Текст книги "Кровавые скалы"

Автор книги: Джеймс Джексон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

– Жан Паризо, мы, оставшиеся рыцари Большого Креста и командоры ордена, настаиваем на твоем переезде в Сент-Анджело.

– Я уничтожил подъемный мост. На то были причины. И, пока жив, я останусь здесь.

– Доколе предатель не обнаружен, удивительно, что ты вообще дышишь.

– Что может быть опаснее лекаря с ножом в руке, который делает мне кровопускание? Я готов разделить участь остальных.

– Я не готов. У дверей церкви стоит стража. Пажу велено поить тебя водой только из запечатанного сосуда. Всю предназначенную тебе еду сначала будут проверять.

– Вы еще удивляетесь, почему я раньше не известил вас об угрозе моей жизни? – Стоило Ла Валетту рассмеяться, как он тут же зашелся кашлем. – Я не нуждаюсь в страже, которая будет защищать меня от своих братьев. Пошлите их на крепостные стены, там они принесут больше пользы.

– Я молю простить меня за отмену прежнего приказа.

– Может, наш злодей погиб, а может, он уже давно на том свете.

– Повторяю: я не хочу рисковать.

– Для испытанного в боях воина ты слишком робок.

– Я лишь стараюсь не забывать о своем долге перед орденом и великим магистром.

– Прими мою благодарность. Однако я под надежной зашитой месье Гарди.

– Ты сейчас лежишь пластом.

– А может, это вовсе и не яд, а старческая немощь? Раны или преклонный возраст? Как ты можешь судить о причинах моего недужного состояния?

– Меня обо всем известили, Жан Паризо.

– Не было нужды.

– Молодой Гарди умен, изобретателен, энергичен, способен поднять боевой дух. Для тебя и для меня он все равно что сын и брат, мы с тобой видим в нем себя в молодости. Но он не из рыцарей, он не способен постичь козни Священного собрания. Затевается злодейство. Вот чего следует остерегаться, Жан Паризо.

Ла Валетт тронул друга за плечо.

– Что моя жизнь в сравнении с упрочением веры?.. Месье Гарди захватил осадное орудие язычников, установил на нем пушки и расстрелял их оттуда. Теперь я могу спокойно уйти, мне есть кому довериться. Им и их воле к победе.

– Всем сердцем надеюсь, что будет так, Жан Паризо.

– Неприятельский флот потопят бури, их войско поразит мор. Так или иначе, врагу суждено исчезнуть.

– Но если они все же решат остаться, нам ни за что не устоять.

– Как бы то ни было – свой пост я не покину.

Прогремел разрыв сигнальной петарды, в небо над стенами Биргу взмыли заряды. Отчетливо прозвучали три залпа. Они стали ответом на сообщение из Мдины. Ошибки быть не могло. Выпрямившись, великий магистр сел на постели. Было заметно, каких огромных усилий это ему стоило. Снаружи раздались ободряющие крики.

Позабыв об этикете, в помещение ворвался герольд:

– Ваша светлость, корабли! К нам идет подмога!

Ла Валетт бессильно рухнул на подушки.

На сушу высыпали кони и люди. Над морем не успел рассеяться туман, волны величаво накатывались на берег, но в северных бухтах Мгарр и Мелльеха высадка шла полным ходом. Через ложбины пробиралась кавалерия и пехота, чтобы взять под охрану береговой плацдарм для предотвращения атаки турок. Дон Гарсия де Толедо, вице-король Сицилии, почтенный человек со странностями, доказал это месяцами увиливаний и оправданий. Ему не было нужды тревожиться. Оставшиеся силы Мустафы-паши догнивали на Марса; вселявший страх флот адмирала Пиали заперт на якоре в Марсамшетте и Марсасирокко. Более подходящего момента для вторжения и быть не могло.

Войско Христово стремительно продвигалось в глубь страны к Мдине и ее предместью Рабату. Там оно станет на квартиры, там же встретит ожидаемый удар противника. Две сотни рыцарей и восемь тысяч пеших воинов. Силы небольшие, всего лишь часть обещанных. Но на них возложили священную миссию отмщения, у них нет иного выхода, кроме как геройски сражаться.

