Текст книги "Сезон обольщения"
Автор книги: Дженнифер Хеймор
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)
Глава 9
– Куда мы едем?
Джек взглянул на Бекки. На щеках ее горел легкий румянец, она постоянно кусала нижнюю губу с того самого момента, как он подсадил ее в карету.
– Я же сказал – это сюрприз. Но обещаю: тебе понравится. – Он погладил тонкие прохладные пальцы, как бы стараясь этим ее успокоить. – Мы почти приехали.
Место, куда они направлялись, находилось всего в нескольких минутах от дома леди Деворе. Карет на дороге было совсем не много, наверное потому, что вот-вот должен был пойти сильный дождь.
Бекки бросила на Джека Тревожный взгляд:
– Негоже, чтобы нас видели вдвоем.
– Я знаю. – Джек стиснул ее пальцы. – Я не стану делать ничего, что еще сильнее испортит твою репутацию.
Услышав это, Бекки горько усмехнулась:
– Думаю, это уже не важно. Моя репутация испорчена бесповоротно.
Она старалась говорить как можно беззаботнее, но в глазах явно читалась тревога из-за всего пережитого, связанного с этим происшествием. Происшествием, которое организовал он…
«Но так было надо», – напомнил себе Джек. Цель оправдывала средства.
Сильный ветер подгонял карету вниз по Бонд-стрит, пока наконец она не остановилась на углу Пиккадилли. Джек быстро выпрыгнул на мостовую и обошел экипаж, чтобы помочь выйти Бекки.
Коснувшись ногами земли, она подняла глаза, и в них блеснуло неподдельное восхищение.
– Египетский зал!
– Он самый. – Джек тоже окинул взглядом фасад здания. – Сегодня музей закрыт. Они делают последние приготовления к открытию новой выставки. Публику будут пускать только в следующем месяце.
– Это та самая африканская выставка?
Он улыбнулся.
– Так и знал, что ты уже о ней слышала. Я организовал для нас с тобой индивидуальное посещение.
Бекки долго не могла даже пошевелиться. Потом медленно, словно во сне, просунула ладонь ему под руку.
Он стоял рядом с ней на тротуаре перед монументальным зданием Египетского зала, наслаждаясь ее доверчивым прикосновением. Мимо них шли люди, а за спиной раздавался грохот колес и стук копыт проезжавших экипажей. Как бы ему хотелось оказаться с ней наедине! При воспоминании о ее теле, обнаженной кремовой коже, отливавшей атласом в полумраке гостиничного номера, его охватило возбуждение.
Господи, как же он хочет ее! Интересно, есть ли такая сила в мире, которой удастся согнать его с супружеского ложа, когда они поженятся?
Он взял Бекки за руку – черная перчатка поверх белой.
– Знаешь, что тут написано? – Он указал на символы, вырезанные на архитраве здания.
– Я думаю, в этих иероглифах нет смысла. Архитектор, правда, использовал элементы оформления храма в Дендере, но… – Бекки стала совсем серьезной. – Они и правда похожи на подлинные египетские иероглифы, как мне кажется, но все-таки не слишком точно воспроизведены.
– Но ты же никогда не была в Египте, – удивился Джек.
– Нет, не была. – Бекки пожала плечами. – Возможно, я и ошибаюсь.
Краем глаза он внимательно наблюдал за ней. Было очевидно, что она ничуть не сомневается в своей правоте. Он тоже в ней не сомневался. Она ведь много и очень внимательно читала.
Когда они вошли в зал, смотритель поспешил им навстречу. Он хорошо знал Стрэтфорда, и благодаря этому знакомству сегодняшнее посещение музея стало возможным. Энергично пожав руку Джеку и поклонившись леди Ребекке, он принял их верхнюю одежду, после чего извинился за то, что ему нужно идти работать, так как скоро открытие выставки, и удалился. Все это было тщательно спланировано, ведь Джек хотел, чтобы их посещение проходило в полном уединении.
