Текст книги "Инструкция на конец света (ЛП)"

Автор книги: Джейми Каейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Она кивает.

– Она должна снова заслужить твоё доверие.

«Сомневаюсь, что это возможно», – хочу сказать я, но молчу.

Вместо этого я просто смотрю на свои ноги, покрытые коричневой

пылью, в резиновых шлёпанцах. У меня мамины пальцы, квадратные,

каждый чуть короче предыдущего. Это одна из тех вещей, в которых мы

похожи.

Я никогда не пил ничего крепче пива, никогда не прикасался к

тяжёлым наркотикам, временами я курил травку, но мне никогда это не

нравилось, и я завязал с этим несколько лет назад, пытаясь не стать

похожим на маму.

– Я позвала себя сюда не для того, чтобы задавать неудобные

вопросы, уверяю.

– Тогда зачем?

– Я просто хотела поговорить, по-дружески.

Когда она говорит это, она наклоняется вперёд, протягивает руку,

кладёт её на моё предплечье и слегка сжимает, глазами показывая, что не

шутит.

– Тогда, как друг, ты поймёшь, почему я не собираюсь

присоединяться к фанатам Анники.

Она поджимает губы и выглядит так, будто собирается что-то

сказать, но не произносит ни слова.

– Не волнуйся за меня, – говорю я.

– Могу я дать тебе совет?

– Конечно.

– Теперь, когда твоя мама вернулась, дай ей подняться или упасть

без твоей помощи, хорошо? Просто будь готов принять изменения, но

знай, что тебе не надо контролировать результат.

Тут она меня поймала. Я смотрю в её бледно-голубые глаза и знаю,

что она видит мой страх – страх снова войти в жизнь мамы и застрять в

этой яме с зыбучими песками.

– Ладно, – говорю я и встаю, собираясь уходить.

Мы обнимаемся, прощаемся, и я иду обратно по коридору во двор,

где всё освещено ярким солнечным светом.

« Дай ей подняться или упасть самой», – думаю я.

Я могу.

Я могу сопротивляться тому, чтобы попробовать спасти её от

самой себя.

По крайней мере, я надеюсь, что могу.

* * *

Эта девушка, возникшая в моей жизни внезапно, как сорняк, как

загадочный незнакомый цветок – к счастью, отвлекает меня от мамы.

Хотя я не хочу иметь ничего общего с этим миром, я также не могу

сопротивляться её притяжению. У меня есть что-то вроде плана, в

котором нет девушки Николь, которая охотится на животных в лесу, тем

не менее, кажется, она чувствует себя в моей душе как дома.

И она заставляет меня задуматься о будущем. Завершение этапа

«одиночества в домике на дереве по Торо», потом университет, потом

что? Будет ли потом бегство? Будет ли у меня какой-то план? Остался

всего год, и я чувствую силу, растущую в моём теле, желание

заблудиться в мире, как можно дальше отсюда, сбежать от всего, что

составляло мою жизнь раньше: от мамы, деревни, папы, друзей.

Уверен, в мире миллион вещей, которым я не могу научиться

здесь, в крошечном мире деревни.

В этом я отличаюсь от своего идола Торо. Но всё же, его лесной

дом не висел на краю пропасти, которая угрожает поглотить всю его

жизнь.

Может быть, тяга к Николь возникла из-за её потусторонности, её

непохожести на всё, что я когда-либо знал. Она с другой планеты, и

поэтому, наверно, я приношу дары к её дому.

Символы мира и доброй воли от моей планеты для её родины.

Если я не протяну руку и не заговорю первым, она может

уничтожить меня своей необычной красотой.

Я еду на велосипеде по грунтовой тропинке, взбираюсь на холм к

старому фермерскому дому. Снаружи никого не видно. Ни машины, ни

грузовика, которые приехали в первый день, всё ещё нигде нет, на

мгновение я думаю, что мне надо было приехать позже. Но пока что, в

девять утра, не так жарко. Позже дорога будет невыносимой. Так что, я

прислоняю велосипед к стене сарая и иду по тропинке к дому.

То, что когда-то было мощёной дорогой, превратилось теперь в

смесь сорняков и обломков красных кирпичей. Неподалёку, у подножья

холма, я вижу индюка в окружении трёх индюшек, они идут к поляне, и

я спрашиваю себя, станет ли один из них ужином у этой семьи.

