Текст книги "Модельное поведение"
Автор книги: Джей Макинерни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)
В конце концов я набросился на нее, но она внезапно отдалилась, будто потеряла интерес. Обезумев от страсти, я атаковал снова и снова, и, неожиданно уклонившись от одного из выпадов, она приняла вызов, перекатившись, оседлала меня и начала пытать, скользя ритмично и продуманно и застывая в те моменты, когда я ускорялся, избегая кульминации так искусно, что казалось, будто наши движения – это единое дыхание, освобождающее меня из паутины крепких нитей, которыми она меня опутала.
Когда все было закончено, я чуть было не заплакал от благодарности и облегчения.
Она потеребила мои волосы:
– Разве не сказано, что все всегда заканчивается?
– Конец – это лучшая часть.
В сумраке зари я увидел, что она качает головой: – Нет, самая лучшая часть всегда где-то между серединой и концом, но мы никогда не можем точно знать, когда придет конец.
Еще позже я спросил ее, зачем она рассказала мне ту дикую историю.
– Это сработало, не правда ли?
– Так это была правда?
Вместо ответа она положила руку на мой член.
Что она нашла в Конноре
Возможно, на нее произвели впечатление его знания, его легкость в обращении с чужим языком. В контексте «странник в странной стране» Коннор был весьма незаурядной фигурой. Способный защитить в случае домогательств в метро, выбрать еду по меню, не сверяясь с пластиковыми муляжами на витрине ресторана, уточнить направление и выругаться, когда это необходимо (последнее сделать не так-то просто, потому как японский язык удивительно беден в плане бранной лексики и, в противоположность тому, перегружен восхвалительной и превозносящей лексикой). В общем, все это к тому, что он очень сомневался, что все обернулось бы так же, если бы они познакомились в Штатах. Предыдущие его амурные истории отнюдь не распаляли зависть в сердцах других мужчин, а его относительный успех в Японии объяснялся новизной: будущие домохозяйки не прочь были поразвлечься с иностранцем. Однако в сравнении с теми мужчинами, что знала Филомена, Коннор был практически святой.
Ее отец исчез, когда ей было три года, а о мамашиных дружках она могла сказать лишь, что одни оскорбляли ее больше, чем другие.
– Даже более того, – заметила она, но Коннор не переспросил, он не желал знать подробностей. Это была темная комната, в которую он не хотел входить и боялся даже приоткрыть дверь.
В середине ночи она разбудила его криком, во сне обращаясь к Дуану, ее отчиму, умоляя его прекратить… Коннор так и не напомнил ей об этом. Они жили вместе с Дуаном, он был вместе с ними в их кровати, хотя Коннор ничем не выдавал, что знает об этом.
Покинув отчий дом в семнадцать лет, она уехала из Оклахомы с сидящим на амфетаминах дружком. Впрочем, альянс продолжался лишь до тех пор, пока она не поняла, что он собирается расплатиться ею со своими кредиторами-дилерами.
Ее новый дружок, фотограф, забыл сообщить, что женат, но помог сделать портфолио, с которым она поехала в Нью-Йорк.
Даже тогда, когда она начинала говорить о совместных планах на будущее, даже тогда, когда они вместе вернулись в Нью-Йорк, она продолжала весьма скептически отзываться о намерениях Коннора. Ей было трудно представить, что Коннор может существенно отличаться от мужчин, которых она встречала в своей жизни. То есть, намереваясь составить с ним партию, она никогда не переставала готовиться к самому худшему. Ее фатализм только креп на острие его страсти. Сделать ее счастливой он считал своим призванием. И чем больше он пытался убедить Фил, что отличается от мужчин из ее прошлого, тем больше сам начинал сомневаться в этом.
Пытаясь доказать себе самому свои достоинства, Коннор не переставал отмечать, что достоинство Фил заключается в том, что она относится к его речам с недоверием.
