Текст книги "Психотерапия и процесс. Основы экзистенциально-гуманистического подхода"

Автор книги: Джеймс Бьюдженталь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

2. Путешественник собирается в путь

С чем клиент приходит в психотерапию

Решив отправиться в путь, путешественник должен подготовиться. Разумеется, он должен собрать багаж, подготовить финансы, попрощаться и позвать проводника, но куда более основополагающей является внутренняя подготовка. Для этого требуется по-настоящему ощутить тот факт, что выбор сделан, а также знать, какие неоднозначные переживания он влечёт. Это подразумевает отпускание некоторых ранее важных частей жизни. Сюда входит осознание тонких нюансов чувств к людям, местам и делам, которое возникает, когда мы знаем, что уже никогда не посмотрим на всё это по-старому. Самая важная подготовка к путешествию, которая способна глубже всего повлиять на то, как развернётся путь, – это тонкие и полусознательные изменения в чувствах и мыслях путешественника.

Итак, в этой главе я говорю о клиенте, приходящем на первичное интервью своего психотерапевтического путешествия. Клиент приходит не без ожиданий. Уже произошло многое из того, что будет иметь глубокую важность в предстоящей работе. Клиент приходит с огромным эмоциональным, интеллектуальным и даже духовным багажом, связанным с более глубокими уровнями бытия.

Два незнакомца встречаются по предварительной договорённости. Их стремление – сразиться с самой жизнью; их цель – отбить у омертвения больше жизни для одного из них; опасность в том, что один из них или оба они обнаружат, что на какое-то время жизнь наполнится болью и тревогой; однако они могут быть уверены в том, что если будут честно идти вперёд в своей борьбе, то оба в определённой степени изменятся.

Интенсивная психотерапия – довольно уникальное занятие в нашем обыденном мире. Студент, обдумывающий возможность стать психотерапевтом, отправляется в путешествие, исход которого вряд ли можно предсказать. Со своей стороны клиент надеется на глубинные и полезные изменения, однако заблуждается, если думает, что знает, какими они будут.

Всё это может звучать немного мелодраматично, и, полагаю, отчасти так и есть. Однако меня и многих людей, с которыми я совершал психотерапевтическое странствие, этот путь действительно привёл в новые места внутри самих себя и внутри других – в такие места, куда мы никогда бы не отправились добровольно, если бы с самого начала могли принять такое решение, хотя, наконец достигая их, мы чувствовали, что прибыли по назначению.

В этой и следующей главах я говорю о двух людях, совершающих путешествие: о клиенте и о терапевте. Я говорю о них как о человеческих существах, а не только как о ролях или функциях. Читателю важно ощутить родство с ними обоими. Лишь так в остальной части книги появится подлинная коммуникация. Психотерапия экзистенциально-гуманистической ориентации – это в первую очередь очень личный, субъективный и меняющий жизнь обоих его участников опыт.

С  чем приходит в работу клиент

Тревога и боль

Посмотрите на эти два слова: «тревога»... «боль». Впустите их в себя. Позвольте себе знать изнутри, что они означают, но не как абстракции, не как что-то, что переживают другие люди. Без близкого знакомства с этими двумя словами и тем, что они означают, вы мало что поймёте из этой книги. Если вы не можете позволить им откликаться в вас, вы пока не можете быть настоящим гуманистическим терапевтом, хотя, возможно, вам нужно стать клиентом той или иной психотерапии. Если же эти слова о чём-то вам говорят, вы уже приближаетесь ко встрече со смыслом, который я хочу донести.

В доме тихо. Все ушли спать. Я ещё хочу немного почитать, чтобы успокоиться, чтобы сон смог быстрее прийти ко мне, когда я лягу в постель. Я поправляю подушку на своём стуле, зажигаю лампу немного ярче, беру книгу и устраиваюсь поудобнее. На то, чтобы понять первое предложение, уходит две-три попытки – после этого примерно страницу всё идёт хорошо. Затем я осознаю, что перечитываю одно и то же предложение уже в третий или четвёртый раз и до сих пор понятия не имею, что оно означает.