Сведения гибнущим гарнизонам Биргу и Сенглеа передавались выстрелами сигнального орудия и через мальтийцев-пловцов. Оттуда тоже поступали сообщения. В живых было от силы несколько сотен, да и те большей частью раненые, им ни за что не выдержать натиска османов. От подмоги зависело все. Прибывшие раздумывали. Можно внять мольбам осажденных и немедленно атаковать расположившегося лагерем неприятеля. Но их мало, а риск поражения, напротив, слишком велик. Испытанный в боях предводитель рыцарей Асканио де ла Корна призывал к осмотрительности. Его помощник Альварес де Санде, ответственный за испанский полк Неаполя, ратовал за ночную атаку. А Винченти Вителли, командующий отрядом, состоявшим из итальянских проходимцев да собранных по всей Европе авантюристов, предлагал расправляться со всеми язычниками без разбору. Главной задачей было собрать все силы воедино.

Мустафе-паше претила идея объединения сил. Он успел наглядеться на галеры дона Гарсии, спокойно шествовавшие мимо Большой гавани и всем своим видом демонстрировавшие поддержку осажденным. Естественно, что задержаться на Мальте было огромным риском. Христиане высадились с намерением воздать должное врагу, и сил у них для этого хватает. Вряд ли стоит пытаться избежать неотвратимого, вступить в открытую схватку с темными силами неверных. Их наберется не меньше двадцати тысяч, а то и больше – и все свежие силы, рвущиеся в бой, готовые разбить турок, чтобы от них и следа не осталось. Не мог Мустафа-паша состязаться с ними. Его люди выдохлись, у них едва хватало сил даже дотащиться до кораблей и погрузиться на них. Если бы только Пиали позволил ему овладеть северной частью острова. Если бы обеспечил охрану подступов. Если бы атаковал силы подкрепления на море. Мустафа-паша знал, кого винить, сознавал масштабы фиаско. Приказ был отдан.

Глава 18

Оглушенные внезапно наступившей тишиной, не успевшие прийти в себя, уцелевшие выползали из дымящихся развалин. Неуверенно, опасливо, будто восставшие из могил скелеты, они брели по опустевшим линиям обороны врага. Они ждали подвоха, западни, ждали, что вот-вот со склонов Коррадино нагрянут османы, что из укрытий на них набросятся янычары. Но лежавший перед ними лагерь был безлюден – турки покинули его. Там, где еще недавно победно реяли знамена и гремели пушки, воцарилось запустение. Разлагающиеся конские туши, обглоданные крысами людские останки. Повсюду валялись котелки, брошенное оружие. Прежние траншеи превратились в братские могилы. Скрип колес пушечных лафетов османов, их мерцавшие во тьме факелы и сигнальные огни не обманули. В воздухе запахло не только падалью. В воздухе запахло победой.

На гору Скиберрас послали разведчиков. Они доложили, что враг спешно садится на корабли, что войска его в панике карабкаются на галеры, что часть живой силы переправляют даже на торговых судах. Повсюду столпотворение и неразбериха. Разведка сообщила и о массовых казнях – офицеры в отчаянии пытались сохранить порядок и стремительно падавшую дисциплину. Редкая эвакуация проходит без эксцессов.

Высланные конные дозоры отметили наличие воронок и огневых позиций, потом спустились вниз к брошенному и разрушенному до основания Сент-Эльмо. Над фортом взвился флаг святого Иоанна – восьмиконечный крест ордена гордо воцарился над поверженными язычниками. Была суббота, 8 сентября 1565 года. Рождество Пресвятой Богородицы. Христиане одержали победу, о которой торжественным звоном возвещали колокола Монастырской церкви. Великая осада завершилась.

Гарди легким галопом пустил заимствованного у кого-то коня в сторону Мдины. Он должен был доставить указания и последние сведения для сил подкрепления, а потому преодолел искушение остановиться и приобрести корм для лошади в обмен на захваченное добро и драгоценности. Он думал о грядущих годах, о семейной жизни с Марией, о детях. Оставалось еще много незавершенных дел, способных хоть на время удержать его от участия в грабежах и набегах. Размышления об этом заставляли позабыть и острую боль от раны на бедре, оставленной копьем, и умаляли скорбь по ушедшим друзьям.

