Текст книги "Спасение Келли и Кайдена (ЛП)"
Автор книги: Джессика Соренсен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)
Глава 6.
Прогуливаться, не торопясь
Келли
Сет и я проводим много времени в кафе, частично от того что Сет думает, что нам нужно есть блины все время, и частично потому, что мы избегаем завтрака в моем доме, после первой встречи мамы и Сета. Все было нормально, кроме неловкости с самого начала.
– Рада с тобой познакомиться, Сет! – Мама протягивает руку, и Сет вежливо пожимает ее. На ней фартук поверх цветочного платья и выглядит это будто из 60-х. На кухне пахнет корицей, а на газу булькает кастрюля.
– Я тоже рад с вами встретиться! – Сет отпускает ее руку и берет гирлянду, которой было чересчур много, и которая была на стенах и обматывала фигурки Санта Клаусов и оленей на полках. – Вы любите украшать, не так ли?
Мама разбивает яйца и выливает их в кастрюлю, потом берет миску со стола и начинает взбивать тесто.
– Ооо да, я обожаю праздники. Они такие веселые. А как на счет тебя?
Сет приподнимает брови, выдвигая стул из стола.
– Люблю ли я праздники? Нет, не очень.
Он садиться и я присоединяюсь к нему, читая смс-ку от Люка.
Люк: Слышала что-нибудь от него?
Я: Нет... а должна?
Люк: Нет, кстати, я заходил к нему домой.
Я: Он в порядке?
Люк: Я не знаю. Его брат сказал, что не видел его. Думаю, он был пьян.
Я: Я писала ему пару раз. Он не ответил ни на одно смс.
Люк: Я уверен, с ним все хорошо. Он, наверное, занят чем-нибудь.
Занят чем-нибудь? Один. В этом чертовом доме.
– Келли, ты слышишь меня?
Я отрываю взгляд от телефона и смотрю на маму и Сета, которые пялятся на меня.
– Что? – спрашиваю я.
Брови Сета нахмуренны под квадратной оправой очков, которые он носит, и не потому что у него плохое зрение, а потому что они модные.
– С тобой все хорошо? – интересуется он.
Я киваю.
– Все в порядке.
– С кем переписываешься? – спрашивает мама, мешая венчиком в миске.
Я быстро ставлю телефон на блокировку и кладу на стол.
– Ни с кем.
Мама бросает венчик, и тесто летит во все стороны.
– Ты переписывалась с Кайденом, не так ли? Не могу поверить в это, Келли! Я говорила тебе, что не хочу, чтобы ты с ним проводила время, после того, что произошло... после того, что он сделал с Калебом.
Сет смотрит на меня с изумлением в глазах, я пожимаю плечами, качая головой и пытаясь не заплакать.
– Это не Кайден, – отвечаю я.
– Даже если это и так, думаю Келли достаточно взрослая, чтобы решать с кем ей общаться, – вмешивается спокойно Сет. – На мой взгляд, она прекрасно разбирается в людях. – Произносит он это, и любая надежда на то, что они будут ладить, разваливается прямо здесь. – На много больше, чем другие люди, которые, кажется, не попадают в цель все время.
Она не до конца понимает всю глубину его слов, но его резкий тон достаточная причина, чтобы решить, что он ей не нравиться, что она и сказала мне, отведя в сторону.
– Он грубиян, – шепчет она. – Он так и со своей матерью разговаривает?
– Он не разговаривает с матерью, – говорю, понимая, что это очередной удар против него.
После этого, я решаю, что лучше держать их подальше друг от друга, потому что Сет не будет молчать, если мама скажет что-то нелепое, а мама никогда не перестанет говорить нелепые вещи.
~ ~ ~
Я была дома почти всю неделю. Время, казалось, двигается, как в замедленной съемке. Каждый час длился словно дни, а дни будто бы месяца. Рождество длиться только четыре дня и все это время она заставляет меня ходить по магазинам и упаковывать подарки с ней. Я делаю все это, так как могу, но каждый раз, как она зовет Калеба – убегаю. Я даже сбежала с нашей поездки в торговый центр, позвонив Люку и попросив забрать меня.