Смотритель удалился в одну из боковых комнат, а Джек повел Бекки через парадный холл к коллекции экспонатов по южноафриканской естественной истории, которая располагалась в большом зале. С тех пор как он еще мальчиком был здесь в последний раз, помещение отремонтировали и декорировали, смешав современный и древнеегипетский стили. Вдоль стен вытянулись терракотовые колонны, их верхние части украшали резные лица египетских, богинь. Слева от Джека и Бекки, зажатая меж двух таких колонн, стояла клетка с двумя спящими собаками. Бекки поспешила к ней и прочла прикрепленную к клетке табличку: «Африканские собаки. Южная Африка. Провинция Кейп». Собачки в клетке были маленькие, но похожие на волков. Шкуру их покрывали разномастные пятна черного, рыжего, песочного и белого цветов.
Пока Бекки их разглядывала, Джек прошел к центральной части зала, где вокруг большого куска голубой ткани, изображавшего пруд, стояли чучела уток, гусей и других птиц. В центре пруда расположилась скульптурная фигура, изображавшая ужасающе толстое чудище, которое Джек не сразу признал.
– Похоже, они не сумели найти живой экземпляр этого вида, – пробормотал он.
– А-а, – протянула Бекки, приближаясь. – Гиппопотам. Огромный какой, правда?
– Не хотелось бы мне с таким столкнуться, – заметил Джек. – Кажется, он может проглотить целый корабль.
– Говорят, они в самом деле могут веста себя очень агрессивно, – согласилась Бекки. – Я читала, что нильские гиппопотамы иногда даже нападают на лодки.
– То есть мы должны радоваться, что живем не в Африке. Не приходится сталкиваться с такими жестокими чудовищами.
– Ну, не знаю. – В голосе Бекки прозвучало что-то похожее на иронию. – В Англии так много жестоких чудовищ. В основном в образе людей.
Он хмыкнул, признавая, что в ее шутке немало истины. Больше истины, чем ему хотелось бы признавать.
Какое-то движение привлекло его внимание. В противоположном углу зала стояла еще одна клетка, не больше той, в которой спали собаки, но животное в ней было гораздо крупнее. Рогатое существо смотрело на людей сквозь пруты решетки темными влажными глазами. Оно было невероятно уродливо – немного меньше коровы, с черной шерстью, тонкими ногами, с косматой спутанной гривой и длинной остроконечной бородкой. Загнутые рога росли, казалось, прямо из ушей, а ноздри расширялись, как воронки.
– Кто это? – спросил Джек, одинаково потрясенный и заинтересованный.
– Кажется, это гну, – проговорила Бекки. – Бедняжка, ей совсем негде повернуться.
Он поглядел на свою спутницу, на то, каким искренним сочувствием светилось ее лицо, на тот жест, которым она, просунув руку между прутьями клетки, погладила горестную морду животного, и внутри у него потеплело.
Она была другая. Совсем не похожа на женщин, которых он знал раньше. Она была особенная.
– Погляди на нее, – грустно сказала Бекки. – Она когда-то бегала по африканским равнинам вместе со своим стадом, а теперь… в плену. Кажется, она готова умереть. – И она подняла глаза на Джека.
– Мы можем ее освободить? – шепнул он, переводя взгляд с антилопы на Бекки.
– Хотелось бы. – Бекки на миг зажмурилась. – Но зачем? Она же не выживет в Лондоне. Ее либо опять поймают, либо застрелят… – Она шумно вдохнула. – Здесь нет свободы.
– У тебя столько сочувствия к животному, о котором ты ничего не знаешь.
– Немножко знаю. Я читала о гну.
– Не сомневаюсь в этом.
– Несмотря на свой страшноватый вид, эта антилопа – одно из самых миролюбивых творений Господа. Живут они большими стадами и защищают друг друга. Они не заслуживают того, чтобы их ловили, сажали в клетки и отрывали от всего, к чему они привыкли.
– Наверное, ты права. – Джек внимательно изучал ее. Бекки была красива. Темные завитки волос выглядывали из-под полей бархатной зеленой шляпки, под цвет отворотов шерстяного редингота. Блестящие темно-синие глаза смотрели выразительно и лучились добротой. Этот темный печальный взглядов котором отражалась вся прожитая жизнь и весь горький опыт, словно толкнул его в грудь.
Муж издевался над ней, и оттого она стала такой неуверенной, осторожной, так боялась освободиться от прошлого и открыть свое сердце будущему. Она знала, что не переживет новой обиды. Джек окончательно это понял. Много лет назад, после смерти Анны, он чувствовал то же самое.
