Текст книги "Вашингтонская история"

Автор книги: Джей Дайс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

– Честное слово, Тэчер, – сказала Фейс, уже не сдерживая раздражения, – пышная свадьба меня ничуть не прельщает! Но раз твоя мать хочет обвенчать нас в церкви – что ж, пусть, только не надо устраивать из этого спектакль. Просто несколько знакомых…

– Может, она и согласится. Постараюсь ее уговорить. Кстати, она предлагает нам провести медовый месяц в Торнвуде, – по ее мнению, это будет вполне в духе традиций, если я привезу молодую жену именно сюда… А потом мы можем поехать в Нью-Йорк пароходом из Норфолка.

Фейс не знала, заплакать ей или накричать на него. Она не сделала ни того, ни другого, но руки ее дрожали.

– Слушай, Тэчер, ведь выхожу замуж я, а не твоя мать! И выхожу я за тебя, а не за Торнвуд! Почему нельзя сделать все так, как захотим мы?..

– Все равно, – упрямо заявил Тэчер, – я считаю, что мама должна сказать свое слово…

Глядя на заходящее солнце и широкие плесы реки Раппаханок, Фейс впервые усомнилась в разумности их брака. И хотя Тэчер был рядом и держал ее руку, она почему-то почувствовала себя очень одинокой…

Все это Фейс перебирала в памяти, сидя перед зеркалом; потом вздохнула, перевязала волосы черной ленточкой и в последний раз провела помадой по губам. Она снова стала прежней, платье скрыло нагое тело, а вместе с ним все, что ее мимолетно огорчило. Сейчас у нее есть заботы поважнее. И есть Дейн Чэндлер, которому надо рассказать о последнем нанесенном ей ударе.

Обед был сплошной пыткой. Впрочем, в присутствии Джулии иначе и не бывало. Все шло чинно и благопристойно, и Тэчер обращался с женой, как с фигуркой из дрезденского фарфора. Он разыгрывал джентльмена с благородного старого Юга, и это вскоре стало нестерпимым. Но главным предметом его ухаживаний и забот, конечно, была мать.

– Я совсем без сил после этой поездки, – сказала Джулия, когда обед был окончен. – Если вы, нежные голубки, не возражаете, я, пожалуй, пойду в свою комнату.

– Я провожу тебя, мама, – встрепенулся Тэчер.

– Мой заботливый мальчик, – улыбнулась миссис Вэнс.

Тэчер галантно взял ее под руку.

Они явно хотели побыть наедине, и Фейс еще долго слышала доносившиеся из комнаты Джулии неясные голоса.

Гроза уже прошла, наступила сырая ночь, по небу, под молодым месяцем, летели облака. Оставшись в одиночестве, Фейс подошла к окну и долго смотрела на облака, потом, не находя себе места, присела к роялю. Она давно не упражнялась – все не было времени, – и сначала палъцы ее не слушались, попадали не на те клавиши, но постепенно приобрели прежнюю уверенность. Фейс наигрывала отрывки из «Иберии» Дебюсси, которую она столько раз исполняла в этой комнате для отца и матери. Музыка все больше оживала в ее памяти, и она, перейдя на другой темп, стала играть Les Parfums dans la nuit [13]13
  Ароматы ночи (франц.).


[Закрыть], мысленно представляя себе одинокую песню гобоя, прерывистые звуки фаготов и скрипичное соло. Чудесная испанская ночь, темная и колдовская, созданная для тех, кому дорого все земное, – и для тех, кто любит.

Фейс не знала, сколько времени прошло, прежде чем Тэчер спустился вниз. Он вошел в гостиную явно рассерженный.

– Может, ты прекратишь этот шум? – сказал он. – Ты мешаешь маме спать.

Фейс оборвала звучный аккорд.

– Тэчер, – сказала она, подавляя дрожь, – почему ты вызвал сюда Джулию, не посоветовавшись со мной?

