Текст книги "Кровавые скалы"

Автор книги: Джеймс Джексон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

– Как ты, брат мой?

– Пока неплохо, Жан Паризо.

Бывалый воин с окровавленной повязкой, закрывавшей пол-лица, попытался обвести рукой на перевязи помещение.

– Я едва дышу. Здесь моим очам предстает куда более страшная трагедия, чем на стенах бастиона.

– Когда у тебя в руке меч, ты уже ни на что не смотришь.

– Потому лучше оставаться в бою до последнего вздоха.

С этими словами Лакруа взял ломтик хлеба со стоявшей подле него тарелки и жестом пригласил Ла Валетта разделить трапезу.

Окунув хлеб в бокал с вином, великий магистр положил кусочек в рот и разжевал.

– Возможно, это наша последняя трапеза.

– Рад разделить ее с тобой, апостолом веры. Мы и на Родосе сражались плечом к плечу.

– Мы с тобой уже сорок три года воюем вместе.

– И снова над нами витает смрадное дыхание язычников.

– А за ним – сладостное дуновение и вечная жизнь в Царствии Небесном.

Ла Валетт, усевшись рядом, откусил еще хлеба.

– Будут ли нас чествовать в Риме и при королевских дворах Европы как мучеников и поборников Христа? Или же подвергнут нашу борьбу осмеянию?

– Превыше всего похвала Господа.

Лакруа, откинувшись на спину, прикрыл здоровый глаз. На груди сквозь одежду проступало пятно крови. Дыхание рыцаря было неглубоким, по-видимому, каждый вдох доставлял ему невыразимые муки.

– Желаешь травяного отвара, брат, или вина?

– Побыть с тобой и помолиться, Жан Паризо.

Повернувшись к Ла Валетту, Лакруа предложил ему кубок:

– Выпей, это придаст сил.

Ла Валетт принял угощение.

– Мне пора возвращаться на стены.

– Я готов ползти за тобой.

– Нет, брат, ты должен отдохнуть.

– Мы разгромим еретика-султана. Какое же это благо, брат, быть рыцарем и оказаться там, где творят историю!

– Для меня честь быть и оставаться твоим великим магистром.

– Брат мой.

Рыцарь Большого Креста, приоткрыв глаз, сжал в своей руке ладонь друга.

Когда Мария с почерневшим от копоти лицом в изорванной одежде увидела их, оба предавались безмолвной молитве.

– Ваша светлость.

– Леди Мария.

Ла Валетт приподнялся приветствовать женщину.

– Вижу, вы побывали в самом пекле.

– Его не избежать, сир. Как не избежать и тяжкой доли гонца, несущего худые вести.

– Что может быть хуже победы турок?

– Ваш племянник Анри, сир.

Племянник Анри. Магистр надеялся, что никогда не услышит подобных вестей, которые заставят его шатающейся походкой поспешить к Монастырской церкви. Он должен увидеть все собственными глазами. Непродолжительный путь, освещенный сполохами войны, заставил гроссмейстера испытать одиночество человека, наделенного властью, которое обратилось горем утраты.

Подле алтаря его дожидался Кристиан Гарди. Тело Анри покоилось на высоких носилках.

Великий магистр склонил голову:

– Так, значит, это правда.

– Я не стал бы тревожить вас под ложным предлогом, сир.

– Гибель его была достойной?

– Достойной чести ордена и вашего благородного имени, сир.

– Тогда нет причин для скорби и стенаний.

– Для скорби всегда есть причина, сир. Я любил его как брата.

– Я – как сына. Он благословлен пред очами Божьими и отправляется в иной и лучший мир.

– Солдатское ремесло – мое призвание, сир. Но Анри всегда привлекали более мирные и добрые занятия. Он не заслужил гибели.

Ла Валетт воздел взор к потолку, где висели захваченные турецкие знамена.

– Взгляни, что мы добыли у нечестивых.

– Вспомните, скольких они отняли у нас.

– Это была героическая гибель достойнейшего из рыцарей. Мой племянник не пожелал бы иной для себя.

– Оставшиеся не пожелали бы для него иной.

– Вы сделали все, чтобы уберечь его, месье Гарди. Вы доблестно сражались в Сент-Эльмо, принесли избавление Биргу, помогли спасти Мдину, предупредили меня об отравителе. Я бесконечно вам признателен.