Джек хотел избавить ее от страданий. Он мечтал, как будет защищать ее, ласкать и баловать, пока она сама не убедится, что совершенно свободна, пока не почувствует достаточно уверенности, чтобы разрешить себе быть счастливой.
Он никому не позволит ее обидеть. Никогда больше.
– Идем. – Она улыбнулась, хотя печаль не покинула ее глаз, со вздохом просунула ладонь ему под руку и повела Джека прочь от клетки с антилопой. – Давай немного походим.
Рука в руке, они стали медленно прохаживаться по Египетскому залу, переходя из одного помещения в другое. Их окружала полная тишина, и только каблуки слегка постукивали по деревянному полу.
Поднявшись на второй этаж, они остановились на лестничной площадке. За окном хлестали потоки дождя, заливая дорогу.
Джек склонился поближе, вдыхая ее аромат. Она пахла сладко и свежо, как тот розовый амариллис, который он ей отправил.
Взяв руку Бекки в свою, Джек стянул с нее перчатку. Она посмотрела на него ошеломленно, но не попыталась остановить. Джек засунул перчатку во внутренний карман своего фрака.
– Я однажды встретил гадалку, – сообщил он, – в порту Кингстона. Она сказала, что может прочесть судьбу человека по его ладони.
– И ты попросил ее погадать тебе?
– Да. Она сказала, что я буду жить долго и благополучно. Потом посчитала линии, которые отходят вот от этой глубокой, вот здесь… – он провел пальцем по самой большой линии на ее ладони, – и сказала, что я стану отцом троих детей.
Бекки свела брови, сосредоточенно разглядывая собственную ладонь.
– И сколько же детей нагадала бы она мне?
– Тоже трех.
Бекки резко вдохнула.
– Это ничего не значит.
– Точно. – Голос Джека прозвучал беззаботно.
– Я… понимаешь, у меня есть основания полагать, что я бесплодна.
– Что за основания?
– Ну, я была замужем целых четыре месяца, но так и не понесла.
– Иногда, чтобы понести, женщине требуется больше времени, чем четыре месяца.
Тяжело сглотнув, Бекки кивнула:
– Я надеялась… Я надеялась, если забеременею, то Уильям перестанет мною пренебрегать. И снова меня полюбит.
Всего четыре месяца! Как быстро сумел ее первый муж доказать, что он подонок.
– Люди ужасно беспомощны в подобных вещах. Возможно, высшие силы решили, что твое время еще не настало.
Но Бекки помрачнела еще больше:
– Возможно. Ведь если бы у меня родился от Уильяма ребенок, он потом остался бы без отца, а я бы всегда помнила, что его родной отец… – Голос ее точно растаял.
Он накрыл ее руку своей, так что, когда она сжала кулачок, он оказался как бы внутри его ладони. Гадалка сказала ему также, что он испытает в своей жизни великую любовь, но если не будет осторожен, то потеряет ее.
Джек знал, твердо знал, что в словах старой карги есть некая правда. Она думал, что она говорит об Анне. Но это было запоздалое предсказание, ведь Анну он уже потерял.
Впрочем, может быть, она имела в виду Бекки?
Прекрасная леди Ребекка Фиск, дочь герцога, раненое сердечко… И так богата! Мог ли он любить эту женщину? Она определенно ему нравилась. Нравилась с самого начала, и это чувство росло и крепло всякий раз, как он видел ее. От встречи к встрече он видел все новые особенности ее характера, узнавал о ней все больше.
– Доверие, – тихо промолвил он, – это решительный шаг. Человек должен решиться и изгнать сомнения, избавиться от всех опасений. Надо убедить себя в том, что тот, кому доверено самое дорогое, будет хранить этот дар у сердца и никогда его не разобьет.
– Я так легко доверилась Уильяму. – Она помрачнела. – Слишком, слишком легко.
– Да, ты подарила ему свое доверие со всей щедростью, присущей невинности. Но это было в последний раз.
– Да… – В знак полнейшего согласия она прикрыла глаза.
– Я понимаю.
– Тогда ты должен понимать, почему я больше никому не верю.
– И это я тоже понимаю, Бекки. Но у меня нет возможности доказать тебе неопровержимо, что я тебя никогда не обижу. Можно сколько угодно повторять «не обижу», но ведь это неубедительно.