– Я даже не уверена в том, голодна ли я, – говорю я Сету, поливая стопку блинов сиропом перед собой. Мы снова сидим в кафе, наслаждаясь простой болтовней, после очень неудобного утра с моей мамой. – Шесть дней подряд меня перегружают блинами.
Он мажет маслом тост и добавляет клубничное желе. Он одет в голубую футболку с логотипом на кармане, а его волосы все еще влажные после душа, который он принимал до того, как мы ушли из дома.
– Ну, ты не обязана заказывать каждый раз блины, – предлагает он, кладя нож для масла на стол.
– Или, может ты должен был заказать мне что-нибудь другое, – отвечаю я, беря пакетики с сахаром из подставки. Сет взял на себя заказ для меня, пока я была в туалете, и в моих планах не было блинов.
– Думаю, мы должны есть блины каждое утро, пока идут каникулы. – Он откусывает кусочек от тоста. Крошки сыплются на его футболку, и он стряхивает их взмахом руки. – Будет весело.
Я смотрю на свои блины, утопшие в луже сиропа.
– Уверен?
– Я всегда уверен в том, что произношу вслух. – Он кладет тост на маленькое блюдце.
Я сжимаю губы и пытаюсь не рассмеяться над ним, потому что Сет никогда не уверен в чем-либо, так же как и я, так же как большинство людей во всем мире.
– Все хорошо, мы можем пытаться есть блины каждый день. Но если меня стошнит, ты должен пообещать, что подержишь мои волосы.
– Обещаю, – улыбается он и поднимает руку перед собой. Я хлопаю ладошкой по его, давая пять. В этот момент были только он и я в кафе, возможно даже и в мире. Но колокольчик на двери звякает, и мои глаза инстинктивно глядят на причину звона. Неожиданно, я вспоминаю, что на свете есть гораздо больше людей, которые тоже хотят поесть блинов в Рождественские каникулы.
Кайден входит в кафе, и несколько людей за столами быстро поднимают взгляды на него. Были слухи о нем, которые прошли по маленькому городу, и которые были ужасными. Я борюсь с тем, чтобы не врезать каждому человеку, который пялится на него.
Он в пальто и, снежные хлопья застряли в его влажных волосах. Он одет в старые джинсы с дырками, и черные ботинки. Рождественские огоньки, которые украшают окна, отражаются в его глазах, и делают его взгляд красным, вместо зеленого. Его взгляд пробегает по помещению, но пропускает меня, и потом он идет к кассе, где сидит старая официантка с седыми волосами и сеткой на голове, приветствуя его за прилавком.
– Келли, на что ты пялишься? – Сет прослеживает мой взгляд, и затем его глаза расширяются. – Ох...
Такое ощущение, что ноги не принадлежат мне, поскольку я сгибаю колени и встаю. Когда я уже на ногах, взгляд Кайдена застревает на мне. Мы смотрим друг на друга через все кафе, столы, стулья, люди – все испаряется. Он скрещивает руки на груди и сжимает губы, до того как качает головой. Он оборачивается, когда официантка отдает ему пакет на вынос. Я не уверенна, что это значит, но мне нужно поговорить с ним.
– Сейчас вернусь, – говорю я и иду к Кайдену, который оплачивает заказ официантке.
Сет ловит меня за рукав и тянет немного назад.
– Будь осторожна, Келли.
Я киваю, не уверенная в том, что он имеет в виду, быть осторожной с Кайденом или с самой собой. Он отпускает мой рукав, и я обхожу столы. Кайден засовывает кошелек в задний карман, когда я подхожу к нему, и пластиковый пакет уже в его руке. Его челюсть напряжена, когда он берет несколько салфеток из металлического диспенсера, не глядя на меня.
– Привет, – говорю я, вновь расстраиваясь из-за моего такого слабого приветствия.
– Привет, – бормочет он, заталкивая салфетки в пакет.
– Я... Я просто хотела подойти к тебе и узнать как у тебя дела. – Делаю вдох, потому что нервничаю и забываю дышать.
Его взгляд поднимается ко мне, и я отступаю назад из-за того, что они полны холода.
– Я в порядке.
– Это хорошо. – Мое горло сжимается, уменьшая поток воздуха, и я не знаю, как на это реагировать. Он направляется к двери, а я следую за ним. – Кайден, подожди.
