Текст книги "Инструкция на конец света (ЛП)"

Автор книги: Джейми Каейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Автор: Джейми Каейн

Книга: Инструкция на конец света

Главы: 16

Аннотация: Он подготовил свою семью ко всем опасностям, всем катастрофам,

известных человечеству. За исключением одной, той, что на них обрушилась.

Жизнь 16-летней Николь перевернулась с ног на голову в ту секунду, когда её

отец принял решение о переезде в дальний район предгорья Сиерра. Их семья

оказалась без всех привычных удобств. Не подумайте, Николь вовсе не

неженка. Она обучена охоте и знает, как построить все необходимые в быту

вещи – отец подготовил её ко всем возможным сценариям катастроф, что только

могут произойти. Но вдруг Николь осталась одна со своей младшей сестрой

Иззи, предоставленные сами себе, тут их умения подверглись новым

испытаниям. Поначалу все шло неплохо, но потом начали заканчиваться

запасы еды, сломался трубопровод, и лесные пожары с каждым днём

становились всё сильнее. И тогда в жизни Николь появляется парень из

соседней общины, по имени Вольф. Девушка начинает испытывать

противоречия, ведь она может позаботиться о себе сама. К тому же строгий отец

не позволит продолжиться их общению. Но в Вольфе есть что то, что

притягивает девушку. По приезде отца, Николь должна сделать выбор:

продолжать ли ей подготовку к неясным будущим бедствиям или рискнуть и

начать жить сейчас?

Перевод: Лиза Журавлева

Редактор: Наталия Т. Марина С.

Сверщик: Марина К.

Вычитка: Татьяна Туровец

Обложка: Ekaterina Dmitrenko

Специально для группы Y

O U R B O O

K S

При копировании перевода, пожалуйста, указывайте переводчиков,

редакторов и ссылку на группу.

Инструкция на конец света

Часть первая

Конец света, как он нам известен.

3 августа 2002 года.

К тому времени как ты вернёшься, конец света, возможно, уже

наступит.

Конец света, апокалипсис или ледниковый период, второе

пришествие, что бы то ни было.

Может быть, ты думаешь, я никогда не слушала достаточно

внимательно, никогда не воспринимала твои предупреждения всерьёз, но

это не так. Я всё помню.

Ты сказал, мир может сгореть в огне или замёрзнуть, не важно, нужно

быть готовым к худшему.

Ты говорил: выживут только сильнейшие.

Думал, нам был нужен продуманный план и, желательно, ещё и

надёжный запасной.

Ты подготовил нас к самым немыслимым сценариям, кроме одного,

того, что и произошёл.

Итак, что же нам делать, если апокалипсис начался «изнутри»? Когда

рушится наша семья, а не сама цивилизация?

Пока ты был занят подготовкой к катастрофе, возможно, самое

страшное уже произошло, и это вовсе не то, о чём ты думал.

Глава 1

Вольф

6 июля, 2002 год.

С кроны дерева мир кажется совершенно другим. Можно заметить,

какими спокойными бывают животные, и ещё много того, что люди

обычно не хотят видеть.

Если бы вы сидели на мадронском дереве, то вы бы слышали, как

грузовик движется по гравию, до того, как увидели машину. Она въехала

на поляну и остановилась у заброшенного дома.

Из белого грузовика вышел мужчина и прошёл к водительской двери

другого авто, где сидела женщина. Дверь машины заклинило. Мужчина

попытался её открыть, а затем что-то произнёс. Похоже, он не знал что

делать.

Их машины – новые, блестящие, чистые и гладкие, прямо как авто в

рекламе – серебристый седан и большой белый грузовик, за которым на

прицепе следовал трейлер. Никаких пыльных машин, на которых я ездил

в детстве.

Я устроился на сгибе дерева, подогнул под себя ногу так, чтобы не

заснуть, и положил плечо на прохладную древесину. Дерево мадрона

называют холодильником. Даже в самые жаркие дни на нём всегда будет

свежо. Причём никто толком не знает, почему так. Тем не менее, эта

особенность меня очень радовала, особенно в такие жаркие дни.

