Текст книги "Верный меч (ЛП)"
Автор книги: Джеймс Эйтчесон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)
Джеймс ЭЙТЧЕСОН
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Первые капли дождя на моем лице были холодны, как сталь. Кольчуга тяжким грузом давила на плечи, спина и задница болели. Мы поднялись на рассвете, большую часть дня провели в седле, а сейчас ночь темным одеялом лежала на лесистых холмах.
Звук копыт наших лошадей был почти не слышен на сырой земле, когда мы поднимались вверх по склону. Дорога была узкой, чуть шире оленьей тропы, и поэтому мы ехали друг за другом среди тесно сдвинувшихся стволов. Голые ветки задевали мои руки, иногда приходилось отводить их от лица. Облака сгущались и дождь тяжелыми молоточками застучал по моим плечам и по земле. Я вытащил из-за спины капюшон плаща и натянул его на голову.
В ту ночь нас было пятеро: бойцы, несколько лет назад давшие присягу нашему сюзерену, и верные паладины его Дома. Я хорошо знал их всех, я сражался плечом к плечу с ними больше раз, чем мог упомнить. Эти люди были со мной в великой битве при Гастингсе[1]1
Битва при Гастингсе (14 октября 1066 года) – сражение между англосаксонской армией короля Гарольда Годвинсона и войсками нормандского герцога Вильгельма. Битва длилась более десяти часов, что было достаточно редким явлением для Средневековья. Армия короля Гарольда была полностью разгромлена: на поле боя остались лежать несколько тысяч отборных английских воинов, был убит сам король, а также два его брата.
Сражение при Гастингсе стало решающим моментом в нормандском завоевании Англии, поскольку среди англосаксонской аристократии не осталось вождя, способного организовать сопротивление нормандцам. Вильгельм стал новым английским королём, а Англия превратилась в феодальную монархию с сильной централизованной властью.
[Закрыть] и выжили после нее.
А я был тем, кто вел их. Я, Танкред Динан.
Был двадцать восьмое день месяца января, в год тысяча шестьдесят девятый от Рождества Господа нашего. Шла третья зима с начала вторжения: после того, как мы впервые собрались на другой стороне Узкого моря,[2]2
Ла-Манш.
[Закрыть] сели на корабли и переправились с осенним приливом. Третья зима с тех пор, как герцог Гийом привел нашу армию к победе над клятвопреступником и узурпатором Гарольдом, сыном Годвина, при Гастингсе и был короновал в Вестминстерском соборе, как законный король всех англичан.
И вот теперь мы были в Дунхольме, намного севернее, чем когда-либо бывали в своей жизни: в Нортумбрии, последней из английских земель, которая после двух лет завоеваний по-прежнему отказывалась подчиниться норманнам.
Я бросил взгляд через плечо, чтобы убедиться, что никто не отстал. Сразу за мной ехал Фулчер ФитцЖан, грузный и широкий в плечах. Вслед за ним Иво де Сартилли, способный языком убить быстрее, чем мечом; затем Жерар де Тилье, молчаливый и надежный. И в самом конце, почти затерявшаяся в ночном мраке высокая и стройная фигура Эдо де Ри, которого я знал дольше и доверял больше, чем любому другому из Дома сэра Роберта.
Их плечи под сырыми плащами были устало опущены. Все были вооружены копьями, но их наконечники вместо того, чтобы смотреть в небо, были опущены к земле, готовые для удара. Я отлично знал, что ни один из них не хотел оказаться здесь в эту ночь. Все они мечтали сидеть под крышей у очага с кувшином эля или вина или внизу вместе с армией участвовать в грабеже города. Как, собственно, и я.
– Танкред? – позвал Эдо.
Я медленно повернулся к нему лицом, так что все остальные рыцари остановились.
– Что? – спросил я.
– Мы ехали до наступления темноты и не видели ни одной живой души. Как долго нам еще тут бродить?
– Пока яйца не отморозим, – пробормотал Фулчер у меня за спиной.
Я проигнорировал его.
– Мы должны искать до рассвета, – ответил я.
– Они не придут, – сказал Эдо. – Нортумбрийцы трусы. Они до сих пор не воевали с нами, и не выйдут сейчас.
