Текст книги "Письма мертвой королеве (СИ)"

Автор книги: Джерри Старк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

«А ведь верно, – прежде это соображение как-то не посещало Бальдра, несмотря на всю свою очевидность. – Хель и Фенрир – родные брат и сестра. Единокровные и единоутробные. Дети одного отца от одной матери. И у Фенрира в точности такой же взгляд, как у Локи».

– Нету ничего промеж нами, – честно признался Бальдр. – Я ее и видел всего один раз в жизни. Давно, когда ее привозили в Асгард.

– Тогда чего же ты вчера развел такие страдания – мол, жить без нее не могу? – удивился Фенрир.

– Потому что я действительно жить без нее не могу, – Бальдр замялся. – Да, мы никогда больше не встречались. Но мы пересылали друг другу письма. Долго. До того лета, когда я женился на Нанне. С той поры Хель больше мне не пишет. То есть сперва я ходил к ее отцу, и к своему. Говорил, что хочу взять ее в жены.

– Хель – в жены? – Фенрир в непритворном ужасе вытаращился на собеседника, а Рататоск завздыхала и смахнула кончиком хвоста слезу. – Совсем спятил? Ты хоть догадываешься, что она такое?

– Я знаю, что она – единственная, кто мне нужен. Все прочее не имеет значения, – с достоинством ответил Бальдр. – Ваш отец просветил меня касательно того, что Хель несколько по-другому смотрит на мир, спасибо. Я же сказал, мы несколько лет обменивались посланиями. Мы писали друг другу обо всем – что мы видим вокруг, что чувствуем и как живем.

– Ах, – Рататоск всплеснула руками, – надо думать, и Один, и Локи наотрез отказали тебе?

– Локи сказал, что я не смогу даже повидаться с ней, – признался Бальдр. – И что он не будет мне помогать.

– Повидаться – это как раз нетрудно… – рассеянно бросил Фенрир. – Ну, повидаешься, а дальше что?

– И об этом твой отец тоже говорил, – Бальдр без удивления обнаружил, что помнит давнюю беседу от слова до слова, – она там, а я здесь, и так будет всегда. Если я желаю ей добра, я не должен беспокоить ее пустыми напоминаниями о мире, который ей пришлось оставить. Но это же несправедливо! – он от души треснул по столу подвернувшейся тяжелой кружкой. – Ее мнения никто не спрашивал! Ее швырнули туда, а все потому, что все так страшатся этого пророчества! Между прочим, я нарочно порылся в архиве и нашел точный список предсказания вёльвы! Там нет ни единого слова о потомстве Локи, потому как кеннинг насчет «мерзостного тролля» можно отнести к кому угодно!

– К тому же Локи не тролль, а ётун, – добавила Рататоск.

– Какая разница, – Фенрир по-собачьи встряхнулся, оживляясь. – Даже если старушка имела в виду кого-то другого, звание Погубителей мира теперь надежно прилипло к нам. Потому как это всех устраивает. А тебе, – он развернулся к Бальдру, – тебе лучше смириться и забыть. Сестренку никогда не выпустят оттуда.

– Но я не желаю мириться! – заупрямился Бальдр. – Почему я должен до конца дней оставаться рядом с постылой женщиной, к которой я не испытываю ровным счетом ничего?

– Ну так разойдитесь, – посоветовал Фенрир.

– Легко говорить! Ты хоть представляешь, какой поднимется крик и какой позор – сын Одина взял и оставил ни в чем не повинную жену? Никто на это не пойдет, никто не согласится. Мы ведь царское семейство. Пример для подражания и все такое.

– Можно убежать, – предложила Рататоск, явно проникшаяся сочувствием.

– Можно убежать из Асгарда, но невозможно живому войти в Хельхейм, – разочаровал подружку Фенрир. – А умереть ты не способен. Даже если я сейчас встану и напрочь оторву твою красивую голову, ты возродишься в чертогах своего отца. С сильной головной болью, но безнадежно живым.

От отчаяния Бальдру захотелось побиться лбом о столешницу. Вместо этого он молча отодвинул свою опустевшую тарелку:

– Благодарю, хозяюшка. Пойду я, наверное…

– Фенрир! Эй, волчара, ты дома? – басовито пророкотали снизу, из трактирной залы. – Гость к тебе стучится! Впустить?

