Текст книги "Внутренние дела"

Автор книги: Джерри Остер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

– Кто тебе это сказал?

– Я слышал об этом.

– От Чака?

– Нет.

– От кого же тогда?

– От одной девушки.

– От какой девушки?

– Не помню. Слушай, отстань, Змей.

– Вспоминай.

– А, черт! Идиот! Какого черта ты взбесился?

– Ничего я не взбесился. В чем дело?

– Да ты чуть не оторвал мне ухо, вот в чем дело.

– Следи за своими словами.

– А что я такого сказал, черт возьми?

– Пошел к черту, Каннел.

– Пошел ты сам туда же, Змей.

Глава двадцать вторая

Старые добрые времена:

– Извините, вы не Вера Стори?

– Да.

– Возможно, вы не помните меня, но я жил по соседству с вами. Меня зовут Джо Каллен.

– Конечно, я вас помню. Вы друг Чака.

– Как поживает Чак? Я его года два не видел. Мои родители переехали во Флориду, после того как отец ушел на пенсию. А я живу на Манхэттене с друзьями. Учусь в университете и почти не бываю нигде, кроме района Квинс.

– У Чака все нормально. Наш папа умер…

– Да, я слышал. Весьма сожалею.

– Наша мать давно умерла, как вы, может быть, помните… Магазин перешел к Чаку. Он работал в нем некоторое время, а потом решил продать его. Он получил за него большие деньги, на которые купил жилой дом, а потом продал и его. Так что он процветает, покупая и продавая дома.

– Он всегда был деловым.

– Да… Что ж, рада была видеть тебя, Джо.

– Как твои дела, Вера?

– Прекрасно.

– Выглядишь ты… замечательно. Сначала я не узнал тебя. Ты… ну, ты выросла.

– Такое случается, я полагаю. Ха-ха!

– Ха-ха! Ты отлично выглядишь.

– Спасибо. Ты работаешь здесь?

– Четыре вечера в неделю. Могу ли я тебе чем-то помочь?

– Вообще-то да. Мне нужны ноты к песне «Прощай, птичка».

– Тебе нужна пластинка? Она вон там.

– Нет, мне нужны ноты. Они нужны мне для занятий.

– Ты занимаешься музыкой?

– Да, что-то в этом роде. Я учусь в театральной школе.

– Без шуток? Я помню, как ты однажды играла в одной пьесе. У тебя замечательно получалось.

– Ты действительно помнишь это?

– Конечно. Классная игра.

– Я тоже подрабатываю, как и ты. Я работаю в магазине «Театральная книга». Он находится на этой же улице, но расположен на пятом этаже, так что немногие о нем знают.

– Я о нем слышал. Так ты тоже живешь в центре?

– Я снимаю комнату вместе с другими студентками театральной школы в Гринич Вилидж.

– Это здорово. Я живу на Сто тридцать пятой улице. Слушай, у меня сейчас перерыв. Не хочешь выпить кофе?

– Ну…

– Или кока-колу? А, может, молока? Или просто стакан воды? Может быть, прогуляемся по улице?

– По этой улице?

– Слушай, не надо бояться. Здесь все спокойно. В самом деле. Тут дежурит в это время один мой знакомый коп. Он увлекается джазом. Во время перерыва на обед он заходит сюда и роется в джазовых пластинках. Его зовут Фил Гриняк. Этот район Манхэттена стал самым спокойным благодаря ему. Ты ни за что не догадаешься, что он предложил мне.

– А что он предложил тебе?

– Он уговорил меня поступить в полицейскую академию. Я подумывал о преподавательской работе, но Фил убедил меня. Ты знаешь, хочется помогать людям.

– Ты был довольно хулиганистым подростком, Джо, не так ли? Как это тебя звали?

– А, мы тогда были мальчишками.

– Тебя звали Змей, не так ли?

– Мы были мальчишками. Что мы тогда понимали?

– Ты был панком.

