Текст книги "Сезон обольщения"
Автор книги: Дженнифер Хеймор
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)
Слава Богу, с двенадцати до восемнадцати лет Джек учился в школе, так что по большей части избегал своего родителя. Но когда в год его восемнадцатилетия случилось это убийство маркиза Хардауна, оно совпало с событием, весьма неприятным для среднего брата, Эдварда. Тот не сумел получить очередной чин капитана флота его величества. Разумеется, в этом также оказался виновен Джек. Правда, потом Эдвард все-таки дождался повышения, и, к счастью, сегодня его не было здесь, потому что он ушел в плавание.
Немедленно, после того как с Джека сняли судебные обвинения, его отослали подальше, а через несколько недель после этого внезапно умерла мать. Джек узнал о ее смерти лишь месяцы спустя, когда они стояли на якоре в Сиднее. Погруженный в пучину боли и тоски, Джек вдруг получил письмо от отца. И что же?..
Ну конечно, она умерла из-за него. Так писал отец. Сердце ее было разбито ужасным позором, который Джек навлек на все семейство.
Джек знал, что это чепуха. Мать была его самым верным, самым преданным другом в течение всего тяжкого разбирательства. Но после этого жестокого письма что-то в нем словно сжалось и умерло и он смял исписанный лист, поднес его к свечке и, глядя на пламя, поклялся, что никогда больше не станет слушать отца.
Бекки еще сильнее поджала губы, когда старший Фултон хмыкнул и заговорил вновь:
– Сказать правду, сэр, я даже представить не мог, что мой сын когда-нибудь остепенится и женится, в особенности, что он породнится с такой прекрасной семьей, как ваша. Ведь он первосортный негодяй, ему что с чертом связаться, что с женщиной.
Джек скрипнул зубами. Ведь эти слова были не просто неточны (отец за последние двенадцать дет очень мало с ним общался) – они никак не улучшали образ Джека в глазах герцога.
Ему никогда не удавалось понять отца. И наверное, никогда не удастся. Оставалось только считать часы до конца этого вечера. Придется еще раз пообщаться с отцом и братом на предстоящей свадьбе, после чего он отделается от них до следующего общесемейного мероприятия, которое, надо надеяться, состоится не слишком скоро.
Герцог пожал плечами:
– Можете мне поверить – я специально интересовался, – в его прошлом нет ничего из ряда вон выходящего.
Но отца уже было не остановить. Он продолжал весело и беззаботно:
– Нет, в самом деле, я и подумать не мог бы, что его кто-нибудь приручит. Ведь супружеская верность – это вовсе не главная черта Фултонов, правда же, Берт?
Бертран, известный тем, что часто оставлял супругу в деревне ради посещения лондонских увеселений под ручку со своей любовницей, одним махом влил вино из бокала себе в рот и, залпом проглотив, прижал салфетку к губам. Джек никогда не испытывал особых братских чувств к Бертрану, потому что всю жизнь с самого раннего детства тот непрерывно напоминал не только Джеку, но и Эдварду о своем первенстве и как старшего сына, и как наследника.
Голубые глаза герцога Калтона сузились до щелочек, а лорд Уэстклиф, пригубив шампанское, вступил в разговор:
– Господа, вам не кажется, что мы все слишком торопимся? Молодые люди еще не договорились между собой о семейных узах.
– Но свадьба – лучшее решение. Даже, я бы сказал, единственное решение, – сказал отец Джека.
Бертран улучил минуту, чтобы открыть наконец рот:
– Отец говорит совершенно справедливо. С тех пор как их… ну, это… нашли там, из моего брата и его дамы сделали дураков перед всем Лондоном. Я слыхал, уже написана комедия о падении нравов нашего высшего света.
Джек подумал, что лучше бы они написали о жижи Бертрана, но ничего не сказал вслух. Решившись заговорить, он не сумел бы скрыть отвращения к поведению отца и брата, а показывать неприязнь здесь, при всех, он не мог, Искушение поставить их на место становилось все сильнее, но Джек помнил: они – его родня. Он не хотел ничем усугублять и без того неприятное впечатление, которое они произвели на родственников Бекки.
Леди Беатрис вдруг заговорила что-то невнятное и тут же засунула в рот фрикасе с горошком.
