Текст книги "Сезон обольщения"
Автор книги: Дженнифер Хеймор
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)
Джек закрыл глаза.
Некоторое время было слышно лишь, как ложка бренчит по краям миски, как вдруг металл прижался к его губам. Джек открыл глаза и рот и послушно принял еще одну ложку бульона.
– Она девушка чувствительная, – тихо сказала миссис Дженнингс, словно не хотела, чтобы Бекки услышала ее слова. – Я с ней совсем немножко знакома. Но она так мало скрывает свои чувства. Любой сразу все поймет, если у него есть глаза, чтобы видеть, и хоть немного соображения, – Джек проглотил подсоленный бульон. – Сами-то вы их видите? Ее чувства то есть?
– Да, миссис Дженнингс, – пробормотал Джек. – Вижу.
Бекки правильно поступила, выстрелив в него. Он не единожды спрашивал себя о причинах ее поступка, даже в те минуты, когда был совсем близок к смерти, когда боль была почти невыносима.
Он ведь предал ее наихудшим из возможных способов: потребовал от нее доверия к себе, а потом раздавил это доверие каблуком сапога. Если бы с ним кто-то поступил так же, он даже не посмотрел бы в другой раз на этого человека. Выстрелив в него, он бы немедленно отвернулся и ушел, оставив его умирать в мучениях.
Но всякий раз, когда он открывал глаза, Бекки была рядом. Заботилась о нем. Помогала ему. Молилась за него. Она хотела, чтобы он был жив, даже после всего, что он наделал.
– Она немного мрачная, но хорошая, – сказала миссис Дженнингс. – Мы слишком старые сами видите, и мы не так содержали ее дом, как она бы хотела. Но она не стала гневаться ни минуты. А вместо этого взялась за дело и трудилась наравне с нами. А когда наши старые кости не выдерживали, она отправляла нас отдыхать.
– Правда? – спросил Джек, хотя не был на самом деле удивлен. Ну конечно же, она добрая госпожа. Он и не ожидал от нее ничего иного.
Миссис Дженнингс внимательно посмотрела на него:
– Да, сэр. Правда. А потом я видела, как она заботится о вас…
– Но ведь она в меня выстрелила, – напомнил Джек совершенно бесцветным тоном.
– Нуда. Но осмелюсь сказать, что вы, видимо, этого заслужили, – неожиданно заявила миссис Дженнингс. – Ведь леди Ребекка и мухи не обидит. Если только эта муха не натворит каких-нибудь препакостных дел. – Джек снова вздохнул. Миссис Дженнингс подняла ложку. – Она заботилась о вас, потому что не могла смотреть на ваши страдания. А теперь вы будете жить, и это ее утешает. Но хотите ли знать, что я думаю обо всем этом, сэр?
– И что же вы думаете? – сухо переспросил Джек.
– Я буду более чем просто разочарована, если ее опять кое-кто обидит. – Миссис Дженнингс собрала ложкой остатки похлебки. – Я буду очень сильно огорчена, поверьте. Даже не верю, что она сумеет это пережить. Более того, я думаю, вы один из немногих людей на этом свете, кто способен ее убить.
Джек ощутил последнюю ложку вкусного теплого бульона у себя во рту. Проглотил и на некоторое время замолчал.
Он знал, что должен делать.
– Я не хочу, чтобы ее что-нибудь снова ранило, миссис Дженнингс. – Он с дрожью вздохнул. – Я не дам этому всему повториться.
Бекки беспокойно ворочалась всю ночь, стараясь заснуть, и только на рассвете оставила эти попытки. Со вздохом она подошла к окну и отодвинула занавеску.
Земля была покрыта красивой ледяной глазурью. Внизу, перед отвесными скалами, слегка колыхался шелковистым серым покрывалом океан. Бекки подвинула стул к окну, уткнулась подбородком в ладони и стала смотреть на солнце, которое пробивалось сквозь клочья тумана, и на светлеющее ярко-голубое небо.