Шаблонная психология
Единственным возможным для нее билетом из Оклахомы был титул королевы красоты. Разве не говорили ей все, что она должна стать моделью? Разве не учил ее Дуан тому, что секс – это валюта? Достижение труднодоступных пиков, которые она надеялась покорить, используя причиняющую массу проблем, но Богом данную красоту, только осложнялось, потому что профессия делала ее все более одинокой. Потому что на каждого клиента, выбиравшего ее для своего шоу, находились дюжины других, которые душили ее жесткой диетой постоянных отказов.
(Каково твое истинное лицо, гласит знаменитый коан, как оно выглядело до того, как ты был рожден?)
И теперь вот актерство. Боже!
Словив удачу (получив роль бойфренда), Коннор освободил Филомену от груза своего категорического скептицизма перед лицом других членов ее женского клуба. «Вообще-то, я слишком много ем. Я просто пищевой наркоман. Биг-маки, картофельные чипсы. Я просто как поросенок, все время лопаю, но по каким-то причинам не прибавляю в весе». (Команда ввода: «лопните от зависти, жирные девки!») Или: «Я в детстве была настоящим гадким утенком!» (Команда ввода: «утенок».)
Рабочий день
Квартира меня подавляла. Поэтому я отправился в офис «Чао Белла». Секретарша сообщает, что мне нужно проверить электронную почту, где меня ждет письмо от поклонницы. Несколько минут спустя, когда я сижу в моем крошечном закутке, ко мне врывается Тина Кристиан, которая ведет колонку советов, наша собственная Мисс Одинокое Сердце. Тина – это машина, перемывающая эмоции, светловолосый дервиш.
– Самая большая офисная новость – это белая футболка, – объявляет она, опустив свою тощую задницу на край моего стола. – Это как символическая тенденция – белая футболка. Кейт и Кристина носят их, то же самое делают и девочки в нашем офисе – информирую на случай, если ты не заметил. И нас все больше таких, «Армани» устраивает завтра вечеринку в своем новом бутике, чтобы отпраздновать это. Новая простота. Футболка. Белая. Вот как мы живем.
Подумав о Филомене в белой футболке, я тихо вздохнул.
Тина ткнула мне в лицо фотографию:
– Так вот, я хочу увидеть его в белой футболке. Или даже без футболки. Просто так, какой он есть. Автор и его кожа.
Изучив фото ближе, я обнаружил, что это рожа Джереми.
– Надежные источники известили меня, что ты знаком с этим байроническим персонажем. Сначала я подняла их на смех. «Кто? Коннор?» Ну, убеди меня, если сможешь. Если, скажем, у тебя есть его домашний номер, это докажет, что ты его знаешь. Это позволит мне позвонить ему и, может быть, даже встретиться, выпить что-нибудь, чтобы просто убедиться, что он не самозванец, которого ты используешь, чтобы произвести впечатление на своих невинных коллег.
– А мы что, пишем о нем? – рискнул я.
Она повела головой, в медитативном размышлении разгибая скрепку, взятую с моего стола.
– По-видимому, он слишком депрессивен для наших молодых, амбициозных, живых, задорных двадцати-с-чем-то-летних читателей. Во всяком случае, так мне сказала Бонни. Но я вижу в этом кое-что, по крайней мере картинки. И вообще, какого черта он распускает нюни? Я имею в виду, с внешностью, как у Ральфа Лорена, и вполне функционирующими мозгами. Так или иначе, это даже прикольно, мне нравится проект. Я не против депрессий и смогу его развеселить. Я тебе не говорила, что была главной заводилой в старшей школе? Черт, у меня жуткое похмелье, и это вовсе не смешно. Ты был на вечеринке «Версаче» прошлой ночью и если был, то можешь ли сказать, была ли я там? У тебя нет ничего от похмелья?
Я протянул ей бутылочку альказельцера, которую приберег в верхнем ящике стола.
– Ну так что, – спросила она, отпив глоток, – ты можешь меня познакомить или как? Я могу вычитывать ему тексты, доставать прозак в аптеке, приносить шлепанцы.
– Шлепанцы – слишком интимный предмет для Джереми.
