355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Джейми Форд » Отель на перекрестке радости и горечи » Текст книги (страница 11)
Отель на перекрестке радости и горечи
  • Текст добавлен: 22 октября 2016, 00:02

Текст книги "Отель на перекрестке радости и горечи"


Автор книги: Джейми Форд



сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

31
Часы свиданий 1942

Миновали семь томительных дней, и все повторилось сначала, и вновь Генри был полон надежд. На заднем крыльце школы он дождался миссис Битти, и они отправились на юг, в Пуйяллап, въехали через уже знакомые ворота с колючей проволокой в лагерь «Гармония», но на этот раз им предстояло работать на третьем и четвертом участках, еще более плотно населенных. На четвертом участке людей поселили в павильонах, где прежде торговали скотом, в каждом стойле жила семья – так, во всяком случае, говорили.

Родители Генрн гордились сыном. «Молодец, что сам зарабатываешь, глядишь, и накопишь на дорогу в Китай», – хвалил его по-кантонски отец. А мама лишь улыбалась и кивала, глядя, как Генри ссыпает монеты в банку из-под варенья. А что еще делать с таким богатством, когда сахар и обувь по карточкам? Тратиться на дешевые сладости и комиксы – расточительство, тем более если вспомнить лагерь «Гармония», где не хватает самого необходимого.

– Сегодня как в прошлый раз, – буркнула миссис Битти, выгружая из кузова те же японские пряности.

Генри уже понял, откуда они брались. Миссис Битти заказывала побольше продуктов для школы, провозила в лагерь и тайком раздавала заключенным в обмен на сигареты, которые выдавали каждой семье. Генри так и не узнал, продает она сигареты или курит сама.

Зато узнал, что на четвертом участке больше всего заключенных. Этот участок был самый обширный, огромный сарай служил столовой.

– Твои родители не против, если ты поработаешь на каникулах? – спросила миссис Битти, спичкой выковыривая из зубов остатки завтрака.

– Конечно, нет, мэм, – с готовностью ответил Генри.

В том, что он не мог сам заговаривать с родителями, имелась и хорошая сторона. Они решили, что Генри учится на летних курсах или подрабатывает в Рейнир – за плату. Каких только глупых вопросов они не задавали! «У тебя дополнительные занятия? Ты учишь других ребят?» Представьте, их сын учит белых! Генри лишь улыбался и кивал: пусть думают что хотят.

В лагере «Гармония» Генри тоже столкнулся с языковым барьером. Обнаружив китайского мальчишку, стоящего на ящике из-под яблок, японцы не скрывали недоумения. И чем больше Генри расспрашивал об Окабэ, тем сильнее одолевало его беспокойство. Как правило, люди просто отмалчивались, а те немногие, кто хотел помочь, не понимали ни слова. И все равно, как терпящий бедствие корабль то и дело подает сигналы SOS, так и Генри продолжал спрашивать:

– Окабэ, кто-нибудь знает семью Окабэ?

А что, если людей по фамилии Окабэ десятки, а то и сотни? Может, это столь же обычная фамилия, как Смит или Ли.

– Зачем ты ищешь Окабэ? – раздался вдруг голос где-то в середине очереди.

К прилавку неуверенно подошел мужчина. Он был в застегнутой под горло рубашке, некогда белой, а теперь одного цвета с пасмурным небом. Мятые брюки заляпаны грязью. Волосы спутаны, зато бородка и усы аккуратно подстрижены. Держался человек с достоинством, несмотря на свое положение.

Генри поставил на поднос тарелку с кукурузным месивом, приправленным вареными яйцами, и тут узнал его. Да это же отец Кейко!

– Генри? – изумленно спросил тот.

Генри кивнул.

– Будете кукурузу? – Неужели это все, что он способен сказать?

Генри постарался не отвести взгляда, ему было неловко видеть господина Окабэ при подобных обстоятельствах – все равно что зайти в чей-то дом и застать хозяина неодетым.

– Как вам здесь живется? Как ваши родные… как Кейко?

Господин Окабэ пригладил волосы, потеребил бородку.

– Как ты сюда попал, Генри?

Он перегнулся через стойку и схватил Генри за руку. Лицо осветилось неуверенной улыбкой.

