Текст книги "Возрожденный (ЛП)"
Автор книги: Дженнифер Руш
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)
Но теперь я не знала чего хотела.
Ник изменил все.
Ник отодвинулся от стола.
– С тобой все будет в порядке, если я отойду на некоторое время?
– Да.
Я уже чувствовала, что лекарство начало свое действие. Я подавила зевок. От них меня всегда клонило в сон.
– Когда ты вернешься?
– Скоро.
Я кивнула.
– Хочешь завтра снова принесу завтрак?
Я хотела,чтобы он ответил да, больше, чем чего-либо другого.
– Конечно, если хочешь.
Он пошел к двери, но на половине пути остановился,посмотрел на меня через плечо.
– Уверена, что все будет хорошо? Я могу остаться.
– Я в порядке.
Он кивнул, как будто с облегчением, что я отказалась. Я не виню его. Никому не хочется сидеть с кем-то в таком жалком состояние.
– Увидимся утром.
Я улыбнулась.
– Я буду рано.
– Не слишком рано, – сказал он. – Я не жаворонок.
– Почему я не удивлена?
Я уловила легкий намек на улыбку на его лице прежде, чем он вышел.
Я свернулась калачиком, прижав подушку к груди. Чем быстрее наступит завтрашнее утро,тем лучше.
Глава 25
НИК.
Как только я вернулся в свою комнату, я снял рубашку и бросил ее в угол. Она все еще оставалась мокрой на груди.
Я ненавидел утешать людей. На самом деле, я был ужасен в этом. Промокшая футболка – это максимум, которого я мог достичь.
После того, как я нашел чистую футболку в сумке, я попытался в третий раз за день дозвониться на сотовый Трэва. Звонки сразу уходили на голосовую почту. Я открыл сообщения и напечатал: "Перезвони мне, придурок", потом удалил "придурок" и отправил. Последнее слово и так подразумевалось.
Сейчас больше чем когда-либо мне необходимо было проникнуть внутрь той лаборатории. Возможно, это было место где держали Элизабет, и если это так, то там могли быть ответы на вопросы о том, как ее запрограммировали.
У меня были свои догадки, но мне нужно было точное подтверждение.
Пока я ждал, что Трев ответит, я взял кое-что перекусить. После того, как я проглотил сээндвич с индейкой, я очистил яблоко и съел его, уставившись в окна, отключившись, и пытался собрать воедино убедительную теорию насчет эксперимента над Элизабет.
Когда Трев не перезвонил мне сразу же, я перешел к плану Б.
Я позвонил Анне.
– Привет,– ответила она. – Ты в порядке?
– Ты не назвала пароль, – сказал я.
– Если ты напоминаешь мне насчет пароля, значит Райли точно не стоит у тебя за спиной.
Я засмеялся. – Ага.
Анна замолчала на секунду. – Ты смеялся.
Да, я смеялся.
– Ты никогда не смеешься, – сказала она.
– Ты собираешься меня позлить или помочь мне?
Она застонала. – Что случилось?
– Мне нужно, чтобы ты позвонила Треву и сказала что я просил прощения семь раз, и что ему надо перестать быть таким занудой.
– Ты разговаривал с Тревом? – спросила она, проигнорировав все остальное.
– Да, и теперь он не говорит со мной.
Она вздохнула:
– Что ты сделал?
– Почему всегда я виноват?
– Потому что обычно так и есть.
– Ты начинаешь говорить как Кас.
– Ник.
– Мне нужно, чтобы ты позвонила ему. Пожалуйста.
Еще один вздох:
– Почему?
– Потому что здесь где-то есть лаборатория, и он знает где.
Она пересказала новости кому-то в комнате с нею.
Телефон передали. Сэм был на линии:
– Мы выезжаем. Ничего не предпринимай, пока мы не доберемся.
– Вы мне здесь не нужны. Я справлюсь сам.
– Николас.
– Сэмюэль.
– Было бы лучше, если бы мы пошли вместе, а не ты один с Тревом.
– Мы можем доверять Треву, – сказала Анна.
– Нет, не можем,– спорил Сэм.
– Несмотря на мою очевидную ненависть к этому парню, – сказал я. – Я действительно думаю,что мы можем ему доверять. Мне просто нужно, чтобы он поговорил со мной.