– Должна ли я понимать это как то, что я недостаточно умна для него? Эй, я занималась классической литературой в колледже. И у меня есть собрание сочинений Сильвии Плат. Я понимаю символизм и иронию. Ирония прописана советчику-фельетонисту, чья любовная жизнь – говно.
– Мне казалось, ты имеешь какие-то отношения с Кевином Шипли.
– Кевин – псих. Хотя и от него есть кое-какая польза. Он единственный вполне прилично трахается из тех парней, с которыми мне приходилось встречаться. И это неплохо, потому что писательские проблемы его почти не касаются. Но не знаю, я бы от него избавилась.
– Прежде чем порвешь с ним, замолви словечко за Джереми.
(Кевин пишет книжные обзоры для «Бомонда».)
– Если я замолвлю словечко за Джереми, Кевин абсолютно точно размажет его по стенке. Бедный Том Беллер. Я флиртовала с ним на одной вечеринке и не знала, что Кевин как раз писал обзор его книги на той неделе. Уф, как он был жесток! Я имею в виду, что любой писака моложе восьмидесяти лет, по мнению Кевина, – потенциальный враг.
Склонившись над моим столом, чтобы проинспектировать почту, она взмахнула рукой.
– Все эти свидания – это ночной кошмар. Мне вполне достаточно быть с Кевином, просто лежать на спине и воображать, что он – Том Круз.
Она вздохнула.
– В любом случае, что нужно мужчинам? Не отвечай. Я вовсе не хочу знать ответ. К тому же я получила критический разбор искусства делать минет. Это вовсе не значит, что мы рады обманываться.
Разочаровавшись в надежде найти на моем столе что-нибудь интересное, она встала и откинула волосы за спину.
– Ну так что, ты мне поможешь или как?
– Джереми, хм… Как бы тебе это сказать, он – сложный человек.
– Все, что я хочу знать, гетеросексуал ли он? Все остальное в моих руках.
Неожиданно она прыгнула мне на колени.
– Ну пожа-а-а-алуйста! – она потянулась губами к моему уху. – Поскольку ты отказался спать со мной, это – самое меньшее, что ты можешь для меня сделать.
– Я наведу справки.
Она поцеловала меня в губы.
– Я назову нашего первенца Коннором.
Уже выходя, она обернулась:
– Как Фил?
К счастью, ответ ее не интересовал. Позже я обнаружил, что она забыла у меня страницу текста из ее последнего материала:
Советы от Тины
Обманутым: Уверена, что ты и твой парень повздорили. Ссоры – часть того, что мы называем отношениями. Все эти многоуровневые переговоры, когда что-то сказано словами, что-то закодировано, что-то нужно прочесть телепатически и еще кое-что отнести на счет мужского кретинизма, завершаются тем, что ты чувствуешь себя маленькой личной Боснией. Вот рецепт, который поможет ему безболезненно капитулировать: отдай-ка свою майку с Микки-Маусом маленькой сестренке и выкинь трусы с котятами и…
Токио, осень 1993
Она переехала в мою крошечную квартирку в Роппонги после первой же ночи. Мы спали на односпальном футоне, который расстилали на татами каждую ночь и убирали каждое утро. Пока Филомена ходила на просмотры, я практиковался в каллиграфии и писал заметки к моей книге о Куросаве. Влюбленный в японский кинематограф, после ухода из монастыря я обратился к фильмам, которые в своей непосредственности ближе к дзену, чем литература. Кроме того, я преподавал английский, писал кинообзоры для «Джэпэн таймс» и «Токио бизнес джорнал», дважды в неделю ездил в Шинжуки, чтобы спрягать английские глаголы с одним японским бизнесменом: «Я демпингую, ты демпингуешь, он демпингует, мы демпингуем, вы все демпингуете с мануфактурой на американском рынке, чтобы получить на рынке долю».
Однажды, когда мы занимались любовью, татами затряслось, на кухне начала звенеть посуда, книжные полки рухнули и футон почти убежал из-под нас.
– Черт, ты офигителен! – проговорила Филомена, когда последствия очередной вспышки страсти улеглись.
