Текст книги "Машина лорда Келвина"

Автор книги: Джеймс Блэйлок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

– И долго здесь обретаешься? – небрежно спросил я.

Боукер приподнял бровь.

– Говорю же: два года.

– Я имею в виду, в хранилище?

– А-а, – снова расслабился он. – Не, только вселился. Появись ты позавчера, тута бы меня не нашел. Старикан, что заведовал этим хозяйством, приказал долго жить. Рухнул как подкошенный на том самом месте, где ты стоишь. А спустя час я уж тут как тут – шасть в дверь, и шляпа в руках. Механик я, кое-что кумекаю по части машин, да и прожил всю жизнь у моря, так что не впервой. Ну и взяли меня на его место. А тебе какой интерес?

– Никакого. Ровным счетом никакого, – повторил я, жалея, что вопрос застал меня врасплох. Не стоило показывать свою нервозность. И я выпалил первое, что пришло в голову, идиотскую фразу: – Как подкошенный, значит?

Это выражение сразу меня задело: оно как бы намекало, что старик, возможно, умер не своей смертью. В общем, вы и сами видите, в каком я пребывал смятении. Все шло не так гладко, как мне того хотелось: я умудрился вызвать у Боукера подозрения, хотя просто пытался поддержать беседу, не более. «Очередной безумец на мою голову», – помнится, решил я. И то верно, пожелаешь такому доброго утра, встретив на улице, а он вытаращит глаза и поинтересуется, что ты хотел этим сказать.

– Грохнулся замертво, книзу рожей, – пояснил капитан Боукер с внезапно окаменевшим лицом. Но затем вновь расплылся в улыбке и, расхохотавшись, опять хлопнул меня по спине.

– Сигару? – предложил он.

Я отмахнулся:

– Не курю. А ты давай, запах табака мне по душе. Навевает уют.

Капитан кивнул.

– Ага, и аммиачные пары забивает, – откусив кончик толстой сигары, он с натугой сплюнул его куда подальше.

– Ну так что, – сказал я, – не против, если я здесь осмотрюсь?

– Не-а, – ответил он.

Я шагнул было вперед, но Боукер заступил мне дорогу:

– Не-а, – повторил он, перекатывая сигару во рту. – Нечего тут глазеть!

Тут капитан снова разразился громким смехом. Поди определи, что у него на уме! Вытащив изо рта незажженную сигару, он заговорил серьезнее:

– Забегай лучше завтра, Джим, нынче у меня дел по самое дышло. Слишком занят. Я здесь новичок, все такое, не до экскурсий с разными там Диками и Гарри.

Не переставая болтать, Боукер ловко развернул меня к двери и легкими толчками принялся выпроваживать.

– Ну, ты-то можешь понять. Человек деловой, как-никак! Значица, завтра к вечеру или, того лучше, через денек. Недолго ждать, правда? А ты и не торопишься. Вот когда вернешься, все тут и посмотришь. А заодно прихвати бинокль и мерный шест.

И я побрел восвояси сквозь туман, недоумевая, почему все обернулось так скверно. За какой-то десяток минут в чьей только шкуре я ни побывал: и Эбнера, и Джима, и Дика, и Гарри, да только никто из них (или «из нас»?) так ничего толком и не вынюхал. С другой стороны, стыдиться мне вроде нечего. Я ничем себя не выдал; капитану невдомек, кто к нему заглядывал и зачем. Словом, Сент-Иву и Хасбро можно все рассказать без утайки. Манеры капитана только укрепили возникшие у нас подозрения относительно его сомнительной роли в деле утопления судна, не говоря уже о его излишней скрытности. Подумаешь, эка невидаль – обычное хранилище льда!

Я медленно шел в «Корону и яблоко» – погода не располагала к особой спешке, – миновал рынок и «Пинту пенного», одолел еще ярдов на сто и вдруг услышал позади и как бы сверху громкий хлопок вроде как от петарды. Я мгновенно обернулся и увидел перед собой старика-нищего в распахнутом пальто и обмотанных тряпками башмаках. Он стоял неподвижно, чуть откинувшись назад, будто его хорошенько пнули ногой под зад, а на его рубашке прямо у меня на глазах расцветало красное пятно.