Сэм молчал, потом заговорил:
– Отлично. Но, если что, сразу звони. Мне не нравится, что ты там будешь без подстраховки.
– Ты знаешь, что у тебя заела пластинка? Я сказал, что сам могу о себе позаботиться. Мне не надо, чтобы ты держал меня за руку.
– Перестань быть таким чертовски самостоятельным. Ты же знаешь, что я имею ввиду.
– Да, босс. Если действительно произойдет какое-нибудь дерьмо,я пошлю бэтсигнал. Итак, Анна собирается звонить Треву или нет?
– Она звонит ему по другому телефону.
Я ждал. Сэм ждал. Я мог слышать, как Анна разговаривает на заднем плане, но не мог разобрать ни слова.
Спустя несколько минут, она взяла трубку:
– Он сказал передать тебе,чтобы ты перестал быть таким упрямым.
Я не знал, что это значит:
– Хорошо.
Она вернулась к Треву, чтобы сказать, что он добился своего, затем попрощалась с ним. А мне сказала:
– Он сказал, что выезжает за тобой прямо сейчас.
– Он даже не знает, где я остановился.
– Это Трев, сказала она, – конечно, он знает.
По дороге в лабораторию мы с Тревом молчали. Хорошо для меня. Почти двадцать минут заняла у нас дорога. Это была старая молочная ферма, в глухом месте. Здесь был захудалый дом, окна были закрытыми. Хотя сарай был в хорошем состоянии, очевидно за ним следили.
Должно быть здесь и была лаборатория.
Трев припарковался недалеко от двойных дверей сарая с надписью, указывающей на безопасный выход.
– Ты приезжал сюда прошлой ночью? – спросил его я. – После того, как оставил меня на обочине?
– Нет. Он закрыл машину. – Я просто проехал мимо, затем припарковался примерно в пятистах метрах отсюда и вернулся обратно. Хотел немного понаблюдать, прежде чем вломиться сюда.
– И? – спросил я.
– Ничего. Никакой активности. Вообще ничего.
По крайней мере, я не пропустил ничего интересного.
На дверях был цепь с промышленным висячим замком. К счастью, Трев додумался принести кусачки и мы справились с ним меньше, чем за минуту.
Заскрипев, двери открылись, петли заржавели. Внутри было темно, пахло сеном и мокрыми животными.
Трев включил фонарик и осветил пространство. Слева было несколько помещений, в которых, должно быть, содержались лошади. И одно справа, возможно для хранения припасов. Наверху был сеновал, совершенно неповрежденный. Летучие мыши мелькали в свете фонаря.
– Итак, как мы попадем внутрь? – спросил я.
– Хороший вопрос.
Я оказался первым внутри и свет от фонаря Трева вел меня. Я проверил стойла и не нашел ничего подозрительного. Трев проверил помещение для припасов. Там также ничего интересного не было. Справа было еще одно помещение. Там тоже было пусто.
– Черт, – выругался я. – Зачем они должны были так хорошо прятать свою тайную лабораторию?
– Она должна быть где-то здесь. Трев вернулся к главной части сарая. – Проверю сеновал на всякий случай.
Казалось маловероятным, что они спрятали лабораторию в сеновале, но тем не менее стоило проверить. У меня появился шанс самому оглядеться.
Ботинком я очистил бетонный пол задней комнаты от сухого сена. Никаких вложенных ручек. Никаких заметных стыков в бетоне. Я вернулся обратно в главную комнату и сделал круг как только мои глаза привыкли к темноте.
Что-то здесь было не так. Я пока не мог сказать что. Я подошел к задней стенке сарая и провел рукой вдоль нее, ища что-нибудь торчащее из необработанной древесины. Здесь была другая дверь, но она вела прямо наружу.
Я поглядел на пустую заднюю комнату снова. Затем на заднюю стену.
– Трев, – позвал я.
Он свесил голову с сеновала. – Да?
– Спускайся.
Он присоединился ко мне несколькими секундами позже.
– Смотри, – сказал я, и указал на заднюю комнату. – Если бы та комната сходилась с задней частью стены сарая, то ее площадь была бы тридцать квадратных метров или что-то около того. Возможно тридцать пять.