Свободными вечерами я совершал рейды в близлежащий супермаркет за острыми маринованными овощами, антропоморфными корнями имбиря, толстенькими пакетиками риса, лупоглазой рыбой, костлявыми цыплятами.
Я только включал рисоварку, как в замке поворачивался ключ Филомены. Мы занимались любовью, когда она возвращалась домой, а иногда еще и позже, когда расстилали постель. И до сих пор, должен заметить, величайшим счастьем моей бессобытийной жизни была возможность любить Филомену.
В перерывах между совокуплениями мы собирали наши банные принадлежности и отправлялись в сенто – публичные бани в конце улицы. Прощальный поцелуй у двери, из-за которой вырывается пар, и она удалялась в женскую половину, я в мужскую, вручив наши двести йен древней старухе, чья будка была погранзаставой между двумя мирами (ах, да, публичные бани – единственное место, где они не пялились на мое лицо).
За шесть лет я устал от Японии, но Филомене она была в новинку, и ее любопытство пробуждало мое собственное желание познания. В особенности ее веселили мнимые парадоксы и инверсии. Однажды она пришла домой возбужденная: в японском оргазм называется словом, обозначающим скорее движение, чем конец.
Она продолжила экспериментировать с английским:
– Это типа как «Милый, зайди ко мне в ротик!»
А несколько дней спустя новое открытие:
– Ты представляешь, они моют руки до того, как сходят в туалет?
Каждый день – откровение для нее, а для меня – обновление перспектив.
Так должно было продолжаться вечно, но через год мы поехали в Нью-Йорк, который так же не создан для моногамии, как пульт, переключающий каналы, не терпит монолога одного рассказчика.
Завтрак в любое время
Наш первый нью-йоркский год был многообещающим, как кинопроект. Вообще-то, я описал это время в сценарии, хотя по сценарию мы познакомились уже в городе, после того как приехали с абсолютно неподходящими партнерами. Филомене, подписавшей контракт с агентством, все казалось свежим и впечатляющим. Ей нравилась надпись на окне местной закусочной «Завтрак в любое время», потому что это означало, что мы в замечательном городе, в котором ты можешь просыпаться, когда тебе захочется, и в любое время для тебя в Нью-Йорке – начало нового дня.
Когда она получила заказ на журнальную съемку, грек – хозяин забегаловки – попросил у нее фотографию и повесил ее в рамке над стойкой вместе с портретами актеров из мыльных опер, артистов балета, Мэттью Бродерика и прочих окрестных знаменитостей. Подпись на фотографии гласит: «С наилучшими пожеланиями всей банде Акрополиса, Филомена».
Тонущий
Иногда я подозреваю, что, порвав с академической карьерой, я стал ронином, человеком потерянным, тонущим в волнах.
Задача самурая служить своему господину. Если необходимо, то умереть за него. Самурай, потерявший своего господина, не важно даже, по каким причинам, больше не был самураем. Он становился ронином, потому как повода для его существования больше не было. Потерявший господина самурай – это противоречие, потерявшаяся душа.
Кому: Дженрод.
От кого: От Бумагомарателя.
Тема: Реальность.
«Дорогая Дженни!
Спасибо тебе за письмо. К сожалению, ты ошибаешься, предполагая, что я – тот человек, которого ты хотела бы повстречать на своем жизненном пути. И фотография, которая тебе так нравится, – результат работы одного творческого ловкача с очень дорогой аппаратурой, как и все прочие фотографии в журнале. Постарайся не верить всему, что ты видишь или читаешь в нашем журнальчике или ему подобных, и тогда ты будешь мудрейшей женщиной.
Заблуждения, говорят нам мастера дзена, – это одна из основополагающих болезней, которую подхватило человечество. И если еще не поздно, постарайся завязать с актерством.
Что бы ты ни делала, желаю тебе удачи.
С уважением,
Коннор Макнайт».