– Нет, конечно. Слова всего лишь звук.
– Слова тут бессильны; только поступки могли бы предоставить тебе доказательства, в которых ты нуждаешься.
– Да.
Он повел плечами, потом поднес ее кулачок к своим губам, разогнул пальцы и поцеловал каждый.
– Тогда единственное, что я могу, – это постараться показать тебе, что чувствую к тебе. Как сильно хочу видеть тебя спокойной и счастливой. И какой будет твоя жизнь со мной.
– Это ты, бесспорно, можешь. – Бекки распахнула глаза и взглянула на него с выражением почти что безысходности. – Но что это доказывает? Уильям… – Голос сорвался, и она попробовала сначала: – Уильям выглядел таким добрым, любящим, даже страстным… до того как мы вместе сбежали. Ну а потом, как только мы поженились… – Глаза у Бекки словно остекленели, теперь она смотрела в сторону.
– Вот где нужно преодолеть себя.
– Но, – прошептала она, – что, если я не могу?
– Можешь, – заверил он. Он мечтал о ее губах. Как мечтал! Инстинктивно он сжал ее руку, не отдавая себе отчета в том, что это насилие, плен. Она метнула в него взгляд, в котором – он затруднился бы сказать точно – было не то волнение, не то ужас. – У тебя шляпка падает, – глухо пробасил Джек, протягивая руку к ленте, завязанной у нее под подбородком. Ловким движением пальцев он развязал бант, потом осторожно снял шляпку, так чтобы ни единый волосок не зацепился, положил ее на подоконник и снова повернулся к Бекки.
На Пиккадилли, под окном, у которого они стояли, движение заметно оживилось. Если бы кто-то из прохожих вздумал посмотреть на окна Египетского зала, то мог бы увидеть, как Джек держит Бекки за плечи. Но Джеку было все равно.
Взяв ее за подбородок, он поднял к себе ее лицо. Она не сопротивлялась. Он мягко прижался к ее губам своими.
Веки его опустились, а каждый нерв в теле напряженно зазвенел, как будто от тревоги. Но он сумел справиться с собой и лишь нежно погладил ее губы своими. Вкус их был сладок.
Она не противилась. Не отталкивала его. Губы ее искушали, скользя по его губам, ладони нерешительно поднимались по его плечам. Обхватив Бекки за талию, Джек крепко прижал ее к себе, как бы показывая, насколько сильно ее желает.
Она крепче обняла его за плечи, потом обвила шею. Рот ее приоткрылся, она уже смелее ответила на его поцелуй. Он держал ее лицо в своей ладони. Не было ничего на свете мягче, теплее, нежнее, чем округлость ее щеки.
И эта сладость, Господи!.. Он тронул языком ее язык, понимая, что никогда не сможет вполне насладиться его вкусом. Бекки тихо-тихо застонала, перебирая пальцами волосы на его затылке. Он и не предполагал никогда, что это место у него настолько отзывчиво к ласкам.
Джек отстранился немного, но ровно настолько, чтобы ее теплое прерывистое дыхание по-прежнему играло на щеке.
Он гладил милое лицо, обнимающие его шею руки, ощущал неровно сросшиеся кости правой руки… Наконец переплел пальцы с ее тонкими пальцами, прижал ее руки к своей груди и нерешительно улыбнулся:
– Я никогда не ухаживал за дамой.
– Почему?
Он пожал плечами:
– Да не хотел раньше.
– А теперь?
– А теперь хочу.
– Почему я, Джек?
– Ты мне нравишься.
Уже сказав это, он припомнил настоящую причину, по которой решил за ней ухаживать, и внутри у него что-то сжалось.
Но ведь он не лгал ей. Она ему действительно нравилась. Правда, он не собирался взахлеб читать Шекспира или писать собственные сонеты о любви к Бекки, потому что любовь к ней была очень простой и понятной данностью. Да и вообще, при чем тут Шекспир? К чему, если по выражению ее Лица было ясно, что она понимает значимость самых простых слов Джека?
– Я… ты Мне тоже нравишься. – Казалось, она была не слишком рада признаться в этом. – Стараюсь изо всех сил сопротивляться этому, но, кажется, не могу ничего поделать.