Он не останавливается, толкая резко дверь и открывая ее. Я знаю, что должна остановиться, но не могу заставить ноги перестать двигаться. Быстро выхожу на улицу за ним, обнимая себя руками, когда ветер обдувает мои обнаженные руки.
– Может нам нужно поговорить? – намекаю, прежде чем он открывает дверь черного Мерседеса его матери.
Он делает паузу, качая головой, потом оборачивается ко мне.
– Келли, я должен идти. У меня есть дела, которые нужно сделать сегодня.
Обхожу сзади автомобиль по слякоти и лужам, не готовая сдаться.
– Ты остаешься здесь, в своем доме?
Он бросает пакет с едой между консолью и пассажирским сиденьем.
– Да, куда я могу еще пойти?
Вода просачивается сквозь мою обувь, и она очень холодная.
– Ты можешь остаться у меня.
Его глаза фокусируются на мне.
– И что потом? Твоя мать просто поприветствует меня?
Я смущаюсь, и это не то, что нужно делать, но я не могу придумать, что сказать.
– Мне все равно, что думает моя мама.
Он трясет головой, и приседает, садясь в машину.
– Келли, я не могу остановиться в твоем доме, только не после того, что произошло.
Почему у меня такое чувство, будто он имеет в виду не мою мать, а наши отношения?
– Пожалуйста, не убегай, – говорю я гневно. Больше не могу думать рационально. Я обегаю машину и открываю дверь со стороны пассажира, настраиваясь на то, чтобы заставить его чувствовать себя лучше. Каким-то образом. Просто нужно найти каким. Внутри машины пахнет им, и я вдыхаю запах, убирая пакет с едой, сажусь и закрываю дверь. – Я не хочу, чтобы ты туда возвращался.
Качая головой, он хлопает дверью и регулирует спинку сиденья, давая себе больше места. Он встречается со мной глазами, и в них я вижу пустоту.
– Келли, я никогда и не уезжал отсюда по правде. Просто сбегал на какое-то время. – Он поворачивает ключ в замке зажигания и двигатель оживает. – Моего отца больше нет здесь.
Я встряхиваю головой.
– Где он?
Он поживает плечами, кусая губы и глядя в окно на дверь магазина.
– В командировке, думаю.
Я хочу спросить у него... хочу знать, имеет ли он какое-нибудь отношение к этому.
– Кайден, он...
– Слушай, Келли, – он перебивает меня, его взгляд ломает меня внутри. – Мне нужно идти. Мне нужно доделать кое-какое дерьмо.
Сглатываю, все мои внутренности дрожат.
– Пожалуйста, поговори со мной, – шепчу я, сдерживая накатывающие слезы.
Он вдыхает через нос, и его грудная клетка поднимается, а потом опускается, когда он выдыхает. Его рука бледнеет, сжимая руль, и я клянусь, что могу слышать биение его сердца.
– Я... – Его дыхание учащается, когда он начинает говорить.
Упираю локоть в приборную панель, прикладывая ладонь к его щеке. Он вздрагивает, но остается неподвижным, смотря на меня. Мое сердце бьется страстно, посылая адреналин по всему телу. Я не знаю, что делаю, и не знаю правильно это или нет. Все, что я могу, это надеяться достучаться до него.
– Ты ведь знаешь, что можешь рассказать мне все? Я пойму. – Он сглатывает, когда я большим пальцем провожу по его щеке. У него по-прежнему щетина, будто бы не брился. Его кожа грубая под моими прикосновениями. – Пожалуйста.
Он качает головой.
– Я... я не могу.
– Да, да, ты можешь. – Наклоняюсь, желая быть ближе к нему. – Я помогу тебе.
Как ты помог мне.
Его теплое дыхание доноситься до моей щеки, и оно ускоряется, когда его взгляд опускается на мои губы.
– Келли, я... – он быстро приближаться ко мне, и обрушивает свои губы на мои. Я вмиг раскрываю свои губы, и позволяю его языку проникнуть внутрь, испуская сдерживаемый выдох. Я скучала по этому... по нему... больше, чем могу себе признаться. Он нужен мне. Так сильно.
Я хватаю его за рубашку, в то время как он тянет меня за шею, придвигая ближе, целуя меня, изучая мой рот своим языком грубыми, почти отчаянными, движениями. Его другая рука движется и лихорадочно хватается за мое бедро. Консоль упирается мне в живот, но мне все равно. Я просто хочу целовать его без остановки. Я никогда не хочу отпускать его и не хочу, чтобы он отпускал меня. Он так нужен мне.
Но потом он отпускает меня, дыхание сбившееся, а челюсти сжаты. Когда он смотрит на меня – его глаза холодны.
– Ты должна уйти... Извини, Келли. – Он выглядит так, как будто может сейчас заплакать. – Я не могу быть с тобой.
Я уверяю себя, что это потому, что ему больно, но неожиданно я возвращаюсь в старшую школу, возвращаюсь к тому времени, когда была никем, возвращаюсь к девушке-невидимке, которая погрязла в позоре.
– Фрик, – выкрикнула как-то Дейзи, когда я шла по коридору с низко опущенной головой. – Никто не хочет видеть тебя.
Я спешила по коридору, прижимая книги, и выбежала на улицу. Все бежала и бежала, пока не оказалась благополучно под трибунами рядом с футбольным полем, где никто не мог меня видеть. Я засунула два пальца себе в рот и давила на горло, пока не опустошиться мой желудок от обеда. Затем я села в грязь и наблюдала сквозь сиденья за тренирующейся футбольной командой, мечтая о том, чтобы я навсегда могла остаться здесь.
Moе дыхание сбивается, когда я выхожу из машины в снег на зимний воздух. После того как я захлопываю дверь, шины прокручиваются в грязи, и он уезжает не обернувшись. Даже притом, что я хочу последовать за ним, я разворачиваюсь и иду с низко опущенной головой.
Кайден
Я официально заявляю, что я самый большой мудак в мире, выезжая с парковки. Пренебрежительно обошелся с самой грустной девушкой в мире, и не один раз, а два, и вдобавок ко всему – поцеловал ее. Я чертов идиот. Я вижу, как она смотрит на машину, когда выезжаю со стоянки на дорогу, ее голова опущена, и вероятно она чувствует себя дерьмово.
Но это для ее же блага, это то, что я продолжаю говорить себе. Однажды, она вспомнит все это и будет радоваться, что ей не пришлось иметь дело со мной всю жизнь. Мое бремя и мои проблемы должны касаться только меня, одного меня.
И все же... целовать ее снова было огромной проблемой. Я отдаляюсь от кафе, слякоть брызгает на лобовое стекло, когда я лечу вниз по главной дороге на машине моей матери. Мое сердце бьется глухо, летя так же быстро, как и машина, а губы горят от ощущения поцелуя. Внутри машины витает ее аромат, и я не могу перестать думать о том, как хорошо она пахнет, когда я приближался к ней, и какого это чувствовать, прикасаясь к ней.
Я никогда не должен покидать этот дом. Мама была пьяна и захотела что-нибудь съесть. Мне не хочется, чтобы она водила в нетрезвом виде, поэтому и согласился съездить. Но появиться в публичном месте было плохой идеей. Я знаю много людей, и многие осуждают меня. И потом…Келли была там... И видеть ее...
Слезы грозились вытечь из глаз, когда я оставлял ее около из кафе, но боль и печаль заставляют меня хотеть остановиться. Я не могу позволить чувствам вылезти наружу, ни тогда, когда у меня нет способа отключить их. Потом я буду иметь с ними дело и не смогу справиться. Но мои глаза продолжают наполняться водой, и становится чертовски сложно видеть. Все это кажется таким белым и сентиментальным, что я не могу сфокусироваться на дороге. Я должен остановиться, узел сжиматься в груди еще больше.
Держась за руль, я нагибаюсь к бардачку, надеясь, что у мамы есть там отвертка или что-то острое. Мне просто нужно быстрое решение временно отключить чувства. Я продолжаю смотреть на дорогу, копаясь в бардачке. Есть куча бумаг, тюбик губной помады, пакетик освежителя воздуха.
– Блядь! – Здесь нет ничего острого. Я захлопываю крышку бардачка и сажусь вовремя, потому что впереди стоит маленькая голубая машина, остановившаяся посреди дороги, из которой валит дым.
Я нажимаю на педаль, и тормоза машины визжат до полной остановки. Снег и слякоть разбрызгивается в стороны, когда задняя часть машины теряет контроль и ее заносит. Машина останавливается в футе от столкновения.
Я бью ладонями по рулю. Я теряю контроль над всем... над чувствами, и в конечном итоге это может убить.
Только я не уверен, бояться мне этого или радоваться.
Глава 7.
Не думать долго о многих вещах
Кайден
Прошло около полутора недель после моей выписки, и я чертовски взбешен. И шокирован. И во многих вещах до сих пор не могу разобраться. Последний раз я видел Келли, когда оставил ее в том кафе. С тех пор как сбежал от нее, она несколько раз пыталась мне позвонить, присылала сообщения, но я не отвечал.
Все время торчать дома тяжко, и немного уныло, особенно учитывая, что вчера было Рождество, которое никто не заметил. Хотя так было всегда. Мама избавилась от всех ножей, бритв и любых других острых предметов. Не уверен, ради отца или ради меня. Мой старший брат, Тайлер, тоже до сих пор здесь. Похоже, он потерял работу и жилье, поэтому теперь обосновался в подвале, где мы прятались, будучи детьми. А еще он пьет не меньше нашей матери. Отец ни разу не объявлялся после моего возвращения. Мама уверяет, что он в командировке, но мне почему-то кажется, что он просто прячется до тех пор, пока они не будут уверены, что я не стану говорить о событиях той ночи.
– Хорошие новости, – сообщает мама, когда я захожу на кухню. Сейчас ранее утро, но она уже при полном параде, с прической и макияжем. Она сидит за столом, попивает кофе, перед ней журнал и полупустая бутылка вина.
Я подхожу к кухонному шкафчику.
– Да ну.
Мама поднимает кружку.
– Да, если ты считаешь новости о том, что тебя не отправят в тюрьму, хорошими. – Она делает глоток, после чего ставит кофе обратно на стол. – Кажется, Калеб и твой отец пришли к соглашению. Мы заплатим ему десять тысяч долларов в обмен на отказ от обвинений.
– Разве это законно?
– Какая разница, законно это или нет?
Я открываю дверцу и достаю коробку печенья Поп-Тартс.
– Разница есть… К тому же, откуда вам знать, вдруг он возьмет деньги, а потом все равно выдвинет обвинения. Калеб ведь не какой-то там хороший, честный парень.
– Нет, он – парень, которого ты избил. – Она добавляет в кофе немного сливок. – Хватит спорить. Отец так разобрался с ситуацией. И скажи спасибо, что он разобрался.
Ненароком смеюсь.
– Сказать спасибо. – Я указываю на свой бок, где уже формируется шрам. – За что? За это?
Мама подносит кружку ко рту и злобно смотрит на меня.
– Ты про рану, которую сам себе нанес?
Я с силой захлопываю дверцу, отчего мама вздрагивает.
– Ты знаешь, что это неправда… и я бы хотел… я хотел… – Я бы хотел, чтобы она просто призналась, что знает, но ей безразлично. Уж лучше так, чем ее притворство, будто ничего не происходит.
Поставив кружку на стол, она перелистывает страницу журнала, беззаботно пожимая плечами.
– Мне известно только то, что ты сам себя порезал, а твоего отца даже дома не было той ночью.
– Мам, ты такая…
Она ударяет рукой по столу, ее тело дрожит.
– Кайден Оуэнс, мы больше не будем об этом говорить. Ситуация улажена, мы продолжаем жить дальше, как всегда делали.
Я опираюсь о кухонную стойку, заведя руки за спину, и сжимаю столешницу.
– Почему ты всегда защищаешь его? Ты должна защищать своих детей… только даже не хочешь признать, что происходит.
Мама подскакивает из-за стола, хватает свой журнал и кофе, и спешит к выходу.
– Тебе известно, каково расти в такой бедности, что твоей матери приходилось бы продавать себя на углу, чтобы купить для тебя поношенные туфли в секонд-хенде?
Она никогда не рассказывала о своем детстве или о своей матери, поэтому я ошеломлен.
– Нет… но я бы лучше вырос без хорошей обуви, чем с ежедневными побоями.
Мама разворачивается и швыряет в меня кружку, которая пролетает над моей головой и разбивается о стену. Острые осколки разлетаются по полу и застревают в щелях между плиткой.
– Неблагодарный мелкий засранец. Ты понятия не имеешь, как тебе повезло. – Она дрожит от злости, выпучив глаза.
Я перевожу взгляд с нее на осколки, потом опять на нее, раскрыв рот. Она еще никогда так не сердилась. Чаще всего мама ведет себя сдержанно. Но вспышка гнева в ее глазах угасает так же быстро, как вспыхивает. Она проводит руками по волосам, поправляя прическу, после чего выходит из комнаты, оставив уборку этого беспорядка мне.
Достаю веник из кладовой и собираю стекло, наблюдаю, как фрагменты падают в мусорную корзину с совка. Заметив на дне корзины туристические буклеты про туры в Париж и Пуэрто-Рико, задаюсь вопросом, а не туда ли уехал отец. Хотя эти города больше подходят для отдыха, чем для командировки.
Когда отношу веник обратно, вспоминаю ту ночь – неконтролируемую ярость в глазах отца, и чувство неизвестности поднимется в груди. Что со мной будет? Как мне вернуться к жизни после приятия мысли о неминуемой смерти? И будет ли у меня жизнь, к которой можно вернуться? Мама может сколько угодно притворяться, что все пройдет хорошо, что они купят молчание Калеба, но у меня есть сомнения, я ничуть не удивлюсь, если он возьмет деньги и все равно выдвинет обвинения.
Я продолжаю анализировать свои планы, спустившись в подвальную комнату и сидя в тишине. Достаю телефон из кармана, смотрю на экран, мой палец нависает над кнопкой вызова. Черт, мне так сильно хочется позвонить Келли. Потому что я чувствую – она сможет мне помочь, подскажет какие-нибудь ответы, даст причину снова возродиться.
– Эй, чувак. – Тайлер вваливается в комнату, захлопнув дверь локтем. У него в руке коричневый бумажный пакет; запрокинув голову назад, он делает глоток того, что в этом пакете скрыто, вытирает рот рукавом рубашки, потом протягивает свое пойло мне.
Отрицательно качаю головой и кладу телефон в карман, расценив появление Тайлера как знак не звонить Келли.
– Нет, спасибо, чувак.
Он пожимает плечами, отпивает еще, плюхается на кожаный диван, стоящий напротив меня. Тайлер выглядит скорее на тридцать, чем на двадцать, его одежда измята и поношена. У него нет одного зуба – сказал, что выбили в драке, но мне кажется, Тайлер вполне может сидеть на крэке или еще какой дряни, судя по язвам у него на лице. Его редеющие волосы подстрижены коротко, от него несет сигаретами и перегаром.
– Ты тут надолго? – Тайлер закидывает ноги на кофейный столик; на подошве его ботинка виднеется дыра.
– Понятия не имею. – Я беру пульт, направляю его на телевизор. – Полагаю, все зависит от ситуации с Калебом.
Он снимает пакет с бутылки водки, подносит горлышко ко рту.
– Кстати, что между вами произошло? – Тайлер делает глоток, после чего с шумом опускает бутылку на стол. От давления у него на губах остался красноватый отпечаток – мне интересно, было ли ему больно, почувствовал ли он это вообще.
Включаю телевизор, листаю каналы. Я не хочу разговаривать с братом, ведь он так пьян, что завтра наверняка не вспомнит ни слова. Пусть я, скорее всего, не прав, но по-прежнему злюсь на него – Тайлер бросил меня тут, чтобы превратиться в такое.
– Это называется жизнь.
Он скептически смеется.
– Ты называешь драку с кем-то жизнью?
– Когда-то вся наша жизнь состояла из драк, – говорю я, и Тайлер нервно ерзает на месте. Щелкаю костяшками пальцев, разминаю шею, подавляя желание заехать кулаком в стол. – Я его не избил. Только сломал нос, выбил несколько зубов и оставил синяки на лице. И все.
– Да, но чем Калеб Миллер тебе насолил? – допытывается брат. – Когда я был тут в последний раз, он производил впечатление нормального парня.
Я снова щелкаю костяшками, надавливая как можно сильнее, до тех пор, пока не появляется ощущение, будто кожа вот-вот лопнет.
– Калеб – хренов урод, ему сошел с рук поступок, за который его должны были посадить в тюрьму. Я с ним еще по-божески обошелся, он заслуживает худшего.
Поднимаюсь с дивана, не желая больше говорить на эту тему.
Тайлер поворачивается, следя за мной своими налитыми кровью глазами.
– Разве ты не избил его до потери сознания?
Качаю головой, распахнув дверь.
– Нет.
Я тоже так думал, только оказалось, он симулировал. Да, лицо Миллера напоминало синее месиво, но к тому времени, когда полицейские усадили меня в патрульную машину, он уже подскочил на ноги, извлекая всю возможную выгоду из ситуации.
Закончив разговор, выхожу на улицу. На мне нет пальто, лишь толстовка, но я даже рад холоду, пробираясь через заснеженный двор, прижимая руки к бокам. Обеих машин нет в гараже, остался только мотоцикл с ключом в зажигании. Провожу рукой по кожаному сиденью, вспоминая последний раз, когда на нем катался и разбил, пытаясь перепрыгнуть через холм. Он черного цвета, обтекаемой формы, и совершенно не предназначен для прыжков – я тогда просто выделывался перед кучкой девчонок. Меня занесло на грязной дороге. Содрал себе весь бок – пустяк по сравнению с тем, что со мной иногда делал отец, или даже я сам.
Сгибая запястье, чувствую боль в мышцах на месте порезов, затем перекидываю ногу через сиденье, поворачиваю ключ и газую, параллельно удерживая тормоз. Мотор оживает, и на долю секунды я тоже чувствую себя живым. Подняв ногу на подставку, отпускаю тормоз и вылетаю из гаража на дорогу. На улице холоднее, чем в холодильнике, но могло быть хуже. Сегодня вообще-то теплый день для Афтона, и дороги расчищены. Я справлюсь, если не буду гнать. Мне просто нужно куда-нибудь уехать.
Куда угодно, лишь бы подальше отсюда.
Келли
Прошло чуть меньше недели с того момента как я видела Кайдена. Я писала и звонила ему пару раз, и все заканчивалось слезами, потому что он не отвечал. Я не могу перестать думать о пустоте и ярости в его глазах, когда он уходил. Сет писал ему сообщения несколько раз, но они всегда оставались без ответа. Это убивает меня, невозможность быть с ним и то, что он в доме наедине со своей ужасной семьей, хранит молчание о своей жизни. Молчание. Молчание. Почему всегда молчание? Хочу, чтобы мы оба были способны рассказать миру обо всем и стать свободными от оков тишины.
Мы с Сетом проводим много времени вместе вдали от моего дома, зависая в кафе, съедая кучу блинов, и колесим по дорогам, куда глаза глядят, делаем все, чтобы держать меня подальше от матери. Не то чтобы она наводила на меня ужас, просто она постоянно напоминает мне о моем чувстве долга перед братом и Калебом, ведь у них «дружба до гроба». Но вчера было Рождество, и она заставила нас торчать дома весь день. Прошел он не очень удачно, и все закончилось тем, что у нас завязался спор, и она утащила меня в сторону, чтобы сказать, что я не должна больше проводить время с Сетом.
– Он подозрительно веселый, – сказала она. – И мне не нравится его отношение.
– Тебе это не по душе, мам, – ответила я. – Но он мой друг, и останется им.
Разговор не завязывался, и она начала читать мне нотации о маленькой девочке, которую потеряла и которая никогда не дерзила.
– О чем думаешь? – спрашивает Сет. Мы в комнате над гаражом. День выдается неплохой, солнечный свет разливается по всему снегу и льду, расплавляя их. Я наблюдаю за ним некоторое время, как он отражается ото льда, насколько это совершенное явление, но знаю, что если выйду наружу – на холодную и скользкую поверхность, то от совершенства не останется и следа. – У тебя странное выражение лица… словно ты задумала убить кого-то.
Я стою около подоконника, пиная боксерскую грушу босыми ногами. Папа принес ее в комнату несколько дней назад, после того, как мама подарила ему ее на Рождество как способ «прийти в форму».
– Я просто думала о всяком.
Он листает страницы журнала, лежа животом на кровати.
– Например?
Я качаю головой, ударяя кулаком в грушу и едва сдвигая ее с места. Пот каплями стекает по затылку, а волосы, собранные в хвосте, так и норовятся выбраться из-под резинки.