– Ваша светлость!..

Гарди низко поклонился великому магистру.

Оба стояли над телом Анри, почтенный старец и молодой человек, отдавая последние почести павшему, размышляя о собственной бренности. Познавшие ужасы войны не нуждались в словах, меж ними протянулась незримая нить понимания и сдерживаемой скорби.

– Вы и слезы не пролили, сир.

– Я не вправе оплакивать Анри более остальных, кто пал ради нас. Все они – сыновья света, все овеянные славой мученики, принесшие себя в жертву.

– Если удастся прорваться, нас ждут еще большие жертвы.

– Разве это жертвы, месье Гарди? Островок, клочок выжженной солнцем земли, несколько тысяч живущих на нем, сотворенных из плоти и крови? И каковы будут плоды нашей победы? Мы в одиночку встали на пути у Сатаны и губительного царства его приспешников. Мы вернули христианству честь и достоинство, силу низвергнуть язычников в бездну.

– В память об Анри я готов так же поступить и с осадной башней язычников.

– Подумать только, бродячий авантюрист, выброшенный на берег, стал нашим лучшим воином… Я верю в вас, месье Гарди.

– Я притащу этого монстра к бастиону.

Помощники англичанина поработали на славу. Наверху враг продолжал свой исход из ворот осадной башни. Выбравшись наружу, часть сарацин тотчас подавалась назад под натиском защитников, другие прорывались и вступали в схватку с христианами. Но у подножия Кастильского бастиона, скрывшись внутри стен, подручные Кристиана трудились, истекая потом. Еще один рычаг удалось передвинуть. Камень подался.

– Кристиан, мы вот-вот выберемся.

– Готовьте пушку, заряжайте картечью.

Это был его излюбленный способ сражаться: с максимальной выгодой применить против врага примитивнейший прием. Подход настоящего пирата. Пара поворотов лебедки, канат натягивается как струна, и последняя глыба известняка вываливается.

– Выкатить орудие! Огонь!

Гарди заставил турок припасть к земле. Пушка злобно грянула в образовавшийся узкий пролом. Откатившееся орудие перезарядили, подтянули к бойнице и выстрелили. Дым и пламя заполнили помещение. Не обращая внимания ни на что вокруг, Гарди вместе со своими людьми неустанно трудился. Они не расслышали, как металл пробил стенку осадного орудия, не увидели огромной дыры, не услышали диких воплей имамов, янычар, дервишей, когда башня покачнулась. Еще выстрел, еще взрыв, с хрустом переламываются балки, не выдерживают и валятся подпорные бревна. Остальное довершило земное притяжение. Перекосившись, огромная осадная башня осела и со страшным грохотом рухнула.

– Прикончим зверя.

Отряд Гарди последовал его команде – зарядив пушку крупной картечью, они пальнули прямо в черное месиво дымящихся обломков, под которыми навеки были погребены остатки османского войска.

В Монастырской церкви великий магистр продолжал нести бессменную вахту у тела погибшего племянника. На лице молодого человека застыло выражение умиротворенности, он был далек от ужасов войны, бушевавшей за стеной. Всюду сражались не на жизнь, а на смерть. От осады невозможно было скрыться, она подчиняла себе все – чувства, мысли, поступки. Близился рассвет. И с его приходом вновь придется атаковать, вновь балансировать на краю гибели. Ла Валетт шевельнулся. Боль пронзила тело, казалось, она ударила изнутри. Плоть горела огнем. Вцепившись в живот, магистр попытался вскрикнуть. Но не сумел. И пажи не примчались на помощь. Он стал захлебываться густой темной кровью, хлынувшей горлом на ложе.

Глава 17

Наступил конец августа, и влажный ветер трамонтана принес дожди. С небес хлынула вода, не пощадив ни турок, ни христиан; она запруживала траншеи, просачивалась сквозь крыши и полотно шатров, окутывала все вокруг промозглым покрывалом. Бои замерли. По-иному и быть не могло – сырое марево обратило порох в сырую кашицу, а передвигаться по скользким от влаги камням стало невозможно. Защитники прижимались друг к другу и молились, взывая к разбухшим небесам и ожидая ответа. И так проходил час за часом, день за днем. В воздухе все острее чувствовался запах смерти и разложения. Казалось, ордену святого Иоанна осталось недолго. Для Мустафы-паши настал благоприятный момент.