– Потому, – наливая себе виски, ответил он с нарочитой издевкой в голосе, – что ты безумно увлечена своей политикой и у тебя нет времени для Джини. А ей нужны и ласка и внимание – не черномазой же дуре ее воспитывать!

– Теперь у меня будет много времени, – сказала Фейс, сдерживая ярость. – Меня сегодня уволили. По причине неблагонадежности.

Тэчер поставил графин. Его рука слегка тряслась.

– Вот и правильно, – злорадно усмехнулся он. – Пусть теперь Каннингем попляшет!

– Правильно? – повторила она, думая, что ослышалась.

Тэчер залпом выпил виски.

– Должен признаться, я не ожидал, что они приплетут и неблагонадежность. Но так или иначе – теперь на это наплевать!

– Наплевать? Неужели ты думаешь, что с таким клеймом я смогу найти работу в частном или государственном учреждении?

– Во всяком случае, мне на это наплевать, – сказал Тэчер, наливая второй стакан.

– Прекрасно, – с ледяным спокойствием ответила Фейс, – с этого дня ты сам будешь содержать семью. И оплачивать все расходы.

– Ох! – Тэчер расставил ноги и стал медленно, как на палубе корабля, раскачиваться взад и вперед. – Опять ты за свое! Муж на содержании! Не беспокойся, как-нибудь справлюсь.

– Ты пьянствуешь с утра до ночи, а это, конечно, стоит недешево! – Гнев, накопившийся за много месяцев, теперь рвался наружу, душил ее, захлестывал, кружил в водоворотах. Она смутно сознавала, что пучина этого гнева может поглотить их обоих… но теперь ей было уже все равно.

Он искоса метнул на нее взгляд.

– Между прочим, пока я занят пьянством, хорошо ли тебе живется с Чэндлером?

Фейс побелела, мускулы ее лица напряглись.

– Как ты можешь выдумывать такую ложь? – закричала она. – О, Тэчер, как ты, должно быть, меня ненавидишь!

– Ненавижу? – переспросил Тэчер с исказившимся лицом. – Ты мне давно уже надоела, надоела ты сама и твое поведение, надоела ты и твой бюст Маркса!

Фейс отвернулась и медленно нашла взглядом бюст Моцарта. Сначала он расплывался у нее в глазах, потом она увидела его отчетливо и ясно.

– Тэчер, – сказала она, еле выговаривая слова, – а ведь я тебе не рассказала, в чем меня обвиняли. – Она помолчала и с усилием произнесла: – Откуда – ты – знаешь?

Тэчер испуганно уставился на нее, потом с напускной лихостью передернул плечами.

– Ладно, получай все сполна! Так тебе и надо!

– О чем ты говоришь?

– А ты сама не можешь догадаться? Такая высокоумная дама, и не можешь сообразить, что к чему? Эх ты! Тебе же приходилось слышать про Джима Грейсона?

– Грейсона?..

– Ну да! Грейсон – мой старый дружок, еще на флоте здорово выпивали вместе. Порядочная дубина, но выпить не дурак! Я, бывало, часто снабжал его горючим. Так вот, как-то вечером, когда ты, по обыкновению, была занята «делами», Грейсон встретил меня в одном баре…

– О боже мой! – простонала Фейс. Ей больше ничего не надо было знать. Она легко могла представить себе остальное – Тэчер злой, ревнующий, постепенно пьянеет… злость, черная, как смола, кипит в нем все сильнее, он хочет отомстить за то, что она обращается с ним презрительно, хочет свести счеты, ударить ее побольнее, побольнее… И эта злобная хитрость в его глазах, когда он думал о ней и разговаривал с Грейсоном.

Теперь в голосе его звучала неприкрытая враждебность:

– Конечно, я кое-что сказал Грейсону. Но сказал только, что…

– Нет! – вскрикнула Фейс. – Нет, Тэчер, нет! Я не хочу слушать!

Но его уже нельзя было остановить. Он захлебывался от собственной злости, от свирепой радости при виде ее страданий.

