Текст книги "Незабываемые ночи"
Автор книги: Дженнифер Эшли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)
Глава 2
Резиденция известного шотландского лорда и его новоиспеченной супруги на Мауит-стрит коренным образом изменилась.
Привилегированные гости рассказали, что обои, ковры и предметы искусства отличаются тонким и изысканным вкусом, что говорит о великолепном воспитании супруги лорда. Гости были самые разные: от парижской богемы до иностранных принцев и респектабельных светских леди.
Апрель 1875 года
Изабелла не понимала, как ей удалось выйти в центр зала, не наступив на украшенный розочками подол платья. Она услышала, как зазвучала музыка, почувствовала, как Мак обхватил ее за талию, и они закружились в танце. Решение не обращать на него внимания вдруг показалось ей совершенно нелепым.
Изабелла всегда обожала вальс и больше всего любила танцевать его с Маком. Он будет безупречно вести ее в танце до тех пор, пока она не забудет о шагах и не станет просто двигаться под музыку в свое удовольствие. Она будет плыть в танце, словно по воздуху, находясь в надежных руках мужчины, которого любит.
Сегодня ей жали туфли, и в слишком туго затянутом корсете безумно колотилось сердце. Рука Мака на талии обжигала сквозь корсет и рубашку, как будто его пальцы ставили клеймо на ее обнаженную кожу. Она чувствовала в танце прикосновение крепких ног, и это распаляло ее еще больше.
– Знаешь, ты повел себя грубо, – заявила Изабелла, как будто все происходящее нисколько не волновало ее. – Мы мило беседовали с Кэмероном.
– Кэмерон понимает, когда он третий лишний.
Забавно было слышать, что Кэмерон, известный волокита, мог оказаться третьим лишним, но Изабелла была настолько смущена появлением Мака, что ей было не до веселья. Хотелось бы, чтобы движение крепкого плеча и ощущение твердой руки, нежно сжимавшей ее ладонь, не доставляли ей такого удовольствия. Несмотря на многослойность одежды, которую диктовала мода, этих слоев, по мнению Изабеллы, сейчас было недостаточно.
– Полагаю, ты доволен собой, – стараясь скрывать свои чувства, как можно беззаботнее проговорила Изабелла, – потому что знаешь, что я не могла отказать тебе в танце. Иначе эта сцена передавалась бы из уст в уста по всему Лондону. Здесь все просто обожают сплетничать о нас с тобой.
– Неутолимое желание Лондона посплетничать – единственное оружие в моем арсенале, – приятным, как хорошее вино, голосом ответил Мак, – хотя и не всегда надежное.
Изабелла никак не могла заставить себя посмотреть ему прямо в глаза. Ей и так трудно было сохранять самообладание, даже не заглядывая в медные радужки глаз. Вместо этого она сосредоточила свой взгляд на его подбородке, заросшем золотисто-рыжей бородой. Но и это не помогало.
– Интересно и немного обидно, что, говоря о наших с тобой отношениях, ты используешь военную терминологию.
– Это всего лишь удачная метафора. Бальный зал – поле битвы, этот танец – схватка, твое оружие – это платье, которое так хорошо подчеркивает фигуру.
Мак окинул взглядом открытый лиф платья и задержался на желтых розочках, которыми был украшен глубокий вырез. Изабелла благосклонно относилась к желтым розам с тех самых пор, как на второй день после их свадьбы Мак нарисовал ее с этими розами. У него потемнели глаза, и Изабелла почувствовала, как под этим пристальным взглядом загорелась ее обнаженная кожа.
– Тогда у тебя есть еще одно оружие. Ты можешь танцевать со мной, пока у меня не заболят ноги. И потом твой килт…
– А что с моим килтом? – растерялся Мак.
– В килте ты особенно хорош.
– Да, я помню, тебе всегда нравилось смотреть на мои ноги. И на другие части тела. Ходят слухи, что шотландцы ничего не носят под килтом.
Изабелла помнила, как по утрам в спальне он, ничего не надев, кроме килта, внимательно читал газету, положив ноги на стол. Он был довольно хорош в вечернем туалете, но в домашней одежде выглядел потрясающе.
– Ты вкладываешь в мои слова то, чего там нет, – неуверенно произнесла Изабелла.
