Текст книги "Вашингтонская история"

Автор книги: Джей Дайс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

– Я принесу тебе, – вызвалась Мария. – С чем ты хочешь?

– Да с чем угодно, – ответила Фейс. – У меня куча работы. – Объяснение это показалось глупым даже ей самой.

– Ну, пока, – бросила Мария, выходя вместе с Эвелин. Она была расстроена и явно нервничала.

Оставшись одна в пустой канцелярии, Фейс задумалась. Неотвязная мысль преследовала ее: узнать, непременно узнать, кто все-таки на нее донес. Впервые за эти дни она могла сидеть, сколько ей заблагорассудится, и предаваться размышлениям. Но тут же ее охватило беспокойство, непреодолимое желание действовать. Она воскресила в памяти заседание комиссии, повторяя снова и снова вопросы и свои ответы. Они-то знают, кто донес на нее, – это ясно. Они знают, но ей никогда не скажут. Тут вдруг перед ней предстало лицо конгрессмена Моди Винсента. Ведь он либерал – вот бы ей добраться до него!.. Если бы она могла лично объяснить ему, какая страшная ошибка произошла… если бы могла ему внушить, что комиссия губит в ней что-то бесконечно ценное, связанное с ее представлениями о демократии, справедливости и самой Америке…

Может быть, тогда Моди Винсент…

Фейс повеселела: в ней пробудилась надежда. Вот он, выход! Ну конечно же! И почему, почему она не подумала об этом раньше!..

И она принялась лихорадочно листать телефонную книгу в поисках номера отеля «Мейфлауер».

5

Фейс подняла голову, услышав бой бронзовых часов в роскошном вестибюле гостиницы, – четыре удара. Сердце ее не дрогнуло. Она знала, что женщины должны опаздывать на свидания, и, значит, тот, к кому она пришла, не ждал ее вовремя; напротив, ее пунктуальность, как и дело, по которому она пришла, вряд ли понравятся этому человеку. И все же она надеялась, что разговор будет удачным.

Она быстро оглядела холл, но того, кого она ждала, еще не было: потом заглянула в длинный, коридор, освещенный огромными хрустальными люстрами. Нет, его нигде не видно. Она с наслаждением откинулась на мягкие подушки дивана и от нечего делать принялась разглядывать модель корабля «Мейфлауер», стоявшую на большом столе в центре холла. Ей вспомнился тот день, когда она впервые увидела эту модель, – ее привел сюда отец. Ему хотелось показать своей дочурке «Мейфлауер», и, он был очень доволен, что судно заинтересовало ее. С тех пор Фейс много, много раз видела эту модель и всегда вспоминала об отце.

Она любила бывать в отеле «Мейфлауер», где можно было встретить весь Вашингтон. Вот и сейчас в холле сидели, три высоких равнодушных техасца в стэтсоновских шляпах, – она сразу признала их по своеобразной манере растягивать слова. Толстый бизнесмен в двубортном голубом костюме с горделивым видом прошел следом за блондинкой в ярком туалете, уверенно постукивавшей высокими каблучками. Стройная дама, умело лавируя среди толпы, пересекла холл в сопровождении гувернантки и двух маленьких девочек в соломенных матросских шапочках, – гувернантка трещала точно пулемет, обращаясь к девочкам по-французски. Какой-то обитатель Ост-Индии в сверкающем тюрбане, предшествуемый горою чемоданов с разноцветными наклейками, величественно направлялся к конторке администратора. Мрачного вида священник презрительно разглядывал расписание поездов. Мальчишки-рассыльные, похожие на марионеток, сновали в разных направлениях.

Час коктейлей еще не наступил. Но вскоре начнут сходиться офицеры всех родов войск, совсем как в дни войны. Когда Тэчер служил во флоте, он частенько приходил сюда с ней, чтобы показать своим товарищам, какая у него красивая жена. А еще раньше, когда Фейс училась в школе, она приходила сюда танцевать. Бывала она здесь и на «первых балах» – «черно-белых балах», как называли их тогда, имея в виду цвета платьев, а не кожи.