Он взглянул на меня из полумрака и его глаза засверкали:
– Та комната слишком узкая для этого. Самое большее 18 квадратных метров.
Я кивнул:
– Вот именно.
Мы поспешили снова в комнату и исследовали стену, которая должна сходиться с задней стеной сарая. Десять секунд и я нашел шатающуюся доску, и когда я дернул ее она повернулась, показав ручку двери.
– Бинго, – сказал Трев.
Я подергал её, но она не подалась. Там была клавиатура, вмонтированная в стену, как во всех лабораториях.
– Отойди, – сказал Трев.
Поскольку я решил изображать хорошего мальчика, я отошел. Он набрал последовательность цифр, и дверь с шипением отворилась.
Я сузил глаза:
– Откуда ты знаешь код?
– Во всех лабораториях есть замещающий код. Скорее всего, они были изменены после того, как я взорвал несколько зданий, но готов поспорить, здесь его не меняли, потому что, похоже, здесь уже никто не был несколько лет.
За дверью появилась лестница, ведущая вниз в полную темноту.
Когда Трев не сделал ни одного движения, чтобы спуститься вниз, я фыркнул и первым начал спускаться, но сначала взял фонарик из его рук.
Казалось, лестница продолжалась вечно, изгибаясь вокруг себя. В итоге мы наткнулись на стальную дверь. Она открылась сразу.
Эта лаборатория совсем не была похожа на лабораторию на ферме.
Во-первых, мы вошли на металлическую площадку, с которой открывался вид на один большой зал, и во-вторых, он продолжался настолько далеко, насколько хватало света фонаря.
Трев наощупь прошел вдоль стены, поворчал и включил старый выключатель. Ряды флюоресцентных ламп помигивали с жужжанием и пощелкиванием.
– Черт подери, – сказал Трев, его голос отражался от стен.
Определенно гораздо больше, чем лаборатория на ферме.
Это место по длине могло сравниться с футбольным полем, а по ширине в два раза больше. Зал делился на секционные лаборатории, некоторые напоминали кубики, другие были полностью закрыты.
– Я здесь уже был, – сказал я. Трев многозначительно посмотрел на меня, и я объяснил, потому что все еще играл по правилам. – У меня были воспоминания об этом месте. Кто-то сбежал и я выслеживал их.
– Типично для Подразделения. Они всегда держат людей узниками, и они всегда сбегают.
Трев зашел первым, и звук наших шагов наполнил комнату, отражаясь от дальних стен. Оказавшись на полу, мы остановились, потому что не могли ничего увидеть сквозь лабиринт перегородок, которые возвышались над нами. Мы были мышами в мышеловке.
– Ты помнишь планировку? – спросил меня Трев.
– Не совсем.
– Что ж, если какие-то данные остались, они будут в системе. Нам просто нужно найти компьютер.
Мы сначала проверили ближайшую смотровую комнату. Она была закрытой,но два металлических кресла смотрели в стеклянную стену, которая выглядывала из линии рабочих станций. Компьютеров не было. Комната была абсолютно пуста. Даже в мусоорной корзине не было использованных бинтов.
Мы продолжали искать и проверили еще нескоьько смотровых. Наконец, мы нашли крмпьютер в кубике где-то посередине лабиринта. Он быстро загрузился, но сразу же всплыло приглашение ввести пароль.
– Скажи мне, что ты знаешь и этот пароль, – сказал я.
Трев сел в кресло и провел рукой по волосам.
– К несчастью, нет. Но... я могу попробовать кое-что.
Я смотрел через его плесо добрые пятнадцать минут, и все, что он пробовал, никуда не приводило.
– Я пойду осмотрюсь, – сказал я, чувствуя беспокойство и нетерпение. – Кричи, если что-нибудь найдешь.
Он что-то проворчал и я ушел.
Все смотровые комнаты были такими же, как последняя. В некоторых было одно смотровое кресло, в других – два. Больше – никогда.
Я повернул направо в одну аллею кубиков, потом налево, и обнаружил, что оказался в задней части лаборатории, где вереница комнат примыкала к бетонной стене. В каждой комнате было окно, выходящее на стену. На третьей комнате я остановился, и у меня в голове возникло изображение.
Девушка. Пистолет. И я.
