Текст книги "Модельное поведение"
Автор книги: Джей Макинерни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)
А может быть, эти его мужские уловки, мания подтверждения есть лишь рефлексия чувства собственной несостоятельности и непригодности? Должен ли он ей поверить, для того чтобы в очередной раз убедиться, что она ценит в нем то же, что и он сам: интеллигентность, бесполезное образование и изворотливость? Или, забыв о самобичевании, он должен презирать ее за то, что она ценит его незначимость на рынке?
Дебаты о сексуальных суррогатах
– Тебе не кажется странным, что, занимаясь любовью с Филоменой, я всегда представляю тех, кто был с ней до меня?
Брук задумалась:
– Мне кажется, ты мог бы сравнить это со стереоскопом, одним из этих старинных оптических прибамбасов, который позволяет разглядывать изображения объекта на фотографии сразу с двух разных точек зрения, и именно оба твоих глаза соединяют образы вместе, создавая иллюзию трехмерности.
– Что именно означает метафора двух глаз в данном случае?
– Интерпретация помрачнее заключается в том, что ты неспособен наслаждаться той истинной близостью, которая есть у вас с Филоменой. Поэтому ты дистанцируешься от Филомены домашней, с которой ты ходишь в магазин и платишь по счетам. Ты превращаешь ее в некий сексуальный объект наподобие того, что показывают в голливудском кино и гламурных журналах, в одном из которых ты работаешь и в которых она периодически появляется. Но, если тебе станет от этого легче, скажу, что мне кажется, так поступают все мужчины. Поэтому большинство из них сваливает к себе на квартиру, чтобы надлежащим образом поддерживать имидж.
Дживс бегает по кругу
Коннор все еще не может усидеть на месте. Он расхаживает по комнате, останавливается периодически, чтобы рассмотреть что-нибудь, смотрит невидящим взором.
В конце концов Брук направляется к Вудхаусу в книжный шкаф. В семье Макнайтов существует давняя традиция: когда жизнь кажется особенно беспощадной и реальной, искать спасения и отдыха у Вудхауса. Коннор весьма признателен ей, особенно потому, что Брук не верит, что кто-то может жаждать скрыться от печалей и ужасов этого мира. Хотя он слышал как-то ее рассуждения на тему множества миров в контексте какой-то логической головоломки.
Она громко читает о том, как Берти пытался украсть сливочник у сэра Уоткина Бассета и избежать матримониальной связи с Маделин, унылой дочкой Бассета.
Через час он неожиданно осознает, что устал от своих страданий и вполне допускает возможность поспать.
Сон Коннора
Сон неспокоен и прерывист до тех пор, пока Брук не обнимает тебя. Внезапно на тебя нисходит покой. Родное тепло сестринского объятия – и тебе кажется, что ты добрался до дому после длинного, тяжелого и несчастливого путешествия. Целуешь сестру и тут же засыпаешь, и тебе снится, что ты обнимаешь прекрасную женщину. Может, это Паллас? Это точно не Филомена, но кто-то очень похожий на нее. Ты целуешь ее в губы и прикасаешься к ее груди. И во сне ты весь светишься от счастья. Ты уже готов, когда Брук говорит: «Нет, Коннор, не делай этого! Коннор! Прекрати!»
Еще один сон
Ты сидишь посреди поля, и вдруг рядом появляется Филомена. Похоть в ее взоре. Ты никогда не видел у нее такого выражения лица – маска разврата. Она тянется к тебе и расстегивает ширинку. Ты спрашиваешь, где она была. «Я не могу говорить с набитым ртом», – игриво отвечает она и склоняется к твоему паху. «А как насчет остальных?» – жеманно спрашиваешь ты, заметив, что вокруг еще есть люди. «О них я уже позаботилась». И вдруг ты понимаешь, что все мужчины, что есть вокруг, лежат на спинах в изнеможении и у всех джинсы спущены до колен. Один мужик застегивает ширинку и подмигивает тебе.
Проснувшись в холодном поту, ты вскочил на кровати. Рядом еле слышно дышит Брук. Странность этого сна заключается в том, что Филомена будто стесняется того, что ты можешь овладеть ею, и согласно какому-то неуправляемому ощущению ты понимаешь, что обойдешься и без этого. И во сне ты одновременно возбужден и терзаем ревностью.