И вдруг отель «Мейфлауер» показался ей противным до омерзения. Столько лет все одно и то же, одно и то же. Возможно, это ей так кажется, потому что слишком долго она живет в Вашингтоне. Возможно, ей давно следовало уйти с работы и заставить Тэчера совершить тот шаг, на который он никак не мог решиться, – переехать в Нью-Йорк. Возможно, в другой обстановке жизнь Тэчера сложилась бы удачнее, счастливее. И она не почувствовала бы на себе десницы правительства, десницы, которая так тяжело придавила ее в последние несколько дней.

Фейс снова заволновалась: уж поскорей бы он пришел. «А что, если позвонить ему по телефону в палату представителей», – подумала она и в ту же минуту почувствовала, что он стоит рядом.

– Бадди! – воскликнула она, вскакивая с места. – Я проглядела вас в толпе… не узнала. И ничего удивительного – ведь мы не виделись целую вечность! – И она запнулась: нужно быть сдержаннее. Этак, пожалуй, ничего не добьешься. – Право же, – гораздо спокойнее, самым чарующим тоном продолжала она, – вы почти не изменились.

– Н-да, – заметил он с кривой усмешкой, – синяков у меня больше нет.

Он намекал на драку с Тэчером, которая произошла давным-давно, в первые дни замужества Фейс. Фейс и Тэчер пришли на танцы, и Бадди Брукс слишком часто, по мнению Тэчера, приглашал Фейс. Начался скандал, потом драка. Фейс пришлось извиняться. Ей было стыдно за Тэчера и неловко перед Бадди – ведь он был ее старинным другом и поклонником: ухаживал за ней, еще когда она ходила в школу, которую содержала мисс Мадейра. Бадди уверял, что влюблен в нее, но она не принимала его чувство всерьез. Он был тогда высоким, тонким, смуглым и, по общепринятым понятиям, красивым. Он и сейчас был строен, но уж слишком откормлен.

Внезапно Фейс подумала о том, как повел бы себя Тэчер, увидев их вместе, и вздрогнула. Но она ничем не выдала своих мыслей, а лишь рассмеялась, будто давно забытые синяки были просто веселой шуткой.

– Ну и память у вас – совсем как у слона! – заметила Фейс.

Он тоже рассмеялся.

– Да, такие вещи я помню. Пойдем куда-нибудь, посидим, выпьем. Хорошо?

– Что ж, хорошо… я умираю от жажды!

Официант изогнулся перед Бадди Бруксом и провел их к столику, почти совершенно скрытому пальмами, возле белого, точно вылепленного из алебастра фонтана. Будь Фейс настроена романтически, она пришла бы в восторг от такого свидания, сейчас же все это никак не соответствовало ее состоянию и вызывало лишь досаду. В такой обстановке Бадди безусловно захочет потолковать интимно. Она окинула его испытующим взглядом: быть может, он до сих пор не оставил мысли о ней – по крайней мере сохранил к ней физическое влечение. Ну и, конечно, стоило им сесть, как его колено придвинулось вплотную к ее ноге. Она не отстранилась, но и не почувствовала волнения.

– Чего-нибудь освежающего: пожалуй, плантаторского пунша, – сказала она.

– Как всегда, – бросил официанту Бадди Брукс.

Они болтали о том о сем, ожидая, пока принесут напитки, а Фейс все думала, как лучше подойти к делу. Отец Бадди на протяжении многих лет был самым могущественным лоббиистом [10]10
  Лицо, «обрабатывающее» в Америке членов конгресса в пользу того или иного законопроекта.


[Закрыть]в Вашингтоне, и Бадди шел сейчас по его стопам. «Старик», как Бадди называл отца, не являлся «представителем властей» в обычном смысле этих слов, – местом своей деятельности он избрал «Мейфлауер», там он жил и работал. Он оказывал услуги самым разным группам, так или иначе связанным с могущественным Уолл-стритом, а потому в один и тот же день мог заниматься законопроектами, касающимися столь разнородных вещей, как говядина и земельная собственность. Его имя то и дело упоминалось в газетах (что случается с такими людьми весьма редко) в связи с возникшим после войны движением против контроля над ценами; кроме того, Фейс было известно, что он многие годы упорно трудился, добиваясь снижения подоходного налога на высшие слои общества.

