355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Джейми Форд » Отель на перекрестке радости и горечи » Текст книги (страница 10)
Отель на перекрестке радости и горечи
  • Текст добавлен: 22 октября 2016, 00:02

Текст книги "Отель на перекрестке радости и горечи"


Автор книги: Джейми Форд



сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

28
Альбом 1986

В полутемном подвале отеля «Панама» Саманта сдула пыль с обложки книжицы:

– Взгляните!

Помощники из Саманты и Марти получились так себе. Они задерживались на каждой мелочи, во всем искали смысл – историческую ценность или хотя бы причину, почему та или иная вещь очутилась здесь, будь то какие-то документы или засохший цветок.

Генри объяснил, что многое, чем дорожили японские семьи, было распродано за гроши в те суматошные дни перед всеобщим исходом. Хранить вещи было негде, и никто не мог поручиться за их безопасность. К тому же люди не знали, когда вернутся. Однако многие из находок представляли ценность – фотоальбомы, свидетельства о рождении и браке, машинописные копии въездных документов. Даже дипломы Вашингтонского университета в аккуратных рамках, в том числе несколько докторских.

В первый день поисков Генри изредка брался листать альбомы, но вещей было столько, что поневоле пришлось сосредоточиться на главном. Если отвлекаться по пустякам, на поиски уйдут недели.

– Вот это да! Взгляни на альбомы! – крикнул Марти из другого конца гулкого подвала. – Пап, иди сюда, посмотри!

Все трое уже два часа искали старые пластинки. Его несколько раз подзывали поахать над грудами безделушек, самурайским мечом, чудом избежавшим конфискации, и чемоданчиком старых латунных хирургических инструментов. Генри порядком устал от этих открытий.

– Что там – пластинка?

– Нет, альбом с рисунками. Да не один, а целая коробка, иди посмотри!

Генри отложил бамбуковый игрушечный пароходик, который достал из старого кофра, и, натыкаясь на ящики и баулы, поспешил к сыну:

– Дайте, дайте взглянуть…

– Не торопись, тут целые залежи, – рассмеялся Марти.

Генри взял в руки тоненький альбом – черная обложка покоробилась от времени. Внутри оказались наброски японского и китайского квартала. Волнорезы, уходившие в глубь залива Эллиот-Бэй. Рабочие консервных заводов, паромы, цветы на рынке.

Наброски были сделаны на скорую руку, кое-где стояли пометки – место, время. Подписи художника Генри нигде не нашел.

Марти и Саманта, устроившись на чемоданах в круге света от одинокой лампочки, тоже листали альбомы. Генри не сиделось на месте. Стоять спокойно он тоже не мог.

– Откуда это – из какой стопки?

Марти показал, и Генри стал шарить в ящике среди старых карт, холстов с набросками, принадлежностей для рисования. И тут Марти его окликнул.

Генри обернулся и поймал недоуменный взгляд сына. Марти смотрел то на рисунок перед собой, то на отца. Саманта тоже как будто растерялась.

– Папа! – Марти разглядывал отца, словно впервые увидел. – Это ты?

Марти протянул альбом. Карандашный набросок: мальчик, сидящий на ступенях здания, грустный, потерянный.

Генри будто столкнулся лицом к лицу с призраком. Он замер, глядя на рисунок.

Марти перевернул страницу. Еще два портрета, не столь подробные, но явно тот же мальчик. На последнем лицо крупным планом, совсем еще детское. И подпись внизу: «Генри».

– Это ведь ты? Я помню твои детские снимки.

Генри сглотнул. Провел по странице пальцами, чувствуя вдавленные штрихи. Перевернул страницу и обнаружил сухую веточку вишни с ломкими цветами – останки некогда живого.

Генри закрыл альбом и кивнул сыну.

– Смотрите, что я нашла! – вскрикнула Саманта, выныривая из коробки, в которой обнаружились альбомы. – Пластинка!

