Текст книги "Верный меч (ЛП)"
Автор книги: Джеймс Эйтчесон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
– За мной! – ревел я, опустив копье в сторону противника, когда мчался вперед бок о бок с Эдо и Филиппом. – Держитесь вместе, следите за флангами!
Мы ехали в сторону рассвета: больше двадцати рыцарей, и я впереди на лихом коне вел их в атаку. Кровь стучала в висках в такт копытам. Уже около сотни англичан перешли через мост, но они были легко вооружены, только щитами и копьями, даже шлемы были не у всех. Они увидели, как мы надвигаемся на них, и сразу остановились. Мои мышцы, уже начинавшие болеть, обрели новые силы; щит и копье словно пели у меня в руках. Потому что я знал, что передо мной не обученные воины, это люди из фирда, крестьянского ополчения.
– Scild weall![21]21
Сомкнуть щиты! (староангл.)
[Закрыть] – я слышал, как один из них закричал. Он один был одет в кольчугу, и я принял его за тана. Приказ был передан по рядам, и они сомкнули свои щиты вместе: фиолетово-желтые поля с железными шишками посередине перекрывали друг друга. – Scild weall!Scild weall!
Они направили копья в нашу сторону, наконечники сверкали серебром в свете зари, пока не запятнанные кровью. Небо над их головами пылало, облака были пронизаны оранжевыми и желтыми лучами, и я вспомнил большой зал в Дунхольме: пламя, бегущее по бревнам и соломе, лорда Роберта на пороге, и отчаяние на его лице, когда я видел его в последний раз и запомнил навсегда.
Стиснув зубы, я поднял свой щит, чтобы защитить бок лошади. Щиты дрогнули, англичане посмотрели друг на друга. Я уже видел, кого убью первым, и, когда мы направили своих коней на противника, я встретился с ним взглядом и увидел страх в его глазах. Он замер на месте, копье ходуном ходило в его руках, когда он, приоткрыв рот, смотрел на меня, а потом я уже был рядом с ним. Слишком поздно он поднял копье, чтобы направить его на меня, слишком поздно вспомнил, что надо прикрыть голову щитом, я уже погрузил острие в его горло.
Рядом со мной копыта коней дробили липовые доски щитов, кости и черепа, оборона врага была разрушена, и мы погнали их обратно. Их тан что-то рявкнул, но все было напрасно, потому что они падали перед ним, когда наши клинки вызванивали песнь битвы. К нам присоединялось все больше бойцов, вымпелы летели перед строем, добавляя мощи атаке, и вот уже на плечах врага мы выехали к самому мосту.
Оттуда надвигалась новая стена: гвардия Этлинга, вооруженная топорами и копьями, не собиралась считаться с неудачей, которую на их глазах потерпел фирд.
– Eadgar cyning,[22]22
За Эдгара! (староангл.)
[Закрыть] – кричали они все, как один. – Eadgar cyning!
Если бы я остановился хоть на миг, я бы увидел, как их много, и насколько хорошо они вооружены, и понял бы, что их сверкающие лезвия несут нам смерть, что у нас нет никакой надежды разбить их. Но ярость битвы захлестнула меня, я верил в возможность победы и точно знал, что если сейчас я смогу добраться до Эдгара и убить его, мы выиграем битву здесь и сейчас.
– Вперед! – крикнул я, заставляя лошадь идти быстрее. Копыта застучали по камню, когда мы впятером выехали на мост. – Но, пошел!
Я поднял копье над головой, отвел плечо назад и швырнул его в сторону первой линии нортумбрийцев, Филипп и Эдо рядом со мной сделали то же почти одновременно. Враги подняли щиты, чтобы защитить головы, и оставили низ открытым; почти в тот же миг мы налетели на них с обнаженными мечами, и, свесившись с седла, я рубил своим клинком незащищенные кольчугами ноги. Некоторые из наших копий застряли в их щитах и тянули их вниз; и, пока англичане пытались вытащить сталь из дерева, мы успевали обрушить мечи на их головы.
Но на место каждого, убитого мною, сразу вставал новый боец. Как и прежде, натиск атаки стал затухать, и постепенно они начали теснить нас, их длинные копья доставали нас даже из второго и третьего ряда; я знал, что они достаточно остры, чтобы разорвать шею лошади одним ударом.