Едва ливень ударил с новой силой, штурмовые отряды османов двинулись в наступление. Не будет ни грохота вражеских пушек, ни мушкетных залпов, когда османы, преодолев усыпанный обломками ров, начнут карабкаться на крепостной вал. Возобладают ятаганы. В рукопашных схватках все решит число. Оставшиеся несколько сотен христиан обречены, их, промокших насквозь и безоружных лучников, порежут на ремни, а рыцарей в поржавевших доспехах начнут рвать на части. Турки рвались к победе.

Предвкушавшие триумф османы недооценили противника. Мусульмане не догадывались, что Ла Валетт предвидел нечто подобное и за несколько месяцев до вторжения приказал привести в порядок все до единого арбалеты арсенала. Теперь они вошли в бой. Зазубренная, крючковатая сталь беззвучными волнами обрушивалась на ряды атаковавших османов, разя сначала командиров, а затем солдат, падавших вперед или валившихся назад в оглушительном реве множества глоток. Болты без труда прошивали шелк и тонкую броню. Наконечники обрабатывались особым образом и предусмотрительно смазывались пометом, свиным салом или трупной гнилью, убивая и раня османов, сея в их рядах страшные хвори. Пусть теперь язычники поглумятся, пусть их врачеватели познают нехватку лекарств. Неудивительно, что турки дрогнули и бросились отступать.

– Сто дней мы просидели на этом проклятом острове.

Мустафа-паша задумчиво смотрел из-под полога шатра на струи дождя. На душе у него было пасмурно, точь-в-точь как снаружи, а уныние уподобилось свинцово-серым каплям, изливавшимся на Марсу. Надежда угасала. Позади на тахте сидел адмирал Пиали, соперник, связанный с ним волей случая и готовый бежать при первой возможности.

– Мустафа-паша, вам известно, о чем сейчас поговаривают в лагере?

– Мне хватает того, о чем толкуете вы – о том, как захватить власть, сплести заговор и сорвать мой поход.

– Говорят, будто сам Аллах желает нашего поражения и ухода отсюда.

– Значит, нам сейчас следует прекратить священную войну и пойти наперекор воле султана?

– Что может быть священного в том, что вокруг свирепствуют лихорадка, иные болезни, что половина наших орудий уничтожена, а оставшиеся силы используются бездарно?

– Вопреки всему мы выстоим, адмирал.

– За счет чего? Остался ли у нас хоть один боеспособный отряд? Назовите мне хоть одно осадное орудие, хоть один подкоп, который мы еще не использовали. Хоть один маневр, хоть одну дьявольскую уловку, которую мы не применили.

– Наш лазутчик доносит, что великий магистр на последнем издыхании.

– Тот же самый лазутчик говорил о возможности проникнуть в Сент-Анджело через подземные туннели и о скором падении Мдины.

– Нехватка припасов сводит на нет наши усилия.

– Обратите внимание на собственные просчеты, Мустафа-паша. И на перемену погоды тоже.

Старый генерал устремил на Пиали гневный взор. Хладнокровие, с которым напыщенный адмиралишка разглагольствовал о возможном поражении, приводило его в ярость. Рухнет ли мир, сорвется ли кампания, этот придворный хлыщ всегда отыщет способ уберечься и по обломкам вскарабкается к намеченной цели. Ради этого он готов на все.

– Сто восемьдесят миль из Джербы, и вашему флоту уже не пополнить наши склады. Такое положение хорошо вписывалось бы в ваш замысел покинуть Мальту по причине голода, – медленно произнес Мустафа-паша.

– Вам повсюду мерещатся заговоры, Мустафа-паша.

– Они настолько очевидны, что их трудно не заметить.

– Мои возражения продиктованы одним – стремлением сохранить флот.

– Или спасти собственную шкуру! – злобно выплюнул Мустафа-паша. – Моей же целью была и остается победа. А вы, как могли, препятствовали ей – и когда мы встали на якорь у Марсамшетта, и когда втянули нас в совершенно никчемную атаку Сент-Эльмо.

– Поостерегитесь, генерал. Я близок и к гарему, и к семье султана.

– А моя рука близка к тому, чтобы выхватить саблю.