– Неужели… то есть… как ты здесь очутился?

Генри оглядел очередь, собравшуюся за господином Окабэ.

– Миссис Битти, повариха из школьной столовой, предложила с ней поработать. Видно, по-своему пытается помочь. Я успел побывать на всех участках, всюду искал вас с Кейко. Как она, как вам всем живется?

– Ничего. Ничего. – Господин Окабэ улыбался, начисто забыв о своем скудном обеде. – Впервые за много лет я в отпуске – жаль только, не где-нибудь в теплых краях!

Генри знал, что желание господина Окабэ может исполниться. Ходили слухи, что армия строит постоянные лагеря в Техасе и Аризоне. В знойных, бесплодных краях. Господин Окабэ посторонился, чтобы не задерживать очередь.

– А где Кейко, она что, не обедает? – спросил Генри, орудуя черпаком.

– Осталась в бараке с мамой и братишкой, все хорошо. Вчера пол-участка чем-то отравились. Мы с Кейко уже выздоровели, но она осталась присматривать за остальными, а я хотел отнести ей свою порцию. – Господин Окабэ с опаской посмотрел на варево в тарелке. – Она постоянно про тебя вспоминает.

Генри не запрыгал от радости, не сделал сальто, не прошелся колесом, однако никогда еще его не охватывало такое ликование.

– Знаешь, где место для свиданий? – спросил господин Окабэ. Слова его прозвучали музыкой, чистой нотой на хорошо настроенном инструменте. Место для свиданий? Генри и помыслить не мог о подобном.

– Здесь есть место для свиданий? Где?

Стоявший в очереди мужчина вежливо кашлянул, напоминая о себе.

– Выйдешь из дверей – и налево, к главным воротам четвертого участка. Там, у самых ворот, огороженная площадка. Может, если улизнешь с черного хода, сумеешь пробраться туда. Скоро ты освободишься?

Генри глянул на старые армейские часы над входом.

– Через час…

– Скажу Кейко, пусть ждет тебя там. – Господин Окабэ направился к выходу. Обернулся. – Спасибо, Генри.

– За что?

– На всякий случай, если мы вдруг больше не увидимся.

Генри смотрел, как за господином Окабэ закрылась дверь. Очередь оживленно шумела. Отношение к Генри переменилось полностью, теперь он был свой, и каждый из очереди считал своим долгом заговорить с ним – кто на японском, кто на английском.

После обеда, собрав подносы, вымыв и убрав их, Генри разыскал миссис Битти – та беседовала с молодым офицером, отвечавшим за кухню. Как и неделю назад, они обсуждали меню и спорили, что готовить – картошку (которая в здешних краях была в изобилии) или рис, и миссис Битти настаивала на рисе, хотя его не было в списке. Генри рассудил, что беседа затянется, – и оказался прав: миссис Битти небрежным взмахом руки отослала его к черному ходу.

Генри быстро направился к ближайшим воротам, там свернул на тропинку, что тянулась вдоль двух заборов. Эта ничейная полоса через несколько сот метров заканчивалась на огороженной площадке для свиданий с арестантами (как они сами себя именовали), или интернированными (так называла их армия).

Вдоль внутреннего забора были расставлены скамьи, посетителей и узников разделяла колючая проволока, многие из людей плакали, пытались прикоснуться к собеседнику, просунув пальцы через проволочную ограду. На стороне заключенных, за самодельным столиком, сидели два солдата, оружие свое они прислонили к столбу. Со скучающим видом солдаты играли в карты, изредка отвлекаясь, чтобы проверить письма и посылки.

Генри не был интернированным, так что мог бы запросто подойти к солдатам, но он побоялся – слишком велика была опасность, что его примут за заключенного. Потому-то миссис Битти просила его держаться ближе к столовой, где кухонные работники знали его в лицо. Даже имея пропуск, безопаснее навещать обитателей лагеря по всем правилам – хотя бы для спокойствия миссис Битти, чтобы та и дальше брала его с собой.

Приблизившись к ограде, Генри ткнул в проволоку палкой: вряд ли она под напряжением, но кто знает. Солдаты не обратили на него никакого внимания. Они о чем-то спорили с двумя миссионерками из местной баптистской церкви, которые принесли для пожилой узницы Библию на японском языке. Генри старушка показалась совсем древней.