Я всё ещё сидел и молчал. Практиковался в своём занятии:

представлял как здесь могли сидеть коренные американцы сотни лет

назад, ещё до того как пришли белые люди.

Через некоторое время моё терпение было вознаграждено – я увидел

маленького зайца: его пыльно-коричневая шерсть переливалась на

длинном, гибком тельце, и он с лёгкостью выпрыгнул из норы. Спустя

пару секунд показались уши его крольчат, их чёрные бархатные

глазки смотрели по сторонам, ища маму. Из своих наблюдений я

понял, что они не выпрыгнут наружу, пока крольчиха не позовёт их на

том тихом языке, на котором они разговаривают. Она будет толкать

детёнышей обратно в нору, снова и снова, и так до тех пор, пока они не

вырастут достаточно большими, чтобы найти себе еду, и достаточно

быстрыми, чтобы убежать от хищников.

Но будет большой удачей, если выживут хотя бы некоторые из них.

Я понимал, что природе необходимо соблюдать баланс «Ястреб

должен съесть зайца», но мне всегда казалось, что это жестоко. Я не мог

понять, почему жизнь, такая невероятно хрупкая и удивительная, вот так

просто может быть разрушена. Махеш сказал бы, что в

действительности, жизнь не прекращается, ты всего лишь снова

вернешься к матери-земле, но вот и объясните это крольчихе, которая

пытается сохранить жизнь своим детёнышам.

Вероятно, она понимала всё это гораздо лучше, чем я.

Наконец, маленькая темноволосая женщина сумела выбраться из

машины и встала около нее, скрестив на груди руки в довольно строгой

позе. Затем она пробралась сквозь заросший сад к крыльцу и пошла за

мужчиной.

Если бы вы были рядом, вы бы поняли, какое удовольствие я

испытал, увидев девочку, выбравшуюся с пассажирского сидения пикапа

и побежавшую к родителям. И хотя я не мог рассмотреть её в деталях,

всё же у меня сложилось о ней кое-какое впечатление: длинные тёмные

волосы, заплетённые в косичку, сама она была худенькая, одетая в

джинсы и белую майку. У неё была одна особенность, – она двигалась

так легко, будто её нисколько не волновали неубранные, заросшие

окрестности.

Последней из машины вышла другая девочка. Наверное, она сестра

первой, но была меньше ростом и младше. Цвета в её одежде были

совершенно необычны для этого пыльного места: ярко-розовый и

бирюзовый. Она что-то крикнула остальным, а затем вприпрыжку

побежала сквозь сад.

Сопоставив пару фактов, я понял, что прибывшая в долину семья –

это соседи одного вредного старика, и всё то время, что я помню, там не

было больше никого. Сам этот старик приезжал в дом только раз в год на

некоторое время для охоты на оленей.

Семья уже освоилась.

А я был одинок.

Это чувство мучило меня даже до того, как эти, новые, приехали.

Началось всё с моей мамы, которая приехала месяц назад.

Вам, наверное, будет любопытно узнать, зачем я наблюдаю, и это

будет хорошим вопросом. А вот почему я решил рассказать о себе,

думаю, никому не стоит знать. Я сидел на этом дереве, потому что оно

стояло между местом, которое я считаю своим домом, и местом, которое

зовётся моим домом.

Когда мама уехала в прошлом году, мне стало легче, как если бы я,

наконец, удалил больной зуб, но следом за этим пришла пустота. Она

появилась там, где этот зуб некогда находился.

А потом, после многих вещей – я изменился. Привык спустя год или

больше. Прекратил скучать по «зубу», научился жевать на другой

стороне рта и когда вспоминал это, то помнил только боль, которую он

вызывал, и снова испытывал облегчение от его отсутствия.

Но моя мать это не коренной зуб, и даже не клык. Она – наркоманка.

Как-то она сказала, что выздоравливает, но мне всего лишь семнадцать.

Что я должен был делать с распустившейся матерью теперь? Что делать

с ее новой религией «Двенадцати шагов», ее высшими силами или с ее

псевдо-Иисусом, что вписывается в жизнь деревни так же хорошо, как

змея в курятнике?