Я и моргнуть не успел, как он медленно и тяжело осел в сорняки, где завалился на спину и уставился невидящим взглядом в серое небо, шевеля губами, будто пытался произнести молитву, но позабыл слова. Одним словом, с нищим разделался какой-то на удивление меткий стрелок – всадил пулю прямо в сердце.

Женские вопли, раскатистая трель свистка. Не соображая, что делаю, я ухватил старика за запястье и начал нащупывать пульс. Никакого толку. Где же искать этот чертов пульс? Я и свой-то не сразу найду, а уж чужой – и подавно. Я накрыл ладонью дыру в груди бедняги и как следует зажал, надеясь остановить кровотечение и чувствуя себя полным профаном. Так и сидел над телом, пока не появился врач с черным саквояжем в руке. Он присел на корточки рядом, сощурился на старика и медленно покачал головой, давая понять, что мы зря теряем время.

Испытывая легкое головокружение от запаха и вида уже подсыхающей крови, я выпрямился, кое-как добрел до скамейки и осел на нее, сгорбившись и чуть склонясь вперед, словно в поисках счастливого листка клевера. Когда же в голове прояснилось, я выпрямился и обнаружил прямо перед собой дюжего констебля, которому явно не терпелось задать мне несколько положенных вопросов. Я, конечно, неважный актер, но довольно проницательного капитана Боукера смог водить за нос целых двадцать минут, и потому убедить простака-констебля, что мне ничего неизвестно об убитом, было проще простого. Впрочем, это полностью соответствовало действительности.

Умолчал я об одном лишь обстоятельстве: в последнее время мне стало ужасно везти на мертвецов. Чего стоила недавняя трагедия в Холборне, и вот уже к моим ногам падает человек с простреленным сердцем. Многие проходят по жизни, избегая встречи с подобного рода потрясениями; я же их будто притягиваю. Вроде это на что-то намекало, но вряд ли могло сослужить констеблю добрую службу – не сейчас, по крайней мере.

Еще до полудня я вернулся в «Корону и яблоко», умылся и привел себя в порядок. Когда ко мне присоединились Сент-Ив и Хасбро, я расправлялся уже со второй пинтой пива – последнее происшествие вышибло из меня всю бодрость и веселье, и я, как ни старался, никак не мог составить разрозненные куски событий этого утра так, чтобы в них проглянул хоть какой-то смысл.

– Неважно выглядишь, – с обычной прямотой заметил Сент-Ив. Они с Хасбро заказали по пинте темного, хотя в последнее время ученый стал придерживаться нового режима и употреблял в течение дня только сидр. Видимо, моему примеру они последовали исключительно из желания поддержать меня в убеждении, что добрый глоток пива перед обедом – дело совершенно естественное. Сент-Ив подмигнул Хасбро:

– Всему виной чистый морской воздух. Легкие еще не приспособились к такой перемене и явно скучают по лондонским туманам… Отправь весточку Дороти, пусть немедля едет сюда.

Верный слуга сделал вид, что послушно встает, но уселся обратно, едва завидев невдалеке две свеженацеженные кружки.

Они, конечно, шутили, – после визита к тетушке Хасбро оба пребывали в отличном настроении, и я искренне радовался – но не за себя, а за Сент-Ива. Тем не менее, я не мог молчать, и дальше утаивая печальную весть:

– Недавно на улице застрелили человека.

Сент-Ив поморщился.

– Да, молва уже разлетелась по всей бухте. Какой-то мальчишка орал об этом под окном у тетушки. В городках вроде Стерн-Бей выстрелы нечасто услышишь.

– Все случилось у меня на глазах.

Сент-Ив оторвался от кружки и вскинул брови.

– Он был буквально в шаге от меня. С виду зауряднейший бродяга. Видно, хотел выклянчить у меня шиллинг, и тут – бах! – что-то громко хлопнуло, и он завалился на спину, мертвее мертвого. Убит пулей в сердце.

– В шаге от тебя, говоришь? Это преувеличение, полагаю? Хочешь сказать, он был неподалеку?

– Не дальше, чем вы сейчас, – покачал я головой, следуя ходу его мысли.