Скоро Рождество. Первое Рождество, которое она проведет без своей семьи. Первое Рождество вдали от Кейт и Гарретта за эти четыре года.
Это было ужасно одинокое чувство. Но если говорить о ее семье – причем не только о Кейт и Гарретте, но и обо всех остальных, – то Бекки знала, что это чувство обоюдное. Они любили ее, несмотря ни на что, и скучали по ней не меньше, чем она по ним.
Она нарисовала несколько кругов на запотевшем стекле. Мистеру и миссис Дженнингс было велено разбудить ее, если только Джеку станет хуже. За всю ночь к ней никто не приходил, а это значило, что он продолжает выздоравливать.
Джек поправится, а когда встанет на ноги, они расстанутся. Она вернется в Лондон, а он… Ну, в общем, не важно, что он станет делать. Пускай идет своей дорогой. Как бы он ни поступил, это уже совсем не ее дело.
Во всяком случае, не должно ее волновать. А если и волнует, то это лишь признак ее слабости. Насколько легче было забыть об Уильяме, но Джек… он так прошелся по ее жизни, что она никак не могла, несмотря на все свои усилия, от него освободиться.
Со вздохом Бекки надела одно из двух привезенных в Корнуолл платьев – темно-зеленого цвета, оттенком напоминавшего листья падуба. Выглядело оно куда более нарядно и даже празднично по сравнению с тем первым коричневым платьем, которое вдобавок испачкалось и было в пятнах в результате вчерашних трудов.
Расчесав, уложив и заколов шпильками волосы, Бекки долго смотрела на себя в зеркало. Измученная и тощая. Прямые волосы повисли прядями, огромные темные глаза запали.
В них слишком много вины, страха, печали и разочарования. Но на самом деле Бекки вовсе ничего такого не испытывала.
У нее есть Кейт и Гарретт. По-своему, хотя и немного грубовато, ее любит тетушка Беатрис, а Софи и Тристан никогда от нее не обвернутся. С племянниками и племянницами у них настоящая нежная дружба. Она их любимая тетя и сама всех их обожает.
Так что не должно быть этого тяжкого одиночества в ее груди.
Бекки догадывалась, что причина крылась в этом человеке, который не столько вызвал ее одиночество, сколько углубил его, превратил в почти физическое ощущение.
Так сильно… она так сильно желала его любви. Бекки прикрыла веки, вспоминая те несколько дней, когда была полна веры. Как же она была счастлива тогда! Как свободна!
Сможет ли она когда-нибудь снова испытать эти же чувства?!
Бекки покинула комнату, пересекла коридор и вошла в спальню Джека. К ее удивлению, он открыл глаза сразу, как только она распахнула дверь.
– С добрым утром, – сказал он.
– С добрым утром. – Бекки приостановилась на пороге, ожидая, не попросит ли он ее снова удалиться, но после небольшой паузы Джек пригласил ее войти.
Она подошла, немного отодвинула свой стул от кровати и присела. Джек с минуту разглядывал ее, потом сказал:
– У тебя усталый вид.
Да нет, все в порядке. – Бекки, прищурившись, рассматривала свежую повязку на его плече. – Доктор Беллингем приходил?
– Да. Только что ушел. – Джек вздохнул: – Мы знали, что ты спишь, поэтому старались не шуметь.
Бекки кивнула. Не имеет смысла сообщать ему правду.
Джек взглянул на свое плечо:
– Доктор наложил, новую шину и обновил повязку. Он оставил еще опия.
Бекки знала по собственному опыту, что при переломе шину не обновляют, пока не спадет опухоль. Значит, рана заживает.
– Отличные новости.
– Да.
– Тебе… Тебе больно?
– Нет. То есть… не буду врать. Не то чтобы совсем не больно, но… – Перехватив ее взгляд, Джек уже не отпускал его. – Это совсем не так больно, как сознание того, сколько страданий я причинил тебе.