Мне всё это не нужно, поэтому я постоянно пропадаю на деревьях.

Только они меня никогда не разочаровывают.

Ну, хорошо, не совсем пропадаю. Там я строю дом. Тайный дом на

дереве, маленький по размеру, но огромный в фантазиях.

Скоро я буду жить, совсем как мой герой Торо, в хижине на дереве.

Только выше (прим. ред.: «Уолден, или Жизнь в лесу» (англ. Walden; or, Life in the Woods)– главная книга американского поэта и мыслителя

Генри Дэвида Торо. В этой книге Торо описывает свою собственную

жизнь, тот её период, когда он в течение двух лет один жил на берегу

Уолденского пруда в Конкорде). Может быть, всё это закончится

строительством моста на Луну. И я буду изучать то, что принесет мне

абсолютное одиночество.

* * *

Вся семья скрылась в доме, оставив снаружи лишь тишину, что

мгновенно заполнила поляну. Даже цикады были неподвижны очень

долгое время.

И я уже собирался слезть и поискать место менее людное, как вдруг

услышал скрип парадной двери, она немного приоткрылась и снова

захлопнулась. Присмотревшись, я увидел мужчину и девочку, ту, что

постарше, не испуганную сорняками. Мужчина сказал что-то и дал

девочке ружьё.

Может, это пистолет?

Но он длинный, чёрный и выглядел весьма зловеще при солнечном

свете.

Плавным движением девочка положила ружьё на плечо, так, будто она

уже делала это тысячу раз. Я был ошарашен, потому что потом она

направилась к деревьям, – и ко мне.

Николь

Всё является испытанием.

Если я дрогну, я провалюсь.

Если я скажу «нет», я провалюсь.

Если буду колебаться, я провалюсь.

Будучи дочерью своего отца, я знала, как выживать, пусть даже он

подготавливал меня не совсем к этому. Я перешла поле и направилась к

лесу. Маленькая папина девочка-солдат.

Всё, что вам хотелось бы узнать о лейтенант-полковнике (в отставке)

Джеймсе Риде, вы можете прочитать в его собственной книге «Конец

света как он нам известен» – это руководство по выживанию во время

апокалипсиса или ледникового периода, всемирного землетрясения, ну

или какой-то невероятной катастрофы, которая настигнет человечество.

Отец делал ставку на социально-государственный распад, вызванный

стихийным бедствием с последующей нехваткой воды и пищи.

Пожалуй, эта теория не хуже остальных.

Всегда была одна вещь, которая меня интересовала, но я не

осмеливалась озвучить её вслух: если Бог есть, почему мы так уверены в

том, что он хочет, чтобы мы выжили?

Отец ответил бы на этот вопрос, я уверена. Он бы сказал, что нас

выбрал Бог; мы были созданы в его воображении, и он дал нам знания и

множество умений, чтобы пережить любую катастрофу, с которой мы

столкнёмся.

Но что, если книга папы попадёт в руки к кому-то, кто не был

избранным? Хотелось бы знать, что было бы, если б я была другим

человеком, с иной жизнью, и очень, очень далеко отсюда. Мои

размышления о Боге совсем отличаются от папиных.

Книга отца не содержит глав о нём лично. Ничего подобного, строго

руководство по тому, как очистить воду, найти и построить убежище,

снять шкуру с животного, зажечь огонь в любую погоду при любых

обстоятельствах, вправить сломанную кость с теми материалами, что под

рукой, и прочее. Вот по этим главам вы можете догадаться, что за

человек написал эту книгу.

По крайней мере, сможете предположить.

И, скорее всего, угадаете.

Джеймс Рид из тех парней, что могут перевезти всю семью в новый

дом, который никто до того и не видел – может только на старом

семейном фото – потому что он решил, что мы будем там жить. Даже не

спросив нашего мнения.

И вот – теперь все мы здесь, в этой глуши. Все мы – это я, мама, Иззи

(сестра). Каждая ошарашена и потрясена по-своему.

Сейчас я: на сорок процентов ошеломлена, на пятнадцать процентов

в шоке и сорок пять процентов даже не знаю что. Может заинтригована.

Мама: поражена на шестьдесят процентов, возмущена на сорок.