Да, до сих пор нортумбрийцы с нами не воевали, это, по крайней мере, было правдой. Весть о нашем вторжении летела впереди нас; к северу от Эофервика нам попадались только пустые деревни и фермы, люди вместе со скотом еще до нашего появления уходили в горы и леса. Когда накануне вечером мы достигли Дунхольма[3]3
Дарем.
[Закрыть] и вошли в его ворота, мы нашли город нетронутым, но без единого жителя. Никого, кроме епископа и священников, оставшихся охранять реликвии святого Катберта.[4]4
Главной целью постройки Даремского кафедрального собора было предоставить святыне, мощам Св. Катберта, достойную обитель. Основная часть здания состоит из нефа, алтаря и часовни святого, находящейся в восточной части. В соборе есть еще несколько часовен меньшего размера: часовня Галилеи, часовня Легкой пехоты Дарема и часовня Девяти Алтарей.
Основная достопримечательность собора, святыня Св. Катберта, расположенная позади главного престола, была крупнейшим центром паломничества в средние века и остается священным местом сегодня. Катберт, монах и епископ острова Линдисфарн, умерший в 687 году, является самым популярным святым на севере Англии.
Реликвии святых были важным источником не только престижа, но также благосостояния духовенства. Мощи Св. Катберта, сохранившиеся в деревянном гробу, датирующемся 7-м веком н. э. приносили огромный доход монастырю. Гроб все еще демонстрируется в соборе Дарема.
[Закрыть] Все горожане, как они сказали, бежали в лес.
И все же в легкости нашей победы было нечто угрожающее, что и заставило сэра Роберта отправить нас пятерых, а так же еще нескольких рыцарей, искать признаки врага поблизости от города.
– Мы едем дальше, – твердо сказал я. – Так что попрощайтесь с вашими яйцами.
По правде говоря, я не рассчитывал встретить здесь людей, когда-либо видевших норманнскую армию. Конечно, они слышали, что мы разгромили узурпатора при Гастингсе, но не могли быть свидетелями сами. Он не чувствовали мощи железного кулака, добывшего нам победу в той битве и во многих других. Но теперь мы, наконец, продемонстрировали им свою силу: новый сеньор во главе двухтысячного войска пришел взять то, что отдал ему король. Они увидели наши стяги, наших лошадей, наши кольчуги, блистающие в лучах низкого зимнего солнца, и поняли, что нет никакой надежды на восстание против нас. И потому они бежали, оставив город.
По крайней мере, так мне казалось. Но то, что я думал, значения не имело, не я принимал решения. Решающее слово было за нашим сюзереном, Робертом де Коммином, в соответствии с указом короля новым графом Нортумбрийским, уполномоченным усмирить эту вздорную провинцию. Конечно, все это было известно и Эдо и всем прочим, но они устали, как собаки, и хотели передохнуть. Мы были в дороге так долго: прошло почти две недели с тех пор, как мы оставили Лондон. Две недели верхом под дождем и снегом, в незнакомой стране, на марше через болота и холмы, которым, казалось, не будет конца.
Мы продолжили наш путь вверх по склону, пока не добрались до вершины, откуда могли осмотреть окрестности во всех направлениях: от поросших лесом холмов на севере до открытых полей на юге. Луна была закрыта облаками, и я не мог видеть почти ничего, кроме чуть освещенных макушек гор и залитых мраком долин между ними. Конечно, не было видно ни одной искры от костра или блика лунного света на наконечнике копья, ничего, что выдало бы присутствие врага. Ветер хлестал меня по щекам, дождь продолжать лить, как из ведра, хотя далеко на северо-востоке, где земля встречалась с Немецким морем,[5]5
Северное море.
[Закрыть] я видел полоску чистого неба со сверкающими звездами и надеялся, что скоро развиднеется.
Я проверил Ролло, моего коня, и, соскочив с седла, похлопал его по шее.
– Передохнем здесь ненадолго, – сказал я.
Я сунул пятку копья в мокрую землю так, чтобы наконечник указывал в небо, а под ним хлопал на ветру сырой вымпел с изображением черного ястреба – герба сэра Роберта. Я снял щит, висевший на длинном ремне у меня за спиной, и прислонил его к стволу дерева. Он нес ту же эмблему: черная птица на белом поле, распустившая когти словно для убийства.