Отец склонился вперед, обращаясь к старухе через Джека и леди Уэстклиф:
– Что вы сказали, мэм?
Леди Беатрис проглотила свой горох и многозначительно подняла вилку:
– Сказала, что для моей племянницы это отличный урок, ведь она одна из немногих дам своего круга, у кого – такие твердые принципы.
Отец и брат Джека одинаково удивленно подняли брови.
– Это правда? – переспросил старший Фултон.
Леди Беатрис снова подняла монокль и в привычном раздражении перевела взор с герцога на герцогиню, сидевших на разных концах стола.
– Держу пари, что всякий из здесь присутствующих легко превзойдет Ребекку в скандальности как помыслами, так и поступками.
Уэстклиф усмехнулся:
– Не сомневаюсь, что тут вы совершенно правы, тетя.
Монокль леди Беатрис остановился на племяннице, которая сидела напротив нее. Бекки выдержала ее взгляд не шелохнувшись.
– Конечно, не будь она так чертовски упряма, нам бы всем было легче. – Пронзительный глаз леди Беатрис переместился на герцога. – Это, без сомнения, наша родовая черта, потому что ты, мой мальчик, такой же.
– Это не упрямство, – твердо заявила Бекки, не сводя глаз с тетушки.
Куда только подевалась ее открытость, которую видел Джек накануне обеда?! Теперь она словно окаменела и застыла. В этой ауре царственного равнодушия, с короной темных волос на голове, она как будто превратилась в Снежную королеву в кремовом шелковом платье. Она была прекрасна.
– Тогда скажи, ради Бога, что это, если не упрямство? – потребовала леди Беатрис.
– Это здравый смысл.
Отец Джека хохотнул:
– Здравый смысл? Действительно? Но как это может быть, чтобы здравый смысл вел к такому скандалу?
– И правда, – вставил Бертран. – Я бы сказал, что здравый смысл диктует… да нет, просто требует поскорее заключить брак.
Качнув головой, Бекки аккуратно положила вилку на тарелку и подняла взор на Бертрана, сидевшего по левую руку от нее.
– На самом деле не так. Здравый смысл – это осмотрительность. Брак заключается на всю жизнь, и потому требует осмысленного, осторожного подхода. А если броситься замуж, потеряв голову, это может причинить куда больше вреда, чем все театральные комедии, художники и сплетни, вместе взятые.
Джек понял, что она говорит о собственном опыте.
– Согласна с тобой, Бекки, – молвила леди Уэстклиф. – Ты ведь говоришь о привычном недостатке нашего круга – склонности пускаться во всякие авантюры, не думая о будущем.
Герцогиня почти весь вечер хранила молчание, но теперь заговорила.
– В самом деле, – согласилась она, – так грустно видеть, что большинство семей в нашем обществе несчастны. Как много женщин по собственной воле живут врозь со своими мужьями… И всегда основная причина в том, что эти браки основаны на финансовых интересах, а вовсе не на взаимном уважении.
Леди Уэстклиф и герцогиня делали попытки увести разговор от свадьбы Бекки и Джека к более общим рассуждениям, за что Джек был им искренне благодарен. Они сидели за столом уже больше часа, и он видел, как с каждой минутой растет груз, навалившийся на плечи Бекки, но не мог помешать этому.
Нет, он избрал неверный способ, чтобы завоевать ее.
Нынешний званый обед – ошибка. Они могут хоть всю оставшуюся жизнь обсуждать пристойность, мнения и разразившийся скандал, но это совсем не то, чего она хочет. Не то, что ей нужно.
Ей нужен покой, необходима свобода от страха. Он может дать ей и то и другое, но только наедине. Говорить с ней, касаться ее. Доказывать, что он совсем не похож на Уильяма Фиска, что он мужчина, способный дать ей счастье, которое она считает для себя невозможным, недостижимым.
Отец Джека резко шлепнул ладонями по столу.
– Я понял! – воскликнул он и прямо-таки засиял улыбкой, адресованной Бекки, через весь стол. – Наконец я понял ваши колебания, миледи. Вам известно не хуже, чем мне самому, что мой сын – страшный транжир. Ну конечно! У него самого ничего нет, а вы богаты, как Крез. Значит, он, очень может быть, ищет вашей руки из-за денег. – Его улыбка стала еще шире. – Не завидую вам, дитя мое. И все же тут присутствуют требования пристойности и долг, не так ли? И потом, еще этот скандал… Ведь если вы не сделаете все возможное, чтобы остановить толки, станет только хуже. В вашей семье есть дети, и они пострадают от этого в будущем.