На линии хребта, учащая биение сердца, блеснула сталь – именно там расположилось прибывшее войско. Гордо развевались стяги, разноцветные плюмажи. Они так отличались от уныло-серых, покрытых известняковой пылью и запекшейся кровью исцарапанных доспехов. Кристиан свободен, но если против турецкого флота затевается что-то серьезное, ему надлежит быть впереди. Верхом на Гелиосе он помчится вместе с рыцарями в атаку, как когда-то в окрестностях Зейтуна или Марсы. Гарди страстно жаждал достойного завершения битвы и умиротворенности после нее, но не разочарований, приносимых благосклонно-великодушным разрешением конфликта.

– Кристиан!

Гарди узнал этот голос и проказливо-жуликоватую ухмылку. Спрыгнув с Гелиоса, он подошел к своему давнему товарищу по играм и тренировкам Винченти Вителли.

– Винченти, ты, как всегда, запаздываешь к драчке.

Авантюрист по натуре, Винченти пожал плечами:

– Вице-король не питает симпатии к опасности, буря разметала наши суда, воды моря едва не поглотили нас. Но, как бы то ни было, мы здесь.

– Наша вам благодарность, старина.

– А как ты, Кристиан?

– Как видишь, пока что жив.

– Вся Сицилия только и говорит, что о твоих деяниях. На твою долю выпало немало страданий.

– На долю моих братьев в Биргу, Сенглеа и Сент-Эльмо их выпало куда больше.

– Какое бесстрашие и мужество! – При виде ран и шрамов Гарди во взоре итальянца проступили сострадание и восхищение. – Теперь настало время рассказать обо всем. Как там великий магистр?

– С ним все хорошо, – солгал Гарди.

– А гарнизон?

– Большинство защитников погибло, истлевают у стен, которых и не осталось почти.

– Этого мы и опасались. Ветер доносил до нас грохот орудий и дикие крики турок.

– Вы не слишком торопились.

Снова ухмылка.

– Как бы то ни было, твоя банда отпетых головорезов и без нас сумела одержать победу.

– Это не совсем победа. Враг в панике отступил на галерах. Мы послали ему вдогонку несколько ядер с горы Скиберрас. Теперь настал ваш черед гнать его.

– Турки и так бегут, так что давай отметим это.

– Нет, Винченти. – Гарди, положив руку на плечо итальянца, заглянул ему в глаза. – Ла Валетт хочет, чтобы вы спустились вниз и напоследок поддали им как полагается.

– Так ли это нужно?

– Вы прибыли сюда биться, а не сидеть на этой горе сложа руки.

– Как сказать, Кристиан. Любой из нас готов драться насмерть с язычниками, получить удовлетворение, завоевать награду. Только вот наши командиры не спешат бросаться в бой. К тому же нас немного.

– Даже немногие в силах совершить многое.

– Но какой ценой?

– Кто тут говорит о цене? Винченти Вителли?

– Может, тебе лучше присоединиться к нам? Отсюда удобно наблюдать за тем, как разворачиваются события.

– Ну нет, роль наблюдателя не для меня.

Он вновь оседлает Гелиоса, отточит меч и вплотную подберется к отступающим османам. Силы подкрепления сумеют удержать взгорье. Он же готов спуститься с него.

К нему вышел сияющий Антонио.

– Остров спасен, Кристиан.

– Теперь можно развлечь наших достопочтенных гостей с севера. – Гарди обнял молодого мальтийца, представителя старинного дворянского рода. – Нужно дождаться, пока ненавистные сарацины не уберутся все до одного.

– Благодарю тебя от лица всего народа нашего острова.

– Разве только я один заслуживаю благодарности? Насколько помнится, именно ты вызволил меня из плена на галере корсаров, ты вместе со мной внезапно и дерзко атаковал лагерь османов.

– Я готов повторить это тысячу раз, Кристиан.

– И это прекрасно, потому что отныне мы связаны нерасторжимыми узами. Мария – моя жена.

Искренняя радость озарила лицо Антонио.

– Я на седьмом небе от счастья, брат мой!

– Вот только отец твой вряд ли разделит твои чувства.

– Оставь это, он опозорен, его мнение не в счет.