Сон Брук
Брук снятся трупы, которые плывут по речке где-то в Танзании, изуродованные тела, низвергающиеся водопадом Расамо Фоллз прямо на скалы.
Параграф из «Дэйли ньюс»
Просматривая утреннюю желтую прессу по дороге домой, я натыкаюсь на следующее: «…В „Да Силвано“ случился скандал: профессиональный ловелас Лайм Нисон отлупил Джереми Грина („Затворника“), который обращал слишком много внимания на его жену Наташу Ричардсон…»
Реклама на автобусной остановке
«Клуб „Мед“ – жизнь, какой она должна быть: белый песок, лазурная вода, шоколадные тела. Спасибо, что обратили на нас внимание!»
На Манхэттене моросит холодный дождь. Темные тучи скрыли башни Всемирного торгового центра.
Джереми Грин, литературный детектив
Вернувшись домой, я рванул к автоответчику. Я уже проверял его из дома Брук, но это было сорок минут назад. Было очень трудно покинуть ее теплое гнездо. Но, хоть я и оставил номер Брук на автоответчике, мне казалось, что шансы услышать Фил увеличатся, если я окажусь рядом с телефоном.
Только одно сообщение – и то от Джереми: «Черт тебя подери, Макнайт, где ты? Позвони мне!» Расстроенный тем, что услышал Джереми вместо Фил, я тут же перезвонил ему. Мне привычно получать от Джереми какие-то ужасные сообщения или ужасные сообщения о нем. Он не только ощущает себя персонажем из второго акта трагедии, но еще и переписывает сценарий этой трагедии каждые шесть месяцев, а меня он назначил своим душеприказчиком. Так же как и в ситуации с моей сестрой, я вечно опасаюсь, что третий акт обойдется мне слишком дорого.
– Обзор в «Таймс» выйдет в субботу.
– Это ж чудесно! – кажется, он не видел «Дэйли ньюс». Неужели пронесло?
– Откуда ты знаешь, что это чудесно? Ты что-нибудь слышал?
– Я просто имею в виду, что обзор в ежедневной газете – это большое дело, разве нет?
– «Суббота» звучит как «Париж в августе».
Нас прервал звонок по второй линии, и он бросил меня ради Блейн.
Но быстро перезвонил опять и проинформировал:
– Я как раз перечитываю «Прощай, Колумб».
– А-а-а… Бренда Патимкин… поцелуи под водой… диафрагма…
Как только я это произнес, почувствовал, как на меня обрушилась боль потери. «Диафрагма» – ужасное слово, немного неприличное. Летающие тарелки замелькали у меня в глазах. Я подумал, что впервые в жизни встретил человека, который читал этот роман Рота. Понятия не имею, к чему это. И не хочу иметь.
– Это так очевидно, – возмущался Джереми, – как будто электрическая лампочка зажглась у меня в голове.
Что-то это слишком клишированно, в случае Джереми это звучит как умышленный поджог. Но я по крайней мере рад, что он не выпил склянку успокоительного или не вскрыл вены в горячей ванне, после того как решил вдруг, что его талант недостаточен (по сравнению с титанами, родившимися под солнцем и немного путешествовавшими и проч.), для того чтобы продолжать потреблять космический кислород.
– Сэлинджер… – начал он загадочно. – Рот перенял у Сэлинджера подавление собственного еврейства. Дух еврейства витает вокруг беловоротничковых героев Сэлинджера, и Рот осветил еврейский вопрос совершенно недвусмысленно. Наблюдения за социумом, за классовым самосознанием, гиперреалистичное описание сцен ухаживания в среде послевоенной молодежи. И потом он пользуется правом, выданным Беллоу и Маламудом, которые явно заговорили о еврействе. Вуаля – «До свидания, Колумб»!
– Глассы были еврями, разве нет?
– Наполовину ирландцы, наполовину евреи, – значительно объяснил Джереми, – вероисповедание в случае Бэсси определяется по матери, а мать – ирландка. Так что нет. Может, Сэлинджер и пытался неосознанно подольститься к ирландцам, но Рот – я имею в виду «До свидания, Колумб» – гениален. И это пришло ниоткуда.
– Звучит утешительно. Как насчет того, чтобы выпить? Тонизирующий коктейль?