Я не хотел, чтобы всё было так. Я старался занять себя, найти интересную книгу, не ложиться до тех пор, пока мне не захочется спать настолько, что я тут же усну, после того как книга проводит меня к границе сна. Я не хотел, чтобы это повторилось снова, но я знал, что так будет.

Мне трудно дышать. Воздух кажется разрежённым – мне нужно больше кислорода. Я беспокойно ёрзаю – мне некомфортно от того, как под моей спиной лежит подушка. Мои ладони потеют. Я пытаюсь заставить свои глаза вернуться к книге, однако они плохо фокусируются. Я ёрзаю на стуле и набираю в лёгкие большой глоток воздуха. Моя одежда кажется тесной и шершавой. Я не могу сделать так, чтобы моя грудь раскрылась, и по-настоящему вдохнуть – мне словно приходится учить свою грудь дышать. Моё сердце кажется заледеневшим и тяжёлым. Может быть, это напряжение слишком велико для него? Я встаю со стула и торопливо пересекаю комнату. Мне что-то нужно? Я не могу понять, что именно. Нет-нет, мне просто нужно подвигаться. Двигаться приятно. Но я хочу бегать и прыгать. Ходьба слишком медленная, в ней слишком мало активности. Я не могу как следует прогуляться в этой комнате. Может быть, мне нужно выйти на улицу. Там воздух будет прохладнее, его будет больше. Нет, глупости. Я не могу выйти на улицу в этот ночной час. Может быть, я могу открыть окно и впустить воздух внутрь. Я знаю, что это бесполезно. Я знаю, что просто расстроен. Я встревожен. Мне просто нужно успокоиться. Успокоиться! Как я могу успокоиться? Я не могу даже дышать! Я напуган – сам не знаю чем. Может быть, я знаю, но не хочу знать. Я ненормальный – что со мной не так? Я в тревоге, в тревоге.

Тревога – это страх без лица. Тревога – это белая чума XX века. Мы создали такой мир, в котором нам часто приходится жить с тревогой. Мы расщепили атом, слетали на Луну, раскрыли загадку ДНК, преодолели скорость звука, разработали ещё больше ужасного и эффективного оружия, превратили свои главные города в человеческие пустыни, снесли церкви, обнаружили гнилые брёвна в строении своего правительства, превратили школы в институты для содержания детей, с которыми мы не можем справиться, а тюрьмы – в школы преступлений, от которых мы не можем себя защитить. Леонард Бернстайн назвал одно из своих произведений «Эпоха тревоги». Время тревоги настало. Странно, что ещё не все стучатся в двери к психотерапевтам.

Боль

Что такое боль? Задайте себе этот вопрос и вчувствуйтесь в ответ на него. Боль – это настолько универсальная часть человеческого опыта, что вы можете с удивлением осознать, как непросто её определить. Боль – это нечто болезненное, это неприятное и нежелательное субъективное ощущение, обычно связываемое в нашем уме с физической травмой, но ни в коем случае не являющееся лишь телесным переживанием. Боль – это сигнал того, что чего-то не хватает, что-то угрожает или представляет опасность, что-то требует внимания. Боль – это мучение, мука, сигнал тревоги, гонец смерти.

Тревогу, ощущение угрозы и опасения, можно вынести, хотя это и ведёт к меньшей эффективности и разрушению удовлетворения от жизни. Однако когда тревога соединяется с болью, она толкает нас к действиям – мы больше не можем уклоняться от поисков помощи. Обычно, но, конечно, не всегда, клиент, приходящий в психотерапию, переживает комбинацию тревоги и боли.

Боль – это сигнал того, что что-то не так в моей жизненной системе. Боль может сигнализировать о кариесе, порезанном пальце, расстройстве желудка, опухоли, не дающей внутренним органам брюшной полости работать, или нарушении стабильной работы сердца. Она также может быть сигналом слишком сильной вины, слишком сильных конфликтов с близкими и исходящей от них угрозы, знаком вселяющей ужас необходимости принять решение, пустоты и тщетности обыденных занятий, знаком страха старения и смерти или невыносимого одиночества. Боль – это голос моей жизни, кричащий, чтобы привлечь внимание, найти лекарство. (То, что подавляет боль, подавляет и жизнь: транквилизаторы действуют по принципу отрицания таких сигналов.)