Как-то раз, еще до замужества, она даже обедала в этом самом отеле с Бадди, его отцом, председателем палаты представителей и двумя сенаторами, возглавлявшими какие-то чрезвычайно важные комиссии. Разговор, который шел за столом, немало удивил ее. Мистер Брукс, мужчина с низким голосом и львиной гривой, рассказывал остальным нечто такое, что было просто выше понимания Фейс. «Я ведь говорил губернатору, чтобы он не подписывал законопроект, – возмущался мистер Брукс, – но этот безмозглый болван все-таки подписал! И еще заявил, что сообщит президенту о моем „вмешательстве“. Нет, вы только подумайте! И это после всего, что я для него сделал!» Один из сенаторов, поджав губы, заметил: «Н-да, в последнее время он что-то часто стал сбиваться с пути. Все на рабочих оглядывается. Думает, что без них ему не пройти на выборах». Мистер Брукс нахмурился. «Он действительно может не пройти на выборах, только дело не в рабочих, а еще кое в чем, и в одно прекрасное утро он поймет это!» – «Не терплю людей, которые вторично садятся в одно и то же кресло, – тоненьким голоском вставил председатель палаты представителей, – не терпел и не терплю». Тут они все почему-то рассмеялись и выпили.

Но вот официант принес плантаторский пунш и виски для Брукса. Фейс поспешно припала к соломинке: и почему только у нее не хватает духу задать самый простой вопрос?

– Бадди, – начала вдруг она, – у вас такая слоновья память, что вы, конечно, помните, как сказали мне однажды: «Если я вам когда-нибудь понадоблюсь, дайте знать»?

– Безусловно, – сказал он, и глаза его радостно заблестели, – и вы отлично знаете, что я сделаю для вас что угодно, Фейс.

– Бадди, – продолжала она, стараясь, чтобы голос не дрожал, – вы видели на днях мою фамилию, в списке Дайкена?

– Что такое?! – воскликнул он. – Боже мой, я ничего не знал!

Его колено тотчас отодвинулось, и Фейс вздрогнула, не чувствуя его больше рядом, хотя минуту назад осталась совершенно равнодушной к его прикосновению.

– Тем не менее это так, – сказала она. – Произошло какое-то недоразумение, и я хочу выяснить в чем дело. Для этого-то вы мне и нужны.

Его лицо стало чужим и холодным.

– Так вот оно что!

– Я хочу увидеться с Моди Винсентом. Он, конечно, откажет, если я просто позвоню и попрошу принять меня. Но я вспомнила, что ведь вы почти со всеми конгрессменами на короткой ноге. Можете вы позвонить ему? – Голос ее дрожал, она ненавидела себя за то, что не может совладать с волнением, но силы ей изменили. – Для меня это страшно важно, Бадди. Вы и представить себе не можете, как важно!

– Конечно, я знаю Моди. Но…

– Послушайте, Бадди! – в отчаянии воскликнула Фейс. – Вы должны это сделать. Слышите, должны! – Она чувствовала, что теряет над собой власть, и боялась разрыдаться. Только теперь Фейс поняла, какие надежды возлагала она на эту встречу и как верила в успех. Ей казалось, что выход найден и все трудности будут позади. Она положила руку ему на локоть и уж совсем униженно взмолилась: – Бадди, я очень вас прошу!

– Хорошо, – буркнул он, – сейчас позвоню.

Он поморщился и нехотя встал из-за стола. Вскоре после его ухода заиграл оркестр, и по залу закружились пары. Фейс продолжала посасывать соломинку, не замечая, что в бокале у нее ничего нет. Время тянулось нескончаемо долго. Голова казалась пустой, мысли словно уснули.