Пиали встал и принял дерзкую позу, словно приготовился к схватке.

– Вы угрожаете мне?

– Если моей голове суждено слететь по милости мстительного Сулеймана, будьте уверены, вашей тоже не удержаться на плечах.

– Опасные нынче времена, Мустафа-паша.

– И потому лучше добиться победы, вырвать ее в решающий момент.

– Мои галеры не могут ждать. Им негде укрыться от осенних штормов, не хватает провианта и древесины для ремонта.

– Они останутся. Или я прикончу вас здесь и сейчас.

– В вашем распоряжении неделя. Самое большее – две.

Мустафа-паша почувствовал, как его окатила жаркая волна гнева. Ему были неведомы ни горечь поражения, ни позор отступления, ни участь всеобщего посмешища и изгоя, которая ожидает всякого полководца, бесславно возвратившегося в Константинополь. Не смерть страшила его, а нарушение клятвы верности султану, крах репутации, его вина в гибели войска. Сама мысль о том, что именно он, Мустафа-паша, осквернил, не сумев удержать с честью, пронесенное предками знамя пророка Мухаммеда, приводила его в ужас. Бесславие, тронутый порчей отросток на древе гордости и былой славы.

– Это еще не конец, Пиали! – бросил Мустафа-паша и вышел из палатки под хлещущий ливень.

Гарди проснулся, когда розоватая полоска утренней зари едва коснулась еще темного неба. Суббота, 1 сентября 1565 года. Первый день нового месяца и 105-й день вторжения. Он был неотличим от прежних, слившихся в один, когда Гарди убивал турок и любил Марию. Девушка сейчас спала подле него, ее обнаженное тело вытянулось на соломе. Такие мгновения скрашивали ужасы войны. Лежа на плоской крыше, Кристиан давал волю воображению и уже не ощущал мерзостный смрад разлагавшихся внизу трупов. Но забвение не приходило. Соратников забрала смерть, великий магистр тоже в одном шаге от ее зловещих объятий, полчища врагов грозят сокрушить ослабевающее с каждым днем сопротивление. Времена явно не благоволят новобрачным.

Гарди, потянувшись, поднялся, плеснул в лицо воды из кадки, смывая остатки сна и пота. Утро началось безмятежно. Как знать, быть может, это его последний рассвет. Мальчишка-пират из Англии, ангел смерти Азраил был готов ко всему.

– Кристиан?

– Ты не спишь, моя дорогая Мария?

– В жару плохо спится.

– Так бросимся в объятия наступающему дню и друг другу.

Мария раскинула руки, и Кристиан шагнул к ней.

– Мы должны стыдиться того, что в такое время наслаждаемся счастьем, разве нет?

– Неужели должно быть стыдно, если вдруг посреди пустыни увидишь прекрасный цветок?

– На наших глазах гибнут друзья, Кристиан.

– Тем сильнее мы должны стремиться обрести утешение друг в друге, сохранить самое драгоценное в себе.

– Их уже столько погибло… Тех, с кем мы делили хлеб, все горести и радости, а теперь их поглотила вечная ночь.

– Светлая им память, не печалься о них.

– Это слова солдата, Кристиан.

– Это слова влюбленного, – ответил Гарди.

Не выпуская друг друга из объятий, они сидели, омраченные думами о грозных событиях, пытаясь отринуть их, окунувшись в нежность. Все остальное утратило смысл. Остались лишь желание выжить и страсть, первозданное чувство, заключавшее в себе спасение. Именно так во все времена мужчины и женщины превозмогали тяготы и лишения войн.

– Что нам грядет – жизнь или смерть, Кристиан?

– Жизнь присутствует всегда и везде.

– Даже здесь? Даже в окружении язычников?

– Особенно здесь. – Гарди прижал девушку крепче. Он чувствовал груди любимой, тепло ее тела. – Пусть тебя ничто не пугает и не тревожит, милая моя жена.

– Ты – мой самый нежный из воинов.

– Пусть рыцари-госпитальеры защищают свою веру. Я защищаю тебя.

– И это стоило тебе многих ран, Кристиан.

– Я готов отдать за тебя жизнь.

– Я знаю.

Гарди нежно провел пальцами по шее Марии, коснулся ее губ.

– А знаешь ли ты, что ты дороже мне всего золота мира и всей славы?

