Текст книги "Машина лорда Келвина"

Автор книги: Джеймс Блэйлок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Джеймс Блэйлок
Машина лорда Келвина

Эта книга посвящена Вики, а также Марку Дункану, Деннису Мейеру и Бобу Мартину.

Все лучшее – в крови, и никаких случайных совпадений.

…И даже самих себя мы не можем рассматривать как нечто постоянное; в потоке событий наша личность предстает вечно изменчивой, и нередко наша собственная маска на этом маскараде жизни кажется нам в высшей степени странной и чужой.

Роберт Льюис Стивенсон,

«Старость ворчливая, юность шальная»

Пролог
УБИЙСТВО НА ПЛОЩАДИ СЭВЕН-ДАЙЛЗ

Дождь лил без передышки уже много часов кряду, и Северный тракт[1]1
  Основная дорога, связывавшая Лондон с Эдинбургом. Здесь далее примеч. перев.


[Закрыть] выглядел грязной лентой, терявшейся во мгле. Карету болтало из стороны в сторону, она отчаянно подпрыгивала на ухабах, однако Лэнгдон Сент-Ив и не думал сбавлять ход. Он крепко держал в руках вожжи, вглядываясь вперед из-под шляпы, с полей которой сплошным потоком стекала дождевая вода. До предместий Крика еще пара миль; там можно будет наконец сменить лошадей, – в том случае, конечно, если это понадобится.

Луна пряталась за тучами, и ночь казалась до жути беспросветной. Сент-Ив отчаянно напрягал глаза, пытаясь рассмотреть в клубящейся тьме экипаж, который мчался по той же дороге где-то там, впереди. Если только Сент-Иву удастся перехватить до того, как они въедут в Крик, волноваться из-за свежих лошадей не придется – мертвецу ведь довольно и простого деревянного ящика.

Сознание полнилось вяло текущими мыслями; Сент-Ив ужасно устал, но ненависть и страх питали его решимость. Силы таяли, сосредоточиться на дороге удавалось лишь волевым усилием. Переложив поводья в левую руку, он правой отер с лица капли дождя и помотал головой, тщась разогнать царивший там туман. Все чувства притуплены. Зажмурившись, Сент-Ив снова тряхнул головой, – да так, что едва не слетел с козел от нахлынувшей слабости. С чего бы это? Он что, болен? Не лучше ли натянуть вожжи и передать их Хасбро, верному слуге, а самому плюнуть на все, забраться внутрь и попытаться уснуть?

Руки внезапно сделались ватными. Поводья словно просочились сквозь пальцы и упали на колени, а лошади, обрети свободу, понеслись вскачь, увлекая за собой прыгающую на рессорах карету. С Сент-Ивом явно происходило что-то неладное, нечто похуже простого недомогания. Он попробовал было докричаться до друзой, но голос, словно во сне, звучал жалко и слабо – писк, а не голос. Попытался схватить ускользающие вожжи, но и это ему не удалось. Сент-Ив будто раскис, растворился во мгле…

И тут впереди, немного в стороне от дороги, в тумане проступила чья-то смутная фигура: человек в шляпе бежал через поле к обочине, размахивая руками и что-то крича во тьму, словно споря с ветром. Сент-Иву смутно подумалось, что это чревато серьезными неприятностями. Вдруг там засада? Он откинулся назад, изо всех сил цепляясь за козлы, но мышцы обратились в желе. Если там и впрямь засада, то дела плохи, прямо-таки чертовски плохи, ибо при всем желании он ничего не мог сделать в этой ситуации.

Наконец карета поравнялась с человеком в шляпе: тот стоял на обочине, вытянув руку с клочком бумаги, – по всей видимости, запиской. Струи дождя жестко хлестнули Сент-Ива по лицу, когда тот, собрав остатки сил, потянулся вбок, намереваясь выхватить листок. Рука прошла сквозь бумагу. И в этот самый момент, перед тем как окончательно лишиться чувств, Сент-Ив взглянул в лицо незнакомцу и понял, что отлично его знает: лицо принадлежало ему самому. Это он сам стоял на обочине дороги с запиской в протянутой руке! Запечатлев в гаснущем сознании образ собственной испуганной физиономии, Сент-Ив провалился во тьму и полностью перестал что-либо воспринимать.