Бекки слегка покривила губы:
– Спасибо, сэр.
– О, да за что же? – Отец Джека округлил глаза. – Пожалуйста!
– Теперь решение очевидно, – добавила Бекки. В ее тихом голосе звучала сталь.
– Что ж, великолепно! – возликовал Фултон-отец.
Бекки выглядела впечатляюще: такая холодная, такая элегантная, с прямой спиной и ледяными фиалковыми глазами. У нее было куда больше внутренней силы, чем полагал Джек. Она способна не только отказать ему, презрев пристойность и рискуя быть навеки отвергнутой обществом, но и дать его отцу самый жесткий отпор, какой он когда-либо переживал в своей жизни. Джек чувствовал это и все больше восхищался ею, хотя и понимал, что его планы вот-вот разрушатся.
– Вы правы, говоря о нарастающем скандале. И правы насчет того, как он повлияет на мою семью, – сказала Бекки с ледяной вежливостью.
Бертран одобрительно проворчал что-то. Вся семья смотрела на нее, даже вилки застыли в воздухе, и при виде их напряженных лиц у Джека что-то, сжалось внутри. Все, как и он сам, уже поняли, что сейчас будет.
Бекки поднялась. Джек тоже вскочил на ноги и бросил салфетку в сторону. Встали со своих мест и остальные. Один лишь отец Джека отстал ото всех, потому что его стул увяз ножкой в толстом ворсе дорогого персидского ковра.
Бекки обратилась ко всем присутствующим:
– Продолжая наше общение, мы с мистером Фултоном только добавляем дров в огонь. Я уеду из Лондона, пока все не утихнет. Хочу совершенно удалиться от всего этого. – Она перевела взгляд темно-голубых глаз на Джека. – Простите меня, мистер Фултон, но я уверена, что это наилучший способ.
О, сколько разнообразных чувств захлестнуло Джека в ту минуту! Уважение, волнение, привязанность, трепет, тревога… Он едва выдавил:
– Бекки…
Она склонила голову как бы в знак вежливости, повернулась и покинула комнату.
Глава 7
Джек настиг Бекки, как только она положила руку на перила лестницы. Он схватил ее за запястье, останавливая, и она обернулась к нему.
– Не уходи.
Но Бекки только огорченно покачала головой:
– Другого решения нет.
Он крепче сжал горячей ладонью ее холодную руку:
– Есть. Выходи за меня. Все придет со временем.
Она слегка улыбнулась, склонилась к нему и совсем тихо сказала:
– А что, если не придет? И тогда мы обнаружим себя заложниками несчастного союза на всю оставшуюся жизнь?
– Такого не случится, – твердо сказал Джек. Смотрел он тоже твердо и решительно. Бекки не понимала, откуда в нем такая уверенность, но вдруг кое-что вспомнила. Конечно! Он не был женат и не знал, как это ужасно – жить с человеком, который тебя презирает.
– Отпусти меня, Джек, – сказала она тихо, но уверенно.
Он слегка ослабил хватку, но не отпустил ее руки.
Бекки взглянула в сторону столовой, но, не видя там никакого движения, опять обратилась к нему:
– Что, если твой отец прав? Вдруг ты и впрямь мот и негодяй? Вдруг все, что тебе от меня нужно, – это мое состояние? И что, если ты так же непостоянен, как и они?
Она и раньше слышала о неверности его брата и отца. Она не была ни глуха, ни слепа, а все замужние и вдовые дамы Лондона сплетничали как раз о таких вещах.
Джек пристально посмотрел ей в глаза:
– Но я на них не похож. В глубине души ты знаешь: я не такой.
Она ответила на его взгляд, готовая уже согласиться, признать свое непроходимое упрямство и поверить ему.
Но вместо этого снова покачала головой:
– Нет. Не знаю.
Гнев блеснул, остро и опасно, в его темных глазах. Джек скрипнул зубами.