– Я иду к психоаналитику через полчаса.
– А, ну да, кельтский и иудейский подходы к горестям и печалям, ретроспективно.
– Мне понадобится куча лекарств, чтобы пережить издание этой чертовой книги.
– Кстати, пришли мне ее.
Кому: Бумагомарателю.
От кого: От Дженрод.
Тема: Жду тебя.
«Моя подружка Тина говорит, что я должна послать Вам свою фотку, чтоб Вы не думали, что я – страшилище. Я всегда говорю, что нельзя судить о книге по ее обложке, но, глядя правде в глаза, не будем убеждать себя, что Плейн Дженс является девушкой месяца. Я посылаю Вам свою паспортную карточку по обыкновенной почте. Вообще-то она демонстрирует больше, чем положено. Напишите мне! Жду, затаив дыхание!»
Превентивная мера
«Сегодня мы обедаем с Паллас. Естественно, мы пообещали ей сотню за ее время, плюс обед. Зачем мы это делаем? Может, пытаемся, в случае если это будет необходимо, привести в исполнение план «Жизнь после Филомены». Нам просто необходимо подтвердить нашу верность, с которой мы воевали до выхода из квартиры, вызывая в воображении тот сочный эпизод, когда Филомена вдруг преодолела свое отвращение к оральному сексу.
Дневная Паллас
Паллас опоздала на несколько минут. Ресторанные разговоры разом смолкли, а потом вдруг поднялся шелест коллективного шепота. Она обдуманно великолепна в белой футболке (ну конечно!) и простом голубом шелковом брючном костюме. Интересно, это игры моего воображения? Моего внутреннего знания о том, как выглядят ее формы без одежды, или это хорошо продуманное и созданное натяжение между ее природным изобилием и архитектурой пошитого костюма? И еще одно: может ли так быть, что она в принципе выглядит в одежде глупо? Я встал и помог ей сесть, задев ее руку, вдохнул агрессивный запах духов.
– Что хорошего слышал? – традиционно спрашивает она.
– Все меньше и меньше хорошего, Паллас. Я пребываю в состоянии эпистемологического регресса.
– А другие люди понимают хоть половину из той чуши, что ты говоришь? – Она даже не озаботилась размышлением, ей просто было любопытно, в то время как голова проводила ориентацию на местности.
– А где знаменитости? – спросила она (я ведь обещал ей парочку).
Окинув взглядом помещение, я засомневался, что главный редактор «Фаррар» и «Страус энд Джирокс» будет засчитан Паллас. Поэтому я решил перейти в наступление:
– А в какую сторону изменилась бы твоя жизнь, если бы они оказались здесь? Скажем, вот кинозвезда прямо в этой комнате?
– Какая?
– Знаешь ли ты, что до относительно недавнего времени (по историческим меркам) актеры занимали низшие ступени социальной лестницы, как, скажем, ленточные черви в эволюционной цепи? Их считали – и справедливо, что даже тебе будет трудно оспорить, – лицемерами, притворщиками и позерами, а следовательно, и их моральные качества казались крайне сомнительными. Это я к тому, что крайне сложно объяснить эту чертову всемирную эпидемию, из-за которой всем кажется, что если кому-то платят за то, чтобы симулировать реальную жизнь на экране, то он от этого становится более реальным, чем все мы. Мы страдаем от массовой истерии, эпидемии суррогатного материнства, замещения, из-за которого вынуждены проживать жизни Памелы Андерсон и Чарли Шина.
Не желая подливать масла в огонь, Паллас вновь стала оглядывать ресторан.
– Ну так что, нравится ли тебе твоя работа? – я предпринял абсолютно бесперспективный гамбит.
Еще какое-то время она косила глаза на обедающего вдалеке мужчину, который после пристального изучения не был воспринят как знаменитость, потом повернулась ко мне и, притягивая взгляды окружающих, пожала плечами, приведя таким образом в движение свои груди.
– Э-э, ничего. Нормально. Мне так даже прикольно. Да и денег вполне достаточно.
Она постучала по пачке «Севен старз», которую я рассеянно вытащил из кармана.