Наконец Бадди вернулся.

– Я созвонился с ним, – сказал он. – Он просит вас зайти к нему сейчас в Капитолий. Завтра он уезжает из города.

– Чудесно! – воскликнула Фейс и с облегчением перевела дух. Только тут она заметила поджатые губы Бадди. – Послушайте, Бадди, я не очень осложнила вам жизнь? – В ее голосе чувствовалось беспокойство. Она и не подумала о том, что вмешательство в такое дело может быть чревато серьезными последствиями.

– Фейс, – начал Бадди, и имя ее прозвучало как-то особенно резко, – я ведь только устроил вам свидание и больше ничего. Я и не думал вас защищать.

Она стиснула зубы.

– А я больше ничего не ждала и не просила у вас. Я благодарна вам и за это.

Бадди отодвинул стул, давая понять, что он ее не задерживает. У нее было такое ощущение, что перед ней совершенно чужой человек.

6

Она шла, внимательно разглядывая дощечки на тяжелых дверях из темного дерева со старомодными фрамугами, пока, наконец, не нашла то, чего искала: «Моди Винсент». Она с минуту поколебалась, потом решила войти без стука. Дверь оказалась тяжелой, и Фейс с трудом открыла ее.

Секретарша, бесцветная женщина средних лет в пестром платье, ела яблоко. При виде Фейс она положила яблоко и вопросительно взглянула на нее. Секретарша явно умела оградить конгрессмена от докучливых посетителей.

– Да? – спросила она недружелюбным тоном.

– Я Фейс Вэнс. – Пожалуй, Фейс сказала это слишком громко, точно перед ней была глухая.

Секретарша сразу стала похожа на айсберг.

– Одну минуту. – И она исчезла в дверях (как всякий конгрессмен, Винсент занимал две комнаты).

«Какой здесь затхлый воздух, – подумала Фейс, – пахнет мебельным лаком. Но удивительно чисто. Должно быть, секретарша из породы неутомимых домашних хозяек; если такая не замужем, то она отводит душу в конторе. По-видимому, Моди Винсент принадлежит к тем людям, которые любят, чтобы их делами ведала пожилая женщина».

Бесцветная секретарша вернулась.

– Входите, – сказала она, но в голосе ее не было и тени приветливости.

Фейс вошла, прикрыла за собой дверь и спокойно остановилась, ожидая, пока конгрессмен, погруженный в чтение, отложит том «Британской энциклопедии». Так как на улице было пасмурно, в комнате царил полумрак, и конгрессмену пришлось повернуться к окну. Он медленно посасывал большую трубку с изогнутым мундштуком, чересчур громоздкую для его узкого лица, и, казалось, не замечал, что в комнате кто-то есть.

Сердце у Фейс болезненно стучало, и она раза два судорожно глотнула слюну, чтобы избавиться от кома в горле. Потом стукнула каблуком, но безрезультатно. Быть может, он это делает нарочно, чтобы лишить ее самообладания, или он действительно так углубился в чтение, что и не подозревает об ее присутствии? Кабинет был завален газетами и книгами; не умещаясь на забитых до отказа полках, газеты кипами громоздились на полу. На столе лежали вороха писем. И как этот человек за всем успевает следить – просто уму непостижимо!

Наконец она кашлянула.

– Мистер конгрессмен…

Он вздрогнул и повернулся к ней вместе с креслом.

– А? Как вы здесь очутились?

– Меня впустила ваша секретарша, – запинаясь, ответила Фейс.

– Ах, да, – сказал он, точно припоминая что-то. – Так вы, значит, и есть мисс…?

– Миссис Вэнс. Мистер Брукс звонил вам насчет меня.

– Да, конечно, – сказал конгрессмен, оживляясь, – теперь все ясно. Вас недавно вызывали в комиссию. Ну как же, помню, конечно. Вы – испанка. Присядьте, пожалуйста. – И он указал на старый кожаный диван, носивший на себе следы многолетней службы. Возле дивана стояла большая блестящая медная плевательница.

Усаживаясь, Фейс вежливо возразила:

– Нет, я не испанка. Я американка.

Конгрессмен захлопнул том энциклопедии и швырнул на свободное от бумаг место.

– Ну, не будем спорить, молодая леди. В этом нет необходимости. Так о чем же вы пришли со мной побеседовать?

Опустившись на диван, Фейс почувствовала, что ей трудно дышать, трудно собраться с мыслями. Диван был такой низкий, что стол конгрессмена казался огромным, а сам Моди, с его узким лицом, глазками-бусинками и коротко подстриженной шевелюрой, вдруг вырос до гигантских размеров. Фейс не могла оторвать от него глаз.

– Видите ли… я хотела объяснить… – Она смешалась, не зная, как и что объяснить.

Он медленно вынул изо рта изогнутую трубку и улыбнулся.

– Можете мне довериться, как на исповеди. Так будет лучше всего.

– На исповеди? – удивилась она. – Но мне не в чем исповедоваться! Я хотела объяснить, что комиссия несправедлива ко мне, что меня допрашивали пристрастно. Мне казалось, что из всех членов комиссии именно вы…

Он прервал ее.

– Но, молодая леди, я думаю, вы поняли, что я всегда стараюсь поступать с людьми по справедливости, всегда стараюсь быть объективным. Однако факты гораздо весомее любых протестов. Я, право, не понимаю, на что вы можете рассчитывать. – Он говорил с необычайной убежденностью, точно не раз все обдумал и пришел к непреложным выводам.

И тут только Фейс вдруг поняла, что, в отличие от некоторых других конгрессменов, которые, отлично сознают свою роль;: этот человек действительно считает, что делает правое дело. Оказавшись в плену у некоей идеи, у какого-то призрака, он поставил перед собою определенную цель и теперь шел к ней, убежденный в своей непогрешимости. Больше того, он верил, что это крестовый поход, и мнил себя рыцарем, знаменосцем. Он был не обычным конгрессменом, а мудрецом, ищущим чистую правду в лживом мире, убежденным идеалистом от инквизиции.

Но разве ему это втолкуешь?

– Да как вы не понимаете, мистер конгрессмен, что мне испортили репутацию, лишив возможности сказать хоть слово в свою защиту? Какие-то люди оболгали меня, а я не имею права даже на очную ставку с ними! Разве вы не видите, что права, гарантированные мне конституцией, права американской гражданки…

– Боюсь, что вы ошибаетесь, – сказал он, нетерпеливо мотнув головой, – я столько раз слышал подобные разговоры после того, как видел целые папки доказательств! В свое время я сам был социалистом и считаю, что права меньшинств надо защищать. Но когда дело касается коммунистов, это уже вопрос совсем другого рода! – Он начал выходить из себя.

– Но… промолвила было Фейс.

– Никаких но! – воскликнул он. – Вы отравлены ядом коммунизма и должны заплатить за это! Посмотрите только, что они делают! Уничтожили повсюду социалистические партии! Внушили массам новую религию! Попирают основные человеческие права! Они безбожники. Их надо стереть с лица земли! – В невероятном возбуждении он подкреплял каждую фразу ударом кулака по столу. – Да, конечно, вместе с виновниками пострадает и кое-кто из невиновных! Но тут уж ничего не поделаешь. Очень жаль, что вы оказались в их числе! Разве можно осуждать нас за то, что вы тонете в воде, которой мы заливаем пожар!..

Глаза его сверкали, и Фейс поняла, что она для него, уже не существует. Он обращался с речью к воображаемой аудитории, которую хотел пробудить и воодушевить.

Плечи Фейс опустились, голова поникла. Этот человек внушал ей страх и отвращение. Прошептав: «Простите, мне пора»; – она схватила сумочку и выбежала из комнаты. А за ее спиной конгрессмен продолжал метать громы и молнии, и обрывки фраз летели ей вслед.

Фейс с горечью подумала, что дня через два наверняка прочтет эту его речь в «Записках конгресса», где она будет напечатана в назидание потомству.