В пожелтевшем конверте лежала пластинка на семьдесят восемь оборотов. Саманта протянула конверт Генри. Пластинка оказалась вдвое тяжелее нынешних, но почему-то прогнулась у него в руках. Даже не вынимая ее из конверта. Генри понял: разбита. Генри открыл конверт, и пластинка переломилась пополам – две половинки, скрепленные этикеткой. На дне конверта темнела мелкая виниловая крошка. Генри осторожно достал обломки пластинки – черный винил блестел как новый. Ни царапины на дорожках. Положил пластинку на ладонь. При свете лампы на краешке винила стали видны отпечатки пальцев. Маленькие, детские. Генри накрыл их ладонью, сравнил со своими, погладил этикетку. «Оскар Холден и Полуночники», «Прогулка бродячих котят».

С тихим вздохом он опустился на старый деревянный ящик. Как и многое в жизни, о чем он мечтал, пластинка досталась ему подпорченной, с изъяном. Как и его отец, и брак, и вся его жизнь. Но Генри был счастлив – он нашел то, что искал. Он надеялся, и надежды сбылись. И неважно, что пластинка разбита.

29
«Увадзимая» 1986

Генри стоял рядом с Марти, опершись о капот его «хонды», на автостоянке у продуктового магазина «Увадзимая». Саманта отправилась в магазин кое-что купить: вызвалась приготовить им ужин-ужин по-китайски. Что она пыталась доказать, Генри не совсем понимал, да и неважно. Ему было все равно, что она приготовит, хоть хуэвос-ранчерос [14]14
  Хуэвос-ранчерос – острая испано-мексиканская яичница.


[Закрыть]
, хоть петуха в вине по-бургундски – он был бы одинаково доволен. За поисками в подвале отеля «Панама» он начисто забыл про обед. Теперь время шло к ужину, и Генри, усталый и счастливый, изрядно проголодался.

– Жаль, что твой священный Грааль оказался разбитым. – Марти как мог старался утешить отца, но тот, к его удивлению, пребывал в прекрасном расположении духа.

– Я ее нашел, это главное…

– Найти-то нашел, но слушать нельзя. Плюс она ничего не стоит, коллекционной ценности не представляет.

Генри глянул на часы: когда же вернется Саманта?

– Цену определяет только рынок, но рынок не определит ее никогда, потому что я бы ни за что ее не продал, будь она хоть новенькая. Я мечтал ее найти много лет. Десятки лет. И наконец нашел. Уж лучше найти разбитую, чем потерять навсегда.

Марти неуверенно улыбнулся.

– «Но лучше потерять любовь…»

– «…чем жить, любви не зная», – закончил Генри. – Согласен, близко к тому.

Генри и Марти в тот день перерыли все чемоданы и коробки рядом с той, где нашлись альбомы и старая пластинка, но ни один чемодан не был помечен. Генри попалось несколько оторванных бирок с именами, в их числе бирка «Окабэ» поверх кипы журналов. Веревочки с бирок, видимо, давно похитила мышь или крыса. В ближайших коробках оказались в основном кисти и краски. Скорее всего, они принадлежали Кейко или ее матери. Завтра или через день он продолжит поиски. А на сегодня достаточно.

– Так что за коробку мы везем? – Марти указал на деревянный ящичек с альбомами на заднем сиденье «хонды-аккорд».

Миссис Пэттисон разрешила Генри взять на время альбомы и рисунки, когда он показал портрет со своим именем, только попросила вернуть, чтобы их занесли в каталог, а историк сфотографировал. Старая виниловая пластинка Оскара Холдена тоже очутилась в коробке, незаметно для всех, – она же разбита, и цена ей грош, так? И все же Генри мучила совесть, несмотря на уверения Марти, что правила иногда стоит нарушать.

– Это альбомы моего лучшего друга, военной поры.

– Друга-японца? – сказал Марти почти утвердительно.

Генри кивнул, перехватив понимающий взгляд сына. Но грусть, мелькнувшая в глазах Марти, осталась ему непонятна.

– Яй-Яй, наверное, был вне себя, когда узнал?