Отчаяние

Обычно, но не всегда, клиент уже прошёл через период, когда он пытался жить с тревогой и болью, а также через период, когда он пытался облегчить их по отдельности или вместе, используя подручные средства: ища отвлечений, меняя ту или иную часть жизни (место жительства, работу, семью, отношения, друзей), используя силу воли для подавления нежелательных чувств, и т. д. Когда клиент приходит в терапию, он обычно в отчаянии, хотя этот факт может ускользать как от терапевта, так и от него самого. Сознательно или нет, клиент приближается к панике от того, что попал в ловушку чувств, на облегчение которых, кажется, нет надежды.

Терапевт, впервые встречающийся с клиентом, должен быть чувствителен к вероятным, но часто подавленным или скрытым напряжениям, которыми мотивирована эта встреча: к тревоге, боли и отчаянию. Одним из главных приоритетов терапевта будет создание для клиента возможности в определённой степени выразить эти эмоции. Да, зачастую важно также помогать регулировать выплеск этих чувств, чтобы клиент не испугался слишком резкого катарсиса. Это мощный опыт: иметь сочувствующего и нейтрального слушателя, способного уменьшить груз, который до сих пор нёс на себе клиент. Разумеется, возможности отпускания клиентом тяжёлого груза – хотя бы ненадолго и хотя бы частично – могут предшествовать такие вопросы, как детали договорённости о терапии, личная история клиента и т. п.

Надежда

Психотерапия начинается не только потому, что клиента одолевают тревога и боль и ему отчаянно хочется облегчения. Начало психотерапии также отражает надежду клиента на то, что жизнь может быть другой. Это кажется таким очевидным, но мы часто не замечаем этого или принимаем как должное и перестаём уделять этому внимание. Надежда клиента связана с самыми важными вещами, которые он приносит в терапевтическую работу; она станет ресурсом, к которому мы будем много раз обращаться и который должен помочь клиенту пройти через сущий ад и даже, как это ни парадоксально, вопиющее отсутствие надежды.

Мудрый терапевт полностью выслушивает рассказы клиента о его страданиях, о попытках помочь себе, не увенчавшихся успехом, а также о попытках понять то затруднительное положение, которое сковывает клиента. Затем терапевт мягко исследует надежду клиента. Это должно быть сделано действительно мягко, ведь новый клиент, с готовностью рассказывающий о своих неприятностях, защищает надежду от недобрых глаз и голосов (и имеет на это полное право). Терапевт слушает о надежде не только чтобы понять, насколько реалистичны ожидания от терапии, – хотя это, разумеется, тоже важно, – и не только для оценки готовности клиента к интенсивной работе, групповой работе или другой форме терапии, – хотя всё это также важные вопросы. Чувствительный терапевт слушает в том числе чтобы узнать, как этот человек держался за ощущение возможности, проходя через страдания и разочарования, дабы вместе с клиентом почувствовать смутное или яркое видение того, что скрыто, то есть находится внутри и ожидает рождения.

Понимание клиентом самого себя

Люди – это существа, создающие смыслы. Нам всегда нужен смысл – без него мы сходим с ума или умираем. Когда мы пытаемся найти смысл в мире снаружи, в абстрактных понятиях (жизнь, добродетель, «Бог и страна») или в чём-то внешнем, мы становимся творениями этого внешнего и теряем автономию. Однако нам необходим смысл. Когда же мы обнаруживаем, что наши тревога, боль и отчаяние заставляют нас искать помощи, мы с большой вероятностью можем прийти к терапевту как к эксперту, который откроет нам до сих пор ускользавший от нас смысл. Хотя клиенты редко говорят об этом открыто, они часто воспринимают терапевта как человека, который через обучение и опыт обнаружил смысл бытия. (А мы, терапевты, тоже часто начинаем верить мыслям о том, что это так.)