Они пустились в дорогу в четыре часа пополудни и до наступления темноты одолели шестнадцать миль, но теперь продолжение погони казалось пустой тратой времени. Стояла темная, глухая холодная ночь, и струи не стихавшего дождя, грохотавшие по крыше кареты, превращали улицу в речной поток до шести дюймов глубиной, несущийся вниз по Хай-Холборн к площади Сэвен-Дайлз. Лошади переступали, низко опустив головы; с них потоками стекала дождевая вода, доходившая внизу почти до самых бабок. Улицы и лавки были безлюдны и темны, барабанная дробь дождевых капель наполняла голову неясным шумом, и самому Лэнгдону Сент-Иву в этот момент снилось, что он, беспомощный человечек, оказался заживо погребен на дне угольного трюма и слышит, как по спускному желобу беспорядочной грудой несется на него новая лавина угля…

Вздрогнув, он открыл глаза. Два часа ночи. Промокшая грязная одежда кажется ледяной. На коленях лежит заряженный револьвер, который Сент-Ив твердо намеревался пустить в дело еще до наступления утра. Происшествие с каретой, которая опрокинулась на окраине Крика, стоило им нескольких драгоценных часов. Но важно другое: что означает встреча с собственным призраком? Ответа Сент-Ив не знал. Скорее всего, организм дал слабину. Приступы отчаяния, увы, дешево не обходятся. Видно, он действительно занемог или же утомление довело его до настоящих галлюцинаций; вот только припадок, который случился так неожиданно, а потом прошел без следа, не учитывая того, что Сент-Ив очнулся в грязной придорожной канаве, вопрошая себя, как его туда занесло… Все это было странно. И не просто странно это попросту не укладывалось в голове.

За минувшие часы Игнасио Нарбондо запросто мог увезти Элис неведомо куда. А коли так… Сент-Ив всматривался в темноту, гоня от себя эту мысль. Преследование по горячему следу привело их сюда, к Сэвен-Дайлз, и верный Билл Кракен, презревший боль от перелома, – он сломал руку при крушении кареты, – обшаривает теперь меблированные комнаты по соседству. Нарбондо должен отыскаться там, а заодно и Элис. Сказав себе это, Сент-Ив рассеянно погладил холодный металл пистолета и поддался потоку еще более мрачных дум.

Вообще говоря, он – последний, кто хотел бы «вершить правосудие», но здесь, на улице, отходящей от Сэвен-Дайлз и тонущей в потоках дождевой воды, Сент-Ив чувствовал себя тем самым пресловутым «последним человеком на планете», пусть даже напротив него сидел сейчас Хасбро. Верный слуга и помощник, завернувшись в пальто, крепко спал с зажатым в руке револьвером.

Впрочем, не рассуждения о справедливости и воздаянии владели Сент-Ивом, а холодная, темная жажда убийства. За три часа он не произнес ни единого слова. Все уже сказано, к тому же стояла глубокая ночь, а самого его одолевали настолько черные мысли, что было не до разговоров. В опустевшей голове только они и крутились – противоречивые мысли об убийстве и об Элис, – но ни одну из них он не сумел бы облечь в слова. Если бы знать, куда Нарбондо ее затащил, где она теперь… Сэвен-Дайлз – невообразимая путаница улиц, переулков и узких, жмущихся друг к другу домов, в которой не разберешься даже при свете дня, не говоря уже о подобной ночи, – оставалась дли него полной загадкой. Но погоня завершена. В какую дыру ни забился бы Нарбондо, Кракен непременно вытащит его наружу. В окружавшем Сент-Ива мраке явственно ощущалось близкое присутствие противника.

Он разглядывал улицу из-за мокрой шторки: в окне второго этажа напротив, пробиваясь сквозь пелену тумана, мерцал огонек газовой лампы. С отступлением ночи подобных огоньков становилось все больше, и Сен-Иву вдруг сделалось совершенно ясно, что восход солнца ему совершенно не нужен. Любое утро невыносимо без Элис. И на Нарбондо ему глубоко наплевать! Пистолет на коленях – презренный кусок металла; убить Нарбондо – как прихлопнуть комара: его гибель доставит столько же удовольствия. То есть, в общем-то, нисколько. Главное сейчас – жизнь Элис. Этим апрельским утром любая жизнь на улицах Лондона выглядела иллюзорной, и только жизнь Элис обладала и цветом, и плотностью.