Непреодолимая стена, созданная только ее инстинктом самосохранения, возникла между ними настолько быстро, что Бекки не успела даже вздохнуть. Она не могла отвечать. Она не станет – она не должна – ему верить. Она заставила себя перевести взгляд на старое серое шелковое покрывало. Когда-то давно им пользовались ее дед и бабка. Оно до сих пор оставалось одним из немногих предметов в доме, которые неплохо сохранились.
– Бекки?
Она удержалась, чтобы не вздрогнуть. Лишь беспокойно поерзала на своем стуле.
– Какое сегодня число?
Она быстро перевела на него взгляд:
– Четырнадцатое декабря.
– Четырнадцатое декабря, – шепотом повторил он. На лице его показалось выражение печали, почти отчаяния. Даже поражения. Он закрыл глаза. – Скоро Рождество. А я не даю тебе уехать к своим. Но если ты отправишься сейчас, то к празднику успеешь приехать в Лондон.
– Нет, Джек. Я останусь здесь, пока ты совсем не поправишься.
Глава 22
Джек быстро шел на поправку. Доктор уже снял швы, рана закрылась, подернулась корочкой, и, казалось, меньше болит. Лицо у Джека порозовело, час от часу он становился все крепче.
На четвертое утро после того, как лихорадка отступила, Бекки вошла к нему в спальню и увидела, что постель хотя и смята, но пуста. Нахмурив брови, она вышла в коридор и позвала его. Не услыхав ответа, поспешила вниз и обнаружила на кухне лишь миссис Дженнингс, которая пекла хлеб.
– Вы видели утром мистера Фултона?
– Нет, миледи, не видела.
Бекки забеспокоилась. Где он? Куда же он мог подеваться?
Обыскав все помещения в доме, она вышла на двор и позвала его по имени. Обыскала конюшню и даже дошла до домика Дженнингсов. Но вокруг было тихо. Стояло солнечное морозное утро.
Бекки вернулась в дом обеспокоенная, напуганная тем, что он мог вообще уехать из Сивуда. Но куда? Ведь на улице так холодно. Он даже не взял лошадь – значит, ушел пешком. Он говорил, что в поисках Бекки ехал из Лондона до Лонсеетона почтовой каретой, потом выпросил у фермера лошадь, чтобы добраться до Камелфорда, а остаток пути прошел пешком. Транспорта отсюда до Камелфорда не было никакого, а ближайшая деревня находилась в пяти милях от Сивуда. Бекки не была уверена, что Джек способен в нынешнем своем состоянии, да еще по такой погоде, пройти пешком столь длинный путь.
Подняв юбки, она снова побежала наверх, чтобы убедиться, не оставил ли он какого-то известия о том, куда собирается уходить.
Вот оно! На подушке лежал клочок бумаги. Да как же могла она не заметить сразу?!
Бекки робко протянула руку. Записка была написана неуверенным почерком – Джек явно воспользовался здоровой левой рукой.
«17 декабря 1827 года
Дорогая Бекки!
Я слишком долго находился под твоей заботливой опекой и не имею права долее подвергать тебя опасности, оставаясь в твоем доме. Том Уортингем обещал опубликовать известные факты еще два дня назад, а он обычно держим слово. В настоящее время власти уже разыскиваю убийцу маркиза Хардауна.
Я знаю: то, что я сделал с тобой, непростительно, но все же наберусь наглости, чтобы снова, теперь уже в последний раз, просить у тебя прощения. Несмотря на то что я, безусловно, испытывал к тебе влечение с первых дней нашего знакомства, мои изначальные намерения в отношении тебя были непорядочны, и это отвратительно.
Еще только два месяца назад я был уверен в том, что нет на свете ничего ценнее моей собственной шеи. Теперь я знаю, как ошибался. Я понял, что для меня нет ничего важнее тех немногих драгоценных мгновений, когда я обладал твоим доверием… и твоей любовью.
Прощай, моя любимая. Да хранит тебя Бог. Будь счастлива.
Джек».
Продолжая смотреть на исписанный неровным почерком лист, Бекки осела на край кровати.
Она отправила Сэма с письмами днем тринадцатого декабря. Джек пишет, что его ищут с пятнадцатого.