– Он остается твоим отцом. Когда все кончится, я попытаюсь добиться примирения с ним и его благословения.

– На мое можешь рассчитывать уже сейчас.

В окружении военачальников появился Асканио де Ла Корна, мудрый, преисполненный важности. Де Ла Корна всегда ревностно чтил традиции, слыл рьяным приверженцем веры и ее предписаний.

– Не могу одобрить ни вашей морали, ни вашего вида, англичанин. Но я прибыл сюда вместе с Винченти Вителли. А в этом человеке говорит снисходительность.

– Мы не раз доказывали, что кое-чего стоим, сир.

– Верно, вы храбро сражались во славу ордена. Мои похвалы вам за это. Намереваюсь предложить вам служить у меня.

– Я предпочел бы остаться в услужении у великого магистра.

– Мы делаем общее дело.

Гарди кивнул. Подходили остальные – кто узнать последние новости, кто погладить жеребца и послушать героя сражений. Гарди заставили рассказать о том, как выглядит сейчас Сент-Эльмо, о месяцах, проведенных под орудиями турок, о последних минутах жизни его друзей и соратников по борьбе. Разве в силах он был живописать опьянение кровью поверженного в схватке врага, отчаяние и боль плененного, радость освобождения, страх близкой смерти? Извинившись перед всеми, Гарди в сопровождении Антонио направился к городским воротам. Гелиос подождет.

Под покровом ночи изменник отправился в путь из гарнизона Биргу. Укрывшись за скалистыми уступами горы Скиберрас, предатель наблюдал за османами в гавани Марсамшетт. Мустафу-пашу одурачили. Что бы он ни предпринимал, на какие уловки ни отваживался, все его намерения обращались в прах, его силы оказывались разгромлены, а рыцари, напротив, торжествовали победу. И теперь, растревоженный тем, что на подмогу христианам спешат силы подкрепления, незадачливый турецкий генерал торопливо усаживал своих воинов на корабли для отправки домой. Слишком торопливо. Лазутчик вглядывался в толчею на берегу, слышал крики отчаяния и шум. Когда-то он строил грандиозные планы. Что ж, разочарование тоже может сыграть позитивную роль.

– Неверный! Убейте его!

– Он с белым флагом!

– Это все подлые уловки! Разве можно доверять неверному?

– Тогда доверьтесь хотя бы разуму. Один – это еще не войско.

– Сатана принимает тысячу обличий.

Лазутчик был в капюшоне, без оружия, ступал уверенно и неторопливо.

– Я пришел вести переговоры.

– Мы отплываем. Так что больше обсуждать нечего.

Пришелец не отводил взора от собеседника.

– Пусть Мустафа-паша рассудит нас.

– Кто ты такой?

– Не тебе, караульному, интересоваться этим.

– Неразумно с твоей стороны дерзить тому, кто вправе убить тебя.

– А вот мне кажется, неразумно угрожать тому, кто в силах спасти вас.

– Спасти нас? Ты заблуждаешься.

– Убив меня, ты ничего не узнаешь.

Речь незнакомца лилась спокойно, размеренно и непринужденно. Он ничем не напоминал ни герольда, ни заурядного дезертира. Скорее важного рыцаря, а возможно, его устами вещал и сам дьявол.

Пришлось послать за офицером.

Потребовалось время на переговоры и принятие решения. Изменник терпеливо ждал. Он видел, как высылают одного за другим вестовых, прислушивался к спорам младших со старшими, потом старших со своими ровесниками. Его появление усугубило и без того страшный хаос. Мусульмане окончательно решили убраться. А его миссия заключалась в том, чтобы остановить и вернуть их.

Непрошеного гостя провели в лагерь, где он оказался на положении то ли гостя, то ли пленника. В нос ударил смрад поражения. И все же он добрался туда, куда так стремился, к самому высокому командиру. Сначала ворота в порт, потом трап, потом верхняя палуба великолепной галеры. И вот перед ним Мустафа-паша.

– Что за безумие привело тебя сюда, неверный?

– Общая цель.

– Ты неверный, мне ничего не стоит уготовить тебе вполне частную смерть.

– Риск, который я взял на себя, равновелик величине награды.

– Ты считаешь наградой, если тебя искрошат на тысячу кусков и соскребут с костей твое вонючее мясо?