Сент-Ив молчал, обдумывая ситуацию, что и мне дало время уяснить то очевидное, что осталось неясным после насыщенного странностями утра. Пуля, разумеется, не предназначалась нищему. Кто, в здравом уме, станет убивать обычного бродягу? Какая в том выгода? Впрочем, безумцы попадаются мне то и дело, и велика вероятность, что где-то рядом бродит очередной псих. Итак, вспомним: нищий поворачивается, делает ко мне шаг… Если смотреть сзади, со стороны гостиницы, я почти заслонял его собою… Получается, что пуля, уложившая беднягу, пролетела в дюйме от меня самого!

Так кто же стрелял мне в спину из «Пинты пенного», – скорее всего, из окна третьего этажа? Или с крыши льдохранилища – она тоже вполне подходит для этой цели. Мне сразу вспомнились пропавший слон и капитан с его манерами уроженца Дикого Запада. Да что, черт возьми, происходит?..

Я заказал третью кружку и пообещал себе выпить ее не торопясь, а потом подняться наверх и немного вздремнуть. Хватит с меня на сегодня, могу оставить все прочее на Хасбро и Сент-Ива.

– У пирса я встретил Парсонса, – добавил я. – А еще имел беседу с капитаном Боукером… И та женщина с письмами, она тоже прячется где-то поблизости. Думаю, снимает номер в «Пинте пенного» – гостинице у пирса.

И пошло-поехало. В общем, я изложил им всю историю в том порядке, как она разворачивалась: игрушка на столе, ряженый рыболовом Парсонс, капитан-балагур, – а мои компаньоны молча сидели и слушали, считая, вероятно, что я весьма недурно провел утро, пока они сами попивали чаек и краем уха ловили разносившиеся за окном крики.

– Он заподозрил в тебе ищейку, – определил Сент-Ив, имея в виду капитана Боукера. – Следователя по страховым делам. Потому и не позволил осмотреться. Но что же он там скрывает, в этом хранилище? Может, судовой журнал? Вряд ли. Но зачем тогда ему стрелять в тебя? Подобный поступок не поможет человеку доказать свою невиновность. Да еще и Парсонс…

Сент-Ив надолго задумался, затем стукнул кулаком по столу, быстро поднялся и махнул рукой Хасбро; тот тоже встал, и они вышли из бара, оставив свои кружки на две трети полными. Моя же вновь опустела, и я собирался было перелить содержимое их кружек в свою, чтобы обеспечить себе более глубокий сон и предупредить напрасное расточительство, но рядом возникла сияющая улыбкой хозяйка. Мгновенно все три кружки исчезли со стола, а настенные часы начали отбивать полдень. И мне ничего не осталось, кроме как подняться по лестнице и завалиться спать, вознаградив себя за ранний подъем сном, который тянулся почти до вечера.

Я поднялся с кровати и надевал туфли, когда в дверь постучали. Должно быть, Сент-Ив, – подумал я и пошел открывать. Хотя с таким же успехом за дверью мог оказаться и человек с ружьем – это пришло мне в голову, когда в дверном проёме показалась чья-то фигура. У меня сразу возникло желание поскорее захлопнуть дверь, и я с горечью выругал себя за глупость: подобная выходка перед лицом неизвестного посетителя выставила бы меня не в лучшем свете, – если, конечно, там не стоял тот самый стрелок…

Но нет. Передо мною предстал человек, которого я видел впервые: высокий, костлявый и сутулый, с мертвенно-бледным лицом. Он был в шляпе, которая не скрывала обширную плешь и небрежно остриженные пучки волос над ушами. Право слово, из него вышло бы отменное пугало. Вокруг губ посетителя залегли глубокие морщины – по-видимому, из-за привычки постоянно их поджимать. Собственно, он делал это и теперь, глядя на меня поверх крючковатого носа так, будто не одобрял выражения моего лица.

Послеполуденный сон всегда приводит меня в плохое настроение, а при виде такого визитера оно ничуть не улучшилось.

– Очевидно, вы ошиблись номером, – сказал я и начал прикрывать дверь, но он не позволил, просунув в проем ногу.

– Я страховой агент, – сказал человек в шляпе, бросая косой взгляд в коридор. – Из агентства Ллойда. К вам у меня пара вопросов…

– Ну разумеется, – ответил я.

