Текст книги "Письма мертвой королеве (СИ)"

Автор книги: Джерри Старк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Совместными усилиями Слейпниру удалось вскарабкаться на холмик, способный выдержать его немалый вес. Оказавшись на спасительной земле, жеребец яростно зафыркал, ожесточенно дергая шкурой. Он, так гордившийся своим холеным видом, по самое брюхо измарался в вонючей болотной жиже! Великолепный хвост повис мокрой, спутанной куделью, подседельный ремень расстегнулся и роскошное седло работы ваниарских мастеров-шорников стало трофеем кикимор и болотных утопцев, чтоб им подавиться украденным!

Вдобавок он едва не утратил всадницу. Фенрир ему до конца жизни будет поминать этот промах.

Изгвазданная по уши Рататоск шлепнулась на жухлую траву и первым делом принялась сдирать меховые сапожки. Из правого, извиваясь, поспешно выполз невесть как забравшийся туда черный уж. Из левого вылилось с полведра бурой жижи. Потрясая мокрым сапогом, Рататоск истерически захихикала:

– Чтоб я еще когда-нибудь пошла с вами! Да я сама куда быстрей бы добралась, и притом меня никто бы не пытался насильно кормить тиной!

Белый волк успокаивающе ткнулся девице холодным носом в щеку. Жеребец с виноватым видом переступил с ноги на ногу, что при количестве его ног выглядело устрашающе. Рататоск для порядку еще немного повсхлипывала, трясясь в испуге, и решила, что самое время заняться более насущными вопросами.

– Где мы? – для начала спросила она.

Конь и волк огляделись. По правую руку до самого горизонта тянулось унылое болото, по левую начинались холмы с меднокорыми соснами вперемешку с темнохвойными елями, мелким осинником и желтеющими березами.

«Ты уверял, якобы отлично знаешь дорогу», – волк обличающе уставился на жеребца.

«Я знаю! – Слейпнир громко и негодующе фыркнул. – Я даже это место узнаю! Мы совсем близко!»

– Тогда куда нам идти? – деловито уточнила Рататоск, натягивая хлюпающие опорки.

«Э-э… Туда?» – замешкался с ответом конь. Фенрир злорадно оскалился, а Рататоск удрученно мотала головой:

– Понятно. Можно было не спрашивать. Пойди туда – не знаю куда. Слейпнир, как ты умудряешься без подсказок находить собственное стойло? Стойте тут, я сейчас.

Вскочив, она подбежала к высокой и крепкой на вид сосне. Даже не изменяя облика, но ловко цепляясь за кору внезапно удлинившимися и заострившимися когтями, белка-оборотень шустро полезла вверх и вскоре исчезла из вида. Обеспокоенный Фенрир закружил подле ствола, иногда поднимаясь на задние лапы и пытаясь высмотреть подружку в темной путанице ветвей. Сверху прилетело несколько шишек, одна по закону подлости угодила прямо в лоб заскулившему волку.

– Вижу! – приглушенно завопили сверху. – Вроде бы оно! Полуденный восход, за перелеском! Ай!.. – глухо хрустнула обломившаяся ветка, коротко взвизгнула Рататоск. Конь рванулся к дереву, умудрившись едва не сбить волка и всей тяжестью наступить Фенриру на лапу. Волк, недолго думая, цапнул жеребца за бабку. Сорвавшаяся Рататоск полетела вниз, ухватилась за подвернувшийся сук, лихо крутанулась вокруг ствола и спрыгнула прямо на спину Слейпнира. Едва не соскользнула, но раскинула руки и удержалась.

– Я заметила неподалеку холм со стоячими камнями, – выпалила она. – До него около лиги. Это и есть то, что нам нужно?

«Дойдем – увидим, – Фенрир оскорбленно затряс пострадавшей лапой. – Ну что, двинулись?»

– А ты уверен, что мы застанем твою почтенную родственницу дома? – обеспокоилась Рататоск, уклоняясь от норовящей хлестнуть по лицу колючей еловой ветви.

«А куда ей деваться? – беззвучно хохотнул волк. – Бабуля Гюльва если куда и уходит, так только побродить по окрестностям. Грибы там, ягоды, корешки целебные. Ну, еще раз в сотню лет ей внезапно приходит в голову мысль наведаться в Асгард и изречь очередное пророчество».

Слейпнир ровным, скользящим шагом, из-за которого он получил свое имя, продвигался по сосново-еловому разнолесью в нужном направлении. Рататоск бесседельной охлюпкой восседала на спине жеребца, Фенрир шнырял под ногами, принюхиваясь и прислушиваясь.

За перелеском и в самом деле поднимался холм. Пологий, заросший бурьяном, с оплывшими склонами, чем-то напоминавший насыпь над великанской могилой. На лысой вершине кургана пошатнувшимися гнилыми зубами торчали несколько менгиров. Когда-то обтесанные гранитные валуны составляли чародейский круг, но пролетевшие годы оказались к ним немилостивы – бОльшая часть камней упала, скатившись вниз по склонам. Высеченные на них рунические надписи затянуло мхом, и даже неутомимая собирательница сведений Рататоск не смогла бы в точности ответить – кто и для какой надобности нагромоздил в эдакой глуши колдовское кольцо камней.

В долине ощущался тихий, постоянный, шелестящий в сухих травах поток стылого ветра. Он взъерошил шерсть на загривке Фенрира, растрепал челку Слейпнира, выдернул прядку из косички Рататоск.

– Что-то я не вижу тут никакой землянки или хижины, – заметила белка-оборотень. – Мы не ошиблись?

«Холм вроде похож, – Фенрир огляделся. – Только вход в него скрыт. Бабуля не жалует незваных гостей».

Сводные братцы немного поспорили о том, надо обходить холм посолонь или противосолонь, исходя из времени года и фазы луны, и сколько раз необходимо совершить ритуальный обход – три или семь. Сошлись на том, чтобы для начала трижды обогнуть холм следом за движением солнца и посмотреть, будет ли из этого толк.

Пошагали, путаясь в высоком и густом бурьяне. Слейпнир чуть не провалился в незаметную под травами промоину, и возмущенно заржал. На третьем круге Рататоск заойкала и показала на склон. Там, где они только что спокойно проходили мимо, теперь чернел проем, небрежно укрепленный старыми, подгнившими бревнами. Из проема ощутимо несло вонью загаженного колодца, истлевающей под солнцем мертвечиной и почему-то прогорклым, давно свернувшимся молоком. Фенрир расчихался, тряся острой мордой, раздраженно вздыбил густую шерсть и поднялся с четырех лап на две ноги. Слейпнир решил последовать его примеру, сменив лошадиную шкуру на облик молодого аса. К сожалению, и в этом облике он остался по пояс испачканным в болотной грязи.

Опасливо косясь наверх, троица вошла под свод из почернелых от старости бревен, соединенных огромными проржавелыми скрепами, выкованными неведомым тролльским умельцем. Ход почти сразу изогнулся вправо, тусклый солнечный свет исчез, и какое-то время они продвигались в сумрачной темноте. Что-то мимолетно и неприятно смазало по лицу Рататоск, девица отвела легкую и липкую завесу в сторону, догадавшись – старая пыльная паутина.

Еще поворот, шаг через высокий земляной порог, укрепленный камнями. Открылась пещера внутри холма, освещенная неверным, мерцающим светом факелов, отчего у гостей возникало обманчивое впечатление, что внутри холм гораздо больше, чем снаружи. Что-то шелестело, нашептывало, скользило рядом, на самой границе слуха и зрения. Мимо юркнула летучая мышь, прицепилась к потолку, обвисла неопрятными кожистыми складками. Булькал огромный бронзовый котел, установленный на очаге из дикого камня ровно посредине пещеры. Вокруг очага белой мукой и красными камнями был выложен здоровенный круг охранных рун и неведомых, но наверняка очень чародейских символов. Вязкая жидкость в котле бурлила и пузырилась, иногда с жутковатым шипением выплескиваясь через край.

В общем, все выглядело именно так, как и положено выглядеть обиталищу сейты-колдуньи, могущественной ворожеи. Не хватало разве что старого ворона, сидящего на подставке из оленьего черепа с развесистыми рогами, да развешанных по стенам человеческих костей и сушеных голов. В пещерке было жарко, удушливый и вязкий смрад, казалось, обволакивал, подобно недоброй памяти болоту.

Прозвучавший ниоткуда голос был по стать жилищу: пришептывающий, глуховатый, исполненный бесконечной усталости:

– Вопрошайте же, пришедшие к порогу той, что ведает прошлое и будущее…

– Бабуля Гюльва! – громко и отчетливо произнес Фенрир, развеяв сонный и устрашающий морок. – Бабуля! Вы еще в детстве надоели со своим колдовским балаганом хуже горькой редьки! Это я, Фенрир!

– А то я не вижу, – многозначительная усталость в голосе исчезла, сменившись обычной сварливостью. – Кто бы трепался о балаганах. Волк, конь да белка – чем не бродячий зверинец!

Неведомые шорохи утихли, пугающие запахи пропали. Факелы, затрещав, разгорелись ярче. Бурлящий котел угомонился, а из-за отдернувшегося коврика на стене изникла хозяйка жилища под холмом – приземистая, сгорбленная старушенция в косматом полушубке мехом наружу и долгополой юбке. Седые косы почтенной ведьмы были сложены узлом на макушке и укреплены парой птичьих перьев. Лицом бабуля Гюльва смахивала на печеную репу, а в мутные озерца ее глаз заглядывать почему-то не хотелось даже не ведавшему страха Слейпниру.

– Внучек пожаловал, – хмыкнула старая Гюльва. – Вырос-то как, мамина гордость, папина радость! Заматерел, возмужал! Братца с собой приволок, ну надо же. А белочка тут зачем? Шкурку будем драть, на печенке гадать, из косточек руны резать?

Рататоск на всякий случай поспешно укрылась за широкой спиной Фенрира.

– Бабуля, – укоризненно протянул волкодлак. – Как вам не стыдно, пугать маленькую девочку?

– Да скучно мне, внучек, – развела сухонькими руками бабуля Гюльва. – Сижу, будущее-прошлое проницаю, а развлечься-то нечем. Редко какой герой забредет, так с ним с первого взгляда все ясно – поразит всех врагов али чудище какое, наплодит детишек, помрет в сражении, отправится в Вальгаллу. Как оно, в Вальгалле-то?

– Шумно, – коротко отозвался Слейпнир.

– Ничего-то не меняется, – посетовала старая ведьма. – Что ж, садитесь, коли пришли. Перекусим, чем Имир послал. С чем пожаловали-то?

За очагом и зловещим котлом, как оказалось, скрывался самый обычный, косоногий стол из горбыля, и широкие лавки, накрытые облысевшими шкурами. Гости расселись, невольно стараясь держаться ближе друг к другу. Гюльва выставила на стол коряво вылепленные глиняные кружки и гулко булькнувший бочонок.

Старая Гюльва была не просто ворожеей. Гюльва принадлежала к немногочисленному клану вёльв, превзошедших всех прочих колдуний в искусстве сейта, плетения заклятий и умения прорицать будущее. Мудрость и глубина познаний вёльв могли сравниться с мудростью вещих Норн и богов Асгарда, и все в Девяти Мирах знали – предреченное вёльвой непременно сбудется. Рано или поздно, так или эдак, но мир повернется по ее слову.

Гюльва, рожденная от тролльей крови, многое повидала на своем веку. В давних молодых годах, еще до того, как предаться изучению чародейских премудростей, она успела дать жизнь единственной дочери. Наследница успела вырасти, подыскать себе мужа и наплодить целый выводок крикливых детишек, пока Гюльва в тиши и уединении своего кургана проницала тайны мира. Одна из внучек Гюльвы произвела на свет девочку, получившую имя Ангрбода, Приносящая Горе – ибо ее рождение стало концом жизни ее матери. Старая колдунья, как сумела, позаботилась о сиротке. Выросшая Ангра умом, хитростью и настойчивостью завоевала себе место предводительницы ведьм Железного Леса – а потом, на радость или на беду, молодая чародейка встретилась с лукавым и неуемно любознательным богом обмана, искавшим новых знаний. Гюльва не раз ругалась с правнучкой, твердя, что Ангрбода вытворила редкостную глупость, пойдя на поводу своих чувств и ничем хорошим это не кончится. Что ж, вёльва оказалась права: Ангрбода родила троих детей и, следуя велению судьбы, вручила их отцу. Локи честно пытался воспитывать свалившихся ему на голову детишек, укрывая их от всевидящего ока Хеймдалля. Ёрмунганд ушел в моря, Фенрира и Хель в конце концов забрали в Асгард. Волка посадили на цепь, Хель сделалась правительницей подземного мира.