Сначала я хочу броситься к ним и спугнуть, чтобы они убегали и

спасались, но потом подумал, кто я такой, чтобы судить? Я знаю, что

девушка, которая сама охотится за своим ужином, гораздо великодушнее

той, которая идёт в магазин за индейкой, выращенной на фабрике.

Мне надо постоянно напоминать себе это из-за отвращения,

вызванного видом оружия.

Я беру две тряпичные сумки с руля. В одной – букет цветов, только

что собранных мной в саду Садханы, в другой – буханка розмаринового

хлеба, испечённого Лоурель рано утром. Я сам себя убеждаю, что меня

заставляет дарить подарки соседям необычность самого факта, что у

меня теперь есть соседи. Но голос в глубине напоминает, что соседка

привлекательна и не покидает мои мысли со дня приезда.

Принёс бы я эти примирительные подарки, если бы приехал только

её отец или если бы приехала не она?

Ни в коем случае.

Глава 8

Николь

Отец уехал больше недели назад, и я уже сыта по горло этой детской

игрой на выживание. Я чуть ли не каждый час жду его возвращения. По

крайней мере, Иззи пришла домой прошлой ночью, ближе к

одиннадцати, без каких-либо объяснений, где она была и что делала.

Я пытаюсь не волноваться.

У меня нет сил на то, чтобы беспокоиться по этому поводу, потому что в

доме всё идёт наперекосяк.

Но большой проблемой остаётся вода. А точнее её отсутствие в трубах

прошлой ночью.

У нас большой запас питьевой воды в гараже, ряд четырёхлитровых

канистр на нижних полках. Я знаю, что ещё могу спуститься к ручью,

набрать воду и вскипятить, чтобы использовать её дома. Если же всё это

не сработает, у меня на всякий случай есть таблетки для очищения воды

тогда, когда её нельзя прокипятить.

Не то, чтобы нам угрожала смерть или что-то вроде этого.

Прошло меньше суток без водопровода, но только теперь, ощутив

трудности полива в саду, проблемы с душем или приготовлением еды, с

тем, как смыть в туалете или вымыть руки, я начинаю понимать, как мы

испорчены в повседневной жизни.

К нашей неожиданной радости бабушка и дедушка не побеспокоились о

том, чтобы избавиться от страшной туалетной кабинки на заднем дворе,

потому что именно ею нам приходится пользоваться сейчас, с пауками,

жуками, мерзкими запахами и всем остальным, пока я не решу вопрос с

водой. Мы с Иззи громко поспорили из-за этого посреди ночи, но как

только она поняла, какая грязь в скором времени разведётся дома на

жаре, она сдалась.

Я жила в походных условиях с отцом, но никогда не жила без удобств в

собственном доме, а всё начинает походить именно на это.

Сидя на земле рядом с открытым колодцем и уставившись вниз, в его

темноту, я слышу шаги по сухой траве. Я поднимаю взгляд, ожидая

увидеть Иззи, приближающуюся ко мне с очередной жалобой, но вместо

неё вижу Вольфа, и у меня перехватывает дыхание.

Его присутствие выбивает меня из колеи, хотя я не совсем понимаю

почему.

– Привет, – говорит он, уголки его глаз изгибаются в улыбке, которая не

доходит до губ.

Он несёт пару тряпичных сумок, из одной выглядывают цветы. Для нас?

Я почти смеюсь, потому что это совсем не похоже на то, что мне нужно

прямо сейчас – водопроводчик.

– Привет.

– Я принёс подарки соседям-новосёлам, – говорит он, приподнимая

сумки и ставя их в стороне на крыльце чёрного входа.

– Ух ты, спасибо.

Он похож на одну из тех жён военнослужащих из армии, которые

обычно показывались, принося печенье в плетёных корзинах и

приветствуя соседей на новом месте.

– Ты там что-то потеряла? – опускаясь на колени, он вглядывается в яму.

– Не совсем. У нас больше нет воды в доме, и… – я выдумала и

прорепетировала в голове ложь. – Мои родители в Заливе на пару дней,

забрать вещи, которые мы оставили там на время.

– Хмм.

– Ты знаешь что-нибудь про колодцы?

– Немного, – говорит он, и моё сердце подскакивает.