Корма для лошадей здесь не было, поэтому я вытащил из моей седельной сумки несколько морковок и дал их Ролло. Он, не жалуясь, шел в течение всего дня, и я хотел бы предложить ему больше, но на данный момент это было все, что у меня было.
Остальные спешились молча и начали разминать затекшие ноги. Эдо задумчиво потер задницу, несомненно, онемевшую после долгих часов в седле.
Тучи на востоке постепенно таяли, и скоро я мог разглядеть серебряную ленту реки Уир, огибавшую Дунхольм. На вершине узкого мыса, выступавшего на юг стояла крепость: частокол, окружающий невысокие деревянные здания и резной тенью выделяющийся на фоне серых облаков. Оба берега круто обрывались в реку, надежно защищавшую мыс с трех сторон. Тонкие струйки дыма поднимались в небо к белому диску луны.
Под крепостью лежал город. На его улицах хозяйничала сейчас наша армия: полтысячи таких же, как мы рыцарей, принесших присягу своему лорду, семьсот копейщиков и еще три сотни лучников. И конечно десятки и десятки других, кто всегда следует за армиями: оружейники, маркитанты, лекари… Их было даже слишком много: почти две тысячи человек, набивающих торбы военными трофеями, захваченными в Дунхольме в завоеванной Нортумбрии.
Пожалуй, было немалым риском отпустить войско на грабеж, когда остается шанс, что противник скрывается где-то поблизости, но правда заключалась в том, что все эти воины шли за обещанной добычей. Она имела меньшее значение для нас, рыцарей, потому что лорд хорошо платил нам, но копейщики сражались за добычу: большинство из них были взяты из имений своих господ, и военные трофеи были их единственной наградой. Для сэра Роберта запретить грабеж значило обратить их против себя, чего он не мог допустить. Среди других дворян было уже достаточно недовольных, которые считали (хотя ни один не высказывался открыто) себя долее достойными графства, и желали, чтобы часть земель Нортумбрии была передана норманнам, а не фламандцам, вроде сэра Роберта. Но большинство из них присоединились к нам в последние два года, да и были норманнами больше по присяге, чем по рождению. Сам я был родом из города Динан, что в Бретани, хотя и не появлялся там уже много лет; Фулчер был норманном, а другие приехали из Анжу и даже из Аквитании. Но в Англии это не имело значения, потому что здесь все мы были французами, связанными вместе присягой и общим языком.
Кроме того, сэр Роберт был одним из ближайших паладинов короля Гийома, отслужив ему больше десяти лет после битва при Варавиле. Я считал странным, если не сказать больше, что нашлись люди, столь яростно возмущавшиеся человеком, служившим Гийому верой и правдой так долго. С другой стороны, их было немало, и я понимал, что все они озабочены лишь собственным продвижением, а не благом королевства.
– Сегодняшняя ночь похожа на ту, когда мы взяли Майен пять лет назад, – вдруг сказал Жерар. – Помнишь?
Я сражался в столь многих битвах, что большинство их них было размыто в моей памяти, но я помнил ту войну. Она затянулась до поздней осени, а, может быть, даже и до зимы. Я был уверен, потому что помнил мешки с зерном нового урожая, которые мы захватывали во время рейдов, и я помнил, как темнели и падали листья с деревьев вдоль дороги. Но, как ни странно, картины битвы за сам город не приходили на ум.
– Я помню, – ответил Эдо. – Это было в ноябре, мы тогда взяли последний город в той войне. Мятежники отступили и укрепились за стенами.
– Точно, – согласился Жерар. – Они рассчитывали на долгую осаду, но герцог Гийом знал, что они хорошо обеспечены. – он откусил кусок от своей краюшки, потом вытер рот грязным рукавом. – А нас было четыре тысячи голодных ртов посреди разоренной долины, где даже мыши не поймать.
– Так что у нас не было выбора, кроме как атаковать, – сказал Эдо. Улыбка вспыхнула на его худом лице. – Да, я помню. Мы напали в тот же вечер и взяли город еще до того, как их господин изволил приготовиться к бою. – он засмеялся и посмотрел на нас.
Я покачал головой; пять лет – это долгий срок. В то время мне было двадцать зим, и как у всех юнцов, голова моя была занята мыслями о славе и военной добыче. Я рвался убивать; я даже не пытался притормозить и разобраться, за что и почему воюю, просто выполнял приказ.
Фулчер рядом со мной зевнул и зябко поежился.