И вот теперь выросшее дитя Ангрбоды явилось к старой прабабке. В компании со сводным братцем, тем еще высокомерным нахалом, и подружкой-сплетницей. Твердя, что отошедшая от дел мирских вёльва прям-таки обязана помочь запутавшимся в сердечных трудностях сестренке Хель и ее дружку-асу.

– Дак я никак не вразумевши, чего вам от меня-то надобно? – прошамкала Гюльва, в третий раз выслушав печальную историю мытарств двух несчастных, разделенных волею судеб и повелением Одина.

– Измените их участь, – робко пискнула Рататоск.

– И как же я это сделаю? – хитро прищурилась вёльва. – Эх, молодежь. Что ж вам смирно не сидится, что вы рветесь мир перешивать да перекраивать?

– Потому что тот мир, который есть, нам не нравится, – заявил Фенрир. – Вот если б вы, бабуля, выбрались из своего болота, да заявились в Асгард…

– И? – подбодрила его бойкая старушка. – Что мне там делать, в золотостенном граде Асгарде? Петь-плясать, как в былые времена, али на Торжище гадать по рунам всем желающим?

– Вы могли бы сделать предсказание, – медленно, тщательно подбирая слова, произнес Слейпнир. – Такое, к которому прислушались бы Один и Фригг. Предсказание о том, что Бальдру и Хель предрешено быть вместе. Если он не может попасть к ней, может, Один выпустит ее оттуда? – он зажмурился, словно устрашившись собственных дерзких слов, и зачастил: – Разумеется, выпустит не навсегда, и с определенными условиями. Вот Персефона, супруга Аида Греческого, владыки мира погибших душ, живет полгода на земле, а полгода под землей, и такой расклад всех устраивает!

– Ты вертихвостку греческую с моей девочкой не ровняй, – погрозила узловатым пальцем Гюльва. – Ишь, чего удумал, конь с копытами! Фальшивое предсказание им вынь да положь! Да ты знаешь, как судьба-доля карает тех, кто вздумает ее обманывать?

– Это не обман, а чистейшей воды правда, – вступилась Рататоск. – Уж я-то знаю.

– Да что ты можешь знать, поскакунья рыжая, – отмахнулась от нее вёльва. – У самой ветер в голове, все только болтовня на уме. Зря вы это затеяли, детишки, зря, говорю я вам…

– А я говорю, что слово вёльвы порой бывает сильнее самой судьбы, – Фенрир не собирался отступать. И даже когда старая Гюльва пристально уставилась на него выцветшими, равнодушно-знающими глазами, волкодлак не склонил головы и не отвел взгляда. – Бабуля, вы ведь знаете Хель. То, чем она была. То, чем она стала. И то, какая судьба ей якобы предначертана. Рагнарёк, корабль мертвецов и все остальное. Матушка всегда повторяла – нет судьбы, кроме той, которую мы творим сами. Хель сейчас на развилке. Если мы ей поможем, она может избрать другой путь, – его голос в кои веки стал умоляющим. – Нас всегда звали чудовищами. Хорошо, согласен, Ёрм чудовище, и я тоже, но Хель-то чем провинилась? Только тем, что она – дочь своего отца?

– Тем, что она есть тьма, – вёльва ушаркала в дальний угол пещеры и надолго замолчала. Рататоск потянулась было к стоящему посреди стола пузатому бочонку, дотронулась до крана… и опасливо отдернула руку. Гюльва размышляла. Гости сидели, затаив дыхание, и, кажется, даже не шевелясь. Было слышно, как шелестят крылья повисших на потолке летучих мышей, как скребется в ножке стола жук-точильщик, как устало покряхтывают старые бревна, удерживающие свод над входом в обиталище ведьмы-пророчицы.

– Законы чародейства не возбраняют брать плату за предсказание, – проскрипела бабуля Гюльва. – Говоря с Одином, я никогда не пользовалась этим правом. Но то, о чем просите вы, должно быть выкуплено и оплачено. Достойно оплачено. Тем, что может на старости лет удивить и поразить меня. Тем, чего я никогда не видела и не знала прежде.

– А… а что это? – опешил Слейпнир.

– Откуда мне знать? – огрызнулась вёльва. – Добудете и принесете, тогда узнаю. Слово сказано, и слово мое крепко! – затихший было огонь в очаге под котлом полыхнул багровой волной в оторочке золотых искр, а старая согбенная предсказательница, казалось, распрямилась и стала выше ростом. – Вы искали моей помощи. Я отправлюсь в Асгард и заговорю перед царем асов, когда получу желаемое. А теперь – ступайте, – она раздраженно замахала на внучка и его спутников. – Подите, куда себе шли! У меня тут от вашей болтовни зелье выкипело, вари его теперь наново! Пшли вон!

Рататоск могла поклясться чем угодно, что совершенно не помнила, как именно они оказались сидящими в бурьяне на склоне холма. У Слейпнира глаза были, как плошки, Фенрир обеими руками теребил буйную шевелюру, растерянно повторяя:

– Вот это влипли… Влипли, так влипли… Это ты во все виноват! – неожиданно напустился он на старшего брата. – Ты почему меня не удержал?

– Я еще в Асгарде твердил, эта затея плохо кончится, – сдержанно напомнил Слейпнир. – Но ты не желал никого слушать и рванул сюда. Я тебе что, нянька?

– Сторож ли ты брату своему? – устало съязвила Рататоск.

Фенрир в очередной раз безжалостно взъерошил черные пряди:

– Ладно, что теперь толку скулить да плакаться. Что сделано, то сделано. Пути назад все равно нет. Давайте соображать. Чего может недоставать всезнающей вёльве?

– Бессмертия? – предположила Рататоск. – Давайте добудем для нее золотое яблочко Идунн!

– Ага, папаша уже как-то попался на краже яблочек. До сих пор морщится, как разговор заходит о прогулках в яблоневых садах, – хмыкнул Фенрир.

– К тому же по повелению Одина каждой из живущих ныне вёльв в положенный срок преподносится в дар молодильное яблоко, – сообщил Слейпнир.

– А я об этом никогда не слышал! – возмутился волкодлак.

– Потому что не про тебя секрет, – с достоинством ответствовал Слейпнир, безнадежно пытаясь оттереть пучком сухой травы засохшую грязь с сапог. – Знаете, в Мидгарде – ну, в Мидгарде будущих времен – есть магические хрустальные шары, которые показывают истории о небывалом и все чудеса Девяти Миров. Может, принести ей один такой?

– Между прочим, мидгардские ученые мужи утверждают, мол, от чрезмерно долгого глядения в такой шар мозг скисает и вытекает через уши, – щедро поделилась знаниями Рататоск.

– Только спятившей на старости лет вёльвы нам не хватало, – согласился с подружкой Фенрир. – Как начнет пророчить сплошные беды и горести, хоть сразу в петлю головой. Сыщется еще у кого мудрых мыслей?

– Э-э… – протянул Слейпнир. Рататоск отмолчалась. Сводные братцы взаимно обвиняли друг друга в непредусмотрительности и глупости, а белка-оборотень сидела, обхватив колени руками. Как опытный рыбак, она осторожно пыталась вывести на мелководье крупную рыбу, мелькнувшую в бездонных глубинах ее воспоминаний. От кого-то она слышала… или прочла… или ей рассказали между делом, якобы кто-то обмолвился… что-то насчет глупости и мудрости, и о недосягаемости горизонта… «Самый утонченный и коварный из обманов – правда», – вот это точно сказал Локи, разъясняя внимательной слушательнице природу лжи и тонкую разницу между правдой, истиной и тем, чего на самом деле хотят услышать от предсказателя люди и боги.

– Я считаю, нам нужно посетить Мимира, – заявила девица, прервав очередное выяснение братских отношений. Разом заткнувшиеся Фенрир и Слейпнир недоуменно уставились на нее.

– И что мы там забыли? – первым обрел дар речи Фенрир. Белочка затрясла головой, зазвенели вплетенные в множество косичек колокольцы:

– Не хочу говорить здесь. Тут владения Гюльвы, вдруг она услышит. И, когда мы вернемся с трофеем, скажет – это совсем не то, что она хотела. Она не должна знать, что мы задумали.

– Дева верно говорит, – согласился Слейпнир, недовольно покосившись на старый курган и дремлющие на его вершине камни. – Пойдем-ка куда подальше.

