Текст книги "Внутренние дела"

Автор книги: Джерри Остер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Глава третья

В доме номер 119 Джо Каллен посмотрел на свои электронные часы, которые подарила ему к дню рожденья его зациклившаяся на компьютерах дочка. Часы показывали 4.11.33. В них нет термометра, но он знал, что на улице 85 градусов по Фаренгейту, несмотря на то, что сейчас еще только четыре часа утра. Календарь на часах имелся – пятое июля. Джо Каллен размышлял: почему выбор пал именно на него?

Дом битком набит полицейскими: дежурными копами, которые услышали об убийстве по рации и сразу же поспешили на место происшествия из таких отдаленных мест, как Рокауэйс, Тоттенвиль и Ривердейл; копами, не дежурившими в ту ночь; копами, находящимися в отпуске; больными копами; копами в отставке и выгнанными с работы. Казалось, что тут бродят даже мертвые полицейские и те, которые еще не успели родиться. Они наполняли дом, шатались по близлежащей улице, удаляясь как в сторону Лекс-авеню, так и Парк-авеню. Некоторые из них носили форму, на других были надеты футболки и шорты. Все они, откровенно говоря, немного сомневались, являлся ли убитый человек их братом по оружию, будучи сугубо штатским. Тем не менее их потрясла беда, постигшая департамент.

При таком обилии полицейских, размышлял Каллен, зачем еще понадобилось привлекать и его к этому делу? Он подошел к капитану Ричи Маслоски, который записывал что-то в записную книжку, и прикоснулся к его локтю.

Не поднимая глаз, Маслоски спросил:

– В чем дело?

– Почему выбор пал на меня? – спросил Каллен.

Маслоски посмотрел на него:

– Может быть, я ошибаюсь, Джо, но, мне кажется, немало людей продали бы родную мать за возможность утешать Веру Иванс.

Маслоски сделал какую-то запись в своей записной книжке, потом посмотрел на часы, обычные «Таймекс» с циферблатом и стрелками. Именно такие часы имел в виду Каллен, когда сказал дочери, какой подарок он хотел бы получить на свой день рождения. По крайней мере, на них не видно, как вместе с секундами на глазах тает твоя жизнь. Интересно, как уславливаются о встрече люди, носящие электронные часы? Они, наверное, говорят: «Встретимся в двенадцати с половиной футах к северо-востоку от угла Пятьдесят седьмой улицы и Бродвея в 15.18.22».

– Она прилетает чартерным рейсом в «Ла-Гардиа» около семи часов. Ее доставят сюда в лимузине. Здесь она будет часов в восемь. Начинай готовиться к встрече в семь тридцать.

Будь готов в 7.29.59 по электронным часам.

– Капитан, поговорите, пожалуйста, с Уолшем.

Маслоски ткнул указательным пальцем в сердце Каллена:

– Если я не ошибаюсь, тут только что грохнули комиссара полиции. Ты думаешь, что кто-то…

– Я сам поговорю с Уолшем, – сказал Каллен, повернулся и наткнулся прямо на Уолша, отлетев от него, как мяч от стенки, ибо Уолш, хотя и был тонкий, как сигарета, и уступал Каллену в росте, никогда никому не поддавался.

Уолш окинул взглядом свою форму, медали, золотистый шнурок на мундире – все ли в порядке после столкновения с Калленом. Выглядел он идеально: единственный человек в доме, на котором надет китель, единственный не потеющий в такую жару человек во всем городе.

– Что вы хотите объяснить Уолшу, сержант?

– Сэр, комиссар полиции и я…

– Я слышал, что вы старые приятели, – сказал Уолш.

– Да, друзья.

– Учились вместе в Квинс?

– В Элмхерсте.

– В Элмхерстской высшей школе?

– Да, сэр.

– Я находился на Джамайке в это время.

– Да, сэр.

– Вы играли в баскетбол или бейсбол за Элмхерст?

– Нет, сэр. Я был хулиганом.

Уолш осмотрел Каллена с ног до головы. В своем мятом костюме он выглядел нарочито неряшливо. Можно предположить, что сержант любит иронизировать и не подчиняется начальству.

– Так вот почему вы так послушны теперь. Хотите искупить старые грехи? Стали лаской?

Чтобы понять скрытый смысл этого разговора, читатель должен знать, что это был не разговор, а скорее дуэль. Каллен служил в отделе внутренних дел, который осуществлял наблюдение за деятельностью полицейских, а Уолш возглавлял департамент полиции и являлся консерватором, верившим и знавшим, что ОВД занимается тем, что чинит препятствия работе полицейских, которые учат людей законопослушанию. Однажды в интервью одной газете какой-то высокопоставленный офицер из ОВД назвал своих людей сыщиками, или на жаргоне хорьками, имея в виду, что они рыщут в поисках правды. Уолш-то знал, что хорек – это всего лишь ласка, живущая вблизи людских жилищ. На жаргоне ласка – это то же самое, что и стукач. Этот термин со временем прижился.

– Так как насчет Стори? – спросил Уолш. – Вы учились с ним вместе, и он тоже хулиганил по молодости?

Он, наверное, считает, что Стори грохнули, мстя ему за случившееся в какой-нибудь уличной драке лет тридцать назад.

– Он работал по шесть часов каждый вечер шесть дней в неделю в кондитерской своего отца и при этом хорошо учился. Все его очень уважали.

Уолш пристально посмотрел на Каллена, пытаясь понять, не иронизирует ли он. Затем перевел взгляд на сводчатый потолок и произведения современного искусства, заполняющие комнату. Он разглядывал зеркала в золотых рамках и канделябры.

– Да, он упорно трудился и кое-чего добился.

Каллена так и подмывало взять Уолша за ухо, отвести его в кабинет, ткнуть носом в окровавленный ковер и сказать: «Он упорно трудился и вот чего добился». Вместо этого он сказал:

– При всем моем уважении к вам, сэр, я хочу, чтобы меня отстранили от этого дела. Я слишком близко знал покойного.

– Мы будем наблюдать за вами, сержант, – ответил Уолш. – Нам здесь не нужны вендетты. – И прежде чем Каллен успел объяснить, что дело тут не в вендеттах, Уолш добавил:

– Когда вы закончите расследование по делу Дин?

– Сейчас им занимаются адвокаты.

Уолш кивнул:

– Адвокаты.

Он сделал знак рукой своему подчиненному, стоящему за его спиной, и тот сразу протянул ему пепельницу, позаимствованную весьма бесцеремонно и незаконно, если уж на то пошло, в кабинете Стори, то есть на месте преступления. Уолш затушил свой окурок с таким видом, будто перед ним была не пепельница, а адвокатская рожа, и стряхнул пепел с пальцев.

– Поскольку вы сейчас не слишком заняты, сержант, исполняйте то, что вам сказано. Надеюсь, капитан Маслоски передал вам мой приказ. Следите за Верой Иванс, оберегайте ее от представителей прессы и охотников за автографами. Да смотрите, чтоб ее не грохнули так же, как ее брата. Вы, наверное, знаете ее, ведь она же младшая сестра Стори?

– Да… сэр.

– Ну что ж, вспомните старое время, – Уолш посмотрел на свои часы. Они были с циферблатом и стрелками. Корпус, скорее всего, стальной. Уолш повернулся и ушел.

* * *

В 4.33.46 Каллен сделал попытку поговорить с Амато, ибо старые времена уже не вернешь.

– Я очень расстроился, сержант, узнав, что комиссар полиции был вашим старым другом. Примите мои соболезнования.

Амато положил руку на плечо Каллена. Некоторые люди начинали нервничать, когда их обнимал Амато: он ведь посещал Нотр-Дам и хотел стать иезуитом. Из-за полноты и лысины его прозвали «монах-сладкоежка». Но Каллен, еще недавно слывший бабником, признал в Амато своего брата, любителя женщин.

– Не хочу вводить вас в заблуждение, шеф. Я уже разговаривал с капитаном Маслоски и с Уолшем. Он приказал мне заняться этим делом.

– Значит, вам следует заниматься им, сержант.

Амато отпустил Каллена и сложил руки, как это делают монахи.

– Но я чувствую, что меня можно задействовать с большей пользой.

Задействовать? Каллен никогда не употреблял это слово. Это его напарник, Нейл Циммерман, ультрасовременный коп, испеченный в печи модной криминалистики, которая изучает социологию и всякую заумь, употреблял это слово. Задействовать, воздействовать, дать зеленый свет, пересечься и достать – из всех глаголов, употребляемых Циммерманом, самым любимым глаголом Каллена являлся – вычислить. «Я вычислил, что если ехать по бульвару Квинс, то это сокращает путь до твоего дома на одну шестую мили», – говорил его напарник.

– Я понимаю, сержант, что вы удручены. Вы хотели всюду поспеть, сделать все разом, а в результате оказались как бы не у дел, – теперь Амато держал Каллена за локоть и вел его к двери, как засидевшегося гостя, которого выпроваживает хозяин.

– Убийство полицейского – всегда непростое дело, а когда убивают комиссара полиции… ну, Уолш считает, что убийство офицера должен расследовать департамент полиции. Мне же кажется, хотя я и испытываю горечь утраты, что этим делом должно заниматься бюро детективов. И Рут, и Маслоски хотят принять участие в поисках преступников.

Пауэл Рут возглавлял бюро по расследованию убийств, а Маслоски – ОВД. Рут подчинялся Амато, а Маслоски – Уолшу. Во всем царила ужасная путаница.

– Человек вроде вас, сержант, – Амато не счел нужным сказать то, что ранее не сказал Уолш, а именно: первый заместитель комиссара, Гриняк, являлся шефом Каллена, по крайней мере, в данный момент, – человек вроде вас должен найти свое место в общем потоке событий и действовать так, чтобы в итоге…

Амато сделал карьеру в департаменте, начиная говорить и не заканчивая свои фразы. Его невозможно было поймать на слове. Когда кто-то начинал понимать, что он хотел сказать, Амато поблизости уже не было. «Понять Амато – это все равно, что надеть наручники на змею», – заметил как-то раз Гриняк, когда они выпивали с Калленом в Йорквилле.

– Да, кстати, сержант, что-нибудь прояснилось в деле Дин?

– Нет, сэр. Этим сейчас занимаются адвокаты.

– Ах да. Что ж…

– А…

– Да, сержант?

Но Каллен не нашел, что сказать. Амато доводил вас до такого состояния, отупляя вас, когда вы уже как бы плыли в дыму и тумане.

– Ну что ж…

– Да, сэр.

Глава четвертая

– Я бывал в переделках и покруче, – сказал Фил Гриняк.

Часы Каллена показывали 4.47.19… 20… 21. Мэр Лайонс отдал Гриняка на растерзание представителям прессы, которые просто звереют и становятся ненасытными, когда происходят события вроде убийства Стори. А тут еще и такое чудесное превращение – бывший патрульный полицейский становится комиссаром полиции. Журналисты обожают писать на такие темы. Газеты выйдут примерно с такими заголовками: «Путь наверх – из рядовых в комиссары». Гриняк, представ перед репортерами одетым в темно-синий костюм, белую как снег рубашку, галстук каштанового цвета, выглядел как мэр, в то время как Лайонс, одетый в футболку «Адидас», слишком новые джинсы, которые носят люди, не умеющие по-настоящему расслабляться, и красные кроссовки «Пума», походил на переодетого полицейского.

– Все прошло нормально, ты хорошо держался, – сказал Каллен.

– Я сожалею, Джо, что убит твой приятель.

Каллен пожал плечами:

– Когда убивают полицейского, даже такого, которого ты не знаешь, у тебя возникает чувство, что он чем-то сродни тебе: где-то, когда-то он помог кому-то, кто потерялся на улице или стал жертвой грабителей, а то просто потерял ключ и не мог войти в квартиру. Такой коп мог помочь кому-то снять кота с дерева или поймать негодяя, звонящего по телефону и произносящего шепотом всякие непристойности. Короче, этот коп сделал несколько добрых дел в своей жизни. Я мало знал Чака Стори. Годами почти не встречался с ним. Наши пути практически не пересекались.

Гриняк фыркнул:

– Но ведь ты умолял, чтобы тебя отстранили от этого дела, потому что у тебя расстройство нервной системы из-за того, что произошло.

– Уолш хочет, чтобы я утешал Веру.

– Но это же прекрасно.

– Фил, это ужасно.

– Не надо так громко называть меня Филом. Хорошо?

– Комиссар, это ужасно.

Гриняк расслабил галстук и расстегнул воротник рубашки.

– Что произошло, как ты считаешь?

– Ты хочешь спросить меня, что стоит за этим убийством?

– Да.

– Я всю ночь проторчал в доме Стори без всякого толка, но теперь я в курсе событий.

– Ты наслушался всяких разговоров.

– Среди прочего я слышу, что Стори убит из пистолета системы «Глок». Это серьезная вещь. Возможно, совершено заказное убийство, а палец отрезан для того, чтобы ввести нас в заблуждение.

– Кому это нужно?

– Тому, кому не нравился Стори.

– Таких людей немало.

– Да.

Гриняк сморщил нос:

– Есть еще какие-нибудь идеи?

Каллен пожал плечами:

– Совершались нападения на этих бездомных.

– А при чем тут они?

– Ну, некоторые люди говорили, что мы должны лучше охранять их. То есть полицейские.

– Это те самые люди, которые говорят, что нам, полицейским, следует убрать бездомных с улиц и определить их в приюты на зиму, или это люди, которые утверждают, что мы тратим слишком много времени на этих бродяг?

– Наш мир далек от совершенства, – сказал Каллен.

– Так ты полагаешь, что кто-то из жертв нападения или кто-то из тех людей, которые считают, что мы должны лучше охранять бездомных, взял «глок» и грохнул Стори?

Каллен даже не потрудился отрицательно покачать головой. Жертвы и те, кто выступает в их защиту, редко прибегают к актам возмездия.

Гриняк смотрел, как фотограф из криминальной полиции устанавливает треножник, чтобы сфотографировать поврежденную стену.

– Что подразумевают люди, когда они говорят о «надписях на стене»?

– По библейскому преданию царь Валтасар устроил грандиозный пир в Вавилоне, во время которого чашами служили драгоценные сосуды, захваченные в Иерусалимском храме. В самый разгар пира чья-то таинственная рука начертала на стене слова: «Исчислен, взвешен, разделен». Специалист по интерпретации таких вещей, мудрец Даниил, сказал, что, взяв чаши из храма, Валтасар совершил преступление и теперь его дни сочтены. В ту же ночь Валтасара убили в результате переворота, который возглавил царь Персии. Позднее он бросил Даниила на растерзание львам.

– Я знал, что ты знаешь об этом, но скажи, как ты узнал?

– Я прочитал об этом в мифологическом словаре.

Слоняясь по дому Стори без дела?

– Нет. Мне нечем было заняться у себя дома, когда я поджидал Циммермана. У меня сломалась машина, и он обещал подвезти.

– А где сейчас Циммерман?

– Пошел за едой. Принесет что-нибудь существенное, типа мацареллы с сухими помидорами.

– Ты уже слышал о поджоге «Ралей»? Ты ведь работаешь на улицах.

– Я в последнее время не работал на улицах, а занимался делом Дин. В газетах я прочитал о том, что пожар начался в подвале, где, по словам уцелевших обитателей здания, никто не жил.

– Ты читал о том, что владелец здания неизвестен?

– В Нью-Йорке не редкость, когда владельцы недвижимого имущества остаются неизвестными.

– Давно видел Тома Вэлинтайна? – спросил Гриняк.

Каллен сделал вид, что не замечает подоплеку этого вопроса.

– Давно.

– Я думал, что вы друзья – ты, Вэлинтайн и Стори. Вы же учились вместе в колледже.

– И в средней школе тоже.

– Понимаешь, что я имею в виду?

– Мы и в начальной школе вместе учились. Но Вэлинтайна я в последний раз видел очень давно.

– Видел ли ты его давно, Джо, или недавно, но ты начитанный парень и должен знать, что женщина страховой агент, погибшая в «Ралей», не кто иной, как невеста Вэлинтайна.

Каллен молчал.

– Ты знаешь об этом, не так ли? – спросил Гриняк.

– Ее звали Джой Гриффит, – ответил Каллен, чтобы сказать что-то.

– Ты уверен? Мне казалось, что ее звали Джойс.

– Фил, в чем дело, черт возьми?!

– Говори тише, сержант, – сказал Гриняк.

Каллен прошептал:

– В чем дело, комиссар?

Гриняк приблизил свое лицо к лицу Каллена:

– В чем дело? Я скажу тебе, в чем дело. Невеста Вэлинтайна умирает в огне пожара, бушующего в здании «Ралей», чей владелец неизвестен. А Стори не отдавал свои акции на право владения недвижимостью какой-либо благотворительной организации после своего назначения на пост комиссара полиции. Он вложил их в трест. Тот человек, который грохнул Стори, написал на стене его комнаты: «Ралей». Вот я и говорю: а что, если Стори владел «Ралей» и поджег его? Понимаешь теперь, в чем дело?

Гриняк выдал всю эту информацию на одном дыхании, после чего сделал небольшую паузу.

– Позволь напомнить тебе еще о кое-каких недавних событиях. После того как появились сообщения в прессе о том, что пожар начался в подвале здания, где никто не жил, Вэлинтайн отправился в департамент полиции вместе с группой бездомных. Они добивались встречи со Стори и хотели просить его о проведении отдельного расследования. Стори послал к ним меня в качестве посредника с тем, чтобы я сообщил им, что он не ставит под сомнение сообщение полицейских о причине пожара. После этого часть людей Вэлинтайна уселась в вестибюле, другие пошли на Бруклинский мост, стали препятствовать движению транспорта на улицах и заниматься подобными вещами. Мы арестовали их. Такое случается. Ты хочешь сказать мне, что сразу же вспомнил о Вэлинтайне, как только услышал про надпись на стене, не так ли?

Каллен сделал глубокий вдох и выдох.

– Да или нет?

– Нет.

Гриняк согнул плечи и посмотрел на часы – более дорогие, чем часы Маслоски, что соответствовало его званию, но все же вполне традиционные: с циферблатом и стрелками, без всяких там кнопочек и сигналов. Помешавшаяся на компьютерах дочь Каллена показала ему, как нужно устанавливать часы, чтобы они выдавали звуковой сигнал каждый час, и что надо сделать, чтобы этих сигналов не было. Слоняясь без дела по дому Стори, он нажал соответствующие кнопочки, и теперь сигнал раздавался ежечасно. Но он забыл, что надо сделать для того, чтобы сигнал прекратился. Через несколько минут опять прозвучит звуковой сигнал, и те полицейские, которые уже интересуются, с чего это Каллен из ОВД так близок с новым комиссаром полиции, станут интересоваться, зачем Каллену нужно каждый час знать точное время.

– Когда прибудет Вера? – спросил Гриняк.

Боже, избавь меня от Веры.

– Около семи часов. Чартерным рейсом.

– Из Лос-Анджелеса?

– Думаю, да. С побережья.

– Думаешь, она вспомнит меня? Я знаю ее благодаря тебе: ты был другом ее брата. А сейчас я занял место ее брата.

– Фил, отстрани меня от этого дела, пожалуйста.

– Некоторые люди пошли бы на убийство, чтобы иметь возможность утешать кинозвезду, Джо.

– Маслоски говорит, что многие продали бы своих матерей ради этого.

– Хотел бы я, чтобы люди начали продавать своих матерей. Мы сразу же взяли бы это дело под контроль. Вместо этого они убивают людей, отрезают им пальцы и оставляют всякие надписи на стенах… Когда ты собираешься закончить дело Дин?

– Все спрашивают меня об этом. Видно, это дело пользуется популярностью.

– Конечно. В нем есть секс, насилие и секретная документация.

– Сейчас этим занимаются адвокаты. Мы все умрем, пока это дело будет разбираться. Фил, я продам мать родную, если ты не отстранишь меня.

– Моей первой директивой в качестве комиссара полиции не может стать освобождение копа от обязанностей телохранителя только потому, что женщина, которую он должен охранять, когда-то была его возлюбленной. Это инициатива Уолша. Я должен следовать его указаниям, точно так же, как и ты.

– Ты прекрасно знаешь, что она никогда не была моей возлюбленной, – сказал Каллен. – У нас с ней ничего не получилось.

– Тогда в чем же дело? – Гриняк застегнул воротник рубашки, завязал галстук и отправился по своим делам.

* * *

– А почему именно ты? – спросила Энн Джонс в 5.24.7… 8… 9.

– Что ты имеешь в виду? – уточнил Каллен.

Она раздраженно передернула плечами:

– Почему люди сразу же начинают лавировать, когда спрашиваешь их о чем-то напрямик? Вчера по телевизору показывали «Тутси». Это превосходный американский фильм. В нем есть эпизод, когда Тери Гарр подходит к Дастину Хофману, чтобы спросить его, почему он не явился на свидание. Но на том женская одежда, поэтому он мчится в ванную и кричит оттуда: «Я не могу подойти к двери, потому что принимаю душ, и мне в глаза попало мыло». Наконец он все же впускает ее, выходя к ней навстречу, завернувшись в полотенце, и говорит: «Сэнди, какой ужас! Я принимал душ, и мне в глаза попало мыло». Она смотрит на него как на идиота. В сущности, это типичный разговор между мужчиной и женщиной. Она говорит: «Я хочу тебя». А он кричит: «У меня мыло в глазах».

Каллен ерзал, сидя на крыле полицейского автомобиля, и наблюдал, как в дом номер 119 входят копы и как они выходят из него. Энн напилась кофе и пребывала в возбужденном состоянии.

– Когда бы ты ни заговаривал о Стори, ты никогда не называл его своим приятелем. Я сама провела с ним месяц, и он никогда даже не упоминал твоего имени. Возможно, я знала его больше, чем ты. Зачем тебе нужно утешать его сестру? Да, я ревную. Было бы ненормально, если б я не ревновала тебя к кинозвезде, особенно к такой… яркой.

– Я не думаю о ней как о кинозвезде, – сказал Каллен. – Я думаю о ней как о костлявой младшей сестренке Чака Стори.

– Так ты все же думаешь о ней… Ты называешь его Чак? А как он тебя называл? Джо?

Каллен указал пальцем на человека, идущего по улице:

– Парень в желтой рубахе – Тони Липпо из криминальной полиции.

– Он называл тебя так. Он называл тебя Джо, не так ли?

– Тебе следует поговорить с Тони. Ты от меня ничего не слышала, но спроси его, не оставил ли убийца какого-нибудь послания. Ну, ты знаешь, граффити.

Энн тряхнула головой.

– Вообще-то надо говорить: граффито. На стене было написано только одно слово – «Ралей».

Энн задумалась.

– Том Вэлинтайн. Твой друг Том Вэлинтайн.

Эта теория привлекала многих.

– Я не вижу здесь смысла. Здание «Ралей» не поджигали. И даже если бы его подожгли, ради чего это сделали? Чтобы получить деньги по страховке? Чтобы выкурить оттуда незаконно проживающих там людей? Это все мелочи, а Стори вел крупную игру.

– Ты совсем недавно говорил, что плохо его знал.

– Я давал ему ключи от своего дома, – сказал Каллен.

Она беспомощно развела руками:

– Что ты ему давал?

– Мы тогда были молодыми – Чак, Том и я. Эта мысль пришла в голову Чаку. Он предложил нам обменяться ключами от наших домов. Только Чак жил в квартире, а Том и я жили в частных домах по соседству. Мы обменялись ключами в знак нашей… дружбы.

– Мальчишество, – вымолвила Энн и увидела, что Каллен погрузился в воспоминания. – Что ты хочешь сказать?

– Ничего.

– Что ты хочешь сказать, черт возьми?!

– Во время своей свадьбы Чак дал мне ключ от своего дома, вот этого дома. Он лежит в ящике моего письменного стола.

– А Тому он дал ключ?

– Если даже он дал ему ключ, это вовсе не значит, что Том убил Чака. И это не значит, что Стори организовал поджог «Ралей». Не нужно его слишком хорошо знать, чтобы понять – человек он порядочный.

Она прикоснулась к его руке:

– Ты прав, и я вовсе не хочу сказать, что твой друг был плохим человеком. Но я провела с ним месяц и заметила одну вещь. Я заметила, что он, как и многие другие люди, молчит, как рыба, или начинает бушевать, если разозлить.

Каллен ничего не ответил.

Энн спрыгнула с крыла автомобиля и стала напротив него. Боже, она отлично выглядела – вязаный жакет с короткими рукавами цвета хаки надет поверх белой котоновой футболки, на которой нет ни надписей, ни рисунков; штаны цвета хаки, кожаный ремень, косичка, заплетенная по французской моде, и искусственные зубы во рту. (Она называла их зубами счастья, посмотрев по 13 каналу телевидения документальный фильм, из которого узнала, что у Клеопатры и Сандры Дэй О’Коннор, а также у Лорен Хаттон были точно такие же проблемы с зубами, как и у нее).

– Ну так как же называл тебя Стори в молодости?

И пахло от нее великолепно.

– Ты всегда пользуешься этими духами, когда отправляешься на место происшествия, чтобы написать статью об убийстве?

– Это «Исати Жевенчу».

– Я помню одну поэму Катула, которого мы изучали в колледже. Он говорит там о себе, что страшно любит аромат женских духов и готов превратиться в один большой нос.

– На самом деле он хотел бы стать одним большим членом. Все мужчины хотят этого. Стори называл тебя Джой?

– …Змей.

– Змей? – она сказала это так громко, что несколько полицейских, репортеров и телеоператоров посмотрели в их сторону.

– Мы были мальчишками.

– Змей-Каллен, – засмеялась Энн.

Он боялся, что она сейчас начнет всем рассказывать о том, как его звали в молодости, и поэтому сказал:

– Есть кое-что новое по делу Дин. Никому не говори, что я рассказал тебе об этом. Стрелявший человек оставил портфель в квартире Дин.

– В самом деле? Почему ты раньше мне об этом не сказал? Ты ведь давно знаешь об этом, верно?

– Я не могу сообщать тебе секретные сведения. Люди знают о том, что мы встречаемся.

– Ненавижу эти эвфемизмы.

– Люди знают, что мы мастурбируем друг перед другом.

Она покраснела:

– Ты говорил кому-то об этом?

– В портфеле оказались секретные бумаги из департамента полиции. Досье.

– Значит, стрелявший – полицейский?

– Совсем не обязательно. Есть и гражданские служащие, которые имеют доступ к этим бумагам. (Циммерман назвал бы их штатским персоналом, имеющим доступ к документам).

– Ты уклоняешься от сути вопроса. Этот человек служил в департаменте и, возможно, занимал высокий пост, верно?

– Я тебе ничего не говорил.

– Что это за документы? Досье на кого?

– Маслоски нам их не показывает.

Энн достала из кармана жевательную резинку и начала жевать ее.

– Откуда вы знаете, что портфель принадлежит стрелявшему?

– Хороший вопрос. Мы не знаем, кому он принадлежит. Но предполагаем, что это портфель преступника, так как у Дин такого портфеля не было.

– А отпечатки пальцев?

Каллен пожал плечами.

– Змей.

– Не называй меня так.

– Тогда ласка, – она потянулась к нему, извиняясь за то, что сказала. – Извини, я не хотела.

Каллен сунул руку в ее карман.

– Эй! Только не здесь.

– Дай мне жевательную резинку.

– У меня больше нет.

– У тебя она есть.

– Да, есть, – она вынула из кармана пластинку, сняла обертку и сунула резинку ему в рот.

– Всякий, кто видит это, скажет, что мы встречаемся, – заметил Каллен.

Энн улыбнулась и легонько коснулась его рукой.

Он поправил воротник ее жакета.

– В ближайшее время я буду очень занят.

– Некоторые люди мать родную убили бы за возможность провести один вечер с Верой Иванс.

– Здесь говорят, что люди продали бы свою мать. Я полагаю, что таким образом ты выражаешь свое отношение к своей матери.

– Или к Вере Иванс.

– Ты не из ее поклонниц?

– Она слишком… совершенна.

– На мой взгляд, она просто костлявая младшая сестренка Чака Стори.

Энн прикоснулась рукой к щеке Каллена:

– Так вот почему ты побрился? Я волнуюсь, ибо и сама когда-то была костлявой младшей сестренкой своего брата. А взгляни-ка на меня сейчас.

Два офицера криминальной полиции вынесли из дома номер 119 резиновый мешок с телом убитого и погрузили его в машину скорой помощи.

– Прах к праху, – сказала Энн. – Сын лавочника достиг богатства и всяческих высот. А теперь он только прах.

– Норман Подорец говорил, что самое долгое путешествие – от Квинса до Манхэттена. [6]6
  Квинс – район Нью-Йорка, где живут бедные. Манхэттен – респектабельный район, заселенный богатыми людьми.


[Закрыть]

– Какой ты умный! Организуй мне интервью с Лайзой Стори.

– Я ее почти не знаю. Я ее вообще не знаю. Я был на ее свадьбе в числе множества других приглашенных.

– В числе их ближайших друзей. Ты слышал о том, что дочь Лайзы, Клэр, пристрастилась к кокаину и это положило конец ее карьере теннисистки?

– Нет, не слышал, я читал об этом в журнале «Сити».

Каллен подбородком указал на толпу, собравшуюся на улице:

– Уолш собирается сделать какое-то заявление. Тебе надо пойти туда.

Энн смотрела, как полдюжины молодых женщин, отлично одетых и причесанных, сопровождаемых телеоператорами и осветителями, локтями прокладывают себе дорогу в толпе.

– Кэппи, Типпи, Мопси и Сюзи – телесучки-яппи. [7]7
  Яппи – процветающие деловые молодые люди.


[Закрыть]А кто это с Уолшем? Ли Левитт. Тут все мои любимые персонажи.