Бекки балансировала и качалась над пропастью сомнений. Он должен был отвести ее оттуда. Сжимая ее руки, Джек сказал:
– Давай-ка осмотрим остальные залы.
Она облегченно вздохнула и кивнула:
– Давай.
Джек вернул ей вещи. Уже покидая лестничную площадку, Бекки натянула перчатку и завязала ленты шляпки под подбородком. В Римской галерее они осмотрели картину, занимавшую большую часть дальней стены. Работа называлась «Смерть Виргинии».
– Я плохо помню эту историю, – пробормотал Джек.
– Виргиния… ее чуть не забрал насильно тиран…
– Аппий Клавдий? – уточнил Джек, показывая пальцем на мужчину, который стоял на трибуне в самом центре Форума.
– Да, именно так его звали. А вот ее отец Виргиний. – Бекки указала на мужчину, который поднял окровавленный нож и указывал им на фигуру, стоящую на трибуне. У ног мужчины, скорчившись, лежала поверженная девушка. – Это он зарезал собственную дочь, чтобы спасти ее от Аппия Клавдия. – Бекки продолжала рассказывать о картине, перечисляя достопримечательности Рима, которые были на ней изображены: Форум, Тарпейскую скалу, храм Юпитера и храм Венеры Родоначальницы. Заметив, что Джек не сводит с нее изумленных глаз, Бекки резко осеклась и до самых кончиков ушей залилась краской смущения. – Прости.
Он улыбнулся:
– Никогда не предполагал, что синий чулок – это так обворожительно.
– Наверное, поэтому ты и был столь настойчив, – настороженно отозвалась Бекки, отворачиваясь от полотна. – Все, что нужно обычно моим ухажерам, – это признание в том, что я синий чулок, и они немедленно бегут без оглядки.
Она решительно направилась к выходу из Римского зала, и Джек поспешил за ней.
– А у тебя много ухажеров?
– Нет. Немного.
– Но почему же они бегут, узнав, что ты синий чулок? – продолжал настаивать он.
– Потому что мы, синие чулки, «не будучи формально преступницами, являемся наиболее одиозными представителями общества».
– Это кто такое сказал?
– Это из статьи в «Британском критике». Я прочла несколько дней назад.
– Я думаю, тот, кто находит вас, как там сказано, одиозными, просто завидует женщинам более умным и образованным, чем он сам.
Бекки улыбнулась краешками губ.
– Однако сам я всегда был убежден в том, – продолжал Джек, – что синие чулки – напыщенные манерные хвастуньи, до краев наполненные самомнением. – Он улыбнулся, когда они начали спускаться по ступеням. – Вот почему я так удивился, когда ты сама себя так назвала.
– В общем, ты думаешь, что мы одиозные.
– Если и думал раньше, то сейчас уже нет.
Она фыркнула:
– Ты просто ухватился за предвзятое и чрезмерно упрощенное мнение о синих чулках.
– Наверное, ты права. Послушай, Я просто требую, чтобы ты определила для меня это понятие: Я должен знать его истинное значение.
– Подозреваю, что для разных людей это означает разное, но для меня синий чулок – это женщина, которая интересуется приобретением новых и применением имеющихся знаний.
– Понятно.
– Если некоторые леди интересуются рисованием, или пением, или игрой на фортепиано, то я предпочитаю книги и те знания, которые в них содержатся. – Бекки пожала плечами. – Это всего лишь предпочтение, не более того.
Тем временем они добрались до нижних ступенек лестницы. Краем глаза Джек заметил, кис открывается дверь и появившаяся из нее темная фигура смотрителя приближается к ним.
– Но ты ведь играешь на фортепиано.
– О да! Но что касается игры на музыкальных инструментах, я просто любитель и навсегда им останусь.
Смотритель поблагодарил их за визит и подал одежду. Джек помог Бекки надеть пальто. Снаружи ждал кучер. Пригнувшись, они шмыгнули под приготовленный им большой зонт и побежали к карете Стрэтфорда.
Всю обратную дорогу Джек держал Бекки за руку и представлял себе, как похищает ее и против воли тащит к алтарю.