Выбравшись из долины вёльвы, троица поднялась на соседний холм, перевалила его и спустилась к безымянной речке, беспечно струившейся по каменному ложу среди зарослей осоки. Сочтя пройденное расстояние достаточно большим, Рататоск плюхнулась на подвернувшийся валун и попыталась собраться с мыслями. Мысли разбегались, путались и не давали себя поймать, но Рататоск была девушкой упрямой и настойчивой.

– Вы не так ее поняли, – начала она. – Гюльва… она устала от всего этого. От своего дара, от осознания того, что она – вёльва. Она никогда не была обычной женщиной. Только чародейкой и видящей.

– Ерунда какая-то, – нахмурился Фенрир. – С чего тебе взбрела на ум такая глупость? Бабуля Гюльва никогда и не хотела ничего другого. Только знаний.

– Считай это женской интуицией, – заявила Рататоск.

– Чего? – вытаращился Фенрир.

– Внутренним чутьем, – пояснил Слейпнир. – Рататоск хочет сказать, что женщина намного лучше разберется в устремлениях и чаяниях другой женщины, нежели мужчина.

– Вот именно! – закивала Рататоск. – И не забывай, я прожила на этом свете больше, чем вы оба, вместе взятые.

Обычно белка-оборотень предпочитала не вспоминать о своем почтенном преклонном возрасте, иначе ее собеседники начинали испытывать растерянность и недоумение, видя перед собой сущую юницу, но сознавая, что Рататоск вполне может приходиться ровесницей Одину.

– Так вот, пока мы сидели в гостях у Гюльвы, я все время это чувствовала, только никак не могла подобрать нужных слов, – Рататоск заставила себя прекратить яростно размахивать руками и смирно положить ладони на колени. – Она утомлена. Ей приелся ее вечный поиск, и вдобавок она понимает, что никогда не достигнет окоема. Она часто думает о допущенных ошибках. О том, что будь у нее возможность прожить жизнь сначала, она многое бы сделала по-другому.

– Ты хочешь сказать, бабуля больше не хочет быть вёльвой? – поразился Фенрир.

– Угу. Возможно, в этом и кроется истинный смысл ее задания, – подтвердила оборотень. – Единственное, чего она никогда не видела – это обычной жизни. Она хочет начать все сначала.

– Как-то слишком сложно для меня, – признался Фенрир. – Скажите, куда нужно пробраться, чье сердце вырвать или какое сражение выиграть – и я весь ваш. Ты давеча поминала Мимира. При чем тут Мимир?

– Он – хранитель источника мудрости, о чем известно всем живущим, – напомнил Слейпнир.

– Да знаю я! – рыкнул Фенрир. – Чем нам поможет его жидкая мудрость?

– Как говаривал ваш уважаемый отец, совершенная мудрость порой сходна с совершенной глупостью, – пожала узкими плечами Рататоск. – Мне кажется, разум колдуньи схож с колодцем. С глубоким, но все же имеющим дно колодцем. Если колодец переполнится…

– Бабуля забудет то, что знала прежде? – подхватил мысль волкодлак.

– Н-ну, скорее всего…

– Хотелось бы задать пару вопросов! – физиономия Слейпнира выразила вежливое, но настойчивое недоверие. – Насколько мне ведомо, источник Мимира – не общественный фонтан на площади, откуда может зачерпнуть любой мимохожий. Вспомните, какую цену заплатил Всеотец всего лишь за пару глотков, и подумайте – а чем станем расплачиваться мы?

– Твоими ногами! У тебя все равно четыре лишних, которые только ходить мешают! – заржал Фенрир. Слейпнир сделал вид, что не расслышал:

– Еще стоило бы поразмыслить над тем, что случится с почтенной Гюльвой, если ваш безумный план сработает. Она что, станет ополоумевшей старушкой, не помнящей, кто она такая? Вам не кажется, что это немножко чересчур?

Где-то в траве оголтело застрекотал последний осенний кузнечик. На речном перекате подпрыгнула, блеснув серебряной чешуей, крупная рыба. Рататоск вдумчиво перебирала шерсть на своем хвосте, вычищая сухие травинки и комочки грязи. Фенрир рассеянно насвистывал, в мелодии смутно угадывался «Серый ветер».

– Так что скажете? – не отставал Слейпнир.