– Откуда я могу это знать? – спросила Бекки. – Мы провели вместе всего несколько часов. – И действительно, это было даже меньше, чем она успела побыть с Уильямом, прежде чем бросила жизнь к его ногам. – Этого недостаточно.
– Не уезжай, Бекки. Не уезжай из Лондона.
Дверь столовой распахнулась, и к ним выбежала Кейт, шурша широкими юбками. Поравнявшись с Джеком, она приостановилась немного и кивнула ему. Его пальцы мгновенно соскользнули с запястья Бекки.
– Что ж, доброй вам ночи, мистер Фултон, – сказала Кейт и, не вступая в дальнейшие разговоры, схватила Бекки за руку и потащила наверх.
Джек не издал ни звука, но Бекки ощущала жар его взгляда, даже когда они скрылись из виду.
Только войдя вместе с Кейт в спальню, она поняла, что все это время не дышала. И только тут, когда дверь закрылась за ними, сделала наконец глубокий выдох и вдох.
– Прости, что я так долго. – Кейт почти рухнула на кровать подруги. Щеки у нее зарозовели после слишком быстрого подъема по лестнице. – Пришлось немного привести в чувство людей за обеденным столом.
Бекки опустилась в мягкое кресло персикового цвета.
– Все в порядке. Я справилась. – Она сделала попытку улыбнуться. – И спасибо за твои старания. Там, наверное, действительно пришлось кое-кого приводить в чувство.
– Я сама виновата. Не надо было приглашать столько гостей. И потом, я даже не представляла, что отец и брат мистера Фултона так… – Тут Кейт вздохнула и переменила тему: – Ты вправду решила нас оставить?
– Да.
– Но куда ты поедешь?
Бекки пожала плечами:
– Не знаю. В Калтон-Хаус или… – Она задумалась. Есть, правда, еще одно место, куда можно отправиться. Сивуд – ее дом в Корнуолле. Единственное, что в этом мире принадлежало ей и только ей безраздельно. Но она прежде никогда там не бывала, даже не видела этого дома, потому что не представляла себе, что с ним делать… – Калтон-Хаус, – твердо повторила она. В этом доме она выросла. Он был ей знаком и потому безопасен.
Живо искрившиеся глаза Кейт вдруг потухли.
– О, Бекки…
В этот миг в закрытую дверь постучали. Бекки метнула тревожный взгляд в сторону, но промолчала. Тогда Кейт отозвалась сама:
– Кто там?
– Это Сесилия.
Бекки сразу успокоилась.
– Входи.
Сесилия скользнула внутрь – подтянутая, элегантная и резвая, как мячик. Легким, но четким движением затворила дверь и, поворачиваясь к Бекки, пожала плечами:
– Что за гнусный тип этот старый мистер Фултон! Да и Бертран весь в него. Слов нет, младший мистер Фултон не имеет с ними ничего общего. Ты как, Бекки? Что, в самом деле собираешься покинуть Лондон? Или это только угроза?
– Чувствую, мне лучше уехать.
– И куда же?
– В Калтон-Хаус в Йоркшире.
– Пожалуйста, наделай этого, – взмолилась Кейт почти шепотом и приложила ладонь к животу. – Ты была со мной, когда родилась Джессика, и я так хочу, чтобы этот ребенок тоже появился при тебе. Я… ты нужна мне.
– О, Кейт! – Бекки сразу почувствовала себя беспомощной. Кейт права. Нельзя уезжать из Лондона, пока она не разродится. И в то же время ей следует уехать, чтобы избавиться и от скандала, и от Джека Фултона. – Поверь, я не хочу уезжать и не хочу бросать тебя, но…
– А когда ожидается малыш? – спросила Сесилия.
– Не раньше чем через несколько недель, – сказала Кейт.
Сесилия быстро кивнула:
– Тогда у меня есть отличное решение. Ты переедешь ко мне. Джеку Фултону об этом знать вовсе не обязательно. В Деворе-Хаусе тихо, гости у меня бывают редко, так что у тебя будет и время, и место побыть одной и все обдумать, не испытывая давления родных. – Она бросила на Кейт извиняющийся взгляд. – Не обижайтесь, ваша милость.
Но Кейт вовсе не выглядела обиженной – напротив, ей, казалось, стало легче.