Вот оно что. Выходит, капитан Боукер и вправду находится под следствием. Я отступил, отворив дверь пошире. Агент же, войдя, огляделся по сторонам с брезгливой миною, будто ожидал увидеть в моем номере, скажем, свиные уши, которые уже начали вонять. Неприятный тип, чем бы он ни зарабатывал на жизнь.

Осмотревшись, агент приступил к допросу – с пристрастием, как это у них называется.

– Вас видели сегодня с капитаном Боукером.

Я кивнул.

– О чем вы с ним говорили?

– Мы обсуждали хранение льда, – сказал я. – Меня зовут Адам Бенбоу, из Харрогейта. Я занимаюсь поставками рыбы, а сюда приехал отдохнуть.

Он кивнул. Тоже мне, агент. Да одурачить его не сложнее, чем капитана! Беспокоило меня лишь неверно названное имя. Так и есть, еще с утра я был Эбнером, но как исправить ошибку? Сослаться на второе имя? Впрочем, откуда ему знать, как именно я назвался капитану? И какая ему, собственно, разница?

– Мы расследуем случай с затонувшим судном. Вы говорили с ним об этом?

– С каким судном?

– «Славная добыча», оно затонуло после выхода из Дувра несколько дней тому назад. Что вам об этом известно?

– А! Я и не сообразил. Знаю только то, о чем писалось в газетах. Как и всем прочим.

– Вы знакомы с человеком по имени Лэнгдон Сент-Ив? – неожиданно спросил агент. И, произнеся это, резко повернулся ко мне, будто рассчитывал застать врасплох.

Его уловка отчасти удалась. Я застыл на секунду, бессмысленно моргая, а когда выдавил: «Лэнгдон… как вы сказали?» – притворство было бессмысленным. Агент Ллойда уже раскусил меня.

И повел себя так, будто я во всем сознался.

– Мы полагаем, что мистер Сент-Ив ведет свое расследование катастрофы, и желаем знать, с какой целью.

– Право, не могу вам помочь. Как, говорите, его зовут? Сент… а дальше?

Все попытки юлить будут тщетны, и я это понимал. Сам же и поставил себя в дурацкое положение. Но отвечать на расспросы этого чучела в шляпе я не собирался. У агентства Ллойда есть вопросы к Сент-Иву? Вот ему их и задавайте. С другой стороны, продолжать утверждать, будто я не знаю Сент-Ива, тоже казалось неразумным. Агент явно видел меня насквозь – несмотря на все фальшивые имена и частную лавочку в Харрогейте.

– Что вы увидели в хранилище?

– Увидел? Ничего. Тот малый не дал мне осмотреться. И, откровенно говоря, показался мне каким-то взвинченным. Сдается мне, он прячет там что-то, но это все, что я могу сказать.

– Что-то прячет, думаете?

– Бьюсь об заклад.

Агент кивнул и, неожиданно повеселев, заулыбался:

– Наверное, так и есть, – сказал он. – Он прячет нечто ужасное, как мне кажется. Вы пустились в путь по опасным водам, меж скал и отмелей. Этот капитан Боукер – тот еще пройдоха, и мой вам совет: держитесь от него подальше. Предоставьте его нам. Уже за одну пальбу сегодня утром быть ему в Ньюгейте, там по нему давно веревка плачет.

Я, должно быть, вытаращился на него, потому что агент довольно усмехнулся, а потом кивнул, так поджав губы, что его рот почти совсем исчез.

– Вам очень повезло сегодня утром, – сказал он. – Но теперь вы в безопасности. Мы следим за ним из-за каждого угла, так что вам больше нет нужды прятаться в этой комнате.

– Собственно, я и не прячусь. Я…

– Ну разумеется, – фыркнул он, направляясь к двери. – И встретили меня донельзя радушно. Но не вините себя. И, кстати, загляните ко мне по случаю. Бинкер-стрит.

С этими словами он переступил порог и бодро зашагал по коридору; я же затворил дверь и, присев на краешек кровати, задумался. Я окончательно перестал что-либо понимать, но мысль о том, что за капитаном ведется слежка, немного меня утешила. Кто же еще мог в меня стрелять? Авантюрист-янки, с его ковбойским воспитанием и всем прочим! Слабоумному парню из кэба такое вряд ли по плечу. Теперь мне это стало ясно.