– Ха! Да, наверное, я был панком.

– Но ты много читал. Я помню, что ты часто заходил в библиотеку. Я там тогда подрабатывала.

– Ты знала, что я приходил в библиотеку?

– Как же мне не знать? Ведь комната библиотекаря находилась рядом с читальным залом.

– Но ты никогда не выходила оттуда.

– … Да… Итак, ты собираешься стать полицейским.

– Да. Ну, поживем, увидим. Сначала еще нужно поступить в академию и все такое… Будешь пить кофе?

– Ну…

– Пожалуйста.

– Хорошо.

* * *

Старые добрые времена:

– Я все время думаю об этом фильме, Джо.

– Замечательный фильм.

– Я не могла поверить в то, что она покончила жизнь самоубийством.

– Это должно было случиться. Джулия и Джим любили друг друга, а Кэтрин оказалась лишней.

– Ну, вот и пришли. Ты знаешь, тебе вовсе не обязательно каждый раз провожать меня до дома, Джо.

– Мне не трудно.

– Но теперь тебе придется идти назад пешком через всю окраину.

– Можешь пригласить меня к себе.

– Не могу, Джо.

– Только на чашку кофе.

– Джо, я ведь живу не одна.

– Но дело не только в этом, верно? Если бы я что-то для тебя значил, то ты все объяснила бы своим подругам, и они не возражали бы.

– Дело не в том, что ты ничего для меня не значишь, Джо. Мне нравится проводить с тобой время. Ходить в кино, театр, просто гулять и разговаривать или пить кофе. Какая-нибудь кофейная компания должна снять о нас рекламный ролик – мы уже выпили вместе огромное количество кофе.

– Мы развлекаемся.

– Да, развлекаемся. Ты видел когда-нибудь, как кто-то тайком проникает в чужую квартиру?

– Никогда не видел.

– Это захватывающее зрелище. Оно так и стоит у меня перед глазами.

– Ты знаешь, о чем я говорю, Вера.

– Да.

– Для тебя я навсегда останусь лишь одним из глупых дружков твоего брата.

– Джозеф.

– Я буду для тебя Змеем.

– Сядь и выслушай меня. Это очень важно. Я хочу стать актрисой. Нет, я уже стала актрисой. Я просто совершенствую свои знания и навыки. Я уже актриса, но я хочу стать знаменитой актрисой, а у знаменитостей, по определению, никогда нет времени на семью, друзей и личную жизнь. Так что о любовниках придется забыть.

– Я люблю тебя, Вера.

– О, Джо, не надо.

– Ты, должно быть, тоже меня любишь, иначе ты не говорила бы того, что только что сказала.

– Слышал ли ты то, что я только что сказала? Я сказала, что…

– Ты сказала, что у тебя нет времени на любовников, поэтому ты должна любить меня.

– Я сказала, что у меня нет времени для тебя, Джо. Ты это слышал?

– Я подожду.

– Джо.

– Я буду ждать. Больше мне ничего не остается.

– Нет, перед тобой целая жизнь. Ты должен сделать карьеру. У тебя есть твоя пьеса.

– Это дурацкая пьеса.

– Нет, это замечательная пьеса.

– Она неплоха для бывшего хулигана, который собирается стать копом и на летних каникулах пишет пьесу.

– Нет, такой пьесой мог бы гордиться любой.

– Как ты можешь говорить, что это не дурацкая пьеса, если она о парне, который влюбляется в сестру своего лучшего друга? Об идиоте, который полюбил сестру своего лучшего друга.

– … Эту пьесу нельзя назвать дурацкой только потому, что в нашем случае такое невозможно.

– Это из-за Тома, да?

– … Какого еще Тома?

– Ты все еще влюблена в Тома, не так ли?

– Я никогда не была влюблена в него. Он мне нравился, когда я училась в четвертом классе.

– Ты следишь за ним.