– Издания на японском запрещены! – объявил охранник.

Баптистки, потрясая распятиями, совали солдатам листовки. Те раздраженно отмахивались.

– То, что я не могу прочесть на английском, в лагерь не попадет! – услышал Генри.

Баптистки отступили от солдат, что-то сказали старушке-японке на ее родном языке, попрощались, коснувшись ее пальцев. Библия как появилась в лагере, так и исчезла, старая японка ушла ни с чем. Солдаты вновь засели за карты.

Генри ждал. И вот наконец на грязной тропе показалась знакомая хрупкая фигурка в желтом платье, поверх которого был накинут коричневый плащ, на ногах у девочки были тяжелые, облепленные грязью красные калоши. Она остановилась по ту сторону забора напротив Генри, лицо за колючей проволокой было бледным и усталым. Генрн облегченно выдохнул и улыбнулся.

– Ты мне приснился на прошлой неделе. – Кейко тоже улыбнулась, радостно и чуточку смущенно. – Может, и это сон?

Генри скользнул взглядом по колючей проволоке, потрогал железные шипы.

– Настоящее. Уж лучше бы сон.

– Хороший был сон. Оскар Холден играл. И мы танцевали…

– Я не умею танцевать.

– В моем сне умел. Мы танцевали в каком-то клубе, там было много-много людей, всяких-превсяких, а музыка… та самая, наша музыка. С той пластинки, что мы купили. Только она почему-то была медленнее… все было медленнее.

– Хороший сон, – сказал Генри с чувством.

– Я теперь постоянно думаю о нем. Даже вижу наяву, когда иду по этой жуткой грязи с мамой в лазарет, мы там помогаем больным и старикам. Сон мне снится без конца. Даже ночью, хотя заснуть не могу, все смотрю на пятна света от прожекторов.

Генри вцепился в колючую проволоку, просунув пальцы между колючками.

– Может, и мне приснится.

– Не надо, Генри. Одного моего сна на двоих хватит.

Генри оглянулся на ближнюю вышку: пулеметы и мешки с песком для защиты. Для защиты от чего?

– Плохо, что ты здесь. Когда ты уехала, я не знал, что делать. Вот и приехал сюда искать тебя. Я до сих пор не знаю, что делать.

– Я знаю, что нужно сделать. – Кейко коснулась руки Генри. – Можешь нам кое-что привезти? Тут нет бумаги и конвертов, и марок тоже нет, но если ты привезешь, я буду писать тебе письма. А еще можешь раздобыть ткани? Все равно какой, несколько метров? У нас нет занавесок, и прожектора всю ночь бьют в окно.

– Конечно, все, что нужно…

– И еще одна просьба, особенная.

Кончиками пальцев Генри погладил ее ладошки, мягкие, нежные.

– На будущей неделе у меня день рождения – успеешь привезти все? В тот же день у нас музыкальный вечер под открытым небом, сразу после ужина. Наш сосед выменял у солдат проигрыватель, но пластинка всего одна – «Старая добрая опера», да и та заезженная, просто ужас! Военные дали согласие на вечеринку, если погода не подведет. Может, даже разрешат запустить музыку через репродуктор. И здорово будет, если ты приедешь на мой день рождения. Можем прямо здесь посидеть, послушать.

– А когда на будущей неделе? – Генри знал, что Кейко старше на несколько месяцев, но в суматохе нынешних дней он начисто забыл про ее день рождения.

– День рожденья в следующее воскресенье, но музыкальный вечер назначен на субботу, заодно и отпразднуем.

– Наша пластинка у тебя? – спросил Генри.

Кейко мотнула головой, закусила губу.

– Где же она? – Генри вспомнил пустые улицы Нихонмати – ряды заколоченных окон.

– Кажется, в подвале отеля «Панама», там много всего, папа отнес туда то, что в чемоданы не влезло, а продавать жалко, – дорогие нам вещи. Когда мы уезжали, отель как раз заколачивали. Наверняка она там. Тебе туда ни за что не пробраться, и даже если сможешь, то не знаю, найдешь ли. Там столько всего!

Генри знал этот старый отель. Когда он в последний раз проходил мимо, весь первый этаж уже заколотили. Стекла на верхних этажах после высылки японцев выбили камнями мальчишки.