– Я сказал, что ты – красная дрянь и даже держишь на рояле бюст Маркса! – Он захохотал. – «Хороша же комиссия, где ты работаешь, Грейсон, – сказал я, – хороша же твоя комиссия – не может прибрать к рукам такую известную красную, как моя милая женушка!» А он улыбнулся так, что я сразу понял – не видать тебе больше твоей службы.

Тэчер умолк, покачивая стакан с виски.

– Сам не знаю как, но я выложил ему про тебя все решительно и был тогда чертовски рад. А потом я пожалел об этом, Фейс, – я, право, не хотел копать тебе яму. Я не знал…

Только сейчас Фейс стало понятно, почему он так вел себя в последнее время и что означали его угрозы и покаянные слова. Слабость характера резко сказывалась во всех его поступках. Он ненавидел ее, но из страха потерять жену долгое время обуздывал и приглушал свою ненависть. Наконец ненависть прорвалась сквозь все, что ее сдерживало, – а он потом сам испугался того, что наделал, и стал трусить за собственную шкуру.

– Ты не знал!.. – презрительно бросила Фейс. – Дурак!

– Фейс, – срывающимся голосом заговорил он, – я думал, тебя уволят, и тем все и кончится. Но когда начались осложнения, я пытался уговорить Грейсона не давать делу хода. Клянусь тебе, я пытался! Но к тому времени они уже раскопали о тебе такое, о чем я и сам не подозревал! – Теперь, судя по изменившемуся тону, ему стало жаль себя. – Я целыми днями думал об одном – за что мне все это? Ведь это моеимя треплют повсюду, моеимя ты запачкала своей паршивой работой в пользу красных! Повестки, газетные заметки, тайные агенты, подключенные телефоны, адвокаты – когда же все это кончится? И мое имя носит такая жена, которая и домой-то почти не является. Понимаешь теперь, почему я стал таким нервным? Черт побери…

Фейс сидела у рояля, словно окаменев.

Со злобной улыбкой он налил себе еще стакан. Фейс никогда не видела у него таких глаз – голубых, холодных, светящихся садистским восторгом. Он наслаждался своей победой; очевидно, думал, что наконец-то она в его власти. Привычным жестом, всегда выражавшим неуверенность и беспомощность, она подтянула на плече правую бретельку лифчика. И тотчас услышала невеселый хохот Тэчера.

– «Как одна красная дамочка увеличила свой бюст», – сказал он и, закурив сигарету, выпустил дым из ноздрей.

«Теперь все ясно – никаких отношений между нами быть не может», – подумала Фейс. Она уже не способна ни жалеть его, ни оправдывать его слабость и жестокость. Когда-то она любила его, восхищалась им, считала его чудом – сейчас от прежних чувств не осталось и следа. Все сгорело в бурном огне его ненависти. Кроме ненависти, у них нет больше никаких взаимных чувств – но даже и сейчас она ненавидела не столько Тэчера, сколько те иллюзии, которые она питала так долго и утратила сегодня. Ее переполняли горькие сожаления и скорбь, а Тэчер, стоявший перед ней, вызывал только глубокое презрение.

В приступе ярости она вскочила с табурета, схватила бюст – когда-то любовно хранимый подарок Тэчера – и швырнула его на пол. Бюст с грохотом разлетелся на куски.

– Вот тебе! – закричала она. – Вот твоя улика!

Тэчер вздрогнул, потом сказал:

– Можешь оставить обломки себе на память, Утеночек. Я смываюсь отсюда навсегда.

– Я просто в восторге, – ответила Фейс; кажется, никогда в жизни она не испытывала такого облегчения. Как будто с нее сняли тяжелый обруч, сжимавший грудь.