На мраморных ступенях Фейс нерешительно остановилась, рассеянно глядя вниз с Капитолийского холма. – По небу ходили такие тяжелые низкие тучи, что верхняя часть памятника Вашингтону тонула во мгле. Время близилось к вечеру, и в трамваях было полно служащих, спешивших домой.

Это была старая часть Вашингтона, и улочки и переулки, где стояли двухэтажные домики из красного кирпича и росли раскидистые деревья, еще сохранили отпечаток довоенных лет. Особенно это чувствовалось в такой день, когда многие уродливые детали скрадывал туман и ветхие строения казались менее облупившимися. Фейс захотелось побродить по этим улочкам, – без всякой цели, до полного изнеможения. Дойти до Анакостии, где когда-то стояли лагерем безработные, где горели дозорные костры федеральной армии. Побродить в мокром тумане по берегу реки.

Позади нее, на мраморной лестнице, гулко прозвучали шаги, и в порыве внезапного страха она обернулась. Это был всего лишь караульный, но на какую-то долю секунды Фейс в ужасе подумала, что он намерен арестовать ее. Он подошел совсем близко и остановился, но даже не взглянул в ее сторону. Сердце ее забилось спокойнее. «Неужели я совсем потеряла разум», – с мрачной усмешкой подумала Фейс. И почему-то со всех ног помчалась к свободному такси.

– Угол Пятнадцатой и Эйч-стрит, – сказала она шоферу. И только потом уже сообразила, что машинально дала адрес Чэндлера. Нет, это неспроста, – она даже испугалась. И тут же решила поехать к Тэчеру на службу, пока он еще не ушел, и все ему рассказать. Он должен знать, кто ее адвокат, – тогда ей станет немного легче! Успокоившись, она велела шоферу ехать по другому адресу.

Тэчер запретил ей появляться у него в конторе, и только настоятельная необходимость побудила Фейс нарушить этот запрет. Фирма, где работал Тэчер, хотя и была одной из крупнейших в Вашингтоне, никак не могла равняться с нью-йоркскими, и Тэчер болезненно переживал это. Кроме того, его собственная роль в фирме была столь ничтожна и унизительна, что ему было бы неприятно, если бы жена это увидела.

Фейс вышла из лифта на четвертом этаже и подошла к хорошенькой девушке, которая сидела в небольшой приемной за столиком с селектором. Девушка не узнала ее.

– Вам кого? – спросила она.

– Мистера Вэнса, пожалуйста. Скажите, что пришла его жена.

Девушка слегка приподняла брови.

– Сию секунду.

Она нажала кнопку, и Фейс услышала звонок в кабинете Тэчера, в дальнем конце коридора.

– Он не отвечает, – сказала девушка.

– Тогда я сама к нему загляну, – решила Фейс, – иногда он не отвечает, если трудится над отчетом.

И прежде чем девушка успела что-либо возразить, Фейс вышла в коридор. Встречавшиеся ей служащие не обращали на нее ни малейшего внимания.

Она подошла к матовой застекленной двери, на которой золотыми буквами было написано: «М-р Вэнс». Дверь была приоткрыта, и Фейс увидела, что в комнате никого нет. Тэчер ненавидел свою контору: она была для него источником вечных неприятностей. Клетушка, в которой стоял старенький письменный стол и кожаное вращающееся кресло, отнюдь не соответствовала представлению Тэчера о том, каким должно быть святилище ответственного лица. Вот если б у него была контора на двадцать пятом или тридцатом этаже, роскошно обставленная – это бы еще куда ни шло. А так кабинет Тэчера решительно не соответствовал его положению в светском обществе. Ничего удивительного, что Тэчер ругал свою работу и нередко жаловался, что председатель фирмы держит его только для развлечения клиентов, с которыми приходится таскаться по разным барам и загородным клубам.

С чувством смутного разочарования, растерянная, Фейс вернулась в приемную.