– Гость в дом – счастье в дом, – хмыкнул Фенрир и крикнул в ответ: – Впусти, отчего ж не впустить? Гостям мы завсегда рады.

По лестнице застучали каблуки. Стук был четкий, ритмичный и сильный, и Бальдром овладело нехорошее предчувствие.

Даже в обители богов и асов, где редкостная красота облика была не счастливым исключением, но обыденным порядком вещей, он выделялся и бросался в глаза. Холодное, ледяное совершенство, сохраняющее безупречность в любых обстоятельствах. Гладко зачесанные в длинный хвост русые волосы с серебристым отливом и точеное лицо. Малость тяжеловатая нижняя челюсть придавала облику вошедшего некое смутное сходство с лошадью. Усугубляемое неизменной брюзгливой складкой узких губ, вечно поджатых в недовольстве всеми Девятью Мирами разом, и надменным взглядом прозрачно-зеленых глаз. На плече, скрепляя плащ оттенка сумеречного тумана, посверкивала золотом фибула с изображением скачущего коня о восьми ногах.

– Это Слейпнир. Он смотрит на вас, как на навоз, – жизнерадостно приветствовал гостя Фенрир. – Спорим, я угадаю, зачем ты пожаловал в такую рань?

Не удостоив оборотня ответом, Слейпнир повернулся к притихшему Бальдру, ровным и спокойным тоном проговорив:

– Твоя жена весьма обеспокоена твоим затянувшимся отсутствием. Предположив худшее, она пришла со своей скорбью к Всеотцу и Фригг. Мне поручено разыскать тебя и доставить в Валяскьяльву. Идем.

– Вообще-то он у меня в гостях! – возмутился Фенрир. Личный скакун Одина одарил сводного братца столь брезгливым взглядом, словно тот и впрямь был куском навозной лепешки, прилипшей к безукоризненно чистому сапогу.

– Один желает его видеть, – холодно повторил Слейпнир.

– А я вовсе не желаю его видеть, – отважился возразить Бальдр. – Я не малый ребенок, который не может шагу ступить, не цепляясь за материнскую юбку. И моей жене вовсе незачем беспокоиться обо мне. Тем более, надоедать своим беспокойством моим родителям!

Фенрир яростно затряс лохматой головой, соглашаясь.

– Так что я приду к Одину тогда, когда сочту нужным, – и Бальдр решительно уселся обратно за стол. Рататоск, метнув вопросительный взгляд туда-сюда, рассудила, что драки покамест не предвидится, и поставила перед Бальдром кубок. Поразмыслила и принесла второй, для гостя.

– Бунт? – Слейпнир вопросительно поднял светлую бровь, но предложенный кубок все-таки взял и сделал из него малый глоток. – Мятеж и неповиновение старшему в роду?

– Они самые, – видимо, присутствие Фенрира придало Бальдру толику так необходимой смелости.

– Ты мог бы сказать, что не отыскал его, – подала голос Рататоск.

– Наш жеребеночек из принципа никогда не лжет, – растолковал Фенрир. – Чтоб ни единая живая душа не заподозрила его в позорящем родстве с воплощением Обмана. Он, понимаете ли, честен до мозга костей и последней шерстинки в хвосте.

– Да, я именно такой, – невозмутимо подтвердил Слейпнир. – Тебя это возмущает?

– Раздражает, – буркнул волк-оборотень.

– А меня раздражает постоянная исходящая от тебя вонь, но я же терплю, – не остался в долгу Слейпнир.

– Это не вонь, а аромат настоящего хищника! Травоядным не понять!

– Мальчики, может, вы не будете опять ссориться? – жалобно протянула Рататоск. – Как вам только не надоедает? Вы же братья!

– История Асгарда и сопредельных миров являет собой красочный пример того, как родные и сводные братья неустанно резались друг с другом за власть и славу, – сухо изрек Слейпнир. – Мы и так являем собой счастливое исключение. Надо было прикончить этого щенка еще в детстве, пока он не успел вырасти.

– Однажды ты зазеваешься, конёк, и я тебе горло перегрызу, – с милейшим оскалом заверил Фенрир.

– Буду иметь в виду, – Слейпнир чуть заметно улыбнулся, и улыбка его блеснула отражением острой улыбки Локи. – Теперь я могу узнать, с какой радости Бальдр вдруг ринулся искать прибежища в твоей гнилой норе, так расстроив милую Нанну?