Я перешел через порог, и чувство дежа вю схватило меня за голову и меня трясло, до тех пор пока в глазах не потемнело.
Там была девушка, скорчившаяся на полу, волнистые темные волосы скрывали её лицо.
Я зажмурился, пытаясь вспомнить больше.
Она рыдала:
– Пожалуйста, не убивай меня, – сказала она.
Мой палец был уже на спусковом крючке.
У меня были приказы. И приказ был убить.
– Пожалуйста, Габриэль! Я не то, что они говорят.
– Что они говорят?
Она застыла и её волосы приоткрылись на дюйм. На меня смотрел один серо-голубой глаз.
– Они говорят, что я чудовище.
И потом она начала двигаться, двигаться так быстро, что я едва успел моргнуть, прежде чем белое облако ударило меня по лицу, разрезая плоть. Кровь текла по моей щеке.
Она ударила меня простыней, превратив её в кнут. Он ударила еще раз и рассекла кожу у меня над глазом. Кровь застилала мне глаза. И потом она пнула меня в пах. Моя голова ударилась об пол со стукрм и все потемнело.
Я оперся на дверной косяк, глотая воздух. У меня уже давно не было такого сильного воспоминания. Я еще чувствовал кровь, стекавшую по лицу и поднес руку к щеке.
Ничего.
– Ник! – позвал Трев.
– Да?
– Я зашел.
Я пытался стряхнуть призрак воспоминания и спотыкаясь пошел сквозь лабиринт на его голос. Я постоянно оглядывался через плечо, волосы у меня на затылке стояли дыбом, как будто девушка из прошлого преследовала меня в настоящем.
Кто она? У неё были темные волосы, как у Элизабет, но все, что я видел из её лица – только один глаз и этого было недостаточно.
Когда я нашел Трева десять минут спустя – несколько раз свернул не туда – он посмотрел на меня так, как будто у меня действительно были следы от кнута на шее.
– Что с тобой случилось?
– Ничего. Что ты нашел?
– Зашел в систему и покопался в записях главного разработчика. Она делала аудиозаписи.
– У неё было имя?
– Доктор Тарроу.
Это имя упоминалось в моем деле. Трев нашел запись, помеченную 12 АВГУСТА. Женский голос с холодными циничными нотками зазвучал из колонок.
– Пациент 2124 реагирует на Ангельскую Сыворотку лучше, чем я могла представить. Мы продолжаем наблюдать её прогресс.
На данный момент неблагоприятных побочных эффектов не наблюдается. Испытание запланировано на шестнадцатое августа. Я искренне надеюсь, что она выживет.
Запись прервалась, и Трев выбрал ту, что была датирована 16 АВГУСТА.
– Испытание прошло успешно! Результаты пациента 2124 были такими, как я надеялась. Фаза нулевой активности длилась шесть минут. Мы проведем еще одно испытапие в течение недели и увеличим время.
Мы прослушали еще три записи, и в каждой из них пациент 2124 превосходил ожидания доктора Тарроу. Её последняя фаза нулевой активности – чем бы это ни было – продолжалась тридцать две минуты. Доктор почти визжала от возбуждения.
На шестой записи, однако, голос доктора ломался и дрожал. Трев и я посмотрели друг на друга. Что-то изменилось.
– Пациент 2124 стал неконтролируем. Защищающийся. Упрямый. Мятежный. Я волнуюсь, что у Ангельской Сыворотки есть срок действия. Я вижу, что она быстро дегенерирует, её тело излечивается, а разум – нет.
На последнем ролике доктор Тарроу едва сдерживала рыдания.
– Во время сегодняшнего испытания пациент 2124 украла пистолет у агента Рикера и выстрелила себе в голову.
Помехи заполнили остальное время записи. Это была последняя.
– Черт возьми, – сказал я. Если пациент 2124 была мертва, это значило что Элизабет не могла ей быть. Но почему Элизабет упоминалась в записях? Согласно моему делу, я появился здесь в октябре. Это значит, что в августе она была в лаборатории.
– Мы должны выяснить, что такое Ангельская Сыворотка, – сказал Трев.
– Точно.
И, что более важно, я должен был выяснить, кто была та девушка из воспоминаний, независимо от того, была это Элизабет или нет.