В дверь снова постучали; не иначе, агент забыл о чем-то спросить. Но нет, это оказалась хозяйка гостиницы с корзиной фруктов. «Какой приятный сюрприз!» – подумал я, принимая у нее подношение.

– Надо же, виноград, – восхитился я.

Хозяйка кивнула и добавила:

– Там записка.

Я сразу вспомнил о Дороти и лишний раз порадовался, что забронировал номер в «Пинте пенного». В разлуке сердца становятся нежней, да и бьются чаще, а ведь я уехал не далее, как сегодня утром! Из корзины, высокой, довольно тяжелой, обильно выстланной волокнами кокосового ореха, виднелся уголок конверта, воткнутого между гроздьями крупного темного винограда и парой вялых с виду яблок.

Но ни фрукты, ни изоляция не заглушили полностью тиканье адской машины, спрятанной где-то внутри.

У меня перехватило дыхание; да что там, я чуть не выронил корзину и не выскочил за дверь. Поддайся я на этот порыв, и бомба разнесла бы в клочки всю гостиницу со мною в придачу. Такой поворот меня не устраивал. С корзиной в руках я подскочил к окну и, высунувшись на улицу, заметил внизу с полдюжины прохожих, включая Сент-Ива и Хасбро, которые как раз в этот момент поднимались на крыльцо. Не мог же я швырнуть корзину с ее дьявольской начинкой прямо на головы всем этим людям!

Поэтому я кинулся к двери, распахнул ее и выбежал в коридор. Сердце билось часто и гулко, как паровой молот, и я, даже не удосужившись постучать, распахнул дверь ближайшей ко мне комнаты за углом и вломился туда, ошеломив своим вторжением постояльца: седобородого старца, сидевшего с книгой в руках – какое счастье! – у открытого окна.

НА ВОЗДУШНОМ ШАРЕ

Парсонс, а это оказался именно он, так и подскочил, пораженный моим внезапным появлением.

– Это бомба! – выкрикнул я. – Поберегись! – и для верности отпихнул старика локтем. Академик отпрыгнул к кровати, я же с ходу швырнул корзину прямо в открытое окно. Описав длинную низкую дугу, она упала в залив. Даже если бы там качались рыбацкие лодки, думаю, я бы все равно ее бросил: акт не героизма, а скорее отчаяния, продиктованный желанием избавиться от угрожающе тикавшей ноши.

И тут она взорвалась, не долетев до воды какого-то жалкого фута. Бах! Гладь бухты вскипела горячим гейзером, обломки корзины и куски фруктов с громким плеском посыпались в набегавшие волны. Ошеломленный Парсонс с хмурым видом стоял за моею спиной, созерцая происходящее. Пытаясь успокоиться, я сделал два глубоких вдоха, но это не помогло; рука – та, что держала корзину, – продолжала предательски дрожать, ноги подкашивались. Шлепнувшись в оставленное Парсонсом кресло, я с трудом выдавил:

– Прошу прощения. У меня не было ни малейшего намерения беспокоить вас по пустякам.

Парсонс только отмахнулся: мол, в извинениях нет надобности. И так ясно, что ничего другого, кроме как зашвырнуть адскую машинку подальше в море, я сделать не мог. Такую штуку не спрячешь под пальто и не запихнешь в сундук. Несколько секунд академик смотрел в окно, а затем бесцветным голосом осведомился:

– Отдыхаете, значит?

Парсонс напомнил мне мои же слова, брошенные этим утром, тем самым показывая, что он, как и все прочие, видит меня насквозь. Я прочистил горло (а заодно и мысли), собираясь хоть что-то сказать, но в этот момент (спасительный для меня момент!) в комнату, тяжело дыша (бегом поднимались по лестнице, услышав грохот взрыва), ворвались Сент-Ив и Хасбро.

Парсонс вскинул брови, Сент-Ив на секунду-другую лишился дара речи. Профессор уже знал, разумеется, что секретарь Академии обретается где-то поблизости, ведь я упомянул об утренней встрече, но обнаружить его здесь, в «Короне и яблоке»? Как Парсонс связан с прогремевшим взрывом? Что я забыл в его номере?