Однако клиент пытается осмыслить свои страдания, своё мучительное положение ещё до часа первичного интервью. Человек всегда пытается объяснить это себе и, возможно, другим, назвать это, найти причины, а значит, и возможные решения. То, как он формулирует мысли о своих запутанных эмоциях, о тщетных попытках найти облегчение, о том, что могло вызвать это состояние, и о том, что с этим нужно делать, – то, как он складывает всё это в своего рода корзину смысла, – является важной частью того, что клиент приносит на первое интервью.

Иногда клиент с готовностью делится своими формулировками с терапевтом, словно ученик, сделавший домашнюю работу и ищущий признания и похвалы за «инсайт» относительно самого себя. Иногда клиент неохотно делится своими формулировками, боясь, что терапевт обесценит их, таким образом лишив его даже того скудного утешения, которое у него есть. Иногда клиент хочет, чтобы формулировками занимался терапевт, пытаясь проверить, сможет ли этот эксперт увидеть происходящее так же, как и он сам.

Терапевту важно узнать, как клиент формулирует свою ситуацию, однако он также должен помочь ему поделиться этим по-своему, вместо того чтобы вытягивать сведения по частям при помощи вопросов. Терапевты слишком часто бездумно обращаются с клиентами так, словно те инертны и не имеют полезных представлений о собственных условиях и потребностях. Такие терапевты умело пользуются списком вопросов, на которые ожидают получить прямые и лаконичные ответы. Те же, кто всё-таки поощряет объяснение ответов, порою слушают их лишь для обнаружения симптомов и наблюдения мыслительного процесса, не признавая более глубокого смысла, выражаемого этим человеческим существом в его уникальных встречах с жизнью.

То, как клиенты формулируют свои ситуации, прежде чем прийти в терапию, крайне важно. Это покажет гуманному и осознанному терапевту, как человек ведёт свою схватку с жизнью, какого рода смыслы наиболее полезны, какую роль различные ресурсы (семья, друзья, чтение, популярные медиа) играют в осмыслении опыта, что человек делает со своей внутренней жизнью (болью, тревогой, страхами, надеждами, желаниями), и многое другое. Кроме и вне этого взгляды клиента на собственные обстоятельства часто содержат много того, что точно указывает в направлении, в котором должна двигаться терапия, даже если рассказы клиента редко бывают полны.

Обращение за помощью

Когда наконец наступает день встречи клиента и терапевта и психотерапевтическое путешествие начинается, завершается давно развивавшийся процесс. Корни прихода в кабинет терапевта впервые протягиваются назад – почти наверняка к самым ранним дням жизни клиента. Одно из первых открытий человеческого существа показывает, насколько безопасно или небезопасно быть беспомощным, и приход в терапию обнаруживает беспомощность – по крайней мере так кажется большинству людей в первый день. То, что клиент видит в терапевте отца или мать (или обоих), учителя или другую авторитетную фигуру, настолько обычно, что стало избитым фактом. Это начинается ещё до первой встречи. Размышлять о том, чтобы обратиться к терапевту, человек может только в том случае, если создаст воображаемого терапевта. Из какого же материала конструируется эта фигура? Разумеется, из тех людей, которых я перечислил, а также из любимого дядюшки или тётушки, из священника, из карикатур, где пациенты лежат на кушетках и говорят нелепые вещи, из книг и фильмов о терапии, из собственной глубокой надежды встретить того, кто действительно сможет понять и помочь.

Таким образом клиент готовится к первому контакту. Разумеется, он обдумывает, как сформулировать свою ситуацию, а также размышляет о тех секретах, которые страшно раскрывать, о тех своих сторонах, которые являются предметом гордости и которые, как он надеется, выдержат проверку профессиональным исследованием, а также о небольших страхах и надеждах, неожиданно пролетающих через осознавание, которые человек ценит, хотя и считает немного детскими. Человек также думает о том, что ему известно о терапии и что он слышал или думал в подтверждение или опровержение этого. Будет ли терапевт настаивать на пяти встречах в неделю? Привяжется ли клиент к этому неизвестному и чужому другому и станет ли зависимым от него? Вынудит ли терапия клиента вернуться к тем конфликтам с супругом или родителями, которые так долго блокировались? Есть ли риск развода или разрыва отношений с родителями, потери работы или ухода с работы, ведь ходят слухи, что всё это происходит довольно часто? Сможет ли клиент наконец освободить ту тайную часть себя, того поэта или мечтателя, то потерянное творческое «я»? Будет ли терапевт молчаливым и неотзывчивым? Придётся ли потратить на терапию много времени и денег? Можно ли быть настолько эгоистичным, чтобы столько тратить на собственные потребности? Почему нельзя просто взять себя в руки и справиться со своими проблемами? Является ли признаком слабости или ущербности необходимость в обращении за подобной помощью?