Неужели, спросил себя Сент-Ив, и ему, вслед за отцом, суждено закончить свои печальные дни в бедламе? Одна только Элис не давала ему скатиться в безумие, теперь он знал это наверняка. Всего с год тому назад подобная мысль сильно бы его озадачила, но ведь вся прежняя жизнь Сент-Ива, по большому счету, сводилась к мензуркам, кронциркулям и столбикам чисел. И тем не менее все меняется, все течет, и с этим приходится мириться.

Послышался свист. Сент-Ив выпрямился, сжимая в пальцах рукоять револьвера, и вслушался в шум дождя. Открыв дверцу, он наполовину высунулся из кареты, и та закачалась на рессорах, а мокрые лошади встряхнули гривами, словно предвкушая то мгновение, когда им дадут волю и они понесутся вскачь куда-то вдаль, все равно куда, лишь бы подальше от этого потопа. Впереди раздался крик, дробно простучали чьи-то торопливые шаги. За плотной завесой дождя материализовался Билл Кракен, мокрый как утопленник: он что было сил бежал к карете, бешено жестикулируя и указывая себе за плечо.

– Там! – вопил он. – Там! Это он!

Сент-Ив выпрыгнул наружу и, почти ослепнув под шквалом дождя, со всех ног устремился навстречу Кракену.

– Повозка! – выдохнул вконец запыхавшийся Кракен. Нащупав локоть Сент-Ива, он развернулся, увлекая ученого за собой.

Улицу заполнил грохот колес и цоканье лошадиных копыт. Из темноты вынырнул старый дребезжащий кабриолет. Стихия трепала сидевшего на козлах возницу, а пассажира – или пассажирку – запертого в тесном, как гроб, кузове, отчасти защищала задернутая штора. На полной скорости кэб въехал в глубокую лужу, и из-под копыт полетели фонтаны брызг. Возница – Игнасио Нарбондо собственной персоной – яростно нахлестывал лошадь вожжами, уперев расставленные ноги в жесткий фартук, чтобы не выпасть.

Не раздумывая, Сент-Ив бросился наперерез, отчаянно крича, – звуки сразу гасились потоками дождя, – прыгнул и повис на шее лошади. Правой рукой он уцепился за косматую, спутанную мокрую гриву, одновременно размахивая левой, в которой был зажат пистолет, и попытался удержаться, повиснув и елозя пятками по мокрой мостовой, но запряженная в кэб лошадь неудержимо волокла его до той поры, пока он наконец не сорвался в придорожную канаву. Курок был взведен, и Сент-Ив выпалил в воздух, быстро перевернулся на бок, снова взвел курок и выстрелил еще раз в маячивший впереди темный абрис кэба.

Его запястье стиснула чья-то рука.

– В карету! – выкрикнул Кракен, и Сент-Ив, с трудом поднявшись с залитой водой обочины, устремился за ним.

Едва Сент-Ив и Кракен забрались внутрь, Хасбро пустил лошадей вскачь, и те стремглав понеслись по узкой улочке вслед за кабриолетом, который, виляя и раскачиваясь, летел к Холборну, теряясь в темноте и потоках воды. Немного придя в себя, Сент-Ив обрел привычное присутствие духа и, распахнув дверцу кареты, высунулся наружу. Карета с грохотом летела, подпрыгивая и мотаясь из стороны в сторону, и, всматриваясь вперед сквозь каскады брызг, летевших из-под колес и лошадиных копыт, Сент-Ив никак не мог прицелиться, поскольку ствол пистолета ходил ходуном, тычась в сотни разных направлений.

Все-таки Нарбондо – отчаянный малый! Возможно, даже слишком отчаянный. Они мчались за ним по пятам, не давая ему передышки, и это толкало его на безрассудные поступки. Если они не настигнут его и на сей раз, он снова ускользнет – и надолго. Ужасное чувство неотвратимости навалилось на Сент-Ива. Сдерживая себя изо всех сил, он лишь скрежетал зубами, глядя, как мимо проносятся погруженные во мрак дома. «Скоро, – подумал он, – скоро всему конец. Как бы все ни повернулось, конец уже близок… Но не раньше, чем этот чертов кабриолет…» Не успел Сент-Ив додумать эту свою мысль, как одно из колес «чертова кабриолета», трясшегося в какой-то сотне ярдов впереди, провалилось в заполненную водой уличную рытвину.