– Их слишком много, – кричал Эдо, хотя я почти не слышал его за скрежетом стали, криками людей и лошадей. – Надо отступать!
Копье с правого фланга чуть не задело голову моей лошади, и я стремительно опустил меч на руку моего врага, отсекая его пальцы, прежде чем повернуть клинок и вонзить его под кольчужный подбородник. Я стиснул зубы и направил меч на следующего англичанина, который низко присел, уклоняясь от моего удара. Он поднял голову, и я разглядел шлем с блестящими пластинами, защищающими щеки, и обод, и наносник, сиявшие на солнце золотом. Это был Эдгар.
В этот момент яркий солнечный диск показался над крышами домов на дальнем берегу; солнечные лучи объяли пламенем кольчуги англичан и их клинки, и на мгновение я был ослеплен. Темные пятна плыли у меня перед глазами; в отчаянии я рубанул воздух в том направлении, где, как мне казалось, стоял Этлинг, но мой меч встретил пустоту.
– Танкред! – я слышал крик Эдо, хотя не видел его.
Мой конь закричал, и поднявшись на дыбы бил передними ногами по черным пятнам. Я наклонился в седле вперед, чтобы удержать равновесие, и увидел внизу вспышку стали. Он закричал снова, и на этот раз повалился вперед, меня выбросило из седла, но нога запуталась в стремени.
Казалось, я лечу по воздуху, но не успел я удивиться, как рухнул на землю. Воздух выбило из моей груди вместе с криком, и я почувствовал вкус крови во рту. Надо мной возвышалась тень в блистающем шлеме. Я моргнул и, как только мои глаза привыкли к свету, узнал лицо Этлинга: тонкие губы, угрюмый взгляд, который мучил меня с того самого вечера в Эофервике.
Его глаза сузились, когда он посмотрел на меня.
– Я тебя помню, – сказал он. – Ты собака Мале. Ты сделал из меня дурака. Один раз. Второго не будет.
– Ты убил милорда, – я плюнул в него. – Ты убил Роберта де Коммина.
Он замахнулся на меня без предупреждения; злость помогла мне собраться с силами, я поднял щит и яростно пытался освободить ногу из-под трупа моего коня. Удар обрушился на край щита в паре дюймов от моей шеи; пара дюймов правее, и я был бы мертв, но у меня не было времени размышлять об этом. На щит обрушился следующий удар, и еще один, и еще, боль пронзала руку до самого плеча, пока я не услышал треск дерева.
Эдгад поднял меч для нового удара, а я попытался отползти назад, но моя нога оставалась в ловушке. Клинок Этлинга расколол щит, пронзил кольчугу на плече и вонзился в живую плоть.
Я вскрикнул от острой боли. С насмешливой ухмылкой Эдгар снова поднял меч, готовясь добить меня. В отчаянии я снова дернул ногу, чувствуя, как кровь гудит в голове, и едкий пот заливает глаза. К горлу подкатила желчь, я обнаружил, что почти не могу дышать, и подумал, что это был мой последний вздох, когда наконец почувствовал, что моя нога освобождена.
Клинок Эдгара начал опускаться, но не раньше, чем я откатился в сторону, освобождая руку от петель уже бесполезного щита. Его меч поразил место, где я лежал только что, вонзившись в доски настила. Лезвие застряло, и пока он пытался выдернуть его обратно, я успел найти мой меч. Я потянулся за ним, сжал рукоять и повернулся на спину как раз вовремя, чтобы встретить клинок Эдгара. Сталь встретилась со сталью; он был очень силен, я чувствовал, как напряглись мои мышцы, но устоял, сумев отбить его меч в сторону и заставив его потерять равновесие. За то время, которое ему потребовалось, чтобы снова вернуться в боевую позицию, я поднялся на ноги, тяжело дыша и не веря, что я еще жив.
– Ты убил мою женщину, – сказал я, покрепче ухватившись за рукоять меча. Слова застревали у меня в горле, я почти выталкивал их. – Освинн умерла из-за тебя. Ты убил ее.
– И тебя прикончу, – прорычал он и сделал выпад.