– Чего бы я ни дал, чтобы оказаться сейчас под боком у моей подружки.
– Я думал, ты отправил ее обратно в Лондон, – сказал я.
– Вот именно, – ответил он. Он сделал глоток из своего бурдюка. – Я сказал ей, давай оставим в покое нортумбрийцев в их никчемном захолустье. На этой земле нет ничего, кроме холмов, деревьев и овец. – я не расслышал в его смехе веселья. – И дождя.
– Это земля короля Гийома, – напомнил я ему. – И сэра Роберта, раз он стал графом.
– Это значит, нам никогда не выбраться из этой дыры.
– Да скоро ты увидишь свою женщину, – сказал я, устав от его нытья.
– Тебе легко говорить, когда твоя Освинн ждет тебя в Дунхольме, – продолжил Иво.
– Ну, конечно, если кто-то другой о ней не позаботился уже, – добавил Эдо, ухмыляясь.
Если бы я не был таким сонным, я бы придумал, что ответить, но вместо этого я просто посмотрел на него. Я не был настолько молод или глуп, чтобы возомнить, что я люблю Освинн, или она любит меня; она была из Англии и едва ли могла сказать пару слов по-французски или по-бретонски, я же почти не говорил по-английски. Но все равно она была моей женщиной, и я молил Бога о ее безопасности. Возможно, Эдо шутил, но в такую ночь, как эта, когда вино и медовуха текли рекой, я знаю, как высоко может встать мужской член, и как трудно победителю в захваченном городе справиться со своей похотью. Для них сегодня найдется немного женщин: только те, что пришли на север с армией. Солдатские жены и подруги. Женщины вроде Освинн.
Была своего рода дикая красота в ее волосах, которые она носила распущенными, а глаза казались такими темными и манящими, что притягивали к себе взгляды мужчин, где бы она ни появилась. Не раз мне приходилось силой клинка доказывать ее добродетель. Я опасался оставлять ее одну и поэтому заплатил Эрнесту и Можэ, и еще паре парней из моего отряда, чтобы они воздержались от грабежа и охраняли дом, который я занял для нас. Оба были опытными вояками, сражались под моей командой еще при Гастингсе, и я был уверен, что найдется мало желающих бросить им вызов. И все же я с нетерпением ждал утра, когда я смогу вернуться к ней.
Я проглотил последний кусок хлеба, зашнуровал мою седельную сумку и перекинул через плечо ремень щита.
– По коням, – скомандовал я, взобрался на спину Ролло и выдернул копье из земли. – Едем дальше.
Мы продвигались по-прежнему на запад. Здесь недавно были сильные ветра, и нам несколько раз пришлось объезжать поваленные деревья. Несколько раз тропа исчезала в камнях, и нам приходилось поворачивать, чтобы найти ее снова. Мы не знали этих краев и сильно рисковали заплутать в лесу.
Но враг должен был слышать нас. Они поймут, что надо держаться подальше от дорог; скорее всего, они уходят малыми группами. Англичане могли находиться меньше, чем в ста шагах от нас, когда мы проезжали мимо.
Я чувствовал, как в груди разгорается гнев. В этом лесу мы были нужны не больше, чем собаке второй хвост, сэр Роберт послал нас только для того, чтобы показать прочим лордам, что он не теряет бдительности. И все же, если мы вернемся до рассвета и ничего не узнаем, мы бросим вызов его власти и подвергнем сомнению свою верность сюзерену.
Я стиснул зубы и ехал молча. Я был с Робертом с четырнадцати лет (в те времена он был немногим старше меня нынешнего) и прекрасно был знаком со щедростью лорда, который хорошо лечил верных людей от ран и хорошо награждал их серебром, оружием и даже лошадьми. Это от него я получил Ролло, на котором сейчас ехал: сильный, выносливый и надежный конь, который прошел со мной несколько кампаний и множество сражений. А главное – сэр Роберт давал своим самым преданным вассалам землю, и я, как один из тех, кто вел его отряды в бой и не раз спасал его жизнь, скоро должен был получить достойную награду. Я был терпелив, как и должно, и благодарен за все, что получал от него, и за все эти годы у меня редко находилась причина для возмущения. Но сегодня я морозил задницу в мокром лесу, вместо того, чтобы пить мед с остальными лордами у очага в общем зале.