Лошадь оступилась и, подогнув колени, рухнула вперед. Кэб, словно детский волчок, закрутился вокруг своей оси, сбрасывая возницу с козел, и Нарбондо, вцепившись в край защитного фартука, завис над землей, дергая в воздухе ногами. Кэб почти переломился надвое, и мокрая штора, отделявшая пассажирский отсек кузова, затрепыхалась, как флаг на сильном ветру. Пассажирка – да, то была Элис, – совершенно беспомощная из-за связанных рук, выпала из кузова, и кабриолет всей своей тяжестью обрушился на нее, пригвождая к земле. Нарбондо плюхнулся в грязь и, осторожно нащупывая ногами опору в жидком месиве, стал пробираться, пошатываясь, к простертой под обломками жертве крушения.

Сент-Ив издал протяжный вопль, смятенный тяжким, как ночной кошмар, видением: придя в себя, Элис зашевелилась, силясь выбраться из западни под опрокинутым кабриолетом. Хасбро натянул вожжи, останавливая лошадей, но Сент-Ив, которому и секунда ожидания казалась вечностью, на ходу выпрыгнул из открытой дверцы кареты, растянулся на дороге, влекомый силой инерции, но тут же вскочил и рванулся вперед сквозь потоки дождя. В двадцати ярдах от него Нарбондо перелезал через обломки кэба, а лежавшая на дороге лошадь билась в попытках подняться – безнадежных, ибо нога ее была вывернута назад под почти невозможным углом.

Сент-Ив направил дуло револьвера на горбуна и выстрелил, но пуля ушла куда-то в сторону и, видимо, угодила в лошадь: та дернулась и тихо заржала. В отчаянии Сент-Ив отер рукавом капли воды с лица и побрел вперед, шатаясь и стреляя наугад, и вдруг увидел, что Нарбондо тоже вооружен. Зажав пистолет в правой руке, тот приник к земле рядом с придавленной повозкой женщиной. Повозился, приподнял Элис под плечи и приставил дуло к ее виску.

Объятый ужасом, Сент-Ив мгновенно спустил курок, но еще до того, как грохот собственного выстрела почти лишил его слуха, он уловил негромкий щелчок чужого курка и теперь, сквозь завесу дождевых струй, в оцепенении смотрел на роковой результат противостояния. Нарбондо, которого отбросила назад и развернула угодившая в плечо пуля Сент-Ива, с хриплым смешком, напоминавшим тявканье тюленя, выпрямился, пошатнулся и рухнул на обломки кэба, ставшие временной могилой Элис.

Выронив пистолет в лужу, Сент-Ив пал на колени. Столь желанная еще пару минут назад смерть Нарбондо теперь не значила ровно ничего.

I
ВО ДНИ СТОЯНИЯ КОМЕТЫ

ПЕРУАНСКИЕ АНДЫ
^{ГОД СПУСТЯ}

Лэнгдон Сент-Ив, ученый и исследователь, устремил взгляд на уходящие вдаль бесконечные горные плато и неровные, зазубренные вулканические вершины. Плечи его прикрывало тяжелое пончо из шерсти альпака – теплая, плотной вязки светлая ткань прекрасно защищала от порывов рожденного в Антарктиде сухого холодного ветра, преодолевавшего, не теряя силы, все пятьдесят миль над Перуанским течением, – от залива Гуаякиль в Эквадоре до тихоокеанских склонов Перуанских Анд. Внизу, за спиною Сент-Ива, по просторной, поросшей травой равнине медленно струилась широкая река, серо-зеленая под низким небом. Пришвартованный среди разнотравья и кустов толы под лучами послеполуденного солнца отливал серебром, подобно инопланетному кораблю, небольшой дирижабль с «Юнион-Джеком» на торчащем из кабины импровизированном флагштоке.

Сент-Ив стоял у покрытой щебенкой кромки обширного кратера вулкана Котопахи, внутри которого, как табак в чашке великанской трубки, тлела раскаленная лава. В паре тысяч футов под ногами Сент-Ива исходили горячим паром разверстые расщелины. Выпростав руку из складок пончо, Сент-Ив сдержанно помахал ею Хасбро – своему компаньону, колдовавшему сейчас над механическим приводом мембранного насоса Ролса – Гиббинга в сотне ярдов ниже по склону кратера. Каучуковый шланг, подсоединенный к содрогавшемуся агрегату, петлял по вулканической скорлупе склона и терялся в ее трещинах.

