Два раза я приносил им еду и вино, хотя они не казались голодными.

Я повернулся к Гилфорду.

– Мятежники не возьмут Эофервик, – сказал я.

Я пытался говорить уверенно, хотя в душе не чувствовал убежденности – не из-за армии под стенами города, а из-за горожан в его пределах. Я не сомневался в способностях Мале, но я не верил, что семисот человек достаточно, чтобы защитить город от внешних и внутренних врагов.

– Мятеж, это только начало, – ответил Гилфорд. – Даже если их и отгонят, летом к нам явятся датчане, и только Бог ведает, что будет потом.

– Если датчане вообще явятся, – заметил я.

– Они придут, – сказал священник.

Он встретился со мной взглядом, и я увидел, каким постаревшим он выглядит, какие у него усталые глаза. Это не была усталость долгого дня, казалось, она коренится у него глубоко в душе.

– Помолись со мной, Танкред, – сказал он.

Он опустился на колени на доски палубы, сложил ладони вместе и закрыл глаза. Я сделал то же самое, и когда он нараспев произнес первые слова Pater Noster,[13]13
  Отче Наш (лат.)


[Закрыть] я присоединился к нему, произнося формулу, за многие годы ставшую частью меня самого: Pater Noster, qui es in caelis, sancti ficetur no mentuum…

Пока слова молитвы текли с языка, мой ум блуждал, я начал думать о предстоящей поездке, о благополучной доставке женщин в Лондон и нашей следующей задаче. Что за письмо вез капеллан и почему именно в Уилтун?

– Et ne nos inducas in tentationem, sed libera nos a malo. Amen. – закончил я и открыл глаза.

Гилфорд вздохнул.

– Извини, – сказал он. – День у нас был долгий, и я нуждаюсь в отдыхе.

– Конечно, – ответил я.

Время для новых вопросов еще придет. Не было острой необходимости задавать их сейчас, впереди у нас было много дней путешествия.

– Я должен поговорить с леди Элис и Беатрис, прежде, чем спать, – сказал капеллан. – Я желаю тебе спокойной ночи.

– Спокойной ночи, отец.

Я смотрел, как он идет, не глядя на Уэйса, Эдо и прочих, чтобы присоединиться к женщинам на корме. Им нелегко было оставить мужа и отца на милость неизвестности, но у меня не было никакого желания нарушать их уединение. Мы постарались предоставить им свободное пространство, что на борту корабля, подобного этому, было задачей почти невыполнимой. Правильнее, если с ними поговорит Гилфорд, он знал их лучше меня.

Некоторое время я сидел молча, глядя по сторонам. По правому борту поднимался из воды островок шагов тридцать или сорок в длину, на его вершине толпилось несколько голых деревьев. Еще один маячил впереди, черный и безликий на фоне лунных вод, но лицо Обера не выражало беспокойства, когда он наклонился к румпелю, обходя оба острова сразу. С тех пор, как мы миновали Драх, река постоянно расширялась, теперь она была шириной в три-четыре сотни шагов, возможно, даже больше. В темноте трудно было сказать, но теперь я не замечал теней в тумане; твердые берега сменились болотами.

Я поднялся с квадратного дубового сундука, на котором сидел, и прошел вдоль судна между двумя рядами гребцов, мимо мачты к носовой площадке, где рыцари все еще бросали кости.

Эдо поднял на меня голову и отодвинулся, чтобы освободить мне место среди игроков.

– Есть новости?

– Если повезет, мы доберемся до Хамбера к рассвету, – ответил я.

Радульф почесал свой большой нос.

– А что насчет Алхбарга? Когда мы будем там?

– Спроси капитана, – сказал я, наливая пиво из бурдюка в пустую кружку.

Второй крепыш – Годфруа, я помнил – дал тычка Радульфу в бок.

– Мы скоро уже сами превратимся в груду костей, пока ты соберешься бросить свои.

– Я их разогреваю, – сказал Радульф, энергично растирая что-то в ладонях.

– Да они уже горят!

Радульф разжал пальцы; маленькие кубики из резного рога покатились по палубе и замерли на пяти и шести. Он наклонился, чтобы собрать их, а затем передал кости Филиппу, который сложил руки и бросил, открыв две двойки.

– Сыграешь с нами? – спросил Уэйс.

– Нам нужен человек, который справится с этим везунчиком, – мрачно сказал Эдо, указывая на кучу камешков перед Уэйсом, а затем на два последних перед собой. У Филиппа после его последнего броска осталось всего пять, у его товарищей немногим больше – по восемь.

– Я не начинаю войну, если не уверен в успехе, – сказал я, улыбнувшись. – Разве что начнем сначала.

Приглушенный крик раздался от смотровой площадки. Матрос указывал на берег за левым бортом. Нахмурившись, я поспешил к нему мимо Гилфорда и обеих леди.

– Что случилось? – спросил я, глядя в темноту за его вытянутым пальцем. Трудно было что-то различить за пеленой тумана.

– Там, – сказал впередсмотрящий. Это был толстяк с объемистым пузом и густой бородой. – Между этими двумя насыпями, ближе к берегу.

Уэйс встал рядом со мной.

– Что там? – спросил он.

Два островка, о которых говорил матрос, были словно связаны лентой тумана, светящейся в призрачном лунном свете. Между ними темнел силуэт, длинный и тонкий, бесшумно двигавшийся по поверхности воды. Я смотрел на него еще несколько мгновений, чтобы убедиться, что не ошибся, но когда ветер донес до нас слабый стук барабана, сомнений не осталось.

– Корабль, – пробормотал я.

Не один, за ним появился другой, потом еще и еще, пока они не собрались вместе: их была дюжина, а, возможно, и больше.

Это был целый флот.