– Там явно достаточно воды, – говорю я, беря фонарь и направляя свет

вниз, чтобы ему было видно. – Я только не знаю, как до неё добраться.

Он хмурится, будто взвешивает трудности. Наконец он говорит:

– В этом доме так долго никто не жил, возможно, трубы проржавели, а

когда вы снова начали ими пользоваться, одна из них лопнула.

– То есть нам надо выяснить, где поломка?

– У тебя дома нет следов протечки?

– Нет.

– А ты все краны проверила?

– Ни один не работает.

– Тогда я бы подумал, что это значит, что поломка между домом и

колодцем, и, похоже, что здесь подземная система. Тебе, скорее всего,

придётся копать, чтобы найти её.

Я смотрю на землю под собой. Я сижу на том месте, которое надо

раскопать, и там всего около метра, если предположить, что труба идёт

от края колодца к ближайшей точке дома, где находится стена кухни с

раковиной. Кажется, это вполне возможно и выполнимо. Только почва

твёрдая, как скала, после стольких месяцев без дождя.

Я вздыхаю, не уверена, что мне надо объяснять, что я единственная, кто

должен будет делать эту работу. В нормальной семье, в нормальной

ситуации, девочка-подросток должна бы, я думаю, позвонить папе и

позвать его домой, чтобы он решил проблему. И тогда папа сам сделал

бы это. Или он позвонил бы сантехнику.

Я не хочу, чтобы Вольф знал в подробностях, насколько мы далеки от

нормы.

Кажется, он понимает мои терзания:

– Тебе помочь покопать?

Я прикусываю губу и поднимаю на него взгляд:

– А можешь?

– Конечно, почему бы и нет. Похоже, ты тогда занялась бы этим одна. У

тебя есть две лопаты?

– Они в гараже.

Мы встали и направились туда, и только теперь я задумалась, почему

Вольф здесь. Я была так поглощена водной дилеммой, что забыла

спросить.

– Я слышал, что твоя младшая сестра голосовала на дороге прошлой

ночью, – говорит он.

– Что? Откуда ты узнал?

– Её подобрали мои друзья.

– Боже. Она идиотка.

– Ей повезло.

– Куда они её отвезли?

– В придорожную забегаловку в городе. Они поели вместе и высадили её

по дороге домой.

– Ох, она ничего об этом не упоминала. Чертовка.

Я открываю дверь гаража и моргаю, пока глаза привыкают к темноте

после яркого света. На стене у выхода папа прикрепил ряд крюков, на

которых висят всевозможные лопаты и другие садовые инструменты. Я

беру совковую лопату, которая лучше подходит для твёрдой почвы, и

протягиваю её Вольфу. Потом я хватаю вторую для себя.

– Я не знаю, упоминала ли твоя сестра, но у нас сегодня вечеринка.

Будем рады видеть вас обоих.

– Что за вечеринка?

– Чудная на самом деле. Мама устраивает её в качестве приветствия

после курса реабилитации.

– Вот так.

Я не знаю, что ещё сказать, поэтому я смотрю на него, пытаясь понять

его чувства.

– Должен тебя предупредить, мама – сумасшедшая.

Пока мы идём обратно к колодцу, меня так и подмывает рассказать о

безумствах, которые натворили недавно мои родители, но я молчу.

– Друзья сказали, что они уже пригласили твою младшую сестру, так что

я хотел убедиться, что ты тоже знаешь о приглашении.

После нашей ссоры прошлой ночью Изабель скрылась в своей комнате и

больше со мной не разговаривала. Я не знаю, какой реакции я ожидала,

когда вела себя как папа, но испытала облегчение, когда она перестала

что-то требовать и жаловаться по мелочам.

Я тоже хочу жаловаться. Очень.

Но кто тогда будет внимательно слушать и заботиться?

– Спасибо, – говорю я, пытаясь представить сегодняшнюю вечеринку и

компанию Вольфа.

Я ничуть не сомневаюсь, что меня бы туда не пустили, если бы родители

были здесь, а Иззи в её четырнадцать, пришлось бы ждать этого

миллион лет. Но вечеринка… Именно о ней я временами мечтаю,

стремлюсь, даже жажду, когда размышляю о том, каково жить в обычной

семье, иметь обычные порядки, быть обычным подростком.