Внешний вид
Полагаю, вы уже нарисовали себе портрет героя, пусть и с моей помощью. Но вряд ли здесь моя заслуга так уж велика. Я считаю абсолютно бессмысленными долгие портретные описания в духе классической литературы девятнадцатого века. Мне лично никогда не удается соединить вместе нос героя, губы, глаза, родинки, лоб. Может, у меня какие-то проблемы с синтезом и воображением, но все эти детали вечно оказываются сваленными в кучу, как на портрете, исполненном в кубистической манере. И всегда намного проще представлять себе второстепенных персонажей с этими их карикатурными животными аналогиями: Лисичкин, Овечкин. Как читатель, я люблю, когда мне дается возможность некоторой свободы в представлении деталей. И буду очень вам признателен, если вы наделите меня наиболее мужественными и даже немного трагическими деталями.
Я слышал утверждение, что красота тонка и временна. С другой стороны, Джилиан Кроу говорит, что внешность – это жребий, судьба, – что, возможно, даже ближе к истине. «Не важно, выигрываешь ты или проигрываешь, дорогуша, главное – это как ты выглядишь, пока играешь в эту игру», – заметила она однажды. Поэтому некоторые рождаются победителями.
Безусловно, вы теперь должны решить, что я недостаточно амбициозен, чтобы быть коротышкой. В основном именно высокие парни удивительные кретины. Вообще-то до пятнадцати лет я был низкорослым для своего возраста. Но потом произошел скачок. Этот последний гормональный всплеск спровоцировал удивительную прыщавость, и именно в тот момент вопросы секса начали будоражить мое воображение. Но я не мог даже представить кого-нибудь, кто захотел бы меня. Впоследствии я дорос до нормы и лицо мое стало почище, но определенные последствия наблюдаются до настоящего времени.
Некоторые женщины утверждали, что я намного привлекательнее, чем сам полагаю. Это включает меня в достаточно редкую для моего пола категорию – мужчинам свойственно переоценивать свои внешние достоинства, – в противоположность женщинам, которые недооценивают свои. Так что немногие достижения со сверстницами подействовали на меня ободряюще. И я обнаружил, что удовольствие, полученное женщиной, лишь усиливается в тех случаях, когда им случается подбадривать неудачника, восхищение только прибывает, когда им удается направить проигравшего на путь обретения веры. И это мне кажется более важным, чем цвет моих волос или форма моего носа.
Охотники за знаменитостями
Коннор позвонил из офиса охотникам за знаменитостями – в службу, на которую журнал подписан.
– Вы не могли бы сообщить мне местонахождение Чипа Ральстона?
Ответ через три минуты:
– Все еще проверяем.
В конце концов:
– До прошлого четверга он был в своем доме в Малибу, затем мы отловили его в прошлую субботу в Нью-Йорке, проверка в этот понедельник не дала никаких результатов, он нигде не появлялся.
– Вы не могли бы заняться этим для меня?
– Конечно. А пока что, как насчет Бреда Пита? Он сейчас в городе. Вместе с Гвинет.
– Кого мне и вправду надо найти, так это свою подружку.
– Актриса?
– Модель.
– Супермодель?
– Просто модель. Модель тире актриса.
– Модель, не супер. К тому же актриса. Имя?
– Филомена Бриггс.
После поиска мне сообщили, что ее нет в базе данных.
– Не могли бы вы проверить еще одно имя: Фабрицио дель Донго?
– Модный дизайнер?
– Протагонист из романа Стендаля «Пармская обитель».
– Повторите еще раз.
Заметки о вине
Парень на улице пытается продать мне бутылку «Лафит Ротшильд» 1976 года. Он подкрался ко мне на Восьмой авеню (у него такие нитяные митенки – перчатки со специально обрезанными пальцами, чтобы демонстрировать окружающим обкусанные и поломанные ногти) и идет уже какое-то время рядом со мной, баюкая бутылку, будто он сомелье из ресторана «Двадцать один».
– Вино правильной выдержки, – говорит он, – Роберт Паркер дает ему девяносто шесть пунктов из ста. Цитирую: «Прекрасный букет с оттенками кедрового масла, специй и спелых фруктов». Конец цитаты. Отдам тебе за тридцатку.