– Я слежу за ним? Я показала тебе эту крохотную заметку в газете, где пишется, что он принимал участие в летних соревнованиях по баскетболу в Кэтскилз. Это ты называешь слежкой?

– Эта заметка напечатана в разделе спортивных событий.

– Ну и что? Ты хочешь сказать, что женщина не может интересоваться спортом?

– Вера.

– Джо, не надо.

– Может быть, нам стоит попробовать?

– Нет.

– Ты не хочешь даже попробовать?

– Нет.

– Но почему? Почему нет?

– Потому.

– Потому что ты хочешь стать чертовой актрисой, кинозвездой.

– Джо, не надо. Мы не можем расстаться таким вот образом.

– Так, значит, все кончено?

– Все от тебя зависит.

– Хорошо, я виноват.

– Никто не виноват, Джо.

– Да, ну что ж, я бы сказал, что кто-то несет за это ответственность, и этим кто-то являешься ты.

– … Ладно.

– Что «ладно»?

– Я беру всю ответственность на себя. Ты прав. Нам больше не стоит встречаться.

– Боже мой, Вера!

– Но ты ведь этого хотел, верно?

– Нет, я хотел не этого. Я хотел…

– Ты не получишь то, что хочешь.

– Не перебивай меня, ладно? Дай мне возможность сказать то, что я должен сказать, хорошо?

– Извини.

– … Я хотел того… что мы имеем сейчас.

– То, что мы имеем сейчас, не…

– Дай мне закончить.

– Извини.

– Можно мне закончить?

– Да. Извини. Я же сказала: извини.

– Ты разрешаешь мне говорить?

– Перестань.

– … Я хотел того, что мы имеем сейчас и кое-чего еще, что мы могли бы иметь, если б захотели. Не ты и я по отдельности, а мы вместе.

– Джо, прекрати.

– Доверься мне, Вера, ради Бога. Я не хочу вот так расстаться с тобой. Если я обманываю себя, то позволь мне обманывать себя.

– Я не могу сделать это.

– Сделай это!

– Мне нужно идти к себе. Люди смотрят из окон. Они пожалуются домовладельцу.

– Увидимся во вторник.

– Ты думаешь, нам следует видеться?

– Я зайду за тобой после занятий.

– Джо!

– Во вторник.

– Джозеф!

– В шесть тридцать. Спокойной ночи.

– … Спокойной ночи.

– Ты не поцелуешь меня?

– Джо!

– В щечку, Вера, ради Христа!

– Не кричи.

– Один поцелуй.

– Ну, вот.

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

– До вторника.

– Спокойной ночи.

* * *

Старые добрые времена:

– Вера, я…

– Почему ты не постучал?

– Ты сказала, чтобы я пришел за тобой сюда.

– Я сказала, чтобы ты ждал в вестибюле. Это служебное помещение.

– Но ты не сказала мне об этом.

– На двери висит табличка, Джо. Калеб, это Джо Каллен, старый друг моего брата. Джо, это Калеб Иванс. Калеб преподает у нас искусство кино.

– Джо. Рад с вами познакомиться.

– Привет.

– Я, я, я оставлю вас наедине.

– Не беспокойтесь, уйду я.

– Джо!

– Джо, вы должны слушаться Веру.

– Я не обязан ее слушаться. Я не слепой, не так ли? Зачем мне слушаться ее, если я вижу, что она сидит у вас на коленях, а вы залезли ей рукой под платье?

– Джо!

– Пошла ты к черту! Пошли вы к черту!

– Джо!

Глава двадцать третья

– Все это не похоже на старые добрые времена, – сказал Каллен, – но я не испытываю особой ностальгии по ним, потому что я не из тех людей, которые считают, что музыка кончилась вместе с Делл Вайкингз.

Вера улыбнулась. Она вспомнила лишь вещь «Пошли со мной».

– Ностальгия – это признак неудовлетворенности настоящим. Ты так не считаешь?