– Хорошо, все, что могу, достану, привезу в следующую субботу.

– В это же время?

– Чуть позже. Здесь мы будем к ужину, а после, часов в шесть, я приду сюда. Мы и за ужином увидимся, ты же будешь в очереди?

– Конечно – куда я денусь? – Кейко опустила глаза, будто стыдясь своего вида, сунула руку в карман. – Вот, подарок. – И достала из кармана букетик желтых одуванчиков, перевязанный тесемкой. – Они растут в бараке, между половиц. Пола там нет – просто доски лежат на земле. Мама возмущается, мол, сорняки растут под ногами, а я их люблю. Других цветов здесь нет.

Кейко просунула букетик между рядами колючей проволоки.

– Прости. – Генри стало стыдно, что явился с пустыми руками. – Я ничего тебе не принес.

– Не беда. Главное, ты пришел. Я так и знала, что придешь. Может, сон сбылся. Или просто я так мечтала. Но я знала, что ты меня найдешь. – Кейко глубоко вздохнула. – Твои родители знают, что ты здесь?

– Нет. – Генри было стыдно за нерешительность матери и злорадство отца. – Прости, что я им не сказал. Я не мог… они бы меня ни за что не пустили. Ненавижу отца, он…

– Ничего, Генри, неважно.

– Я…

– Ничего. Я бы на их месте тоже сына не пустила в лагерь военнопленных.

Генри прижал к ограде ладони, Кейко повторила его жест, и они ощутили, как в кожу впиваются острые, неподатливые шипы. Генри заметил под ногтями Кейко засохшую грязь. Посмотрела на свои пальцы и Кейко, смущенно убрала руки за спину.

Издалека донесся автомобильный гудок. Миссис Битти! Похоже, догадалась, где он пропадает.

– Мне пора, через неделю вернусь, ладно?

Кейко кивнула, сдерживая слезы, нашла силы улыбнуться.

– Буду ждать.

32
Снова дома 1942

В воскресенье утром Генри проснулся другим человеком, несмотря на свои двенадцать лет, – точнее, неполных тринадцать. Он отыскал Кейко, он виделся с ней. И уже от мысли, что теперь он знает, где Кейко, – пусть даже в этом грязном лагере, – на душе у него стало легче.

Оставалось раздобыть все, о чем просила Кейко, и в следующую субботу доставить в «Гармонию». Но как же быть с пластинкой Оскара? Вот был бы подарок ко дню рождения! Если, конечно, удастся ее разыскать.

На кухне Генри застал отца в халате – на карте Китая, вырезанной из журнала «Нэшнл джиографик», он отмечал новости о боевых действиях. Карта была приклеена к пробковому щиту, и отец втыкал булавки там, где шли бои: синие – победы Китая, красные – поражения. Генри отметил, что на карте прибавилось синих булавок. Но отец был привычно угрюм.

– Доброе утро, – сказал Генри.

–  Чоу синь, – ответил отец, тыча в карту ногтем.

Он бормотал по-кантонски непонятные слова: синь гуан чжэн цэ,снова и снова.

– Что это значит? – спросил Генри. Что еще за «три огня», недоумевал он.

Они с отцом давно привыкли обходиться без слов. Генри чувствовал, что отец недоволен. И спросил, чтобы просто убедиться. И неважно, что по-английски, главное – вопросительный тон.

– Это означает «три искорки», – объяснил отец по-кантонски. – Японцы говорят: «три огня». «Жги, грабь, убивай». Они перекрыли Бирманскую дорогу, но после нападения на Перл-Харбор американцы наконец стали снабжать нас оружием.

«А сам ты разве не американец? – возмутился про себя Генри. – Разве мы не американцы? Разве не от нас они получают оружие?»

Отец продолжал говорить – то ли с Генри, то ли сам с собой:

– И не только оружие. Самолеты. «Летающие тигры» [16]16
  «Летающие тигры» – добровольческое военно-воздушное подразделение American Volunteer Group, воевавшее на стороне Китайской Республики в 1941–1942 годах.


[Закрыть]
помогают Чан Кайши и Национально-революционной армии сражаться с японскими захватчиками, но те уничтожают все на своем пути. Японцы убивают мирных жителей, пытают людей тысячами, жгут города.