– Рано еще радоваться, – сказал Тэчер. – Зачем, по-твоему, я вызвал маму? Я тебе скажу зачем – чтобы она увезла Джини. Я не допущу, чтобы из моей дочери сделали красную! Мы сохраним чистоту рода Вэнсов, черт возьми! – Он умолк, чтобы посмотреть, какое впечатление на Фейс произвели его слова. Она, онемев, рухнула на табурет у рояля, и тогда Тэчер нанес ей последний удар:

– Я снял квартиру, там уже все устроено, обставлено и прочее. Мы переезжаем сегодня же… так что можешь вселять сюда своих друзей-радикалов. Джини я беру с собой, и ты лучше уж не пытайся мне мешать. Я не желаю, чтобы она видела, как я причиняю тебе физическую боль – понятно?

Фейс отвернулась – смотреть на него было невыносимо. Облегчения как не бывало, боль захватила ее целиком, – все ее тело, мозг, сердце… Можно было предвидеть, что его уход обойдется ей дорогой ценой. Разве Тэчер дал бы ей свободу, не испортив все наперед? Он по-своему любил Джини, хотя, балуя ее, причинял ей немало вреда; но сейчас он увозит девочку только из мести. Он сделал со своей женой то единственное, что – он знал – могло ее раздавить. Все остальные его поступки казались пустяками по сравнению с этим. Он стал доносчиком, но это просто случайность; а то, что он давно уже замыслил отнять у нее Джини – это страшная правда, которую она, наконец, узнала о нем.

Ошеломленная, она не могла произнести ни слова.

Тэчер, истолковав ее молчание по-своему, повернулся к ней и беспечным тоном сказал:

– Ну и ладно – я рад, что ты все поняла. Пойду за мамой и Джини. А утром приеду за вещами.

Он пошел к лестнице, но на первой ступеньке остановился.

– По-моему, тебе не стоит прощаться с Джини. Это может ее расстроить. – Он хмыкнул. – Кстати, ты, вероятно, знаешь, что ни один судья в Америке не присудит ребенка матери, которая считается красной!..

– Тэчер, предупреждаю тебя!.. – Она задохнулась и не смогла продолжать.

В эту минуту ей хотелось убить его. Она не смотрела на него, но слышала на лестнице торжествующие шаги. Она уронила голову на руки, золотистые волосы рассылались и закрыли ее, словно плотная вуаль.

Мучительные беззвучные рыдания разрывали ей грудь.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

1

В ответ на ее призыв Дейн Чэндлер примчался тотчас же. Она встретила его у порога, бледная и дрожащая. По телефону она ничего не могла сказать, кроме: «Умоляю, придите».

– Дейн! – в отчаянии воскликнула она, хватаясь за его протянутую руку. – Увезите меня отсюда! Я не могу здесь больше оставаться. Тэчер забрал Джини!

Не спрашивая ее ни о чем, он спокойно предложил:

– Поедем покатаемся.

Как ни тяжело было Фейс, она все-таки подумала о своей внешности.

– Вид у меня, наверное, – краше в гроб кладут, – извиняющимся тоном пробормотала она, садясь в машину. – Но случилось такое… – И она снова заплакала, не всхлипывая, только слезы текли и текли.

Он терпеливо ждал, пока она успокоится. Машина свернула на извилистую аллею парка Рок-Крик, в сторону Мэрилендского предместья. На небе не было ни облачка, и ущербная луна мирно заливала парк своим светом. У машины был спущен верх, и напоенный ароматами теплый ночной воздух бил в лицо Фейс, овевая ее мокрые ресницы. Дождь освежил землю, до краев наполнил реку, и теперь она с грохотом катила свои воды по каменистому руслу.

Луна ярко освещала аллею, и фары, казалось, светили впустую. Мимо мелькали парочки, уютно расположившиеся под раскидистыми деревьями, веселые компании, пировавшие вокруг костров. В листве деревьев и на прибрежных лугах точно крохотные лампочки вспыхивали светлячки.

Фейс глубоко вздохнула, как вздыхает тяжело раненный человек.

– Тэчер служил на минном тральщике… – начала она.

– Ну и что же?

– …вместе с Грейсоном.

Чэндлер сразу понял.

– Я все время предполагал, что это дело рук Тэчера.

– Почему?