Радиопередача. Ностальгия – это здоровая тяга к прошлому или пинок в зад настоящему? Слушайте следующую передачу с участием Лэрри Кинга.

– Мне понравились фильмы с твоим участием. Особенно «Назад на восток». Этот фильм опередил свое время.

– Спасибо. Рада слышать это от тебя. Да, этот фильм опередил свое время.

– «Неудачники», «Обоснованные сомнения», «Бриллиантовый город», «Враг моего врага», «Изгиб» – все эти фильмы опередили свое время.

– Спасибо, – она была польщена. – Боже! Ты смотрел эти фильмы, о которых уже стали забывать. Ты всегда любил ходить в кино.

– Теперь я хожу в кино примерно раз в месяц, – сказал Каллен. – После развода я ходил в кино два-три раза в неделю… Помнишь фильм «Джулия и Джим»?

Она замолчала. Возможно, это уже не ностальгия, а месть.

– Конечно.

– Одно время я смотрел его каждый год, когда наступала весна. Я читал роман «Великий Гэтсби», смотрел фильм «Джулия и Джим», и ко мне вновь возвращалась молодость. В основе обоих фильмов – насильственная смерть.

Вера подалась вперед, сидя на своем стуле, молитвенно сложив руки.

– Ты больше не смотришь этот фильм и не читаешь «Гэтсби»?

Каллен тоскливо улыбнулся:

– Я познакомился с Трюфо. Я работал тогда в отделе по расследованию убийств. Одна женщина, являющаяся членом общества любителей кино при Линкольн-Центре, проходила как свидетель по одному убийству. Я беседовал с ней, и все это кончилось тем, что она пригласила меня на прием, который давался в честь французских режиссеров. Одним из них оказался Трюфо. Я поднапрягся, припомнил несколько французских фраз, набрался наглости и сказал ему, что «Джулия и Джим» – это мой самый любимый фильм. Он слегка смутился и был, возможно, несколько раздражен тем, что к нему пристает какой-то иностранец, чей французский язык так же плох, как его английский. Но более всего, я полагаю, ему не хотелось обсуждать эту раннюю работу. Совсем недавно он поставил новый фильм, который считал своим лучшим. Теперь он, разумеется, мертв, но я думаю, что не смотрю этот фильм так часто, потому что он считал его не самой большой своей удачей… Или, может быть, я ошибаюсь? Бывает так, что ты заканчиваешь работу над кинофильмом и знаешь, что это не лучшая твоя работа?

Вера задумалась. Ее взгляд скользил по предметам, находящимся в комнате, как будто она пришла в гости и видит все это впервые. Она избегала смотреть в глаза Каллену, так как он явно сбивал ее с толку. То он говорит о каком-то убийстве, а то переходит на обсуждение кинофильмов.

– В создании фильмов принимает участие много людей, – она наконец посмотрела на него. – Режиссер – особенно в Европе, где делают авторское кино, – вносит в создание фильма более весомый вклад, чем кто-либо еще, поэтому вполне резонно для него считать эту работу своей, и при этом последнее произведение является для режиссера самым лучшим. Зачем ты пришел сюда, Джо? – ее все еще сжатые руки простерлись к нему как бы умоляюще: – Ты ведь не собираешься… Ты не…

Потребовалось всего несколько секунд для того, чтобы Каллен понял, что звук, заглушивший голос Веры, раздался в самом доме, ибо этот звук – вскрик, вопль, визг, он не знал, как назвать его, – был таким резким и звонким, что задрожал фарфор, завибрировала мебель. Это был уличный звук, звук джунглей. Ему дважды приходилось слышать подобный звук.

