Текст книги "Психотерапия и процесс. Основы экзистенциально-гуманистического подхода"

Автор книги: Джеймс Бьюдженталь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Другой способ выразить этот взгляд и отношение выражается в том, что я воспринимаю как контейнирование. Приведу пример:

К-23: Джим, я собираюсь перестать приходить сюда! То есть от терапии мне только хуже. Если я не прекращу терапию, я сломаю себе жизнь. Дик (муж) в ярости, и то, как я недавно повела себя в офисе… в общем, они не будут мириться с подобным.

Т-23: Похоже, сейчас вы действительно повсюду создаёте для себя проблемы.

К-24: Это точно! И мне кажется, что я не могу остановиться. Я просто слетаю с катушек по малейшему поводу.

Т-24: Ага.

К-25: В общем, вы же видите, что мне придётся перестать приходить? Ведь вы согласны?

Т-25: Прекращение терапии решит все проблемы – это то, что вы пытаетесь мне сказать?

К-26: Нет, пожалуй, нет. Но что же мне делать?

Так мы продвигаемся вперёд. Подобным образом многие угрозы клиентов предпринять какой-то радикальный шаг – убить себя, причинить вред другому, уйти из брака – следует слушать проницательным ухом. Такие вспышки нельзя игнорировать, какими бы преувеличенными они ни казались. В то же время существует необходимость дать клиенту пространство говорить всё, что должно быть сказано, не бросаясь принимать решительные меры. Это обеспечивает такое контейнирование, которое позволит сделать возможным облегчение эмоционального давления без необходимости предпринимать действия, которые могут причинить долгосрочный вред, или вероятности того, что они будут предприняты. Лишь такое заботливое присутствие может сделать возможным достаточно надёжную оценку степени риска, связанного с отсутствием превентивных действий в отношении подобных вспышек.

Изменение отношений и их отпускание

Хотя между моими отношениями с разными клиентами существуют огромные отличия, в целом я склонен быть более сдержанным в проявлениях своей личности на ранних стадиях и двигаться к большему самораскрытию на поздних этапах терапии. Я чувствую, что моё слишком раннее и выраженное самораскрытие как личности усиливает сложности клиента в принятии внутренней направленности внимания, которая действительно важна. Иногда бывает наоборот, и в таких случаях клиенту нужно в какой-то степени узнать меня и обо мне, прежде чем он сможет отпустить направленное на меня внимание и погрузиться внутрь. Такие клиенты часто росли с сильными и наказывающими родителями, которые вели себя непредсказуемо, так что им приходилось постоянно их опасаться. Знакомство со мной способствует тому, что они достаточно отличают меня от своих родителей, чтобы немного ослабить свою привычную бдительность.

Со временем клиенты становятся способны воспринимать мои более непосредственные и эмоциональные реакции на их работу, и я время от времени открыто выражаю то, насколько ценю смелость и решимость клиента, или своё удовольствие от наблюдения прорывов сквозь стены упорного сопротивления, а также разделяю их радость от обнаружения более обширной идентичности. Из-за того что удерживать фокус исключительно на внутреннем исследовании клиента по мере движения вперёд не всегда полезно – поскольку мы уже сблизились за проведённое вместе время и поскольку клиенты часто работают с проблемами, с которыми я знаком в собственной жизни, – поздние стадии работы часто включают гораздо больше прямого и косвенного обмена мыслями и чувствами. К этому моменту я иногда рассказываю о событиях из собственной жизни, которые похожи на события в жизни клиента или противопоставляются им.

Наконец приходит время отпустить. Вместе мы взрастили хорошие рабочие отношения – теперь пора их оставить. Это не так просто, но и не трагично. Мы знаем, что теперь будем видеться намного реже, однако поддерживаем тёплую заботу о том, что между нами было, и о том, куда мы пойдём дальше как люди. Иногда мы поддерживаем контакт, однако этот контакт неизбежно оказывается не таким лёгким и привычным, как известный нам в процессе нашей рутинной работы. Иногда мы обнаруживаем, что хотим проработать эту новую неловкость и развить свежие отношения, а иногда обстоятельства нашей жизни, места и времени подразумевают, что мы будем видеться редко или не будем видеться вообще.

В окончании должна быть та же искренность, к которой мы всё время стремились. Если мы честны и пожимаем друг другу руки, признавая то, где мы были и чего достигли, и приветствуя предстоящую неизвестность, это может обогащать и освобождать.

