Текст книги " Объятья"

Переведено специально для группы http://vk.com/club35997542

Любое копирование без ссылки на группу ЗАПРЕЩЕНО!

Пожалуйста, уважайте чужой труд!

Аннотация

Вайолет Эден боялась празднования своего семнадцатилетия. В конце концов, чему можно радоваться, если в этот день так же отмечаешь годовщину смерти матери. Единственное утешение, что там будет Линкольн. Сексуальный и зрелый, он совершенство для Вайолет. Но почему-то ей кажется, что он не хочет быть ей больше чем другом? После того как он ей дарит незабываемы поцелуй и бросает на пороге, Вайолет пытается найти ответы на вопросы. Но она никогда не могла бы представить то, что выяснит: он Грегори – и он Ангел, а Вайолет его вечная возлюбленная. Мир Вайолет переворачивается, она никогда не верила в Бога, а тем более в ангелов. Но нет никаких сомнений, она чувствует в себе изменения и ее чувства к Линкольну… Внезапно она понимает, что не может быть с ним. И тогда появляется Феникс, падший ангел. Он настойчив и загадочен, но, по крайней мере, он никогда ей не врет... Так Вайолет оказывается втянутой в вековую битву между темными и светлыми ангелами и она не знает какой выбор ей стоит сделать.

Глава 1

«На людях в кругу своих товарищей, незнакомцев, вы должны сохранять приличия, вы не можете делать сотни вещей; но внутри вас, громадная свобода»

Ральф Уолдо Эмерсон

Дни рождения – это не мое.

Трудно радоваться в этот день так как это годовщина смерти матери.

Не то чтобы я винила себя за это.

Никто ведь не мог знать что она не переживет роды.

И дело не в том, что я скучаю по ней.

То есть, я же никогда ее не знала.

Но это единственный день в году, когда я буду вынуждена задавать себе вопрос, а стоило ли это того? Стоила ли моя жизнь того, чтобы забрать ее жизнь?

 Отклоняясь, я смотрела из окна автобуса.

Стэф не умолкая болтала, что-то об идеальном платье, полностью увлеченная тем, что она говорила.

Она была непреклонна, когда дело касалось науки о шопинге.

Я чувствовала, что она смотрит на меня, разочаровавшись в уровне моего настроения.

Здания мелькали в раме запачканного стекла, и я не могла не желать, чтобы мой завтрашний семнадцатый день рождения проскользнул таким же туманным пятном.

– Виолет Эдем! – сурово сказала Стэф, высасывая меня из транса.

– У нас есть кредитка твоего отца, зеленый свет и никакого лимита.

Ее притворный упрек превратился в недоверчивую улыбку.

– Что еще может только пожелать девушка на день рождения?

 Формально, это была моя кредитка.

Мое имя, моя подпись.

Просто она была привязана к счету отца.

Побочный эффект того, что я единственный человек в доме, кого действительно беспокоит сплачивание счетов.

Я знала, что Стэф не поймет, если я скажу ей, что я не в настроении, поэтому я солгала.

– Я не могу сегодня пойти по магазинам.

Я.. мм.. у меня тренировка.

Она подняла на меня брови

На мгновение я подумала, что она подловит меня на моем фальшивом алиби.

Но после она перевела тему, которую как мне казалось мы часто обсуждали последнее время.

-С Линкольном?

 Я пожала плечами, стараясь не показывать на сколько простое упоминание его имени заставляет меня нервничать.

Несмотря на то, что часть про тренировки не была правдой, в мои планы входило увидеть его позже, и я уже держалась изо всех сил, чтобы не осуществить обратный отсчет.

Стеф закатила глаза.

– Честно говоря, на днях я собираюсь рассказать ему то, что ты предпочитаешь проделать с ним все жаркие и горячие штучки различными путями, – она бросила мне свою стервозную улыбку – ту, что она приберегала для других людей.

Я расслабилась и дала ей высказаться.

Так было проще.

Стэф этого не поняла, и я не могла ее винить – я никогда не говорила ей все причины, по которым тренировки были так важны для меня.

О некоторых вещах сложно говорить

– Ты же понимаешь, что ты превращаешься в этих помешанных на спорте, не так ли? И не прикидывайся, что все они тебе действительно нравятся.

Я знаю что ты ненавидишь длинные дистанции.

Стэф не могла понять, как вместо похода по магазинам кто-то охотнее пойдет на скалолазание или бокс.

– Я получаю удовольствие от тренировок с ним, – сказала я, надеясь поставить точку в нашем разговоре, несмотря на то ее заявление о беге было полностью необоснованным.

Если бы мне не приходилось постоянно пялиться на зад Линкольна, было бы намного труднее мотивировать себя.

Я занялась осмотром своего рюкзака, который был набит теми книгами, которые нас заставляли забирать домой в последний день семестра.

Стэф, казалось, не могла угомониться.

– Он будто тренирует тебя для битвы или еще чего.

– Ее глаза вспыхнули.

– Может у него есть какой-нибудь подпольный бойцовский клуб и он приводит тебя в надлежащий вид!

 – Хватит, Стэф.

Безусловно.

Я не хотела говорить об этом.

Я не хотела признавать желания быть ежеминутно с Линкольном.

Похоже, что что-то глубоко внутри меня находило утешение в его присутствии.

Сокрушая только лучших из них, Ви!

 Жаль, что это безнадежный случай.

Так было еще с того момента когда я с ним познакомилась два года назад.

Он появился позже, когда я уже записалась на уроки самообороны.

Он встал со мной в пару, что, как я думала будет еще одной незаурядной попыткой с моей стороны подтянуть форму и набраться сил.

Я так и не понимала, зачем Линкольн взял на себя класс.

Он явно знал больше чем инструктор, проводя упражнения с такой легкостью, что давал понять что зон в высшей Лиге.

После первой пары недель, когда я наконец смогла вытянуть из себя больше чем два слова, находясь с ним, я спросила, почему же он был тут.

Он пожал плечами, говоря, что повторение всегда приветствуется.

За три месяца обучения, я научилась у него больше чем у других преподавателей, и он предложил давать мне уроки кик-боксинга.

Теперь я получаю лучшее с двух сторон.

Я становлюсь сильнее с каждым днем, наш список тренировок расширился и теперь я еще занимаюсь скалолазаньем, бегом а так же стрельбой из лука, и конечно же я получаю много общения с Линкольном.

Это почти... идеально.

-Я так понимаю, это означает что мы пойдем за покупками завтро.

Стэф надула губы, но не могла сдержаться.

Она не умела долго злиться.

Но к сожалению она была права.

Я знала, что мой отец дал ей конкретные инструкции, в связи с моим отсутсвием индивидуальности и его отсутствием понимания дела, чтобы быть уверенным в том, что я куплю себе новое платье для завтрашней вечеринки в честь дня рождения.

Часы тикали – поход по магазинам был неизбежен.

– Не могу дождаться, – сказала я, сверкнув ей хорошо отрепетированной фальшивой улыбкой из праздничного набора.

Прозвенел звонок, поскольку группа детей начала нажимать на кнопку остановки.

Когда автобус замедлил движение, Стэф встала с наших мест – третий ряд c конца.

Она была уверена, что сзади сидели только люди с амбициями, спереди – ботаны, а готы/чудаки за ними.

Поэтому оставалось около трех рядов на которых могли сидеть мы, которые, очевидно, помещали нас в секцию не-старающихся-но-и-тех-кто-просто-не-может-не-быть-крутым.

Ирония была в том, если судить чисто по академическим достижениям, что Стэф была самым большим ботаном, которого я знала.

Конечно, она никогда не афишировала тот факт, что она была кем-то вроде находящимся на грани гением.

Она обхватила рукой металлический поручень около двери, надела любимую пару солнечных очков от D&G и послала мне воздушный поцелуй.

Я засмеялась.

К счастью для меня, Стэф была не просто гламурной девчонкой.

Несмотря на все дизайнерские комплекты, в которых она щеголяла, она выглядела, на удивление, гармонично.

Тот факт, что она была из действительно обеспеченной семьи и обычно носила что-то, что могло стоить больше чем весь мой гардероб, не влиял на нашу дружбу.

Меня не сильно волновали материальные блага и ее не сильно волновало то, что меня не волновало.

– Сделаешь мне одолжение? – сказала она, выходя из двери, игнорируя затор из детей, набившихся позади нее.

– Пока ты пускаешь слюни на мистера фантастика, убедись в том, что ударишь его в живот несколько раз за то, что он отнимает все твое свободное время и лишает меня моей лучшей подруги.

– Определенно, – сказала я, возвращая ей воздушный поцелуй и игнорируя укол вины, который чувствовала из-за того, что врала своей лучшей подруге.

Глава 2

«Я полагаю радугу Мою в облаке, чтоб она была знамением завета между Мною и между землею».

Книга бытия 9:13 

Вместо того, чтобы пойти домой, в пустую квартиру, я направилась к офису отца. Я не была уверена почему. По дороге на четвертый этаж мне пришла смс от Линкольна. «Немного опоздаю.Встретимся у меня около семи?» Улыбаясь телефону, мои пальцы быстро шарили по клавиатуре. «Да, увидимся там!» Затем я удалила восклицательный знак и досчитала до тридцати, прежде чем позволила себе нажать «отправить». Наши отношения с Линкольном были как горькая радостьКак и всегда, как только эйфория от его смс стихла, геальность нашей «дружбы» пробила стены. Было бы не плохо, если бы он предложил пойти на свидание, но на самом деле он только предложил мне войти в свое складообразное жилище – там была огромная стена, которая просто умоляла, чтобы ее покрасили, и Линкольн наконец согласился передать ее мне. Максимум, на что я могла надеяться это то, что между слоями грунтовки была еда. Хоть я и устала убеждать Линкольна, что кофе и лапша быстрого приготовления это хорошо сбалансированный рацион молочного и углеводов, он оставался неубежденным. С тех пор как отец перестал появляться в обед, в последнее время Линкольн стал приглащать меня к себе на обед, прежде чем подбросить домой. Должна признаться, даже если это не было романтичным – совсем, мы чаще всего переходили к упражнениям – было приятно поговорить с кем-то, вместо того, чтобы есть в одиночестве.

   Компания отца занимала весь четвертый этаж. Когда двери лифта открылись, я увидела знакомую вывеску из нержавеющей стали «Архитектор Эдем», которая приветствовала меня последние восемь лет.

– Привет, Кэролайн, – сказала я, проходя в приемную. – Он тут?

 Секретарша отца улыбнулась мне и подняла брови.

– Где же еще ему быть?

 Я нашла отца в его офисе, застывшим за его столом для рисования, перед ним была куча бумаги. Это был тот образ, который ассоциировался с моим отцом, тот, который я должна была давным давно принять. Я устала бороться с этим – или скорее, бороться за его внимание – но правда была в том, что в ту минуту, когда все его внимание было приковано ко мне, я все равно чувствовала от этого удушье. Он был полностью погружен в работу, и судя по нему, он был там некоторое время. Галстук исчез, рукава были закатаны, в одной руке линейка, карандаш, неряшливо свисавший изо рта. Я была готова держать пари, когда он отойдет от стола, я увижу его босые ноги. Он даже не заметил, как я дошла до середины его кабинета.

– Привет, пап, – сказала я, помахав рукой. Он поднял глаза и улыбнулся, проводя рукой по волосам цвета соль с перцем, будто это как-то могло освободить его от мира линий, углов и отражений света. Он протолнул карандаш за ухо и вышел из-за стола. Только носки.

– Привет, дорогая , – прочистил он горло. – Это приятный сюрприз. Оу... Как прошел твой последний учебный день?

 Я терпеть не могла это слышать, но вот оно, то же, что и всегда. Голос, который говорил, что рад тебя видеть здесь, но на самом деле был чем-то увлечен, от чего не хотел бы, чтобы его отвлекали. Я сглотнула и проглотила это. Это было все, что я могла сделать. Я знала, если бы он знал, что я слышала это, он был бы оскорблен.

– Отлично, – сказала я, сияя от новостей. – Я поступила на курсы искусства у Фентона. Они начнутся через шесть месяцев. – Это было основной мотивацией моего прибывания в школе сегодня. Последний день семестра – это обычно кульминация – он же день халявы. Отец никогда не вынуждал посещать школу в последний день. Хотя... Отец никогда ничего не вынуждает делать. Но я ждала несколько месяцев, чтобы выяснить, смогу ли я получить место, и когда я увидела свое имя в одном из двух списков, день стал стоить того. Он одарил меня своей искренней «папочка-гордится-тобой» улыбкой.

– Конечно же ты поступила! Не было никаких сомнений. Ты вся в свою маму. – В конце его голос немного надломился.

Она тоже была художником. Он был одним из немногих, кто заводил о ней разговор. Как и я, он предпочитал оставлять все, причиняющее боль, внутри. Так было легче... и тяжелее. Но факт оставался фактом: ничто не приводило его в порядок. Ее смерть совершенно выбила его из колеи.

– Спасибо, пап, – сказала я, желая сменить тему. Он резко выпрямился и подошел ко мне, обдумывая, пошел обратно к своему столу и сел за него, вцепившись в края, будто бы был закреплен к нему болтами. Наконец, он отпустил его.

 – Знаю, технически твой день рождения не наступит до завтра, но я бы хотел кое-что дать тебе сейчас.– Он пощелкал челюстью из стороны в сторону, так он делал, когда приближался срок завершения проекта или поступал большой заказ. Затем он глубоко вздохнул и решительно положил руку на стол. Единственная личная вещь, которую отец хранил в офисе, была скульптура белой двери с красным граффити на передней части, с надписью: «Няням вход запрещен!» Это было первое и единственное произведение искусства, которое мы сделали вместе. К тому времени как мне исполнилось тринадцать, папа просто вынудил уйти семь нянь тем, что не приходил во время домой, забывал регулярно им платить и надеялся, что они будут работать по выходным. Я отослала одиннадцать. Ну что я могу сказать – они не были готовы к этой работе. В день, когда девятнадцатая няня свирепствуя и с истерикой покинула нас, папа и я вытащили немного глины и решили: хватит. С тех пор, были только мы. Или чаще всего, лишь я.

– Пап, ну я больше не хочу подарков, – проныла я. Ужин и купленное-в-скором-времени платье было уже намного больше того, что я хотела. Завтрашний день был единственным, на котором я бы не хотела присутствовать.

– Да, это не от меня, – тихо сказал он, отводя взгляд. Он открыл верхний ящик стола. Единственный, который был заперт на ключ. Его движения были медленными, почти болезненными. Он вытащил маленькую деревянную шкатулочку из ящика и спокойно положил ее на стол.

Его рука дрогнула над замысловатой росписью, которая украшала крышку. Мои глаза начало жечь и пришлось быстро проморгаться. Отец редко выставлял эмоции напоказ. Он поднял руку и, когда она парила в воздухе над шкатулкой, он сжал ее в кулак и закрыл глаза. Это выглядело так, словно он молился...чего я знала он не делал.

Я увидела только одну вещь, которая смогла заставить его выглядеть подобным обрзом. Наконец он посмотрел на меня и улыбнулся. Я снова моргнула.

– Мне были даны инструкции. Я ждал семнадцать лет, чтобы отдать это тебе. Это от Эвелин... Твоей мамы. – Мой рот непроизвольно открылся.

– Но...как? – Смерть мамы была неожиданной. Кровотечение при родах, которое не смогли предвидеть. Она не смогла бы оставить что-то после себя с инструкциями. Отец потер переносицу, затем положил руку под подбородок.

– Я честно не знаю, милая. В ту ночь, когда я вернулся домой из больницы, – он указал на шкатулочку, – это стояло на верхушке ее комода. На ней лежала записка, в ней говорилось «Нашей девочке на ее семнадцатилетие».

Он глубоко вздохнул.

– Возможно она была организованной, возможно....я не знаю.... Она была необыкновенной женщиной.... Она могла чувствовать вещи, которые другие не могли.

– Ты говоришь, что думаешь будто она знала что должно было случиться?

 – Я не говорю этого, милая, – ответил он, рассеянно гладя шкатулку. – И, во всяком случае, не в этом дело. Она хотела что у тебя оказалось это и это было важно для нее, чтобы это произошло сейчас. – Он подтолкнул шкатулку через стол по направлению ко мне, поднимаясь. – Я...эм,....я предоставлю тебе немного уединения.

Он натянул ботинки и тихо ушел, оставляя меня одну в офисе. Он засунул руки в карманы и выглядел таким..одиноким. Мне показалось, что Мама бы не была бы слишком впечатлена тем, на чем мы закончили.

Шкатулка была красивой. Она была богатой, из темно-красного дерева с вкраплениями подсвеченного золота. Резьба на крышке была подробной и мелко проработанной, чтобы создать не картину, но узор, последовательность из тонких перышек. Художник во мне, мгновенно оценил это. Я никогда не получала подарков от матери. Она никогда не делала мне теплого молока, никогда не утирала мои слезы или наклеивала мне пластырь. Она не спасла меня от постыдной вылазки с моей няней, чтобы купить мой первый бюзгальтер и она не оставила мне искусный тайник для тампонов в шкафчике в ванной, чтобы они никогда не кончались и что я никогда не говорила об этом. Было так много вещей, которых я никогда не получала от нее, но я смирилась с этим уже давным давно. Наконец, получив что-то от нее, что-то нарочно оставленное для меня, и мне только было...неловко.

   Я села в папино кресло и провела пальцами по верхней части гравюры, как сделал это он. Дрожь пробежала по моему телу. Я заерлаза на стуле и потрясла вытянутой рукой.

– Держись, Ви.– Когда я открыла шкатулку, мое сердце замерло. Крошечная серебрянная цепочка и небольшой амулет лежали внутри. В последний раз, когда я видела свое детское ожерелье, оно было спрятано в шкатулке на моем туалетном столике. Судя по всему, Мама сделала его для меня, когда была беременной, как своего рода талисман. На каждой детской фотографии на мне было это ожерелье. Папа всегда следил за тем, чтобы Мамины желания удовлетворялись...и даже сверх того. Очевидно, отц взял его с моего туалетного столика. Я начала подозревать, а не было ли остальное содержимое шкатулки делом его рук, но потом отбросила эту мысль. Прежде он никогда не чувствовал потребности в подделке подарков. Это просто был не его стиль. Я вынула из шкатулки два конверта. Они оба все еще были запечатаны, хоть были пожелтевшими и носили отметки проявленного к ним внимания по краям. Должно быть, это убивало Отца знать о них на протяжении семнадцати лет и не знать что внутри них. Я представила сколько раз, он пробегал пальцами по печатям, размышляя о том, чтобы разорвать их.

Это было впечатляюще, что он не поддался. Я открыла первый конверт. Внутри была страница, вырванная из книги. Это было стихотворение.

"Ты должна любить невещественность, 

 Ты должна освободить что-либо, 

 Ты должна оставаться в одиночестве, 

 И ни к кому не идти. 

Ты должна быть очень активной 

 И свободной от всех вещей. 

Ты должна доставить пленных 

 И принудить тех, кто свободен. 

Ты должна успокоить больных 

 И ничего для себя. 

Ты должна испить воду страдания 

 И зажечь свет любви древом добродетели. 

Таким образом ты живешь в настоящей пустыне." 

Это было красиво, я полагаю, в печальной и поразительно религионой манере. Из того немного что я знала, Мама не была религиозна. Она презирала все, что классифицировало людские убеждения. Меня недавно окрестили, поскольку папина семья настояла и он сам видел преимущества в поступление в более лучшую среднюю школу.

Я вскрыла второй конверт. Внутри было написанное от руки письмо. Почерк был уверенным: длинные буквы, закрученные как старомодная каллиграфия. Мои руки слегка дрогнули, держа кусочек бумаги, в прошлом принадлежащий моей матери.

"Девочка моя, Поздравляю с семнадцатилетием. Как бы я хотела быть с тобой, но думаю, если ты читаешь это письмо...меня нет. За это, я прошу прощения. День, когда твой отец и я узнали, что у нас будет ребенок, был самым счастливым днем в моей долгой жизни. Я знаю только один день, который превысил ту радость, этот день будет днем твоего рождения – не имеет значения как этот день завершиться. Впереди важное решение. Бремя соглашения – тяжкая ноша. Выбирай сердцем, я уже знаю, что ты, моя девочка, должно быть позволишь своему сердцу указывать тебе путь. Поверь в невероятное..и оно не заставит себя ждать... и знай, что все не всегда так просто, как добро и зло, верное и неверное. В этом мире существуют души не похожие на нас, девочка моя. В их законном месте, они удивительные и ужасные, мужественные и злые...и это нормально, нам нужно и то и другое.

Смотри в оба, но не доверяй всему, что тебе покажут. Воображение ИХ главная стратегия, свободная же воля – НАША. Всегда помни, что у каждого есть место совершенной принадлежности, и если они покидают это место без позволения, иногда они должны быть возвращены.

Я люблю тебя. Пожалуйста, прости меня.

                                                                                                                          Мама."

Методично, я сложила письмо и стихотворение, убирая их обратно в конверты, концентрируясь на каджой функции, втайне чтобы не думать о том, что внутри. Сосредотачивая свой разум , чтобы замедлится и дойти до того места, с которым я не смогла совладать. Еще нет. Это был навык, которыму я научила себя через практику, практику и еще раз практику. Последней вещью в шкатулке, был браслет. Он был сделан з толстой кожи, хотя был похо на металлический, с некоого рода потрепанной серебрянной отделкой. Он был примерно 4 сантиметра шириной и с похожей гравирой что и на шкатулке. Это завораживало. Скорее красивый, нежели симпатичный. Кроме того, он был с идентичной кольцевой отметкой на деревянной основе, где вытравливали лак. В какой-то мере, у этой шкатулки был близнец к паре. Я взяла браслет, игнорируя тот факт, что из глаз и по губам катились слезы. Под носом тоже текло, хотя я могла поклясться, что почувствовала запах духов. Что-то цветочное? Я подумала, что может это был ее запах, невероятно заключенный в шкатулку все это время. Я оттолкнула эту мысль в сторону. А затем, так же быстро, другая заняла ее место. Письмо. Она знала, что умрет. Нет, я не смогла думать об этом. Не сейчас. Отец должно быть вернется через минуту. Мне нужно было держать себя под контролем, не позволить этому сорвать меня. В любом случае, я не была уверена что значило это письмо. Важное решение? Может о школе или университете? Это могло быть что угодно. Она просто оставила его в качестве меры предосторожности... ведь каждая мать хочет, чтобы ее ребенок верил, что все возможно. Что же касается кусочка о ее долгой жизни, этого я не поняла. Как может кто-то подумать, что ее жизнь была долгой? Ей было только двадцать пять, когда я появилась на свет...когда она умерла. Я утерла рукой мокрый нос и сложила все предметы обратно в коробку в том же порядке.

   Когда отец вернулся, я убрала ее в сумку и передвинулась на диване. Он колебался.

– С тобой все в порядке? – спросил он.

– Да, хорошо...прекрасно...ага. Здесь было письмо. Хочешь прочесть? – В действительности я не хотела отдавать его ему. Было приятно иметь что-то собственное от нее, даже если это и было странно, но я знала, что семнадцать лет ожидания было достаточным мучением для каждого. Папа улыбнулся, линии разгладились в уголках его глаз, но его плечи поникли.

– Нет, все нормально, – произнес он. Вот дерьмо, я не знала как справиться с тем, если папа действительно расплачется. Но он справился, прокашлявшись и поднимая голову к потолку:

– Нет, милая. Это между тобой и мамой. Но...спасибо за предложение. – Видимо, предложения было достаточно.

– Ну, думаю, как ты и сказал, она просто подготовилась. Это было одно из тех....следуй-за-своим-сердцем писем. – сказала я так, словно получала их все время.

– Не будь циничной, – раскритиковал он меня, хотя я знала, что ему нравился тот факт, что я была также цинична как и он. Он сел рядом со мной и положил руку мне на колено. Я накрыла его руку своей. На мгновение мы замолчали.

– Итак..., – произнес он наконец, когда мы оба убрали руки. – Чем будешь заниматься сегодня вечером?

 – Иду к Линкольну. Стену красить.

– Наконец-то сдался, да?

 – Ага. – Победа была определенно сладка.

– Уверен....что права. Так значит ты пойдешь сразу туда после этого? – спросил он с веселостью в голосе, что означало, что он собирается рассказать мне что-то, о чем я не хотела слышать.

– Дааа, – ответила я, растягивая слово.

– О, ладно. Знаешь, вообще-то, я сегодня столкнулся с Линкольном, когда ходил делать сендвич. – Его глаза скользили по комнате, и он встал и подошел к столу, внезапно став очень серьезным посмотрев на стопку документов.

– Что ты сделал, Папа? – Мое сердце пропустило несколько ударов и у меня возникло ужасное ощущение, словно я знала к чему это ведет.

– Ничего. Ничего. Мы просто говорили о вас ребята, знаешь, ваших тренировках. Линкольн сказал, что ты собираешься участвовать в марафоне в следующем месяце с ним. Это вроде звучит весело. – Он натянул улыбку. – И...эм...он спросил меня на счет работы, что было очень мило с его стороны..ты знаешь...

 – Нет. Ты-знаешь-что?

 – Ну, я сказал, на самом деле, упомянул...ну, что тебе пришлось пережить трудные времена в твоей старой школе и...аа, ты знаешь...что возможно он мог иметь бы это в виду...Он на пять лет старше тебя, Ви. Я просто не хочу чтобы ты чувствовала давление. Я не планировал этого, я просто наткнулся на него и...Боже, – произнес он, становясь все более и более расстроенным, – я думал только о твоей матери и я подумал, что возмжно она бы хотела что бы я, знаешь...сказал что-нибудь.

Кто-нибудь убейте меня прямо сейчас! От всех этим сердечных моментов!

 Я поднялась, направляясь в дальнуюю сторону комнаты. Напряжение в воздухе было почти осязаемым. Никто из нас не любил говорить о нападении. Фактически, разговор об этом по соглашению был вне пределов. Даже малейшее упоминание об этом внесло знакомый мрак в комнате. Я уставилась на свои ноги, ударяя носком кеда в ковер, словно это могло сдвинуть его, будь я достаточно сосредоточена. Почему я не могла быть одним из тех детей, чьи родители на самом деле знают что они делают?

 – У тебя не было права, – решительно сказала я.

– Это не совсем верно, Виолет. Я твой отец. – Он выбрал отличное время, чтобы начать брать все в свои руки.

– Папа, ты пересек все границы, я не могу даже....Линкольн вообще не давил на меня!!! – Я схватила сумку и закинула ее себе за спину. – МЫ ПРОСТО ДРУЗЬЯ! Он даже не заинтересован во мне в этом смысле...и спасибо тебе, – я покачала головой в недоверии, – а теперь и не заинтересуется.

Глаза отца удивленно распахнулись. Очевидно, он решил что Линкольн и я были парой.

– О, – он споткнулся над своими словами, без возможности вернуть их назад. Здорово, теперь мой собственный отец думает, что я жалкая. – О, ....я просто предположил. Извини, Ви. Я просто...после всего что произошло...я просто волнуюсь. – Я не ответила.

– Я буду держаться подальше от всех этих вещей с настоящего момента и впредь, – добавил он.

– Мне пора идти. Увидимся завтра вечером, – пробормотала я, зная, что хоть мы и жили под одной крышей, наши тропинки никогда прежде не пересекались. Особенно сейчас.

– Да! Здорово! Я с нетерпением жду ужина по случаю твоего дня рождения. Встретимся в семь? – спросил он, через чур востроженно. Я уже направилась к двери. Я махнула рукой в воздухе.

– Как скажешь. – Одну замечательную вещь я знала об отце, то что он будет счастлив притвориться, что этого разговора не было...

Глава 3

"Существует древняя иллюзия. Она зовется добром и злом."