Вдруг из кратера с каким-то неистовым тоскливым вздохом стремительно поднялось облако сернистого пара, и красные отсветы раскаленной лавы, кипящей где-то в глубине извилистой расщелины, замерцали там и здесь, то вспыхивая, то угасая, пока не сошли на нет, поглощенные ледяной туманной мглой. Удовлетворенно кивнув, Сент-Ив сверился с карманными часами. Его левое плечо, в недавнем прошлом задетое пулей, ныло тупой, пульсирующей болью. День клонился к закату, на холмах уже вытянулись тени далеких горных вершин. Следом за тенями не замедлит явиться и ночь.

Фигурка внизу прекратила свои яростные манипуляции с механизмом, выпрямилась и подала Сент-Иву условленный знак; ученый немедленно обернулся и повторил сигнал, уподобивший его руки крыльям ветряной мельницы, на виду у нескольких тысяч индейцев, собравшихся на равнине. «Не подведи, Джеки», – тихо обронил Сент-Ив. И сразу же резкий порыв ветра донес полдюжины неразборчивых слов, произнесенных высоким тоном сначала на английском, а потом на кечуа и тут же звучно подхваченных голосами почти пяти тысяч человек, марширующих нога в ногу. Сент-Ив ощутил сквозь подошвы ритмическую дрожь почвы от их поступи, повернувшись, нагнулся и, быстро произнеся про себя молитву, отжал плунжер трубчатого детонатора.

Бросившись оземь, он прижал ухо к холодным камням. Гул шагов идущих строем людей катился по горным склонам, подобно стремительному потоку подземной реки, когда глубокий и мощный взрыв, заглушенный толщей самих недр, сотряс вдруг окрестности, вспучивая землю сокрушительной волной. И Сент-Иву на самой вершине вулкана почудилось в этот миг, будто травянистая равнина внизу – лишь гигантский ковер, который боги немилосердно трясут, выколачивая из него пыль. Марширующие внизу солдаты повалились друг на друга в полном беспорядке, усеяв землю подобно костяшкам домино. Звезды на восточном небосклоне, казалось, пустились в короткую пляску, словно сама планета, вздрогнув, ненадолго сбилась с курса. Однако и эта дрожь мало-помалу улеглась.

Сент-Ив улыбнулся – впервые почти за неделю, – но эта улыбка вышла горькой: как у человека, который пусть и одержал победу в войне, но ценой слишком многих проигранных битв. Впрочем, на данный момент все кончено, и Сент-Ив мог наконец вздохнуть спокойно. Он едва не уступил искушению начать вновь думать об Элис, о которой не вспоминал целый год, но усилием воли выбросил все мысли о ней из головы – иначе просто запутался бы в них и не смог бы выбраться из этого лабиринта. Нельзя допустить, чтобы это произошло с ним снова, ни за что на свете, – если Сент-Ив хоть немного ценит здравость своего рассудка.

Хасбро поднялся по склону кратера, держа в руках прибор Ролса – Гиббинга, и они вдвоем с Сент-Ивом смотрели, как перечеркнутое бледным сиянием Млечного Пути небо постепенно темнеет, меняя цвет с синего на темно-лиловый. На горизонте, подобно затененному легким полотном фонарю, тускло светилось туманное полукружие – первое слабое мерцание приближающейся кометы.

ДУВР
^{ДОЛГИМИ НЕДЕЛЯМИ РАНЕЕ}

Кривые клыки скал Замковой Пристани, черные и влажные, торчали из дрейфующих клочьев тумана. Был час отлива. Прямо под ними – там, где воды Северного моря медленно, дюйм за дюймом, отступали от берега, обнажая дно, и зеленые пучки водорослей, извиваясь, в бессилии сникали вокруг усеянных ракушками валунов. И их обитатели, крошечные коричневые крабики, двигаясь боком, в панике разбегались, забиваясь в темные щели в надежде, что там они укроются от стоявших на причале людей. Лэнгдон Сент-Ив, надевший по случаю холодной погоды длинное пальто и высокие ботинки, поднял подзорную трубу и, приложив к глазу, сощурился в сторону Восточных доков.