– Когда Тор внезапно исчезает на месяц-другой, это никого не беспокоит, – возмутился Бальдр.

– Потому что это Тор. С ним ничего не может случиться. Это он где-то случается, – хихикнула Рататоск.

– А я, значит, беспомощный младенец, не способный о себе позаботиться?

Слейпнир окинул его оценивающим взглядом с головы до ног и вынес приговор:

– Все, на что ты пока оказался способен – пьянка в фенрировом кабаке.

– У него была веская причина! – вступилась Рататоск. – У него девушка…

– У него супруга и подрастающий сын, – въедливо напомнил Слейпнир.

– Но он ее не любит! – не унималась девица-оборотень. – Он мечтает о другой!

– И совершенно напрасно это делает. Зазорно женатому мужу заглядываться на других девиц, – стоял на своем Слейпнир.

– Вот и не женись, – от души посоветовал ему Фенрир. – Хотя тебе любая встреченная кобыла – невеста.

– А в лоб копытом?

– Знаете, я все-таки пойду, – пробормотал Бальдр. – Извинюсь перед Нанной. Наверное, вы все-таки правы. Надо позабыть обо всем. Просто мне не хватает терпения. И выдержки. Но я попытаюсь.

Вокруг таверны плыло раннее, туманное осеннее утро в первых желтеющих листьях. Хозяин таверны «Рагнарёк» и его подруга вышли проводить его. Шумно втянув слабый аромат увядающей травы, Фенрир заявил, что нынче должна быть добрая охота. Рататоск погладила Бальдра по плечу, для чего ей пришлось встать на цыпочки, и шепнула, что все образуется. Слейпнир ничего не сказал, просто стоял и терпеливо ждал, а Бальдру мерещился призрачный силуэт огромного жеребца позади него, то появлявшийся, то пропадавший.

– Неужели ты все так и оставишь? – не унималась Рататоск. За минувшее утро белочка уже который раз подкатывалась к мрачному волкодлаку. С упорством, достойным лучшего применения, повторяя одно и то же: у тебя совсем нет сердца, я же вижу, ты им сочувствуешь, они так несчастны, она-же-твоя-сестра, как ты можешь преспокойно сидеть тут и глушить эль!

– А вот могу, – огрызался Фенрир. – Ну подумай сама, что тут изменишь? Явиться к Одину и сказать: извиняйте великодушно, но ваш младший сынок по уши втюрился в мою сестренку и жить без нее не может? Да-да, в ту самую. Которая Хель из подземного мира, полумертвая и безумная. Вы же не станете противиться счастью обожаемого сыночка?

– Между прочим, – Рататоск с ненавистью глянула на огромную миску с тестом, которое, вопреки ее усилиям, никак не желало взбиваться, – на моей памяти Бальдр – единственный, кто разглядел в твоей сестре не зловещее чудовище, а женщину. Когда он говорит о ней или просто произносит ее имя, он сияет. Он влюблен в нее, – голос белочки-оборотня трагически задрожал, а яркие глаза наполнились слезами. – Он единственный в Девяти Мирах, кто по-настоящему полюбил ее!

– Ну и какой прок от этой любви? – деловитый вопрос Фенрира одним махом поверг замечтавшуюся деву с небес на землю.

– Как можно спрашивать, какой прок от любви? – Рататоск в раздражении замахнулась на приятеля измазанной в тесте ложкой. – Любовь – это не бочонок красного ваниарского и не мешок золотых самородков! Любовь покоряет и преодолевает все, любовь заставляет миры свершать свой путь, а ясень Иггдрасиль – тянуться все выше и выше! Любовь творит звездные мосты, поворачивает реки вспять и разрушает узы проклятий!

– Обалдеть, – проворчал оборотень. До чего ж невероятные глупости царят в девичьих головах. И Рататоск туда же. Вроде не малая девчонка, которое столетие бегает по мирам, а ума-разума как нет, так и не было.

– Не смей надо мной насмехаться! – белочка-оборотень угрожающе оскалила выступающие передние резцы. – Да, я верю в это!

– Ага, а я верю в то, что буду жить долго и счастливо, и никогда не умру, – хмыкнул Фенрир. – И что мне не придется убивать Тора. Или не Тора? Не припоминаешь, кого именно мне предсказано загрызть в день Рагнарёка?