– Я польщена.

– А я доволен.

– Воину не пристало отправляться нагим в горнило битвы.

Ладонь Марии скользнула по его груди.

– Я окунусь в огонь иной.

– Тебе понадобится меч? Твоя куртка?

– Оставь.

Кристиан обнял девушку. В объятиях Марии ему казалось, что его боевые товарищи живы, что Ла Валетт устоит, что с прибытием кораблей из Сицилии все благополучно завершится.

Кристиан ощутил теплую влагу на плече.

– Мария, ты плачешь?

– Я оплакиваю тех, кого уже нет с нами. И еще то, что мы так мало пробыли вместе.

– Гони прочь горестные мысли.

– Я не воин. Лишь воинам под силу скрывать печаль. А этой бойне и конца не видно.

– Но ведь мы, невзирая ни на что, еще держимся, – едва слышно прошептал Кристиан возлюбленной на ухо, поглаживая ее по затылку.

– Чего бы тебе от меня хотелось, Кристиан?

– Чтобы ты хранила спокойствие и выдержала осаду, чтобы мы с тобой когда-нибудь отправились вместе на край света.

– Для этого тебе нужно уцелеть.

Гарди молча опустил Марию на соломенное ложе.

Пока он одевался, она вновь уснула, положив голову на свернутый кавалерийский плащ. Тело девушки блестело капельками утренней росы. Кристиан готов был часами смотреть на любимую. Гарди расправил плечи, стальные пластины веско звякнули, обнажая потертый бархат куртки. В бою не до щегольства. После трех месяцев войны англичанин едва ли походил на красавца.

На высотах Коррадино мелькали вспышки турецкой артиллерии. Мгновение спустя доносился и рокот канонады. Османы будили заспавшегося противника, которого в силу малочисленности и считать таковым было постыдно. Протрубили тревогу. Турки вновь пошли в атаку.

В последние дни желающих карабкаться по штурмовым лестницам почти не находилось. Те, кто пытался, расстались с жизнью. Гарди продвигался узкими улочками, обращенными пушечными ядрами и пожарами в груду развалин. Мирные времена миновали, и больше не было слышно ни шутливо бранившихся рыбаков, ни детского смеха. Воцарилось суровое безмолвие запустения. Кристиан шел вперед. Где-то неподалеку раздался взрыв, из-за обломков стены взметнулся столб дыма. Последовал обычный в подобных случаях ропот. Гарди по привычке ожидал увидеть мавра, услышать его приветственные возгласы, заметить приближавшихся Анри и Юбера. Но перед глазами мелькали останки людей и животных, рассеченные, тронутые ржавчиной доспехи, увенчанные вместо головы комком копошащихся червей.

– Война – средоточие ужасов.

– Ничуть не ужаснее вас, де Понтье.

Рыцарь не уступал дороги, на лице де Понтье застыло выражение превосходства и самоуверенности. В словах его скрывалась ловушка.

– И тот, кто всерьез не воспринимает своего положения, либо шут, либо достоин уважения, месье Гарди.

– Вы никогда не удостаивались уважения других людей.

– Зато те, кто превозносил до небес вас, теперь на том свете.

– Я же не могу вспомнить, чтобы вы помешали туркам ворваться в крепость через тоннель или уничтожили их осадные орудия.

– Сражаться можно различными способами.

– Каким образом сражаетесь вы, де Понтье?

– Попридержи язык, наемник.

– Иначе вы меня выпорете, изменник?

Де Понтье холодно посмотрел на Гарди:

– Расстановка сил меняется, Гарди. Старики уходят, и на горизонте появляются новые владыки.

– В наших стенах повсюду бреши, наши войска едва держатся. А вы рассуждаете о новых владыках на горизонте.

– И, заметьте, весьма своевременно рассуждаю.

– У меня нет времени на интриги.

– Вы в состоянии оценить такие понятия, как влияние, и осознать, что вы один и число ваших союзников стремительно уменьшается, что ваш обожаемый великий магистр не в силах раздавать советы о снисходительности и сдержанности.

– К чему вы клоните, де Понтье?

– А разве не ясно? Я не намерен прощать нанесенное мне оскорбление и забывать ваших попыток избавиться от меня.

– Вы получили по заслугам.

– А вы обвинили меня в измене. – Де Понтье подошел ближе. – В этом мире глас народа, его восхищение, равно как и подкупающая внешность, еще гарантируют жизнь.

– Любой опрометчивый шаг способен поставить под вопрос и вашу жизнь.

– Что может быть опрометчивее, чем валяться на крыше с мальтийской шлюхой?

Гарди выхватил меч. Соперник намеренно провоцировал его, но он никогда не решился бы на такой шаг, не будучи уверенным в своем превосходстве. Кристиан сжал рукоять покрепче, проверил стойку, смерил взглядом расстояние до цели. Фехтование не просто искусство, оно успело стать его второй натурой.

– Вам не одолеть меня один на один, де Понтье.

– Один на один?

В словах аристократа послышалась некая наигранность, как будто эту фразу он приготовил заранее. Гарди невольно обернулся. Позади стояли нескольких человек со злобными гримасами на лицах и мушкетами наготове. Возглавлял их приор Гарза. Группа стала молча надвигаться на Кристиана.

Вскочив на камень, англичанин попытался выиграть время:

– Братья, разве сейчас подходящее время для личной вражды и дуэлей?

– Они подчиняются только мне, Гарди, – победно заявил де Понтье. – Будь то славные воины Прованса или же хорошо оплачиваемые испанские солдаты.

– Что они увидели в вас, кроме иудиных сребреников?

– Отвагу, силу, будущее ордена.

– Своими уловками вы ставите под угрозу его будущее.

– Время уловок миновало. Теперь я стремлюсь унаследовать власть.

– Подняв на меня руку, вы ее не приблизите.

– Зато обрету покой. Еще один доблестный защитник падет, и, подобно многим, тело его будет растерзано и забыто.

– А вы, приор? – обратился Кристиан к Гарзе. – Вы тоже намерены принять участие в вероломной расправе над единоверцем-христианином?

Приор нахмурился:

– Вы не христианин, а лишь его название.

– Я словом и делом служу вере, вот уже сто дней защищая ее от язычников.

– Сегодня мы отправим вас в отставку.

– Подумайте хорошенько, прежде чем действовать, братья.

– Они и раздумывают, обезглавить вас, повесить или сжечь заживо.

Толпа надвигалась. Здесь были те же, кто ратовал за арест мавра, хранил верность богатейшему покровителю и заговорщику шевалье де Понтье. Взывать к разуму бессмысленно.

Де Понтье обнажил меч.

– Всеми нами играет судьба, разве нет?

– Иногда и члены Священного собрания.

– На пиратов законы не распространяются.

– Надо было тогда утопить вас, де Понтье.

– Вы упустили свой шанс, равно как и возможность сохранить себе жизнь. – Рыцарь поднял меч. – Я предупреждал, что в следующий раз результатом нашей дуэли станет смерть.

– Я поклялся, что она будет вашей.

– В нынешнем положении эта клятва неуместна.

Едва успев договорить, де Понтье взвыл от боли и выронил меч. С перекошенным лицом шевалье схватился за запястье, пытаясь понять, что произошло. На крыше стоявшего в отдалении дома, низко пригнувшись, сидел Люка.

– Неплохо стреляет этот бесенок Гарди. Надо показать ему, на что мы способны! Прицельтесь как следует и прикончите его! – прорычал де Понтье приказ.

– Только дернитесь, и вам конец.

Все сразу же узнали голос и, сконфуженно завертев головами, заметили подступившую с тыла опасность. Окруженный толпой солдат, фра Роберто лениво оперся на вилы, с его плеча свисал деревянный крест.

– Похоже, теперь мы на равных, – обратился Гарди к Понтье.

– Эти бродяги, мальтийский сброд с ножами, нам не ровня.

– Ваши люди того же мнения? Они готовы это подтвердить?

– Они верны мне.

– По совести или по принуждению? – Гарди во весь голос обратился к толпе: – Неужели мы мало пролили крови? Может, сохраним ее для схваток с турками?

– Не пытайтесь, Гарди, красноречие вам не поможет.

Фра Роберто угрожающе опустил стальной трезубец.

– А вот это наверняка поможет. Мне уже давно хотелось насадить приора на вилы и испробовать на нем злодейские методы его родственника-инквизитора.

– А я займусь де Понтье, – кивнул Гарди.

Инициатива была упущена. Приор Гарза стоял белее мела.