Ветер с океана закручивал плотную пелену тумана, почти укрывшего серой кисеей и море, и небо. В полутора сотнях ярдов на волне прибоя качался едва различимый во мгле пароход «Рамсгит». Горстка его пассажиров несколько часов назад разбрелась по прибрежным трактирам вдоль Касл-Хилл-роуд. Все, кроме одного. Сент-Иву казалось, будто он целую вечность простоял здесь, на скалах, что-то пристально высматривая, но не видя ничего, кроме опустевшего судна.

Он опустил трубу и посмотрел на море. Требовалось недюжинное усилие, чтобы поверить, что по ту сторону пролива лежит Бельгия, а прямо за его спиной, на расстоянии полета стрелы, высятся стены Дувра. Сент-Иву вдруг почудилось, причем весьма явственно, что мол движется мимо, а сам он стоит на носу парусника, рассекающего призрачные воды. Море внизу пенилось и крутило водовороты у острых кромок торчавших над поверхностью камней, и на какую-то весьма опасную долю секунды Сент-Иву померещилась, что он лицом вниз падает в волны.

Чья-то твердая рука вцепилась ему в плечо. Опомнившись, Сент-Ив выпрямился и отер рукавом пальто капельки влаги со лба.

– Спасибо. Он потряс головой, чтобы рассеять морок. – Просто устал.

– Разумеется, сэр. Будьте осторожнее, сэр.

– Мое терпение почти иссякло, Хасбро, – признался Сент-Ив стоявшему рядом помощнику и другу. – Уверен, что корабль, за которым мы наблюдаем, пуст. Мерзавец все же ускользнул от нас, и я скорее соглашусь заглянуть на дно кружки с элем, чем брошу еще хоть взгляд на этот треклятый пароход.

– Терпение – само по себе награда, сэр, – возразил верный слуга.

Сент-Ив уставил на Хасбро тяжелый испытующий взгляд.

– Должно быть, у меня не такое отменное терпение, как у тебя. – Он выудил из кармана пальто кисет, извлек оттуда трубку с изогнутым чубуком и щепоть табаку. – Как думаешь, Кракен спасовал?

Большим пальцем он вдавил в чашечку черный рассыпчатый табак и чиркнул фосфорной спичкой; в туманном вечернем воздухе пламя вспыхнуло нехотя, с шипением и треском.

– Только не Кракен, сэр, если вам угодно знать мое мнение. Если нужный нам человек сошел на берег еще у доков, Кракен последовал за ним. С таким горбом за плечами любая маскировка бесполезна! И я готов биться об заклад, что Нарбондо не отправился сегодня в Лондон – слишком поздний час. Ставлю свои деньги на то, что он засел в каком-нибудь пабе, а Кракен топчется на улице, приглядывая за дверью. А если горбун все же двинется на север, то попадет в руки Джеку, – примерно с таким же результатом. Полагаю, самое лучшее…

– Что это?

Воцарилась тишина, нарушаемая лишь вздохами мелких волн, с плеском набегавших на камни мола, и умиротворяющим шумом в далеких доках, где не утихала работа. Мужчины стояли, едва дыша; дым из трубки Сент-Ива незаметно струился вверх, сливаясь с туманом.

– Там! – шепнул Сент-Ив, вытянув левую руку.

До них донеслось едва слышимое поскрипывание уключин и мягкий приглушенный плеск весел, слишком ритмичный, чтобы сойти за естественный рокот океана. Сент-Ив осторожно перешагнул на соседний камень, быстро соскользнул вниз и скрылся в маленьком, кишащем крабами гроте. Через треугольный проем, своего рода оконце, он вгляделся оттуда в едва различимую линию горизонта, смыкавшую небо с морем. Вдали, ясно различимая на сером фоне, плыла гребная шлюпка с двумя седоками один работал веслами; другой же, закутанный в темное одеяло, сидел скорчившись на банке. Пряди черных волос влажными завитками падали ему на сутулые плечи.

– Это он, – шепнул Хасбро на ухо Сент-Иву.

– Да. Что-то затевает, не иначе. И направляется прямиком к Харгривзу, если я еще в своем уме. В одном мы оказались правы: извержение в Нарвике – никакое не извержение, а преднамеренный подрыв. И теперь наша задача невероятно усложнилась. Знаешь, Хасбро, я почти готов предоставить это чудовище самому себе. Я безумно устал от этого мира. Может, пусть Нарбондо разнесет его к чертовой матери, а?