Солнце снова било мне в глаза, но я сумел парировать удар, держа меч обеими руками, и используя двойную силу, чтобы заставить его отступить.
– Твоя мамаша была шлюхой, – я плюнул. – Беги спрячься у нее под юбкой.
Он бросился на меня, но на этот раз я не стал ждать его удара: я атаковал первым, направив острие меча к его горлу, стремясь попасть в щель между шлемом и кольчугой. Удар скользнул по защитной пластине у щеки; он вскрикнул и отшатнулся. Кровь потекла по его лицу, я понял, что зацепил его.
Он закричал в гневе и бросился на меня, чтобы отомстить, но теперь из-за его спины выступили люди с топорами и копьями, и я понял, что теперь буду драться один против полудюжины. Страх скрутил мне живот, но я собрался с духом и молился про себя, когда Эдгар шагнул ко мне.
Мелькнуло что-то коричневое, вспыхнуло серебро, и сквозь грохот копыт и звон стали я услышал, как голос Эдо выкрикнул:
– За лорда Роберта!
Он вонзил копье в руку Этлинга, тот попятился назад, кровь потекла по рукаву его кольчуги, и его гвардейцы сомкнулись вокруг него, образовав стену щитов. Рядом с Эдо стоял Филипп, за ним шли Урс и несколько других с копьями, щитами и мечами, они сразу начали теснить нортумбрийцев назад.
Мгновение я стоял на месте, оглушенный тем, что произошло, но быстро собрался с мыслями.
– Бей их! – закричал я и побежал вперед, чтобы присоединиться к нашим, растолкал их и бросился в бой, вкладывая весь вес тела в силу удара, круша мечом фиолетово-желтые щиты.
Копье ударило в шлем одного из дружинников Роберта, выбив его из седла, и его через парапет выбросило в реку под мостом. Раздался всплеск, затем крик о помощи, когда он изо всех сил пытался удержать голову над водой, но все кончилось очень быстро, когда он камнем пошел на дно под весом кольчуги и шоссов. Его лошадь, теперь без всадника, встала на дыбы, колотя копытами по головам англичан.
А потом над битвой, заглушая звуки убийства, разнесся призыв рога, и враг дрогнул. Над вершиной холма на востоке летели два новых знамени, за ними неслись сотни всадников. На первом был виден белый волк ФитцОсборна, а рядом с ним сиял в лучах зари черный с золотом, который теперь был мне так хорошо знаком.
Мале.
Это означало, что гарнизон замка освобожден, и теперь на мятежников нападают с двух сторон. Рыцари Мале и ФитцОсборна шли железным потоком, и в этот миг английская армия, увидев угрозу с тыла, внезапно дрогнула и побежала.
– За лорда Гийома! – крикнул Филипп, пронзая англичанина копьем.
Гвардейцы вывели Эдгара из ближнего боя и теперь отступали назад к остальной части их войска. Несколько человек остались прикрывать отступление их господина, но их было мало, а нас много, и мы смели их копытами наших коней и острой сталью в наших руках. Мост принадлежал нам, враги в беспорядке отступали, и я знал, что победа близка.
Я подбежал к лошади, потерявшей всадника, запрыгнул в седло, вдел ноги в стремена и, ударив шпорами по бокам, присоединился к погоне. Мой меч вспыхивал на солнце, я видел, что наношу им удары, но почему-то не чувствовал напряжения, словно он совсем ничего не весил, и я направлял его только силой разума. Люди вокруг меня умирали на острие моего клинка, испускали последний вздох, а я ехал сквозь них вместе с рыцарями короля: словно огромное железное колесо катилось по мосту.
Снова заревели рога – долгий, исполненный страдания крик, словно предсмертный вопль огромного зверя – и повсюду десятки англичан поворачивались, разрушая свои защитные стены и отказываясь от сопротивления. Некоторые бежали в переулки, другие к причалам к своим кораблям, и среди них я увидел Этлинга с пятью десятками гвардейцев; его лицо и кольчуга казались малиновыми. В попытке пробиться к кораблю они рубили всех перед собой, казалось, не разбирая, падают ли под их мечами французы или англичане.