Генри всегда восхищало умение Марти жить сразу в двух мирах – в мире китайских традиций и в современной Америке. Быть не просто современным, а передовым. Марти вел компьютерный журнал химического факультета – и до сих пор величал деда традиционным почетным титулом, Яй-Яй (а бабушку – Инь-Инь). Но опять же, бабушка, отправляя Марти письма в колледж, всегда писала: «Господину Мартину Ли»; формальности соблюдали оба.

– Твой дедушка был тогда занят, вел войну на двух фронтах – здесь, в Америке, и в Китае.

Ах да, ведь сын не знал и половины всего!

– Кем же был твой друг? Где вы познакомились?

– Не он, а она. Девочка. Звали ее Кейко. Нас было всего двое цветных ребят в частной школе для белых, вот мы и подружились. Родители стремились вырастить из нас американцев – и чем быстрей, тем лучше.

Генри улыбнулся про себя, глядя, как сын встрепенулся.

– Давай разберемся. Ты дружил с девочкой-японкой – во времена дедушкиной домашней культурной революции? То есть… – Марти был явно озадачен, если не потрясен признанием отца. – Ты был… влюблен в нее? Понимаю, это не так просто обсуждать с сыном, но я должен знать. Ведь родители уже тогда подыскали тебе невесту… мне так казалось по рассказам о вашем с мамой знакомстве.

Генри окинул взглядом Саут-Кинг. По бульвару прогуливалась самая разношерстная публика – люди всех слоев общества, всех цветов кожи. Китайцы и японцы, лаосцы, корейцы и, конечно, множество белых. А также всевозможные «хапа» – так называют на тихоокеанских островах полукровок. Людей, в ком всего понемногу.

– Мы были совсем детьми. И за девушками тогда ухаживали не так, как нынче.

– Значит, она была… больше чем друг…

Генри молчал. Он не знал, как объяснить сыну подоходчивей. Тем более после знакомства с Самантой. В дни его юности принято было знакомиться с родителями девушки, а уж потом ухаживать. Да и само ухаживание было куда официальнее…

– Мама знала?

Генри ощутил, как где-то внутри потянуло холодом, – пустота, возникшая с уходом Этель, теперь была всегда с ним.

– Немного. Но после того, как мы с твоей мамой поженились, я не оглядывался назад.

– Отец, ты не перестаешь меня удивлять. Да не просто удивлять – я на тебя смотрю другими глазами. Я просто потрясен. Все эти поиски пластинки… Может, дело не в пластинке, ты искал что-то на память о твоей Кейко?

Генри смутился от двух последних слов. Но ведь Марти прав, разве нет? Слишком много в свое время Кейко значила для него.

– Началось с пластинки, я всегда мечтал ее найти, – заговорил Генри, не вполне веря собственным словам. – Мечтал подарить кому-нибудь. Давно потерянному брату. Я смутно помнил, что ее вещи хранились там, но был уверен, что их давно забрали. Даже не думал найти их здесь, под самым носом. Год за годом ходил мимо отеля и знать не знал. И вдруг эти вещи, словно возникшие из небытия… тот самый бамбуковый зонт… Я не представлял, к чему приведут мои поиски. Но рад, что мы нашли альбомы Кейко.

– Постой, – прервал его Марти, – во-первых, ты единственный ребенок, так какой еще потерянный брат? А во-вторых, ты же сказал, что никогда не расстался бы с пластинкой.

– Да, не расстался бы за деньги, но подарить – это совсем другое. Подарить, тем более старому другу…

– А вот и я. – К ним подошла Саманта, нагруженная покупками.

Генри и Марти забрали у нее пакеты.

– Вечером вас ждет сюрприз – мой фирменный краб с бобами. – Саманта достала из одного пакета солидный сверток, судя по размерам, там был целый калифорнийский краб. – А еще чой сум [15]15
  Чой сум – вид китайской капусты.


[Закрыть]
с пряным устричным соусом.

Два любимых блюда Генри. Он был голоден – и приятно удивлен.

– Я даже купила мороженое с зеленым чаем на десерт.