– Я подозревал его с самого начала. Вы ни словом о нем не обмолвились. Тогда я расспросил Аба. Все ваши намеки и недомолвки наталкивали на мысль, что он не любит вас, что вы для него как бельмо на глазу.

– Я сама во всем виновата, – сказала она. – Ведь я почти сразу поняла, что вышла замуж за мальчишку. И не могла признаться в этом даже самой себе. Он все отгораживался от меня стенами, за которые я не могла даже заглянуть. Когда родилась Джини, я думала, что…

– А стало еще хуже, – мягко договорил за нее Дейн.

– Он использовал девочку как оружие против меня, – пояснила Фейс. И снова расплакалась. А успокоившись, рассказала о том, что произошло между нею и Тэчером.

Выслушав ее, Дейн Чэндлер протяжно свистнул.

– Что же вы намерены предпринять? – спросил он.

Она порывисто выпрямилась.

– Я не могу отдать Джини! Я потребую развода! – воскликнула она. – Я через суд верну ребенка! – И потом устало добавила: – Забыла сказать вам, что меня сегодня уволили по неблагонадежности. Придется продать дом, но когда это еще будет. А пока я без гроша. Даже гонорар вам не смогу уплатить… – Как ни странно, она была почти рада, что придется продать дом.

– Гонорар? – повторил он. – Никакого гонорара я не приму. У меня есть особые причины браться за такие дела, как ваше, и, надеюсь, вы понимаете, что это за причины. Вся судебная практика строится на непредвиденных обстоятельствах, и отношение к клиенту не меняет…

Голос Чэндлера звучал глухо, точно ему трудно было говорить, – Фейс не вполне понимала почему. «Ага, – подумала она, – отношение к клиенту…»

Внезапно Чэндлер свернул на обочину и остановил машину.

– Давайте пройдемся, – вдруг предложил он. – Я лучше думаю, когда хожу.

Они вышли из машины, и с каждым шагом Фейс все острее ощущала трагичность своей судьбы. Она смутно чувствовала, что в Чэндлере происходит борьба противоречивых чувств, борьба, к которой она имела самое непосредственное отношение. В голове вдруг мелькнула мысль: а что, если она осложнила его жизнь куда больше, чем могла предполагать? И положение чревато самыми непредвиденными последствиями? Она почувствовала угрызения совести, и ей захотелось как-то сгладить свою вину. Нет, он ни в коем случае не должен страдать из-за нее. Она не станет портить ни его карьеру, ни его жизнь.

Они медленно шли по каменистой тропинке через поля, где мерцали светлячки. Неподалеку отдыхало стадо, свежескошенная трава была разбросана по земле. В воздухе витал неизъяснимо сладкий аромат.

Фейс искоса взглянула на Чэндлера и увидела, что красота этой ночи для него не существует. Что он переживал и чувствовал – Фейс угадать не могла: глаза его были в тени, и неровный лунный свет искажал линию рта. И все-таки она никогда еще не видела его таким сосредоточенным и серьезным. Он явно обдумывал какое-то решение, которое было для него не только тягостным, но и мучительным. Фейс, конечно, понимала, что решение это касалось ее.

И вдруг она спросила:

– А не лучше будет передать мое дело какому-то другому адвокату?..

Она не смотрела на него: а вдруг он изменится в лице; вдруг на нем появится облегчение или признательность? Она только слушала, как хрустит песок под его размеренными шагами, и ждала.

– Лучше?! Для кого? – медленно произнес он.

У Фейс перехватило дыхание.

– Для вас, – сказала она. – В конце концов, одно дело – процесс о нарушении гражданских свобод, и совсем другое – развод и требование вернуть ребенка. Это отнимет много времени, вызовет шумиху… – Она сама удивилась собственной бесстрастной логике. Со стороны могло показаться, будто она действительно так думает.

Гравий перестал хрустеть; Чэндлер нагнулся и подобрал с земли прутик. «Должно быть, – подумала Фейс, – он не хочет, чтобы я видела его лицо. Не желает причинять мне боль».