Теперь, когда все мы столкнулись нос к носу, академик уже не мог отделаться вежливым «Добрый день, джентльмены» и указать нам на дверь. Настало время резать правду-матку, как выразился бы капитан Боукер. И главным поставщиком сведений вновь оказался я, а потому сразу и без околичностей доложил о визите страхового агента.

– И он знал твое имя? – вскинулся Сент-Ив.

– Именно так. Полагаю, что знал… – запнувшись, я посмотрел на Парсонса, который внимательно слушал наш разговор.

Сент-Ив продолжил за меня:

– Он понял, кто ты на самом деле, и убедился, что у тебя есть подозрения насчет льдохранилища. Потом ушел, а тебе принесли корзину.

Я кивнул и пустился было в подробный пересказ событий, но Сент-Ив, не слушая, повернулся к Парсонсу:

– Видите – игрушки кончились. Скажу напрямик, не ходя вокруг да около: нам известно, что машина лорда Келвина была украдена. Даже ребенку по силам собрать эту простенькую головоломку: и погром на набережной, и летающие утюги, и все прочее. Что это, как не действие невероятно мощного электромагнита? Так что нет более нужды скромничать и делать вид, что вы здесь ни при чем. У меня есть серьезные основания подозревать, кто за всем этим стоит. Предлагаю открыть карты. Я расскажу, что известно мне, а вы расскажете, что известно вам, и, возможно, вместе нам удастся разглядеть хоть что-то на дне этого темного колодца.

Парсонс воздел руки, демонстрируя бессилие:

– Я приехал сюда порыбачить, – заявил он. – Это вы швыряете бомбы в окна. Словно магнитом притягиваете их к себе – бомбы, пули и все прочее.

Смерив Парсонса взглядом, исполненным усталости и укоризны, Сент-Ив обратился ко мне:

– Как выглядел этот агент, Джек?

– Высок и худ, нос крючком. Под шляпой лысина, а волосы торчат над ушами щеткой трубочиста.

Парсонса словно током ожгло. Он открыл рот, захлопнул его, снова открыл и, старательно изображая, что ответ ему не особенно важен, переспросил:

– А еще он сильно сутулится, не так ли?

Я кивнул.

– И губы тонкие, как у змеи?

– Так и есть.

Парсонс весь обмяк, что было знаком смирения. Мы трое молча ждали, пока он не решится заговорить.

– Никакой это не страховой агент, – прошептал наконец старик.

Это уже и я понял. Сент-Ив – тот сразу обо всем догадался, у него разум острее ножа. И то правда, страховые агенты не рассылают людям бомбы в корзинах с фруктами. Парсонс мог бы прямо сейчас покончить с этой утомительной игрой, просто назвав имя моего посетителя, но академик не торопился; по-видимому, взвешивал в уме, как много может открыть.

Вообще-то, Парсонс – хороший человек. Говорю это справедливости ради. Они с Сент-Ивом не очень-то похожи, но оба в конечном счете стремятся к одной цели, хоть и подходят к ней с разных сторон. Парсонс не желал мириться с мыслью о том, что в кого-то могли стрелять, пусть даже в такого докучливого типа, как я. И в конце концов обронил:

– Его фамилия Хиггинс.

– Леопольд Хиггинс! – вскричал Сент-Ив. – Тот ихтиолог? Ну, конечно!

Сдается мне, Сент-Ив владеет невероятным количеством информации – примерно половиной от всей доступной человеку – а это, скажу я вам, немало.

Устало вздохнув, Парсонс заговорил:

– Он из Оксфорда. Исключен из состава Академии. Когда наука сводит их с ума, они становятся крайне опасным видом. Я имею в виду академиков. К тому же Хиггинс еще и химик. Вернулся с Востока с безумной идеей о карпах – якобы их можно заморозить, а потом оживить, пусть даже месяцы или годы спустя. Но для этого требуется глубокая заморозка. Как я понимаю, некая разновидность железистых выделений карпа обезвоживает клетки, не дает им лопаться после погружения в холод. Кто он на самом деле – специалист в области физики низких температур или сумасшедший, это уж вам решать. Ясно одно: он не в своем уме. Думаю, виной тому опиум. Он не раз заявлял, что мечтает опробовать на себе эту отраву. Во всяком случае, теория о железистых выделениях у карпа принадлежит ему от начала до конца. А как он на нее набрел – в опиумном ли дурмане или еще как, это уж его дело.