Я слышала разговоры школьников. Мне не хочется ни напиваться, ни

употреблять наркотики, ни встречаться с парнями перед другими

людьми. А как же веселиться и развлекаться? Творить глупости? Падать

в бассейны не раздеваясь?

От одной мысли об этом мне стыдно, но звучит всё равно здорово.

Я невыносимо хочу почувствовать беззаботность, а дух захватывает,

когда я позволяю себе подумать об этом.

– Так, значит, ты придёшь? – говорит Вольф, криво улыбаясь.

Мы снова у колодца, и я всем телом наваливаюсь, пытаясь вонзить

кончик лопаты в почву. Я всего лишь делаю небольшую ямку.

– Не уверена.

Все реальные причины, которые я могу назвать, звучат откровенно по-

дурацки. Вроде, мне запрещают ходить на вечеринки, сестра ещё

слишком маленькая, папа терпеть не может хиппи и убьёт нас, если

вернётся и увидит, что мы веселимся в подобной компании.

– Если тебя это не устраивает, мы устроим что-то своё, – говорит он. – Я

не обещаю, что ты хорошо проведёшь время, но гарантирую, что

удовольствия получишь больше, чем от попыток откопать лопнувшие

трубы.

Он ухмыляется, и я не могу удержаться от смеха. Эти последние

несколько дней настолько нелепые, что я не знаю, что ещё делать.

– Хорошо, тогда решено. Ты знаешь дорогу до деревни?

– Нет, я не слоняюсь по лесам, шпионя за людьми, как ты.

– А следовало бы. Это может многое разъяснить.

– Естественно.

– Просто спускаешься с холма и идёшь вправо по грунтовой дороге до

основной трассы. Это всего в километре, можно пройтись пешком или

доехать на велосипеде, но, если хочешь, мои друзья могли бы забрать вас

на машине.

– Всё в порядке, – говорю я. – Мы и пешком дойдём. Если решим

прийти, я хотела сказать.

Мы копаем, пока одежда не пропиталась насквозь потом. Почва такая

твёрдая у поверхности, что дело идёт медленно, но на глубине меньше

чем полметра земля становится мягкой и влажной, и этот

многообещающий факт поселил во мне надежду, что мы нашли

лопнувшую трубу. Вольф углубляется ещё на пару десятков

сантиметров, пока я смотрю, ближе к концу он копает осторожнее, чтобы

не вонзить лопату слишком глубоко и не повредить трубу. Потом мы оба

встаём на колени и копаем влажную землю руками. Когда мои руки

касаются металлической трубы, мы совершенно грязные и мне настолько

жарко, что я вот-вот вырублюсь, но я так благодарна Вольфу за помощь.

Без него я бы не знала, что делать, и теперь вижу, что вся подготовка, вся

папина так называемая тренировка оказалась бесполезна, когда я

столкнулась с реальной проблемой, пытаясь выжить самостоятельно.

Я поднимаю взгляд на Вольфа, наблюдая за тем, как он откапывает

проржавевшую трубу, из которой брызжет вода, и ощущаю прилив

благодарности. И что-то ещё.

Пьянящую силу притяжения, влекущую меня к нему.

Вольф

Я никогда не любил вечеринки, но мысль о том, что Николь придёт на

одну такую в Садхану, дарит мне ощущение праздника.

Может быть, это не праздник в представлении Анники, для неё это, когда

все держатся за руки или бьют в барабаны вокруг костра всю ночь

напролёт, скорее, это просто приятное чувство… Веселье.

Я думаю, что, наверно, я забыл, что такое веселье.

Я помню, что прочитал как-то высказывание Уинстона Черчилля,

который назвал депрессию «чёрной собакой», которая, кажется,

преследует меня всё последнее время после возвращения матери. Хотя,

может быть, это больше похоже на вечно висящую над головой тучу,

которая навевает уныние на все мысли и чувства. Не могу сказать, что я

когда-то испытывал депрессию, но, пока я ехал на велосипеде,

возвращаясь от Николь к себе в перепачканной одежде и обуви, и

пропитанной потом футболке, я понял, что впервые за долгое время, я

чувствую себя живым.

Я хочу знать, что случится потом, хотя это уже давно не пробуждало во

мне любопытства.