– Тебе бы все смехуечки-смехуйки, – досадливо скривилась Рататоск. – Ну что мне с этим делать? – она опасливо потыкала в расползшееся тесто ложкой, словно боясь, что оно оживет и набросится на нее. – Выбросить? Или Глыбе отдать, ему все равно, что сожрать?

Открылась дверь. В полупустой по дневному времени трактир шагнул посетитель, едва успевший наклониться и не встретиться лбом с низкой притолокой.

– Снова здорово, – цыкнул сквозь зубы Фенрир. – То его на аркане не затащишь, то является по два раза на дню. С чем на сей раз пожаловал, ясень тинга бури мечей?

– Насколько я знаю, твое заведение открыто для всех, – Слейпнир прошагал мимо, мельком глянул на многострадальное тесто и плечом отодвинул Рататоск в сторону. Вбил в белесую массу пару яиц, добавил масла, перемешал и жестом подозвал оторопевшую девицу: – Все, можешь ставить в печь.

Рататоск негодующе шмыгнула носом. Стряпая, она умудрилась с ног до головы перемазаться в муке и облиться молоком, а Слейпнир даже кончиков пальцев не запачкал.

– Благодарствую за науку, – проворчала белка-оборотень, тряхнув многочисленными мелкими косичками. Нет, никогда не стать ей толковой хозяйкой, как ни старайся и хоть из шкуры вывернись! Лапы, видно, не тем концом вставлены.

– Ни за что не поверю, что ты явился только затем, чтобы помочь моей девушке испечь пирог, – заявил Фенрир. – Как, вернул беглеца в семью? Чем его встретила безутешная супруга – ударом сковороды или нежным поцелуем?

– Она была весьма сдержана в высказывании своего недовольства, – уклонился от прямого ответа Слейпнир. Помолчал и как бы невзначай добавил: – Странно, что, имея столь очаровательную жену, Бальдр несчастлив.

– Ему нравится Хель, – немедля влезла Рататоск. Слейпнир озадаченно склонил голову набок:

– Хель? Та-самая-Хель?

– Та самая Хель из Нифльхейма, которая имеет несчастье быть нашей общей сестрой, – подтвердил Фенрир. – Забавная ситуация, правда? Парень говорил, они вели переписку. Он переписывался с Хель, можешь себе представить?

– С трудом, – признался Слейпнир. – И что же теперь?

– А ничего, – огрызнулся волкодлак. – Ровным счетом ничего.

– Повтори-ка это еще раз, – неожиданно потребовал Слейпнир.

– Зачем? – насторожился Фенрир.

– Затем, что мне не нравится это выражение твоей морды. Оно непреложно означает, что ты затеваешь какую-то пакость, – Слейпнир подобрался, в точности конь перед прыжком через бездонную пропасть, и глаза у него стали злыми. – Надеюсь, ты не успел позабыть о своей клятве более не причинять вреда никому?

– Да я с места вообще не сходил! – раненым зубром взревел оскорбленный Фенрир. – Не видишь, что ли – торчу тут, ни шагу за пределы Асгарда, всякий день жру пироги с курятиной, растолстел, обрюзг, состарился! – в доказательство он похлопал себя по животу. Живот у Фенрира был тощим и поджарым, как и полагается истинному хищнику. – Да и что тут можно поделать? Она никогда не выйдет оттуда, он никогда не попадет туда. И все! Камень положили, цепями обмотали, меч воткнули, навеки закляли! Бальдр будет жить со своей Нанной, Хель – сидеть за решеткой и сходить с ума, которого у нее отродясь немного было! Я буду прикидываться верной сторожевой собачкой Одина, ты – его любимой лошадкой, и все мы будем счастливы… пока это дареное счастье нам поперек горла костью не встанет!

– До чего ж хорошо возвращаться домой – ничего никогда не меняется, – низкий, хрипловатый голос неведомым образом заполнял все немалое помещение обеденного зала таверны «Рагнарёк», отдаваясь приглушенным, шелестящим эхо. За перепалкой никто не заметил, как беззвучно приоткрылась и закрылась тяжелая дверь, впустив гостя.