От этих мыслей меня отвлек звон церковного колокола.
– Что это? – Спросил Эдо.
В ударах колокола не было никакого ритма, только беспорядочное столкновение разных звуков. Звуки летели через реку со стороны города, и я нахмурился; первой мыслью было, что какие-то счастливчики так нажрались, что полезли на колокольню. А потом звон прекратился так же внезапно, как и начался.
Я натянул поводья, и Ролло остановился. Он фыркал, его дыхание превращалось в пар в холодном воздухе. Ночь была тихая, и все, что я мог слышать, это мягкий стук дождевых капель по земле и скрип веток на ветру. И тогда звон начался снова: долгие равномерные удары, долетающие, казалось, до самых дальних холмов.
Желудок болезненно сжался. Я уже слышал раньше такой колокол.
– Надо возвращаться в город, – сказал я. Я потянул повод и, не уверенный, что меня услышали остальные, крикнул: – Возвращаемся!
Я вонзил пятки в бока Ролло. Он поднялся на дыбы, я наклонился вперед, и как только он поставил передние копыта на землю, мы взлетели вверх по склону, откуда недавно спустились. Копыта стучали, земля гудела. Я гнал его все быстрее, не оглядываясь на скачущих за мной. Вверху дождь хлестал сильнее, он просачивался сквозь кольчугу, туника и штаны прилипли к телу. По сторонам мелькали деревья, а я все смотрел на восток, за реку, пытаясь разглядеть Дунхольм, но за переплетением древесных стволов и ветвей не видел ничего.
Зов военного рога раздался над холмами, воющий звук дважды пронзил ночной воздух. Сигнал тревоги.
Внезапно земля ушла из-под ног, и я мчался вниз по склону в сторону реки. Мы приблизились к опушке; теперь все три каменных арки моста находились в поле зрения. Ветер дергал меня за плащ, он дул с севера и нес с собой ритмичный гул: такой звук могли издавать сотни копий, которыми ударяют в щиты. Звук, с которым я слишком хорошо был знаком. Впервые я услышал его при Гастингсе, когда стоял у подножия холма и смотрел вверх на тысячи англичан, выстроившихся со своими щитами и оружием вдоль гребня; каждый из них вызывал нас идти к ним и умереть на острие их копий.
Это был гром битвы, предназначенный повергнуть врага в ужас, и даже после многих лет войн и сражений, он все еще подчинял меня. Мое сердце билось в унисон с раскатами боя.
Да, лорд Роберт оказался прав, и нортумбрийцы пришли.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Мы поскакали вниз к мосту, оставив лес за спиной. Я снова посмотрел через реку в направлении города: деревянные крытые соломой дома толпой сбегались к колокольне церкви Святого Катберта вдоль узких запутанных улочек. Оранжевый свет озарял каменный фасад, и даже отсюда я видел языки пламени среди домов. Они лизали небо, вздымали перья черного дыма и выбрасывали вверх снопы ярких искр, освещая беззвездную ночь. Я снова слышал крики, но теперь это были крики не радости, а боли и страдания. И над этими голосами, почти заглушая их, летел ритмичный и непрерывный стук.
Эдо выругался и остановился возле меня, я понял, что и сам стою на месте.
Мой лоб под шлемом покрылся потом, его капли стекали мне на глаза. Я нагнулся и вытер из подолом рубашки, а потом вытащил из-за пазухи маленький серебряный крест, который всегда висел у меня на шее.
– Иисус Христос будет щитом мне, – я поцеловал его, как всегда перед боем, и заправил обратно за ворот. Независимо от того, что ждало меня впереди, я верил в Божью защиту. – Следите за флангами, не забегать вперед и не бездельничать позади, – крикнул я своим людям. – Держитесь вместе, следуйте за мной!
Я натянул на горло и подбородок кольчужный подбородник, закрепил его ремешком, и, перекинув на руку петли моего щита, крепко сжал в ладони верхнюю крестовину.
Теперь я управлял Ролло одними ногами. Его подковы стучали по камням, когда мы ехали через мост над быстрым Уиром, по неровной улице, которая проходила под обрывом, под высокой оградой крепости. Брызги грязи взлетели, когда он со всего маху приземлился в длинную лужу, обрызгав мою кольчугу и лицо, но мне было все равно. Дома тянулись по обеим сторонам. Дождевые капли, твердые как град, хлестали по груди и щекам, но мое сердце колотилось все быстрее, и я мог думать только о том, чтобы успеть к своим.