– Неужели? Может, выйдем на террасу и удовлетворим твое любопытство насчет другой части тела?
– Спасибо большое, но я не хочу идти на террасу.
Именно на террасе дома ее отца Мак впервые поцеловал ее.
– Ты опасаешься, что терраса – более опасное поле боя? – сверкнул глазами Мак и дерзко улыбнулся.
– Ну, если продолжать использовать метафоры, то да, я считаю, что терраса – тактически невыгодная для меня позиция.
– У тебя всегда есть преимущество надо мной, Изабелла, – потянул ее к себе Мак.
– Ну, это вряд ли. С какой стати?
– Потому что, – Мак еще ближе придвинул ее к себе, – ты способна лишить меня присутствия духа, просто войдя в комнату, как это произошло вчера в моей студии. Три с половиной года я жил как монах, и вот увидеть тебя так близко, почувствовать твой запах, прикоснуться к тебе… Сжалься над бедным холостяком.
– Не искать других – это был твой выбор.
Мак сверкнул глазами. За их дразнящим блеском Изабелла разглядела спокойствие, которого никогда прежде не замечала.
– Да, это был мой выбор.
Изабелла верила ему. Она с легкостью могла назвать полдюжины женщин, которые прыгнут в постель Мака Маккензи в ту же секунду, как только он подаст им знак. Она знала, что он не искал женщин ни до того, как она оставила его, ни после, потому что многим доставило бы огромное удовольствие рассказать ей об этом. Даже их наиболее злорадные знакомые вынуждены были признать, что Мак оставался верен своей жене даже после того, как они расстались.
– Может быть, мне следует поменять духи.
– К духам это не имеет никакого отношения. – Мак наклонился к ней, и его легкое дыхание коснулось изгиба шеи. – Мне нравится, что ты по-прежнему пользуешься розовым маслом.
– Я обожаю розы, – еле слышно произнесла Изабелла.
– Я знаю. Желтые розы.
Изабелла споткнулась.
– Осторожно, – выпрямился Мак, крепче обняв ее за талию.
– Какая я сегодня неуклюжая. Эти ужасные туфли. Пожалуйста, давай присядем.
– Я сказал тебе – нет, пока не закончится вальс. Этот танец – моя цена, не могу же я отпустить тебя, когда ты расплатилась только наполовину, правда?
– Цена за что?
– За то, что не целую тебя, потеряв рассудок, в присутствии всех этих людей. Не говоря уж о том, что не сделал этого вчера на лестнице.
– Ты поцеловал бы меня вчера, даже если я не хотела этого?
У Изабеллы задрожали пальцы.
– Но ты ведь хотела этого, жена. Я тебя очень хорошо знаю.
Изабелла промолчала в ответ, зная – Мак сказал правду. Когда они стояли лицом к лицу на ступеньках в доме, в котором когда-то жили вместе, Изабелла была почти готова позволить ему поцеловать ее. Если бы Молли не помешала им, она позволила бы ему заключить себя в объятия и прижаться своим перепачканным краской лицом к ее лицу, прикасаться к ней так, как ему нравилось. Но Мак решил отпустить ее. Ну что ж, это его выбор.
– Пожалуйста, давай сейчас остановимся, Мак. Мне на самом деле очень жарко.
– Ты и правда раскраснелась. От этого есть только одно средство.
– Присесть и выпить что-нибудь прохладное?
– А вот и нет.
Лицо Мака озарила точно такая же коварная улыбка, какая более шести лет назад погубила Изабеллу на ее первом балу. Он ловко увлек ее за пределы танцевальной площадки, сунул ее руку себе под локоть и быстро повел через бальный зал к открытым дверям.
– Прогулка по террасе.
– Мак…
Он не обратил внимания на ее протест и повел по прохладной, тускло освещенной террасе. Дойдя до конца террасы, Мак остановился в тени, вдали от освещенного окна.
– Ну-ка…
Изабелла оказалась у стены, а сильные руки Мака уперлись в эту стену по обеим сторонам от нее.
Он чувствовал свежее дыхание Изабеллы, тепло ее тела в вечерней прохладе, видел вздымающуюся грудь и сверкающие на коже бриллианты.