– Хей, я не знала, что ты куришь. Все япошки в клубе курят эту марку. Там, откуда я родом, никто не курит сигарет, все жуют табак, и каждый раз когда трахаешься с каким-нибудь жеребцом, то приходится пихать язык в это дерьмо. А если потянешься за стаканом колы или пива, то обязательно вляпаешься в чей-то плевок. Может, именно поэтому я и свинтила оттуда.
Забавно, но у нас почти получался диалог. Это была самая долгая, к тому же насыщенная интимными подробностями из прошлой жизни тирада, которую я когда-либо слышал от Паллас.
– И как ты собираешься строить свою жизнь здесь? – заботливо поинтересовался я. – Ты же не можешь танцевать вечно?
– Я хочу стать актрисой.
– Ну, ты меня потрясла!
– А чего это тебе актеры так не нравятся?
– Может, просто ревную?
– Тебе надо прийти в мою театральную студию.
Я кивнул официанту, который наверняка тоже учился в какой-нибудь актерской студии, и обратил его внимание на пустой водочный стакан передо мной.
– Я думаю, что танцы – это замечательная тренировка. Ну, знаешь, тебе надо появляться перед публикой и все такое, и это очень помогает избавиться от комплексов.
– Паллас, какие у тебя могут быть комплексы?
– А ты знаешь Джона Кьюсака?
– Лично нет, а что?
– Мне просто кажется, что вот тот парень немного похож на него.
– Какие новости от Чипа Ральстона?
– Так вот почему ты пригласил меня на обед?
– Я пригласил тебя на обед потому, что ты свела меня с ума.
Это, как это ни странно, отчасти правда, несмотря на то что мое сердце безвозвратно принадлежит Филомене даже сейчас, когда она бросила меня, и несмотря на то, что все исходящее из уст Паллас – клише или глупости. Эту разновидность любви я никогда не смогу объяснить своей сестре.
– Кто-то звонил из офиса его управляющего, и мы договорились об ужине на следующей неделе.
– Тебя пригласил управляющий Чипа?
– Нет, недоумок, на ужин меня пригласил Чип!
– Я не сомневаюсь, что ты мне можешь сказать, куда он тебя пригласил…
– Вообще-то я не знаю. Мне должны позвонить прямо в тот день и сообщить.
Подошел официант проанонсировать сегодняшнее меню. Названия блюд звучали тошнотворно.
– Как насчет коктейля? – предложил я.
Любимое мамино слово
Коктейль. Это одно из первых слов, которое я выучил. По правде сказать, если бы моя мать кормила грудью, я сомневаюсь, что это было бы молоко.
Как насчет коктейля?.. Мне кажется, это время для коктейля…
Я пил свой стакан сока, а она свой, из которого мне было позволено глотнуть. И после – сладковато-кислый запах ее влажных поцелуев и звук ее смеха, как звон льдинок в шейкерном стакане.
Отцовским словосочетанием было «виски с содовой». А я, пожалуй, налью себе виски с содовой. Словосочетание, которое меньше привлекает меня, вызывает воспоминания о маскулинных бурях, ссорах и разбитых стаканах. Приготовив себе виски с содовой и употребив его по назначению, отец платит себе таким образом дивиденды. Кажется, именно эта экономическая модель исказила все мои представления о капиталистической формации и уничтожила гипотетическую возможность стать инвестиционным банкиром (система отношений, поощряющая вас за потребление по назначению чего-либо).
Позднее слово «коктейль» стало обозначать серебряный закат на Манхэттене, когда ночь обещает, что все у тебя впереди. Классификация, пропорция частей, слово, совмещающее два инструмента в сексуальном акте, как это обычно практикуется у гетеросексуалов…
Последняя мысль показалась мне отвратительной, как только я представил Филомену, двигающуюся вверх-вниз… И я вызвал воспоминания о сне, что приснился мне прошлой ночью…
_____
Паллас заказала «Кир рояль». Я пил сознательно и много, но неожиданно это не возымело никакого эффекта.
Прилив грусти
Паллас надула губки:
– Почему я должна рассказывать тебе о Чипе? Может, ты один из этих охотников-папарацци.
– Я не сумасшедший. Я просто… в печали. Мне кажется, моя подружка сбежала с другим.
Я не собирался говорить об этом Паллас. И вовсе не рассчитывал на сострадание. Однако был вознагражден: Паллас взяла меня за руку и посмотрела прямо в глаза, возможно, впервые за все время нашего общения.