А потом в ста шагах впереди я увидел их: множество теней, мечущихся по темным улицам, блеск копий и топоров в свете факелов, круглые щиты, длинные волосы, развевающиеся за спиной. За ними, выстроившись в линию, стояли норманны, человек десять без кольчуг и шлемов, вооруженных только копьями, и враги стремительно приближались к ним.
– Вперед! – крикнул я своим людям и опустил копье, плотно сжимая его в руке. – За короля Гийома и Нормандию! – белый вымпел в потоке ветра струился вдоль древка.
Мы пали на врага, как ястребы, мы сомкнули наши щиты, напав на них с тыла, прежде, чем они осознали наше присутствие. Я вонзил свое копье в спину англичанина, давая наконечнику вонзиться глубже, так как он стал падать на меня, а потом вытащил свой меч, чтобы сразиться со вторым, который успел повернуться ко мне лицом. Я вспорол лезвием ему грудь, кровь хлынула струей, но я уже мчался дальше, не оглядываясь посмотреть, убит ли он, потому что уже видел мою следующую жертву. Он кричал, стоя на моем пути, его лицо побагровело от гнева, волосы выбивались из-под шлема, а копье раскачивалось на уровне моей груди. Сейчас я тебя успокою. Он ткнул копьем вперед, и я далеко отбил его своим мечом. Он потерял равновесие, и я успел вонзить клинок ему глубоко в плечо около шеи, разрывая кожу и мышцы, ломая кости. Он мешком повалился вниз и соскользнул с моего меча. Слева от меня мелькнул топор, но я принял его тяжесть на щит, и пока его владелец изо всех сил торопился восстановить равновесия для следующей атаки, я разбил ему лицо рукоятью. Он отшатнулся, его лицо залила кровь, но тут Эдо выскочил вперед и полоснул его по горлу. Англичанин и пикнуть не успел, его глаза расширились, и он упал на колени.
Остальные, видя опасность, исходящую от нас, начали разворачиваться, но мы уже были среди них, и их ряды смешались. Битва успокаивала меня, казалось, само время замедляется перед каждым ударом, который толчком бодрости разбегался по моим венам.
– Мочи их! – ревел я, и мой вопль услышали некоторые из пеших норманнов.
– Мочи их! – подхватили они и двинулись стеной щитов вперед, тесня англичан к нашим клинкам.
Нельзя заметить, когда строй начинает рушиться, это случается внезапно, так произошло и на этот раз. Сжатый с тыла и фронта, враг дрогнул, и люди побежали во все стороны. Один на бегу наткнулся на мой меч и отдал Богу душу, еще прежде, чем упал на землю. Другой попытался поднять копье, чтобы защититься, но был слишком медлителен, и мой клинок разорвал ему горло. Еще один споткнулся на бегу и упал лицом в грязь; он изо всех сил пытался встать на ноги, когда Иво наехал на него; копыта коня втаптывали человека в землю, дробили его череп.
Нортумбрийцы бежали. Жерар и Фулчер преследовали их, но нас было мало, и я не хотел, чтобы мы потеряли друг друга, если англичане появятся снова.
– Ко мне! – позвал я, убирая меч в ножны и пытаясь выдернуть свое копье, до сих пор торчащее из спины человека, которого я сегодня убил первым. Пришлось приложить некоторое усилие: оно вонзилось глубоко в тело, но я покачал древко, и копье наконец вышло. Наконечник и верхняя часть древка были покрыты черными пятнами, а вымпел стал розовым.
Жерар и Фулчер вернулись, чтобы присоединиться к нам, и нас стало в три раза больше. Четверо из десяти копейщиков лежали мертвыми на земле, но не было времени сожалеть о них. Я подъехал к тем, кто остался. Некоторые опирались на верхний край щита, пытаясь отдышаться; другие, пошатываясь, брели среди трупов к обочине и останавливались там поблевать. Как я и предполагал, они были сильно пьяны. Можно считать чем-то вроде чуда, что они до сих пор живы.
– Где граф Роберт? – спросил я тех, кто выглядел потрезвее, но они безучастно смотрели друг на друга.