Марти состроил вежливую мину. Генри улыбнулся, радуясь, что у него такая внимательная, заботливая будущая невестка, и неважно, что мороженое с зеленым чаем – японское блюдо. Он давно усвоил: не на совершенстве строится семейное счастье.

30
Лагерь «Гармония» 1942

Наутро Генри прикинулся больным, даже от еды отказался. Но маму не проведешь. Наверняка все поняла, но сделала вид, что верит его мнимым жалобам. А заодно объяснению, откуда синяк под глазом, подарочек от Чеза. Генри соврал, что налетел на кого-то в толпе. В подробности он не вдавался. Хитрость сработает, только если мама с ним заодно, и Генри не стал искушать судьбу.

Итак, во вторник Генри решился на то, чего боялся всю неделю – стал собираться в школу, в шестой класс миссис Уокер. Один.

За завтраком мама не стала расспрашивать, как он себя чувствует. Она и так знала. А отец ел джук, читал газету и бушевал из-за череды побед японцев на полуострове Батаан, в Бирме и на Соломоновых островах.

Генри сверлил его глазами, но не говорил ни слова. Даже если бы ему разрешали обращаться к отцу по-кантонски, рта бы не раскрыл. В душе он винил отца за то, что Кейко с семьей выслали из города. Винил за бездействие, но если разобраться, в чем он виноват? В равнодушии? Как можно осуждать родного отца, если всем вокруг тоже все равно?

Отец, видимо, почувствовал пристальный взгляд Генри. Отложил газету, обернулся к сыну – тот смотрел на него не мигая.

– Вот, это тебе. – Отец достал из кармана рубашки значок. На нем красно-бело-синими печатными буквами было написано: «Я американец». Он протянул значок Генри, но тот не взял. Отец невозмутимо положил новый значок на стол.

– Твой отец хочет, чтобы ты это носил. Для безопасности, раз японцев эвакуируют из Сиэтла, – сказала мама, разливая густое, пресное варево и ставя перед Генри дымящуюся миску.

Ну вот, опять это слово! «Эвакуируют»! Даже в маминых устах, по-кантонски, оно прозвучало бессмыслицей. Что значит эвакуируют? У него отняли Кейко!

Зажав в кулаке значок, Генри схватил сумку с книгами и выбежал вон. Нетронутый суп на столе исходил парком. С родителями Генри даже не попрощался.

На этот раз китайские мальчишки, шагавшие навстречу Генри в китайскую школу, не дразнили его. Видимо, учуяли исходящую от него угрозу. Или их утихомирили пустые улицы и заколоченные дома Нихонмати – всего в нескольких кварталах.

Немного отойдя от дома, Генри швырнул новый значок в ближайшую урну, поверх битых бутылок и самодельных плакатов, которыми два дня назад размахивали сторонники высылки японцев.

В тот день миссис Уокер замещал другой учитель, мистер Диконс. Класс, похоже, вознамерился испытать нового наставника, и тот продирался сквозь урок, совершенно не замечая Генри, сидевшего за задней партой. Генри будто стал невидимкой. К нему никто не обращался. Никто не сказал ему ни слова – вот и хорошо.

Иное дело школьная столовая. Миссис Битти всерьез огорчилась, что Кейко исчезла. То ли возмущалась несправедливостью ее внезапного отъезда, то ли просто была недовольна, что теперь ей самой придется мыть посуду. Миссис Битти что-то ворчала себе под нос, ставя на прилавок последний противень с горячим блюдом, которое она именовала «кукарекуцу». Генри никогда о таком не слыхал, но на вид – чем не блюдо японской кухни? Или японо-американской. Куриные котлетки в сухарях, под бурым соусом, очень даже аппетитные. И пахнут вкусно.

– Пусть попробуют – поглядим, что скажут… – буркнула миссис Битти и удалилась.

Если школьники и догадались, что им подали японское блюдо, то не обратили внимания и, судя по всему, не возражали. Генри улыбнулся про себя: и миссис Битти не так проста, как кажется.

Что касается самого Генри, то никаких приятных сюрпризов ему не выпало.