Дата, назначенная Томом Уортингемом, также совпадает – пятнадцатое декабря. Сэм никак не мог поспеть в Лондон ко времени. Она опоздала. А если Уортингем и правда представил свои бумаги, то Джека уже наверняка ищут повсюду, включая самые глухие закоулки Англии. Как раз в эту минуту полиция, может быть, на пути в Корнуолл, чтобы арестовать его здесь.
– Боже, какая я дура!
Миссис Дженнингс сказала, передавая ей письмо Тома Уортингема, что перед этим несколько дней они с мужем не забирали почту. Значит, оно могло валяться на почте в Камелфорде все то время, пока Джека трепала лихорадка.
Бекки снова и снова перечитывала записку. Она носила ее с собой повсюду, куда бы ни шла, и постоянно думала о том, что в ней написано. Мистер и миссис Дженнингс весь день бросали на хозяйку озабоченные взоры, но беспокоить не решались.
Уже на закате Бекки присела возле окна, глядя на море. Начинался шторм, ветер усиливался, взбивая на волнах белую пену.
Куда же направился Джек? Она даже думать не хотела о том, что он сейчас бредет где-то совсем один. Впрочем, Бекки напоминала себе, что Джек – сильный мужчина, повидавший куда более сильные штормы, чем нынешний. Он вполне способен позаботиться о себе сам. Правда, лихорадка и ранение его ослабили, но он ведь не стал инвалидом. Он силен, у него от рождения крепкий организм, так что зимний шторм ему вполне по плечу. По плечу…
Бекки старалась не представлять себе, как он будет надевать плащ на это самое раненое плечо, как станет натягивать перчатку на больную руку. Она гнала от себя мысль о том, что он просто не сможет дойти до Камелфорда.
Достав письмо из кармана, она перечитала его, осмысливая каждое слово.
В нем не было притворства. Он не лгал ей с того момента, как пришел в Сивуд. Еще до того как отправиться в Корнуолл, он пошел к Тому Уортингему и объявил ему, что игра окончена. Раскаяние Джека было почти осязаемо. Он и не думал обвинять Бекки за то, что она его чуть не убила, – он считал это вполне заслуженным наказанием за свой проступок.
И несмотря на то что смысла говорить ей о любви больше не было – ведь воспользоваться ее деньгами он уже не успел, – Джек повторял в своем письме, что любит ее.
А это выражение безнадежного разочарования на его лице, когда она ему сказала, что уже четырнадцатое… Он знал уже тогда, что обречен, что вскоре его станут разыскивать, и все же не сказал ни слова, не попросил у нее ни пенни, даже не обратился за помощью. А уходя, не взял ни одной вещи, которая бы ему не принадлежала.
Возможно, когда-то он и вел себя бесчестно и эгоистично. Возможно, когда-то и пытался обмануть и соблазнить ее. Но все изменилось.
Он оставался в ее доме еще несколько дней после того, как спал жар, но только теперь Бекки поняла, что все эти дни он готовил себя к неминуемому расставанию. Последние сутки он ел с отменным аппетитом и неустанно упражнялся, активно передвигаясь по дому. Нельзя было сказать, чтобы он не обращал внимания на Бекки, но и не вовлекал в многозначительные разговоры. Все это время Джек держался вежливо и слегка отстраненно.
Бекки надеялась, что ему удастся скрыться. Надеялась, что он успеет уехать подальше. Она молилась, чтобы он был в безопасности, в таком месте, где тень прошлого не сможет омрачить его настоящее. Здесь же, в Англии, ему никогда вполне не избавиться от этой угрозы, даже если никто никогда не узнает правду о том, что произошло между ним и маркизом Хардауном. С Англией у него связано слишком много ужасных, разрывающих сердце воспоминаний.
Но она будет скучать по нему. Господи, да она уже по нему скучает.
Пальцы разжались, письмо выпорхнуло из руки на пол.
Крепко зажмурившись, Бекки прижалась ладонями и щекой к холодному стеклу окна.
Последние две недели она защищала свое сердце щитом из гордости и гнева. Но теперь он рассыпался прямо на глазах.