– Мы не знаем, милорд, – сказал один из них. Его глаза были мутными, и от него разило навозом.
Я собирался поправить его, потому что я не был лордом, но видимо он разглядел мой вымпел, и легче было оставить его самому решать, кем я являюсь. Я отпустил его.
– Поднимайтесь на холм, – сказал я им. – Возвращайтесь в крепость.
Я не знал, где граф будет собирать своих людей, но восемь вусмерть пьяных копьеносцев вряд ли будут ему полезны.
Вспышка серебра мелькнула дальше по улице, и я увидел отряд вооруженных всадников – десяток, по крайней мере, а, может быть, и все двадцать – направляющихся от крепости к городской площади. Я не мог разглядеть их знамен, но некоторые были с факелами, и пламя шлейфом тянулось за ними, когда они скакали мимо.
– Идите, – снова сказал я копейщикам, а потом помахал Эдо и всем остальным следовать за мной, и мы поехали дальше.
Дорога была усеяна трупами как норманнов, так и англичан, но норманнов было больше, я мог сказать это точно, потому что их волосы, в отличие от длинноволосых и лохматых англичан, были острижены по французской моде. Здесь были трупы с копьями в груди, безрукие и безногие тела, кое-кто не досчитался голов. Один лежал вытянувшись вперед, глубоко уйдя лицом в грязь, в спине у основания шеи зияла черная рана.
Дорога сворачивала влево, вниз по северному склону, и я увидел недалеко впереди от нас отряд, за которым мы следовали; они достигли подножия колокольни и сворачивали за угол на площадь. Откуда-то к ним присоединился еще один лорд, я увидел знамя, летящее у него над головой, хотя и не узнал его: две тонких зеленых полосы на красном фоне.
– За мной, – сказал я.
Я заметил, что Иво начал отставать, и подумал, что он не должен был устать так быстро, но потом заметил, как он прижимает руку к боку над поясом, и понял, что он ранен.
– Вперед, – скомандовал я остальным троим, развернул Ролло и вернулся к Иво.
Его зубы были плотно сжаты, лицо исказила страдальческая гримаса.
– Я в порядке, – выдохнул он. – Езжай с ними.
– Дай-ка посмотреть, – сказал я, отводя его руку.
Его кольчуга была мокрой от крови, туника тоже, а в боку зияла круглая рана, где копье пробило кожу. Она казалась глубокой, но я надеялся, что кишки не повреждены.
– Возвращайся в крепость, – приказал я. – Найди лекаря.
– Ничего, – ответил он, мотая головой. – Я еще могу драться.
– Не будь дураком, – сказал я более сурово, чем думал. Нам обоим было ясно, что в следующей стычке от него будет мало пользы.
Он слабо покачал головой, но спорить не стал, просто натянул поводья, чтобы развернуться.
– Ну, мертвая! – я дал пинка его лошади, чтобы побыстрее переставляла копыта, и он начал медленно подниматься на холм.
Я не стал ждать, чтобы полюбоваться, как он уходит, а поскакал вслед за своими парнями, которые уже исчезли за поворотом. По обе руки от меня с холма бегом спускались норманны, некоторые ошеломленные, некоторые злые и сосредоточенные, кое-кто даже верхом, хотя почти ни у кого не было кольчуг и полного комплекта оружия.
– Возвращайтесь в крепость, – кричал я им всем.
Про себя я проклинал тех дураков, которые позволили застать нас безоружными. Я подумал об Освинн и глубоко вздохнул, моля Бога сохранить ее, а так же Можэ и Эрнста в безопасности.
Ветер ударил в лицо, и земля исчезла под копытами Ролло. Справа от меня возвышалась колокольня собора, огромная и темная; колокол уже не звонил. Улица резко свернула вправо, я вылетел на рыночную площадь и врезался в толпу врагов. Площадь была забита людьми: норманны и англичане, размахивающие мечами, сталкивающиеся щитами, все смешались в беспорядке.
Лошадь кричала от боли, я видел, как ее всадник, сброшенный с седла, все еще отчаянно цеплялся за поводья, как он ударился о землю. Животное балансировало на задних ногах, рыцарь, запутавшись одной ногой в стремени, изо всех сил пинал ее, пытаясь вырваться. Он еще кричал, когда копыта опустились на его лицо.