Мы разговаривали с Анной и Сэмом по громкой связи. Мы уже рассказали им, что мы нашли в лаборатории, а Ана нашла нрвую информацию в моем деле.
– Цель Э, – сказала Анна. – должна была быть убита путем обезглавливания, тело должно быть сожжено впоследствии.
Я упал на кровать в номере Трева. Трев сидел на кушетке рядом с телефоном. У меня все еще была пульсирующая головная боль после воспоминария. Чем более яркими они были, тем сильнее были последствия.
– Зачем заходить так далеко? – сказал Трев. – Подразделепие жестоко, но обезглавливать кого-то это слишком даже для них.
– Обычно обезглавливают вампиров, – сказал я, прикрыв глаза руками. Свет был чертовски ярким.
– О чем ты вообще говоришь? – сказал Трев.
– Подумай об этом, – я сел. – Зачем бы ты кого-то обезглавил? И потом сжег?
– Чтобы удостовериться, что он мертв, – сказал Сэм.
Я кивнул в сторону Трева.
– Что там говорила доктор в записях? Фаза нулевой активности?
Лицо Трева стало таким же белым, как простыни подо мной.
– Дерьмо, – пробормотал он и стал ходить по комнате.
– Объясни нам, – сказала Анна.
– Я думаю, они постоянно убивали Пациента 2124, – сказал я. – Фаза нулевой активности – это другое название для смерти, и потом они оживляли её. И она была мертва с каждым разом все дольше. Сколько продолжался эксперимент в последний раз?
– Она была мертва триджать две минуты.
– Это невозможно, – сказал Сэм. – Мозг бы перестал функционировать.
Трев перестал ходить.
– Если только Ангельская Сыворотка замораживала их, потом излечивала и реанимиовала.
– Так начинается зомби апокалипсис, – сказал Кас. – Не шутите со смертью.
– Кас, – сказал Трев. – Мне тебя не хватало.
– Ага, ну, ты можешь не надеяться, – сказал Кас.
Трев все равно улыбнулся. Этот парень на самом деле хотел снова быть частью нашей группы. Я читал это на его жалком лице.
– Итак, – начал я. – Как Элизабет вписывается во все это?
Я наконец-то сломался и рассказал о ней Треву. Я хотел сохранить её существование в секрете на случай, если он все еще работал на Подразделение. Они хотели однажды её убить, они захотят её убить снова. Но я был уверен, что он сейчас на нашей стороне. Назовем это шестым чувством.
– Она очевидно была одним из подопытных, – сказала Анна. – И когда они закрыли программу, они приказали тебе устранить её.
Я вздрогнул, услышав слово "устранить" по отношению к Элизабет. Трев увидел это и нахмурился. Я отмахнулся от него и он нахмурился сильнее.
– Это все еще не объясняет, почему Подразделение позволило ей жить. Когда я принес её в больницу, её спасение было во всех новостях. Они должны знать, что она все еще жива.
– Правда, – сказала Анна. – Если только они не считают, что она больше не угроза.
– Или лабораторию закрыли, – сказал Сэм. – И все работники Подразделения покинули это место, потому что...
– Они были бы обеспокоены вниманием прессы, – перебил Трев. – И убить Элизабет, когда её только что спасли, привлекло бы слишком много внимания.
– Нет, – сказал я. – Должно быть что-то еще. Я просто не знаю, что.
И это также не объясняло, кто была темноволосая девушка из воспоминаний в лаборатории. Была это Элизабет? Или другой подопытный?
– Любые другие цели,которые указаны в файлах? – я спросил Анну.
– Нет. Только одна. Но мы будем продолжать копать. Если здесь есть что-то большее, мы найдем это.
– Спасибо, Анна, – сказал Трев.Я заметил что он не сказал спасибо Сэму или Касу.
– Мы проверим позже, – я сказал.
– Звучит хорошо.
– Люблю тебя, Никки, – сказал Кас. – Ненавижу тебя, Трев.
Трев рассмеялся когда он попрощался.
– Отвезешь меня домой? – я спросил Трева, как только повесили трубку.
– Только если ты хорошо попросишь.
– Отвези меня домой, мудак.
Он вздохнул:
– Достаточно хорошо.