– За мной, – крикнул я, поднимая меч, чтобы его видели все: не только мой отряд, но и те, кто присоединился к нам. Я уже разобрался, как управлять своей новой лошадью: как только я отнимал шпоры от боков, ленивая скотина шла медленнее, поэтому мне приходилось вонзать стальные острия в ее плоть, пока мы преследовали врага на пристанях. – За мной!
Воздух над нашими головами наполнился свистом, когда стрелы полетели через реку, поражая внизу бегущих мятежников. Некоторые корабли уже отходили от причалов, хотя они были заполнены только наполовину, а некоторые даже и меньше. Но в спешке противники побросали щиты ради весел, и теперь умирали под ливнем стрел.
– Эдгар, – вопил я сквозь шум боя, пытаясь докричаться до него и его людей. – Эдгар!
Мое горло болело, голос охрип, но они, должно быть услышали меня, потому что стали поворачиваться лицом к нам. Мы уже были на пристани, где путь сузился настолько, что требовалось всего несколько человек, чтобы задержать нас. В отчаянии я спрашивал себя, где Мале с ФитцОсборном, почему они не едут, чтобы блокировать мятежников с другой стороны, чтобы предотвратить их побег. Этлинг уже был рядом со своими кораблями, и я знал, что как только он выйдет в реку, мы не сможем настичь его.
Стрелы полетели гуще, оставляя перед нами короткий просвет. Наши лучники выстроились вдоль всего моста. Они дружно поднимали луки, натягивали тетивы, выпускали залп и быстро доставали новую стрелу из колчана.
Мы уже ворвались в ряды врагов, и то, что поначалу было сражением, превратилось в бойню. Собрав все силы, я обрушивал на их головы весь свой гнев, но теперь при каждом новом убийстве я выкрикивал имя Освинн. Я убивал каждого англичанина во имя нее, но больше всего на свете я жаждал убить одного-единственного, и все они вместе взятые, не могли заменить его.
Эдгар уже поднимался на свой корабль, его люди рубили канаты на пристани, в то время, как другие, перебравшись через борт, брались за весла. Но передо мной было так много людей, что я никак не мог пробиться к нему, и только смотрел, как корабль Этлинга отходит от берега, как вспенивают воду его весла, как режет поверхность реки острый, как лезвие, нос.
– Эдгар! – я наконец нашел место у реки.
Из воды торчали деревянные опоры, и я подъехал к одной из них. Трупы, повсюду лежащие на мелководье, окрашивали воду в красный цвет. Оперенные черенки стрел торчали у них из груди и спины.
Я развязал ремень под подбородком, позволив шлему с грохотом упасть под ноги коня. Я хотел, чтобы Этлинг ясно видел меня, чтобы он запомнил лицо человека, ранившего его. Человека, который в один прекрасный день отправит его к черту на сковороду.
– Эдгар!
Кое-кто из его людей заметили меня, потому что они попытались привлечь внимание своего лорда. И наконец он повернулся, чтобы взглянуть на меня из-под золотого обода своего шлема.
– Я убью тебя Этлинг, – крикнул я, надеясь, что он слышит меня. – Убью, клянусь!
Он выдержал мой взгляд, спокойно глядя на мое лицо и вытянутый вперед кулак, потом, не говоря в ответ ни слова, медленно повернулся и пошел на нос корабля. А я остался смотреть, как с каждым ударом весел корабль становится все меньше и меньше. Позади меня гремели победные крики, бойцы колотили рукоятями мечей по щитам или концами копий по земле, посылая боевой гром вдогонку убегающим англичанам. Наконец Эофервик стал нашим.
Я прикрыл веки, повернув лицо в сторону восходящего солнца, и наблюдал, как корабль Этлинга превращается в далекую черную точку. Порывы ледяного ветра острыми зубами впивались в мою плоть. Я чувствовал себя опустошенным, силы, словно вода, вытекали из тела. Сердце медленно и гулко билось в опустевшей груди.
Я все смотрел и смотрел, пока корабль не скрылся наконец в полоске далекого тумана за пределами города, и я больше не мог разглядеть его.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Я нашел Эдо, и мы вместе вернулись назад к мосту. Солнце взошло над домами, над туманом, но я не чувствовал его тепла.