Они стояли точно так же, как в тот вечер на террасе отца, когда впервые встретились: Изабелла – у стены, руки Мака – по обеим сторонам от нее на кирпичной стене. Изабелле в белоснежном платье с жемчужным ожерельем на шее, единственным тогда ее украшением, было в ту пору восемнадцать. Чистая, невинная девушка с роскошными волосами, созревший плод, который пора срывать.
Искушение прикоснуться к ней было тогда непреодолимым. Пари, заключенное Маком на тот вечер, было простым: войти в излишне педантичный дом графа Скрэнтона без приглашения, станцевать с чопорной дебютанткой, в честь которой был устроен бал, и соблазнить ее поцелуем.
Мак ожидал увидеть худую как палка девицу с жеманно поджатыми губами и раздражающей манерностью. А встретил Изабеллу.
Это было все равно что отыскать яркую бабочку среди блеклых мотыльков. Как только он увидел Изабеллу, ему сразу захотелось познакомиться с ней, поговорить, узнать о ней все. Он помнил, как она смотрела на него, пока он пробирался к ней через переполненный бальный зал. Вздернутый подбородок, вызов в зеленых глазах – делайте что хотите, я вас не боюсь! У нее за спиной шептались друзья, несомненно, предупредив, кто он такой, в надежде увидеть ее отказ скандально известному лорду Роланду, которого все называли Мак Маккензи. Изабелла, как узнал Мак, умела отказывать.
Он остановился перед ней, и Изабелла, еще не сказав ни слова, сразила его. Струившиеся по плечам рыжие волосы, холодный блеск умных глаз. Ему захотелось танцевать с ней, рисовать ее, заниматься с ней любовью. «Давай, любимая, согреши со мной».
Мак схватил стоявшего поблизости знакомого мужчину и заставил представить его Изабелле, зная, что без этого превосходно воспитанная молодая леди вообще откажется разговаривать с ним. Когда Мак протянул руку и задал традиционный вопрос – нельзя ли пригласить ее на вальс, – она смерила его холодным взглядом и подняла руку с висевшей на ней танцевальной карточкой.
– Мне очень жаль, но у меня расписана вся карточка, – сказала она тогда.
Конечно, вся карточка была заполнена. Еще бы, ведь Изабелла – хорошо обеспеченная дебютантка, старшая дочь графа Скрэнтона, выгодная партия. Один из выбранных ее отцом джентльменов даже теперь будет прокладывать себе дорогу к ней, спеша заявить свои права на вальс.
Мак поймал рукой карточку, достал из кармана карандаш и, перечеркнув жирной линией все имена, небрежно написал: «Мак Маккензи».
– Пойдемте танцевать со мной, леди Изабелла, – протянул он руку. – Я прошу вас…
Мак ожидал, что она остановит его язвительным отказом и уйдет, задрав нос, чтобы найти лакеев и приказать им вышвырнуть мерзавца.
Вместо этого Изабелла вложила свою ладонь в его руку.
В тот вечер они тайно бежали.
Сегодня вечером волосы Изабеллы горели, как пожар, в полумраке террасы лорда Аберкромби, но глаза оставались в тени. В тот вечер, когда они встретились, она не пыталась убежать от него. Не пыталась убежать и сейчас.
На террасе дома ее отца Изабелла смело разглядывала его, в глазах не было ни капельки страха. Мак коснулся ее губ, это было лишь прикосновение, не поцелуй. Когда он отступил, она потрясенно уставилась на него.
Мак был потрясен не меньше. Он собирался пошутить над ее трепетной скромностью и этим ограничиться, покинув ее. И дебютантку поцеловал, и пари выиграл. Но после первого прикосновения к ее губам его вряд ли смогли бы оттащить от нее, даже если бы привязали к одной из лучших скаковых лошадей Кэмерона.
Когда он снова прижался к ее губам, мягкие губы Изабеллы раскрылись и она попыталась ответить на его поцелуй. Мак торжествующе рассмеялся, сказал, что она невероятно милая, и завладел ее ртом. Ему хотелось в тот же вечер оказаться с ней в постели, желание овладеть ею было нестерпимым. Но он не мог погубить ее. Ему не хотелось, чтобы с головы этой леди упал хотя бы волос.