Иззи: удивлена на тридцать процентов, шокирована на шестьдесят

процентов и парится о своих волосах на десять процентов.

Участок, куда привез нас папа, совсем не похож на те места, где мы

жили раньше, а меняли место жительства мы очень часто (тут уж

спасибо папиной карьере военного). Этот дом принадлежал моим

прапрадедушке и прапрабабушке, он был построен больше ста

пятидесяти лет назад на деньги, вырученные моими родственниками с

продажи бакалейных товаров шахтерам во время Золотой лихорадки.

Этот дом представлял собой двухэтажный полуразрушенный

особняк, совсем неуместный среди этого ландшафта; окруженный лесом,

он был похож на сгорбившуюся старушку, ожидающую смерти. Видимо,

изначально дом был белого цвета, но почти вся краска отвалилась,

обнажив серую облицовку.

Вокруг были только деревья и холмы, которые ближе к западу

перерастали в крутые горы. Даже притом, что это вроде как дом нашей

семьи, я никогда раньше здесь не бывала. Потому что папа не был

близок со своими бабушкой и дедушкой, а после них тут долгое время

никто не жил. Но, так как отец был единственным ребенком в семье – он

унаследовал этот дом после смерти дедушки в прошлом году.

Прежде чем мы сюда добрались, я пыталась представить себе это

место, но оно было так далеко, что я едва ли могла бы найти его на

карте.

Отца не больно-то интересовала остальная часть мира. Он сказал нам

только, что в доме будет погреб для маринада и большой гараж,

пристроенный в шестидесятых, где отец будет хранить свои

множественные запасы, которые он копит как сумасшедшая белка,

подготавливающаяся к самой долгой зиме в мире. Ещё он сказал, что в

двадцати акрах от нас находятся предгорья Сиерра, местность там будет

в основном лесистая, и будет большая, чистая поляна для двухакрового

сада и каких-нибудь домашних животных, будет даже своя, работающая

круглый год, подземная скважина и септическая система.

Таковы были мои фантазии с тем полученным, весьма скудным

количеством информации, но реальность представилась иначе.

Нашим домом на ближайшее будущее оказалось самое неухоженное

здание, какое можно увидеть разве что в фильме ужасов.

Надеюсь, что здесь хотя бы есть водопровод. Я вспомнила об этом,

потому что отец не так давно прочитал мне целую лекцию о жизни без

водопровода – как собрать проточную воду и использовать ее вместо

смыва в туалете, и что нам действительно лучше использовать дворовый

туалет для своих целей (будто это закалит нас).

Мама точно его использовать не будет, даже ночью.

Она родилась в семидесятых в Камбодже, ее первые воспоминания

были о голоде и о том, как она пряталась в джунглях. Как-то, в довольно

редком для нее порыве, она поделилась с нами, что видела, как ее

старшего брата убили выстрелом в спину, когда он пытался убежать с

массовой резни, учиненной в ее деревне Красными кхмерами. Когда

маме было шесть, ее родители были вынуждены иммигрировать с ней и

оставшимися родными в Соединенные Штаты, в Южную Калифорнию,

где они должны были жить нормальной загородной жизнью, но, конечно,

чувствовали они себя отвратительно после всего, что произошло.

Поэтому мне было понятно, что мама не собирается ничего

принимать, кроме условной жизни среднего класса. Даже папины планы

о возвращении особняку былого величия не вызывают у нее энтузиазма.

Когда я думаю о нашем ранчо в пустыне, то совсем не испытываю

сожаления, но знаю, что мама очень скучает по тому дому. Наш бывший

район всегда казался мне пустым местом без души, уверена, его бы

выбрали зомби (если бы у них была работа и счет в банке).

Сложилось такое впечатление, что пригород кажется маме местом

кровожадных диктаторов-убийц, которые всегда будут отрицать свою

причастность к смерти миллионов людей.

Мама поддерживает в доме идеальную чистоту и порядок. И она

любит, когда в доме полно новых, интересных и современных штучек –

как раз то, чего в новом жилье явно не хватает.