Без поддержки он превратился просто в розовощекого беспомощного толстяка. Пристыженные солдаты безмолвно удалились. Их примеру нехотя последовал и сам приор.

Ни угрозы, ни суровые взгляды не потребовались. Де Понтье посторонился, а Гарди и фра Роберто со своими людьми прошествовали мимо. Найдутся дела поважнее. Только что отзвучал сигнал тревоги, и его сменил воинственный клич бросившихся в атаку османов.

– Сеньор, они тащат еще одно осадное орудие!

– Вижу, Люка.

В призрачном утреннем свете над бастионом зловеще нависла огромная башня. Враг хорошо учился на своих ошибках. На сей раз не понадобятся ни пушки, ни длительный обстрел форта. Основание башни было защищено слоем земли и камней. Такой слой пробить непросто. Тем временем меткие стрелки янычар поражали первые цели в рассредоточенных и поредевших отрядах христиан. Рыцари и солдаты дрогнули.

– Они нас загоняют в угол, сеньор, – неуверенно произнес мальчик, глядя на деревянную громаду.

– Бывает, и колоссы падают.

– Как так, сеньор? У вас есть план?

– Как всегда, Люка. – Гарди пригнул голову мальчика. – Не высовывайся и не лезь вперед. Пора возвращаться в наши старые траншеи.

С этими словами Кристиан попятился, уклоняясь от мушкетных пуль. Люка ползком последовал за ним вниз по склону, быстро соскользнув в канаву. Неудивительно, что ему удалось скрыться от турок в Сент-Эльмо, подумал англичанин.

Его отряд собрался у открытой бойницы.

– Мы снова пытались пробиться, Кристиан.

– И не зря.

– Такую громадину не так просто одолеть. Таран отскакивает от камней и земли.

– Значит, придется их убрать.

– Чем, Кристиан?

– Тем, что лучше всего годится и чего они никак не ждут. Отправим к ним нашего фра Роберто.

Святой отец от души расхохотался шутке. Собравшиеся вокруг защитники проверяли мушкеты, подтачивали сабли, кое-кто склонил голову в молитве перед схваткой. На смену рвению пришло унылое смирение.

– Мне нужны зоркие и скорые на ноги.

– Мы все готовы пойти.

– Восьмерых достаточно, а еще восемь человек прикроют нас, пока мы будем наступать.

– Наступать? Ты хочешь сказать – атаковать?

– Да, именно через этот проход.

– Невозможно.

– Мы каждый день творим невозможное, – сказал Гарди, собирая оружие. – И башню эту мы непременно возьмем.

– Я с тобой, Кристиан.

– И я.

– Я тоже хочу ударить язычникам в самое сердце.

Вокруг Гарди собиралась толпа.

Кристиан поднял руку:

– Благодарю вас, братья. Не медлите. Пойдете вместе с командором Кларамоном и шевалье де Перейрой.

– Какое оружие выбрать?

– По две аркебузы на каждого. Времени на перезарядку не будет.

– А взрывчатку?

– Оставьте. Захватим это чудовище и опрокинем его из пушки и мушкетов прямо на головы его создателей.

– А что делать нам, Кристиан? Сидеть и дожидаться вашего возвращения?

– Закройте проход сразу же, как мы уйдем. Пойдете за нами, как только мы заберемся наверх. Либо мы сумеем приставить лестницы к каждому уровню, либо погибнем.

Завершались последние приготовления, люди обнимались, осеняя себя и друг друга крестным знамением. Фра Роберто благословил всех.

– Доброго вам пути, перебейте вонючих псов. Чем бы вы ни воспользовались, какое бы средство ни взяли, в нем огонь Божий. Да выжжет он нечестивые глотки до самого брюха!

– Снадобье, того и гляди, заодно и нас прикончит, фра Роберто.

Гарди, кивком велев своим людям следовать за ним, направился к пролому. В считанные секунды он выбрался наружу и где ползком, а где короткими перебежками стал приближаться к цели. За ним, перемахивая через ямы и рытвины, вплотную к парапету спешили остальные. В гуще сражения никто не увидел их появления. Немногие заметят в дыму и пламени нескольких бегущих солдат.