– Гляньте, одного япошку забыли! – взвизгивали четвероклашки, когда Генри оделял их едой. – Эй, кликните солдат – тут один узкоглазый удрал!

На Генри сегодня не было значка. Ни старого, ни нового. Что от них толку? Сколько еще терпеть? – устало размышлял он. Шелдон считает, что война не может длиться вечно. Долго ли еще ждать?

В ту же минуту, будто на молитву Генри откликнулось жестокое и мстительное божество, появился Чез. Громыхнул о прилавок подносом.

– Ну что, сграбастали твою подружку, Генри? Будешь знать, как брата… братать… с врагом путаться! Эта японская гадина наверняка яду нам подмешивала!

Генри яростно зачерпнул целый половник, собираясь плеснуть его содержимое в рожу Чезу, как вдруг толстые пальцы стиснули ему локоть. Генри обернулся – за его спиной стояла миссис Битти. Отобрав у Генри черпак, она жестко глянула на Чеза:

– Вон отсюда, еды на всех не хватит.

– Да вы что, еды полно…

– Для тебя кухня закрыта. Катись!

Генри потрясенно смотрел на миссис Битти. Не лицо, а каменная маска, не кухарка, а просто неумолимая убийца какая-то!

Чез, как нашкодивший щенок, которого ткнули носом в содеянное, бросился прочь с пустым подносом, чуть не сбив по пути малыша.

– У меня этот поганец давно в печенках сидит, – сказала миссис Битти, когда Генри принялся раздавать еду оставшимся мальчишкам, страшно довольным увиденной сценой. – Хочешь в субботу подзаработать?

– Я? – удивился Генри.

– Кто же еще. Или ты в субботу занят?

Генри смущенно мотнул головой, его слегка пугала женщина, которая только что танком проехалась по Чезу.

– Меня как армейского подрядчика попросили помочь организовать столовую, и мне пригодится помощник – тот, кто от работы не бегает и знает, чего я хочу. Так как? Или боишься сложностей?

– Нет.

Да и что тут сложного? Миссис Битти стряпает, Генри накрывает и раздает, убирает и моет посуду. Работа тяжелая, но привычная. Хотя миссис Битти заставляет вкалывать не разгибаясь, но он ни разу не слышал от нее худого слова. Впрочем, как и доброго.

– Вот и хорошо. Встречаемся здесь в субботу в восемь утра. И не опаздывай. Платить буду десять центов в час.

– А где мы будем работать?

– В лагере «Гармония», на ярмарочной площади в Пуйяллапе, близ Такомы. Сдается мне, ты про него слышал. – Лицо миссис Битти по-прежнему было невозмутимо.

Генри знал, где лагерь «Гармония», – отыскал дома на карте. Он хотел сказать: буду в субботу, ровно в восемь, ни за что не опоздаю, – но смог выдавить лишь «спасибо».

Если миссис Битти и знала, как это важно для Генри, то виду не подала.

– Ах, вот они где! – Она сгребла со стола спички и удалилась, бросив напоследок: – Закончишь – кликни меня.

До субботы Генри жил, думая лишь об одном. Он должен найти Кейко. А там кто знает? После разберемся.

Генри не совсем понимал поступок миссис Битти, но и расспрашивать не решился. Эта громадная женщина – к тому же не любительница разговаривать – пугала его. И при этом он был ей благодарен. Родителям Генри сказал, что в субботу будет помогать миссис Битти, за деньги. – всей правды не открыл, зато и не солгал. В лагере «Гармония», за сорок миль к югу отсюда.

Генри поджидал миссис Битти на заднем крыльце школы Рейнир. Сидя на ступеньках у входа на кухню, он издалека заметил ее красный пикап. Драндулет, похоже, только что вымыли, но массивные с белыми ободами покрышки были уже заляпаны сиэтлской уличной грязью.

Миссис Битти швырнула в лужу окурок.

– Садись! – рявкнула она и хлопнула дверцей с такой силой, что пикап тряхнуло.