Однажды, в те дни, когда он еще носил форму, ему пришлось охранять территорию возле горящего здания, не подпуская к нему всяких идиотов. Неожиданно дом накренился, и пожарный, который заметил это, крикнул громким и пронзительным голосом, предупреждая своих товарищей об опасности. Через некоторое время после этого, когда он уже работал в штатской одежде, Каллен сам издал подобный звук, увидя, как подозреваемый в совершении преступления человек направил на его напарника Джеки Ларуссо, который только что обыскал бандита и ничего не нашел, небольшой крупнокалиберный пистолет. «Джеки!» – вскрикнул тогда, завопил или завизжал Каллен. Вновь слыша этот крик каким-нибудь сонным летним воскресеньем, ни с того ни с сего, грезя наяву или поднимаясь в переполненном лифте в здании уголовного суда, стоя рядом с преступниками, беспринципными адвокатами и работниками суда, он отчетливо слышал свой крик и грохот пистолета тридцать восьмого калибра, из которого стрелял Джеки, после того как револьвер преступника дал осечку.

Но хватит ностальгии, которая является признаком того, что вы разочарованы настоящим. Раздавшийся теперь крик, вопль, визг, безусловно, принадлежал женщине, ибо являлся криком и воплем отчаяния, которые издают матери, когда их детям угрожает опасность.

И тотчас же наверху, на лестнице, которая находилась в заднем углу гостиной и вела на второй этаж, появилась Лайза Стори. Она так вцепилась в железные перила, что, казалось, могла оторвать их от лестницы. «Если она специально надела джинсы и просторную джинсовую рубашку, чтобы почтить память убитого мужа, то такая „траурная одежда“ пришлась ей очень даже к лицу», – подумал Каллен. Вид у нее был как у модели, рекламирующей джинсы.

– Клэр пропала, – вымолвила она.

Вера, уже начавшая подниматься по лестнице, остановилась в нерешительности: то ли подниматься выше, то ли сказать Лайзе, чтобы она спускалась. вниз. Потом она решила позвать Ники.

Ники вошла в комнату и сообщила:

– Она знала, что он здесь, – она окинула взглядом Каллена. – Я увидела ее, стоящую на лестнице и подслушивающую. Я отвела ее в комнату и отлучилась всего на несколько секунд. Когда я вернулась, она исчезла.

Каллен, который уже не сидел, положив ногу на ногу, но еще и не встал, сказал:

– Одну секунду. Как вы можете так…

Он не закончил свой вопрос, потому что Вера, сев на перила, съехала по ним вниз, как будто была ребенком, и направилась в задний конец дома. Он встал и последовал за ней. К черту! Когда большинство верит, что это твоя вина, значит, это твоя вина.

Они миновали небольшой коридор, потом еще один, размером поменьше, прошли через чулан, вышли в совсем уже крохотный коридорчик. Вера шла быстрой, спортивной походкой. Они оказались в кладовой: куртки, ботинки, инструменты для работы в саду, всякий старый хлам. Вера открыла дверь в сад, и их обдало жаром летнего дня.

Она вновь повела себя словно ребенок – схватилась обеими руками за перила и стала прыгать по деревянным ступеням крыльца, пока не оказалась на выгоревшей, несмотря на все усилия садовника, траве.

Каллен, который всегда считал себя спортсменом, прыгнул сразу через три ступени, не держась за перила, и чуть было не сломал себе ногу. Прихрамывая и задыхаясь, он последовал за Верой, которая мчалась вперед с легкостью газели, оторвавшись от него на довольно приличное расстояние.

Он пересек сад, стараясь не наступать на клумбы, где росли гортензии, – Джозеф (Змей) Каллен, выросший на асфальте большого города, считал, что все цветы, кроме роз и тюльпанов, которые мог отличить любой идиот, называются гортензиями, – пролез через небольшой, очень узкий лаз в заборе и вышел к маленькому, зацементированному дворику шестиэтажного жилого дома, который выходил на Семьдесят первую улицу.

Вера, Вера Стори, звезда киноэкрана, стояла на коленях, обнимая Клэр Лангуа, которая, свернувшись калачиком, сидела у стены.