– Не на что, миледи. – Она обратилась к Бекки: – Я понимаю, что тебе необходимо побыть немного одной, и от всей души согласна. Леди Деворе права. Это отличное решение. Мы не скажем никому, что ты осталась в городе, и у тебя появится время все обдумать. Зато я буду уверена, что ты рядом и сможешь подоспеть, как только мне понадобишься.
Бекки поднялась из своего кресла и, подойдя к кровати, присела рядом с Кейт:
– Прости меня, дорогая. Тебе нелегко. С одной стороны, ты желаешь мне счастья, с другой – чтобы поскорее прекратился скандал. Мне кажется, это висит над всеми нами как черная туча. Ты не хочешь, чтобы это на меня давило, а мне так трудно, учитывая обстоятельства, оставаться при своем решении.
Кейт сжала ей руку:
– Прости, что тебе приходится переживать такое. Поверь, это не нарочно.
– Я знаю, – сказала Бекки. – Правда знаю. Но все же мне тяжело.
Кейт грустно кивнула, и глаза ее наполнились слезами.
– Тогда тебе и впрямь лучше переехать. Ненадолго. Я уверена, что ты скоро к нам вернешься.
– Вернусь. Обещаю.
Три дамы еще немного поговорили о том, как организовать переезд Бекки в дом Сесилии, чтобы Кейт в любой момент могла послать записку и позвать ее, если начнутся роды.
Потом позвали Джози и помогли рассерженной служанке упаковать вещи Бекки. Нагрузив одну из карет Гарретта сундуками и тюками, около полуночи отправили ее в Деворе-Хаус. Сесилия привезла Бекки в своем экипаже и сразу отвела в знакомую гостевую спальню, где так недавно готовила подругу для свиданий с Джеком. Здесь Джози помогла своей госпоже раздеться. Бекки упала в постель, но сон не шел. Не меньше часа она изучала темный потолок и лишь после этого задремала.
На другое утро, проснувшись поздно, она увидела, что сквозь щель между расшитыми розами занавесками пробиваются яркие солнечные лучи.
Джози помогла ей одеться в бледно-розовое муслиновое утреннее платье. Когда она спустилась завтракать, было уже около полудня. Комната, в которой Сесилия обычно завтракала, смотрела узкими высокими окнами на маленький садик. Занавески были раздвинуты, и золотые лучи беспрепятственно проникали внутрь. Белые лакированные деревянные панели оттеняли желтый с ткаными узорами шелк обоев. Дубовый буфет стоял у дальней стены, а в центре комнаты – круглый стол, тоже из дуба.
Сесилия была уже здесь. Она встала навстречу подруге и, сообщив, Что тоже только что спустилась вниз, предложила Бекки легкий завтрак: горячий шоколад, яйцо пашот, бекон и жареный тост.
Бекки присела напротив, и, когда слуга поставил перед ней еду, Сесилия поведала, что за последние несколько дней слухи пышным цветом распустились в городе. Судачили не только о том, что Бекки показала всем свою порочную сущность, но говорили также, что после поимки с поличным в столь непристойном положении она еще и плюнула Джеку Фултону в лицо, отвергнув его. Из Джека сделали настоящего героя, пережившего несчастное приключение, – он якобы повел себя истинным джентльменом, пытаясь своим предложением спасти репутацию падшей женщины.
Когда Сесилия закончила, Бекки вздохнула:
– Мне кажется, это совсем не ново: женщинам приходится нести весь позор на своих плечах, тогда как мужчинам легко прощаются любые грехи. Но я не более виновата, чем он.
Сесилия скривила губы в усмешке:
– Совершенно верно. Это еще один пример несправедливых претензий, которые наше общество предъявляет женщинам.
Бекки откинулась на спинку кресла и отпила густой сладкий шоколад.
– Ну ладно. Хорошо уже то, что весь огонь обратился на меня, а не на кого-нибудь из семьи. – Сесилия удивленно подняла гладкую чёрную бровь Бекки поставила чашку на стол. – Предпочитаю думать, что мой организм вырабатывает противоядие от любых скандалов. Но если они унизят Гарретта и Кейт, Тристана и Софи или их детей, вот тогда они по-настоящему навредят мне. А меня пусть называют безнравственной эгоисткой хоть до скончания времен. Я переживу.
Это была правда. Во всяком случае, часть ее. Она и в самом деле безнравственна. Сегодняшние сны тому доказательство. Ей снились губы Джека Фултона, целующие ее тело. Снились руки, тепло и нежность которых возносили ее к вершинам страсти. Она неоднократно просыпалась, чувствуя, что сама ласкает себя в тех местах, где были тогда его пальцы, словно пытается оживить его прикосновения. Но совершенно немыслимо пробудить в собственном теле те самые ощущения, которые возбуждал в нем Джек.
Она уже скучала. Скучала по взгляду темных глаз, когда он смотрел на нее, стоя возле лестницы. По этой неподражаемой смеси нежности и жажды.
Но она знала, что решила правильно. Конечно, в основе некоторых браков лежат горазда менее значимые вещи, чем те, которые связывают ее с Джеком. И даже в нынешние времена женщины не так уж редко, едва получив формальное предложение от мужчины, вручают ему себя на веки вечные. Но это не для Бекки.
– Что, опять думаешь о мистере Фултоне? – тихо спросила Сесилия.
Бекки склонилась над чашкой шоколада:
– Ну… да.
– Не так уж трудно догадаться об этом, Бекки.
Сесилия откусила от своего намазанного маслом тоста.
– Что ты думаешь о вчерашнем вечере?
Снова опустив чашку, Бекки вздохнула:
– Наверное, я смущена… Думаю, правильно ли я поступила. С другой стороны, я уверена, что это лучший выход в таких обстоятельствах.
– Представляю, как тебя шокировал его помпезный папенька.
Бекки нахмурилась и молча принялась за яйцо.
– Пойми меня правильно, Бекки. Я рада, что ты его одернула. Да и всем остальным от тебя здорово досталось.
– Почему?!
– Потому что ты становишься неуязвимой, когда ведешь себя непредсказуемо.
Бекки нахмурилась:
– Но я полагала…
– Это так. Люди не понимают, чего от тебя ждать, и воспринимают тебя как угрозу.
– Меня?! – Бекки вздернула брови.
– Ну конечно. Ты ведь такая красавица. Могла бы быть сердцеедкой, а на самом деле – тихоня, любительница книг. В нежном возрасте сбежала в Гретну с незнакомцем. Провела следующие четыре года в тихом забвении, поддерживая репутацию застенчивой вдовы с книжкой в руках, и вот в двадцать два тебя ловят в постели с загадочным негодяем. Неужели ты думаешь, что все это не окутало тебя тайной?
– Я скорее думала, что это обеспечило пищу для сплетен.
– Это, конечно, тоже. Но осмелюсь сказать, что большинство тебя опасается.
– Только не Джек. – Ее даже передернуло, настолько досадно было, что она снова вспомнила его.
– Да, я успела заметить, – коварно улыбнулась Сесилия и постучала подушечками пальцев по столу. – А это уже кое-что, не так ли?
Нет, это невероятно! Сесилия оказалась такой же поклонницей Джека Фултона, как и все остальные. И хотя она не давила открыто, все же Бекки чувствовала ее нажим не меньше, чем со стороны родственников.
И почему одна она сомневается в необходимости связать свою жизнь с этим джентльменом? Как удается Джеку Фултону очаровывать всех вокруг? Неужели она осталась одна на земле, у кого имеется здравый смысл и осторожность?
Сесилия откусила еще кусочек тоста и, отложив его на тарелку, обратила внимание на небольшую стопку писем, лежавших возле нее на столе.
– Моя хорошая знакомая, миссис Пьонше, приглашает к себе на маскарад в следующую пятницу, – сообщила она, раскрывая верхний конверт и глядя на подругу поверх белого с золотой каемкой листа бумаги.
– Вот как? – Бекки сразу ожила. Она много слышала об этих не слишком пристойных увеселениях, коими славился прошлый век. Среди лондонской знати они очень быстро утратили популярность, так как способствовали разврату и пороку. Бекки и не подозревала, что кто-то еще проводит маскарады. Это лишний раз доказывало, как много времени она провела взаперти.
– Хочешь пойти со мной? Джорджиана будет рада.