Все еще не поднимая головы, он сказал:

– По-моему… – голос его дрогнул, – по-моему, лучше ничего не менять.

И медленно выпрямился – не в силах скрыть от нее свою усталость.

– Вы уверены? – спросила она.

– Ну, конечно! – И он, взмахнув прутиком, сшиб головку цветка.

«Слишком уж он уверен, – подумала Фейс. – Если бы не выходка Тэчера, он сегодня же вечером отказался бы от моего дела. Может быть, он и готовился к этому».

При этой мысли ею вновь овладело отчаяние. «О боже! – подумала она. – Что станется со мной?» Вслух же она сказала спокойно, но твердо:

– А я считаю, что нам надо обсудить это. Я, например, не уверена, что вы правы…

Чэндлер с искренним удивлением посмотрел на нее.

– Вы? – переспросил он.

Фейс кивнула. Она не могла вымолвить ни слова.

Они дошли до каменного мостика, перекинутого через крошечный ручеек, который бежал по лугу, и, точно сговорившись, остановились. Чэндлер разостлал носовой платок, чтобы Фейс могла сесть, не испачкав платья, но она отклонила его услугу, небрежно бросив:

– Пустяки, не беспокойтесь, пожалуйста! – Только таким тоном она и могла сейчас разговаривать с ним.

Под ними, казалось, струился не ручей, а поток лунного света, и они некоторое время молча любовались им. Наконец Чэндлер заговорил.

– Почему вы не уверены? – спросил он.

– Это вы не уверены, – сваливая все на него, возразила она.

Он помедлил, давая ей время осознать собственные слова. Потом заговорил тихо, проникновенно, – так он с ней еще никогда не говорил.

– Я прекрасно понимаю вас, Фейс… – Он помолчал. – Я буду теперь звать вас Фейс. Мне надоело говорить вам «миссис Вэнс».

– Хорошо, – отозвалась она, нетерпеливо ожидая, что он еще скажет.

– Ваше дело касается уже не только миссис Вэнс; теперь это уже не одно, а целых три дела. По делу номер один необходимо разыскать запись о вашем рождении; тут можно ожидать судебного преследования, если комиссия обвинит вас в неуважении к конгрессу – а она способна это сделать; кроме того, мы должны заставить Департамент пересмотреть вопрос о вашем увольнении. – Он помолчал и бросил в воду камешек. – А еще есть дела номер два и номер три, которые только начинаются. Желтая пресса, конечно, поднимет шумиху. Тут есть одно обстоятельство, которое ни за что не упустят люди, падкие на сенсацию: личная жизнь обвиняемого. Можете себе представить, какие будут заголовки.

– И это никак не вяжется с благопристойной репутацией такой фирмы, как «Стерлинг, Харди, Хатчинсон и Мак-Ки»? – мягко заметила она.

– Да, пожалуй, не вяжется, – нехотя подтвердил он. – Впрочем, буду откровенным. Моим хозяевам это не понравится.

– Конечно, нет! Об этом-то я вам и твержу с самого начала…

– Обождите, – сказал он. – Я думал, как бы разделить эти дела, но…

– А почему бы и нет?

– Что ж, придется и тут говорить напрямик. Я не хочу, чтобы какой-то другой адвокат совал нос…

– О! – прошептала она.

– И есть еще одно обстоятельство, о котором я должен вам сказать. Мне предложили стать полноправным компаньоном в нашей фирме.

– Аб говорил мне, что этого следует ожидать.

– А он откуда знал? – быстро спросил Чэндлер.

– Догадывался. Он говорил, что вы у них считаетесь любимчиком. – Она почувствовала, что он покраснел.

– Ну так вот, это случилось сегодня. И были поставлены все точки над «i». С величайшим тактом, конечно. Они сказали: «Став нашим компаньоном, вы должны будете отдавать все свое время делам фирмы». Они хотят иметь таких компаньонов, которые всецело поддерживали бы корпорации и правительство. Частные дела путают карты и могут набросить тень на репутацию фирмы в глазах публики.