Парсонс помолчал, сокрушенно качая головой, и затем продолжил:

– Короче говоря, в основе теории лежит идея, что именно эти секреции и являются ключом к удивительному долголетию карпов. Однажды он исчез – уехал в Китай и пробыл там целый год. Я думал, он до сих пор там. А увидел я его два дня назад в Лондоне, в клубе. Его буквально распирало от еле сдерживаемой энергии, и он не переставая расспрашивал о каких-то старых знакомых, людях, о которых я даже не слышал ни разу, и говорил, что стоит на пороге какого-то монументального открытия. А затем раз – и исчез: вышел за дверь – и больше я его не видел.

– До сегодняшнего дня, – добавил Сент-Ив.

– По всей видимости.

Сент-Ив повернулся к нам с Хасбро:

– Оправдались наши худшие опасения…

После чего отвесил Парсонсу поклон, горячо поблагодарил его и в нашем сопровождении стремительно вышел в коридор, далее на улицу – и прямиком на вокзальную станцию.

Ночь мы провели на пароме, который шел в Остенде. Я не мог уснуть, все думал о «Славном улове», канувшем на дно чуть южнее тех самых вод, которые мы бороздили, и был готов по первому же свистку прыгнуть в спасательную шлюпку и грести. Утро застало нас в вагоне поезда, доставившего нас в Амстердам; оттуда мы двинулись в Германию, Данию и дальше – через пролив Скагеррак, в Норвегию. Путешествие вышло утомительным, двигались мы стремительно, спали урывками, но радовало одно: никто больше не пытался меня убить, – во всяком случае, это нелегко осуществить в мчащемся поезде.

А вот Сент-Ив выглядел подавленным. Год назад он, проделав такое же путешествие, оставил Нарбондо в водах безумно холодного карстового озера близ горы Йарстаад, торчащей из вод Норвежского моря. И что, спрашивается, он ищет теперь, если не доказательства тому, что доктор ожил и строит новые козни нам на беду? Такое предположение противоречило здравому смыслу, но лишь пока Парсонс не упомянул физику низких температур. С тех пор две мысли точили Сент-Ива, заставляя худеть буквально на глазах. Первая – об очередном просчете. Ему удалось расстроить планы Нарбондо и увести землю с курса смертоносной кометы; в его воображении это было величайшим триумфом из всех, им одержанных. Теперь же триумф обернулся провалом, белое обратилось черным. Месяцами он жил, изводя себя сомнениями и угрызениями совести. Какова была подлинная роль Сент-Ива – стал он палачом коварного доктора или пытался сохранить ему жизнь? И того не легче: Сент-Ив действительно пытался спасти злодея или только обманывался, убеждая себя в этом? Понятно, что мириться с этими противоречиями он никак не мог: эта дорожка вела прямиком к безумию. И вот, сомнения отброшены: доктор, очевидно, выжил и принялся снова строить козни. Сент-Ив, как теперь выяснилось, не довел дела до конца. Собственно, покончить с Нарбондо можно, только препроводив его на виселицу. Другого способа нет.

А венцом всему было обескураживающее осознание того, что нам крайне сложно подтвердить или опровергнуть свои догадки. У Сент-Ива нет знакомых на бескрайних просторах Норвегии. И не к кому обратиться с просьбой выяснить: не доставал ли кто из озера замерзшее тело горбуна, не оживлял ли его? Предстояло разузнать все это своими силами. Но, думаю, Сент-Ив постоянно задавался вопросом, не лучше ли было доверить это дело Хасбро или мне, а самому остаться в Стерн-Бей.

Мы продолжали свой путь на север, когда в Тронхейме нас догнала весть, что рядом с тем местом, где исчезло первое судно, потоплены еще два. Оба корабля стремительно ушли на дно, поскольку их корпуса были обиты листовым железом. Команда одного из судов спаслась, другого – почти нет. Десять погибших. Телеграмму с этим известием послал в Норвегию мистер Годелл; еще он упомянул, что теперь требует от премьер-министра принять хоть какие-то меры. Сент-Ив ужасно расстроился и стал себя корить за то, что не предотвратил бедствие.