Мы не смогли решить проблему с трубами. Всё равно запасных

инструментов не было, а куски трубы разбросаны вокруг. Но Николь

сказала, что вызовет сантехника, и я был рад, что смог хотя бы немного

помочь. Мы поели хлеба, который я принёс, и попили воды, потом я

посчитал, что мне лучше уйти, потому что вообще-то меня не

приглашали.

Я прыгаю в пруд, когда возвращаюсь в деревню, позволяю холодной

воде смыть с меня грязь и остаток дня провожу, избегая встреч с

взрослыми. Они будут просить меня что-то сделать: собрать хворост,

нарезать овощи, поставить палатки для наплыва приезжих, которые

хотят переночевать на свежем воздухе – я же просто хочу насладиться

моментом, пока я счастлив.

Оставшаяся часть шайки (а я всю жизнь присматривал за детьми в

деревне) разбежалась, кто-то помогает с приготовлениями к празднику,

кто-то делает всё возможное, чтобы спрятаться и ничего не делать.

Я ускользаю и направляюсь к домику на дереве, где я провожу вечер,

приколачивая на крыше последние куски черепицы, и к концу дня я

чувствую себя уставшим, но воодушевлённым, в голове мелькает образ

Николь со следами ручейков пота на грязном лице, когда она работает

позади меня.

В ней ещё больше загадок, чем я подумал, увидев её впервые, когда она

направлялась к лесу с ружьём. Она хранит целый мир в себе, ожидая,

когда его откроют.

Изабель

Сначала я подумала, что ребята из Садханы странные. Как

беспризорники, которых мы видели однажды на экскурсии в Голливуде,

когда смотрели достопримечательности. Но чем больше я с ними

общалась, тем сильнее они мне казались полной противоположностью

сестре и папе, то есть это был тот тип людей, с которыми я могу

совершенно расслабиться.

Вдобавок Кива был таким зажигательным. Я думаю, что я ему

понравилась.

Потом, когда они подвозили меня до дома прошлой ночью и сказали мне

о вечеринке, мне показалось, что моя жизнь, наконец, стала обретать

какой-то смысл. Я чуть не расплакалась – так я была счастлива. Если

серьёзно – это были слёзы счастья.

Но позже я, конечно, вернулась в суровую реальность, к настолько

опротивевшему дому, что я не могла допустить, чтобы меня высадили на

вершине холма. Я сказала им остановиться на полпути до дома, а дальше

я пошла в гору пешком. На полном серьёзе. Я соврала, сказав, что не

хочу, чтобы кто-то видел, что меня подвозят, что родители думают, что я

пошла прогуляться по лесу.

И как подготовиться к вечеринке, когда в кране нет воды? О Боже. Мне

пришлось стоять в ванне, поливая себя из трёхлитровой канистры. Без

всяких шуток. Николь сказала, что я могу взять только одну канистру, но

я вылила три, и вообще меня не волнует, что мы останемся без воды,

потому что это не моя вина.

Я собираюсь благоухать на вечеринке. И ничего важнее этого нет.

Глава 9

Вольф

Я смотрю с карниза домика на старом дереве, как люди приходят на

вечеринку. Большинство из всех, кто прибыл (в том числе и люди) редко

смотрят наверх, так что я могу их разглядеть и остаться незамеченным.

Многие лица мне знакомы – это люди из города, несколько стариков,

которые живут на окраине деревни с самого её основания, и куча

маминых дружков из её прежней компании. Это не сулит ничего

хорошего её обету трезвости. Я прочитал огромное количество

литературы на эту тему. Я знаю, что лечение предполагает избегать

встреч с давними приятелями, иначе мама скатится обратно к старым

привычкам.

Но, как сказала Хелен, мне надо позволить ей самой выиграть или

проиграть. Я не отвечаю за её решения.

Общаясь с Анникой, я никогда не мог угадать её настоящих намерений.

Возможно, она действительно хочет оставаться трезвой, а, может, просто

врёт сама себе. Мне кажется, что Николь не хочет, чтобы я смотрел на

людей, приходящих один за другим, но я жду кое-кого. Я вижу, как

Лоурел возвращается из города с Паули, они несут на вечеринку сумки

со льдом. Вот кто меня, наконец, обнаружил. Только они могли бы

додуматься взглянуть на домик на дереве.

– Эй, лузер, – говорит Лоурел. – Спускайся сюда и помоги мне донести

этот чёртов лёд.

– Я занят, – отвечаю я.

– Ждёшь особого гостя? – спрашивает Паули.