Но когда они доехали до дома леди Деворе, Джек стряхнул наваждение и повел себя как истинный джентльмен: вежливо попрощался, приподняв шляпу, поцеловал ей руку и сказал, что искренне надеется вскоре снова встретиться с ней.
Впрочем, ему было невыносимо смотреть, как она поворачивается к нему спиной. А когда за Бекки закрылась дверь, он почувствовал себя ужасающе одиноким.
Глава 10
На другой вечер, потягивая бренди, Джек вместе со Стрэтфордом расположился в гостиной у весело потрескивающего камина.
– Итак… – Граф скрестил ноги, почти растянувшись в своем мягком кожаном кресле. Он был одет для выхода – в неброском, но отлично пошитом жилете и двубортном фраке с блестящими атласными отворотами. – Что дальше?
Джек с удовольствием ощутил, как глоток бренди обжег ему горло.
– Она оттаивает.
– Правда? – Стрэтфорд задумчиво покачал головой. – Но это просто изумительно! Особенно если учесть, с кем она водится.
– Ты о чем?
Стрэтфорд не дрогнул и мускулом лица.
– Я о леди Деворе. Я знаю эту даму, Фултон. Она холодна как лед, и притом обижена на весь свет. Удивляюсь, как это она не внушила своей подружке полнейшее к тебе отвращение.
– И правда, она ведет себя великодушно по отношению ко мне, – сказал Джек, а потом добавил многозначительно: – У тебя ведь с Леди Деворе была, кажется, интрижка? И все же она обращается с тобой весьма приветливо.
– Да, она обращается со мной гораздо более приветливо, чем я мог бы ожидать, но внутри прямо-таки закипает. Она ненавидит меня – я читаю это в ее глазах. – Стрэтфорд стряхнул пылинку с рукава. Он вовсе не казался взволнованным, произнося слова ровным уверенным тоном, отчего Джеку стало слегка не по себе. Возможно, его друг еще сильнее устал от жизни, чем он сам. – Однако, Фултон, часики тикают. – Стрэтфорд снова откинулся в кресле. – Остается меньше месяца. Вряд ли этого времени достаточно, чтобы назначить свадьбу, а тем более чтобы ее как следует сыграть, получить приданое невесты и направить его куда надо, не возбудив ничьих подозрений.
– Ты вполне прав, – легко согласился Джек, – но я твердо намерен двигаться не спеша. И мне нравится результат. Как я уже сказал, она начинает оттаивать.
– Но твоя тактика усиленного ухаживания, возможно, недостаточно активна, – нахмурился Стрэтфорд. – Что ты станешь делать, если выбьешься из графика?
В крайнем случае увезешь какую-нибудь старую деву в Гретну? А то, может, вообще откажешься от своего плана и сбежишь на континент?
– Но если я сбегу на континент или еще куда-нибудь, то ни за что уже не смогу вернуться в Англию. – Джек задумчиво посмотрел на огонь и замолчал, водя кромкой полупустого бокала по губам. Он не думал, что может потерять Бекки, однако Стрэтфорд прав: время неумолимо идет вперед. И все же он не может, не должен торопить ее, заставлять принимать решение немедленно. Попытавшись давить на Бекки, можно ее совсем потерять.
С другой стороны, если он не успеет, если не заплатит вовремя, тогда Том предъявит доказательства вины и Джека либо повесят, либо навечно выгонят из Англии. Ни то ни другое его не устраивало.
– Может, тогда подыщешь какую-нибудь наследницу? – спросил Стрэтфорд, не рассчитав легкомысленность тона.
– Нет, черт побери! Не хочу я наследницу, и ты это знаешь.
Вдруг в дверь постучали, и оба джентльмена обернулись.
– Да! – откликнулся Стрэтфорд.
Лакей торопливо вошел и доложил, глядя на Джека:
– Тут один джентльмен хочет увидеть вас, сэр.
Джек нахмурился:
– Меня? В такой час? Да кто…
Но посетитель, который пришел в столь поздний час, не стал долго томиться за дверью. Оттолкнув лакея, он ворвался в комнату. Джек даже зарычал, глядя, как перед ними вырастает высокая стройная фигура. Это был тот, кого он меньше всего хотел бы видеть, тот, кто постоянно следовал за ним, когда они оба были юными, и кто неотступно шел за ним с момента его возвращения в Англию. Этому человеку, несомненно, было известно каждое движение Джека. Именно он был тем самым шантажистом, который вытягивал из Джека деньги, Томас Уортингем, сын викария из Хамбли, друг детства…
Выразительно приподняв светлую бровь, Стрэтфорд перевел взгляд с Тома на Джека и при виде лица последнего все сразу же понял.