Нашему прибытию сюда предшествовало десятичасовое путешествие

через пустыню и Центральную долину. Мы выехали в ноль-четыреста

часов, что значит на рассвете, то есть в четыре утра (если вы не живете

по-военному времени).

Мама ехала на своей «Хонде» вместе с Иззи, а я была в грузовике с

папой. За грузовиком, на прицепе следовал трейлер, весь забитый

нашими вещами и домашними принадлежностями. Остальное потом нам

должна доставить транспортная компания.

Для нас провели пятиминутную экскурсию по дому, во время которой

я узнала, что в доме есть «страшная» ванная, а также спальни для

каждого из нас.

Потом нас всех нагрузили работой – Иззи и папа разгружали трейлер,

я была в поиске ужина, а мама осталась на кухне, выглядев при этом

очень недовольной.

Она была так зла, что я даже не знаю слов, способных описать ее

гнев. Это было весьма плохим знаком, но мой отец – профи в

игнорировании женских эмоций. Он делает это на протяжении многих

лет.

Найти ужин – для большинства это означает открыть холодильник

или заказать еду на дом. Но не для моей семьи. В быту Ридов вы должны

будете добывать еду самым древним способом, каким только возможно.

Это делаю я или отец.

Мама с младшей сестрой не подписывались на такой, настроенный на

выживание, образ жизни. Они не обучены к приспосабливанию,

«выживанию».

Что касается мамы, такой режим явно не для нее. Ее семья итак по

приезду в Америку отчаянно пыталась спастись. И у них получилось. С

шести лет и далее, пока мама росла в Лонг-Бич, она научилась любить

все американские вещи и все, что касалось среднего класса. У нее не

было романтических идей о том, как эта жизнь тяжела.

Итак, я – девочка с ружьем, бесцельно разгуливающая между

деревьев в надежде поймать что-нибудь более впечатляющее, чем

обычная белка. Но сейчас не то время для охоты – слишком светло и

душно после обеда. В это время животные прячутся, пережидают жару.

После того как солнце спустится в долину, там обязательно появятся

олени, кролики и другая живность. Мне кажется, лучше всего для этого

подходит раннее утро, когда звери рискуют покинуть свои убежища и

ищут еду на день.

Но папа любит усложнять мне задачи. Он хочет знать, что я выживу

независимо от того, что может случиться. У отца не было сына, на

которого он возлагал такие надежды, он привык передавать свои знания

мне, Иззи же обычно отказывалась принимать участие в чем-либо,

происходящим вдали от дома.

А я с одной стороны даже очень рада, что нахожусь в окружении неба

и растений.

Пробираясь вдоль заросшей тропы, я чувствовала приятную тяжесть

оружия в руках. В такие моменты меня всегда одолевают два чувства,

между которыми я то и дело мечусь. Это нежелание стрелять в бедных

животных, которые всего лишь пытаются жить своей жизнью. В своих

мыслях я не выполняю каждый приказ, чтобы угодить отцу.

Но в реальной жизни я думаю: «Я же дочь своего отца», и появляется

другое чувство – гордость. В охоте я действительно преуспела. Могу

подстрелить утку в полете, затем ощипать ее и приготовить ужин на

открытом огне, если необходимо. Но насколько же сильно я иногда

устаю от постоянных папиных наставлений, хотя, настолько же мне

нравится осознавать, что я полностью могу позаботиться о себе сама.

Мне никогда не нравилось сталкиваться с убийством животных, но я

понимаю, что только так мы можем добыть еду.

«Пойдем, поищем ужин», – так папа говорит в начале каждой охоты.

И приходится идти.

В такие моменты я всегда продумываю варианты своих ответов,

думаю о том, как сказать «Нет».

Может заявить как-нибудь, что я – вегетарианка, просто хочется

посмотреть на его реакцию. Но я не скажу. Я такая бунтарка только в

своих фантазиях.

Жара обжигает мне кожу, с меня текут ручейки пота по спине и груди.

Моя майка уже прилипла к телу, и я мечтаю о какой-нибудь другой

одежде вместо джинсов и ботинок, но, в конце концов, здесь повсюду

жгучая крапива и эта одежда сможет защитить меня от этого ужасного

растения.