«С добрым утром и вас!» – подумал Генри, обходя грузовик кругом и надеясь, что «садись» означает – в кабину, а не в кузов. В кузове громоздились коробки, укрытые брезентом и обвязанные толстой веревкой. Генри забрался в кабину. У родителей машины не было, хотя их сбережений вполне хватило бы на автомобиль. В нынешние времена, когда бензин по карточкам, покупать машину нет смысла, считал отец. Вот они и перемещались электричками и автобусами. Иногда их подвозила тетя Кинг, в основном на семейные мероприятия – свадьбы, похороны, дни рождения, юбилеи пожилых родственников. Генри нравилось ездить на машине – так весело, так современно! Неважно, куда ехать и долог ли путь, в машине у него всегда поднималось настроение, вот как сегодня. Или на этот раз всему виной ожидание встречи с Кейко?

– За время в дороге я тебе не плачу.

Генри не понял, утверждение это или вопрос.

– Хорошо, – пробормотал он. Вообще-то, он и задаром бы поехал.

– Армия дорогу не оплачивает, зато бензином у них можно разжиться.

Генри кивнул.

– Вы служили в армии? – спросил он нерешительно.

– В торговом флоте. То есть папаша мой служил, еще до создания Морской комиссии. Коком, а я ему помогала, когда они стояли на рейде в порту. Закупала провизию, меню придумывала, стряпала, консервировала. Однажды даже в двухмесячный рейс с ним ходила, на Гавайи. Папаша звал меня своей крошкой-тенью.

Генри едва не рассмеялся: миссис Битти уж точно не «крошка».

– Я так наловчилась, что папаша, стоило им в порт зайти, тут же за мной присылал. Его лучший друг, тамошний стюард. – он мне почти как родной дядя, тебе бы понравился – тоже китаец. Так уж повелось на флоте – все повара цветные.

Генри заинтересовался:

– А где ваш папа сейчас?

– Слал мне открытки из Австралии, из Новой Гвинеи, из других мест. Но дело это уже давнее. Два года назад папашин корабль фрицы захватили. Красный Крест прислал фотокарточку, на ней папаша в лагере для пленных, получила от него несколько писем, но вот уже больше года нет вестей.

Генри молчал. Их беседы напоминали игру в одни ворота, и Генри привык к роли молчаливого слушателя.

Миссис Битти откашлялась, швырнула в окно не докуренную сигарету и тут же зажгла новую.

– Ну так вот, местное армейское начальство знает, что могу накормить целую ораву, ну мне и позвонили, а отказаться я не сумела. – Она сердито глянула на Генри, будто в том была его вина. – Ладно, почти приехали.

Пикап запрыгал по грунтовой дороге, огибающей огромное пастбище. Глядя на пасущихся на лугу коров и лошадей, – таких огромных ему не доводилось еще видеть – Генри размышлял о рассказе миссис Битти.

Интересно, этот лагерь «Гармония» похож на лагерь для пленных, где отец миссис Битти? Вряд ли. Наверняка условия здесь получше. По слухам, в этой «Гармонии» японцев поселили временно, пока военные не определятся, где будут построены постоянные лагеря, подальше от границы. Постоянные. Грустное слово. И все же «лагерь» звучит совсем не страшно. В летнем лагере Генри никогда не бывал, но как-то раз видел в детском журнале снимок – домики на берегу озера, закат. Горят костры, у воды сидят рыбаки. Улыбки, беззаботное веселье.

Правда, Пуйяллап, фермерский городок, окруженный полями с нарциссами, совсем не походил на те журнальные картинки. Среди желтых полей то и дело сверкали стеклами теплицы, а на горизонте виднелась снежная шапка горы Рейнир. Они въехали в городок, и в витринах замелькали плакаты: «Япошки, убирайтесь домой!» Мрачное напоминание о том, что «Гармония» – вовсе не летний лагерь.

Генри приоткрыл окно, и сразу пахнуло конским навозом – или коровьим? Какая разница? Хоть козий, хоть куриный – одинаково мерзко воняет. Во всяком случае, не сравнить с солоноватым воздухом Сиэтла.