– Бедняжка!
– Я заслужил это.
– Она вернется.
– Я так не думаю, Паллас.
Я понял, что не верил в это, пока не услышал из собственных уст. Я отвел глаза от потеплевшего взгляда Паллас. Зловещий образ Филомены отравлял воздух вокруг меня.
– Ну, не зевай в следующий раз, – она погладила меня по щеке.
– Мне не в чем ее винить. Я имею в виду – взгляни на меня… Обедаю с тобой, например… То есть это не преступление, но…
– Ты очень милый и симпатичный парень. Не казни себя. Ты даже ни разу не приставал ко мне. Нет, правда. Представляешь ли ты, как редко такое встречается? Ты даже не представляешь, как несладко мне приходится каждый вечер.
– Не путай застенчивость и целомудрие. Ты простишь меня?
Меня переполняло горе, и я ринулся к телефону, чтобы дозвониться до своего автоответчика и проверить, нет ли там сообщений.
Вопреки или, напротив, из-за благодарности, которую я испытывал к Паллас, воспоминания о достоинствах Филомены нахлынули на меня, слабоумного. Как она всегда привозила мне подарки из своих путешествий: ремень из Милана, гребаный берет из Парижа, солнечные очки из Лос-Анджелеса, антикварный глобус с Аппер-Уест-Сайда. Как она подсовывала в мой багаж маленькие записочки, когда я уезжал: «Представь, что я рядом с тобой и вытворяю всякие непристойности». Как мы первый раз приняли экстази. Ее детская привязанность к рождественским ритуалам. Тот факт, что с ней можно было вести диалог.
Временное облегчение
Одно сообщение – от Джулии Кроу, просит перезвонить немедленно. Рука опускается на мое плечо – позади стоит Паллас, заинтересованная и сочувствующая.
– Ты плачешь.
– Разве?
Она открыла дверь ванной комнаты, которая на самом деле вовсе не была снабжена ванной.
– Это мужская, – заметил я, когда она заглянула внутрь.
Паллас кивнула, взяла меня за руку и поволокла за собой. Она достала бумажный платок из сумочки, вытерла мои глаза и поцеловала в лоб. Я совершенно растаял. Она обняла меня, окутала своими мягкими формами, ее рука гладила мою спину.
– Та-а-ак. Та-а-ак. Уау! Что это? Кто-то почувствовал себя лучше…
Она целовала мою шею, пока ее руки искали ширинку, а потом пуговицы на моих трусах, а после… О боже!.. о, да!.. Я не должен был делать этого, хотя я ничего, в общем-то, и не делал, разве что подчинился этим сладким движениям. Было уже слишком поздно сопротивляться настойчивому ритму, заданному обжигающей рукой Паллас… Она отпустила меня лишь на мгновение, чтобы лизнуть руку (здесь полагается еле слышный стон удовольствия). Когда же она снова принялась за работу, меня осенило: в сексе, как и в жизни, существует очень тонкий (и в некоторых случаях рискованно-острый) баланс между смазкой и трением, между действием и противодействием.
– Паллас, пожалуйста!
Несомненно, это мой голос, молящий – только вот я не очень уверен о чем. Продолжать? Или, может, я прошу ее о том, чтобы этот переполняющий меня поток восторженных ощущений не прекращался, или чтоб боль не обрушивалась сразу, как он прекратится. В любом случае, Паллас нежно укусила меня в губы, пока ее руки продолжали творить чудеса. Я подозреваю, что она тренируется иногда. По крайней мере, она делала это лучше, чем я сам.
Но самая странная вещь заключается в том, что с того момента, как Паллас опустилась на колени, и до окончания, я представлял себе Филомену.
– Спасибо тебе, спасибо-спасибо-спасибо, – простонал я, пока Паллас – да благослови ее Господь – аккуратно сплевывала в раковину и мыла руки.
– Тебе это было необходимо, – объяснила она.