Бекки с трудом сглотнула и решительно покачала головой:
– Нет. Это слишком скоро. Мне не следует появляться в свете. Не теперь, – сказала она и добавила про себя: «И не в ближайшие двенадцать месяцев. Как минимум».
– Но это же маскарад! – Сесилия положила приглашение на стол. – В этом все и дело. Тебе вовсе не надо показываться. О том, что это ты, будем знать только мы с хозяйкой бала.
Если никто ее не узнает, что за беда? Бекки нерешительно улыбнулась подруге:
– Что ж, я подумаю.
В полдень Джек вышел из своей комнаты в роскошном особняке Стрэтфорда. Он знал, что его друг никогда не завтракает раньше двенадцати. Однако, спустившись в столовую, обнаружил на сервировочном столике много видов мяса и сыров. Джек взял серебряный кофейник и с наслаждением вдохнул бодрящий аромат. Как и он сам, Стрэтфорд любил крепчайший обжигающий кофе.
Налив себе чашку, он прошел к столу, в середине которого лежала кипа газет. Вспомнилась цветочная композиция в центре вчерашнего стола, за неприятным ужином в семье Бекки, и Джек подумал, что кипа газет нравится ему больше.
После того как Бекки оставила его внизу, Джек побрел к Стрэтфорду и просидел в его приемной несколько часов, пока друг не вернулся домой после затянувшейся допоздна пирушки. Слушая отвратительную историю, которая случилась с Джеком, Стрэтфорд сохранял изумленное выражение лица. В конце концов, он хлопнул друга по спине и сказал:
– Ну, ясно. Тебе лучше и дальше гостить у меня, чем возвращаться в лоно семьи. Пожалуйста, оставайся здесь сколько угодно, старина.
Потом Стрэтфорд извинился и ушел спать, а Джек так и остался сидеть в кресле перед камином, наедине со своими тяжелыми мыслями, пока серый рассвет не проник в комнату сквозь занавески.
Теперь же он опустился в пухлое кресло и, взяв верхнюю газету из стопки, с удовлетворением кивнул – это была свежая «Таймс». Он развернул газету и стал читать новости, попивая свой кофе – одно из самых простых удовольствий в жизни, думал Джек, – как вдруг вошел Стрэтфорд.
Заботливый лакей успел побрить, причесать и наилучшим образом одеть своего господина. На нем была сорочка с высоким крахмальным воротником, отлично скроенный жилет и утренний камзол с вельветовыми отворотами. Как-то раз Стрэтфорд сказал Джеку, что благодаря таким жилетам, подчеркивающим ширину плеч и тонкость талии, он может обходиться без корсета. Однако лакей изо всех сил старался удерживать своего господина от обильных возлияний и жирной пищи, потому что был уверен: рано или поздно из-за всего этого жесткий корсет станет непременной частью его гардероба.
Джек тогда только хмыкнул, потому что ему и в голову не приходили такие ухищрения. Стрэтфорд – иное дело, но не стоит судить его. Ведь он родился графом. Его беда была в том, что он – плоть от плоти аристократического круга. Стиль и фасон для него обязательны, не важно, насколько они смешны и немужественны.
Остается надеяться, что Стрэтфорд будет заниматься своим любимым боксом, пока окончательно не выживет из ума. Это поможет ему до глубокой старости сохранить атлетическую фигуру и обойтись без мужского корсета.
Джек улыбнулся поверх газеты:
– Доброе утро.
Стрэтфорд налил себе чашечку кофе и уселся напротив:
– Доброе утро.
Джек протянул ему лист из «Таймс». Стрэтфорд встряхнул его, чтобы развернуть. Друзья помолчали, читая. Слуга наполнил кофейник; Джек встал, чтобы долить себе кофе. Когда он вернулся в кресло с чашкой, из которой поднимался горячий ароматный пар, Стрэтфорд уже отложил газету на стол.
– Англия в это время года скучна, Фултон.
Джек оторвался от чтения:
– Правда? А я не заметил.
– Идут недели, близятся праздники. Люди собираются вместе, балуют вниманием родных, о которых даже не вспоминали весь год, трещат всякий вздор о любви и радости и прочей чепухе. Чертовски скучно, скажу я тебе. – Пожав плечами, граф отхлебнул кофе. – А Мария… она стала еще требовательнее: Хочет больше денег, чтобы покупать себе всякую мишуру и тряпки. Сказать по правде, я устал от ее капризов.