Пикап свернул на просторную, посыпанную гравием стоянку. Генри настороженно разглядывал длинные конюшни и служебные постройки, окружившие ярмарочную площадь. На сельской ярмарке Генри ни разу не бывал, он и вообразить не мог, что ярмарочная площадь такая огромная – величиной с весь китайский квартал, а то и больше.

Была там и просторная, давно не крашенная деревянная арена, и загон для скота. А еще дальше – большое поле с ровными рядами каких-то домиков, похожих на курятники. Поле окружал забор из колючей проволоки.

Генри увидел, как из домиков-курятников выходят люди. Смуглые, темноволосые. А вдоль забора – вышки. Даже издали он мог различить солдат с пулеметами. Табличку у ворот можно было не читать. Лагерь «Гармония».

Генри никогда не бывал в тюрьме. Однажды он ездил с отцом в мэрию, и от тамошней суровости ему стало не по себе. Мраморный фасад, холодный гранитный пол. Все дышало торжественностью и в то же время пугало.

Похожее чувство охватило Генри, когда машина протиснулась в приоткрытые тяжелые железные ворота. Два ряда колючей проволоки, сверху витой провод с выступами, острыми, как кухонные ножи. Генри даже дышать перестал. Он не шевельнулся, когда служащий военной полиции заглянул в окно проверить документы миссис Битти. Даже не выставил напоказ значок «Я китаец». Такие, как он, отсюда не возвращаются. Еще один японский военнопленный – и неважно, что китаец.

– Что за мальчик? – спросил солдат. Генри искоса глянул на него – тоже, в сущности, мальчишка, румяный, прыщавый. И, видно, не особо рад служить в таком месте.

– Мой помощник. – Если миссис Битти и беспокоилась за Генри, то ничем не выдала тревоги. – Будет менять подносы и все такое.

– Документы?

Глядя на колючую проволоку, Генри спросил себя, в какой из курятников его поместят.

Миссис Битти выудила из-под водительского сиденья тонкую папку.

– Вот его школьное свидетельство – здесь написано, что он работает на кухне. А вот карта прививок. – Она повернулась к Генри: – Здесь всем должны делать прививку от брюшного тифа, но я проверила, у тебя уже есть.

Генри внезапно понял, что благодарен своей дурацкой школе. И что его отправили работать на кухне, тоже здорово. Если б не это, ни за что бы не попасть ему сюда, не очутиться так близко к Кейко.

Солдат и миссис Битти заспорили, но победила сильнейшая: юный солдат пропустил их, указав на площадку, где разгружались фургоны.

Миссис Битти задним ходом въехала на площадку и поставила машину на ручной тормоз. Генри вылез из кабины и тотчас по щиколотку увяз в грязи; с трудом вытаскивая ноги из чавкающего месива, он добрался до дощатого настила. Шаркая подошвами о доски, он последовал за миссис Битти в ближайшее здание. Мокрые ботинки неприятно хлюпали на ходу.

Он уловил запах стряпни. Пахло чем-то не особо приятным, но съедобным.

– Жди здесь, – велела миссис Битти и исчезла в здании. Через минуту она вернулась в сопровождении еще одного военного и принялась извлекать из-под брезента коробки с соевым соусом, рисовым уксусом и прочими японскими пряностями, которые привезла с собой.

Миссис Битти и человек в форме перетаскали продукты, им помогали Генри и несколько юнцов в белых фартуках и шапочках – дежурные по кухне из новобранцев. Столовая была не меньше десяти метров в длину, с рядами столов и гнутых коричневых складных стульев. Дощатый пол весь в жирных пятнах и следах грязных ботинок. Генри, как ни странно, почувствовал себя здесь уютно. Лагерь нагонял на него страх, а кухня… здесь он как дома. Здесь он знает, что к чему.