Генри понимал отца, он видел в его взгляде, устремленном на карту, радость и печаль. Победитель и побежденный.

– Но есть для нас и хорошие новости. Гонконгу ничто не угрожает. Японцам уже много месяцев не удается прорваться на юг, так что на будущий год сможешь поехать в Кантон.

Отец объявил об этом так торжественно, будто сегодня чей-то день рождения, китайский Новый год и Рождество – все вместе. Хотел порадовать Генри новостью. Сам отец почти все школьные годы провел в Китае. Это был своего рода обряд посвящения. Детей отправляли в Китай многие традиционные китайские семьи, как у Генри.

– А как же Рейнир? Может, мне просто перевестись в китайскую школу на Кинг-стрит, где все ребята? Что, если я не хочу ехать? – Генри знал, что отец разберет лишь отдельные слова: школа, Рейнир, Кинг-стрит.

– Что? – вскинулся отец. – Нет, нет – в Кантон.

Мысль об отъезде в Китай ужаснула Генри. Китай – чужая страна. Без джаза, без комиксов – и без Кейко. Он представил, как живет в доме у дяди – может статься, это и не дом вовсе, а лачуга, – и его дразнят, считают чужаком. Он и здесь, в Америке, чужак. Неизвестно еще, что хуже. Даже в положении Кейко, хоть и нерадостном, есть хорошая сторона – Генри кольнула зависть. Она хотя бы с родными. По крайней мере, сейчас. Ее родители все понимают. Ее не отошлют прочь.

Не успел Генри возразить, как вышла из кухни мама, протянула список покупок и немного денег. Она частенько посылала его на рынок, если покупок не очень много, тем более что Генри умел торговаться. Схватив список и завтрак – паровую пампушку-бау со свининой, – Генри поспешил по лестнице навстречу прохладному утру, радуясь, что можно наконец побыть одному.

Генри шел по Саут-Кинг к Седьмой авеню, в сторону китайского рынка, размышляя, что подарить Кейко на день рождения – не считая ткани на занавески, бумаги для писем и пластинки Оскара Холдена, которую он непременно найдет. Первые две просьбы выполнить нетрудно. Почтовую бумагу и ткань можно купить в «Вулворте» на Третьей авеню в любой день. А где пластинка, он знает. Но о чем мечтает Кейко? Чего не достать в лагере? Он не потратил ни цента из вырученного у миссис Битти. Но что купить? Новый альбом или акварельные краски? Да, пожалуй, принадлежности для рисования – то, что надо.

Но как достать пластинку, непонятно, думал Генри, шагая мимо рынка в сторону Нихонмати. Пройдя два квартала по Саут-Мэйн, он остановился перед заколоченным фасадом отеля «Панама». Нет, не пробраться – тут нужен лом и побольше сил, чем у него. А если все-таки туда попасть, то где там искать пластинку? Но ведь можно купить новую! Это гораздо разумней, чем ломиться в старую гостиницу. Но как? – уныло размышлял Генри, сворачивая к универмагу «Родс». Пластинку ему не продадут – достаточно вспомнить, как они с Кейко посещали универмаг в прошлый раз.

Впереди показался кинотеатр «Адмирал», афиши возвещали о премьере фильма «Маленький Токио, США». Генри поежился от неуютности этого названия, и в то же время его разобрало любопытство.

С афиши взирали голливудские звезды, Гарольд Хьюбер и Джун Дюпре, загримированные под японцев. Они играли шпионов и заговорщиков, помогавших готовить нападение на Перл-Харбор. Судя по билетным корешкам и окуркам, усеивавшим мокрый тротуар, фильм имел успех.

В «Родсе» делать нечего. В этом районе Генри не доверяют. А клуб «Черный лось» до сих пор закрыт – нет надежды попасть к первоисточнику, к самому Оскару Холдену, чтобы раздобыть новую пластинку. Генри в сердцах пнул валявшуюся на тротуаре консервную банку.

А что, если попросить Шелдона помочь?

Генри быстро направился назад, в сторону Саут-Джексон, где иногда по воскресеньям играл Шелдон – обычно когда в порт заходил новый корабль и портовый квартал наводняли подгулявшие матросы с подругами.