– Вроде того.

– Ты просто отлыниваешь, – говорит Лоурел, которая хорошо меня знает.

– Всего понемногу, – отзываюсь я, но теперь, когда моё убежище

раскрыто, мне приходится спуститься.

Темнеет, и воздух наполняется густым дымом от травки. Мы тащим

сумки к кулерам, стоящим в ряд во дворике, и начинаем закидывать лёд в

бесконечные ёмкости с пивом. Я стискиваю зубы при мысли обо всех

соблазнах, которые окружают здесь Аннику.

Я не могу проконтролировать всё, что она делает, а моей задачей всегда

было следить за ней любым доступным способом.

Лоурел хватает меня за руку и пытается вытолкнуть по направлению к

звукам музыки и голосов позади дома, но я врезаюсь пятками в землю и

сопротивляюсь.

– В чём дело? – спрашивает она.

– У меня не то настроение, чтобы лезть в эту шумиху.

– О, ничего себе, какие новости, – она закатывает глаза. – Пойдём, ну

пожалуйста. Я хочу с кем-нибудь потанцевать.

– Я уверен, ты найдешь кучу партнёров по танцам.

Стремительно проносясь мимо нас, Паули хватает Лоурел:

– Я буду твоим партнёром, крошка.

Она умоляет спасти её, но я просто стою и смотрю, как Паули увлекает

её за собой. Ничего страшного в том, что он воспользуется Лоурел, когда

она обкурится или напьётся, хотя нормальных людей это беспокоило бы.

Лоурел нравится, когда ею пользуются.

Она бы никогда это так не назвала. Но она милая, и необычная, и любит

всячески привлекать внимание. Гремучая смесь. Раньше я пытался

защитить её от самой себя, но за все годы я понял, что это также

эффективно, как пытаться защитить маму от алкоголизма или пытаться

остановить кого-то, одержимого идеей. Бесполезная затея.

Я направлялся обратно к укрытию в домике на дереве, когда тяжёлая

пятерня хлопнула меня прямо по спине, вот и старина.

– Вольфганг, дружище, – произносит мужской голос, и я поворачиваюсь

к новому парню Анники, лицо которого сияет улыбкой. Улыбка не

касается его глаз.

– Я надеялся, что мы сможем поговорить, как мужчина с мужчиной.

– Я немного занят, – говорю, продвигаясь к двери.

– Всё это может подождать, я уверен. Давай вместе сходим в сауну, а?

– Может быть, позже.

Или никогда. Никогда – было бы неплохо.

Он скрещивает руки на груди и хмурится.

– Мне начинает казаться, что я тебе не нравлюсь. Это правда?

– У меня нет твёрдых убеждений на твой счёт.

Он снова фальшиво скалится.

– Я тебе не верю. Однажды мы можем стать семьёй, так что нам надо

разрешить все разногласия.

Я поднимаю руки в знак того, что меня абсолютно не касаются все эти

семейные дела.

– Что бы у тебя там ни было с Анникой…

– С твоей матерью, ты хотел сказать, и это касается тебя тоже.

– Я уеду, как только мне исполнится восемнадцать, а это будет через

несколько месяцев.

Больше чем через семь месяцев, но всё же, я хочу, чтобы он отчётливо

понимал, моё присутствие в его жизни ненадолго.

Я поворачиваюсь и направляюсь к двери на задний двор, пробиваясь

сквозь толпу незнакомых женщин, которые только что зашли.

Когда я снова на улице, я моргаю, пока глаза привыкают к сумеркам, и

уже собирался вернуться в укрытие, как Николь со своей сестрой

появляются из темноты на опушке. Николь несёт фонарь, и я тут же

отмечаю, что она осмелилась срезать путь по лесу в ночное время, хотя

пойти по дороге было бы безопаснее. Я бы тоже так сделал.

Я машу рукой, привлекая её внимание, пока она осматривается, и взгляд

девушки останавливается на мне. Её сестра стоит позади, всё ещё

оглядываясь, возможно, она ищет парней, которые её подвезли. Но она

ещё слишком юная, чтобы гулять с ними по ночам, потому что они явно

задумали недоброе.

Я направляюсь к ним, говорю «Привет» Николь, а её сестра в это время

быстро уходит.

Николь, глядя на меня, не замечает этого, пока я не бросаю взгляд в

сторону сестры.