Кристиан прижался к шероховатому дереву балки. С близкого расстояния колосс подавлял гигантскими размерами, закрывал небо, от его вида перехватывало дух. Англичанин обернулся и посмотрел на полуразрушенные стены Биргу, но увидел лишь дым, копошащуюся массу карабкавшихся и падавших турок. На какое-то время об осадной башне словно забыли.

– Они гостей не ждали – надо бы их поприветствовать.

– Вот и поприветствуем – сталью и порохом!

Воины стали подниматься.

Люка попытался примкнуть к группе. Когда последнее отверстие было заделано, он с коротким мечом в руке выступил вперед. Его появление осталось незамеченным. Мальчик постоянно бросался туда, где враг проявлял упорство. Люка попытался прорваться вперед, но тут его обхватила сильная рука фра Роберто.

– Если я и великоват для таких затей, то ты – мелковат.

Мальчик попытался вырваться из объятий священника.

– Я везде сражался – буду сражаться и здесь!

– У каждого свой удел, сын мой.

– Слышал, как сказал Кристиан? «Мне нужны зоркие и скорые на ноги». Я таков и есть.

– Может, и таков, только малость недогадлив, как я погляжу.

– Ничего, мой час настанет.

– Не сегодня.

– Отпустите меня, святой отец. Богу угодно, чтобы я сражался вместе с ними.

– Ему угодно, чтобы я держал тебя, пока ты не перестанешь молоть чушь.

– Я пойду с ними! Я должен пойти!

– Никуда ты не пойдешь.

Люка тщетно пытался высвободиться.

– Поспешность суть грех, сын мой.

– Я солдат. И ты не имеешь права не пускать меня в бой.

– Нечего меня уговаривать. Я фра Роберто.

Пролом, через который прошли Гарди и его группа, был заделан. Люка едва не визжал от злости, но поделать уже ничего не мог.

– Ну почему, почему, святой отец? Почему вы не позволили мне прикончить язычников и поддержать в бою собратьев?

– Скажи, почему Кристиан Гарди всегда побеждает? Да потому, что у него, кроме отваги, еще и голова на плечах. Так что, Люка, не забывай о своей голове.

– Как же ты мне надоел, старый святоша!

Фра Роберто, наградив мальчика звонкой оплеухой, ослабил хватку.

– Подумай хорошенько.

Мальчик неуверенно улыбнулся, признавая правоту фра Роберто. Быть мужчиной значит уметь отбросить в сторону сантименты. А быть солдатом – это не только ловко стрелять из пращи или лихо размахивать клинком.

– Простите меня, святой отец.

Фра Роберто крепко сжал протянутую руку.

– Мир восстановлен. Но впереди еще куча работы. Нам предстоит привести в порядок осевшую крышу бастиона и дождаться прибытия наших братьев из логова язычников.

– Что задумал сеньор Гарди?

– Нечто дьявольское, можешь быть уверен.

Фра Роберто постоял немного, прислушиваясь к шуму битвы. «Снадобье того и гляди заодно и нас прикончит, фра Роберто… Снадобье… и нас прикончит…» Где-то в подсознании шевельнулись иные мысли, зародилось беспокойство. В памяти всплывали образы чернокожего мавра, Юбера, великого магистра. Мышьяк отравил Ла Валетта, от него поредела его борода, он заставил великого человека пасть на колени. А сухопарый послушник обнаружил каломель, обычное слабительное, совершенно безвредное средство. Болезнь возникла после втираний мазей, после приема рвотного камня, то есть недуг пришел в результате приема этих снадобий. Никто ничего не заметил, потому что именно на это и рассчитывал предатель. Умный предатель.

– О чем вы задумались, святой отец?

– Пытаюсь связать концы с концами.

– Лето уходит. А вместе с ним и турки, Жан Паризо.

– Боюсь, вскоре уйду и я.

Рыцарь Большого Креста Лакруа смочил горящий лоб великого магистра. Идя на поправку, он последовал зову, вышел из лечебницы, чтобы облегчить страдания друга и командира. То были мрачные, безрадостные дни одиночества. Горячка и бред сменялись периодами просвета, спокойствие – страшными судорогами. Ла Валетт слабел на глазах. А вместе с ним его влияние. Ложе магистра в мрачных стенах Монастырской церкви оккупировали выжившие апостолы. Четверг, 6 сентября 1565 года, сто десятый день войны. Близился конец.