– Нет, Мустафа-паша, наградой для себя я считаю уничтожение госпитальеров.

Какое-то время генерал, сузив и без того крохотные глазки, внимательно смотрел на странника.

– Ты шпион?

– Таковы мой долг и мое призвание.

– Тебе не повезло.

– Слишком суровый приговор тому, кто служил тебе не за страх, а за совесть.

– Тому, кто ничего не добился. – Мустафа-паша вперил взор в пришельца. – Ты клялся подорвать их гарнизон изнутри. Но именно нам, а не им пришлось отступить.

– Что скажут тебе в Константинополе? Что ты слаб, что ты струсил, что ты как командующий одряхлел, кончился и сбежал, увидев опасность?

– Можешь болтать сколько угодно, все равно скоро шакалы выедят твои бесстыжие глаза, вырвут твой окаянный язык, неверный.

– Значит, у нас с тобой одна и та же судьба. Так что лучше не терять времени.

– У меня нет времени на распутывание загадок, а у тебя оставаться в живых.

– Ты бросился на корабли, устрашившись спешащих на подмогу христианам сил. Советую тебе перевести дух. Спроси себя, отчего, если противник столь могущественен, он все же не решается сразиться, не кидается на тебя, а отступает. Что-то не похож он на жаждущего отмщения разъяренного волка.

– Значит, у него есть на то причины.

– И слабость – главная из них. Их всего лишь восемь тысяч, которые уместятся на двадцати восьми галерах.

– Моя разведка считает, что врага куда больше.

– Все это домыслы, слухи, цель которых – смутить тебя и вынудить к бегству.

– А твоя какова? Вынудить меня поверить в ложь лазутчика и предателя и поставить под угрозу войско?

– Ради встречи с тобой я поставил под угрозу свою жизнь.

Мустафа-паша мерил шагами палубу. В голове наперегонки неслись мысли, взгляд беспокойно метался. Гомон солдат, перебранка грузчиков, щелканье бичей по голым спинам рабов – все сливалось в шум, предшествующий скорому отплытию. Перед ними лежало Средиземное море. Вскоре пути назад не будет.

– Великому магистру была уготована участь быть отравленным тобой.

– Смерть его уже не за горами.

– Сплошь пустые обещания. Ты утверждаешь, что столица Мдина беззащитна и падет перед горсткой бойцов.

– То, что ты видел, – всего лишь хитрая уловка, маневр. Иначе к чему бы им расставлять вооруженных детей и женщин на городских стенах? – спокойно и убежденно аргументировал предатель. – Не из-за меня Мустафа-паша потерпел неудачу.

– А что-то подсказывает мне, что именно из-за тебя.

– Вспомни, как я просигналил фонарем о проходе сил подкрепления в Сент-Эльмо. Вспомни, как поджег и взорвал пороховые склады в Сент-Анджело, склады в Сенглеа.

– Не могу отрицать, кое-что это нам дало.

– Кое-что? Да они остались ни с чем!

– А потом ты в спешке загнал моих людей в катакомбы под Сент-Анджело. Это мне дорого обошлось.

– Любая война чревата издержками, Мустафа-паша, разве не так?

– Но не та, которую я вел, имея в услужении надежного, неуловимого лазутчика, которому под силу даже устранить великого магистра Ла Валетта.

– Я вырвал его из окружения союзников, нейтрализовал его стражу, свел на нет влияние его доверенных лиц. Теперь он на пороге смерти.

– А мы отплываем прочь.

– Отмени приказ, пока не поздно.

– Нет, я больше не верю в слова двуличного и лживого неверного.

– А во что ты веришь? В милосердие султана и в искренность своих людей?

– Ты бы лучше задумался над собственным не столь уж долгим будущим.

– Предпочитаю задуматься над тем, чего мы еще в силах достичь. Победы, Мустафа-паша. Твой уход отсюда ознаменует твой выход из истории, твой отказ изменить то, что ты еще в силах изменить, отказ сокрушить и уничтожить орден, вписать свое имя в анналы османов.

Слова лазутчика действовали на Мустафу-пашу словно гипноз, бередили его душу, затрагивали потаенные струны, будили тщеславие. Одно дело потерпеть поражение, другое – пытаться обмануть себя. Да, для отступления имелись причины, но внутренний голос не давал покоя Мустафе-паше, заставляя его остаться и продолжить начатое.