– Братушка! – обрадованно взвыл Фенрир и ринулся навстречу, круша подвернувшиеся на пути лавки и оттаптывая ноги недостаточно проворным посетителям. – Братушка вернулся! Где тебя носило? – он явно намеревался повиснуть на шее гостя, но от избытка чувств не справился с собственной природой, неуловимо и стремительно перелившись в волчий облик. Белый волк заскакал и запрыгал, отчаянно виляя хвостом, скаля зубы в неповторимой звериной ухмылке, подвывая и повизгивая. Гость наклонился, сграбастав волка за жесткую шерсть на загривке и слегка приподняв над полом.

Слейпнир с достоинством кивнул, приветствуя брата по крови. Рататоск шустро юркнула под стойку, закопошилась там и с усилием грохнула на доску огромный запечатанный кувшин.

– Ну-ка скоренько превращайся обратно, – вошедший скинул с плеч огромный, потрепанный и аккуратно залатанный в нескольких местах дорожный мешок. Судя по уцелевшим чешуйкам, для изготовления мешка гость собственноручно освежевал дракона. – Слейпнир. Рататоск. Рад видеть. Милая, это тебе, – пошарив в недрах бездонного мешка, он выудил нечто, тщательно замотанное в тряпицу. Рататоск бросилась разворачивать подарок – и обрадованно заверещала, вытащив бусы из мелких розовых и темно-пурпурных кораллов.

Если Слейпнир и Фенрир во многом напоминали обликом Локи, то Ёрмунганд пошел в родню своей матушки, ведьмы Ангрбоды. Он смахивал на тролля-полукровку – приземистый, коренастый, широкий в кости, двигавшийся с обманчивой неторопливостью и осторожностью. В отличие от братьев, Ёрм предпочел сбрить шевелюру под корень, и его шишковатый лысый череп украшала татуировка в виде свернувшейся тугим узлом змеи. Змеиными были и его глаза – желтые, с вертикальной прорезью зрачка, бесстрастные и пристальные.

Ёрмунганд никогда нигде не задерживался подолгу, и все знали, что его единственная истинная любовь – странствия в поисках необычного. В облике морского змея он опускался в бездонные расселины, нырял в тайные подводные пещеры, куда даже рыбы соваться опасались, искал затонувшие корабли и пытался разгадать тайны морские. В облике человека Ёрмунганд путешествовал по мирам, покоряя неприступные горные вершины, забираясь туда, где не ступали человек и зверь. Словно искал нечто давно утраченное и надежно сокрытое, а может, испытывал себя на прочность. Преодолевая испытания за испытанием, выковывая из себя тот алмазной твердости клинок, что однажды нанесет решающий, роковой удар в последней из битв.

Он всегда держался одиночкой. Хотя так и не сумел до конца избыть привязанность к семье, порой навещая сводных братьев в Асгарде. Ёрмунганд приходил незваным, гостил денек-другой, очаровывая всех своими неспешными рассказами о чудесах мира, и снова уходил, говоря, что не может подолгу оставаться в жилищах. Мол, крыша и стены давят на него, опутывая сетью.

Сменивший обличье Фенрир никак не мог угомониться и дать брату вставить хоть словечко:

– Ты надолго к нам? Нет, мой дом – твой дом, оставайся сколько хочешь, ты что! Куда на этот раз вскарабкался? Пиво будешь? Да что за вопрос, конечно, будешь… Слу-ушай, я тебе сейчас такое расскажу, не поверишь! Хотя погоди, давай ты сначала расскажешь, далеко ли нынче ходил и каких чудовищ видел…

Рататоск, поняв, что приятель самостоятельно не заткнется, дотянулась и зажала Фенриру ладошкой рот. По инерции волкодлак попытался говорить и дальше, но опомнился:

– Ой, да что ж это я…

– Трепло неуемное, – беззлобно фыркнул Слейпнир. – А еще хозяин, называется.

Будучи старшим отпрыском в диковинном семействе Локи, вдобавок удостоенным доверия и расположения сильных мира сего, Слейпнир был весьма обеспокоен безалаберной жизнью младших братьев. Они не поддавались его разумным увещеваниям, они не желали сделать над собой усилие и хотя бы для виду прикинуться обычным обитателями Асгарда, они вечно искали и находили приключений на свои беспокойные задницы… и из-за их выходок на него так неодобрительно смотрел Один. Ведь Слейпнир был одной крови с этими сорвиголовами. Вдобавок, если следовать истине, Локи приходился Слейпниру не отцом, а матушкой. Щекотливую тему своего происхождения Слейпнир предпочитал замалчивать, именуя Локи своим отцом. У Хеймдалля девять матерей-волн, а у него что, не может быть двух отцов? С учетом, что один из них, Свадильфари – прирожденный жеребец, уже давно то ли скончавшийся, то ли странствующий невесть где.