А что, собственно, он стал бы делать? Я так и спросил: «Что бы вы предприняли?» Бессмысленно думать, что Сент-Иву было по силам сохранить суда на плаву. Отчасти его гнев оказался направлен на министров правительства: их предупреждали о грозящей опасности еще прежде, чем за них взялся мистер Годелл. Кто-то – вероятно, Хиггинс – послал им пространное письмо, требуя выкупа. В ответ государственные мужи лишь посмеялись, сочтя требование шуткой, хотя, нацарапанное тою же рукой, что и запись в судовом журнале капитана Боукера, оно предвещало гибель новых кораблей. Членам Королевской Академии следовало убедить министров отнестись к этому предупреждению серьезно, но те воздержались от каких-либо действий, осознав, что и у них самих рыльце в пушку. В итоге и те, и другие выставили себя глупцами.

Теперь судоходство в акватории от устья Темзы до Фолкстона было приостановлено, и британская корона заодно с частными предприятиями несла огромные убытки. По сообщению мистера Годелла, половина лондонской торговли забуксовала, и город оказался почти что в осаде – с той лишь разницей, что оставалось неясным, кто враг и где этот враг обретается… Сент-Ив хранил угрюмое молчание, доведенный до отчаяния и нашим медленным продвижением на север, и бесконечными скалами, фьордами и хвойными лесами по сторонам.

«Что еще оставалось Сент-Иву, кроме как набраться терпения?» – спросил я себя. Повернуть обратно, вот что! Он так и поступил. Мы находились к северу от Тронхейма, в нескольких часах пути до цели, когда Сент-Ив объявил, что возвращается и берет с собою Хасбро. Я двинусь дальше один и выясню все, что только смогу. А они отправятся в Дувр, где Сент-Ив соберет научную конференцию. «Какой же я болван, – корил себя Сент-Ив, – какой идиот, ничтожество, простофиля!» Он, и только он повинен в гибели тех десятерых моряков. Предотвратить гибель людей и судов было бы не так сложно, не окажись он такой бестолочью. Ну, что тут сказать! Такова уж свойственная профессору манера: обвинять себя во всех злодеяниях мира. Сент-Иву в голову не приходило, что совершенно невозможно все знать и всех спасать.

Когда они выносили свой багаж на платформу, Хасбро обернулся ко мне, одним долгим взглядом выразив возложенные на меня надежды. Сент-Ив же выглядел опустошенным и подавленным, и только в глубине его глаз что-то мерцало: казалось, он всецело сосредоточился на некой точке где-то на линии горизонта – на злобном лице Игнасио Нарбондо – и поклялся не сводить глаз с этого лица, пока Нарбондо не погрузится в небытие.

Я вышел их проводить на перрон, и, улучив минутку, Хасбро отвел меня в сторонку и произнес прочувствованную речь, сводившуюся к тому, что он позаботится о профессоре и в конце концов мы одержим победу. Моя задача – не волноваться и выяснить всю правду о судьбе Нарбондо. Сент-Ив отчаянно нуждается в проверенных фактах; его мозг надежен, как часовой механизм, но из-за недостатка информации прямо на наших глазах замедляет ход и тикает все тише…

Сент-Ив предложил вновь воспользоваться дирижаблем. Мне, как это уже вам известно, предстояло добраться до горы Йарстаад на поезде, произвести там необходимые изыскания, а затем ждать прибытия воздушного судна, которое вылетит из Дувра сразу по прибытии туда Сент-Ива. Водный транспорт почти не действовал: паромы из Фландрии и Нормандии не ходили вовсе, а те, что прибывали в Дувр с севера, подолгу простаивали в доках. Поэтому Сент-Ив и планировал воспользоваться другой стихией, надеясь, что дирижабль вернет меня в Англию как раз вовремя, чтобы я оказался полезен.

«С самого начала стоило воспользоваться дирижаблем», – сетовал Сент-Ив на овевавшем платформу арктическом ветру. Нужно было поступить так, сделать этак… Я впервые видел профессора в таком смятении, поэтому лишь кивал и невнятно бурчал в ответ. Спорить с Сент-Ивом среди скалистого ландшафта, способного одним своим видом обратить в ледышку всякую надежду, не было ни малейшего толку. Мне предстояло продолжить путь со всей отвагой и решимостью, какие я только смогу изобразить.