Глава 26
ЭЛИЗАБЕТ
Я рано встала следующим утром, даже не смотря на то, что Ник сказал, что предпочитает поздние завтраки. В любом случае, я плохо спала, и поэтому решила начать день пораньше.
Приняв душ, я потратила возмутительное количество времени, выбирая одежду – летнее платье с маленькими птичками – и делая прическу и макияж. Ник, возможно, не заметит или ему будет все равно, но по какой-то причине я хотела приложить усилия.
Возможно, не столько для него, сколько для себя. Я уже довольно давно не была довольна собой, но когда я была с Ником, я чувствовала себя иначе, лучше, сильнее.
Агги рано ушла, чтобы сделать кое-какие дела, даже после того, как она отработала полночи в больнице, поэтому кухня была предоставлена только мне. Я решила сделать для нас с Ником французские тосты по специальному рецепту Агги. У меня никогда не получалось так хорошо как у неё, но я готовила достаточно хорошо.
Я взяла iPod, выбрала плейлист с поп-музыкой, и надела наушники. Я любила готовить под музку. Чтобы найти тарелки и все ингридиенты, кроме яиц, ушло меньше пяти минут. Агги всегда закапывала картонку с ними внизу холодильника. Я поискала там, нашла яйца и взяла четыре, держа их в руке.
Я выпрямилась, у меня в ушах играла быстрая песня, и кто-то похлопал меня по плечу. Я вскрикнула. Яйца упали на пол и растеклись по моим босым ногам, белки затекли между пальцев.
– Извини, – сказал Ник, когда я сняла наушники. – Я стучал, но...
Мое сердце билось как колибри где-то в горле, и я старалась восстановить дыхание. Я толкнула дверку холодильника, чтобы закрыть её, и прижалась к ней, подняв ладонь ко лбу и закрыв глаза.
– Все нормально, – сказала я. – Я тебя не слышала, вот и всё.
Я указала на наушники.
– Мне просто нужна секунда.
Он отошел на другой конец кухонного островка и прислонился к нему в ожидании.
Я убеждала себя не сходить с ума. Не сходи с ума.
Когда моя рука приблизилась ко рту, как будто для того, чтобы скрыть прерывистые вздохи, выходившие из моего горла, я вдохнула и почувствовала аромат моей масляной смеси "Надежда". Я нанесла его на запястья с утра после душа, и запах напомнил мне о нормальной жизни, к которой я отчаянно стремилась.
Он еще напомнил мне о Нике, и о том, что Ник был здесь, и я была в своем доме в безопасности.
Нервный холодок заставил мои плечи задрожат, но мое дыхание замедлилось и сердцебиение возвратилось к нормальному ритму. Еще одна паническая атака отступила. Доктор Седвик был бы доволен.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросил Ник низким ровным голосом, но в его глазах отражалось беспокойство, выражение, которого я у него еще не видела.
Я кивнула.
– Я в порядке, – я схватила полотенце с серванта и намочила его, в то время как Ник убирал разбитую скорлупу, подбирая столько белков, сколько мог. Я встала на колени рядом с ним.
– Я думала, ты хотел поспать подольше.
– Я хотел.
– Но?
– Но... не мог заснуть.
Я начала спрашивать о том было ли что-то не так,но его челюсть сильно напряглась и он сказал таким охрипшим голосом что я могла поклясться о том что он был простужен.
– Я не хочу говорить об этом.
– Хорошо.
Мы закончили уборку того, что осталось от яиц, в тишине и вдвоем стояли рядом с раковиной, моя руки. Дневной свет, лившийся из окна, подчеркивая голубые глаза Ника и тени, залегшие под ними.
– Я собиралась сделать французские тосты, – сказала я. – Мы можем поесть в доме, вместо флигеля, если хочешь.
Он кивнул.
– Хочешь, я помогу тебе?
Я думала об этом, о том, чтобы готовить бок о бок с ним, наблюдая, как он разбивает яйца и наливает молоко. Видеть, как он делает совершает домашние действия, было бы забавно. Кроме всего прочего, его руки выглядели так, как будто он чаще сжимает кулаки, а не разбивает яйца. Но у меня было ощущение, что он спрашивает только из вежливости.
– Я могу справиться сама. Ты можешь просто сидеть и расслабляться.
Прядь волос упала на его лоб, когда он кивнул и устроился за столом.