Я отмахнулся от него. Вообще-то я никогда не был большим поклонником лафита, к тому же у меня сегодня для разнообразия похмелье.
Еще одно спецпредложение. На этот раз от телефонной компании
Коннору хочется верить в чудеса. Он говорит себе, что если не будет поднимать трубку до пятого звонка, ровно до того момента, когда должен включиться автоответчик, если он сможет воздерживаться так долго, то терпение его будет вознаграждено в конце всех мучений звуками голоса Филомены. Однако после пятого сигнала его приветствовал гнусавый голос служащей телефонной компании. Девушка поинтересовалась, не может ли она предложить ему уникальную услугу, совмещающую в себе возможность звонка по второй линии, голосовую почту и определение номера абонента.
– Я не могу разговаривать, – ответил он, – я жду звонка.
– В этом-то и преимущество второй линии, она позволяет ждать, сколько вам будет угодно, – ответила она.
– Я и так жду. Погодите, а что такое определитель номера?
– Это очень удобная услуга. Когда бы вам ни позвонили, номер звонившего высвечивается на табло специального телефонного аппарата, который до конца месяца мы выдаем нашим клиентам бесплатно, если вы подписываете с нами договор.
– Я беру.
Издательский ужин
Ужин в «Да Сильвано» с Джереми Грином, его издателем Блейн Форрестал и агентом Рейчел Салмансон – празднование официального заявления о публикации нового собрания сочинений Джереми. Я приехал первым, и вскоре ко мне присоединилась Рейчел, хотя она меня и не узнала.
– Привет! Я Коннор, – попытался я помочь. И добавил: – Друг Джереми, – поскольку первое сообщение не вызвало ответного сердечного приветствия.
– А, хорошо, – буркнула она, оглядывая помещение. Под костюмом от, если я не ошибаюсь, «Дольче» и «Габбана», – белая футболка. И до тех пор, пока ей не сказали, что за нашим столиком частенько любит посидеть Анна Винтур, она была недовольна нашим месторасположением.
– Еда здесь, кстати, вполне ничего, – информировала меня Рейчел, как будто я пытался дискредитировать местную кормежку или, что более вероятно, как будто я никогда не ужинал здесь прежде.
Худая и угловатая, вечно раздраженная. Тонкое подобие улыбки появилось на ее лице, лишь когда Блейн присоединилась к нам.
– Джереми всегда опаздывает, – сообщила Рейчел после обмена любезностями.
– Неужели? – Блейн поджала свои пухлые губы. – А мне, напротив, казалось, что он исключительно аккуратен. Правда, я всегда сама немного опаздываю. Надеюсь, вы не очень долго ждали.
Секреты литературной жизни
Джереми примчался прямо с лекции, которую он читал в «Нью скул», и начал жаловаться на своих студентов.
– Тебе бы следовало учить их, – заявил он Рейчел. – На прошлой неделе я выступал перед этим колледжным сообществом на Лонг-Айленде. Аудитория состояла из восьми человек. Один заснул и захрапел, один ушел в середине выступления, и еще одна спросила, не могу ли я познакомить ее с моим агентом. В ответ я сделал то, что всегда делаю, – дал ей домашний телефон Морта Янклова, поскольку он отказался заниматься моим первым сборником. Ну и – неизбежно – еще один спросил меня, где я беру свои идеи. Я сообщил ему, что есть специальный телефонный сервис «900», куда писатели могут позвонить и поживиться свежими идейками. Вот, собственно, зачем вам и нужен агент: в первый раз вы можете получить этот специальный телефонный номер только от него. Это правда, мы – мелкие мошенники, а вся сила в связях! По крайней мере, все в это верят. Так что я рассказал им о расценках: пятьдесят, сто и двести пятьдесят баксов за идею для повести или рассказа, двести пятьдесят, пятьсот и тысяча за идею для романа. Например, куверовская «Сиделка» – это дорогущая идея, то же самое со Сьюзан Зонтаг. И вся эта работа с поглощением традиций и борьба с непокорностью языка – все это не интересует их. Все, что они и вправду хотят знать, – это телефон моего агента.
– Это до тех пор, пока ты не познакомишь их со своим издателем, – заметила Блейн.
К моменту появления Джереми воздух вокруг нас был насыщен мускусом противоборства между двумя дамами, каждая из которых претендовала на обладание этим измученным страдальцем, юным и прекрасным мастером слова.
Это напомнило мою первую литературную вечеринку в Нью-Йорке, праздник, организованный «Парис ревю», куда я притащился на хвосте у Джереми. Я наблюдал сцену, когда два молодых человека скандалили, не поделив великую честь сопроводить старого коматозного поэта вниз по лестнице.
Родословная
Вечерняя звезда нашего ужина выглядела сегодня почти викингом. Буйная блондинистая шевелюра спускалась на спину. И можно было видеть, как он гордится своим происхождением. Он апеллировал к своей семье – кстати, весьма сомнительной, – как те люди из залива Устриц. Он предполагал, что у истоков его последнего воплощения в этом мире зарыта глупая шутка, что ему был выдан чужой парашют и только поэтому он приземлился в самой сердцевине еврейского пригорода, став наследником династии торговцев матрасами. При этом он обладает удивительно тонким чутьем для выявления антисемитских настроений – может уловить их еще непроизнесенными с огромного расстояния, через закрытые окна и двери. Тем не менее он допускает возможность того, что мог бы родиться ирландцем или казаком, позже немыслимым образом идентифицировавшим себя, прямо как Исаак Бабель, с типами, что мучали и унижали его предков. В двенадцать лет Джереми стал ходить в католическую церковь, а в четырнадцать принял свое первое причастие. Все герои в его историях зовутся ирландскими именами. Естественно, он совсем не похож на своих братьев, двух дружелюбных темноволосых продавцов матрасов. Он все пытается добиться от своих родителей признания о том, что был усыновлен. Это создает весьма напряженную обстановку в доме Гринов по выходным. Я присутствовал там как-то на обеде и вдруг обнаружил, что все время извиняюсь за своего друга и мысленно смягчаю его реплики.
Модная тусовка
Наше внимание привлекли кинозвезды Лайм Нисон и Наташа Ричардсон, которые прибыли в компании агента Сэм Кон. Уровень громкости разговора, понизившийся было до шепота, неожиданно возрос, как будто кто-то подкорректировал его на пульте позади барной стойки.
– Мне вот нравится, что я сижу себе тут невинненько, – завелся Джереми, – предполагаю, что живу собственной жизнью, праздную публикацию достойного внимания сборника рассказов, и вдруг меня понижают до уровня публики.
– Ты волен просто проигнорировать их, – заметила Рейчел.
– Это сознательное решение само по себе. Я не хочу сознательно игнорировать их.
– Я как раз разговаривала с Сэм сегодня вечером, – вставила Блейн.
– И что? – встрепенулся Джереми. – Может, тебе стоит пойти и поприветствовать твою замечательную подругу Сэм?
Появление моей коллеги Тины Кристиан выглядело почти как чудо. Вырвавшись из своей собственной компании, она тут же устремилась к нам и со значением поцеловала меня.
– Коннор! Я только что сказала, что абсолютно все пришли сегодня сюда.
– И даже парочка ничто, – заметил я, прежде чем представить ее моим сотрапезникам.
– О, у вас такой великолепный вкус! Вы напечатали все мои любимые книги, – подлизалась Тина к Блейн. Ремарка показалась мне уместной, хотя и выглядела диверсией против истинного предмета ее интереса.
– Я только что напечатала Джереми, – что вовсе не являлось новостью, особенно для Тины.
– О боже, вы тот самый Джереми Грин? – заверещала она. – Я только что читала гранки «Замурованного».
– Это делает вас частью весьма элитной группы. Мне кажется, они напечатали всего пять или шесть копий, – ответствовал Джереми.
– Мне книга показалась божественной.