Генри заглянул под крышки стоявших рядком кастрюль – их оказалось вдвое больше, чем в школьной столовой, – и опешил при виде влажного серобурого месива – пюре. Тут же заветренные сосиски из банок, черствый хлеб. Вдохнув кислый запах, он затосковал по школьной столовой. Что ж, хотя бы пряности миссис Битти чуточку поправят дело.

Генри смотрел, как миссис Битти и еще один молодой солдат проверяют документы, заполняют бланки. Генри поставили на раздачу вместе с парнем в фартуке – тот бросил на Генри быстрый, оценивающий взгляд. Интересно, что ему не нравится – возраст Генри или его наружность? Но солдат лишь пожал плечами и взялся за работу – видно, привык подчиняться приказам.

В столовую гуськом потянулась первая партия японских заключенных. На волосах и одежде поблескивали капли дождя. Некоторые шумно переговаривались, большинство хмурились при виде еды, что раздавал им Генри. Его так и тянуло извиниться. Очередь продвигалась медленно. В открытую дверь Генри видел, как на крыльце возятся дети, пока их родители стоят в очереди.

– Коннитива… —поздоровался молодой парень ставя поднос на металлическую стойку.

Генри лишь молча указал на свой значок. И так раз за разом: всякий, кто радостно приветствовал его, тут же сникал. Может, и к лучшему. Может, о нем пройдет слух, думал Генри. И Кейко узнает, где его найти.

Генри был уверен, что увидит Кейко в очереди. Но всякий раз, когда в столовую входила девочка, надежда вспыхивала и гасла, и сердце сдувалось, точно воздушный шарик.

– Вы знаете Окабэ? Кейко Окабэ? – изредка спрашивал Генри.

Но японцы лишь озадаченно, а то и недоверчиво смотрели на него. Только какой-то старик улыбнулся, закивал, затараторил, но Генри не понял ни слова. Даже если старик знает, где Кейко, что толку от его объяснений?

К половине второго Генри был уже сам не свой от беспокойства. Никто из Окабэ в столовой так и не появился.

Генри наблюдал за японцами: некоторые входили довольно оживленно, но тут же сникали, стоило им взглянуть на еду. Однако никто не жаловался на стряпню ни Генри, ни его напарнику. Интересно, каково этому солдату, ведь он здесь единственный белый, национальное меньшинство. Но опять же, он отработает смену – и свободен. И у него винтовка с длинным штыком.

– Поехали, пора готовить ужин на другом участке. – Миссис Битти появилась, когда Генри, домыв кастрюли, собирал подносы.

Генри привык подчиняться приказам на кухне. Они отправились на другой участок лагеря, где было меньше бараков, зато больше тенистых деревьев и полянок. На карте у миссис Битти был показан весь лагерь, поделенный на четверти, в каждой – своя столовая. Есть еще возможность разыскать Кейко – даже не одна, а три из четырех.

В следующей столовой как раз закончился обед. Миссис Битти велела Генри вымыть и вытереть подносы, а сама обсуждала с шеф-поваром продукты и меню.

– Если управишься раньше, никуда не уходи, – сказала она Генри. – Хочешь здесь продержаться до конца войны – не вздумай своевольничать.

Генри понял, что она не шутит, и кивнул.

Японцам, очевидно, разрешалось заходить в столовую только в обеденные часы. Целыми днями они сидели в своих курятниках, лишь изредка кто-нибудь шлепал по грязи в уборную и обратно.

Закончив работу, Генри устроился на крылечке черного хода и стал смотреть, как из труб на крышах домиков-времянок поднимается дым, как серые ленты сливаются над лагерем в серое марево. Терпко пахло горящими дровами.

Она здесь. Где-то рядом. Затерялась среди сотен людей. Или тысяч. Хорошо бы обежать все эти домишки, постучаться в каждую дверь, позвать ее по имени, но охранники на вышках наверняка настороже. Якобы защищают заключенных. Но если так, почему их винтовки нацелены на лагерь?

Ладно, главное, что он совсем близко от нее. Есть еще надежда разыскать ее и увидеть, как среди хмурых, печальных лиц сверкнет ее улыбка. Но не сегодня. Сегодня уже не успеть.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю