Текст книги "Принц наемников"

Автор книги: Джерри Пурнелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

– Тебе понадобятся сапоги, – сказал управляющий. – И новый комбинезон. Меня зовут Курт Морган. Будешь со мной ладить – заживешь хорошо. Перечишь мне – и ты в беде. Понял?

– Да, сэр.

– Не зови меня «сэр», если я сам не велю. Называй меня Курт. Если потребуется помощь, обращайся ко мне. Может, я смогу дать тебе хороший совет. Если мне это не будет стоить дорого, я так и сделаю. – Они дошли до прямоугольного одноэтажного здания, похожего на все остальные. – Здесь будешь спать.

Внутри оказалась длинная комната с местами на тридцать человек. Каждому полагались койка, шкафчик и свободное пространство два на три метра. После корабля все казалось роскошным. Изнутри стены покрывал тот же пластик, что и снаружи; он мешал насекомым поселиться в земляных стенах. Кое у кого над койками висели дешевые картинки: в основном фото красоток, но у одного – изображение Пресвятой Девы Гваделупской, а в одном углу – наброски углем: работающие мужчины и женщины и незаконченные картины маслом.

В комнате находилось с десяток мужчин. Некоторые лежали на койках. Один вышивал что-то сложное, а небольшая группа в глубине помещения играла в карты. Один из игроков, невысокий, похожий на хорька, прервал игру.

– Ваш новенький, – сказал Курт. – Марк Фуллер, три года. Фуллер, это староста вашей комнаты. Его зовут Льюис. Лью, помести парня подальше от этих тюремных паразитов.

– Конечно, Курт. – Льюис внимательно оглядел Марка. – Старый комбинезон Хосе подойдет. Комбинезон чистый.

– Хочешь? – спросил Курт. – Немного заработаешь. Марк смотрел беспомощно.

Курт и Льюис рассмеялись.

– Лучше ты ему объясни, Лью, – сказал Курт Морган. – Фуллер, он снабдит тебя всем необходимым. Скажи мне, сколько он с тебя сдерет. Много не должен. – Все снова рассмеялись, и управляющий вышел.

Льюис показал койку в центре.

– Хосе спал тут, парень. Бросил все, когда ушел в «зеленку». Я тебе все отдам за… пятьдесят кредитов.

«Приехали, – подумал Марк. – Лучше не показывать, что у меня есть деньги».

– У меня мало…

– Дьявольщина, да просто напишешь расписку, – сказал Льюис. – Старик платит по кредиту в день и кормит.

– А где мне взять расписки?

– Да у меня. – Льюис прищурил водянистые глаза. За толстыми стеклами очков они казались огромными. – Что-то задумал, парень? Сиди, не рыпайся.

– Да я и не рыпаюсь. Просто я не понимаю…

– Конечно. Только помни, что я здесь главный. Кто ударится в бега, я забираю его имущество. Я. Больше никто. У Хосе хороший комбинезон, стоит пятьдесят кредитов…

– Вздор, – откликнулся один из игроков. – И тридцати не стоит, и ты это знаешь.

– Заткнись. Конечно, в Вискитауне можно раздобыть и получше, но не здесь. Послушай, Морган велел позаботиться о тебе. Продам за сорок. Договорились?

– Да.

Льюис широко улыбнулся.

– Ты приспособишься, парень. Вот твой ключ. – Он протянул Марку магнитный ключ и вернулся к игре.

Марк подумал: «У кого еще есть ключи от моего шкафчика? Изготовить дубликат такого ключа невозможно без специального оборудования: магнитные точки должны располагаться точно по местам. Конечно, ключ есть у Эфигвера. У кого еще? Что толку об этом думать?»

Он осмотрел свое новое имущество. Две пары шортов. Три рубашки, белье, носки – все из какой-то синтетики. Расческа, бритва, несколько лезвий. Мыло. Использованная зубная щетка. Марк мрачно взглянул на нее, потом про себя рассмеялся: «Нельзя быть слишком привередливым».

Часть одежды грязная. Другая кажется чистой, но Марк решил выстирать все. Но не сейчас. Деньги он затолкал в носок, а поверх бросил остальную одежду. Потом закрыл шкафчик.

Что делать с деньгами? У меня почти триста кредитов – из расчета кредит в день это плата за десять месяцев. Достаточная причина для убийства.

Он думал об этом всю дорогу до душа, но неограниченное количество воды, новый кусок мыла и хорошее лезвие принесли такое удовольствие, что он больше ни о чем не мог думать.

VI

Боршит внешне напоминает артишок: растение высокое, из центра короной растут колючие листья, а единственный цветочный стебель поднимается на полтора метра. Размножается клубнями; весной клубни прошлогоднего урожая выкапывают и тщательно сортируют, потом снова высаживают. Сорняков много, и их нужно убирать вручную. Джунгли непрерывно пытаются отобрать отвоеванную людьми землю. Если поля не охранять, травоядные сожрут весь урожай.

Все это Марк узнал за неделю. Работа тяжелая, погода слишком жаркая, но все это терпимо. Слухи оказались справедливыми: по сравнению с теми местами, куда его могли бы отправить, ферма Эфигвера – настоящий сельский клуб. Осужденные старались сюда попасть. Эфигвер требовал работы, но был справедлив.

Однако это еще больше угнетало Марка. Если таков самый легкий способ отбыть срок, какие ужасы ждут его, если он допустит ошибку? Эфигвер использует возможность перевода как самую страшную угрозу, и Марк понял, что старается угодить хозяину. Он испытывал к самому себе отвращение, но ничего не мог поделать.

Он почти никогда не оставался в одиночестве. Ничего общего с остальными у него не было. Его шуткам никто не смеялся. А Марка не интересовали их рассказы. Он так хорошо научился играть в покер, что теперь его не принимали в игру. Остальным ни к чему хороший игрок, способный отобрать у них деньги. Однажды его обвинили в шулерстве, избили и отобрали выигрыш, хотя все знали, что он не мошенничал. После этого он старался не играть.

Работа занимала только его руки, но не ум. Никаких экранов для чтения видисков в бараках не было. Кое у кого из осужденных были маленькие радиоприемники, но единственная станция, которую они ловили, передавала только унылую музыку кантри. Марк содрогался при мысли, что она может ему понравиться.

Оставалось только размышлять. «Мне хотелось силы и власти, – думал он. – Мы играли в это. Это была игра. Но полиция отнюдь не играла, и я стал рабом. Вернувшись, я буду больше знать об этой игре. Я им покажу».

Но он знал, что это пустые слова. Здесь он ничему не научится.

Некоторые осужденные дни и ночи проводили в оцепенении. Из боршита готовят борлой; он необходим половине граждан Соединенных Штатов, чтобы прожить день. Борлой предоставляет правительство, и если поставки борлоя прекратятся, правительство долго не продержится. Та же схема отлично работает и на Таните, и герр Эфигвер щедро снабжает своих работников трубками и борлоем. За полкредита в день можешь обдолбаться. Марк тоже попробовал, но ему не понравилось то, что делает с ним наркотик. У него украли три года жизни, но он не собирается облегчать им задачу.

Приятели по колледжу много говорили о достоинствах труда. Теперь Марк совсем не находил его достойным.

Почему бы тогда не оцепенеть и не оставаться в таком состоянии? Важно то, что я делаю. Почему бы не отказаться от всего и не покончить с этим? Пусть рутина поглотит меня, я утону в ней…

Часто вспыхивали драки. Они проходили по правилам. Если кого-то ранили и он не мог какое-то время работать, и он сам, и тот, кто его ранил, должны были отработать пропущенное время дополнительно. Это позволяло сократить количество увечий и сломанных конечностей. Когда начиналась драка, все собирались и смотрели.

Это давало Марку возможность побыть одному. Быть одному ему тоже не хотелось, но еще меньше хотелось смотреть на дерущихся, особенно если его могли тоже втянуть в драку…

Мужчины подбадривали дерущихся. Марк лег на койку. У него была выпивка, но пить ему не хотелось.

Если выпить, немного, это поможет уснуть… так почему бы и нет?

Мужчина маленького роста, пожилой – Марк знал, что он живет недалеко от большого дома – зашел в барак и осмотрелся. Свет не горел, и Марка он не заметил. Снова украдкой осмотрелся, потом стал пробовать по очереди дверцы шкафчиков, нет ли незапертых. Он дошел до шкафчика Марка, открыл дверцу и стал рыться внутри. Нашел сигареты и бутылку…

Почувствовал или услышал Марка и поднял голову.

– Хм, добрый вечер.

– Добрый вечер.

Человек казался достаточно хладнокровным, хотя рисковал подвергнуться обычному наказанию, которое настигает тех, кто ворует в бараках..

– Собираешься позвать остальных? – Водянистые глазки метались по сторонам в поисках спасения. – Похоже, мне нечем защищаться.

– А если бы было, то что бы это было?

– Когда состаришься, как я, берешь, что можешь. Я алкоголик и краду, чтобы купить выпивку.

– А почему бы не курить борлой?

– На меня он не действует. – Руки старика дрожали. Он тоскливо посматривал на бутылку, которую извлек из шкафчика Марка.

– Да черт побери, выпей, – сказал Марк.

– Спасибо. – Старик пил жадно, большими глотками. Марк отобрал у него бутылку.

– Я тебя не видел в полях.

– Я работаю со счетами. Герр Эфигвер настолько добр, что оставил меня у себя, но недостаточно добр, чтобы платить больше…

– Если ты ведешь рабочие записи, можешь продавать выгодную работу.

– Конечно. Какое-то время. Пока не поймают. И что тогда? Я веду жалкую жизнь, но мне хочется ее сохранить. – Он постоял немного. – Удивлен? Но мне хочется жить.

– Вы говорите необычно, – сказал Марк.

– Язвы образования. Перед вами Ричард Генри Теппингер, доктор философии, которого обычно называли Тэпс. Ранее он вел кафедру Бейтса по истории и социологии в Йельском университете.

– Почему же вы на Таните? – Осужденным не задают таких вопросов, но Марк мог поступать, как захочет. Жизнь этого человека в. его руках: стоит ему сказать слово, позвать, и все обрушатся на Теппингера. «И почему бы не позвать?» – Марк содрогнулся при этой мысли, но угрызений совести не испытал.

Теппингер, похоже, не обозлился.

– Алкоголь, юные девушки, их возлюбленные и старый дурак – взрывчатая комбинация. Не возражаете, если я не буду вдаваться в подробности? Большую часть жизни я провел, стыдясь самого себя. Можно мне еще выпить?

– Полагаю, да.

– На вас то же клеймо. Были студентом?

– Очень недолго.

– Но вы достойны образования. И к тому же щедры. Вас зовут Фуллер. Я веду записи и припоминаю ваш случай.

Драка снаружи кончилась, и люди начали возвращаться в барак. Льюис нес потерявшего сознание в душевую. Увидев Теппингера, он передал свою ношу другим.

– Ты, паршивый ублюдок, я тебе говорил, что будет, если снова поймаю тебя в моем бараке! Что он украл, Фуллер?

– Ничего. Я его угостил выпивкой.

– Да? Ну, не пускай его сюда. Хочешь поговорить, выходи наружу.

– Хорошо. – Марк взял бутылку и вслед за Теппингером вышел из барака. Внутри жарко, и все обсуждают драку. Вслед за Теппингером Марк пересек центральную площадку. Они держались подальше от женских бараков. Здесь у Марка нет друзей, а другой тип посещения он не может себе позволить – по крайней мере позволяет не часто и всякий раз после этого чувствует себя отвратительно. Ни одна из женщин не кажется привлекательной или достойной внимания.

– Итак. Встретились две парии, – сказал Теппингер. – Две розовых обезьяны среди коричневых.

– Может, следует возразить?

– Зачем? У тебя с ними много общего? Или тебе не нравится мысль, что у тебя больше общего со мной?

– Не знаю. Ничего не знаю. Просто убиваю время. Жду, когда это кончится.

– И что тогда?

Они нашли место, где можно было посидеть. Местные насекомые их не тревожили: не тот вкус. Дул легкий западный ветер. Из джунглей доносились звуки: фырканье, хрюканье, странные крики.

– Что я могу делать? – спросил Марк. – Вернусь на Землю и…

– Ты никогда не вернешься на Землю, – сказал Теппингер. – А если вернешься, будешь первым. Если, конечно, кто-нибудь не оплатит твой перелет.

– Это дорого.

– Совершенно верно.

– Но ведь нас должны возвращать! – Марк чувствовал, как рушится его тщательно подготовленная оборона. Он все время ждал, когда кончатся эти три года, а теперь…

– Так сказано в законах, и осужденные говорят о возвращении домой, но этого никогда не происходит. Земле не нужны мятежники. Это помешало бы удобной жизни большинства. Нет, ты вряд ли улетишь отсюда, а если и улетишь, то на другую колонию. Если только ты не богат.

Итак, я здесь навсегда.

– А что еще здесь есть? Что делают бывшие осужденные? Теппингер пожал плечами.

– Записываются в работники. Заводят собственные плантации. Идут на правительственную службу. Начинают свой небольшой бизнес. Тебе Танит представляется миром рабства; так оно и есть, но так будет не всегда. Кое-кто из вас, такие, как ты, превратят его во что-то иное, лучшее или худшее, но определенно другое.

– Да. Конечно. Отряд младших первопроходцев прибыл.

– А что, по-твоему, происходит с недобровольными переселенцами? – спросил Теппингер. – Или ты о них никогда не думал? Большинство жителей Земли не задумывается над ценой, которую приходится платить за их богатство, чистый воздух и чистые океаны. Но единственная разница между тобой и теми, кого отправило Бюро Переселения, в том, что ты прилетел в чуть более удобном корабле и приговорен к трем годам здесь, прежде чем получишь возможность самому о себе заботиться. Да, я определенно советую тебе поступить на государственную службу. Ты поднимешься высоко.

– Работать на этих ублюдков – рабовладельцев? Я лучше умру с голоду!

– Не умрешь. И многие другие не умрут. Это легче сказать, чем сделать.

Марк смотрел в темноту.

– Почему ты так мрачен? Здесь есть возможности. Новый губернатор пытается реформировать жизнь, исправить самое плохое. Конечно, он, как и мы все, завяз в системе. Он должен отправлять требуемое количество борлоя и чудодейственных лекарств и собирать требуемые налоги. Должен поддерживать уровень производства. Этого требует Флот.

– Флот?

Теппингер улыбнулся в темноте.

– Ты удивился бы, узнав, сколько операций Флота оплачивается за счет прибылей от торговли наркотиками Танита.

– Меня это не удивляет. Воры. Ублюдки. Но это глупо. Тяжелый труд, все эти тюрьмы, которые должны себя окупать, и этот проклятый Флот…

– Это не глупо и не ново. Советы делают это почти двести лет: прибыль, которую приносят лагеря, идет на содержание тайной полиции. А наша система обложения ферм налогами еще древнее. Она восходит к Древнему Риму. Прибыль с других планет содержит Бюро Переселения. Танит содержит Флот.

– Будь проклят Флот!

– А, нет, неверно. Напротив, будь он благословен. Не будь Флота СВ, земные правительства сразу вцепились бы друг другу в глотки. Они и сейчас с трудом удерживаются от этого. И поскольку они за Флот не платят, а Флот поддерживает мир на Земле, мы должны продолжать работать. Видишь, какую благородную задачу мы выполняем, пропалывая поля боршита?

Невыносимо жаркую весну сменило нестерпимо жаркое лето, и работы поубавилось. Растения боршита выросли человеку по пояс и способны были самостоятельно защититься от сорняков и вредителей. За полями по-прежнему требовался присмотр, но небольшой.

Но, компенсируя меньший объем работы, стояла влажная жара, и с побережья постоянно накатывался теплый туман. Небо из оранжевого стало тускло-серым. Дважды на поля и плантации обрушивались ураганы. Растения боршита ложились плашмя, но вскоре поднимались; после каждого урагана на несколько кратких часов небо расчищалось, и Марк мог видеть звезды.

Летом с сексом стало легче. По вечерам мужчины могли навещать женщин и, достаточно заплатив старосте барака, оставаться на всю ночь. Напряжение в бараках спало. Марк считал, что легкая работа лучше общения с женщинами. Когда уже не мог больше терпеть, платил за несколько минут лихорадочной разрядки, а потом старался, сколько мог, вообще не думать о сексе.

Обязанности его были просты. Кроунирсы, животные размером с мускусную крысу, напоминающие землеройку, пожирают незащищенные растения боршита. Их нужно отгонять. Это глупые и прожорливые животные, но не очень опасные, если только их стая не обнаружит застрявшего в болоте человека. Человек, вооруженный копьем, вполне в силах не допустить их на плантацию.

Приходилось опасаться других животных. Зверь Вима, названный так по имени человека, который первым выжил при встрече с ним, хуже всех. Кроунирсы – его естественная пища, но он нападает почти на все движущееся. Зверь Вима похож на крота, но свыше метра в длину. Вместо тупого рыла у него вполне развитый хватательный орган с когтями и псевдоглазами. На Таните люди очень осторожно подходят к норам: зверь имеет привычку поджидать под поверхностью и выскакивать с поразительной скоростью.

Обычно он не покидает джунгли и на людей на холмах не нападает.

Марк охранял поля, а Курт Морган объезжал их верхом. В полдень Курт подсаживался к Марку и делился едой, а холодное пиво и отсутствие слов делали жизнь почти сносной.

Иногда погода менялась, и над полями проносился прохладный ветер. Марк сидел спиной к дереву, наслаждаясь относительно прохладным днем. Он допивал дневную порцию пива. Рядом сидел Морган.

– Курт, что ты будешь делать, когда закончится твой срок? – спросил Марк.

– Закончился два года назад. Два танитских года, три земных.

– Тогда почему ты все еще здесь? Морган пожал плечами.

– А что еще я умею делать? Экономлю деньги; когда-нибудь у меня будет своя плантация. – Он переменил позу и выстрелил из карабина в джунгли. – Клянусь, с каждым летом эти твари становятся все смелее. Это все, что я знаю. Мне все равно не накопить столько, чтобы вступить в налоговый фермерский синдикат.

– Ты тоже будешь так эксплуатировать людей?

– Если придется. Они или я. Сборщики налогов быстро богатеют.

– Еще бы. Неужели здесь ни у кого нет надежды? Вся проклятая палуба забита. – Марк прикончил пиво.

– А где не так? – спросил Морган. – Думаешь, здесь тяжело. Побывал бы ты здесь до появления нового губернатора. Меня загнали в такое место – клянусь Господом, ну и заставляли нас работать! Мы платили за все, что ели или носили, а разинул рот – плюсуй еще месяц к своему приговору. Достаточно, чтобы гнать людей в зеленку.

– Хм… Курт… а здесь есть…

– Не бери в голову. Не хотелось бы искать тебя с собаками. Скорее всего, нашли бы твое тело. Да, в зеленке живут люди. Живут, как крысы. Уж лучше новый срок, чем жизнь в Свободном государстве.

Эта мысль привела Марка в сильное волнение: «Свободное государство! Должно быть, о таких местах говорили Ширли и ее друзья – всеобщее равенство, свободное общество, где не может быть фермеров, платящих налог наркотиками». Он думал о потребностях свободных людей. Им приходится жить трудно и бедно, потому что они беглецы, но они свободны! В воображении он воздвигал Свободное государство, пока оно не стало более реальным, чем плантация Эфигвера.

На следующий день кроунирсы были очень активны, и Курт Морган привел на поле Марка еще одного работника. Они приехали верхом на першеронах, которых замороженными эмбрионами привезли с Земли и здесь вывели новую разновидность – с плоскими ступнями, чтобы удерживаться на вечной грязи. Новенький оказался новенькой. Марк видел ее и раньше, но никогда с ней не разговаривал.

– Привез подкрепление, – сказал Курт. – Это Хуанита. Хуанни, если этот клоун будет приставать к тебе, я разломаю его пополам. Вернусь через час. Труба есть?

Марк указал на свой инструмент.

– Держи под рукой. Эти твари здесь слишком бойкие. Думаю, поблизости крок. И поркеры. Глядите в оба. – И Курт отбыл на соседнее поле.

Марк неловко молчал. Девушка моложе Марка и потная. Волосы свисают свободными светлыми прядями. Под глазами темные круги, лицо грязное. Скорее похожа на жилистого мальчишку. И все равно прекраснее девушки, он не видел.

– Привет, – сказал Марк. Он проклинал себя. Застенчивость уместна в условиях цивилизации, а не в тюрьме.

– И тебе привет. Ты из барака Льюиса.

– Да. Никогда не видел тебя раньше. Только на мессе.

Раз в месяц на плантацию приезжает священник экуменической церкви. Марк никогда не ходил на службы, но поглядывал на них издали.

– Обычно работаю в большом доме. Жарко, верно? Он согласился, что жарко, и снова растерялся. «Что сказать? «Ты красива», – слишком очевидно, даже если, по-моему, это правда. «Давай потолкуем со старостой твоего барака» – тоже плохая мысль, даже если бы я это хотел сказать. К тому же если она живет в большом доме, у нее нет старосты».

– Сколько тебе еще?

– Два года. Пока не исполнится девятнадцать. Приговоры по-прежнему считают по земному времени. А по местному мне одиннадцать. – Снова тишина. – Ты не разговорчивый, верно?

– Не знаю, что сказать. Прости…

– Да ладно. Большинство мужчин болтливы, как проповедники. Пытаются меня уговорить, понимаешь?

– О.

– Да. Но я никогда не соглашаюсь. Я принадлежу церкви. Прошла конфирмацию и все прочее. – Она посмотрела на него и озорно улыбнулась. – Поэтому я тупица, распевающая церковные гимны, о чем же со мной говорить?

– Помню, мне один раз захотелось быть тобой, – сказал Марк. И рассмеялся. – Ну, не буквально. Просто я наблюдал за тобой на мессах. Ты выглядела такой счастливой. Словно у тебя есть ради чего жить.

– Конечно. У нас у всех есть ради чего жить. Должно быть, потому что люди очень стараются уцелеть. Когда выберусь отсюда, попрошу у падре разрешения помогать ему. Может, стану монахиней.

– Ты не хочешь замуж?

– За кого? За осужденного? Так поступила моя мать, и смотри что из этого вышло. У меня «ученичество» до девятнадцати лет, потому что я родилась от осужденных. Никакой ребенок не хотел бы, чтобы с ним случилось такое!

– Ты можешь выйти за свободного человека.

– Они все уже старые, когда кончается их срок. И мало на что способны. Для себя и для других. Ты мне делаешь предложение?

Он рассмеялся, и она смеялась вместе с ним, и он не мог вспомнить более приятного дня, с тех пор как покинул Землю.

– Мне повезло, – рассказывала она. – Старик Эфигвер перекупил меня. Там, где я родилась, фермер сейчас продавал бы меня мужчинам. – Она смотрела на грязь. – Я видела девушек, с которыми так поступили. Немного погодя они и себе перестают нравиться.

Они услышали резкий звук труб с других полей. Марк посмотрел на джунгли впереди. Ничего не двигалось. Хуанита не умолкала. Расспрашивала о Земле.

– Трудно представить себе такое место, – сказала она. – Я слышала, люди там живут в тесноте.

Он рассказал ей о городах.

– В том городе, откуда я, двадцать миллионов человек. Рассказывал о бетонных Благотворительных островах на окраинах городов. Она содрогнулась.

– Предпочитаю жить на Таните, чем так. Удивительно, что люди Земли не сожгут все и не переселятся в болота.

Вечер наступил неожиданно быстро. После ужина он задумался. Он совсем не хотел, чтобы день тянулся так долго. «Это глупо», – говорил он себе.

Но ему двадцать лет, ей почти семнадцать, и ему больше не о ком думать. Ночью он видел ее во сне.

Тем летом он видел ее часто. Она была необразованна, и Марк начал учить ее читать. Чертил на земле буквы и часть денег потратил на приключенческие книги с картинками. Доступа к экранам видиска у него не было, а единственные печатные страницы, которые можно было отыскать в бараках, это секс-журналы и приключенческие романы, напечатанные на такой дешевой бумаге, что она быстро растрепывалась во влажной жаре Танита.