Безусловно, это была Клэр, ибо кто же еще мог там быть? Но, когда она наконец поднялась и позволила Вере провести себя через эту дырку в заборе, а затем через залитый солнцем сад и ввести в дом, где ее ожидали мать и Ники, Каллен не смог бы с уверенностью сказать, что видит перед собой Клэр.

Она побрила свои волосы, оставив лишь совсем маленькую, напоминающую пиявку, косичку на затылке. Косичка была выкрашена в черный цвет косметическим карандашом, которым красят брови. Она пользовалась краской для ресниц и бровей, а также тенями. Из-под черной котоновой рубашки с короткими рукавами выглядывал черный лифчик. На ней также надеты были чулки или колготки в сеточку и высокие ботинки. На левой руке у нее был посеребренный медный кастет, а на правой – пять перстней в виде черепов. В правом ухе у нее висела свастика, а с левого свисал болт.

* * *

– Где она достала всю эту одежду и каким образом сумела так изменить свой внешний вид? – спросил Каллен, несмотря на то, что взгляд Веры умолял его помолчать. – Лучше скажи мне сама, чтобы я мог отчитаться перед начальством, так как, если мое начальство узнает об этом до того, как я расскажу им сам, они станут допрашивать тебя, и этот допрос может тебе очень не понравиться.

– Не угрожай мне, Джо.

– Тогда отвечай на мой вопрос. Где? Когда? Почему? Я знаком с инструкцией, которую получили охранники, и видел отчет о том, что здесь происходило. Никто не выходил из этого дома, за исключением слуг и Ники. Единственными посетителями были друзья Лайзы, которые делают покупки на Пятой авеню, а не на авеню «А». В дом приносили лишь цветы и продукты питания.

Вера сомкнула руки на животе и сообщила ему кое-что:

– Клэр пользуется черным ходом. Я ничего не могу с ней поделать. И Лайза тоже тут бессильна. Ведь Клэр взрослая. Ладно, я знаю, что она ведет себя как ребенок. Я просила ее, чтобы она не выходила из дома. Я пыталась следить за ней. Ники тоже следила за ней. Но мы ведь должны когда-то спать, и мы не можем приковать ее цепью. Она всего один раз вышла из дома, и этого оказалось достаточно.

– Боже!

– Что? Ты не одобряешь ее вкус? Не тебе и не нам судить об этом. Ты, должно быть, идеальный отец. Верно?

Каллен посмотрел на свои часы. Они показывали точное время: 5.00.24… 25… 26. Если бы он был идеальным отцом, то не вывел бы из строя сигнальную систему на этих часах, которые подарила ему его дочь.

– Мне надо идти к моим детям. Я не стану сообщать об этом начальству, – это просто станет добавлением ко всем тем делам, над которыми я уже работаю целую вечность, – я собираюсь отлично провести время с детьми и впервые за много дней и ночей выспаться в своей собственной кровати. (А как там Энн?) Завтра с утра пораньше я приду сюда, и мы с тобой побеседуем наедине. Разговор будет долгим. Без свидетелей – ни Лайзы, ни Клэр с нами не будет. Ты знаешь ответы на мои вопросы. Приготовься отвечать. Ясно?

Глаза Веры повлажнели. В них читалась боль.

– Джо, не могли бы мы просто…

– Ясно? – спросил Каллен.

Она кивнула:

– Ясно.

Глава двадцать четвертая

Тот же сон, но другой ночью:

Скрипнула дверь его спальной комнаты, слышны шлепающие шаги, хлопает дверь ванной, журчит моча, смывается унитаз, опять хлопает дверь ванной, слышны шлепающие шаги.

И этот звук. Похожий на..?

Затем она закрывает дверь на замок.

Шуршание ее одежды, ее дыхание. Она – где-то возле его кровати. Звук, похожий на…?

Он делает свое дело и уходит. Шуршание, щелчок, звук шлепающих ног, скрип.

Звук, похожий на… звон колокольчиков.