Поэтому он женился на ней.
В тот вечер после поцелуя Изабелла прошептала его имя.
– Ты разобрался с подделкой, о которой я говорила тебе вчера утром? – спросила Изабелла.
Мака словно водой окатили, он мгновенно вернулся в настоящее.
– Я сказал тебе, Изабелла, мне наплевать на то, что какой-то идиот хочет копировать мои картины и подписывать их моим именем.
– И продавать их?
– Кто бы это ни был, он волен зарабатывать деньги.
– Но речь идет не только о деньгах, – с серьезным видом заявила Изабелла. – Он, ну или она, просто крадет часть тебя.
– Правда?
Мак плохо представлял какую. Изабелла, когда ушла, забрала с собой большую его часть, оставив на этом месте пустое пространство.
– Правда. Картины – это твоя жизнь.
Нет, картины когда-то были его жизнью. Попытка вчера изобразить Молли закончилась полнейшей катастрофой. Картины, которые он этим летом начал писать в Париже, оказались ничуть не лучше и потому отправились на мусорную свалку. Мак примирился с этим, эта часть жизни для него завершилась.
– Ты же знаешь, я взялся за кисть, только чтобы подразнить отца, – беззаботным голосом обронил Мак. – Это было давно, и теперь старика уже не могло бы разгневать мое хобби.
– Но ты влюбился в искусство и сам говорил мне об этом. У тебя есть замечательные работы, и ты прекрасно это знаешь. Может, тебе хочется оставить это занятие, но у тебя изумительные картины.
Изумительные. Да. И это причиняет сильную боль.
– Я, пожалуй, потерял интерес к этому.
– Но я видела, с каким энтузиазмом ты работал, когда влетела вчера утром в твою студию.
– Я писал картину, которая, как ты правильно заметила, была просто отвратительной. Молли я заплатил за целый день работы и попросил Беллами уничтожить сделанное.
– О Боже, но картина была не так уж плоха. Хотя, признаюсь, она немного необычна для твоей кисти.
– Я писал ее, чтобы выиграть пари, – пожал плечами Мак. – Перед отъездом в Париж меня подбили написать несколько картин эротического характера, поспорив, что я не смогу это сделать. Говорили, что я стал излишне скромен, чтобы создать что-нибудь пикантное.
Изабелла громко рассмеялась, и Мак почувствовал ее теплое дыхание. Это напомнило ему, как холодными зимними ночами, лежа вместе с ним в кровати, она, бывало, смеялась ему в плечо.
– Ты? Скромный?
– Спасибо большое, но я согласился на пари, чтобы спасти свою репутацию, только вот проиграю.
Проигрыш терзал его, но гордость здесь была ни при чем. Вчера Мак понял, что не сможет написать эти мерзкие картины, как бы ни старался.
– Чем тебе грозит проигрыш?
– Я не помню точно. Но думаю, мне придется спеть с оркестром Армии спасения или совершить другой нелепый поступок.
– Какое нахальство! – опять рассмеялась Изабелла.
– Пари есть пари, моя дорогая. Пари не шутка.
– Полагаю, это мужская традиция, которую мне никогда не понять. Хотя в Академии для избранных мисс Принта мы придумывали разные шалости.
– Уверен, мисс Принта была возмущена.
Мак уперся рукой в стену, приблизившись к Изабелле.
– Она не возмущалась, а просто мешала нам. Кажется, она всегда знала, что мы задумали.
– Мисс Принта необычайно наблюдательна.
– Она очень умна. Не надо насмехаться над ней.
– Я и не думал. Я ее просто обожаю. Если ты результат работы ее академии, то все молодые леди просто обязаны посещать это заведение.
– У нее не хватит места для всех. Именно поэтому академия называется Академией для избранных.
Сейчас все было как прежде. Раньше они болтали всякую ерунду, Мак гладил ее волосы, пропуская сквозь пальцы шелковистые локоны. Они валялись в кровати, разговаривали, смеялись, спорили ни о чем и обо всем.
«Черт возьми, я хочу вернуть это».
Он скучал без нее всем своим существом с того самого мгновения, когда Йен передал ему письмо.