Встреча и взаимодействие

Наконец два незнакомца встречаются. Они смотрят друг на друга, слушают друг друга, нюхают разделяющий их воздух. Их невидимые антенны мягко вытягиваются, осторожно проверяя и робко оценивая. Их интуиция, постоянно работающая на глубоко бессознательном уровне, непрерывно всё учитывает. Один думает про себя: «Могу ли я верить ему? Могу ли я доверить ему свои секреты, свою вину и стыд, свои хрупкие и сокровенные надежды на жизнь, свою уязвимость?». Другой задаётся вопросами: «Могу ли я вкладывать в него свои силы? Могу ли я быть рядом с ним в боли и в кризисе? Могу ли я сам стать уязвимым перед ним? Какие сюрпризы может преподнести этот человек и что эти сюрпризы могут спровоцировать во мне?».

Эта оценка и измерение ведётся тысячей тонких и неявных способов. Это критически важный процесс, лишь небольшую часть которого можно сделать сознательной, вербальной или открытой. Это слишком важный процесс, чтобы передавать его в руки каких бы то ни было посредников, и в нём должен полностью участвовать сам человек. (Мне известно о том, что многие виды терапевтического сеттинга подразумевают встречу клиента со специалистом, осуществляющим первичный приём, который направляет клиента к терапевту. Это может быть эффективным с административной точки зрения, однако я твёрдо верю, что такое направление может носить лишь рекомендательный характер и меняться в зависимости от исхода первой встречи терапевта и клиента, дающей более глубокое прочтение того, насколько они подходят друг другу.)

Затем оба принимают решение. Будем ли мы продолжать? Возьмём ли мы срок в несколько недель или месяц, чтобы проверить, как мы вместе себя чувствуем, или же можем взять на себя более продолжительные обязательства прямо сейчас? Это серьёзное дело, и к нему нужно подходить трезво и с осознанием того, что, взяв на себя обязательства, эти два человека могут соединиться на более интимном уровне – по крайней мере в некоторых измерениях, – чем тот, который имеет место в любых других отношениях в жизни клиента, и что терапевт также будет сильно вовлечён в происходящее. В жизни почти нет аналогичных случаев, когда такой важный выбор принимается не в потоке эмоций, как это происходит в случае решения о заключении брака.

Однако само по себе решение о совместной работе не обеспечивает такой подлинной вовлечённости, о которой я здесь говорю, – эти узы должны быть выкованы из непосредственного совместного опыта. Всё начинается с первых осторожных прикосновений на эмоциональном уровне: клиент выпускает давно сдерживавшиеся эмоции или раскрывает очень старый секрет. Терапевт твёрдо стоит на ногах, проявляет эмпатию, но не вовлекается в эмоции и, кажется, видит дальше того, что есть сейчас, – видит человека, которым потенциально может стать клиент. Так начинает формироваться союз. Иногда в нём возникает непонимание и даже конфликты. Клиент очень хочет угодить терапевту и в то же время обижен из-за своей потребности угождать. Клиент, рискующий очень многим, наблюдает и проверяет, насколько устойчиво присутствие терапевта, насколько он открыт воздействию и насколько способен не стать его пленником. Терапевт начинает обнаруживать места своего отождествления с клиентом и отличия от него, а также сходства и отличия этого и других клиентов. Каждый из них начинает отчётливо проявляться для другого как личность, и они начинают искреннее взаимодействие на уровне глубокой работы.