Посторгазмическая депрессия
Я распахнул перед Паллас дверь мужского туалета, думая о Филомене и больше, чем когда-либо, тоскуя о ней. В тот момент я едва заметил тот примечательный факт, что Джилиан Кроу стоит около телефона, минималистична и неприступна в темно-сером костюме, возможно, от Кельвина Кляйна, в тридцати кварталах от «Ройалтон», где она обычно обедает. Я вспомнил, как кто-то сказал о ней: она была бы красивой, если бы не решила вместо этого быть элегантной. Ее брови выгнулись выше верхнего края очков, когда она засекла меня и мою компаньонку. К сожалению, телефон был расположен так, что протиснуться мимо было сложно, даже если им пользовался человек такой стройности, как Джилиан Кроу.
– Я тебе перезвоню, – рявкнула она в трубку. – Тебя разыскивали.
– Дела, дела, дела, – пожал я плечами.
– Да, я вижу.
– Это, э-э-э, Паллас… э-э-э…
Христианское имя снаружи, язычница внутри. В воздухе запахло бедой, интонация поползла вверх, когда до меня дошло, что я не знаю ее фамилии.
– Паллас, Джилиан Кроу.
Джилиан наградила Паллас тем снисходительным взглядом, который тощие женщины, великолепно смотрящиеся в одежде, приберегают для пышных женщин, лучше выглядящих без нее.
Обернувшись ко мне, Джилиан спросила:
– Как именно обстоят дела с материалом о Ральстоне?
– Ну, я работаю над ним.
– Ах, так вы вдвоем обсуждали статью в мужском туалете?
– Чип? – ослепительно улыбнулась Паллас. – А мы только что о нем говорили.
И неожиданно, по идиотскому наитию, я выдаю:
– Паллас – подружка Чипа.
Ожидаемый эффект был достигнут. Паллас приняла это как должное и расправила плечи. Джилиан изучала ее пристально, будто вспомнила, что видела ее в прошлой жизни или пыталась припомнить, в которой именно.
– Это не вы были на бенефисе «Метрополитэн арт сосити» с Чарли Лапидусом?
Паллас пожала плечами:
– Что-то не припомню.
Похоже, это был подходящий момент, чтобы слинять. Я проскользнул мимо Джилиан, таща за собой Паллас, и с энтузиазмом зашагал по лестнице.
– Чтоб Ральстон был готов к концу недели, Коннор!
– Да-да, хорошо… – я махнул ей рукой, позволяя удалиться. Я даже сам почти поверил, что с материалом о Ральстоне все в порядке и он почти готов.
Паллас подплыла к столику, надменно неся титул супруги кинозвезды. Прежде чем опуститься на свое место, она примерила на себя рассеянную мину, свойственную истинным знаменитостям, и воздержалась от того, чтобы озираться вокруг, как бы опасаясь встретиться взглядом с утомляющими ее обожателями. Должен сказать, что у нее все получилось весьма правдоподобно. Даже в ее манере общаться с официантом появилась новая черта – эдакая незрелая интимность. Правда, над моими дурацкими шутками она смеялась чуть громче, чем следовало, и стейк свой поедала с жадностью, пока я проковыривал вилкой вентиляционные отверстия в своих крабах. (И как это я раньше не замечал, насколько эти ракообразные напоминают гигантских непобедимых водяных жуков, которые вылезают из щелей в моей квартире?)
Под конец я проводил Паллас мимо стола Джилиан и посадил в такси.
– Ты – ангел милосердия.
– А ты – милашка, – ответила она рассеянно, уже улетев куда-то в своих мыслях. Наше приключение в мужском туалете уже было для нее древней историей. Она представляла свое будущее с Чипом: путешествия в Канны, на церемонии награждения, назойливое внимание газетчиков.
Дома
Первое, что я подумал, когда вернулся домой: «Меня ограбили!» Квартиру не узнать: содержимое всех комодов и ящиков раскидано по полу. Видимо, я искал сигареты и диафрагму Филомены более досконально, чем думал.
Сообщений нет.
Одно электронное письмо.
Кому: Бумагомарателю.
От кого: От Дженрод.
Тема: Фотография.
«Дорогой Коннор,
Боже, я ужасно сконфужена! Я не должна была посылать Вам ту фотографию, но это Тина меня подговорила. Так же было в прошлом году, когда она подговорила нас отлупить девчонку, которая ей не нравилась, я не хотела, но приняла в этом участие. Мы напились и накурились, и я не очень хорошо соображала. Если Вы ее еще не видели, то и не смотрите. Надо бежать, идет мой начальник…»
Сестра-лентяйка
Мне позвонил психофармаколог Брук:
– Мне очень неловко, мистер Макнайт, но меня немного беспокоит ваша, эм-м-м, ваша сестра. Она пропустила уже два приема и не отвечает на звонки, вернее не перезванивает на мои.