– Глоток воды из Леты и Гьёлль тоже дарует забвение, – Фенрир не зря мотался по мирам.

– Ага, при условии, что этот глоток сделает призрак умершей души. Бабуля Гюльва покамест вполне жива и относительно здорова, – напомнил конь-оборотень.

– Предложи что-нибудь получше! – вспылил Фенрир. – Скажи уж честно, что боишься лезть к корням Иггдрасиля!

– Кто боится, я? – немедля взвился Слейпнир. Рататоск привычным движением вцепилась в плечо Фенрира:

– Тихо! Хватит его дразнить! Отчего все ваши беседы завершаются тем, что вы пытаетесь убить друг друга?

– Это старая и добрая традиция семьи Локинсон – прикончи сородича первым, чтобы он не успел воткнуть кинжал тебе в спину, – хмыкнул Фенрир. – Папочка всегда повторял: мир сурово спрашивает с того, кто утратил бдительность. Ну хорошо, допустим, ты нас убедила.

– Один с нас шкуру снимет, когда узнает, – расстроено протянул Слейпнир. – А отец будет стоять рядом и твердить, мол, сами напросились.

– И что самое досадное, ни Хель, ни ее дружок даже не скажут нам простого «спасибо» за все наши труды, – посыпал соли на чужие раны заботливый Фенрир. – Кто-нибудь знает дорогу к Мимиру? Рататоск?

– Ну, я пару раз ходила туда… – белочка передернулась. – Жутковатое местечко, хотя никаких чудищ престрашных, о которых с таким жаром все говорят, мне на глаза не попадалось. Там… там очень одиноко. И жутко, как в двергских пещерах, когда задумаешься, сколько тяжеленных камней у тебя над головой. Словно само небо давит на тебя. Мне там не нравится.

– Ну, с чудовищами я потолкую, – Фенрир оскалился в белозубой ухмылке. – А вот насчет тяжелого неба… Конёк, ты с нами или все-таки домой, к кормушке и теплой конюшне?

– Разве я могу упустить возможность поглядеть на то, как тебя наконец-то разделают на кусочки? – отпарировал Слейпнир. – А может, Мимир для острастки выпорет тебя ремнем. Чтобы не лез, куда не просят.

– Надейся-надейся, – Фенрир встал, потянувшись и принюхавшись. – Надежда умирает последней. Эхх, надо было мне выставить Бальдра прочь, как только он объявился в моем кабаке. Сидел бы я сейчас спокойно, дул себе эль, закусывал строганинкой… Это все моя чувствительная да отзывчивая душа!

Слейпнир выразительно закатил глаза под лоб. Он был уверен, что никакой души у Фенрира нет. За ненадобностью.

Кто-то из великих некогда закрыл прямой путь к корням Великого Ясеня Иггдрасиль. Вряд ли этот поступок был проявлением заботы по отношению к случайным путникам, скорее – ради того, чтобы всякие мимохожие искатели приключений и дармовых знаний не беспокоили лишний раз хранителя Источника.

У Рататоск сложилось впечатление, что они идут по кругу, описывая огромную спираль и всякий раз подбираясь чуть ближе к заветному месту. Они уже проходили здесь, она помнила рощу столетних буков, и заснеженные горы, похожие на оскаленные клыки, и клубящийся в низинах туман, окрашенный изнутри оранжевыми сполохами. Она засыпала, роняя голову и утыкаясь подбородком в грудь, и просыпалась, в ужасе хватаясь за поводья. Неутомимый скакун рысил и рысил вперед, рядом с ним наметом стелился белый волк, и Рататоск казалось, что так будет всегда. Они будут странствовать в поисках недосягаемой цели до самого конца времен, луна и солнце сойдут со своих мест, а они даже этого не заметят.

«Зачем мы только в это ввязались?» – удручённо вопросил Слейпнир, когда они остановились на очередном перевале. Внизу белел заснеженный лес, за ним неприветливо хмурились горы. Пейзаж черной лентой прорезала незамерзшая река, по которой с дурацкой величавостью уплывали льдины.