– Да так. Ничего… только о погоде.
Его брови взмывают вверх, когда он смотрит поверх журнала. На нем надеты джинсы с полосатой рубашкой и кожаный ремешок на шее.
– О погоде?
Пожимаю плечами, отводя ногу в сторону, и еще раз ударяю коленом по груше. Восстанавливая дыхание, подхожу к кровати, чувствую холодный бетон под ногами, и спешу запрыгнуть на матрас.
– Да, иногда мне нравится анализировать ее, и что все это может означать относительно жизни.
Он переворачивает страницу, глядя на меня.
– Ты очень странная. Знаешь это?
Я киваю, заталкивая ноги под одеяло.
– Мне говорили об этом несколько раз.
Он вздыхает, разглядывая мою одежду.
– Ты собираешься провести в этом весь день? Я надеялся, что мы прогуляемся.
Опираюсь спиной на стену, размахивая руками перед лицом, пытаясь остыть.
– Куда?
– Куда угодно лишь бы не торчать здесь.
– Это место уже утомило тебя, да?
Он качает головой и начинает читать страницу перед собой.
– Нет, но эта комната и тот факт, что ты продолжаешь зависать где-то там в своей «потрясенной стране Келли». Ты сводишь меня с ума… Ты сама сходишь с ума с того дня как встретила Кайдена в кафе. – Он смотрит на меня из-под своих длинных черных ресниц. Прядь волос падает ему на глаза, но он даже не утруждается откинуть их назад. Видимо ожидая от меня ответа.
– Что не так? – Спрашиваю я, кладя руку на живот.
Он недовольно поглядывает на меня и грубо переворачивает очередную страницу, случайно отрывая от нее уголок.
– Ты что-то скрываешь от меня, о том, что произошло в кафе… когда ты выбежала на улицу.
– Нет, это не так, – я лгу, боясь говорить об этом и боясь того, что Сет скажет, что это означает.
Он, щурясь, указывает на меня пальцем.
– Не обманывай меня, Келли. Просто скажи, о чем так не хочешь рассказывать мне. Не нужно лгать.
Я опускаю лицо, хмурясь.
– Прости. Я правда не хочу говорить об этом. Будет слишком сложно… узнать, что это значит… узнать о том, что я чувствую.
Он молчит, взвешивая мои слова, а потом переводит взгляд к окну, где лежит мой дневник.
– Ты написала об этом?
Я качаю головой и вытираю пот с ладоней.
– И не хочу.
– Ты когда-нибудь писала о том, что чувствовала той ночью… о Кайдене?
– Нет, – отвечаю ему. – И как я уже говорила, мне действительно этого не хочется.
Он вытягивает руки и приподнимается вверх. Стоя на коленях, он пододвигается ближе ко мне, пока не оказывается рядом.
– Возможно, тебе стоит. Может быть тебе стоит написать письмо Кайдену, рассказать о своих чувствах, не только по поводу того что произошла, но и о том, как ты относишься к нему.
– Сет, не думаю, что смогу. – Поворачиваюсь на спину и смотрю вверх на пятно на потолке. – Я боюсь того, что буду писать… того, что я действительно ощущаю и того, как он отреагирует.
Боюсь того, что запертое внутри сердце вырвется на свободу и тогда мне придется иметь с этим дело.
Он берет мою руку в свою.
– Келли, милая, думаю, если мы чему-то и научились в нашей жизни так это тому, что если боишься, тогда и жить не стоит.
– Я знаю, – говорю мягко, понимая, сколько всего сдерживала. С тех пор, как это произошло – моя грудь, чувства и сердце были затянуты в тугой узел. – Но что, если я узнаю что-то, чего не хочу знать?
– Но так лучше, чем скрывать и подавлять это, правда ведь?
Я сжимаю губы вместе, слушая гул обогревателя, тщательно обдумывая его слова. Затем заставляю себя сесть.
– Ты очень мудрый человек, Сет.
– Ну, это и ежу понятно. – Он закатывает глаза и улыбается. – Это понятно каждому, кто встречает меня.
Моя улыбка становится шире, потому что не смотря на то, что все закончится на бумаге, когда я кратко запишу свои мысли – у меня будет Сет, и знаю, что в отличии от прошлого, в настоящем я буду не одна.