– Что это? – спросил тогда Мак, находясь не в лучшем расположении духа. У него дико болела голова после ночного пьяного кутежа. – Неужели Изабелла использует тебя для передачи любовных писем?
– Изабелла ушла.
Взгляд Йена скользнул к правому плечу Мака. Йен чувствовал себя неловко, глядя кому-нибудь в глаза.
– В письме – объяснение, почему она это сделала.
– Ушла? Что значит – ушла?
Мак сломал печать и прочел судьбоносные слова: «Дорогой Мак, я люблю тебя. Я всегда буду любить тебя, но жить с тобой я больше не могу».
Йен наблюдал, как в порыве ярости Мак одним движением смел на пол со стола все, что там лежало. Немного остыв, он с мрачным видом опять уставился в письмо, и Йен положил руку на плечо брата.
– Она поступила правильно.
Слезы пришли гораздо позднее, когда Мак находился в пьяном ступоре, а смятое письмо лежало на столе рядом с ним.
Изабелла вдруг вздрогнула, нарушив мысли Мака.
– Ты замерзла.
Чувствовалось, что температура на террасе понизилась, и открытое платье Изабеллы не помогало согреться осенним вечером. Мак обнял ее за плечи.
Он чувствовал, как внутри растет желание овладеть ею. Они были здесь одни, никто их не видел, Изабелла – его жена, и ему очень хотелось прикоснуться к ней. Танец с ней оказался явной ошибкой, дал ему почувствовать ее близость, и теперь Мак жаждал гораздо большего. Ему хотелось распутать ее замысловатые кудри и распустить длинные волосы, чтобы они рассыпались по обнаженным плечам. Он хотел, чтобы она смотрела на него с томным видом и улыбалась ему. Он хотел, чтобы она приподнялась навстречу его руке, которой он станет ласкать ее.
В то утро после их поспешной свадьбы Мак нарисовал Изабеллу обнаженной, сидящей на краю кровати со сбитыми простынями вокруг. Она собирала в узел свои огненно-рыжие волосы, и от движения рук крепкая грудь тоже пришла в движение. Изабелла забрала эту картину с собой, когда уходила, и Мак никогда не просил ее вернуть. Как ему хотелось сейчас, чтобы эта картина была у него. По крайней мере он мог бы смотреть на нее и вспоминать.
– Изабелла, – то ли прошептал, то ли простонал Мак, – я так скучал без тебя.
– И я скучала без тебя. – Изабелла коснулась его лица холодной и мягкой рукой. – Мне не хватает тебя, Мак.
«Тогда почему ты меня бросила?» – едва не вырвалось у Мака. Нет, упреки только рассердят ее. А раздражения уже и так хватает.
– Ты не проявляешь достаточной настойчивости, чтобы вернуть ее, – сказал ему недавно Йен. – Я никогда не думал, что ты настолько бестолковый.
Но Мак знал, что ему не следует спешить. Если он будет проявлять поспешную настойчивость, Изабелла ускользнет от него, как солнечный зайчик, который пытаешься поймать рукой.
– Если ты согласишься уделить мне несколько драгоценных минут, – откашлялся Мак, – я уведу тебя отсюда по одному делу.
– Чтобы дать мне остыть от нашего довольно энергичного танца? – улыбнулась Изабелла.
– Нет. – «Черт возьми, позволь мне сделать это». – Чтобы попросить у тебя помощи.
Глава 3
Величественный лорд с Маунт-стрит, недавно ставший новобрачным, не отказался, и мы в этом убедились, от своего хобби писать картины в парижском стиле и, по сути, после свадьбы работает с удвоенной энергией.
Май 1875 года
– Моя помощь? – Изабелла с искренним удивлением заморгала ресницами. – Что же я могу сделать для такого, как ты?
– Ничего сложного. Мне просто нужен совет.
На ее губах заиграла легкая улыбка, и Мак почувствовал, как закипает кровь в жилах.
– Боже мой, Мак Маккензи нуждается в чьем-то совете?
– Это не для меня, для друга.
Идея вдруг показалась Маку совершенно глупой, но придумать ничего лучшего он не мог.
– Я знаю джентльмена, который хочет поухаживать за леди, – поспешно пробормотал он. – Хочу спросить у тебя, как это сделать.