Она любила Джека и не хотела оставаться без него. Она поверила каждому написанному слову. У него ведь и правда больше не было причин ей лгать. Теперь уже не было.
Он успел доказать свое благородство. Это правда: он совершил ужасную ошибку, – но ведь раскаялся. И он страдал. Стремился выжить, потому что Бекки его об этом попросила. А потом, понимая, что его могут искать как преступника, скрылся ради ее же безопасности и спокойствия; оставаясь верным своему обещанию выжить.
На другое утро она сидела в кухне с мистером и миссис Дженнингс и уныло смотрела в свою тарелку с овсянкой. Холодный ком у нее внутри плохо смешивался с завтраком, и потому Бекки отодвинула тарелку.
– Ну же, миледи, – озабоченно успокаивала ее миссис Дженнингс, и морщинки на ее лице углублялись. – Вам нужно беречь и подкреплять свои силы.
Со вздохом Бекки подвинула тарелку к себе и взяла еще одну ложку молочной каши. Как раз в тот миг, когда она пыталась проглотить ее, в дверь громко постучали.
Джек!
Бекки положила ладони на стол и склонилась немного вперед, стараясь успокоить внезапно забившееся сердце.
Нет! Нет, это не может быть Джек. Он не станет возвращаться. Это, должно быть, кто-то другой. Внутри у нее все сжалось. Бекки в тревоге смотрела на миссис Дженнингс. В свою очередь, миссис Дженнингс взирала на супруга, который уже шаркал туфлями к дверям, чтобы посмотреть, кто там.
Бекки сидела, будто окаменев, прислушиваясь к тихому разговору в прихожей. Потом резко вскочила с места: «Гарретт!» Она выпорхнула в холл и попала прямиком в объятия брата. Гарретт быстро и крепко обнял ее, потом осторожно отстранил от себя, и Бекки увидела, что он совершенно вымок под дождем, а теперь намочил и ее платье. Еще ночью началась настоящая буря, а к утру дождь полил буквально стеной.
Глядя в сторону лестницы, он слегка встряхнул сестру:
– Где он, Ребекка?
Рядом с Гарреттом возник Тристан.
– Мистер Фултон… – сказал он, замялся, но потом продолжил, снимая перчатки и беря Бекки за руку: – Дорогая, Фултона обвинили в убийстве пэра.
– Вы… уже знаете? – выдохнула она.
Тристан коротко кивнул, но в его темных глазах читалось сочувствие.
– К нам приезжал лорд-мэр Лондона. Пятнадцатого декабря властям были представлены доказательства – неопровержимые свидетельства вины Фултона, включая письменные заявления и двух живых свидетелей.
Бекки хватила воздух ртом. Джек был прав – Том Уортингем действительно не стал тратить время и быстро привел в исполнение свои угрозы.
– А Сэм?
Тристан с недоумением поглядел на Бекки:
– Разве Сэм не с тобой?
Этот его вопрос лишь подтвердил то, что она и так все знала. Сэм, конечно же, не успел в Лондон и к тому же разминулся с Тристаном и Гарреттом, так что ни один из них пока не знал о миссии Сэма. Наверняка к этому моменту слуга уже добрался до дома и привез утративший смысл приказ выписать Уортингему вексель на восемнадцать тысяч фунтов.
– Нет. Он уже в Лондоне. Я отправила его домой. – Бекки тряхнула головой, стараясь преодолеть дрожание губ. – А вы почему здесь оказались?
– Кейт получила от тебя письмо и отозвала меня в Лондон, – вступил в разговор Гарретт. – Я в тот момент ехал в Йоркшир, надеясь отыскать тебя там. Я успел домой на несколько дней раньше, чем к нам явился мэр города.
– Мы все знали, что Фултон отправился искать тебя в Корнуолле и наверняка к этому времени должен был добраться до места, но от вас обоих не было ни слуху ни духу, – добавил Тристан. – Мы направили полицию по ложному следу. Сказали, что ты могла отправиться в Йоркшир. Но смею предположить, что уже очень скоро они догадаются об истине.
– И явятся сюда.
– Да, – подтвердил Тристан. – Они могут прибыть в Сивуд со дня на день.
– Ребекка, где он? – В голосе Гарретта слышалась больше чем тревога – опасность.
– Его нет, – печально сказала Бекки. – Джека Фултона нет.
Тристан и Гарретт взяли для путешествия карету, чтобы иметь возможность менять лошадей и ехать в темное время суток, освещая дорогу фонарями. Так они смогли довольно быстро добраться до Корнуолла. Всего через несколько часов после их приезда карета, запряженная свежими лошадьми, неслась сквозь ливень в сторону Лондона. Внутри экипажа подпрыгивали и раскачивались из стороны в сторону Бекки, Тристан и Гарретт.
Едва попрощавшись с мистером и миссис Дженнингс и покинув Сивуд, Бекки испытала печальное чувство, что может никогда больше не увидеть его. Дом по-прежнему принадлежал ей, и он навсегда останется для нее тем местом, где она впервые провозгласила собственную независимость. Здесь же она получила сразу несколько ценных уроков.
С одной стороны, это место хранило множество печальных историй ее семьи, матери, а теперь еще и самой Бекки. Оно навсегда останется тем местом, где она выстрелила в Джека – где едва его не убила.
По мере продвижения вперед тревога в груди у Бекки мало-помалу утихала, она чувствовала себя чуть-чуть легче. Она поняла, что способна отстаивать свою независимость повсюду и вовсе не нуждается для этого в Сивуде. Она сумела оставить этот дом без всяких сожалений. Возможно, она даже продаст его, но только такому человеку, который не оставит его в запустении, как это сделала она. Надобно найти семью, которая сумеет оценить одинокую прелесть этого места и сможет превратить четыре стены в настоящий дом.
Бекки глядела на завесу дождя за окном кареты. Они уже проехали Камелфорд и месили колесами грязь на пустынной девонширской дороге.
– Бекки, – произнес Тристан, нарушив тишину в экипаже после почти целого часа молчания, – мы должны знать, не обидел ли тебя Джек Фултон.
Она резко вскинула голову и взглянула на него широко раскрытыми глазами:
– Что? Нет!
Гарретт, сидевший напротив них с Тристаном на грязно-коричневой скамейке, склонился вперед:
– Теперь совершенно ясно, что именно Фултон убил маркиза Хардауна. Мы с Тристаном… – он скользнул взглядом в сторону кузена, – в общем, у нас есть основания полагать, что он тебя обманывал. Ему нужны были твои деньги, чтобы расплатиться за молчание со свидетелями преступления.
– Тебе об этом что-нибудь известно? – спросил Тристан. – Ты из-за этого исчезла в ночь накануне свадьбы?
– Мне все известно. – Глубоко вздохнув, Бекки продолжила: – В тот вечер во время обеда я узнала случайно, что он планировал воспользоваться моими деньгами. Я слышала, как они говорили об этом со Стрэтфордом…
– Со Стрэтфордом?! – Гарретт скрипнул зубами. – Вот еще один мерзавец…
– Пожалуйста, дослушайте меня. – Бекки выпрямила спину и посмотрела брату прямо в глаза. – Вам обоим должно быть понятно, что я почувствовала тогда, когда услышала правду. Да еще после моей истории с Уильямом… Мне казалось, что я полная дура.
Тристан покачал головой:
– Нет, ты не дура. Фиск ведь объегорил нас всех. Точно как Фултон.
– Но Джек другой, – прошептала Бекки.
Гарретт скривил губы:
– Я так не думаю.
Бекки опустила взгляд на свои колени, потом снова подняла глаза. Она понимала, что должна все им рассказать. Плотно сжимая ладони, она призналась:
– Я выстрелила в него, Гарретт. Я ненавидела его за то, что он сделал, и когда приехал… выстрелила в него.
Тристан округлил глаза:
– Так он…
– Нет… Правда, рана сильна воспалилась, но он справился. Хотя все еще был слаб.