Он повернулся к лазутчику:

– Что за человек, имя которого Кристиан Гарди?

– Отправь отряд своих людей к силам подкрепления. Там, среди них, и найдешь его.

– Он забрал лучшего моего арабского скакуна, сбежал от моего капитана-пирата Эль-Лука Али Фартакса.

– Этому человеку сопутствует счастье, ему не раз удавалось расстроить не только мои, но и твои планы. Подъемный мост Сент-Эльмо, катакомбы Сент-Анджело, та адская махина, доставленная в Сен-Мишель, осадное орудие у Кастильского бастиона.

– Он большой забияка.

– Нахальный негодяй и дерзкий бродяга, Мустафа-паша. Тот, кто через своих дружков сумел предупредить Ла Валетта о покушении на его жизнь.

– Однако этот англичанин – всего лишь простой смертный. Как и все люди, он подвержен судьбе.

– Беззащитен перед превратностями военного времени, перед могуществом твоего наступающего войска.

– Он насмехается над нами.

– Все они над нами насмехаются, Мустафа-паша, все. Любой сумевший уцелеть рыцарь, любой прибывший из Сицилии солдатик, любой мальтиец, будь то дворянин либо крестьянин, – все, кто находится в Биргу, Сенглеа или Мдине.

Решение было принято. Это было видно по мертвенной бледности лица Мустафы-паши, по его мимике, по тому, как оттопырилась его борода, по тому, как пальцы поглаживали изукрашенную каменьями рукоять сабли. Он возвращался на поле битвы.

Мустафа-паша искоса взглянул на пришельца:

– А теперь убирайся. Мне предстоит завершить кампанию. А тебе – покончить с великим магистром.

– А что мы ищем, фра Роберто?

– Вот найду, тогда и узнаем.

Перевернув страницу, священник продолжал изучать написанный по-латыни текст. Мария смотрела на него, сжимая в руке стопку листков. Диковинно было наблюдать, с какой деликатностью огромные лапы великана переворачивали страницы книги. В свое время ему посчастливилось быть в секретарях верховного совета. Нахмурив брови, святой отец отложил том.

– Столько времени потратил, столько книг просмотрел, а до сих пор так ничего и не понял.

– Их на самом деле много.

– Мы должны сидеть и корпеть над бумагами и пергаментами из Рима, которые собраны орденом за время пребывания в изгнании.

– Почему из Рима, фра Роберто?

– Самые темные деяния, свершавшиеся там, узами причин связаны с Римом. Те, что были порождены и вскормлены папством, знатными фамилиями и состоянием дел в этом городе.

– Убийства?

– Не только, миледи. Все мыслимые и немыслимые злодеяния.

Фра Роберто сдвинул документы в сторону, освобождая место для новых.

– Но ведь вовсе не обязательно, чтобы кто-нибудь отражал это в записях.

– Нам остается уповать на то, что какие-то записи все же остались.

– А кто из госпитальеров может быть сведущ в подобной кровожадности?

– Кровь есть часть нашей веры. Мы принимаем кровь Христа, мы делаем кровопускание нашим врагам-язычникам.

– Вы рыцари и братья.

– Скорее лишь одеяния наши и нашитые на них кресты отличают нас от диких животных или же варваров-корсаров.

– Благородство и святость стоящей перед вами задачи придают правоту вашим поступкам.

Фра Роберто покачал головой:

– Древний орден – совокупность многих мрачных тайн. Сердце и разум не всегда столь добродетельны и чисты, как об этом говорится в даваемых нами священных обетах. В ловких руках и лекарство превращается в отраву, а исцеление оборачивается погибелью.

– И великий магистр пал жертвой такого заговора?

– Думаю, именно так, миледи. И я поклялся поскорее отыскать и злодея, и способ, каким он воспользовался.

Святой отец вернулся к своим исследованиям, привычно перелистывая страницы и проглядывая их, время от времени шумно вздыхая, надувая щеки, что-то про себя бормоча или же громко восклицая. Наконец, явно огорченный, фра Роберто захлопнул очередной фолиант.