Рассказ клиента о начале психотерапии

Я попросил нескольких бывших клиентов описать свои переживания в психотерапии и буду несколько раз использовать фрагменты этих рассказов. Имена и материал, по которому можно было бы установить личность клиента, были изменены, кроме того, рассказы были несколько сокращены; в остальном описания остались неизменными. Ниже приведён фрагмент воспоминаний одного мужчины (знающего толк в художественных описаниях) о его первичном интервью:

Вот оно, детка! Вот тот момент, которого ты избегал всю свою чёртову жизнь! Словесная эквилибристика, интеллект, отточенный юмор, диплом Принстонского университета, модная одежда и все книги по психологии, которые я прочёл за последние шесть месяцев, – какой от всего этого теперь толк? Вообще-то, может быть, это и поможет произвести на него впечатление. Ведь поможет? Ненадолго. Он обучен видеть сквозь весь этот джаз. Впервые в своей жизни мне приходится столкнуться с фактом того, что вся эта показуха абсолютно ни к чему меня не приведёт… Этот человек здесь для того, чтобы видеть сквозь всё это дерьмо… и обнаруживать то дерьмо, которое лежит под ним. Я плачу ему, чтобы он снимал всю шелуху, слой за слоем, словно с гигантской луковицы, – болезненно, медленно, по частям, до тех пор, пока он не доберётся… до чего? А это забавно! Чего я боюсь? Там, под всем этим, ничего нет. Я – это просто постановка. Нет ничего. Ничего? Почему это слово здесь так зависло?

Последний год колледжа был единственным временем, когда мне было действительно хорошо. С тех пор всё стало по-другому. Эта утомительная прогулка к получению учёной степени для меня просто не работает. Это скучно, это механично, давление слишком велико, это… «Аспирантура! Ага!..». Как у меня дела? Он этого не показывает, но готов поспорить, что он уже составил для себя правильную картинку. Выпускник Принстона, художник-вундеркинд – я не забыл рассказать ему о том лете, когда у меня была настоящая выставка в галерее? Искусство против науки. Конфликт между двумя стóящими целями. Вот и всё. Разыграй это. Этого мне должно хватить как минимум на три сессии. Человек Возрождения, да Винчи в современном платье. Он разрывается между двумя мирами – искусством и наукой. Хорошо, у меня есть всё, что нужно до конца часа. Я в безопасности. Он уж точно не сможет…

«Дон, расскажите, что вы испытываете, когда рассказываете мне обо всём этом?»

Звук удара. Тишина. Почему я не могу ничего сказать? Почему в комнате вдруг стало так темно? Да ладно тебе, это абсурд. Этот парень – такой же человек, как и я: в очках, галстуке, с бородой, как и я, и он всего лишь задал мне простой стандартный вопрос. Невелика важность. Тогда… почему я не могу составить предложение и дать ему ответ? Отпустить, лучше понизить передачу. Он сказал «испытываете?». Что он, чёрт возьми, имеет в виду? Наверно, он имеет в виду, что я думаю. Я же рассказываю ему, что я думаю! Что ещё ему нужно? Я рассказываю ему, почему я здесь и что меня беспокоит, – я рассказываю ему о себе всё. Он что, не слушает? Минутку, я ещё не рассказал ему про Грейс. Я хотел приберечь это на следующий раз. Ясно, он хочет проблем, а не историю. Пожалуй, я перейду к ним прямо сейчас.

«Дон, послушайте, могу я вас кое о чём попросить? Давайте на минуту перестанем разговаривать, чтобы вы могли установить связь с тем, что происходит в вас прямо сейчас. Не спешите. Когда вы вернётесь, попробуйте немного рассказать мне о том, что обнаружите. Хорошо?»