– Правда? – Брови Изабеллы удивленно поползли вверх. В темноте ее глаза были так близко. – Почему тебе нужен мой совет в этом?
– Но сам я мало что знаю об ухаживаниях, правда? За тобой я ухаживал часа полтора, да? Кроме того, тут вопрос деликатный. Леди, о которой идет речь, с неохотой принимает его знаки внимания. Когда-то, несколько лет назад, этот человек обидел ее. Очень сильно. – Мак поежился, каждое слово давалось ему сейчас с большим трудом. – Ее потребуется уговаривать. Настойчиво уговаривать.
– Но леди не нравится, когда их добиваются с помощью уговоров. – Улыбка блуждала по лицу Изабеллы. – Им нравится, когда ими восхищаются и уважают.
«Черта с два. Они хотят, чтобы перед ними заискивали, чтобы мужчины томились в трепетном ожидании, когда их поманят пальцем. А улыбка от леди обойдется еще дороже».
– Ладно, а как ты относишься к подаркам? – напряженно проговорил Мак.
– Леди обожают получать подарки. Знаки любви. Но подарки должны быть уместными, ничего безумно расточительного.
– Но мой друг – очень богатый человек. Ему нравится быть расточительным.
– Но вовсе не обязательно, что это произведет впечатление на леди.
И снова черта с два. Женщины не в силах оторваться от бриллиантов, сверкающих голубых сапфиров, зеленых, как их глаза, изумрудов. Мак как-то купил Изабелле изумрудные бусы. Они были наедине, когда она украсила ими обнаженную грудь, и Мак до сих пор помнил вкус изумрудов на ее коже.
– В таком случае я объясню ему разницу между уместным и расточительным, – хрипло сказал Мак. – Что-нибудь еще?
– Да. Время. Леди необходимо время, чтобы все обдумать и не торопиться. Надо решить, подходит ли ей этот джентльмен.
Время. Прошла уже уйма времени. Потраченные впустую недели, месяцы и годы, когда Мак мог бы лежать рядом с ней в кровати, чувствовать тепло ее тела рядом с собой, вдыхать ее запах и целовать.
– Ты хочешь сказать, что мужчине нужно время, чтобы доказать свою преданность? – Мак не смог сдержать нетерпеливые нотки в своем голосе. – Или время нужно леди, чтобы окончательно свести его с ума?
– Время нужно леди, чтобы решить, по-настоящему ли мужчина предан ей или все это – только лишь его фантазии.
– Это решает леди, да?
– Конечно. Всегда.
– Как же не везет джентльмену, когда женщине известно направление его мыслей лучше, чем ему самому, правда? – простонал Мак.
– Но в процессе ухаживания все происходит именно так, – невозмутимо ответила Изабелла. – Ты ведь сам просил совета.
– Ну а если этот малый влюбился и знает это?
– В таком случае он никогда бы не обидел эту леди в прошлом.
Внезапно промелькнувшая в глазах Изабеллы боль ранила Мака, и ему пришлось отвести взгляд. Да, он обидел ее. И продолжал обижать. А она в ответ тоже обидела его. Они оба делали друг другу больно, отбивались и отчаянно старались устоять на ногах. Какой-то совершенно дурацкий способ существования в браке.
– Предлагаю тебе научить меня тому, что должен делать мой друг, – вздохнул Мак. – Преподай мне уроки ухаживания. А потом всему, чему научусь сам, я научу и своего друга.
Изабелла поджала губы, а Мак ждал. Она всегда поджимала губы, пока думала, а Мак обожал в этот момент наклоняться все ближе и ближе, пока не касался губами ее мягких губ. Изабелла тогда смеялась и говорила что-нибудь вроде: «Мак, дорогой, ты такой дурачок».
– Думаю, я могла бы согласиться, – тихо произнесла Изабелла. – Хотя, знаешь, все это – совсем не то, что подразумевает под собой ухаживание.
– Что не то? – немного отпрянул Мак.
– Боюсь, ты неправильно начал. – Изабелла облизнула губы, и Мак ощутил новый прилив желания. – Не стоит звать леди танцевать, отрывая ее от партнера, приглашение которого она только что приняла, и когда ей жарко, надо подвести ее к стулу и принести выпить что-нибудь прохладное, а не увлекать вместо этого на темную террасу.