– Тебе известно, куда он направился?
– Нет. Он ускользнул ночью. – Бекки с трудом сглотнула. – Но понимаете, потом я узнала, что он уже ходил к этому человеку – к этому свидетелю убийства, который пытался его шантажировать. Он угрожал раскрыть правду о Джеке и маркизе Хафиуне, если Джек не даст ему двадцать пять тысяч фунтов. А Джек отказался дать ему даже шиллинг. – Бекки сплела пальцы у себя на коленях. – Он объявил ему, что не возьмет моих денег. И… – Бекки моргнула, – он сожалел о том, что обманывал меня, Гарретт. Я точно знаю, сожалел. Именно поэтому он ушел. Потому что понял, что натворил и как сильно это меня обидело. Потому что знал, что его арестуют, а я велела ему жить. Единственным способом остаться в живых был побег.
И кузен, и брат смотрели на нее настороженна, тогда Бекки раскрыла ридикюль и достала письмо Тома Уортингема.
– Вот, прочтите это. Это доказывает, что Джек… – Она осеклась, но окончание фразы четко прозвучало у нее в голове: «…меня любит».
Хорошая погода, которая сопутствовала Бекки и Сэму по дороге в Корнуолл, теперь, на обратном пути, изменилась. Дорога раскисла; они продвигались вперед так тяжело и медленно, что Бекки опасалась сойти с ума от нетерпения.
Джек всецело занимал ее мысли. Она просто не могла больше ни на чем сосредоточиться. Каждый день, каждую минуту она думала, где он сейчас, что делает. Не грозит ли ему опасность, тепло ли ему, есть ли у него крыша над головой. И наконец, заживает ли его рука.
За те долгие часы, что они провели в карете, Бекки успела все рассказать Тристану и Гарретту. Объяснила, что случилось между Джеком, Анной Терлинг и маркизом Хардауном; поведала все, что знала о Томе Уортингеме и его отношениях с Джеком; рассказала о том, что происходило между ней и Джеком до того момента, когда они покинули Лондон, а также после того как встретились в Сивуде.
Оба, и кузен и брат, впитывали информацию: Тристан – моментально анализируя все, что слышат, Гарретт – с неподвижной нижней челюстью, холодно поблескивая жестким взглядом. Тем не менее, когда двадцать второго декабря они въехали наконец в Мейфэр в мокрой и грязной карете, Тристан и Гарретт уже готовы были признать, что Джек раскаялся и искупил свой грех тем, что отказался платить Тому Уортингему деньгами Бекки.
Когда они подъехали к дому Гарретта, Кейт ждала их на ступеньках крыльца. Не дожидаясь, пока лакей поможет ей выйти из кареты, Бекки спрыгнула с подножки и бросилась обнимать подругу. Они вместе вошли в дом, и пока Кейт хлопотала, чтобы Бекки непременно напоили теплым молоком и накормили горячим супом, они успели переговорить обо всем, что случилось.
– Я так виновата перед вами, что уехала из Лондона, ничего не сказав, – говорила Бекки. – Я просто… В общем, впервые хотела решить проблему сама, не прячась за тебя и брата. Хотела, чтобы у вас было прекрасное Рождество, которое вы проведете вместе с сыном…
Склоняясь к Бекки и серьезно глядя на нее своими темными глазами, Кейт взяла ее за руку:
– Я так беспокоилась о тебе.
– Знаю. С моей стороны было неправильно исчезать, не сказав ни слова. – Бекки постаралась улыбнуться подруге. – Ведь когда ты сама сбежала из Калтон-Хауса в то утро четыре года назад, ты оставила мне письмо с объяснениями. Но я не подумала даже об этой элементарной вежливости.
Кейт вздохнула:
– Я знала, что ты бы не исчезла вот так, если бы это не было необходимо. Меня немного успокаивало, что ты взяла с собой Сэма. Я верила в то, что он позаботится о твоей безопасности.
Она отпустила руку Бекки, и та смогла взять еще ложку вкуснейшего супа, который поставил перед ней лакей.