Вот дерьмо! Я так и думал, что он имеет в виду это… Господи Иисусе, как из этого выпутаться? Что происходит внутри?! Внутри происходит… О. Боже. Мой! Он же не имел в виду это дерьмо? Нет… пожалуйста. Ты не имел в виду этого. Да пошёл ты! Никто не слышит этого, никто! Даже ты! Кроме того, это тривиально и не имеет отношения к делу. Я пришёл сюда с Большими Проблемами. Неспособность принять карьерное решение. Нереализованный потенциал. Экзистенциальный кризис. Проблемы с сексом. Я тут не для того, чтобы разбрызгивать эту чушь из моей головы… Я не буду тратить своё время на тот мусор, о котором сейчас думаю. Почему он ничего не говорит? Он испытывает моё терпение? Давай, испытай меня… Думаю, я могу сказать ему, чтобы он катился к чертям. Ага. Слишком резко. Это не соответствует моему имиджу. Я могу дёрнуть отсюда и не возвращаться. Отлично! Тогда я вернусь ровно к тому, с чего начал, а это уж точно не похоже на победу…

Тебе понадобилось пять лет, чтобы набраться смелости прийти сюда, а когда ты пришёл, он спросил: «Что вы испытываете?» – и ты уже готов собрать вещички и вернуться в свою пустую жизнь и, скорее всего, в конце концов покончить с собой, но не раскрыть правду? Правду. О том, что ты на самом деле жалкий мудак. Ты испуганная, застенчивая, одинокая, слабая, уродливая, отвратительная жопа. Недочеловек. С дипломом Принстона, чтобы сбивать людей с толку. Иногда нас может любить только мать, но на тебя было наплевать даже ей. Боже, что ты за фальшивка! Всё, что ты когда-либо говорил и делал, – всё это лишь для того, чтобы быть Большой Шишкой и не дать людям узнать этого. Не дать им узнать, какой ты на самом деле. Ну ладно, хоть что-то. Возможно, всё плохо, но представь себе, насколько хуже всё могло бы быть, если бы они знали… Разве ты не видишь? Оно того не стоит. Я не могу сказать тебе, что здесь происходит. Возможно, я одинок, но по крайней мере люди разговаривают со мной… Видите, доктор, это то, чего вы не можете понять. Здесь есть риск, и я не шучу. Я говорю это не только вам, но и всем, с кем я когда-либо встречался: если бы вы знали меня – в смысле какой я на самом деле, – если бы вы могли залезть мне в голову и послушать весь этот бред, игра бы тут же закончилась. Навсегда. У меня в этой жизни есть не так много, но, поверьте мне, если бы хоть часть этого дерьма просочилась наружу, я бы потерял даже то немногое. Вы можете мне гарантировать, что оно того стоит? Вы можете мне гарантировать, что хотя бы вы сами не убежите прочь с криками? Нет, думаю, не можете. Никаких гарантий… Боже, какое было бы облегчение, если бы хоть раз в жизни я мог избавиться от этого дерьма. Очень уж долго я носил в себе всё это.

Ведь речь только о нём и больше ни о ком? Могу ли я ему доверять? Интересно, сидит ли он по вечерам со своими приятелями, обмениваясь историями о придурках вроде меня? Нет, он почему-то не похож на того, кто мог бы это сделать… Что я вообще теряю? Разве может стать хуже? Вообще-то, думаю, может. Может стать намного хуже. Как минимум он может подтвердить мои худшие опасения о самом себе. Он может тут же отказаться от меня и отправить к какому-нибудь дружку, который лечит настоящих уродов… Ты ещё не видел таких, как я. И да, чёрт возьми, мне важно, что ты думаешь. В смысле чтó ты подумаешь, если я буду с тобой действительно откровенным. Другие никогда меня не знали. Но ты узнаешь. Боже, надеюсь, я тебе понравлюсь! Надеюсь, что ты захочешь со мной дружить. Надеюсь, что ты найдёшь во мне то, что окажется для тебя ценно. Могу я хотя бы надеяться на это?

«Дон, у меня такое ощущение, что внутри вас сейчас происходит очень много всего. Вы не могли бы поделиться чем-то из этого?»

А этот ублюдок настойчив. Ладно, доктор Б. Твоя взяла. Бог свидетель, надеюсь, ты знаешь, что делаешь, и надеюсь, это не приведёт к взрыву. Господи Иисусе, похоже, всё. Ну, поехали…