Вблизи деревьев мои чувства почему-то обострились.

Там, на краю поля что-то мелькнуло, деревья помогут мне начать

игру. Я выбрала дерево, на которое смогу опереться, и стала вести себя

ещё тише, замедлила дыхание и ждала. Мне на лицо сел комар, но я не

стала его смахивать.

Вскоре мне повезло: я услышала какой-то шорох около упавшего

дерева. Достаточно близко я увидела коричневатого зайца и вскинула

ружье.

Я уже прицелилась, когда услышала голос, воскликнувший: «Стой!».

Держа зайца на прицеле, я вздрогнула и чуть было не выстрелила, но

отец хорошо тренировал меня.

Только я, ослабив давление на курок, опустила ружье, как заяц

спрятался в зарослях, и я повернулась на звук голоса.

Там был парень, моего возраста, с довольно длинными вьющимися

волосами, он слезал с дерева. Он был так одет (всё выцветшего

коричневого и зеленого цвета), что если бы он не заговорил, то я бы его

и не заметила.

– У этой крольчихи есть детеныши! – крикнул он, как только

очутился на земле. Он смотрел на ружье и медлил. Поэтому я совсем

опустила его.

– Это мой ужин, – без эмоций пробормотала я.

Он подошел ближе, и я напряглась, но было интересно, кто он и

почему он здесь, на нашей собственности.

На дереве.

Судя по всему, он наблюдал за мной.

Но как только он приблизился, я увидела в нем что-то привлекающее

меня: он был такой открытый, честный, совсем не опасный. У него были

золотисто-коричневые глаза, которые светились, как и его кожа, как

будто его что-то подсвечивало изнутри. Он выглядел довольно

симпатичным, но слишком мелкие черты лица делали его похожим на

девушку.

Я рассматривала его, во рту все пересохло, и я не могла что-либо

сказать, пока он не остановился в нескольких шагах от меня и не

протянул руку, но подал ее как-то неловко, будто никогда не делал этого

раньше.

– Я Вольф, – сказал он.

Я посмотрела вниз, на протянутую руку, и мне показалось это

странным, как будто мы начали бизнес-сделку здесь, в деревьях.

Тем более, что он не был похож на человека, которого заботят

формальности.

И когда я не протянула руку в ответ, он заулыбался и повернул кисть

ладонью вверх.

– Я без оружия, – сказал он. – Рукопожатие должно было просто

помочь нам познакомиться.

Я опустила ружье и положила его прямо на землю.

– Я охочусь, – ответила я.

Как глупо.

«Какая нормальная шестнадцатилетняя девушка будет охотиться,

чтобы добыть себе ужин?» – этот вопрос возник в моей голове, когда я

посмотрела в глаза Вольфа.

Обычно меня не волнуют подобные вещи, потому что мне вообще

было строго запрещено встречаться или даже знакомиться с парнями (и

что это должно было сказать обо мне, ведь я спокойно смирилась с

этими правилами?), но это парень, которого я раньше не видела.

– Верно, – сказал он и так выгнул бровь, как будто я рассказала

какую-то шутку. – Как твое имя?

– Николь. Что ты делал на нашем дереве? – вдруг спросила я.

– Приятно познакомиться, Николь, – он посмотрел наверх, как будто

там, в ветвях, он мог найти ответ на мой вопрос. – Я не знал, что это твое

дерево.

Я покраснела и растерялась, даже не зная, что сказать. В

воображении случайно возникла карикатура странной деревенщины,

которая стоит вот здесь с моим ружьем и приглядывает за границами

своих владений.

– Ты не ответил на мой вопрос.

– Я наслаждался тишиной. Там, где я живу, иногда слишком людно.

– И где это?

– Деревня Садхана, – сказал он, кивнув в сторону востока. – Знаешь,

где это?

Видимо, мое отсутствующее выражение на лице ответило за меня,

потому что, после того как я ничего не ответила, он продолжил.

– Она находится по соседству с вашей собственностью – там центр

духовной терапии.

– Ты имеешь в виду то здание для йоги? Мы проезжали мимо

указателя. Я и не думала, что там живут люди.