Рассказ клиента о заботе терапевта

Следующее описание приводится без изменений. Оно отражает важность переживания заботы терапевта для человека, ненавидящего себя. С моей точки зрения, подобную заботу невозможно сыграть – она должна возникнуть естественным образом и слишком важна, чтобы рисковать, неискренне изображая её.

Я ему понравился. Уф-ф-ф… Почему сейчас так сложно это сказать или даже написать? Это ведь такое очевидное утверждение. Банальность. Такое неважное по сравнению… По сравнению с чем, чёрт возьми? Я явно пытаюсь избавиться от этой мысли. Это даёт зацепку. «Побудь с этим». Ладно, побуду, хотя это непросто… Я ему понравился. Я знал это тогда и знаю сейчас. Нет, это не совсем верно. Сначала, когда я впервые встретился с Джимом, я этого не знал. Вообще-то я был вполне уверен, что не понравлюсь ему, что когда я раскрою себя, он не только не проявит ко мне симпатии, но и сочтёт меня отвратительным типом. Так же, как я делал это сам. Мрачный, трусливый, зажатый, скучный, лицемерный, обманывающий самого себя урод. Я видел себя именно так. Я знал, что это безнадёжно. Как только он всё поймёт, как только я достаточно раскроюсь, он тоже начнёт так считать. Это лишь вопрос времени. Я продолжал ждать. Каждый раз, раскрывая какую-то особенно нелестную часть, я чувствовал: «О боже, это конец! На этот раз я зашёл слишком далеко…». Я знал, что узнаю, если это случится, – я наблюдал это в других людях годами. Я ждал. Ничего. Тут какая-то ошибка? Он что, не слушает? Словно в ответ на вызов, я рассказывал ему ещё больше: я бросал к его ногам ещё больше психических отходов. По-прежнему ничего. Он становился лишь ближе. «Что здесь происходит?» – думал я. Это какой-то розыгрыш? Он либо очень талантливо скрывает свои настоящие чувства ко мне, либо… Я отступаю, избегая простых слов, которые так сложно произнести. Вот что для меня было важно: нравлюсь ли я ему? ценит ли он меня? хочет ли он… (уф-ф-ф…) быть моим другом? Я снова это чувствую. Чёрт возьми! Что в этом такого важного?! Я здесь не для того, чтобы нравиться! Этот человек – психолог, доктор философии, которому я плачу за решение моих проблем, за то, чтобы разобраться, понять, почему в моей жизни такой хаос, почему… Мне плевать, как он ко мне относится! Безумие какое-то! Нравлюсь я ему или нет – один чёрт! Он может взять свои чувства ко мне и засунуть их прямо себе в…

Посмотрим правде в глаза. Чувства Джима ко мне были и остаются самой важной частью нашей совместной работы. Возможно даже, единственно важной.

Я ему понравился.

8. Хотя путешественники завершают путь, путешествие продолжается

Основные результаты экзистенциально-гуманистической терапии

Наконец наступает день, когда путешественники прибывают в пункт назначения. Путешествие привело их сюда, но это лишь переход к новому этапу жизни. Прибытие в пункт назначения – двойственный момент. Здесь и радость достижения, и грусть окончания; признание того, что пункт назначения не гарантирует новую жизнь (как втайне надеялся клиент), и осознание доступности новых возможностей – если только клиент решит ими воспользоваться. Улицы и площади нового города не такие, как в землях, из которых прибыли путешественники, однако они похожи, и это одновременно успокаивает и разочаровывает. Фоном всего этого остаётся осознавание того, что путешествие по-прежнему зовёт – дорога ждёт.

Утверждение о том, что работа интенсивной терапии никогда не заканчивается, уже стало банальностью. Человеческий рост – это измерение, не имеющее границ. Окончание терапии всегда условно. Объективные достижения не диктуют время завершения партнёрства между терапевтом и клиентом. Каждый из них ведёт субъективные вычисления, сопоставляя вероятные приобретения и их возможную цену. На следующих станицах я опишу некоторые типичные результаты экзистенциально-гуманистической терапии, в которой была проведена хорошая работа и которая достигла высших уровней шкалы, приведённой мной в главе 1. Маловероятно, что какой-то клиент получит все эти результаты или воплотит их именно в той форме, которую я описываю. Каждое путешествие уникально, а обретаемые в нём дары индивидуальны.