– «А» означает мышьяк, а я все еще сижу в самом начале.

– Но убийца пока не достиг задуманного.

– У него достаточно времени.

– Больше чем достаточно, фра Роберто. Турки уходят, а мы остаемся.

– И отыщем предателя.

– Все возможно. Но Ла Валетт до сих пор не исцелен.

Фра Роберто откинулся на спинку стула.

– Цепь событий предполагает последовательность снадобий. Мышьяк вызывает недомогание, недомогание вызывает рвоту.

– А потом?

– А потом недомогание усиливается – рвотный камень не обладает теми же средствами воздействия, что и мышьяк.

– А какими?

– Ну, к примеру, неутолимая жажда, запоры. Ла Валетта убивают сочетанием одного и другого.

– Действуют обходным путем.

– Да, чтобы смерть его выглядела как можно естественнее. А Кристиан сумел оттянуть ее – вместе с Анри он убедил Жана Паризо перебраться в Биргу.

– А мне ничего не сказал.

– В интересах твоей же безопасности. Мавр был сражен незримой рукой, может, и не одной. Так что много знать небезопасно.

– Куда ни кинь, повсюду тайные замыслы.

– Одним очень хочется заменить Ла Валетта, ускорив его уход из жизни. Другие метят выше – уничтожить веру. Взять хотя бы Де Понтье или приора Гарза.

Фра Роберто потянулся за новой стопкой пергаментов.

– Все или ни одного. Продолжим поиски.

Раздались торопливые шаги, потом показалась обеспокоенная физиономия Люки.

– Миледи… святой отец… – запыхавшись, произнес мальчик.

– Одышка – дело дурное. – Указав на висевший на поясе Люки кошель, фра Роберто продолжил: – Наш страстный собиратель маленьких безделушек, как я посмотрю, отвел душу.

– Я пришел с новостями.

– Вижу, тебе удалось поживиться. Ну-ка, кошель к осмотру!

– Сейчас, только скажу, в чем дело.

– Не заговаривай зубы, малыш.

Люка неохотно подчинился, высыпав сверкающее разноцветье на поверхность стола. Драгоценные камни, самоцветы – короче говоря, урожай, собранный с тел погибших турок, был вовсе не плох. Люка покраснел как рак, когда фра Роберто, зажав изумруд между большим и указательным пальцами, поднес его к свету и стал смотреть.

– Изумительно прозрачный экземпляр. Так, значит, ты побывал за стенами?

– Побывал.

– Несмотря на строжайший запрет покидать пределы Монастырской церкви, где ты должен все слышать, все видеть и обо всем нас предупреждать.

– Вот я и хочу сейчас предупредить вас, святой отец. Его светлость великий магистр Ла Валетт переправлен в Сент-Анджело.

– По чьему распоряжению?

– По распоряжению самых главных сеньоров рыцарей.

Фра Роберто принялся собирать книги и отдельные листки пергамента и завертывать их в мешковину. Мария удивленно наблюдала за ним.

– Ла Валетта решили вернуть в его дворец, фра Роберто? Что это все означает?

– Это означает, что его отвезли домой умирать. И что наш злоумышленник на свободе.

Люка стал лихорадочно сгребать трофеи со стола.

Стало быть, свершилось. Великий магистр вернулся в Сент-Анджело. Туда, где за ним будут ухаживать, присматривать и в конце концов умертвят. Нежно и заботливо отправят на тот свет. Предатель обозревал сцену через двери в покои. Как же суетилась прислуга, как старались немногие оставшиеся союзники и друзья Ла Валетта ради того, чтобы обеспечить ему комфортную погибель! Попусту транжирят время, свое и его. Потом скажут, что, дескать, Ла Валетт умер от нагноения ран. Впрочем, они что угодно могут сказать. Великий магистр превратился в пациента, а вскоре станет трупом. Вот тебе и победное возвращение в родные пенаты.