Я искал Эдо и других, но в темноте, среди стольких людей и лошадей, не мог их разглядеть. В самом центре схватки высоко над толпой парил черный ястреб на белом знамени, и я надеялся увидеть лорда Роберта среди своих рыцарей. Поначалу казалось, что его там нет, и я почувствовал, как мое сердце сжалось, но затем он поднял голову и закричал, пронзая мечом грудь англичанина. Я увидел красные ленты, прикрепленные к его шлему, султан означал, что он является графом. С ним было десять рыцарей и очень много копейщиков, но нортумбрийцы, должно быть, признали его, потому что подтягивались к этой части площади и начали окружать их.
– За графа Роберта и короля Гийома! – взревел я, размахивая своим вымпелом.
Один из нортумбрийцев отделился от толпы и бросился на меня с фланга, вкладывая в удар копья весь вес своего тела. Я подался вправо и принял удар на щит, отбив оружие с такой силой, что древко выскользнуло у него из рук. Я ответил прежде, чем он успел поднять копье, опустив клинок на его обнаженную голову, и он упал на землю.
Еще несколько англичан заметили происходящее и быстро развернулись ко мне лицом, они сомкнули щиты, перекрывая их, чтобы образовать стену. Они начали выравнивать копья, но их было слишком мало, поэтому я пришпорил Ролло, уповая, что он не дрогнет и не запаникует. Я поднял щит, чтобы прикрыть свой фланг, нагнулся вперед и плотно зажмурился, а затем услышал треск и стук липовых щитов по камням и понял, что прорвался. Я посмотрел на разорванный строй и на англичан, бежавших ко мне, я возвышался над ними и рубил их своим мечом: рассекал плоть сквозь кольчугу и кожу курток, расчищая проход тем, кто может следовать за мной.
– За короля Гийома! – раздался ответный крик, и я узнал голос сэра Роберта. Я посмотрел направо, он был рядом со мной, напирая щитом на наступающих нортумбрийцев: ленты его красного султана рассыпались по спине, стиснув зубы он обрушил свой клинок вниз на край щита противника. – За Нормандию! – крикнул он.
Враги, размахивая копьями, подходили все ближе к нам, но вдруг раздался сигнал боевого рога, и почти все они отступили, чтобы сформировать стену из щитов на противоположной стороне рыночной площади; немногие зазевавшиеся англичане остались без поддержки. Все рыцари сэра Роберта сейчас стояли вокруг него, и англичане, должно быть, сообразив, какой опасности подвергаются, в страхе бросились назад.
Я рванулся в погоню, когда Роберт крикнул:
– Держите строй!
Я оглянулся и понял, почему; под его знаменем стояло всего двадцать рыцарей, и он не мог потерять ни одного из нас. Прибывали копейщики, чтобы пополнить наши ряды; на дороге из крепости я видел множество знамен, красных, белых, синих и зеленых, а под ними людей в кольчугах и шлемах, в полном вооружении, спешивших присоединиться к нам. На короткий миг я вздохнул с облегчением, но только на миг, потому что им навстречу вверх по склону маршировали шеренги нортумбрийских воинов, и все они стучали оружием в свои щиты, все они ревели во весь голос.
– Ут! – они рычали, как животные, как гончие ада. – Ут, ут, ут!
Дрожь пронзила мое тело, никогда со времен Гастингса я не видел столько англичан, вооруженных и готовых к бою, жаждущих нашей крови. Их были сотни и сотни под желто-фиолетовым полосатым стягом, и с каждым ударом сердца новые десятки присоединялись к ним, смыкая щиты стеной.
Один всадник рванулся вперед из наших рядов, его подбородник не был закреплен и хлопал за плечом. Может быть, он думал, что мы все последуем за ним, или просто им овладел гнев, но он один мчался на ощетинившиеся копьями ряды противника. Он высоко поднял копье и швырнул его за линию щитов, а затем выхватил меч, готовясь встретить их стену, когда в небо взлетело копье и пронзило его горло. Его меч вывалился из рук, когда он падал с коня, и я видел, как копье вывернуло набок его шею, когда он ударился о землю.
Нортумбрийцы вопили от восторга, и их боевой клич становился все громче, быстрее.
– Ут! Ут! Ут!
Ролло беспокойно зашевелился и я погладил его шею, чтобы успокоить. Бойцы вокруг меня обменивались неопределенными взглядами.