Шлюпка исчезла в тумане, и Сент-Ив устало выпрямился. Сказанное шокировало его самого – не только потому, что Нарбондо действительно был способен взорвать мир, но еще и потому, что он, Сент-Ив, не покривил душой. Ему было все равно. Последние дни он неустанно гнал себя вперед, ни минуты поблажки, – но ради чего? Из чувства долга? Или во имя мести?

– Это стоит обсудить за кружкой доброго эля, – рассудил Хасбро, поддерживая Сент-Ива под локоть. – Думается, эль и пирог с почками – лучшие советчики в вопросах тщетности бытия. По пути прихватим Билла Кракена и Джека. Времени у нас в достатке, чтобы навестить Харгривза и после ужина.

Сент-Ив искоса взглянул на Хасбро.

– Так и быть, – решил он. – Впрочем, этой ночью, парни, вам придется обойтись самим. Мне позарез нужны часов десять здорового сна, чтобы прийти в норму. Если б не эти чертовы сны… К утру я снова буду готов сражаться с демонами.

– Отлично сказано, сэр! – одобрил верный Хасбро, и, перескакивая с валуна на валун в густеющих сумерках, оба решительно направились к сулившим тепло огням Дувра.

– Я и не припомню, чтобы когда-нибудь бывал так голоден, – заметил Джек Оулсби, цепляя на вилку пару ломтей поджаренного бекона с протянутого ему блюда. Он любезно и чуть рассеянно улыбался, всем своим видом давая понять окружающим, что его поведение прошлой ночью далеко от нормального. – Хочешь еще яиц?

– Да, и побольше, – с набитым ртом откликнулся Билл Кракен (он яростно жевал холодные гренки) и тут же потянулся к блюду, стоявшему у локтя. – В них содержатся все потребные человеку соки, в яйцах то бишь. А пальму первенства, сэр, пальму держит желток с его маслянистыми секрециями, если желаете знать. Он прямо-таки напичкан всевозможными флюидами.

Оулсби замер, не донеся вилку с яйцом до рта, и смерил Кракена взглядом, в котором ясно читалось, что ему совершенно не по нутру эти рассуждения о флюидах и секрециях.

– Ты уж прости старика. Когда дело доходит до науки, меня точно заносит – не могу остановиться. Я и думать забыл, что за завтраком тебе не греют душу беседы о флюидах. Собственно, бог с ними и прочей всячиной, тем более что комета спешит сюда на всех парусах, чтобы вдребезги…

Сент-Ив откашлялся, якобы поперхнувшись, чтобы заглушить тем самым остаток рассуждений Кракена:

– Не так громко, приятель!

– Извините, профессор. Иногда совершенно забываюсь. Вы ж меня знаете… А кофе тут отдает крысиным ядом, не находите? Причем не тем благородным ядом, который пользуется спросом в высшем крысином обществе, а какой-то жуткой мешаниной, которую мог бы сварганить этот чертов горбун.

– Еще не пробовал, – ответил ему Сент-Ив, взяв чашку и уставившись на непроницаемо-черную жидкость с некоторым интересом – она сразу же напомнила ему окутанный ночной тьмой мол и темную приливную воду у самого его края, куда он соскользнул одной ногой на обратном пути. Пробовать кофе не имело смысла: легкий душок мазута был вполне красноречив. – Есть с собой наши таблетки? – спросил он у Хасбро.

– Я захватил несколько штук каждого сорта, сэр. В долгом путешествии без них не обойтись. Хочется думать, что искусство приготовления кофе сумело одолеть те несколько дюжин миль, которые отделяют Британские острова от побережья Нормандии, сэр, но мы-то знаем, что это не так. – Сунув руку в карман плаща, слуга извлек оттуда небольшой пузырек с похожими на конфеты пилюлями размером с фасоль. – Яванский мокко, сэр?

– Если не сложно, – кивнул Сент-Ив. – «Мужам пристало яву пить», так ведь гласит пословица?

Стоило Хасбро опустить в протянутую чашку одну лишь таблетку, – и комнату сразу заполнило изумительное благоухание настоящего густого кофе, под натиском которого химический запах его бледного подобия в чашках прочих сотрапезников затерялся и рассеялся. От одного лишь аромата Сент-Ив, казалось, воспрял духом и телом, словно к нему на мгновение вернулись жизненные силы.

– Господи! – ахнул Кракен. – Что еще там у тебя?

– Вполне сносный венский меланж, сэр, и бразильский настой, за который я лично готов поручиться. Есть еще эспрессо, но он пока не опробован.