– Почему?
– Это – обольщение, а не ухаживание. Ты мог погубить леди.
– Понятно. – Мак снова уперся рукой в стену, отметив, что рука дрожит. – Тогда считай, что этот урок я провалил.
– Почти, – улыбнулась Изабелла, и у Мака заколотилось сердце. – Если джентльмен умеет льстить, это всегда добавляет очки в его пользу.
– Я умею льстить еще лучше. Могу сказать, что твои волосы как огненный след, что твои губы слаще самого прекрасного вина, что твой голос проникает в мою душу и пробуждает все мои желания.
– Порядочная леди может растеряться, услышав такие сравнения, – ответила Изабелла и с трудом сглотнула.
– Я помню одну настоящую леди, которая не возражала, когда я говорил о пышности ее груди и о блаженном местечке у нее между ног.
– В таком случае она вела себя не как настоящая леди, – тихо заметила Изабелла.
– А будет ли шокирована настоящая леди, – Мак склонил голову к Изабелле, – когда узнает, что я едва сдерживаю себя, чтобы не овладеть ею прямо здесь, не волнуясь о том, кто может забрести в эту сторону террасы?
– Мне кажется, что в этом платье это было бы неудобно, – опустила ресницы Изабелла.
– Не дразни, Изабелла. Я говорю совершенно серьезно.
– Я никогда не могла удержаться, чтобы не поддразнить тебя, – застенчиво улыбнулась в ответ Изабелла, и Мак почувствовал, как напряглось его тело. – Но я довольно много думала об этом, Мак. Мы оба замкнулись в себе, почти не разговаривали, и появилась напряженность в наших отношениях. Возможно, если мы привыкнем чаще видеться, перестанем избегать вечеров и приемов, на которые приглашены, как сегодня, то станем спокойнее относиться друг к другу.
– Спокойнее? – Призрачная надежда Мака исчезла. – Что, черт возьми, это значит? Как будто мы впали в старческое слабоумие и киваем друг другу из кресел-каталок?
– Да нет же, нет. Я хотела сказать, что если мы привыкнем к обществу друг друга, то твое желание, возможно, уменьшится. Общаясь, мы станем более уравновешенными. Сейчас мы нервничаем по любому поводу.
– Черт побери, Изабелла, – Мак не знал, смеяться ему или злиться, – неужели ты думаешь, что напряжение, возникшее между нами, объясняется исключительно моим желанием обладать тобой? О, моя милая девочка!..
– Конечно, я понимаю, что все не так просто. Но возможно, если мы станем спокойнее, сможем встречаться, не думая о страсти.
– Очень сомневаюсь, – коварно улыбнулся Мак. – Страсть к тебе кипит во мне с того самого вечера, как мы встретились. Она никогда не утихала и не утихнет, независимо от того, сколько раз мне выпадет удовольствие затащить тебя в постель.
Неужели она думает, что их проблему так легко решить? Неужели надеется, что, если они наскучат друг другу, Мак перестанет хотеть ее и оставит в покое? Некоторые мужчины – надо же быть такими идиотами! – теряют интерес к женщине, как только она оказалась у них в постели, но он никогда, никогда даже представить себе не мог, что потеряет интерес к Изабелле.
– Моя дорогая Изабелла, – улыбка Мака превратилась в хищную, – я приму твое предложение и покажу тебе, что бывает, когда играешь с огнем. Я сделаю так, чтобы мы часто, очень часто, виделись. И усталости друг от друга не будет. Потому что, видишь ли, моя дорогая, когда я наконец опять приведу тебя домой, это будет уже навсегда. Никаких сожалений, никаких игр, никаких «спокойных» взаимоотношений. Мы будем мужем и женой во всех смыслах, и точка.
– Понятно. – Изабелла с высокомерным видом посмотрела на Мака. Теперь это была его Изабелла. Веселая и неунывающая. – Значит, мы будем играть в игры по твоему выбору.
– Ты все правильно понимаешь. – Мак провел пальцем по ее губам. – И когда я выиграю, Изабелла, все наладится. Обещаю тебе.