– Ага, это деревня на самообеспечении. Там постоянно проживает

около сотни наших.

Я моргнула, вспомнив, как отец прокомментировал указатель, когда

мы выехали на дорогу. Он пробормотал что-то о хиппи и сказал мне

держаться подальше от «этих людей».

От этого парня.

– Ааа, – сказала я. – Насколько я помню, мы тогда говорили о хиппи,

об их настоящей жизни, не как о персонажах из фильма или человека на

Вудстоковском фото в моей тетрадке по истории.

Тут мой живот издал какой-то странный звук и я, как обычно,

почувствовала себя не самой классной девушкой на планете.

А ещё я немного вспотела, осознав, что я осталась наедине с этим

взъерошенным парнем среди леса. Я бывала среди парней – нормальных

парней, носящих майки с надписями и джинсы и говорящих о футболе –

но никогда не оставалась с ними наедине. Никогда.

У этого парня, Вольфа, был такой взгляд, как будто он заглядывает

мне прямо в душу. Он смотрел мне в глаза не моргая, и это меня

начинало нервировать. Меня никогда не разглядывали так пристально.

Я отвела взгляд первая и стала изучать землю под ногами, а потом

снова посмотрела на него узнать, пялится ли он на меня еще. Как будто

ему не говорили, что смотреть так, в упор, неприлично.

– Мне нужно идти, – сказала я.

Он кивнул и его взгляд остановился на ружье.

– Точно, твой ужин.

Я даже не сказала «пока». Просто повернулась в направлении

убежавшего зайца. Я знаю, что не найду его уже. Даже если бы и нашла,

мне бы не хватило духу его убить.

Иногда мне кажется, нет ничего отвратительнее меня, когда я держу в

руках заряженное ружье – силу, направленную на разрушение, но с

нажатием на курок, все путается и начинается работа воображения.

«Такова жизнь, – сказал бы мой отец, – и наша задача – быть первыми

в игре на выживание».

Но что, если он ошибается?

Что, если он неправ во всем этом?

Именно эти вопросы мучили меня с каждым днем всё больше и

больше.

Глава 2

Изабель

Я не собираюсь жить в этом тараканьем мотеле с привидениями. Нет,

нет и ещё раз нет.

Мой отец – король страны сумасшествия.

Он надевает свою странную шляпу и произносит свои непонятные

речи, и столько, сколько я себя помню, моя тупая сестра ему верит.

Я замечала его странности еще до того, как стала достаточно

взрослая, чтобы ездить на велосипеде, но Ник? Ей точно промыли мозги.

Я помню его разговоры о том, как закончится еда и вода, еще тогда,

когда я была совсем маленьким ребенком, и мне ведь тогда было

интересно, блин… Мы могли ходить по магазинам и покупать кучу

всего. Вы когда-нибудь видели супермаркет «Сейфвей»? В нем хватило

бы еды нам на всю жизнь. Я даже была уверена, что отец никогда не был

внутри продуктового, потому что мама накупила и приготовила еды на

все ближайшее время.

А сейчас я была просто нереально возмущена тем, что моей спальней

будет самая отвратительная и вонючая комната, и я уверена, что в своей

неадекватности отец вышел на новый уровень, вместе с иллюзиями,

которые он питал по отношению ко мне.

Это началось где-то после девятого ноября. Когда весь мир сходил с

ума, у моего отца был ментальный перерыв. Но этот дом, эта спальня

стали последней каплей для меня.

С чего бы начать?

Всё вокруг в темно-коричневой деревянной обивке, а на полу лежит

лохматый зеленый ковер, от которого пахнет так, будто на нем

выкуривали как минимум по пачке сигарет в день и... я не пойму, это всё

всерьёз? Нет, правда, серьёзно?

И я не имею права возражать, потому что в этом случае мне

прочитают часовую лекцию и выдадут дурацкий список заданий типа

порубить дрова или почистить туалет зубной щёткой.

Поэтому я стою, жую жвачку и громко лопаю пузыри –

единственный возможный протест в этой ситуации.