– Сэм вернулся?
– Да, почти неделю назад. И привез от тебя письма для Гарретта и твоего адвоката, чтобы они выписали вексель. Я уговорила поверенного дождаться возвращения Гарретта из Корнуолла. Ведь после всего, что тут произошло, я подумала, что время наверняка уже упущено.
– Как же ты была права! – вздохнула Бекки. – Спасибо.
Кейт улыбнулась и сказала:
– Сэм чувствует себя прекрасно и уже вернулся к своим обычным обязанностям.
Лицо Бекки снова озарила улыбка. Она знала, что Кейт никогда бы не поставила Сэму 6 вину его преданность ей, и потому он мог без опасений возвращаться на свое прежнее место в герцогском доме.
– А как маленький Генри?
Кейт улыбнулась шире.
– О, это самый восхитительный, самый прекрасный малыш в мире!
Когда наступили сумерки, Кейт и Бекки надели плащи, шляпки и перчатки и вышли в сад, чтобы немного прогуляться перед сном. Маленький садик возле лондонского дома Гарретта невозможно было сравнить с необъятными садами Калтон-Хауса. Много лет о нем заботилась София, а она обожала розы, поэтому в саду росли плотными рядами розовые кусты, которые начинали пышно цвести весной, но в это время года просто торчали из заледенелой земли скучными голыми сучками.
– Ты скучаешь по Джеку?
Бекки остановилась и взглянула на темнеющее небо.
Кейт взяла ее за руку и крепко сжала в своих ладонях.
– Я вижу ясно, что он любит тебя.
Бекки подняла брови. Она рассказала ей почти все, не упомянув, однако, о любви – нарочно старательно избегала этой темы.
Кейт же продолжила:
– Теперь я знаю, что его изначальные помыслы были неблагородны… Но этот его особенный взгляд… такой взгляд бывает только у влюбленного мужчины. И лишь когда он думает, что на него никто не смотрит. Это невозможно скрыть, как невозможно и изобразить. Я уверена.
– Так что же, Джек на меня смотрел вот так?
– О, да! Постоянно!
– Я хочу его разыскать, – тихо молвила Бекки. – Больше всего на свете я хочу быть с ним.
– Но Джек Фултон – беглый преступник, а ты сестра английского герцога.
– Да, ты права и в том и в этом.
– О, Бекки… – Глаза подруги наполнились слезами. – Как ужасно, что с тобой такое произошло!
Бекки поглядела ей прямо в лицо и повторила:
– Я хочу быть с ним, Кейт.
– Но ты… Значит, ты готова покинуть страну вместе с ним? Жить в изгнании? И никогда снова не увидеть свою семью? – Горло у Кейт как будто сдавило – голос звучал глухо и тихо.
При одной мысли о том, что придется уехать от Кейт, Гарретта и их детей, Бекки стало больно.
– Я не хочу покидать вас. – Она помолчала, глубоко вздохнула и тихо добавила: – Но ты ведь отправилась бы за Гарреттом куда угодно, правда же?
Закусив губу, Кейт посмотрела в сторону.
– Ты знаешь сама. Я бы пошла за Гарреттом даже на край света.
Бекки крепко стиснула ее руку, и они долго стоял так молча, глядя вверх, на яркий звездный полог.
– Я должна найти его, – наконец прошептала Бекки. – Только как?
В тот вечер Тристан остался ужинать, а потом приехала и София. Когда они уже собирались домой, Бекки отвела кузена в сторону.
– Я понимаю: после всего, что ты для меня сделал, неловко просить тебя снова, – пробормотала она смущенно, – но я надеялась, что ты мог бы порасспрашивать людей… Вдруг тебе удастся разузнать, куда подевался Джек…
Тристан внимательно посмотрел на Бекки, потом улыбнулся. Он был очень красив, и когда улыбался, на щеке у него появлялась ямочка, отчего он выглядел совсем юным и похожим на сорванца.
– Конечно, Бекки. Вдруг мне и в самом деле что-то удастся разузнать.