Предатель видел, как один из пажей великого магистра увлажнил Ла Валетту губы и протер салфеткой лицо. Последние мгновения беспомощности всегда выглядят унизительно. Некогда всемогущий Ла Валетт – и вот лежит на последнем издыхании. Будут и рыдания, и процессия, и исступленные панегирики. Трагический пафос поубавит пышность церемонии. Горько-сладкий привкус фарса. Не следует затягивать все это. А не то турки возьмут да возобновят атаки, оттеснят войско христиан к Мдине, вернутся в Биргу и завершат начатое. Механически Ла Валетт отпил еще глоток чего-то. Великий магистр затягивал свой уход – Библия в одной руке, молитвенник, которому суждено перейти по наследству старшему племяннику, в другой.

На этом свете не хватит воды, чтобы утолить жажду недужного. Как и спасти его от смерти. Очень скоро ему принесут оршад [32]32
  Оршад – напиток из миндаля и цветков апельсинового дерева.


[Закрыть]. Какая предусмотрительность и какая безответственность! Горький миндаль содержит синильную кислоту, а в соединении с каломелью или хлористой ртутью это средство способно вызвать сильнейший запор и желудочные колики, потому что в результате этого взаимодействия возникает нечто весьма и весьма специфическое. Цианид ртути.И Ла Валетт даже не сможет изрыгнуть ее прочь, его организму не побороть яда – он ослаблен длительным приемом мышьяка. В результате наступит отек суженного участка желудка, быстрый паралич, а потом потеря сознания и смерть. И все шито-крыто, все имеет логичное объяснение. Что ж, хозяевам отравителя придется щедро отблагодарить его.

Христиане быстро перебросили орудия в Сент-Эльмо, и выстрел по неприятелю, в панике взбиравшемуся на борт галер в переполненном порту Марсамшетт, был скорее бравадой. Пальнуть лишний раз не помешает, это всегда усугубляет у врага горечь поражения. Однако защитники заметили сверху кое-какие перемены: вновь причаливавшие к берегу лодки, спрыгивавшие на сушу солдаты. Быть такого не может! Однако победно трубившие фанфары доказывали как раз обратное.

В наскоро растянутой на скалистом берегу командирской палатке сидели друг против друга Мустафа-паша и адмирал Пиали.

– Неужели вы не видите, насколько безумна ваша затея, Мустафа-паша?

– Я вижу в ней возможность исправить допущенные огрехи. И еще вижу, что вы предали нас, не сумев одолеть неверных на море.

– Как вы смеете обвинять меня?

– Потом, потом, Пиали. А сейчас у меня встреча с еще одним недругом.

– Ваши люди измотаны, их боевой дух сломлен.

– Зато я бодр и силен духом.

– Им бы доползти до причала, а вы собираетесь бросить их в бой.

– Долг каждого солдата – честно служить султану.

– А долг главнокомандующего – проявить благоразумие там, где это требуется.

– Вы обладаете подобным качеством?

Выпрямившись, Пиали до хруста сжал кулаки. Старому грубияну сейчас уместнее было бы не осыпать его оскорблениями, а вспомнить ужасы минувших месяцев. Но ничего, у адмирала имелись кое-какие планы относительно Мустафы-паши. Придется устроить ему любезную встречу с наемным убийцей где-нибудь в Константинополе. Еще до того, как пойдут слухи, до того, как его репутация будет раз и навсегда замарана.

Он поймал себя на мысли, что думает о той девчонке с Мальты, о ее неземной красоте, о ее, несомненно, благородном происхождении. Бесстыдница сумела бежать, выскользнуть из его цепких объятий, как, впрочем, и ее соотечественники-островитяне. Такая потеря… Ее образ поблек, уступив место физиономии генерала.

– Отведите галеры на семь миль отсюда, в залив Святого Павла. И дожидайтесь меня там, Пиали.

– А вы тем временем ввяжетесь в бой с теми, кого считаете несерьезным противником?..

– Я не имею привычки недооценивать противника, да будет вам известно. И располагаю армией.

– Армией? – Пиали откинул полог палатки. – Сбродом, ватагой немощных и полумертвых. Каким образом вы рассчитываете заставить их воевать?

– Что такое? Несчастная флотская потаскуха, одуревшая от вина и лености, имеет наглость допрашивать меня?

– Вы идете на верную гибель.

– Лучше погибнуть с почетом, чем позорно бежать. За три месяца я потерял почти тридцать тысяч человек, похоронил легендарного Драгута, лейтенанта янычар Агу, командующего артиллерией. И чего мы этим добились?