Рататоск вытащила из печи подрумянившийся пирог и принялась делить его на ломти. Фенрир наконец-то угомонился, но, не в силах усидеть спокойно, вертелся на скамье, словно ему угольев в штаны насыпали. Ёрмунганд неторопливо повествовал о своем восхождении на Тролльвейген, легендарную Стену Троллей в Ётунхейме.

– Деяние совершенно бессмысленное, но отважное, – высказал свое мнение Слейпнир. Ёрм одарил сородича тяжелым, изучающим взглядом и завершил историю:

– И там, на вершине, я оставил камень со своим знаком – память и надежду для тех, кто рискнет повторить этот путь… А у вас что интересного приключилось?

– У нас тут повсюду несчастная любовь и разбитые сердца, – Рататоск заботливо пододвинула гостю тарелку с последним куском пирога.

– Любовь, вот как, – Ёрмунганд прищурил узкие щели зрачков. – Нелепое, глупое чувство. Опустошает душу и ослабляет разум, ничего не даруя взамен. Только пустоту и обман.

– Вот-вот, – поддакнул Слейпнир.

– Фрейя и ее девушки с вами бы не согласились, – горячо возразила Рататоск.

– Но на сей раз речь идет о Хель, – подал голос Фенрир. – О нашей сестрице Хель, именем которой так охотно проклинают. О ней самой же стараются лишний раз не вспоминать. Сидит себе где-то – и пусть сидит.

– Неужто нашу мрачную сестренку угораздило влюбиться? – не поверил Ёрмунганд.

– Скорее, полюбили ее, – пояснил волкодлак. – И, похоже, не без взаимности. Ты ведь знаешь Бальдра? Впрочем, все знают Бальдра. Так вот, этот красавчик вбил себе в голову, что влюблен в Хель.

Ёрм издал короткий смешок, похожий на глухое змеиное шипение:

– И что же?

– А ничего. Будь они обычными созданиями, неважно, смертной или божественной крови – они могли бы сойтись вместе, пожить… присмотреться друг к другу и понять, кто из них чего стоит, – Фенрир с досадой махнул рукой. – Но это невозможно.

– Как сказать, – коротко и емко уронил Ёрмунганд. Его сводные братья и девица-оборотень переглянулись и, не сговариваясь, одним движением сдвинули головы над блюдом с крошками от пирога.

– Это ты к чему ведешь? – понизив голос, осведомился Слейпнир. – Имейте в виду, я против ваших очередных похождений!

– Да знаем мы, знаем, – рыкнул Фенрир. – Сделай милость, заткнись. А ты, Ёрм, изъяснись как-нибудь вразумительнее, не уподобляясь пьяному Браги в порыве вдохновения…

– Если их и впрямь влечет друг к другу, – Ёрмунганд со вкусом отхлебнул эля, – значит, такова их судьба. Если они разлучены обстоятельствами – значит, надо изменить обстоятельства. Ну-ка, кто у нас в Девяти Мирах властен над судьбой?

– Один, – первым отозвался Слейпнир.

– Норны, – выдохнула Рататоск. Блестящие глаза белочки-оборотня расширились в предвкушении чего-то захватывающего.

– Мы сами, – заявил Фенрир.

– Подумайте хорошенько, – Ёрм отрицательно помотал лысой башкой. – Ну же. Да, наши жизни и судьбы в руках Одина, но к кому прислушивается даже Один?

– К своей жене, леди Фригг, – предположил Слейпнир.

– К бабуле, – Фенрир треснул себя кулаком по лбу. – Бабуля Гюльва. Ну конечно же. Так, кто со мной проведать дряхлую старушку?

– Я! – немедля вызвалась Рататоск.

– Это само собой. Копытный?

– Никуда ты не пойдешь, – непререкаемо изрек Слейпнир.

– А кто мне запретит? Ты, что ли? – с вызовом осведомился Фенрир.