– Собираешься порвать с ней? – спросил Джек. Мария, в то время любовница Стрэтфорда, была весьма популярной куртизанкой.
– Конечно. – Граф поморщился и, словно желая придать себе сил, сделал большой глоток кофе. – Но не сегодня. Сегодня я чувствую себя… – Помолчав, он сказал иначе: – В это время года я не принадлежу Лондону.
– Кому же ты принадлежишь? Поедешь в родной Суссекс?
– Только не это. Вернуться в наше древнее поместье и превратиться в мишень для постоянных придирок моей маменьки? Ну уж нет. Рождество в Лондоне все-таки немного лучше. – Он снова пожал плечами. – Меня зовет мой друг из Нортумберленда, Уильям Лэнгли. Говорит, что в этом году прекрасная охота. – Он замолчал, склонил голову и сделал такое лицо, будто прислушивался к себе в поисках причины своей досады. – Но я устал от охоты.
Джек поглядел на друга, всем своим видом показывая, что он вовсе не предлагал ему стрелять оленей и рябчиков.
– И потом, я не в настроении путешествовать, – продолжал Стрэтфорд. – Наверное, это значит, что я вынужден буду пережить еще одно скучное Рождество в Лондоне. – Он лениво улыбнулся. – Как бы мне хотелось закрыть глаза, а потом проснуться и увидеть красивый снежный январь!
– С Новым годом, с новым счастьем, – рассеянно пробормотал Джек.
– Если бы такое было возможно, – насмешливо фыркнул Стрэтфорд.
Джек очень хорошо понимал друга. До того как встретить Бекки, он также чувствовал себя неприкаянным, зачастую испытывая недовольство собой и окружающими. Он поднял чашку, словно заздравную чашу, и залпом осушил ее до дна.
Стрэтфорд повел плечами, будто стряхивая охватившую его меланхолию, отложил газету и выпрямился, постукивая пальцами по чашке.
– Итак, теперь, когда юная леди Ребекка, шипя и сверкая искрами негодования, покинула Лондон, что ты собираешься делать?
– Я собираюсь на ней жениться, – спокойно ответил Джек.
Стрэтфорд хмыкнул:
– Ты же сам сказал: она ясно дала понять, что отказывает тебе.
– Она ясно дала понять, что отказывает мне сейчас. Но я заставлю ее перемениться.
– Ого! Но как?
Пожав плечами, Джек взглянул на дно своей чашки, словно предсказатель будущего, гадающий на кофейной гуще.
– Точно не знаю. Но так должно быть. И, как тебе известно, времени у меня мало.
– Шантажист потребовал деньги к середине декабря, правильно? То есть у тебя еще месяц.
– Да, около того. – Джек хотел просить у Тома отсрочки подольше, но у него было нехорошее чувство, что тот не сам назначил дату, хотя и уверял Джека в обратном. Том ни в чем не признался, однако Джек видел его отчаяние. Это не могло быть жадностью бывшего друга. Это была безысходность.
Джек поднял глаза на графа. Раньше он и не думал добывать сведения о покойном муже Бекки. Не видел смысла. Однако теперь вдруг ему пришло в голову, что вовсе не мешает получше понять, что за человек был этот Фиск. Тогда бы он смог постичь, что двигало поступками Бекки.
– Что тебе известно об Уильяме Фиске?
– Гм, – Стрэтфорд задумчиво потянул кофе, – действительно, если вспомнить Фиска, то ее нерешительность становится объяснима.
– Почему? – Джек заинтересованно подался вперед.
– Да просто наша леди познакомилась с ним незадолго до побега в Гретну. Точно не могу сказать, когда это случилось, зато отвечаю тебе: Фиск – настоящий ублюдок. Обманом втерся в доверие семьи Калтон, но вскоре стало ясно, что он искал руки леди Ребекки только из-за приданого. Ты уже понял сам, они живут весьма замкнуто, но все же ходили слухи, что вскоре после женитьбы Фиск завел себе любовницу, а потом еще и ввязался в какие-то сомнительные предприятия. Первый же опыт не принес ожидаемого успеха, и он был убит своими же подельниками.