– Гм, – мягко откашлялся он, поднимаясь с кресла и протягивая руку непрошеному гостю. – Граф Стрэтфорд.
Том склонился в нижайшем поклоне, нарочито вежливом, и от этого Джека замутило.
– Том Уортингем, милорд. Счастлив познакомиться, искренне рад. Какой чудесный дом у вас!
Джек продолжал дружить с Томом даже в те годы, которые провел вдали от Хамбли, пока учился в школе. Возвращаясь домой на каникулы, он делил свое время между Томом и Анной, хотя зачастую они проводили дни втроем. Позднее Том нередко ездил в Лондон вместе с Джеком.
Том знал все. Абсолютно все. И это было очень плохо. Но хуже всего было то, что этот некогда самый ближайший друг его предал.
Джек бросил взгляд на графа. Стрэтфорду уже и так известно слишком многое, но он не знал всей истории, и Джеку очень не хотелось, чтобы граф проведал о всех деталях. Нет, черт возьми! Он не хотел, чтобы вообще кто-нибудь знал хоть часть его тайны! Хватит уже и того, что в нее посвящен Том.
Наверняка он весь вечер подслушивал, стоя у окна, о чем говорят Джек и Стрэтфорд в гостиной. Вероятно, решив нанести им визит, Том сначала попытался умаслить дворецкого, но когда его старания не увенчались успехом, просто заявился в дом без приглашения.
– Том, ты выбрал не лучшее время…
Стрэтфорд дружески подергал его за запястье:
– Чепуха. Я все равно ухожу. А вы оставайтесь сколько хотите, Уортингем. Угощайтесь бренди. – Граф улыбнулся Джеку: – До завтра?
– Да, – нервно ответил тот, почти сожалея, что Стрэтфорд не вышвырнул Тома, – конечно.
Определенно, Тому тут нечего было делать, и Джек очень хотел, чтобы он исчез отсюда. Однако это желание подавлялось любопытством. Джеку было интересно, для чего он пришел, что собирался сказать. И еще тут, пожалуй, была дикая, немыслимая надежда, что старинный приятель решит отказаться от своего замысла.
Вежливо пожелав им доброго вечера, Стрэтфорд аккуратно закрыл за собой дверь.
Том прошел прямиком к бару и налил себе щедрый бокал бренди – он явно решил, что предложение графа следует понимать буквально, – сделал большой глоток, потом опустил бокал и сквозь стекло взглянул на Джека. Серые глаза его смотрели холодно и расчетливо.
– Что ему известно о наших делах?
– Очень мало. И слишком много.
И без того вечно бледный, сейчас, в бликах каминного пламени, Том выглядел точно привидение. У него было длинное лицо, высокий рост и слишком узкие плечи. Поношенное платье неряшливо висело на костлявом теле. Казалось, этот человек так и остался на всю жизнь долговязым подростком. Он улыбался, и бледные губы, широко растягиваясь, превращались в тонкие, едва заметные полоски.
– Все оберегаешь свои секреты? – сказал он. – Даже от своих могущественных приятелей? Даже от графа, да?
– Есть кое-какие вещи, которые лучше не рассказывать всему свету.
Том рассматривал свои руки. Они были такие же тонкие и бледные, как и весь он, а тени, которые отбрасывали его пальцы на кремовые обои за спиной, казались чудовищно длинными.
– Ты ведь знаешь: я могу с этим не согласиться, Джек.
– Знаю. – Джек мог бы убить этого человека прямо здесь, позабыв обо всем. Однако Том давно предупредил его, что если с ним что-то случится, то сведения властям будут переданы доверенным лицом.
Но это уже не имело значения. Джек не убийца. Больше не убийца. Он просто хотел, чтобы это поскорее закончилось.
– Чего ты хочешь? Для чего преследуешь меня здесь? Том пожал плечами.