Первичность субъективного

Если клиент и терапевт совершили хорошее совместное путешествие, то есть путешествие, в котором были борьба, разочарования, откаты назад и конфликты, а также решимость, глубокая теплота, проникновение в новые восприятия и подготовка к расставанию, каждый из них входит в новое психологическое пространство. Конечно, терапевт уже бывал на этом континенте, однако он или она редко возвращается в одно и то же место на этой новой земле. В то же время клиент часто осознаёт, что сфера субъективного знакома ему с древних времён, хотя прежде он никогда не достигал её с такой ясностью. Сущность этой архетипической родины, на которую прибыли партнёры по психотерапии, в осознании субъективного суверенитета каждого человеческого существа.

Да, это громкие слова, и значительная часть того, что мы обнаруживаем в конце терапии, оказывается настолько обыденным и непримечательным, насколько таковыми могут быть оплата счетов, работа, визиты к друзьям и прополка грядок. Однако если мы достаточно осознанны, достаточно смелы и действительно желаем этого, существует возможность большего, которую мы ощущаем. Эта грандиозная возможность не умаляет повседневности, так же как обыденность не отрицает потенциала, о котором знает наша интуиция [Bugental, 1967c].

Открытие силы присутствия

Присутствие, пребывание здесь, центрированность, непосредственность – все эти термины указывают на фундаментальную реальность. Я жив только в это мгновение. Всё остальное в определённой степени умозрительно. Только сейчас – сейчас – я могу изменить свою жизнь. Клиент, переживающий этот могущественный факт, осознаёт, что его важность выходит за пределы кабинета психотерапевта. Роджер Уолш [Walsh, 1976], учёный и психотерапевт, описывает свой опыт такой терапии в проницательном рассказе, фрагменты которого я буду неоднократно цитировать в этой главе. Он говорит о важности присутствия:

Ещё одним потрясающим открытием была важность «здесь и сейчас». Я начал осознавать, что моё сознание обычно разделено, так что одна его часть сосредоточена на внутренних и внешних стимулах данного момента, а вторая – фантазирует о событиях прошлого или будущего. Это, по сути, поддерживает расщеплённость сознания. Кроме того, внутренний диалог – непрекращающиеся повторяющиеся утверждения, которые осуждают, наказывают и т. д., – имеет место внутри фантазийного компонента сознания, и в той степени, в которой мы можем отбросить его, мы можем поддерживать однонаправленность и быть здесь и сейчас. Я даже дошёл до такой точки, когда задавался вопросом, возможна ли вообще психологическая боль, если мы полностью пребываем здесь и сейчас, ведь психическая боль происходит из сравнения того, что есть, с тем, что было или могло бы быть. [P. 107]

Большинство из нас действительно присутствуют в настоящем мгновении, но редко

Эти слова подчёркивают выдающийся и очень значимый факт. Наше обычное состояние иногда сравнивают с сомнамбулизмом, тогда как подлинная пробуждённость – это достигаемое лишь временами состояние, в котором мы находимся в месте силы и из которого можем по-настоящему управлять своей жизнью. По-настоящему и полностью переживать свою жизнь и свои заботы в настоящем времени, здесь и сейчас, в активном залоге или от первого лица – значит способствовать эволюции этих забот. Никакое другое положение не имеет силы. Лишь те, кто приходит к этому осознанию через работу в направлении полного присутствия, по-настоящему ценят ту фундаментальную истину, которая здесь доступна.

Поиск / внутреннее видение

Многие люди, приходящие в терапию, не привыкли уделять серьёзное и непрерывное внимание своей субъективности. Они обращают внимание на свои внутренние процессы лишь тогда, когда к такому осознаванию их толкает эмоциональная боль или другое страдание. Но даже тогда многие ищут простого ослабления этого отвлечения, чтобы иметь возможность вернуться в реальный мир объективных забот. Однако скрытая значимость мирских забот в том, что мир объективного раскрывается и обретает смысл лишь через действие субъективного [Bugental, 1976; Gendlin, 1962]. Настойчивое требование терапии обращать внимание на субъективную жизнь – это начало всесторонних изменений. Один из результатов этого процесса в том, что клиент может начать переживать центр жизни как внутренний, а не находящийся где-то снаружи. Это глубокая перемена.