Изабелла пыталась возразить, но Мак не дал ей вымолвить ни слова, прильнув к ее губам в горячем поцелуе. Этого было достаточно, чтобы потерять голову, но Мак заставил себя быстро отпустить ее.
– Спокойной ночи, дорогая. – Он коснулся пальцем ложбинки у нее на шее, провел дорожку до низкого декольте. – Не снимай мою куртку.
Уйти от нее, такой восхитительной в этом чудесном платье с низким вырезом и в куртке, укрывавшей ее плечи, стало самой трудной задачей для Мака. Делая очередной шаг, он все ждал, что она окликнет его, станет умолять вернуться, даже будет ругаться на него.
Но Изабелла не сказала ни слова. Мак прошел по террасе и зашел в душный, переполненный гостями дом. Желание обладать ею сводило его с ума.
К тому времени, когда Мак вернулся домой и вошел в свою студию, его плоть все еще пылала желанием. Он остановился в центре комнаты, окинув взглядом испорченную картину, которая еще стояла на мольберте, стол, заваленный баночками и палитрами, кисти, которые были тщательно вымыты и рассортированы. Даже когда Мак выходил из себя и разбрасывал все вокруг, он всегда очень заботливо относился к своим кистям. Они были продолжением пальцев художника, как некогда говорил старый художник, который учил Мака. К ним нужно относиться с особой заботой.
За спиной его послышалось тяжелое дыхание Беллами, который взбирался по ступенькам в мансарду. Мак рассеянно снял шейный платок и жилет и передал все это Беллами, появившемуся наконец в студии. Прежде Мак позволял себе писать картины в вечернем туалете, но Беллами решительным тоном на лондонском просторечии заявлял, что не станет нести ответственность за одежду его светлости, если он намерен запачкать ее масляными красками.
Мака это совершенно не волновало, но Беллами относился к этому очень ревностно, поэтому Мак сгрузил одежду на руки слуги и велел ему уходить. Как только за Беллами закрылась дверь, Мак надел старый килт, который был его рабочей одеждой, и переобулся в перепачканные краской башмаки.
Он отбросил в сторону испорченный холст, закрепил новый и с легкостью, обретенной в процессе длительной практики, карандашом стал быстро делать наброски.
Ему потребовалось провести всего несколько линий, чтобы обозначить то, что он хотел, – глаза женщины, еще несколько штрихов, чтобы очертить овал лица и рассыпавшиеся по плечам блестящие волосы. Когда он закончил свой набросок, красота и простота рисунка поразили его в самое сердце.
Мак взял палитру, развел краски и стал писать портрет. Приглушенные тона, множество оттенков белого, краска для теней получилась в результате смешивания зеленого, темно-коричневого и темно-красного. Ее зеленые глаза он приглушил черным, абсолютно точно передав их блеск.
Когда Мак закончил, небо стало светлеть, потому что приближался рассвет. Он бросил на стол палитру, сунул кисти в банку со скипидаром и стал пристально рассматривать свою работу.
Его охватило ощущение радости. После такого долгого, очень долгого, времени его способности возродились вновь.
С холста на него смотрела женщина: чуть вздернутый подбородок, полураскрытые в улыбке губы. Рыжие волосы рассыпались по плечам, а глаза смотрят высокомерно и одновременно соблазнительно. Бутоны желтых роз, нарисованные насыщенной желтой краской Мака, свисали с ее вьющихся волос, как будто она танцевала всю ночь напролет и пришла домой, полумертвая от усталости. Он не стал рисовать платье, в котором она была вчера, просто обозначил его темно-голубыми мазками, которые сливались с общим фоном.
Это была самая прекрасная работа, какую он сотворил за многие годы. Портрет пел на холсте, с легким изяществом струились цвета и выстраивались линии.
Мак на несколько секунд позволил своим натруженным, перепачканным краской пальцам парить над лицом женщины на портрете. Потом он решительно повернулся и вышел из студии.
На следующее утро Изабелла резким движением натянула перчатки и перед зеркалом в холле проверила, как сидит шляпка на голове. Сердце гулко стучало в груди, она была настроена решительно. Если Мак ничего не станет предпринимать в отношении поддельных картин, то этим займется она.