– Ты поклялся на крови…

– Я клялся не причинять без нужды вреда никому из живущих и не забирать жизни по своей прихоти, – въедливо напомнил волкодлак. – И никто, даже Один, не запрещал мне навещать старенькую бабушку, живущую только надеждой на встречу с любимыми внуками! Вот ты, между прочим, ты когда последний раз ходил к бабуле Гюльве в гости? Может, она уже померла там давно, в своей сырой землянке, лежит и разлагается, а тебе и дела нет! Самовлюблённый наглец, вот ты кто, а не почтительный внук!

– Она не моя бабушка! – попытался защититься сбитый с толку таким напором Слейпнир. – У меня вообще бабушки нет!

– Как это нет? Ничего себе! А достопочтенная Лаувейя тебе кто, не родная бабка, что ли? – мало кто мог тягаться с Рататоск в точном знании запутанных семейных связей асов. – Ходит тут, укоряет всех подряд в неблагочинии, а сам от кровной родни отказывается! Позор и поношение на твою голову! Что бы сказал твой уважаемый отец, услышь он такое!

– Сказал бы, что лучше в петлю головой, чем Лаувейя в родичах, – проворчал Ёрмунганд. – В общем, вы меня поняли. Ступайте и потолкуйте с бабулей. Нет, я с вами не пойду. Без меня справитесь. Мое дело – сторона. Разбирайтесь сами со своей любовью. Я это делаю только ради Хель.

– Но ты хотя бы можешь присмотреть за порядком, пока меня не будет? – Фенрир хлопнул на стол тяжелую связку ключей. – Глыбу поставь к дверям, на кухню не суйся – матушка Эста с поварятами сами знают, что к чему. Бочки в подвале, окорока на вертелах. Девицы будут разносить заказы, так ты присматривай, чтобы к ним никто не лез. Справишься?

– Нет, конечно, куда мне, – ухмыльнулся, не разжимая губ, Великий Змей.

– Коли заглянет Бальдр, скажи ему – мы кое-что придумали! – уже на бегу выкрикнул Фенрир. Рататоск устремилась за ним, Слейпнир сперва допил содержимое кружки и только затем сорвался с места.

– Куда это ты куда собрался? – изобразил удивление Фенрир.

– С вами. Приглядеть, чтобы вы не натворили чего, – хмуро заявил жеребец-оборотень. Фенрир глянул на брата и понял, что лучше не спорить.

– А если Одину понадобится прогуляться до Мидгарда? – съехидничал волкодлак.

– Не понадобится. А понадобится – в его конюшне есть кони и помимо меня, – мотнул головой Слейпнир.

Над недалеким Бивростом полыхнуло радужными переливами. Кто-то пересек границу между мирами, войдя в Асгард или покинув обитель богов.

– Мы ведь не станем беспокоить ужасно занятого Хеймдалля ради такой мелочи, как родственный визит к дряхлой бабуле? – полувопросительно, полуутвердительно произнесла Рататоск. Сводные братцы на удивление слаженно кивнули. Фенрир принюхался, втягивая воздух широко раздувающимися ноздрями.

– Лиги через три отсюда… – задумчиво протянул он.

– К полуденному восходу, – уточнил Слейпнир.

– На окраине Поля лучников.

Никому из этой троицы не требовалось всходить на Радужный мост, чтобы уйти из Асгарда. Они обладали врожденным талантом безошибочно отыскивать прорехи в ткани мироздания, глухие, окольные тропки чародеев и магов, способные сколь угодно далеко завести неосторожного путника. Слейпнир уверял, что не нуждается даже в указующих тропах, но может сам проложить путь в нужное место – но, говоря между нами, эта его способность была еще далека от совершенства. Наметив себе прямой и точный путь в Альвхейм, Слейпнир порой оказывался в Каменных горах Ётунхейма, прямиком перед семейкой разъяренных троллей, крайне недовольных тем, что перед ними из воздуха выпрыгивает жеребец о восьми ногах.

– Здесь, – сказал Слейпнир. Они стояли по колено в начавшей увядать траве на бровке огромного поля для лучных состязаний. Вдалеке метали стрелы в движущуюся цель, упражняясь, несколько валькирий, не обративших внимания на случайных зрителей.

– Здесь, – согласился Фенрир. Потоптался на месте, вопросительно и лукаво покосился на Слейпнира.

– Даже не мечтай, – отрезал жеребец-оборотень. – Дева еще никуда не шло, но ты изволь своим ходом. Рататоск, я бы предпочел видеть тебя двуногой и человековидной.