– Ну так его опробую я! – с воодушевлением вскричал Кракен и протянул руку за пилюлей. – Это же прорва денег, если обойтись с умом, – заметил он, бросив ее в полную воды чашку и завороженно наблюдая за результатом. – Миллионы фунтов.

– Искусство ради искусства, – поправил его Сент-Ив, обмакнув уголок белого носового платка в чашку с жидкостью и внимательно разглядывая темное пятно в солнечном свете, падавшем через окно. Он удовлетворенно кивнул, пригубил кофе и кивнул вновь. На протяжении года после трагических событий на площади Сэвен-Дайлз он занимался исключительно разработкой этих крошечных белых пилюль, направив все свои навыки, все чутье ученого на постижение таинств кофе. Баловство, пустая игра интеллекта и неоправданная трата усилий, – однако вплоть до этой самой недели он не находил во всем мире ничего иного, что могло бы его увлечь.

Пригнувшись над своей тарелкой, Сент-Ив обратился к Кракену, хотя его слова, без сомнения, предназначались всем собравшимся:

– Билл, нам не следует поддаваться панике из-за этого… как бы выразиться… визита «небесного гостя», следуя языку метафизики. Сегодня утром я проснулся бодр и свеж. Ощутил себя совершенно новым человеком. И обнаружил, что верное решение лежало прямо передо мной. Его подсказал мне тот самый злодей, кого мы преследуем. Наш истинный враг, джентльмены, – это время. Время и неизжитые страхи.

Сент-Ив умолк, сделал глоток кофе из чашки и еще несколько секунд смотрел в нее прежде, чем заговорить снова:

– Самая страшная катастрофа, которая может случиться, – это если новость просочится наружу и станет достоянием широкой публики. Обыватель, узнав, что его ждет, тут же ударится в панику – и мир будет повергнут в хаос. Простым людям невыносима сама мысль о том, что Земля разлетится в пух и прах, распадется на атомы. Для них это чересчур. Нельзя недооценивать характер такого человека, его склонность биться в истерике по любому поводу, впадать в неистовство и рвать на себе волосы, не находя немедленной выгоды в любых других действиях.

Сент-Ив потер подбородок, созерцая остатки завтрака на тарелке. Затем подался вперед к собеседникам и тихим голос произнес:

– В одном я уверен, джентльмены: наука станет нашей спасительницей, если не изведет нас прежде. Но сейчас опасность велика, и, если до публики дойдет весть о приближении кометы, серьезных проблем не миновать.

Судя по лицам троих компаньонов Сент-Ива, этому заявлению явно удалось вселить в них оторопь. Кракен нервно смахнул с уголка рта налипшие остатки яйца. Джек облизнул губы.

С ободряющей улыбкой Сент-Ив продолжил:

– Мне потребуется разузнать кое-что о Харгривзе. А вам наверняка хочется выяснить, к чему я клоню, но здесь не место для подобных разговоров. Предлагаю выйти на улицу. Вы не против?

Все трое поднялись с мест. Кракен торопливо влил в себя кофе, а после, заметив, что Джек оставил в своей чашке больше половины, допил и за ним и, бормоча что-то насчет расточительности и недоедания, поспешил за остальными.

Доктор Игнасио Нарбондо ухмылялся поверх чашки с чаем, глядя в затылок Харгривзу, который кивал в такт своим мыслям, склонившись над большим листом бумаги, испещренным линиями, цифрами и пометками. Нарбондо не мог бы сказать, зачем воздух послушно насыщает легкие Харгривза кислородом и так же послушно покидает их, ибо этот человек, казалось, жил исключительно ненавистью и беспричинным отвращением к большинству совершенно невинных вещей. Харгривз с радостью мастерил бомбы для анархистов, помогая им воплощать свои коварные, жестокие и порой совершенно нелепые планы, причем не из сочувствия их идеям, а просто из желания наносить увечья – все равно кому, лишь бы взрывать и крушить. Будь в его силах изготовить достаточно мощную бомбу, чтобы уничтожить скалы Дувра и само солнце, встающее за ними, Харгривз не смог бы успокоиться, пока не собрал бы такую. Харгривз ненавидел чай. Ненавидел яичницу. Ненавидел бренди. Ненавидел дневной свет и ночной мрак. Он ненавидел даже само искусство создания адских машин, хотя усердно создавал их.