Внутреннее чувствование

Значительный результат изменения центра жизни – это открытие и усиливающееся ощущение ценности внутреннего чувствования. Это охватывающее весь организм осознавание собственного уникального видения – того, что поступающий снаружи опыт является родственным для собственного существа, и того, что стремится, хочет и намеревается воплотить клиент. Это чувствование является выражением всего существа клиента и основой внутренней устойчивости и ориентации на жизнь (см. [Bugental, 1976, ch. 1]).

Многие люди в самом начале жизни учатся пренебрегать этим внутренним чувствованием (Маслоу в [Maslow, 1967] называет его голосами импульсов). Обычно после этого людям становится сложно принимать важные для жизни решения, совершать действия, приносящие подлинное удовлетворение, а также разрабатывать такие планы, которые они могут последовательно воплотить. Внутреннее чувствование делает возможным различение потенциальных переживаний, выборочность восприятия, непрерывность выбранной деятельности и постоянное направление собственных активностей. Это не какая-то мистическая, экстрасенсорная сила – это полнота осознавания, действующая на основании нашего подлинного присутствия в собственной жизни.

Процесс поиска, который мы поставили в центр своей терапевтической концепции, – это направленное использование внутреннего чувствования. Если терапия помогает человеку прийти к использованию этого навыка поиска, у него появляется устойчивый доступ к внутреннему осознаванию и благодаря этому – возможность продолжать обогащать свою жизнь даже после прекращения терапии.

Рассказ клиента

Уолш [Walsh, 1976, 100–101] пишет:

Одним из самых удивительных открытий было постепенно снисходившее осознавание присутствия – прежде не осознаваемого, постоянно меняющегося потока внутренних переживаний. Разнообразная, богатая, внушающая священный трепет гераклитова природа этой внутренней вселенной поражала и продолжает меня поражать. Это вечно присутствующая, подлинная внутренняя вселенная, о существовании которой я не подозревал прежде. Через пару месяцев я начал яснее воспринимать постоянные приливы и отливы визуальных образов. Одним из самых увлекательных в серии увлекательных воспоминаний было внезапное осознание того, что эти образы изящно символизируют то, что я переживаю в каждый момент. Это была прежде не известная мне золотая жила информации о себе и смысле своего опыта.

Высвобождение скрытого потенциала

Быть по-настоящему центрированным в собственной субъективности с полным присутствием значит обнаружить в удобном доступе много того, что обычно остаётся недоступным. Становится доступным такое содержимое ума, которое обычно считается бессознательным: обычно вытесняемые и представленные лишь символически воспоминания, импульсы и фантазии. Процесс поиска показал, что у нас обычно больше контроля и выбора тогда, когда наше сознание открыто и мы знаем, что допущение в осознавание импульсов нежелательных действий необязательно ведёт к этим действиям. Очевидно, что человек с таким внутренним климатом имеет более широкую основу для принятия решений, мобилизации энергии и перехода от решений к эффективным действиям. Уолш говорит о «неизменно искажающей реальность природе „внутреннего диалога“ и ловушке веры в то, что этот диалог… представляет реальность».

Большинство из нас тратят очень много сил на борьбу с фантомным существованием, состоящим из самокритики, сравнений с другими, опасений и ожиданий, связанных с будущим, безжалостных и нереалистических требований самосовершенствования, оправданий неудач и других подобных высасывающих жизнь мыслей и чувств. Когда это разрушительное и предательское внутреннее разглагольствование ослабевает, появляется энергия и жизненная сила. Уолш сообщает, что «одним из неожиданных, но очень ценных изменений было повышение энергии (и) начало уменьшения потребности во сне». По сути, это эквивалентно увеличению продолжительности жизни. Подобный результат возникает, когда мы обретаем свежее переживание времени.

Изменение ощущения времени

Обычные способы восприятия времени наделяют часы способностью указывать «реальное» время, подозревая субъективное время в искажении. Подобным образом в конвенциональном представлении время видится как летящее, когда человек наслаждается жизнью, и медленно ползущее, когда он испытывает скуку или боль. Однако те, кто находит свой путь к большей центрированности жизни, включая Уолша, сообщают о чём-то совсем другом:

Одним из первых эффектов было растягивание времени. Прежде я шёл по жизни, пытаясь отвлечься сразу после любого завершённого действия. Однако опыт рефлексии в терапии привёл к схожему изменению осознавания вне терапевтической ситуации, и вскоре я обнаружил, что исследую свои переживания более пристально. Субъективным эффектом этого стало значительное увеличение количества субъективных переживаний, так что у меня возникло ощущение двойного или тройного расширения своей жизни, и теперь мне казалось, будто каждый день происходит в два раза больше событий, – очень приятный опыт. [Walsh, 1976, 100]

Время не является фиксированным, неизменным или независимым от человека, и физики также подтверждают это. За короткое по меркам часов время клиенты достигают очень многого. Они способны уложить переживание, обычно занимающее часы, в минуты. Подобным образом ситуация большого наслаждения или удовлетворения может переживаться как растягивающаяся на много часов, хотя часы показывают, что объективного времени прошло совсем немного. С другой стороны, клиенты сообщают, что при столкновении с необходимой, но неприятной ситуацией, например с хирургической процедурой в кабинете зубного врача, им кажется, что она заняла всего несколько минут, тогда как часы показывают, что прошло больше часа.

Заключение. Субъективный суверенитет

Мой собственный опыт и опыт тех, кого я сопровождаю, убедил меня в том, что значительная часть страданий, переживаемых многими людьми, в немалой степени обусловлена жизнью в изгнании с нашей родины – из внутреннего мира субъективного опыта. Посредством психотерапии мы можем преодолеть социальные условности, научившие нас с недоверием относиться к жизни, исходящей из центра, и испытывать вину за неё, за то, что мы делаем внутреннюю целостность высшим приоритетом, за выбор, исходящий из внутреннего чувствования наших уникальных потребностей и желаний. Когда мы достигаем такого освобождения, весь наш опыт жизни может тонким образом измениться. Мы знаем свою индивидуальность, мы обнаруживаем богатство в собственном потоке осознавания, мы обращаемся с проблемами и заботами с большей честностью, мы находим возможность творческого и эстетического участия в жизни.

Суть проста, фундаментальна и часто остаётся недооценённой: подлинный дом любого из нас – это внутреннее переживание. Поэтому подлинная миссия психотерапии – воздействовать на это переживание таким образом, чтобы улучшить качество жизни человека. Симптомы – это лишь поверхность. Устранение, изменение или сохранение симптома вторично по сравнению с тем, что человек, проявляющий эти симптомы, ощущает рост жизненной силы, активности и возможностей в жизни. Изменения поведения – это побочный продукт. Сохранение, замена или изменение определённого паттерна поведения тривиально по сравнению с тем, что человек, обладающий этим паттерном, обнаруживает в жизни больше достоинства, возможностей выбора и личного смысла.

Наша родина внутри, и там мы независимы. До тех пор пока мы заново и по-своему для каждого из нас как для личности не откроем этот древний факт, мы будем обречены скитаться в поисках утешения там, где его невозможно найти: во внешнем мире.

Изменения переживания жизни

Изменения ожиданий от жизни

Большинство из нас носятся с моделью жизни, собранной без особых размышлений и выглядящей примерно так. В детстве наша основная задача – узнать достаточно, чтобы быть взрослыми. К двадцати годам мы должны быть готовы к встрече с большинством жизненных ситуаций, хотя, возможно, нам придётся дополнительно чему-то научиться, например в связи с работой или детьми. Взрослая жизнь посвящена проживанию разумной программы, которую может разработать зрелый и психически нормальный человек. При возникновении необычных стрессов может понадобиться особая помощь, например психотерапия. Разумеется, такие плохие чувства, как страх, тревога, боль, гнев и т. д., – это сигналы того, что что-то не так, поскольку у нормальных людей таких чувств нет, а если они и возникают, то лишь изредка и в мягкой форме.

Эта модель почти полностью ошибочна и ужасно разрушительна. Большинство из нас это знает, однако слишком многие из нас по-прежнему позволяют ей работать во тьме наших неисследованных предположений и намерений относительно собственной жизни. Эффективная психотерапия проливает свет на эти тёмные углы, тем самым освобождая жизнь, которая теперь может наполниться энергией и стать подлинной.

Возвращение своего эмоционального наследия

В такой искажённой модели отношение к эмоциям двояко. Конечно, более приятные чувства в основном приветствуются, хотя многие люди даже к ним относятся с подозрением. Многие вроде бы мудрые люди сокрушались о влиянии эмоций на дела человека. Однако эмоции – необходимое вещество, скрепляющее полноценную человеческую жизнь, наполненную смыслом.