Немного помедлив, он продолжал:

– «Мы понимаем, что вы, конечно, захотите продолжать начатые дела, – сказали они. – Но лучше всего было бы, пожалуй, освободиться от всех обязательств, какие у вас есть в данный момент». Это был их главный довод. Я сказал им, что очень скоро дам ответ…

– Так что, если вы будете и дальше вести мое дело, вы не сможете стать компаньоном! – Голос ее дрожал от напряжения и чуть не сорвался.

– Пожалуй что так. – Он по-прежнему говорил словно нехотя.

– В таком случае, вопрос решен! – Она крепко ухватилась за каменный парапет: ей казалось, что мост у нее под ногами заходил ходуном.

– Вы так считаете?

– Безусловно! Я не хочу, чтобы ради меня приносились такие жертвы. Достаточно того, что моя собственная жизнь исковеркана, зачем же мне нести ответственность за чужую судьбу! – В душе она подивилась собственному красноречию. Потом вдруг поняла, что говорит вполне искренне: она действительно не хочет навлечь на Дейна Чэндлера беду, хотя ей самой, вероятно, было бы легче. Нет, надо защитить его, оградить от того ужаса, который незаметно подкрался к ней и проникает во все поры ее существа, точно невидимый радиоактивный яд.

– А что, если я вас не послушаюсь?

– Нет, вы не смеете! – воскликнула она. – Я не позволю, не допущу этого! – По телу ее пробежал озноб. – Вы потеряете душевный покой. Безопасность! Вы и представить себе не можете, что это значит, пока сами не попадете в переделку…

– Безопасность? – задумчиво повторил он. – Безопасность – вещь в лучшем случае относительная. Многое зависит еще и от того, что вы под этим подразумеваете. Если вы имеете в виду средства к существованию, то я, очевидно, мог бы открыть собственную контору. Или мог бы поступить в одну юридическую фирму, занимающуюся делами о нарушении гражданских свобод – кстати, я уже давно подумываю об этом. Ну, будет поменьше денег и поменьше «престижа».

– Ох, Дейн, – всхлипнула она, – к чему же губить свою репутацию неизвестно из-за чего.

– Неизвестно из-за чего? А разве вы для меня – неизвестно что?

– То, что произойдет, касается только меня одной, а моя жизнь уже загублена! – Она вся дрожала, словно порыв ветра пронесся над долиной и обдал холодом только ее.

– Неужели ты не понимаешь, – сказал он, обнимая Фейс и, несмотря на ее сопротивление, притягивая к себе, – неужели ты не понимаешь, как ты мне дорога; и потом я ведь уже много лет мечтал защищать такую, как ты! Ты думаешь, я доволен своей жизнью? Представь себе, что я жил бы в Германии в тысяча девятьсот тридцать втором году и мне подвернулось бы такое дело – неужели я отказался бы вести его? Ты понимаешь, о чем я говорю? Об ответственности, которую я чувствую и чувствовал бы, если бы ты была для меня чужим человеком!

Фейс безвольно поникла в его объятиях, а он откинул назад ее голову и поцеловал осторожно и очень нежно.

Вокруг них звучала симфония ночи: птичьи трели, стрекот цикад, плеск воды, каденции кузнечиков и уверенные басы лягушек.

Вскоре на дороге показалась машина – она медленно приближалась, и фары ярко осветили их. Сначала Фейс и Чэндлер не заметили ее приближения, но, когда темный седан проезжал мимо, Фейс поспешно отстранилась от Чэндлера. Машина прошла еще немного вперед, повернула, и фары снова озарили их.

– Дейн, – прошептала Фейс. – Я ужасно боюсь полицейских машин. Мне кажется, все они преследуют меня. Как ты думаешь, за нами следят?

– Возможно, – сказал он.

– Дейн, ох, Дейн! – вскрикнула Фейс. И снова страх и чувство обреченности охватили ее.