– Мы должны присмотреть за ней, – говорю я.

– Я уже достаточно за ней присматривала. Она в любом случае

собиралась сбежать от меня, так что всё в порядке.

– Вы пошли через лес?

– Я нашла тропинку, когда охотилась, и поняла, что она ведёт сюда.

– Ты что, следила за мной?

– Я была слишком занята лопнувшими трубами и сбежавшими сёстрами

для этого. Ещё раз спасибо за помощь сегодня. Это было очень мило с

твоей стороны.

Она смотрит мне прямо в глаза, говоря это, и я могу почувствовать её

благодарность. От этого мне хочется притянуть её ближе и зарыться

лицом в её волосы, но вместо этого я кладу руку ей на спину и

подталкиваю прочь от дома.

– Как насчёт того, чтобы побыть в домике на дереве со мной? –

спрашиваю я.

– Мне без разницы.

Домик прямо перед нашим домом, приспособленный для того, чтобы

следить за входом, я построил первым, он очень практичный… В нём

нет того очарования и забавности, которые свойственны моим

следующим творениям, именно их я хочу показать ей. Я увожу её от

дома к западной части здания.

Из-за спины доносятся звуки барабанов, значит, собирается круг. Они

начинают вразнобой, постепенно входят в ритм и вскоре, если вечеринка

пойдет по обычному сценарию, толпа будет танцевать под бой

барабанов, умело крутить обручи и совсем раскрепостится. В этот

момент ситуация стремительно ухудшается. Я думаю, что будет с

сестрой Николь, но пока держу язык за зубами, потому что она явно не в

настроении играть в наставников. У нас ещё будет время, чтобы

выловить её оттуда до того, как всё окончательно выйдет из-под

контроля.

Мы забираемся по лестнице в один из моих самых любимых домиков

Садхана на дереве, – он круглый, похож на юрту. В крыше у него окна,

чтобы смотреть сквозь ветви на небо.

– Ух ты, – говорит она. – Ты сам его построил?

– Мне немного помогли. Там матрац, можем на него сесть и посмотреть

на толпу людей, танцующих на заднем дворе.

– Это всё для твоей мамы? – спрашивает она.

– Ага, интересно да? То есть, вечеринка – это скорее искупление вины,

но эти люди любят Аннику, так что я уверен, что они рады её

возвращению.

– Судя по твоему голосу, сам ты не рад.

Я чувствую её взгляд на себе, и на мгновение поднимаю на неё глаза,

потом снова смотрю в сторону, не зная, что сказать.

Правильно ли желать, чтобы мама не приезжала вовсе? Та ли это вещь,

которую я могу доверить девушке, с которой едва знаком?

– Не всё так просто, – говорю я.

– Так какая твоя мама? – спрашивает меня Николь, и я пытаюсь

подобрать слова.

Пропащая, разбитая, непостижимая для других, но я понимаю, что это

не вся правда.

Она ещё харизматичная и притягательная, и множество людей не смогло

перед ней устоять.

– У неё зависимость, – говорю я. – Ты когда-нибудь видела зависимых

людей?

Я знаю ответ ещё до того, как она мотает головой. Конечно, не видела.

Её тщательно распланированная и воплощённая жизнь до сих пор

содержала только те элементы, которые её отец считает подходящими,

судя по тому, что я о ней знаю.

Я пытаюсь представить детство в армии, с военачальником вместо отца,

но это так не похоже на мою жизнь, что я могу думать только

стереотипами. А Николь – не стереотип.

– Она принимает наркотики? – спрашивает она.

– Иногда. Ещё она выпивает. Сейчас она трезвая, но это никогда не

длится долго.

– Звучит печально.

Её левый глаз скрыт за прядью волос, и я борюсь с искушением

отбросить волосы с лица. Возможно, она специально её так сделала.

Может быть, с ней, Николь чувствует себя защищённой. Я знаю, как

необходимо это чувство.

Вообще-то я не хочу говорить об Аннике. Сегодня ночью надо

веселиться, так что я улыбаюсь и пожимаю плечами.

– Эй, родителей не выбирают. Что же тут поделать, верно?

Она улыбается:

– Верно.

– Ты когда-нибудь танцевала в кругу под бой барабанов?

– Нет.

– Ты знаешь, как крутить обруч?