– Лады, – покладисто махнула хвостом Рататоск, внутренне возликовав. Когда еще выпадет удача прокатиться верхом на скакуне самого Одина?

Девица-белка прикрыла глаза ладонью, когда Слейпнира на несколько ударов сердца окутало серебряным струящимся облаком. Когда же морок развеялся, на краю поля замер высокий жеребец пепельной в яблоках масти, с широкой грудью и спиной. Волнистая грива и хвост были переплетены тонкими искристыми нитями, узда и седло богато расшиты золотой нитью и вспыхивающими на солнце гранеными самоцветами. Восемь ног в пышных оческах ломали хрустящие стебли, посверкивая серебром подков. Рататоск восхищенно захлопала в ладоши.

– Залезай, – Фенрир обхватил подругу за талию, без труда забросив на спину коню. Девушка опасливо разобрала жесткие поводья, поболтала ногами, убедившись, что не дотягивается до стремян. – Да держись покрепче. Слышь, чудо о восьми копытах! Только попробуй ее уронить или сбросить, жалеть будешь до конца дней своих.

Слейпнир презрительно фыркнул, ударив копытом о землю. Еще никогда он не терял своих всадников. Даже сама мысль об этом была невероятна!

Конь, девушка и белый волк неспешной рысью направились прочь от Поля лучников. По мере того, как они удалялись, их очертания таяли, сливаясь с зеленью и золотом окрестной рощи, с голубизной осеннего неба и сахарно-синими горами на горизонте.

Одна из валькирий, опустив тяжелый лук, поглядела им вслед. Интересно, куда это направился Слейпнир, да еще в компании со сводным братцем и вестницей богов?

Где-то в дебрях Ётунхейма.

Самоуверенность сыграла со Слейпниром дурную шутку. Проложенная им тропа из мира в мир завершилась в трех-четырех локтях над зыбкой гладью мирно дремлющего обширного болота, поросшего камышом и кривыми елками. Из трещины в расколовшемся Мироздании вывалился огромный серый жеребец, всем своим немалым весом хлопнувшийся прямиком в коричнево-зеленую жижу и поднявший небольшую грязевую волну. Истошно визжавшая Рататоск упустила поводья, вывалилась из слишком большого для нее седла и немедля угодила в липкие и навязчивые объятия местного хозяина-болотняника.

Замыкавший переход Фенрир успел оценить ситуацию и принять решение. Падая, волк извернулся, оттолкнувшись лапами от широченного крупа жеребца, кувырнулся через голову и приземлился на относительно сухой кочке.

Перепуганные насмерть лягушки с паническим кваканьем запрыгали в разные стороны, ища спасения от внезапной напасти с небес. Рататоск, едва не вывихнув руку, дотянулась до стремени и мертвой хваткой вцепилась в него, призывая на помощь. Восемь ног Слейпнира яростно взбаламучивали многовековую гниль, перемалывая в кашу останки мирно гниющих бревен и невесть когда сгинувших в топи неведомых жертв болота. Конь отчаянно пытался обрести хоть какую-то твердую опору, но под копытами растревоженно колыхалась бездонная вязкая трясина, жадно поглощавшая все и вся.

Белый волк метался на таком близком, но недосягаемом берегу. Его разум ощущал ярость и панику сводного брата, его беззвучный крик: «Немедленно превратись и помоги мне!»

«Дурень, ты ведь тяжелее меня! – орал в ответ Фенрир. – Утянешь меня за собой! Прекрати сучить ногами, как полоумный, так ты увязаешь еще больше! Охолони! Медленно двигайся сюда! Рататоск! Рататоск, ты цела?»

– У меня змея в сапоге! – провыла в ответ мокрая и грязная девица, судорожно цепляясь за съезжающее набок седло. – Спасите!

Слейпнир оглушительно заржал. Отголоски его боевого клича пролетели над рощицей чахлых елей, над взбаламученной и начавшей отрыгивать зловонными пузырями топью, над холмами и перелесками отдаленной и глухой области Ётунхейма. Изогнув шею дугой и ритмично работая ногами, жеребец смог немного продвинуться вперед, волоча за собой увязшую Рататоск. Еще локоть, отвоеванный в яростной борьбе с гнилой водой и жидким торфом – и Фенрир впился клыками в кожаный ремень уздечки. Волк попятился, таща угодившего в ловушку коня, из-под его широких лап летели комья влажной земли и сорванный мох.