– Я видел ее вчера вечером. Она была… в порядке.
– Ну, а не могли бы вы…
– Вы хотите, чтобы я заставил ее позвонить вам?
– Ну…
– Доктор, а как именно вы формулируете… проблемы… моей сестры.
– Ну… я бы не хотел, так сказать… все не так просто. Я бы сказал, что у нее прослеживается целый комплекс симптомов, но я бы не хотел…
– Господи Иисусе, доктор. У нее что, клинический случай депрессии? Это вы имеете в виду? Вы можете это подтвердить?
– У нее проявляются некоторые симптомы депрессии, но я правда не вправе… знаете, область взаимоотношений врача – пациента…
Я повесил трубку, на тот случай если Филомена пытается дозвониться.
Мамин звонок
– Здравствуй, милый. Как там твои дела во всех подробностях?
– Шикарно.
Мама вечно где-то в облаках, и я даже не пытаюсь проколоть пузырь мечты, на котором она обитает. Позднее, долгожданное дитя престарелых родителей, она росла в атмосфере счастливого покоя в Чарльстоне, а затем Беннингтоне до тех пор, пока мой отец не разрушил эту идиллию своим появлением. Они поженились спустя несколько месяцев и переехали в дом моего деда во Флориду, где мать продолжила занятия своего детства: рисование, садоводство и верховая езда. Все стараются не волновать ее. Когда Джереми познакомился с мамой, то заявил, что это ее последняя, завершающая все земные дела инкарнация.
– У тебя усталый голос. Все хорошо, детка?
– Нормально, мам.
– Я не представляю, как ты выдерживаешь все это. Клянусь, ты уморишь себя до смерти этой работой.
– Я в порядке.
– Твой отец передает тебе привет. Могу ли я что-нибудь привезти тебе?
Ежегодное паломничество на Манхэттен должно было случиться через несколько дней. Мне трудно было даже представить, что бы я мог пожелать в качестве подарка из центральной Флориды, разве что карстовую воронку, чтобы исчезнуть.
– Привези себя, мамочка.
Письмо
Среди счетов и журналов – письмо для Филомены Бриггс. Подписано от руки. Без обратного адреса. Конверт без водяных знаков, дешевый настолько, что на просвет я могу различить письмо внутри. Правда, к сожалению, не могу прочесть, не вскрыв. Ну это секундное дело.
«Сука, ты думаешь, я – никто, но это мы еще посмотрим. Бог сделал тебя милашкой. Но я могу сделать из тебя уродину».
Коннор-спаситель
Воодушевленный своим законным опасением за благополучие Фил, Коннор позвонил ее агенту:
– Лиз, это Коннор. Я должен…
– Прости, Коннор. Даже если б я знала, где она, я не могла бы тебе сказать.
– Она в опасности!
– Это угроза?
– Тут письмо для нее от какого-то психа.
– Ага. Вскрываем ее почту?
– Этот парень знает, где мы живем.
– Где ты живешь.
– Господи, Лиз. Я волнуюсь за нее!
– Если она появится, я ей передам.
– Так, а что насчет письма?
– Все девочки получают подобную дребедень. Ты на какой планете жил? Если ты его перешлешь, я вложу его в документы Фил.
– Лиз, пожалуйста…
– До свидания, Коннор.
Повестка
Пискнул звонок – ассистент Джилиан Кроу на второй линии:
– Джилиан интересуется, способен ли ты сопровождать ее сегодня вечером на ужин в дом Кристины Карлтон и Ясона Ленца.
Мои акции неожиданно поднялись с того момента, как я, гнусно ухмыляясь, вышел из мужского туалета ресторана с мнимой подружкой Чипа Ральстона, висящей на моем локте.
Кристина Карлтон, естественно, актриса. Я даже как-то брал у нее коротенькое интервью по случаю замужества с монгольским музыкантом.
_____
– Джилиан пришлет машину. И одежду тоже.
– Это что, костюмированная вечеринка?