Люди на улицах хлопали друг друга по спине, подбадривая, упиваясь нашей победой и разгромом мятежников. Некоторые, изнемогая от усталости, падали на землю среди раненых и убитых. Другие горевали, вознося молитвы за погибших товарищей. Плотная толпа рыцарей собралась вокруг знамени со львом, я высоко поднялся в стременах и вытянул шею, чтобы через их головы разглядеть, что там происходит.
– Нормандия, – скандировали они. – Король Гийом.
В центре под золотым львом стоял сам король, а перед ним на коленях его тезка ФитцОсборн. Там были и другие лорды со своими знаменами, но я не видел ни Роберта ни любого из его людей, и только надеялся, что он был не настолько глуп, чтобы возвращаться в бой.
– Вот и все, – сказал я Эдо, пытаясь протиснуться вдоль края толпы к подъему до главной улицы. Мое плечо горело от боли, хотя кровотечение прекратилось. Мне повезло, потому что лезвие Эдгара не проникло глубоко, но все же, если бы он ударил чуть ниже, его клинок нашел бы мое сердце. Я вздрогнул при этой мысли.
Большинство оставшихся мятежников бежали через боковые улицы. Некоторые отбивались, но безуспешно и не долго, так как наше численное превосходство заставляло их погибнуть или бежать. Один из них лежал на спине, кашляя кровью и моля о помощи на своем языке, пока нож, перерезавший его горло, не заставил его замолчать.
А потом я увидел Уэйса. Он стоял на коленях на земле, его щит с черным ястребом был прислонен к стволу высокого вяза. Он увидел нас и махнул рукой с выражением тревоги на лице. Рядом с ним стоял Годфруа, я узнал его по фигуре и осанке, а не по лицу, потому что он отвернулся от нас и смотрел на человека, лежащего на земле.
Первой мыслью было, что это Роберт, и боль скрутила мой живот, когда я вспомнил о клятве, данной Беатрис. Но рядом не было больше ни одного из его рыцарей, и, подъехав ближе, мы увидели, что на земле лежит Радульф.
Он неподвижно лежал на спине, положив голову на корни дерева и глядя в небо. Лицо его было испачкано грязью, а вдоль скулы тянулся красный порез. Но я видел, что его грудь медленно поднимается и опускается, он был жив.
Я поспешно опустился на колени рядом с ним. Годфруа бормотал молитву. Рука Радульфа была прижата к нижней части груди. Кровь заливала пальцы, растеклась по его кольчуге и все еще сочилась из-под руки. Я навидался всяких ран, и легких и тяжелых, и сразу понял, что дело плохо. Чем бы ни была сталь, пронзившая его плоть, она прошла до самого кишечника: скорее всего это было копье, судя по глубокой и круглой ране, хотя это не имело значения.
– Радульф, – сказал я и сглотнул, не зная, что сказать. – Мне очень жаль.
Он повернул голову в сторону, не желая смотреть на меня.
– Тебе-то что? – его слабый голос был едва громче шепота, но полон горечи. – Ты всегда меня ненавидел.
Я собирался сказать, что это не так, но понимал, что мне никто не поверит. В любом случае, сейчас было не время для споров.
– Ты хорошо сражался, – сказал я.
– Тебе откуда знать? Тебя с нами не было. – он начал смеяться; этот натужный скрежет было так же больно слышать, как, наверное, производить.
Смех перешел в кашель, затем его тело задрожало, и он начал задыхаться. Кровь появилась в углу рта, кровь из раны полилась на землю.
– Сядь, – сказал Годфруа. – Танкред, помоги мне.
Он ухватил Радульфа за одно плечо, я за другое, и мы вместе подтащили его ближе к дереву, так чтобы его спина упиралась в ствол. Он зажмурился и почти сдержал крик. Я почувствовал укол вины, но не знал, что еще сделать, чтобы унять его боль.
Годфруа достал флягу и выдернул пробку. Он поднес горлышко к губам Радульфа, и тот стал пить из него, брызгая слюной и постанывая при каждом глотке. Невдалеке блеснула кольчуга, я повернулся и увидел едущий мимо отряд рыцарей. Они смеялись, хлопали друг друга по плечам, их вымпелы развевались в утреннем небе.
– Нормандия! – кричали они. Их голоса звучали пьяно, и если не от вина и пива, то, конечно, от радости сражения и английской крови.
– Ты слышишь? – спросил я. – Это звуки победы. Враг бежал. Город наш.
– Это? – спросил Радульф.
Он перестал пить и снова закрыл глаза, его дыхание вдруг стало легче. Он ускользал из этой жизни.
– Это правда, – добавил Годфруа. – Мы им показали, как умеем расправляться со всякой сволочью.
Радульф кивнул, и на мгновение слабая, едва заметная тень улыбки скользнула по его губам, но она быстро исчезла, его лицо снова исказилось от боли.
– Где лорд Гийом? – прохрипел он.
Я еще не видел виконта; действительно, в разгар битвы и всем, что за ней последовало, я совсем забыл, ради кого мы все явились сюда. Я посмотрел на Годфруа, который ответил мне невыразительным взглядом, потом на Эдо и Уэйса, которые только пожали плечами в ответ.
– Он будет здесь, – сказал я. – Ты хорошо служил ему.
Радульф снова кивнул, на этот раз более уверенно, и наконец слезы потекли по его щекам, и дыхание стало прерываться. Он поднял к лицу окровавленную руку, словно пытаясь скрыть от нас глухие рыдания: ладонь прикрывала рот, пальцы были растопырены перед глазами.
– Он будет гордиться тобой, – продолжал я. – Всем тем, что ты сделал для него.
Он стиснул зубы, его рука снова упала на рану, оставив кровавые полосы на щеках. Теперь кровь текла свободно, слишком сильно, чтобы ее можно было остановить. Если бы удар был не таким глубоким, или бы ушел чуть в сторону, а не в грудь, может быть… Бессмысленно было думать об этом, никто не мог изменить того, что случилось. Но я ничего не мог с собой поделать. То же самое могло случиться со мной, но я уцелел. Почему я спасся, а Радульф нет?
Я чувствовал, как влага собирается в уголках моих глаз, и делал все возможное, чтобы вернуть слезы обратно. С тех пор, как мы встретились впервые, я считал его вспыльчивым, высокомерным и обидчивым. Наверное, вместо того, чтобы спорить с ним, я должен был попытаться завоевать его доверие, чтобы получить уважение. Поэтому я чувствовал себя ответственным за то, что случилось, по крайней мере, отчасти.
– Ты все делал хорошо, – снова сказал я. – И я прошу прощения. За все.
Его веки приоткрылись, совсем немного, но достаточно, чтобы увидеть меня, и я надеялся, что он слышит. Цвет жизни покидал его лицо, грудь едва поднималась, дыхание становилось все слабее и больше не превращалось в туман в утреннем воздухе.
– Иди с Богом, Радульф, – сказал я ему.
Он приоткрыл рот, словно собираясь заговорить, и я наклонился ближе, стараясь расслышать его сквозь рев победы, звучавший наш нашими головами. Что бы он ни собирался сказать, он не смог этого произнести, последний долгий вздох слетел с его губ. Его глаза закрылись, и он медленно откинулся на ствол дерева, его голова упала на одну сторону, щека коснулась плеча.
– Ступай с Богом, – снова пробормотал я.
Но я не знал, что его душа уже покинула этот мир, и он больше не может слышать меня.
Вскоре нас нашел Филипп, и мы оставили его вместе с Годфруа молиться над Радульфом. Не знаю, как долго и насколько хорошо они знали его, но, кажется, оба тяжело восприняли его смерть, поэтому я решил, что будет лучше им скорбеть по нему, пока мы будем искать виконта. И кто-то должен был остаться с ним, потому что после битвы пришло время грабежа, а его кольчуга, шлем и меч имели большую ценность.
Я ехал с Эдо и Уэйсом к замку, оставив короля с его лордами позади. От Мале и его сына не было ни слуху ни духу, и я уже начал волноваться, когда мы выехали на рыночную площадь и увидели перед собой развевающееся черно-золотое знамя. Виконт был там, в кольчуге, но без шлема. Гилберт де Ганд стоял рядом с ним под своим флагом с красной лисицей, а вокруг них более сорока их рыцарей. Наконечники их копий сверкали на солнце, но вымпелы свисали вниз, как мокрые тряпки, насквозь пропитанные вражеской кровью.