Нам легко признать значение эмоций как сигналов, привлекающих наше внимание к тому, что идёт не так, или заверяющих нас, что всё хорошо. Мы по привычке признаём, что эмоции придают цвет и текстуру жизни, а аналогии с солнечным светом и тенями стали общим местом. Психотерапия поддерживает эту распространённую мудрость, но указывает на что-то большее.

Эмоции – это часть текстуры человеческих отношений. То, что мы делаем и переживаем, важно как для нас самих, так и для тех, с кем мы взаимодействуем. Ткань человеческих взаимосвязей такова, что наши идентичности не заканчиваются нашими индивидуальными кожаными мешками, но расширяются в пространстве нашей заботы. Забота – это общая форма разнообразных переживаний, являющихся нашими чувствами. Безэмоциональный человек ограничен самим выбором, отрицающим аффективное измерение бытия.

Пытаясь избежать нежеланных эмоций, мы одновременно страдаем от затухания желанных эмоций. Эмоции – это не упаковки сухих завтраков, расставленные на полке, они не являются отдельными и независимыми. Эмоциональность – это единое измерение бытия; подавление одного из аспектов дорого обходится всему целому. Подавленная эмоциональность означает подавленную, усохшую жизнь. Быть живым значит знать радости и печали, гордость и вину, надежду и страх. Слишком часто при появлении таких чувств мы испытываем стыд и смятение, позволяя ложным моделям убедить нас в том, что они указывают на что-то неправильное в нашей природе. Психотерапия разоблачает эту иллюзию и облегчает вторичное страдание. Она помогает нам обрести более обширную возможность заботы, глубины и эмоциональности.

Психотерапия также учит нас, что эмоциональный эпизод – это отдельный случай, а не устойчивое состояние, и для многих клиентов это облегчает ненужные страдания. Клиенты часто чувствуют, что если они, к примеру, отпустят свой гнев или горе, то никогда не восстановят своего видения. Однако имеет место обратное. При адекватном высвобождении сдерживаемых чувств происходит естественная эволюция эмоций. Человек, боящийся быть захваченным эмоциями, блокирует эту эволюцию, тем самым поддаваясь эмоции страха.

Изменение жизненных намерений

Когда боль страдания ослабевает и возникает ощущение стабилизации в новом состоянии жизни, клиент начинает ставить под вопрос прежде не исследованные цели и планы. Для очень многих людей терапия оказывается первой настоящей и продолжительной возможностью задать себе вопрос: «Что я действительно хочу сделать с тем фактом, что я жив?». Такая постановка вопроса бывает взрывоопасной. Клиент может обнаружить, что слепо следует чужим ожиданиям, вместо того чтобы следовать своему выбору. Он может быть шокирован открытием того, что паттерны родителей, часто включая даже те, которые сознательно отвергаются, определяют то, как он использует время, деньги, отношения, эмоции и саму жизнь.

Устаревшие намерения, обнаруженные в свете текущего присутствия, быстро увядают, и им на смену могут прийти актуальные жизненные цели, больше отражающие то, кем в действительности является клиент. Вместо того чтобы неосознанно проживать детский сценарий, позаимствованный у родителей и других людей, клиент может взять ответственность за своё бытие и обнаружить, что ему наконец стала доступной возможность актуализации своего потенциала.

Изменение скорости жизни

Часто в результате терапии клиент обнаруживает: его отчуждение от самого себя привело к тому, что его жизнь стала похожей на жизнь заключённого, за которым следит подозрительный и безжалостный охранник. Человек, расколотый на части – босс-тиран и ненадёжный работник, – постоянно стремится сделать больше, сделать лучше и доказать своё соответствие невероятно высокому стандарту. Уолш [Walsh, 1976, 102] описывает этот паттерн.

Прежде я верил, что должен постоянно следить за собой, оценивать и безжалостно подгонять себя, если хочу мотивировать себя к достижению желанной цели. Как часто и точно отмечал мой терапевт, моё состояние было «отношениями „господин – раб“, в которых нужно постоянно быть бдительным и следить за самим собой». Контрпродуктивная природа такого состояния дел в конце концов стала очевидной, и я начал осознавать, что жестокое осуждение, гнев на себя и разочарование в себе лишь питают ту негативность, о которой я позже сожалел.