Хуанита училась быстро. Ей, как будто, нравилось общество Марка, и она старалась попасть на то же поле, что и он. Они говорили обо всем: о Земле и о том, что она не вся покрыта болотами. Он рассказывал о личных флаерах в небе, о хождении под парусами по Тихому океану, об островных пещерах, которые исследовал. Она считала, что он все это выдумывает.

Поссорились они только раз – когда он пожаловался на то, как несправедлива жизнь. Она высмеяла его.

– Ты жил в прекрасном доме, у тебя был свой вертолет и своя яхта, и ты учился в школе. Если я не ною, почему должен ныть ты, мистер налогоплательщик?

Он хотел ответить, что она тоже несправедлива, но спохватился. И стал рассказывать о смоге, и об отравленных водах, и о гигантских городах.

– Но с загрязнением среды удалось покончить, – сказал он. – И население сокращается. С лицензированием и деятельностью Бюро Переселения…

Она молчала, и Марк не закончил фразу. Хуанита смотрела на пустые джунгли.

– Хотела бы я однажды увидеть голубое небо. Не могу даже представить себе такого, так что ты, наверно, говоришь правду.

По вечерам он видел ее не часто. Она держалась в стороне или работала в большом доме. Но иногда гуляла с Куртом Морганом или сидела с ним на скамейке, и тогда Марк покупал бутылку джина и отыскивал Теппингера. В такое время нельзя быть одному.

Старик сухим монотонным голосом читал длинные лекции, пока Марк не начинал клевать носом, и тогда задавал вопросы, которые переворачивали представление Марка о вселенной.

– Из тебя мог бы выйти приличный социолог, – говорил Теппингер. – Говорят, лучший университет – это бревно, на одном конце которого сидит студент, на другом – профессор. Сомневаюсь, чтобы при этом имели в виду меня, но у нас именно такой университет.

– Мне кажется, единственное, что я узнаю, – это что жизнь прогнила. Все неправильно, – сказал Марк.

Теппингер покачал головой.

– Никогда не бывало общества, в котором кто-нибудь не посчитал бы, что устроено оно несправедливо – для него. Нужно понять, что те, которые хотят чего-то добиться и что-то делают для этого, либо процветают в рамках системы, либо система их обезвреживает. Что, разумеется, и делает Земля. Готовые воевать поступают во Флот, недовольных ссылают в колонии. Цикл замкнутый. Наркотики для граждан, привилегии для налогоплательщиков, мир для всех – благодаря Флоту – и рабство для недовольных. Или смерть. Колонии пожирают людей.

– Значит, положение стабильно.

– Вряд ли. Если Земля сама не уничтожит себя, – судя по слухам, которые до меня доходят, все государства Земли готовы вцепиться друг другу в глотку, и Флот ничего не может с этим поделать, – что ж, здесь она построила такой паровой котел, который однажды взорвется и уничтожит ее. Посмотри, кто у нас собрался. Охотники за удачей, авантюристы, преступники, мятежники – и все отобраны из-за своей способности к выживанию. Крышка долго не продержится.

Они увидели Хуаниту и Курта Моргана, гуляющих вокруг большого дома, и Марк поморщился. За лето Хуанита выросла. Теперь, с причесанными волосами и в чистой одежде, она казалась такой красивой, что ему больно было смотреть на нее. Тэпс улыбнулся.

– Вижу, мой лучший ученик нашел другой интерес. Выше нос, парень, выйдешь отсюда – найдешь работу. Сможешь выбрать лучшую девушку из заключенных. Арендовать на время или просто купить.

– Ненавижу рабство! Тэпс пожал плечами.

– Ты это уже говорил. Но ты бы удивился, узнав, на что способны люди, которые так говорят, когда у них появляется возможность. Успокойся, я имел в виду купить жену, а не шлюху.

– Но, черт побери, жен не покупают! Женщины – не вещи!

Теппингер слегка улыбнулся.

– Я все забываю, какой это удар для молодого человека. Ты ждешь, что все будет так же, как на Земле. Но ты здесь, потому что был недоволен старым миром.

– Он прогнил.

– Возможно. Но ты пытался отыскать гниль. Здесь тебе ее не избежать.

В такие вечера Марку долго не удавалось уснуть.