Дорога снова вывела его к отелю «Панама». Величественный мраморный подъезд был обезображен досками. Генри пробежал глазами список покупок, что дала мама. Надо бы поторопиться, а то родители забеспокоятся.

В надежде, что с тыла осталась лазейка, Генри нырнул в узкий проулок за пустующим и тоже заколоченным агентством по найму «Того». Проулок был завален ящиками, рухлядью, тряпьем – мусор из этого района больше не вывозили. Генри обогнул отель, рассчитывая по пожарной лестнице добраться до выбитых окон второго этажа.

Но, завернув за угол, он наткнулся на Чеза. Уилла Уитворта и еще нескольких мальчишек. Они явно заявились сюда с той же целью – пробраться в отель. Чез с Уиллом о чем-то спорили, глядя на окна второго этажа. Остальные бросали в окна камни, шарили в коробках, один из мальчишек швырял о стену старые тарелки.

Генри остановился как вкопанный, но прежде, чем он успел нырнуть обратно за угол, его заметили.

– Япошка! – раздался вопль. – Держи его!

– Китаеза! – поправил Уилл.

Мальчишки уже взяли Генри в круг.

– Генри! – В ухмылке Чеза было больше торжества, чем удивления. – Где же твоя подружка. Генри? Если ты к ней, то ее нет дома, и твоего черномазого дружка тоже нет. Так что придется тебе со мной дело иметь. Мой папаша хочет скупить здесь все дома, скоро соседями будем.

Генри стиснул кулаки, постаравшись не выдать, что его слегка потряхивает. Совсем рядом, на куче мусора, валялась ручка от метлы, в рост Генри. Метнувшись вбок, он схватил палку и сжал ее двумя руками, на манер бейсбольной биты. Взмахнул, еще раз, палка со свистом рассекла воздух. Запросто отобьет мяч размером с Чезову голову.

Мальчишки отступили, лишь Чез остался на месте, но и он подобрался, следя, чтобы дубинка не достала до него.

– Убирайся домой, Чез. – Генри сам удивился своей ярости. Костяшки пальцев у него побелели от напряжения.

– Здесь мой дом, – тихо, даже мягко ответил Чез. – Соединенные Штаты Америки, а не Соединенные Штаты Токио. И мой папаша скоро скупит весь квартал. Что, войны хочешь? Думаешь, одним махом всех уложишь?

Генри понимал, что с семерыми ему не справиться.

– Может, вы меня и побьете, но один из вас вернется домой инвалидом. – Генри с размахом хлопнул битой по грязному тротуару, прямо перед Чезом. Он не забыл ни разбитую губу, ни фингал, которыми наградил его Чез у вокзала.

Мальчишки попятились, а через миг дружно исчезли за углом здания. Генри снова замахнулся и сделал шаг вперед. Теперь и Чез не скрывал испуга. Даже его жесткий «ежик» и тот словно поник. Чез сплюнул на грязный асфальт и двинулся за остальными. Генри постоял несколько секунд с занесенной палкой, потом оперся на нее, навалившись всем телом. Сердце колотилось, ноги дрожали, но его захлестывал восторг. Есть! Он победил. Выстоял.

Внезапно за спиной раздался шорох. Генри резко обернулся и оказался лицом к лицу с двумя патрульными. На рукавах повязки военной полиции, за спиной винтовки, в руках черные дубинки. Один из солдат ткнул дубинкой в грудь Генри – прямо в значок.

Генри уронил палку.

– Что тут делаешь? Воруешь? Вали отсюда!

Генри поспешно развернулся и со всех ног кинулся в ту сторону, куда минуту назад умчались его враги. Выскочив на Саут-Мэйн, он бросился в направлении Джексон-стрит, где обычно играл Шелдон. Генри перепрыгнул через лужу, под ногами мелькнуло отражение чего-то знакомого. Он оглянулся – буквально в нескольких шагах мерцала полицейская мигалка, а чуть в стороне… На бордюре сидел Чез, к нему жалась остальная компания. А перед ними стоял полицейский и что-то записывал в блокнот. Вид у него был недоверчивый, словно он не верит ни единому слову Чеза и его свиты. Невольно ухмыльнувшись, Генри побежал дальше. Вот и Чез попался.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю