Текст книги "Модельное поведение"
Автор книги: Джей Макинерни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)
Annotation
Известный репортер Коннор Макнайт добился в жизни многого. Действительно, есть чему позавидовать: работа в популярном глянцевом журнале, общение с голливудскими звездами, дружба со знаменитостями, невеста – фотомодель. Но почему же Коннор ненавидит свою жизнь?
Джей Макинерни
Идеальная пара
Пати
Лицо друга
Что с Филоменой?
Гологрудая модель в безбашенном баре
Корабли в ночи
Долгожданный секс
Приятное воспоминание, образ прошлого
Дислокация
Посткоитальные размышления
Ближайшие родственники
Себя послушай
Анорексия (потеря аппетита)
Родители
Олимп
Резюме
Новая онтология
Коннор Макнайт. Онтолог
Паллас
С чего начать?
Что такое Чип
Чего он хочет от Паллас
Чего ты хочешь?
Люди-кроты
Почему японцы делают такие хорошие машины и так редко убивают друг друга
Писатель дома
Мальчик и его собака
Сообщение от собачьей мамы
Будда с Уест-69
Значимость Джона Гальяно
Коннор среди плутократов
Предзнаменование?
Солнечный
Милан, Италия, осень 1995
Госэм, осень 1996
Перерыв на онанизм
Внешний мир
Еще один e-mail
Осень
Досье на Деми
Уместное разоблачение
Персональные демоны
Подозрительная информация
Нейтральная информация, то есть голые факты
Интерпретация
Как я заполучил мою работу
Команда ввода: «Фил»
Японский работяга атакует
Оклахомская провинциалка за границей
Поначалу
Что она нашла в Конноре
Шаблонная психология
Рабочий день
Советы от Тины
Токио, осень 1993
Завтрак в любое время
Тонущий
Внешний вид
Охотники за знаменитостями
Заметки о вине
Еще одно спецпредложение. На этот раз от телефонной компании
Издательский ужин
Секреты литературной жизни
Родословная
Модная тусовка
Вегетарианская принципиальность
Джеремиада
Жизнь: за и против
Критик
Главное, чтобы не было глаз
Мясные разборки
Отбой
Весточка от Фил
Реакция Коннора
Поиск
Женщина опасается женщины
Идеальное поведение
Воспоминание
Паника
Еще одно письмо от поклонницы
Надежный друг
Справедливость и математика
Нежданный гость
Визит врача
Притча
Филомена шутит
Назад в настоящее
Еще одна история
Блуждающие мысли Коннора
Дебаты о сексуальных суррогатах
Дживс бегает по кругу
Сон Коннора
Еще один сон
Сон Брук
Параграф из «Дэйли ньюс»
Реклама на автобусной остановке
Джереми Грин, литературный детектив
Превентивная мера
Дневная Паллас
Любимое мамино слово
Прилив грусти
Временное облегчение
Посторгазмическая депрессия
Дома
Сестра-лентяйка
Мамин звонок
Письмо
Коннор-спаситель
Повестка
Портняжная помощь
Подноготная: подробно и не очень
Светская беседа в «Маджестике»
Faux pas[1]
В машине, по дороге домой
Типичное утро Уест-Виллидж
Продолжение переписки
Настоящая жизнь
Письмо счастья
Звонок на побережье
Интерлюдия отвращения к себе
За обедом
Секрет Тодда Рандгрена. Коннор грустит
Мудрость Паи-Чинг
Письмо счастья (продолжение)
Смешение рас
Наша героиня появляется
Опись имущества
Психофармакология
Семейное чаепитие
Умирают деревья
Великий шелковый путь
Deus ex Machina[2]
День благодарения
Травма: теория и практика
Еще о напитках
Мальчик встречает девочку, весна 1955 года
Лучший способ выйти замуж
Восстание отцов
Еще о вине
Там, где-то там
Обед в ресторане «Двадцать один»
Визит на дом
Серьезный разговор
Проверка Брук
Завтрак в ресторане «Сорок четыре»
Взрыв
Интервью с вампиром
Явление во плоти
Еще одна литературная тайна раскрыта
Что общего у Филомены Бриггс, Холи Голайтли и Салли Боулз
Еще новость
Помощь Тины
Рассвет
Доброе утро: факс!
Звонок из резиденции Ральстона
Еще одна беда
Прощальные слова редактора
Две недели спустя. Возле театра
Личная встреча
Коннор перед лицом прессы
Сезонный ритуал
Мстительные фантазии
Пижамная вечеринка
Коннор Макнайт – таксидермист
Чип Ральстон – отважная жертва преступления
Еще несколько сценариев мщения
А это я в свете прожекторов
Воображаемый сценарий
Дизайн интерьера
Год спустя
notes
1
2
Джей Макинерни
Модельное поведение
Идеальная пара
Когда Филомена смотрит в зеркало, она видит существо толстое и уродливое. И это несмотря на то (или именно потому), что она – женщина-мечта, чей фотографический образ втридорога продается, чтобы прививать возможным покупателям желание приобретать модное барахло. Обостренное внимание к собственному телу – ее профессиональная болезнь.
Одеваясь на вечеринку, она кричит, что распухла и что ей нечего носить.
Пока она негодует, я опрокидываю в себя порцию мартини и говорю:
– Ты выглядишь великолепно!
Схватив мой стакан, она швыряет его в зеркало, разбивая оба предмета.
По сути – это ерунда.
В любом случае, я слишком много пью.
Пати
Вечеринка называется «Вечеринка, на которой ты уже был шестьсот раз».
Здесь все.
– Все твои друзья здесь, – констатирует Филомена тоном, который нельзя охарактеризовать иначе как критический. Для меня же очевидно, что все они – ее друзья и она – единственная причина, по которой мы удостоили посещением это сказочное торжество, изгнавшее из холла вокзала Гранд Сентрал дюжины бездомных, собиравшихся провести здесь ночь.
– Меня тошнит от всего этого бессмысленного гламура, – говорит моя гламурная подружка. Усталость от жизни Большого Города, запечатленной в колонках светских новостей, – это тема. Мне интересно, имеет ли эта апатия какое-либо отношение к прочим неупомянутым темам – сексу, в частности.
К нам спешит Белинда – супермодный трансвестит, которую я, не включая в круг своих друзей, воспринимаю как подружку моей девушки. Не могу в точности вспомнить, откуда я знаю Белинду – из светских сплетен или лично познакомился с ней на каком-то из мероприятий типа этого. Белинда – женщина без возраста с замечательными темными бровями и пышными белыми волосами, женщина, которая всегда здесь, на вечеринке, и которую я всегда узнаю, одна из женщин с тремя именами: «Привет!», «Как дела!», «Клево, что я тебя встретила!» Все женщины, так или иначе, одинаковы.
– О Боже, спрячьте меня! – восклицает дама, имя которой я вечно забываю. – Здесь Томми Крогер, у меня было ужасное свидание с ним пять тысяч лет назад.
– Ты переспала с ним? – интересуется Филомена, приподнимая одну из своих великолепно выщипанных бровей, которые выглядят как крыло ворона в полете, если рассматривать их отстраненно, с живописных позиций Ван Гога.
– Господи, кто ж такие подробности помнит?
– Раз не можешь вспомнить, значит, переспала, – констатирует Белинда.
– Это правило.
Вот, значит, каковы они – правила!
– Привет, дорогие мои!
Раздавая по пути поцелуи всем окружающим, к Белинде устремился не кто иной, как Делия Макфагген, знаменитый дизайнер. Я ретировался, скользя в толпе в поисках напитков, – первое из многочисленных путешествий с этой целью.
Лицо друга
У бара обнаружился Джереми Грин – непривычная и тем более заметная фигура на подобном сборище. Его золотые локоны беспорядочно ниспадают на квадратные плечи взятого напрокат смокинга, – картина вызывает ассоциации с образом кучки изгнанных ангелов, расположившихся на крыше Сиграм Билдинг. Вот он-то и есть мой друг. Мой настоящий друг, несмотря на то, что игнорирует мои приветствия.
Он не обращал на меня внимания до тех пор, пока я не пролил водку на его рубашку.
– Отвали!
– Простите, не вы ли тот знаменитый писатель коротких рассказов Джереми Грин?
– Это оксюморон. Из той же категории, что живой поэт, французская рок-звезда, немецкая кухня.
– А как насчет Чехова?
– Мертв, – Джереми вынес этот вердикт в поэтической манере, так что звон зависти еле-еле различим. Он чуть было не добавил «счастливый мерзавец», но и так было ясно, что именно это он и имел в виду.
– Карвер?
– То же самое. Плюс к тому, неужели ты считаешь, что парню, который читает лишь свои счета за газ, есть дело до того, кто такой был этот Карвер? Ты думаешь, этот бармен знает его?
Бармен, мечтающий стать моделью, ответствует:
– «Удар хлыста». Я видел фильм.
– Я полагаю, – реагирует Джереми, – это лишь подтверждает мою мысль. И даже не думай произнести имя Хемингуэя.
– И в мыслях не было. Есть ли еще какие-либо веские причины, по которым ты не желаешь со мной разговаривать?
– Я просто подумал, что будет лучше, если я притворюсь, будто никого не знаю на этой омерзительной крысиной свадьбе, – с этими словами он злобно на меня глянул. – Кроме того, если память мне не изменяет, это ты – тот гнусный человечишка, что затащил меня на это мерзостное торжество.
– Твой издатель посоветовал тебе поучаствовать, – напомнил я.
И почему это все, вне зависимости от пола, осуждают меня сегодня?
У Джереми вышла книга, и его издатель Блейн Форрестал решила, что Джереми стоило бы показаться сегодня в свете. Блейн – часть этого мира. Она носит великолепные костюмы, закончила Рэдклиф и имеет дом в Сэг Харбор. Джереми в списке тех, кем она торгует. Можно предположить, что она издает Джереми в качестве акта самобичевания за ту поверхностную и популярную туфту, что она обычно выпускает, – мемуары скандальных политиков, автобиографии телезвезд, обладателей «Эмми», – в то время как рассказы Джереми чаще появляются в «Антеус» и «Айова ревю», которые затем оседают в библиотечках домов для умалишенных.
– Я чувствую себя шлюхой, – поделился Джереми.
– Теперь ты знаешь, как чувствуют себя остальные.
– Уверен, продемонстрировав всей этой медиа-элите, что я плаваю в той же сточной канаве, я смогу неимоверно повысить свою кредитоспособность.
– Не волнуйся, я думаю, что медиа-элита плавает сегодня в другом канализационном коллекторе. За исключением нескольких затянутых в черное молоденьких дурочек из журнала «Вог» и себя любимого, я не вижу никого из представителей четвертой власти.
– Кто вон тот карлик, который сообщил, что ему, «пожалуй, понравилась» моя первая книга?
Орлиный нос Джереми указал направление, и я опознал Кевина Шипли, книжного клеветника из «Бомонда», состоящего в переговорах с «Нью-Йорк пост».
– Господи Иисусе, я надеюсь ты не сподобился его оскорбить? Это Кевин Шипли.
– Он сказал, что купил мою книгу на полке распродаж у «Барнса и Нобля». И я ответил, что великой честью для меня было услышать, что он оценивает подобное вложение своих двух баксов как стоящее.
– Молись, чтобы он не рецензировал твою новую книгу. На его клавиатуре вместо клавиш – человеческие зубы.
– Да? А где он их достает?
В конце концов я добрался до бара, где заказал пару коктейлей «Космополитан», один из которых вручил Джереми со словами:
– Твоя проблема в том, что ты мало пьешь. А кстати, где Блейн?
– Последнее, что я знаю, она целовала какую-то голливудскую задницу. Какого-то тролля из «Сони пикчерс».
– Пойдем-ка поищем Фил, – предложил я, – может быть, она тебя развеселит.
Что с Филоменой?
Любовь всей моей жизни была определенно раздражительной и нервной. Проще всего было спросить ее, чем она недовольна, но я не был уверен в том, что хочу услышать ответ. Нам бы устроить сеанс экстази-терапии, чтобы провести прекрасную ночь откровений и прикосновений. Мы давно не радовались друг другу. О прикосновениях я уже не говорю.
К удивлению, за время моего отсутствия она как будто сделала операцию по изменению настроения. Они поцеловались с Джереми, затем щедрый поцелуй достался и мне.
Я заинтересовался молодой негритянкой, с которой беседовала Фил.
– Мы знакомы? – осведомился я.
– Нет, мы еще не встречались, – ответила она. – Я личный ассистент Чипа Ральстона.
– Браво! – прокомментировал Джереми.
– Мы только что говорили о том, что ты пишешь очерк для «Чао Белла», – обратилась ко мне Фил.
Неожиданно появился фотограф:
– Филомена, разрешите вас щелкнуть!
Предмет моей страсти автоматически, но величественно, как и подобает модели, улыбается, игриво подхватывая меня под руку, отчего я – вот скромняга – отдергиваюсь и говорю: «Сфотографируйся с Джереми, нам нужно, чтоб его заметили». Подталкивая их в сторону папарацци, я направляюсь вслед за удаляющейся личной ассистенткой.
– А Чип здесь? – спрашиваю я.
– Вы только что его упустили, – отвечает она. – Он сегодня вечером летит обратно в Лос-Анджелес, но я передала ему ваше сообщение. Уверена, что он свяжется с вами на следующей неделе.
Только я собирался надавить на нее, мол, мне во что бы то ни стало надо переговорить с этим засранцем, как увидел, что в нашу сторону протискивается Джилиан Кроу – мой блистательный босс. Пока я восхищаюсь чувством стиля и редакторским талантом Джилиан, я упускаю ассистентку. Возвращаясь, я обнаруживаю Филомену, дразнящую Джереми перспективами его карьеры в модельном бизнесе. Она непривычно оживлена, а Джереми – Иеремия старается заставить своих компаньонов сверкать и блистать.
Хорошее настроение Филомены, подпитываемое несколькими нетипичными для нее коктейлями, сохраняется до самого утра. К моему изумлению, она принимает предложение продолжить вечеринку модной тусовки в «Бэйби долл лаундж», заштатном стрип-баре.
Приехав на место в сопровождении трех гуляк с «Планеты моды», она плюхается ко мне на колени и потягивает коктейль, тайком привезенный с вечеринки.
– Я придумала шутку, – вдруг говорит она.
Гологрудая модель в безбашенном баре
В «Бэйби долл» Филомена заказывает себе очередной «Космополитан» и начинает по-доброму критиковать тела танцующих девиц. С телом, данным ей Господом, она может позволить себе быть великодушной. Наконец парень по имени Ральф, которого Филомена представила как «гения по прическам», предлагает ей показать свою грудь. Предложение поддержал и Алонсо, представившийся как «фея пудры и румян» («парень по макияжу» – уточнила Филомена), затем столы были сдвинуты, и отступать было некуда. К моему изумлению, она вскочила на стойку бара и стянула с себя одежду, бросив вызов нравственности и обнажив свою лунную грудь. Их Величество Формы привели меня в такое волнение (хотя последние три года я их видел почти каждый день), что я почти потерял сознание, – если, конечно, можно почти потерять сознание. Переполнившись желанием, я постарался увести Филомену домой, как только она спустилась со стойки. Но девушка вошла в раж. Еще танцевать. Еще «Космополитан».
В третий раз я попытался зайти в туалет, но он опять был занят.
Корабли в ночи
Вечеринка продолжалась бурно, но я уже потерял ощущение времени и хотя принимал участие в танцах и веселье, чувствовал, что скорее наблюдаю со стороны, как Филомена развлекает своих друзей. Я не был против – на нее действительно приятно смотреть. Алонсо, нимало не смущаясь, протянул мне свой номер телефона, сказав, что нам обязательно надо встретиться. Я поблагодарил, но объяснил, что он обращается не к тому парню. Он с сомнением приподнял бровь и жеманно упер руки в боки. Работая в журнале женской моды, я довольно часто сталкиваюсь с подобными подозрениями.
Я не заметил, как Филомена утихомирилась: Ральф отвлек меня, протянув свою визитку и сообщив, что мы незамедлительно, ради спасения нации, должны что-то сделать с моей прической («Да как тебя вообще пускают на порог „Чао Белла“ с такой прической?!»).
– А может, он и впрямь натурал? – задумался Ральф.
Когда мы сели в такси, моя любовь была тиха и задумчива. Раздеваясь и укладываясь в постель, она безапелляционно заявила, что устала:
– Сегодня норки у зверька не будет!
Долгожданный секс
На следующий день ваш покорный слуга в легком похмелье помогает Филомене выбрать гардероб для поездки: темно-серый костюм многоцелевого назначения от Джил Сандер, куртка и рваные джинсы от Версаче для самолета, соблазнительное облегающее платье от Николь Миллер для выхода на пробы, еще пара драных джинсов и три девственно белых футболки. Здоровенные тяжелые ботинки, годные как для работы на машиностроительном заводе, так и для легкого шопинга в Сохо. Если бы рассказчик был более внимательным, то мог бы по составу гардероба заметить, что цель поездки несколько отличается от официально заявленной, но он по природе не слишком подозрителен, и к тому же его наблюдательность была подавлена гормональным всплеском. Примерив платье и сбросив его, Филомена оказалась в прозрачной сорочке и попросила его принести еще трусики из ее «буфета со сладостями», к тому времени он уже изнемогал от желания упругой смуглой плоти под ее сорочкой.
– Пожалуйста, – заскулил он. – Только один разок!
Он напомнил ей, что с последнего раза прошло уже пять дней, девять часов и тридцать шесть минут, а ведь они еще даже не муж и жена!
– Муж и жена? О чем это ты?
О черт, тактическая ошибка, намек на замужество. Это больная мозоль последних двух лет. Для нее это всегда был вопрос жизни и смерти, тогда как для него – награда, которую надо было заслужить. Он никогда не мог представить, что кто-нибудь, не говоря уже о Филомене, согласится предоставить свою великолепную карету для его увечного мерина. Тем не менее она, кажется, была склонна к этому. Он же, будучи всего лишь бойфрендом, не может смириться со своим неопределенным положением и не воспринимает его как переходную стадию созревания. Она утверждает, что единственным препятствием служит его чувство превосходства. К счастью, она не развивает тему и, вероятно, без мысли о предложении руки и сердца все же заставляет его упасть на колени и умолять.
Малодушный, коленопреклоненный, но откровенный и искренний в своем порыве, он продолжает просить. ПОЖАЛУЙСТА, ПОЖАЛУЙСТА, ПОЖАЛУЙСТА. Он чувствует себя целевой группой рекламы пива, в которой она недавно снялась, и обещает, что исполнит все, чего она пожелает. Он будет лаять, как собака любой известной ей породы, он будет кататься по полу, если это необходимо. Наконец она сдается, скидывает с себя сорочку и растягивается на кровати, как Олимпия Мане, спелая, надменная, скучающая одалиска.
– Быстро, – командует она. – И не потеть!
Рассказчик, упиваясь, берет свое с благодарностью получившего скидку покупателя.
Приятное воспоминание, образ прошлого
Когда все кончилось, брилиантовая слеза скатилась по щеке Филомены. Я спросил, что не так, а она натужно улыбнулась и встряхнула головой.
– Все будет хорошо, – сказал я, хотя не представлял толком, что имею в виду. Я полон сомнений в себе и своем будущем, но мой долг, как мне кажется, успокоить ее, мою супругу, мою потерявшуюся маленькую девочку.
Я впадаю в совершенную меланхолию, наблюдая, как Филомена собирает свою косметику в несессер, стоя перед разбитым зеркалом. Красные огни с улицы взрывают сумеречный свет нашей полуподвальной спальни. Через дорогу находится станция скорой помощи. Возможно, где-то случилась настоящая смерть, в отличие от той, которую я только что испытал.
– Останься! – прошу я, вдруг почувствовав что-то страшное.
– Это займет всего лишь несколько дней, – отвечает она, расчесывая волосы.
– Я тебя люблю! – Как редко я это говорю.
В ответ она улыбается мне из осколка зеркала.
Дислокация
Мы живем в Уест-Виллидж, на берегу реки, в южной части Мит-Дистрикт, но ближе к западу, так что постоянно страдаем от набегов провинциальных несовершеннолетних варваров с магнитолами. Летними вечерами легкий бриз приносит к нам запах гнили со складской свалки. Ночью улицы квартала скотобоен заполняются трансвеститами и автомобилями их сутенеров. Мы просыпаемся посреди ночи от глубоких вздохов и чувственного хрюканья, доносящихся с лестничной площадки, которая примыкает прямо к стенам нашей спальни. Любовь и смерть. «Жить на Манхэттене – это всегда компромисс», – предупредил нас агент, перед тем как запросить взнос в размере семнадцати процентов за первый год проживания.
Посткоитальные размышления
Я размышлял над странным фактом. Занимаясь с Филоменой любовью, я фантазировал на тему предыдущего секса, причем с ней же, так что тут меня упрекнуть не в чем, ну разве в том, что я не делился с Фил этими фантазиями. Я привык восстанавливать в воображении предыдущий сексуальный эпизод, как будто воспоминание обладало большей привлекательностью, нежели то, чем я занимался в настоящий момент. Грудь Филомены, восхитительная во плоти, становилась поистине эротической, только когда я ее представлял. Неужели самого по себе тела недостаточно?
У меня был широкий ассортимент сексуальных воспоминаний, в свое время и этот последний акт станет его частью, но сегодня я представлял сцену нашей первой встречи летом на пляже, за домиком в Амагансетте. Таким образом, секс сам по себе становится неким сырьем для эстетического события.
Ближайшие родственники
Моя сестра Брук снимает крошечную квартирку в Джеритол-Зоун. После того как я посадил Филомену на самолет, я позвонил сестре, но она не подняла трубку. Я знаю, что она дома и слушает сообщения. Я знаю это, потому что я ее хранитель. То ли это похмелье, то ли огни «скорой помощи», но что-то меня раздражало и беспокоило, меня переполняло чувство хрупкости жизни, любви и общественного договора. Как будто что-то плохое должно было случиться, это чувствовалось явно, напоминало ощущение, возникающее перед грозой. Я уже было собрался позвонить в аэропорт, чтобы удостовериться, что с самолетом Фил все в порядке, как вдруг понял, что не знаю ни самолетом какой авиакомпании она полетела, ни каким рейсом.
Тогда я прогулялся вдоль Гудзона, под желтеющими платанами. В поисках такси прошелся в ночи с голубями, вышагивающими вразвалку, как тучные туристы.
Потом стоял перед дверями дома Брук, ожидая, пока та выберется из своей берлоги, что занимает обычно больше времени, чем добраться на такси до окраины города. Наконец домофон заскрипел. В ответ на ее «кто там?» ответил, что это я, ее единственный братец. Пройдя в открытую дверь, я нашел ее на кровати с книжкой. Под простыней проступали очертания обтянутых кожей ребер, ее прекрасные рыжие волосы были немыты нечесаны. Поцелуй донес до меня голодное, пустое и зловонное дыхание тела, поедающего само себя. Я старался не обнаруживать свое беспокойство.
– Они разложили части тела по кучкам, – сказала она вместо приветствия. – Ноги в одну кучу, руки в другую. Живые тела поверх других тел – пирамидой в шесть футов в высоту. Соседи. Они жили с ними четыре года.
– Босния?
– Руанда.
Брук читает стенограмму заседаний Военного трибунала ООН. В изголовье кровати у нее висит карта бывшей Югославии: Сараево, Мостар, Серебреница и другие печально известные города обведены красной ручкой. В последнее время она взяла курс на изучение современной истории зверств в Центральной Африке.
В поисках чашек я обнаружил попкорн и немного оливкового масла. Смешал все в кастрюле, приготовил и как бы ненароком поставил на постель рядом с ее тонкой, покрытой веснушками рукой.
– Как сумасшедший Даг?
Это мое ироничное прозвище для доктора Дага Халливелла, нынешнего претендента на руку и сердце Брук; Даг хирург-травматолог, с которым она познакомилась в отделении скорой помощи нью-йоркской больницы, когда съехала по ступенькам у себя в университете Рокфеллера. На мой взгляд, он не мог претендовать на мою сестру, не говоря об ее заживших частях тела. Я и не представлял себе, что он уже сумел овладеть хотя бы одной из них, ведь Брук была в депрессии по случаю только что печально закончившегося брака.
– Я бы попросила тебя перестать его так называть. Даг в порядке. А как поживает Манекен? Она уже выучила алфавит?
– Она в Сан-Франциско на съемках. И чтоб ты знала, она взяла в самолет «Анну Каренину».
– Я чувствую, как тебе нравится это говорить. «На съемках. На площадке». Освоил язык гламурной промышленности?
– Хорошо, пусть она будет просто в командировке.
– Ты знаешь, одна из причин, почему хуту ненавидели тутси, была в том, что тутси считались более привлекательными. Высокие, тонконосые, светлокожие.
– Ты полагаешь, что однажды секретарши Форда могут подняться и переубивать всех моделей?
– Похоже, она много путешествует в последнее время.
– А почему бы и нет?
– Хм-м-м.
Брук не любила Филомену. Та ей платила тем же и называла «птичницей-отличницей», что говорило о проницательности, в которой Брук ей отказывала. Мне было довольно сложно держать нейтралитет, но хотя я привык к скепсису Брук по отношению к моей обожаемой, сегодня меня что-то беспокоило. Что может знать Брук, чего не знаю я?
Почему мне все время кажется, что кто-то располагает более полной информацией, чем я? В принципе, Брук знает очень много вещей, о которых я даже не подозреваю: разницу между натуральными и ненатуральными числами, значение принципа индетерминированности Хайзенберга, теорему о неполноте Гёделя, возможные последствия Банья Лука. До последнего времени она училась, писала работу по физике в аспирантуре университета Рокфеллера, но сейчас у нее затянувшийся перерыв, она в депрессии и страдает приступом острого сочувствия роду человеческому. Моя сестра как младенец под колпаком, который родился без иммунитета. У нее начисто отсутствует защитная мембрана, которая должна фильтровать шум и боль, исходящие от других существ. Она впитывает все в себя. (Мама и папа думают, что это следствие увиденного ею в семилетием возрасте убийства.) И несмотря на то что этого было бы достаточно, чтобы укокошить большинство из нас, Брук все-таки оказалась не в числе большинства.
– Ну расскажи мне, как прошел твой день? – аккуратно спрашиваю я, чувствуя, что что-то произошло то ли на глобальном, то ли на личном уровне.
– Мой день? Дай подумать… он начался с «Ежедневного шоу» с Джерри, где он рассказывал благодарной нации про протонный акселератор.
_____
Вот оно что. Вот где собака порылась. До последнего времени Брук была замужем за необыкновенно молодым профессором Гарварда Джерри Соколофф, который написал невероятный бестселлер о квантовой физике и довольно часто появляется на телевидении, где рассказывает про субатомические феномены. Брук была его студенткой – так и начался их роман. Небольшая проблема заключалась в том, что он продолжал спать с другими студентками после их бракосочетания. Или, точнее, проблема была в том, что он не видел в этом никакой проблемы и даже настаивал на том, чтобы их всех приглашать к ним в дом в качестве подружек жены. Сложно было сказать, что же огорчало Брук больше: его неверность или частые появления на телевидении.
– Как он выглядел?
– Очаровательно. Достойно подражания. Настолько естественно взъерошенные волосы, галстук, съехавший набок, просто растерянный профессор. Перед шоу он этот галстук двадцать минут завязывает, выверяя высоту узла, как если бы он забыл его подтянуть наверх. Старательно расчесывает волосы, а потом взбивает, как будто все время рвет на себе их, размышляя над вселенскими проблемами.
– Если бы я не был тогда в Японии, я не позволил бы тебе выйти за него замуж.
– Ты бы не позволил мне выйти замуж за кого бы то ни было.
– Я думаю, тебе действительно стоит поразмыслить над тем, чтобы уйти в монастырь. Видит Бог, церковь нуждается в тебе.
Это намек на забракованную, но незабытую мечту наших предков.
Оглядывая комнату, я мысленно пытался заставить ее съесть попкорн. ЕШЬ! ЕШЬ! ЕШЬ!
– Как поживают Короли жизни? – спросила она, взяв зернышко попкорна и поднеся к губам.