Мы оставили наших лошадей и пробились сквозь толпу. Я собирался позвать Мале, когда увидел, как он обнимает высокого худого человека: мужчину, одетого во все черное с позолоченными ножнами у пояса. Роберт. Конечно, виконт все это время думал, что его сын в Нормандии. Как долго они, должно быть, не видели друг друга?
Я ждал, не желая мешать им, но наконец они отступили, и Роберт увидел нас. Улыбка расцвела на его лице, когда он поманил нас к себе.
– Этот человек спас мне жизнь, – сказал он своему отцу. Он указал на раненное предплечье, и я заметил, что оно по-прежнему перетянуто тем же куском плаща. – Один из твоих рыцарей, я знаю. Танкред Динан. Прекрасный воин.
Мале улыбнулся. Он выглядел несколько старше, чем я помнил, в его волосах прибавилось седины, а лицо казалось изможденным, и я подумал, что эта осада дорого ему обошлась.
– Да, это правда, – сказал он протягивая руку. – Давно не виделись, Танкред.
Я ответил на рукопожатие и тоже улыбнулся. По крайней мере, его рука была твердой, как всегда.
– Рад видеть вас, милорд.
– Я вижу Эдо и Уэйса. – он все еще улыбался. – Где же остальные?
– Радульф погиб, милорд, – сказал я, склоняя голову. – Он был ранен в бою и умер от раны. Филипп и Годфруа сейчас с ним.
– Он храбро сражался?
– Да, милорд, – сказал Уэйс. – Я был с ним. Он отправил на тот свет многих наших врагов.
Мале кивнул, его лицо омрачилось.
– Он был хорошим человеком, преданным и надежным. Я скорблю о его смерти, но он не будет забыт.
– Нет, милорд.
– Пойдемте, – сказал Роберт. – Мы будем скорбеть о нем в свое время, так же, как и обо всех павших. Но сейчас настал час нашей радости. Эофервик взят. Мятежники побеждены.
– Не побеждены, – перебил я его. Несмотря на десятки убитых англичан, я вспомнил еще сотни, которым удалось бежать на кораблях. Я повернулся к Мале. – Эдгару удалось скрыться, милорд. Это была моя вина. У меня была возможность убить его, но мне не удалось.
– Ты его ранил, – сказал Эдо. – Ты сделал больше, чем любой другой смог бы в этой ситуации.
Я покачал головой. Если бы мой удар попал в лицо, а не в пластину шлема, это могло бы достаточно ошеломить его, и я успел бы его добить. Но я промахнулся, и он остался в живых.
– Это не важно, – сказал Мале. – Что сделано, то сделано, ничего уже не изменишь. И Роберт прав. Неважно, сколько битв у нас еще впереди, но эту победу мы должны отпраздновать.
– Милорд, – позвал кто-то, я повернулся и увидел приближающегося верхом Анскульфа; он высоко поднял знамя, в другой руке сжимая черно-желтый щит и улыбаясь от уха до уха.
За ним ехал отряд Роберта, их кольчуги и щиты были забрызганы кровью.
– Меня ждут мои люди, – сказал Роберт, поворачивая коня. – Конечно, мы скоро встретимся.
Я смотрел, как он подъезжает, чтобы присоединиться к ним, принимает от Анскульфа знамя и вздымает его в небо, как его лошадь встала на дыбы, прежде чем он со своим отрядом поскакал по улице.
– Я слышал, что моя жена и дочь находятся в безопасности в Лондоне, – сказал Мале, как только они уехали.
– Да, – ответил я.
– Рад это слышать. И мое сообщение доставлено в Уилтун, как я и просил?
Я взглянул на Эдо и Уэйса, не зная, что сказать. Он должен был когда-нибудь спросить об этом, хоть я и надеялся, что этот момент не настанет. Но я не мог лгать человеку, которому принес клятву верности.
– Милорд, – сказал я, понизив голос, и подошел ближе. Люди вокруг нас могли подслушать, и я был уверен, что секреты Мале не предназначены для чужих ушей. – Мы видели ваше письмо. Мы знаем об Эдгите, вашей дружбе с Гарольдом и истории с его телом.