Джереми не мог скрыть, как ему приятно. Мы все шлюхи в том или ином смысле.
– Я не могу остаться с вами, я с группой неудачников, – присаживаясь на стул рядом со мной, заявила Тина. – К сожалению, они все мои лучшие друзья.
Вегетарианская принципиальность
Похоже, Тина собиралась задержаться. После того, как мы сделали заказ, она сообщила Джереми, что предпочитает романам короткие жанры.
– Я имею в виду, много ли найдется людей, у которых есть время читать длиннющие романы?
– Поверишь или нет, – заметила Блейн, – но среди нас есть те, кто прочитал несколько.
– Как вам нравится ваша подгоревшая жареная мертвечина? – спросил Джереми ужинавшего за соседним столом юного банковского служащего, размышлявшего над размером годовой премии. Еще несколько минут назад он был весьма доволен своей судьбой, однако ужин по соседству с Джереми – это всегда приключение. Не так давно его попросили покинуть итальянский ресторан на Аппер-Уест-Сайд, после того как он, вскочив на свой стул, сказал речь об ужасах, которые влечет за собой поедание телятины.
_____
– Джереми, – попросила Блейн, – не могли бы мы просто, знаешь, спокойно поесть и дать возможность сделать это другим? Мы обязательно должны устраивать сцены?
– Джереми в этих вопросах принципиален, – возразила Рейчел, которая претендовала на право первой предъявлять Джереми претензии и не собиралась уступать эту привилегию. – Мне не кажется, что в отстаивании своих позиций есть что-то предосудительное.
– Каково это, – обратился Джереми к Блейн, – когда агент читает тебе лекцию о принципах?
– Ха! Прекрасно! Именно потому, что я блюду твои интересы, именно потому, что я рву глотку издателям за твои авансы, чтобы в свободное время ты мог пописывать, именно поэтому я зовусь агентом!
Джереми потянулся, чтобы обнять ее.
– Все верно, издатели приходят и уходят, а агенты остаются навсегда, – заявил он.
После посрамления Блейн Рейчел немного успокоилась.
– У агентов тоже есть чувства, – заметила Тина, которая больше всего на свете хотела заиметь собственного агента.
Джеремиада
Появление гуляющего ротвейлера за окном передало инициативу в лапы Шена – больной для Джереми темы (переговоры вновь провалились).
– Я предложил им три тысячи, – проинформировал он нас.
– Боже, – вскрикнула Тина, – что же это за собака?
– Не спрашивай, – предупредила Рейчел.
– Пожалуйста, – поддакнула Блейн, обретя наконец момент истинной гармонии с агентом.
– Тост за «Замурованного», – подняла свой бокал Рейчел.
– Присоединяюсь! – поднял свой бокал и я.
– За книгу, которой я горжусь так, как ничем не гордилась за всю свою издательскую карьеру, – присоединилась Блейн.
– За книгу, которую «Киркус ревю» объявили «тяжелой и депрессивной», – поднял свой бокал Джереми.
– «Киркус» – это ерунда, – надменно объявила Блейн.
– «Ерунда» – именно так обозвали мой новый сборник в «Нью ингланд ревю».
– Они вовсе не так написали, да и вообще, кто о них слышал, – настаивала Рейчел.
– Кстати, мы только что были прорекламированы Бретом Эллисом, – заметила Блейн, – я как раз хотела сказать тебе об этом.
– Ну да, великолепно, все суицидальные бездельники помчатся тут же в «Барнс и Нобль», чтобы заправиться «Замурованным» и кофе с молоком.
– Еще ты забыл о замечаниях Остера и Тома Джонса, – настаивала Блейн.
– Если мне очень повезет, люди могут подумать, что речь идет о певце Томе Джонсе. А чертову Остеру пришлось работать на киношников, прежде чем его признали.
– Не списывай со счетов и не замуровывай пока обыкновенных читателей.
Жизнь: за и против
Обострение экзистенциального недомогания Джереми случилось внезапно.
– Зачем я опять вернулся на эту землю? Не понимаю.