В этой жаре мои волосы стали очень пушистыми и превратились в

какую-то странную прическу. Это и неудивительно, тут даже нет

кондиционера, хотя сейчас мне бы хватило просто найти зеркало и

попытаться спасти свои волосы, пока они не «канули в Лету».

Где-то тут я уже мельком видела ванную, но я не собираюсь ей

пользоваться.

Там стоит зеленая раковина, зеленая ванна и… вы готовы к этому? И

зеленый (!) туалет.

И совсем не того оттенка зеленого, о котором вы могли бы подумать.

Я слышала, мама пробормотала что-то об уродливом авокадо, но нет,

это скорее цвет болота или чего-то противного, такой цвет вы бы

выбрали, если бы хотели нарисовать огра или показать кому-то оттенок

уродства.

Пока отец повел показывать Ник ее комнату, я улизнула на заднее

крыльцо, спустившись по лестнице и пробежав через коридор. Там я

достала компакт-диск из кошелька, поставив его на крыльцо таким

образом, чтобы было видно мое отражение, и стала заплетать косички.

Получились две тугие косы, и они не имели права еще раз

распушиться. А потом я заметила, что мой блеск для губ пропал.

Отец запрещал нам наносить макияж, но иногда у меня получалось

убеждать его в том, что блеск для губ не является частью макияжа,

потому, что он прозрачный (ну почти) и он нужен исключительно для

того, чтобы уберечь губы от трещинок и сухости.

Естественно, отец не одобрял нанесение блеска, но, как правило, он и

не замечал, что я его использую.

Он постоянно ограждал нас от вещей, нормальных для девушек,

например, запрещал прокалывать уши (да и любую часть тела), потому

что нельзя было хоть как-то выделяться, нельзя было носить милую

одежду и даже носить туфли пусть и на самом маленьком каблуке.

Будь его воля, он бы вырядил нас с ног до головы, как девочек-

пионерок: тусклые длинные волосы до колен (которые бы очень сильно

секлись, так как отец не понимает, зачем нужно вкладывать деньги в

такую бесполезную штуку как стрижка); какие-нибудь старенькие туфли

на шнуровке, будто созданные для того, чтобы заставить парней

обходить меня стороной.

Он действительно думает, что так должны одеваться девочки нашего

возраста.

Правда!

У него просто снесет голову, если он найдет наш тайник с

косметикой, который я прячу на дне сумки, или одежду, на которую я

накопила – что я вряд ли одену – только с маминой помощью.

Мама не согласна с папой в плане запретов на одежду и макияж, но

она сказала, что выбрала свой путь, чтобы это не означало.

Наверное, она имеет в виду то, что она соглашается с отцом, чтобы

он ни сказал, и тогда, когда он не видит, она делает что хочет, а он типа

не замечает ее уловок.

Так что, думаю, нет ничего страшного, если я поступлю также.

Я как раз заканчивала плести вторую косичку, когда услышала голос

мамы, он был с нотками злости, и я начала кусать губы, думая, где

можно скрыться, чтобы избежать ругани.

Но это был лишь первый порыв, я немного успокоилась, когда

поняла, что она возмущается из-за этого дома и по поводу того, что она

отказывается здесь жить, на данный момент я не могу с ней не

согласиться. Я бы могла даже поддержать ее в этом желании убраться

отсюда.

Хотя, нет, не смогла бы, была моя вторая мысль, после того как я

услышала голос отца, я не поняла что именно он сказал, и

приблизившись к ним я стала свидетелем кое-чего, ранее мною не

виданного во всех их ссорах.

После того, как отец сказал матери заткнуться хотя бы на минуту, она

влепила ему пощечину.

Это вовсе не первый раз, когда он предлагает ей помолчать, но,

насколько я помню, впервые она ударила его.

Мои глаза широко распахнулись от удивления, и я поторопилась

изменить выражение лица, будто всё это не так важно, да и вообще, я

ничего не заметила, потому что, если отец увидит, как я таращусь,

неизвестно, какое наказание он выдумает.

Снять шкурку с курицы; найти, выкопать и выкинуть камни с

огорода…

Пару минут ничего не происходило, всё как будто замерло. Мой отец

был в шоке от того, что мама ударила его, он стоял и непонимающе