Я ожидал, что Мале начнет бушевать, но вместо этого его лицо побледнело. Возможно, он, как и мы, просто устал, выдохся и не имел сил сердиться.
– Вы знаете? – переспросил он. Он окинул взглядом поочередно каждого из нас. – Я предполагал такую возможность. Вам сказал Гилфорд, полагаю?
– Неохотно, милорд, но да, – ответил я.
Мале посмотрел на меня исподлобья.
– Я не могу говорить об этом здесь, в окружении стольких людей. Пойдемте обратно в замок.
Мы проехали через двор крепости мимо палаток и костров. У ворот стояла охрана, но если им показалось странным, что их лорд возвращается так скоро, они оставили свое мнение при себе.
Мале привел нас в башню в ту же комнату, где он впервые говорил со мной о своем странном поручении. Там все осталось, как я помнил: тот же большой стол, тот же занавес поперек комнаты, ковер на полу.
– Я пригласил бы вас сесть, но у меня всего один стул, – сказал Мале усаживаясь. – Уверен, вы меня извините.
Мы молчали, ожидая от него знака, когда можно будет заговорить, но он, казалось, не торопился. Рядом с очагом висела большая кочерга, он взял ее, перемешивая в камине сгоревшие угли. Среди пепла сохранилось немного жара, и слабые струйки дыма потянулись вверх, но в комнате было холодно и сыро.
Наконец он повернулся к нам.
– Итак, – сказал он. – Вы прочли мое письмо к Эдгите.
Я не отвечал. Он уже знал, что мы это сделали. Больше добавить было нечего.
– Вы не можете никому об этом рассказывать, – сказал он со страхом. – Если король узнает, что я ей сообщил…
Он не закончил, но склонил голову и стиснул руки. Его губы беззвучно шевелились, и я подумал, что он шепчет молитву. В окно светило утреннее солнце, и я заметил, что его лоб блестит от пота.
– Вы должны понять, почему я это сделал, – сказал он. – Когда я писал это письмо – когда ты поклялся выполнить мое поручение – я не думал, что Эофервик выстоит. А если противнику удастся взять замок, я не думал, что останусь в живых.
Он сказал нечто подобное тем вечером, когда я принес ему свою клятву. Действительно, я вспомнил, как поразила меня его честность, его смиренное понимание, что его жизнь связана с судьбой города: если Эофервик падет под ударами англичан, то и он тоже. Но я не понимал, как это связано с нашим делом.
Похоже, я был не одинок.
– О чем вы говорите, милорд? – спросил Уэйс.
– Я единственный знал правду, – сказал Мале. – Если бы меня убили, никто больше не знал бы о месте упокоения Гарольда. – он глубоко вздохнул, в его голосе слышалась грусть. – Я служил тому, что считал правым делом. Эдгита всегда видела во мне врага, предавшего ее мужа и нашу дружбу. Я подумал, что своим письмом смогу хоть частично искупить боль, которую причинил ей.
– И все же я не понимаю, – сказал я.
Не в первый раз, кстати. Надо же было так все запутать.
– Она всего лишь хотела должным образом оплакать мужа, – продолжал он. – Я потерял счет письмам, в которых она требовала сообщить ей место его захоронения, и столько же раз я отвечал ей, что не знаю. Но когда я услышал, что английская армия выступила к Эофервику, я понял, что другой возможности у меня уже не будет. Бремя на моей совести было слишком велико, чтобы нести его в могилу. – Он перевел взгляд с деревянных половиц на нас. – Именно поэтому я должен был сказать ей.
– Сказать ей что? – спросил я.
Его объяснение не имело смысла.
Мале уставился на меня, как на помешанного.
– Где лежит тело Гарольда, конечно.
Я взглянул на Эдо и Уэйса, а они на меня, и я увидел, что они думают то же самое. Где я ошибся? Я вспомнил письмо Мале к Эдгите: два простых слова. «Tutus est» гласил пергамент в моих руках, когда я провел пальцем по короткой строчке. Там не было никаких указаний на место упокоения Гарольда, если, конечно, эти слова не имели другого, скрытого от меня смысла.