– Миссис Вэнс, – окликнула ее девушка, – я навела справки и выясняла, что мистер Вэнс полчаса как ушел. Не думаю, чтобы он сегодня вернулся. Он не ожидал вас?

– Нет, – мрачно ответила Фейс. – Большое спасибо. – И нажала кнопку, вызывая лифт.

Придя домой, где ее радостно встретила Джини, Фейс прежде всего спросила, вернулся ли Тэчер. Нет. И обедать днем он тоже не приходил. Прождав его довольно долго и чувствуя, что терпение. Донни подходит к концу, Фейс решила садиться за стол одна.

Вяло ковыряя ложкой в желе, она всецело ушла в свои мысли и не слышала, как Тэчер тихонько подкрался сзади и чмокнул ее в шею. Она подпрыгнула и даже вскрикнула от неожиданности.

– О господи, Тэчер! Как ты меня напугал!

– Прости, что опоздал к обеду, – извинился он, садясь за стол. – Не надо было меня ждать. – Он положил салфетку на колени и быстро принялся за суп.

Фейс понимала, что он навеселе, но либо выпил меньше обычного, либо просто держал себя в руках. Вдруг он перестал есть и рванул воротничок рубашки жестом человека, который не в силах больше выносить жару, хотя на самом деле вечер стоял туманный и было не очень жарко.

Когда Тэчер покончил с супом, Фейс сказала возможно мягче, чтобы не вызвать вспышки.

– Я заходила к тебе сегодня днем в контору. Мне пришлось быть в Капитолии, и я думала, может ты подвезешь меня домой.

Он недовольно взглянул на жену; щеки его слегка покраснели.

– Ну и что же?

– Тебя не оказалось на месте. Вот и все.

Он нахмурился.

– Мне пришлось выпить кое с кем.

Она никогда не докучала ему расспросами, не старалась вывести на чистую воду. Но что-то в его тоне возбудило ее любопытство, ей захотелось узнать, почему он ее поцеловал, почему вел себя так странно и необычно. Пусть даже ее вопрос разозлит его, удержаться она не могла.

– Это было деловое свидание? – Сомнение сквозило скорее в тоне, нем в словах.

На секунду Тэчер словно остолбенел. Потом в глазах его загорелся злобный огонек.

– Да, конечно! Как же иначе? – с нарочитой иронией спросил он.

– Право, не знаю… – протянула она, подстрекаемая некиим озорным бесенком.

– А пошла ты к черту! – огрызнулся он, швыряя ложку на стол.

В эту минуту раздался телефонный звонок, и Донни с невозмутимым видом, словно не замечая, что хозяева ссорятся, прошла через комнату и подняла трубку.

– Квартира Вэнсов, – сказала она и помолчала. – Простите, как о вас сказать? – Снова помолчала. – А… хорошо, обождите минутку.

Застенчиво и нерешительно она вошла в столовую.

– Это вас, миссис Вэнс. Какой-то джентльмен. Он не хочет назвать своего имени.

Фейс поднялась из-за стола; сердце у нее екнуло от страха и радости: а что, если это Дейн Чэндлер?! Нет, не может быть. Дейн Чэндлер назвал бы себя. А вот Аб Стоун, если он звонит по какому-то делу, мог не назваться… Краешком глаза она заметила, что кислое выражение на лице Тэчера сменилось нескрываемым беспокойством.

Она подошла к телефону.

– Что такое?! – воскликнула она. Потом после долгой паузы, чуть не всхлипывая, добавила: – Понимаю. Да, да… я буду. – И не глядя, ощупью повесила трубку.

Вернувшись к столу, она тяжело опустилась на стул. Лицо у нее помертвело, в потемневших глазах застыл ужас.

Тэчер, взглянув на нее, приподнялся.

– Фейс, Фейс… что случилось?

– Это… – еле слышно, точно ее смертельно ранили, произнесла она, – то, что в других странах называют тайной полицией. Меня вызывают туда.

Тэчер упал на стул.

– Боже, мой! – воскликнул он. – Боже мой… этого я никак не ожидал!