«Потому что кто, если не мы, – Фенрир сел, задрав острую морду к сеющим мелкую снежную крупу небесам, и подал голос. Низкий, переливчатый вой пролетел над дремлющим лесом и растаял вдали. С ближайшей сосны с тихим шелестом обрушилась увесистая снеговая шапка. – Отец говорит, рано или поздно предают все. Но ты должен знать, что в мире сыщется кто-то один, единственный, кто не повернется к тебе спиной. Кто-то твоей крови. Кто не будет долго и муторно выспрашивать, что да как, а просто встанет, пойдет и рискнет шкурой ради тебя. Без расчета на выгоды и благодарность. Просто потому, что так надо», – он снова завыл, от полноты чувств свободного зверя, вольно бегущего сквозь снег и ветер.

Интересно, задумалась Рататоск, распространяет ли Локи те правила, которым он учил своих детей, на себя. Если он считает достойными своей заботы и доверия только родичей по крови, то асы ему чужие. Кроме разве что Одина. А ведь, если подумать и прикинуть хвост к носу, любой поступок Локи рано или поздно оборачивался для Асгарда благом. Странным таким благом, двусмысленным и неоднозначным, но благом…

– Я замерзла, – поежилась белка-оборотень. От коня под ней веяло теплом, но голова, плечи и хвост Рататоск намокли от дождя, переходящего в снег, и потихоньку начали обледеневать. Белка постукивала зубами, с нежностью вспоминая жаркое пламя в очаге трактира «Рагнарёк». – Мы уже добрались или нет? Фенрир, заканчивал бы ты свои попевки. Мало ли чья это земля? Вдруг здешние хозяева обожают охоту на волков?

«Не родился еще тот охотник, который сумеет поднять меня на копье, – белый волк поставил уши топориками, прислушиваясь. – Мы где-то в Ётунхейме. Нам нужно к морскому побережью. Я слышу голос волн, но туда еще топать и топать».

Слейпнир утробно фыркнул, раздраженно тряхнув спутавшейся гривой. Отдельные прядки смерзлись в устрашающие колтуны, которые конюхам в Асгарде теперь при всем усердии не расчесать, только срезать под корень.

«От того, что мы тут торчим, как вкопанные, наша цель не станет ближе», – жеребец осторожно ступил передними ногами на обледеневший склон. Огромный пласт слежавшейся земли сдвинулся с места и, выворачивая попавшиеся на пути валуны, заскользил вниз.

«Йе-хууу! – Фенрир лихо прыгнул на движущуюся массу камня, льда и снега, в точности мальчишка, катающийся со снежной горки на ледянке. Расставил лапы, балансируя на шаткой опоре. – Укуси меня за хвост, если сможешь! Я покатил!»

«Он когда-нибудь повзрослеет?» – конь, осторожно и мелко переступая восемью копытами, словно на спине у него стояла чаша с водой, из которой не должно выплеснуться ни единой капли, спускался по длинной осыпи. Где-то впереди устрашающе грохотали подпрыгивающие камни и счастливо подвывал Фенрир. Рататоск видела его белую лохматую спину, то появлявшуюся, то исчезавшую из вида.

Волкодлак первым достиг лесной опушки и шустро юркнул под грузно обвисшие под тяжестью снега еловые лапы. Следом за ним, задев низко нависающие ветви головой, под своды леса вступил Слейпнир со своей продрогшей всадницей. Тихо, так тихо, Рататоск, как не вслушивалась, не различала ни робкого посвиста птиц, ни стука неугомонного дятла, ни даже скрипа промерзших до самых корней деревьев. Мертвенно примолкший лес в снеговом уборе, весь в черных и синих тенях и строгости бронзовых стволов.

Что-то маленькое, часто взмахивающее крыльями шарахнулось над нервно прядающими ушами Слейпнира, круто развернулось в воздухе и шлепнулось прямо на загривок коня. Жеребец вздрогнул, Рататоск замахнулась на летучую тварь, пытаясь сбросить ее на землю. Неведома зверушка развернула уродливую морду к лопаткам и зашипела, оскалив острейшие белые зубки. Зубки, которыми спустя удар сердца она впилась в шкуру Слейпнира.

Конь заверещал и рванулся вперед. Краем глаза Рататоск уловила суетливые взмахи черных крыльев в заснеженных кронах и, одной рукой намертво вцепившись в поводья, второй попыталась схватить кусачую дрянь. Где-то внизу скулил и катался по снегу Фенрир, пытаясь избавиться от облепивших его голову и плечи маленьких и очень голодных хищников.