– Мы прикинули, что у тебя стандартный сороковой размер. А какого размера ботинки ты носишь?
Портняжная помощь
В четверть восьмого, сверкая от дождя, прибыло авто. Водитель, неразговорчивый ирландец, выдал мне пакет с одеждой и сообщил, что будет ждать в машине. По крайней мере, она не прислала никого, чтобы помочь мне одеться.
Из квартиры я выплыл в костюме от Джона Бартлетта: темно-синяя рубашка, темно-синий галстук – стильный ансамбль.
Мы поехали в северную часть города, чтобы подобрать Джилиан дома. Портье позвонил ей, пока я восхищался в холле неоклассической архитектурой.
– Великолепно выглядишь! – мне и вправду понравились ее узкие зеленые брюки и черный свитер с высоким воротом.
Изучив мой внешний вид, Джилиан тряхнула головой:
– Сними галстук. Всегда лучше быть немного раздетым, чтобы заставить других волноваться по поводу того, что они чересчур разодеты, – посоветовала она.
Удовлетворенная, она взяла меня под руку:
– В любом случае, мы едем в Уест-Сайд.
Подноготная: подробно и не очень
– Они заполучили себе это жилище на Парк – семьсот сорок, – начала просвещать меня Джилиан относительно наших хозяев. – Возможно, это лучшее здание в Нью-Йорке. Хотя для того, чтобы гарантировать себе спокойствие, жильцы пользуются другим адресом – Уест – семьдесят один, это просто другой вход. Они хотели повесить табличку, но ее скинули. Что они вообще думали? Что думал их риелтор? Шоу-бизнес? В домах типа этого никому не нужны шоу…
– Приятно слышать, что кое-где еще существуют стандарты.
Она улыбнулась – много лун миновало с тех пор, как мне удавалось заработать ее одобрение.
– Ну расскажи мне о твоей тайной встрече в туалете. Я под впечатлением. Жаль, что ты не сможешь это использовать, миленький бы получился абзац: «бесстрашный репортер возник в дверях туалета после быстрого перепиха с легкомысленной сожительницей звезды. Жаль, что моральные устои нашей редакции не так уж крепки».
– Это именно те устои, благодаря которым мы принуждаем молодых женщин страдать из-за их внешнего вида и веса и тратим тысячи долларов на ткацко-прядильную продукцию наших рекламодателей.
– Ты полагаешь, что это оригинальное наблюдение? Не пытайся быть циником. У тебя это плохо получается.
Светская беседа в «Маджестике»
Джилиан представила меня нашей хозяйке, Кристине Карлтон, женщине с богатым бродвейским и голливудским прошлым, которая в свое время играла секс-бомб, а теперь с большой неохотой пытается играть чьих-нибудь мамочек. В перерывах она вышла замуж за Джейсона Ленца, одного из многочисленных джентльменов, разбогатевших по причине увольнения с одной из студий «Тайм Уорнер». К счастью, – и к моему удивлению, – она была рада меня видеть.
– О, я вас помню, – заверещала она. Голос ее был настолько пронзительным, что перекрывал общий треп. – Мне так понравилась статья, которую вы написали! Я сказала своему агенту, что надо для вас сделать что-нибудь приятное, а он сказал: «Думаю, он оценит хороший минет».
Присутствующие оценили шутку взрывом хохота, но больше меня удивила моя собственная реакция, вызванная, возможно, тем, что Кристина надула свои бурундучьи щеки.
– Посмотрите-ка, он покраснел, он действительно покраснел!
– Я даже и не думала, что кто-то еще умеет краснеть.
Мой замечательный талант выказывать смущение был оценен всеми по достоинству, что не преминули отметить все, кому я тут же был представлен, включая хозяина дома, который явно чувствовал себя непринужденно в джинсах и кашемировом свитере; Джеймса Кройдона, редактора «Бомонда», одетого на Сэвил Роу и косящего под Тома Вульфа; Тодда Фулхама, декоратора, одетого в классическое черное, который тут же рассказал мне, что делал квартиру (пентхауз за десять миллионов долларов) под интерьер охотничьей хижины в горах Адирондак. Он подхватил меня и повел показывать стикли с подписью автора. В библиотеке он мне протянул визитку, на которой предварительно написал номер домашнего телефона с пометкой «В любое время!».