Она хмурится.

– Хм, вроде как.

– Тогда пойдем, покрутим немного обруч, – говорю я и начинаю

спускаться по лестнице, прежде чем она находится с ответом. Я знаю,

что это беспроигрышный способ помочь человеку расслабиться на таких

деревенских вечеринках.

Рядом с костром мы замечаем сестру Николь, которая смеётся и танцует

в компании детей, с которыми я вырос, и я облегчённо вздыхаю – по

крайней мере, она не в каком-то тёмном углу, прижатая каким-то

чуваком. Я отыскиваю два обруча, а в стороне уже собралась группа,

проделывающая забавные трюки, и мы тоже отходим к краю.

Я бросаю взгляд на Николь, а она старается не смеяться. Это одно из тех

трогательно нелепых мгновений, которые почти никогда не случаются, –

те мгновения, когда ты знаешь, что прямо здесь и прямо сейчас, по

меньшей мере, всё в порядке.

Больше, чем в порядке. Всё замечательно.

Николь

Радость после первой в жизни настоящей вечеринки омрачает чувство

вины. Но вернувшись за полночь домой незаметно, я совершенно

успокаиваюсь. Иззи бóльшую часть ночи провела, приклеившись к

парню по имени Кива. Она танцевала, сражая страстью. Половину ее

движений я совершенно не знала, а вторую – не решилась бы повторить.

Всё же я никогда не выпускала её из виду больше, чем на полчаса, а она

на удивление спокойно восприняла мою просьбу вернуться домой, когда

около двух часов ночи вечеринка, наконец, стала сворачиваться.

Она согласилась пройтись пешком по ночному городу, а утром

проснулась веселой и бодрой и даже предложила помочь мне с уборкой.

Да и сама я чувствовала себя лучше, чем обычно. Я не знаю, как

относиться к Вольфу и его странной жизни, но симпатия и сильнейшее

взаимное влечение заставляют разум отступить. Пытаюсь представить,

что сказал бы отец, если бы увидел, как Вольф забирает меня на

свидание? Это слишком много даже для фантазии. А что, если бы он

представился просто другом? Папа прогнал бы его со словами, что мне

нельзя находиться в обществе дегенератов.

И это в лучшем случае!

От мысли о столкновении двух столь разных миров у меня болит живот,

и я надеюсь, что папа не вернётся в ближайшее время. Вот только,

конечно, как долго мы можем протянуть здесь без воды, кондиционера,

почти без денег, без машины?

Не так уж долго.

Я иду по шоссе проверить почту, про которую я совершенно забыла в

последние несколько дней. Но часть меня хочет пойти ещё дальше,

прямо к домику Вольфа на дереве и посмотреть, там ли он. Но я не

решилась.

Открывая старый проржавевший почтовый ящик, я ожидаю найти счета

на адрес дедушки, макулатуру и рекламные листовки, приходящие

каждый день. Но на самой вершине стопки лежит какой-то конверт,

поперёк лицевой стороны синими чернилами выведен знакомым

аккуратным почерком адрес. Я беру конверт и осматриваю, мгновенно

узнав мамин почерк.

На лицевой стороне нет обратного адреса, проверяю другую сторону, но

не вижу его даже на обороте. Самое обычное письмо, на нём печать с

американским гербом, почтовый штамп с датой наверху и надпись

«Барстоу, Калифорния» над датой.

Барстоу?

Зачем ей туда возвращаться?

Это ближайший к военному посту город, в котором мы когда-либо жили.

Насколько я знаю, это не то место, куда она хотела бы когда-нибудь

вернуться. В то же время, именно там пересекаются дороги на Лас-

Вегас, Аризону, Луизиану и Мексику на юге.

Я пробую предположить, куда мама направилась бы, но не могу. Я

пытаюсь представить, как она прячется в каком-то захудалом мотеле

посреди пустыни, и это напоминает бегство девушки, которая мечтает

стать танцовщицей в Лас-Вегасе.

Тут я понимаю, что забыла как дышать, так что медленно наполняю

легкие воздухом. Потом ещё раз, пока руки не перестают дрожать.

Я хотела подождать и открыть письмо дома не на солнцепёке, но я уже

надрываю конверт, а что, если это не письмо вовсе? Что, если там какая-

то глупость, вроде рецепта любимого ананасового пирога Иззи?