– Ты знаешь, что я за тобой слежу. А явился я потому, что переживаю, Джек. Боюсь, что ты не вывернешься. Но все еще надеюсь, что сможешь. Ради тебя самого и ради меня, конечно. Хотя, признаться, я глубоко озабочен.
– Да получишь ты свои проклятые кровавые деньги.
– Получу? – Блеклые глаза Тома остановились на нем. – Ну уж не знаю, Джек. Дамочка тебе отказала. Мне известно, что у нее средств более чем достаточно, но ведь ясно как божий день, что ты ей не нужен.
– Буду нужен.
– Ты точно уверен, что это лучший способ добыть для меня пятнадцать тысяч фунтов? Они нужны мне, Джек. И тебе тоже нужны.
Том слегка повернулся, и стало заметно, что большой карман его пальто оттопырен. Там явно был пистолет. Неужели Том ожидал, что Джек попытается его убить? Или носил его для защиты от настоящей угрозы?
Джек сильно подозревал, что за Томом Уортингемом могут охотиться куда более темные личности. Ему совсем не интересно было знать, кто они такие и почему охотятся. Он вообще не хотел больше ничего знать о Томе. Хотел поскорее отдать ему проклятые деньги и навсегда покончить с этим делом.
Это приобрело для него даже некий символический смысл. Передача пятнадцати тысяч фунтов закроет черную страницу его жизни. И он сможет начать жизнь заново, оставив в прошлом чертовы сожаления и вину, которые грызли его долгие годы.
Бледно-серые глаза неотступно смотрели на Джека.
– Смотри, если ты не в состоянии взять их у нее, я сам управлюсь.
Каждый мускул в теле Джека напрягся и заледенел.
– Ты не посмеешь тронуть ее.
Том пожал плечами:
– Ну ты же должен понимать, что я пойду на все необходимые меры. И не буду долго раздумывать – просто использую ее, чтобы добиться своего. Я должен получить эти деньги, Джек. На кону твоя жизнь, и… – Голос его слегка дрогнул, но Джек понимал, чего Том недоговорил: «…и моя тоже».
– Слушай, – процедил он сквозь зубы. – Я помню, к какому дню должен отдать тебе деньги, но если ты тронешь ее… – Джек не представлял даже, что сделал бы с Томом, вздумай он преследовать Бекки. Когда он продолжил, слова зазвенели, словно покатившиеся льдинки. – Если только пройдешь рядом, только слово ей скажешь, попробуешь как-то еще потревожить ее, ты пожалеешь.
Том небрежно махнул рукой:
– У тебя меньше четырех недель.
– Я отдам тебе деньги вовремя, – холодно оборвал его Джек. – А теперь уходи.
– Ты уверен? Имей в виду, у меня все уже готово, Джек. Ты знаешь, мне бы страшно не хотелось это делать…
– Хватит болтать.
Том помялся немного, потом кивнул. Глаза его, как у рептилии, смотрели пусто и холодно.
– Очень хорошо. Я пришел, чтобы просто предупредить тебя. Я буду наблюдать за тобой, Джек. Не делай глупостей.
«Джек, Джек, Джек…» Почему Том с таким упорством снова и снова повторяет его имя? Как будто нарочно подчеркивает, что они были когда-то – и будут всегда впредь – достаточно близкими людьми, для которых вполне естественно называть друг друга просто по имени.
Джек поднял руку. Он не собирался бесконечно переживать собственное чувство вины. Уортингем, несомненно, считал его не только обязанным за многолетнее молчание, но и виновным в похищении сердца Анны. Но то, что считал Уортингем, не имело для Джека никакого значения.
Его занимала только одна мысль: если вовремя не отдать Тому деньги, он передаст властям проклятые доказательства, и тогда – виселица. Но Джек хотел жить, и жить в Англии, вместе с Бекки.
Тома он знал с пеленок. Ему часто не хватало здравого смысла, но он отнюдь не был дураком и наверняка предусмотрел все случайности. Доказательства вины Джека – подписанные свидетельства очевидцев – хранились в секретном месте. И никто не знал, где оно находится. Никто, кроме самого Тома и его доверенного лица, чье имя также держалось в строжайшем секрете. В случае если Тома попытаются убить или убьют, а также если Джек не доставит деньги в назначенный срок, этот человек все откроет.