Мы ели в тишине. Чем больше я узнавала Ника, чем больше я понимала его настоящего, Ник, который прятался в глубине, был молчаливым. Мне тоже нравилась тишина, и другие люди редко разделяли это. Большинство не могла вынести пауз, как будто они не могли оставаться наедине со своими мыслями.
Я провела шесть месяцев взаперти в единственной комнате, но в действительности, я провела эти месяцы, запершись в своей голове. Тишина была старым знакомцем, почти старым другом.
Когда мы закончили завтрак, я собрала посуду, но решила поставить её в посудомоечную машину, так что я могла пройти за Ником в гостиную. Он неторопливо обошел комнату, исследуя то, что висело на стенах и фотографии на каминной полке.
Он помедлил перед фотографией моей матери, которая висела над одним из буфетов Агги.
– Кто это? – спросил он. Он нахмурился над фотографией, как будто старался уадать, кто эта женщина без моей помощи.
– Это моя мама.
Я гадала, видел ли он сходства между нами. Темные волнистые волосы. Большие зеленые глаза. Нос, которым казался слишком маленьким для моего лица.
Мы были так похожи с виду, но так отличались во всем остальном. Мама была умной, такой ум выигрывал награды и звания и членство в особых клубах. Она была одной из лучших врачей в Медицинском Центре Космелл. Она была целеустремленной и амбициозной.
Больше всего я любила в ней, однако, её спонтанность, то, как она что-то придумывала и через секунду уже это делала, не взирая на последствия. Когда я была маленькой, она все время придумывала для меня новые занятия. Из балета на гимнастику, из школы в кафе-мороженое.
Однажды ночью, когда целых два дня шел дождь, она забралась в мою комнату, разбудила меня, тряся за плечо, и подала мне плащ и резиновые сапоги, разрисованные под божью коровку.
– Пошли, – прошептала она в темноте, прижимая палец к губам. – Это наш маленький секрет.
И это всегда было так, маленькие секреты между нами, приключения, о которых мы не рассказывали папе, человеку, который был противоположностью спонтанности, привязанный к своему расписанию.
Я быстро оделась. Я не могла ничего поделать с тем, что её возбуждение передавалось мне, когда она вела себя так, как будто мы были на большом задании.
Мама взяла меня за руку и поторопила по коридору, через заднюю дверь во двор. Ночь была темной, звезды и луну заволокло дождевыми тучами. Во дворе был один светильник – фонарь на батарейках, который мама подвесила к большому вишневому дереву. Он расплескивал золотистый свет, который поблескивал в лужах, которые тонули в темноте.
Мама сильнее сжала мою руку и повернула меня вокруг себя, как фарфоровую балерину в шкатулке. Дождь был теплым и слабым, как будто он не спешил пропадать в почве под нашими ногами. Он осел на маминых волосах крупными каплями и бежал по ее щекам ручейками, похожими на пот.
Я хихикала в темноте, и мама снова прижала палец к губам и сказала:
– Ш-ш-ш. Мы не хотим разбудить папу! Это только для нас, помнишь?
Я кивнула и улыбнулась и держала рот закрытым.
Только для нас.
В дождь у меня всегда было такое чувство, чувство тайны.
Но теперь, когда я смотрела на ее фотографии, все, что я видела – это ужас в ее глазах, когда ее жизни угрожали, чтобы добиться моего сттрудничества. Я бы сделала все, что угодно, если это значило защитить ее.
– Как ее зовут? – спросил Ник, оборвав мои воспоминания.
– Мойра. Мойра Крид.
Он повернулся от фотографии ко мне.
– Твои родители были еще вместе, когда ты пропала?
Я быстро помотала головой.
– Они давно разошлись. Мама хотела, чтобы у нас была одна фамилия, поэтому она не поменяла свою на девичью. Это упрощало многие вещи, я думаю.
Он ничего не сказал в ответ и перешел из гостиной в салон. Агги и я едва ли когда-то заходили туда. Он был обставлен в традиционном викторианском стиле, с алыми обоями и мебелью темного дерева. Окна были завешены тяжелыми портьерами, а пол из твердого дерева был покрыт потертым ковром.