– Они великолепны по определению, – говорю я, подглядывая краем глаза, как она таки засовывает попкорн себе в рот. ЖУЙ! ЖУЙ! ЖУЙ! ГЛОТАЙ!
– А что там говорят о молодом актере, который недавно умер? Ну, этот, со странным хипповским именем, – ее рука снова опустилась в миску с попкорном, она жует! – Ты знал его?
– Ты говоришь о Ривере Фениксе? Брук, он умер несколько лет назад. На дворе 1996 год.
– Ну извини, я не сильна в поп-культуре.
– Ничего. Я когда-то провел с ним несколько часов в «Оливе», в этом клубе в Восточном Голливуде, я тогда писал текст о его подружке. Это чудо, что он так долго протянул.
Себя послушай
Господи, ты сам себя послушай. Тебе должно быть стыдно, что ты вообще знаешь о существовании всего этого дерьма, а ты еще умудряешься патетично импровизировать, извергая зловонные клубы всей этой чуши. И в то же время тебя беспокоит, а действительно, не слишком ли много Филомена путешествует в последнее время. И почему она не знает, где остановится? А если знает, то почему не оставила тебе номер телефона?
Эй-эй, подожди, это же смешно. Ты ей доверяешь. Да? Ну да, в принципе, да, но почему-то никак не можешь избавиться от звона подозрений в ушах и страха, от которого волосы на груди шевелятся.
Анорексия (потеря аппетита)
Как только Брук серьезно увлеклась попкорном, я пошел на кухню, чтобы разогреть консервированный суп (лапша и курица). «Ням-ням, как вкусно, – кричу я из кухни. – Прямо как у мамы в детстве!» Вообще-то мама даже разогреть консервы заставляла служанку Дэйзи. Хотя какая разница. Налив питательную влагу в гарвардскую кружку, я поставил ее на поднос и осторожно, чтобы не спугнуть жертву, вышел из кухни. Отношением к еде сестра напоминала нашего пса, найденного когда-то на улице: он настолько привык красть пищу, что даже когда ему давали ее, не мог есть в присутствии кого-либо. Любой прямой намек на питание отбивал у Брук аппетит на несколько дней. Естественно, было абсолютно запрещено говорить вслух о ее недуге. Несколько лет назад, еще на заре ее мучений, Брук сказала мне, что средняя потеря веса среди взрослого населения Сараево после тысячедневной осады составила двадцать пять фунтов. Таким образом, ей нужно давать символическое количество еды, которое она сможет съесть быстро, хотя осада уже давно закончилась. Брук все время голодает, начиная с вьетнамской войны.
А к концу брака с Джерри она начала еще и резать себя – маленькие порезы бритвой были на руках и ногах.
Родители
– Давно с предками общалась? – спросил я. Хоть она и не ест суп, но по крайней мере дует на него – хороший знак.
– Отец звонил несколько дней назад, – ответила Брук.
– И как они?
– По-моему, замечательно: на заднем фоне был слышен звук звенящего о стекло льда.
– О «Кристалл», – поправил я.
– Сделал бы ты им скидку, в конце концов, наши родители – единственная пара в Америке, живущая уже сорок странных лет вместе.
– Действительно.
Наш отец унаследовал от своего отца апельсиновые рощи в центральной Флориде. А тот в возрасте пятидесяти пяти лет продал место на Нью-йоркской бирже и подался на юга. Дохода с апельсинов едва хватает отцу на бурбон, рубашки «Брукс бразерс» и ежемесячник клуба селекционеров. Короче, ровно столько, сколько нужно, чтобы убить любые амбиции и желание работать. Однако недостаточно для того, чтобы детям после вычета налогов что-нибудь досталось. Раз в несколько лет отец продает по пять акров, чтоб отправиться в путешествие по европам. Так что можно не беспокоиться о грозящем наследстве, которое меня окончательно испортит. Отец читает классику – Гришам, Клэнси, Кричтон, играет в теннис и с любовью наблюдает за ростом апельсинов. Мама читает поэзию, рисует пейзажи и пьет коктейли. Каммингс – ее любимый поэт, Боннар – ее любимый художник, «Перно» – ее любимый напиток.