Многие люди творческих профессий и просто творческие люди делятся опасением о том, что станут бездеятельными и не смогут творить, если не будут толкать себя вперёд. Однако когда они осознают противоречие в попытках заставить себя делать то, что они и так хотят делать, имеет место значительное уменьшение напряжения и часто усиление такой продуктивности, которая обладает личной ценностью для человека.

Ослабление стремления к достижениям

Восточные дисциплины научили многих из нас, западных людей, с недоверием смотреть на сильный акцент нашей культуры на стремление к достижениям, состязательность и продуктивность. Мы всё больше осознаём, что такое настроение уничтожает значительную часть богатства и смысла нашей жизни. Тем не менее мы упорно стараемся себя освободить, и довольно многие попались на удочку парадокса усиленного старания не слишком стараться. Уолш описывает то, как этот парадокс может быть разрешён, если человек остаётся центрированным и поддерживает осознавание.

Постепенно до меня начало доходить, что, возможно, мне не обязательно чувствовать себя настолько «активным» и «деятельным», когда я иду к какой-то цели. Кроме того, я обнаружил, что с внутренними эмоциональными проблемами не обязательно работать и не обязательно их прорабатывать; по крайней мере иногда я могу просто свидетельствовать их и наблюдать их эволюцию и разрешение. Это ощущение усилилось до такой степени, что теперь я задаюсь вопросом: не является ли ощущение «делания» иллюзией? [Ibid., 106]

Стремление к достижению, делание, усилия и неотложные дела обычно по большей части оказываются продуктом духа «хозяин – раб». В подлинно субъективной перспективе целостности бытия нет места подобным самоманипуляциям. Эта истина стоит за распространённым в медитационных дисциплинах наставлением «отпустить». Для того чтобы постичь фундаментальное единство, следует отпустить эго.

Уменьшение притуплённости жизни

С уменьшением стремления к достижению, приходящим с большей субъективной центрированностью, непосредственно связано ослабление потребности в психологических анестетиках. Многие, но, разумеется, не все предложения индустрии развлечений, такие как телевидение, радио, кинофильмы, коммерческие спортивные зрелища, азартные игры и т. д., можно рассматривать как способы предоставления, по сути, пассивному зрителю наркотика для подавления жизненной тревоги или пустоты состояния объекта. Уолш говорит о том, что он реже «убегает в бездумные занятия (например прослушивание радио) и с большей готовностью „тусуется“ со своими переживаниями и со своим умом».

Усиление ощущения ценности опыта

Как утверждает Уолш, усиление центрированности ведёт к значительному увеличению ценности субъективного, и это сопровождается открытием бесконечного богатства, скрытого в каждом человеке, и стимулирует его.

По мере того как я проводил всё больше времени, настраиваясь на свои переживания, усиливалась чувствительность моего восприятия. Похоже, что абсолютный порог ощущения снижался, а способность к различению ощущений усиливалась. Поначалу казалось, что эта перемена относится лишь к внутренним объектам перцепции, однако постепенно стало очевидно, что она включает повышенную чувствительность к внешним стимулам… По мере усиления чувствительности к внутреннему потоку переживаний усиливалось осознаваемое мной ощущение его богатства, которое в конце концов приобрело такое психоделическое качество, которое я прежде считал достижимым лишь посредством приёма психоактивных веществ. [Ibid., 101–102]

Изменение взгляда на человеческие отношения

Вполне ожидаемо, что когда человек приходит к большей субъективной центрированности в жизни, его отношения с другими становятся более центрированными и осмысленными. Значительная часть нашего обычного общения имеет то же притупляющее качество, которое мы отметили, когда речь шла о формах развлечений. Светские разговоры часто осуждаются, и в то же время они могут оказаться гораздо более искренними, чем на первый взгляд более серьёзные и глубокие разговоры. Лёгкое общение редко притворяется чем-то бóльшим, нежели заполнение пространства, тогда как значительная часть разговоров в академической среде, бизнес-среде и других подобных ситуациях деструктивны в своей бездумной объективации человеческого опыта и примитивном предположении о том, что объективный мир – единственная по-настоящему важная сфера жизни. Атмосфера, наполненная скрытым соперничеством за власть над жизнями других, цеплянием за деньги и собственность, небрежным уродованием и убийством надежд и мечтаний, царящая в залах заседаний, в клубах преподавателей, на церковных советах и на встречах сотрудников общественных организаций, куда грязнее и сильнее отравляет жизнь человека, чем городской смог.