Мебель тоже была традиционной, и у Агги был её полный комплект. Здесь были четыре стула и одно канапе. Деревянные рамы были из красного дерева с ручной резьбой, а жаккардовая обивка была цвета роз. Я уважала комплект за его возраст, и за то, что кто-то потратил уйму времени на его изготовление, но он был до смешного неудобным.
Ник остановился на пороге и уставился на огромный рояль в углу комнаты.
– Ты играешь? – спросил он.
– Нет, а ты?
Его глаза сузились от этой мысли:
– Я не знаю.
– Ты не знаешь, умеешь ли ты играть на пианино?
Он подошел к инструменту и вытащил скамейку. Я последовала за ним и села рядом, наши ноги оказались прижатыми друг к другу. Указательным пальцем он дотронулся до клавиши и нажал на неё. Звук задрожал в комнате. Я не слышала, как кто-нибудь играет уже целую вечность.
Агги тоже не слышала. Это был рояль её дочери, и Агги не могла собраться с силами и избавиться от него после её смерти. Ник вытянул пальцы, один за другим, проверяя клавиши, словно слоновая кость внезапно показалась ему знакомой. Он нажал одну, затем другую, и вдруг он уже играл, его пальцы бегали по клавишам с быстрой, убедительной точностью.
Я соскользнула со скамейки, пораженная, в восхищении, желая увидеть всю картину со стороны.
Чем больше нот он соединял, тем больше расслаблялось его тело, как если бы нити, которые все время сковывали его движения, внезапно ослабли.
Музыка стала темнее, выразительнее, глубокие ноты ударяли меня в грудь до тех пор, пока не осталось ничего в комнате, кроме меня и музыки, пока она не наполнила каждый угол в комнате и затопила все мои чувства.
Я закрыла глаза, когда Ник взял несколько высоких нот, которые звучали мягче, чем те глубокие, которые звучали подобно размеренному напеву под барабан. Песня напомнила мне много всего. О дожде и громе, о босых ногах на прохладном песке, о зенах граната, лопающихся у тебя на зубах.
И потом музыка внезапно закончилась и руки Ника – те самые руки, которые только что создали что-то настолько настоящее, что я чувствовала это всей душой – начали меня трясти и я открыла глаза.
– С тобой все нормально? – спросил он, и без размышлений, сомнений и ожиданий я поднялась на цыпочки и поцеловала его.
Он сразу же застыл, и я почти слышала его неуверенность.
Но потом он уже целовал меня в ответ, я пятилась назад до тех пор, пока не оказалась прижатой к стене и рамы картин не стукнулись друг о друга. Он не остановился. Я не остановилась. Он положил одну руку на мою поясницу, прижимая меня ближе. Другая рука двигалась по моей спине к затылку, и мой череп завибрировал от его прикосновения.
Я чувствовала, как его язык ласкает мои губы и ответила, раскрыв их и впуская его. Мое дыхание ускорилось, все внутри сжалось. И потом, так же быстро, как все началось, это закончилось и Ник отстранился.
– Элизабет, – сказал он резким дрожащим голосом. – Этого не может произойти.
– Почему?
– Потому что я – не один из хороших парней.
Боковая дверь со стуком открылась и я подпрыгнула. В доме раздался голос Агги. Она разговаривала с кем-то, но я не могла сказать, по телефону или кто-то был с ней.
Любопытствуя, я шагнула через дверь в гостиную и мельком увидела доктора Седвика, который следовал за Агги через холл в рабочий кабинет.
Я повернулась к Нику, чтобы что-нибудь сказать, но его уже не было.
Глава 27
НИК.
Я спотыкаясь вошел в квартиру над гаражом, мои пальцы были сжаты в кулаки. Когда дверь за мной захлопнулась, я прислонился к ней и поскреб лицо.
Какого черта сейчас случилось?
Рояль.
Элизабет.
Её губы на моих.
Мне нужно было двигаться. Мне нужно было что-то сделать. Мне нужно было уйти отсюда.
Я рывком открыл дверь и громко сбежал по лестнице, к подъездной аллее. На мне не было одежды для бега, но мне было все равно. Я бы мог бегать в шубе, если бы пришлось.
На улице я повернул налево, направляясь из города. Ноги двигались подо мной, руки по бокам, плечи были расслаблены, легкие работали, и я начал снова чувствовать себя самим собой.
