Текст книги "Вкус страсти"
Автор книги: Дженнифер Блейк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)
Маргарита отвечала на вопросы, улыбалась и рассказывала о разных событиях, случившихся в ее семье, но ее внимание было рассеянным. Ее взгляд то и дело останавливался на Дэвиде. Юношей он был прекрасен и лицом и телом. За прошедшие годы он вытянулся и прибавил в весе. Его широкие плечи, чьи мышцы эффектно подчеркивала металлическая кольчуга, вызывали в ней нестерпимое желание провести по ним ладонью. От взгляда на его чувственные, но такой мужественной формы губы у нее зарождался жар внизу живота. Густо-синие глаза Дэвида таинственно мерцали, не выдавая его мыслей. Восседая на своем боевом коне – могучая фигура, закованная в броню ума, сдержанности и решимости, – он производил впечатление человека, которого ничто не может глубоко тронуть.
Казалось невозможным, что она когда-то считала, будто знает его, как и то, что он откликнулся на ее призыв из-за одной только давней дружбы.
Но если не по этой причине он примчался к ней, то по какой же тогда? По какой?
Размышляя об этом, она не замечала, как их отряд покрывает милю за милей. И уже поздним вечером, когда небо приобрело фиолетово-синий оттенок, где-то закричали грачи и сгустился мрак, вылезший из глубин векового леса, стоящего стеной по обе стороны дороги, они наконец прибыли в замок, где Генрих VII хотел сделать из Дэвида принца королевской крови.
ГЛАВА 5
Дэвид витиевато и с чувством выругался. Он многое мог сделать с легкостью. Он был в состоянии победить большинство мужчин в борьбе на мечах, на турнире выбить противника из седла девять раз из десяти подходов, пустить стрелу дальше, чем любой из его знакомых, и перепить кого угодно, за исключением разве что обладателей самых крепких голов. Он сам решал свои личные проблемы, мог видеть истинные мотивы поступков окружающих. Но чего он никак не мог – это запомнить, что поклоны мужчин следует воспринимать как нечто само собой разумеющееся и отвечать на них простым кивком; что он должен идти во главе любой процессии; что любую беседу тоже должен начинать именно он. Он то и дело забывал есть медленно, чтобы никто не остался голодным, поскольку другие должны перестать набивать брюхо в то самое мгновение, когда он, Дэвид, отодвинет тарелку, и что ходить тоже следует неспешно, потому что иначе предназначенные ему поклоны и реверансы становятся похожи на судорожные движения кое-как сделанных марионеток.
Это было невыносимо.
Тем не менее обучение королевским манерам и протоколу продолжалось днем и ночью. В качестве учителей большей частью выступали один-два придворных, приближенных короля, и происходило все в тайне. Естественно, пока дело не дошло до танцев. Очевидно, считалось, что любой принц в состоянии непринужденно скакать.
Но раз уж он вынужден страдать от такой смехотворной опеки, то пусть его опекуном будет не какой-нибудь стареющий музыкант с веретенообразно изогнутыми ножками и беззубым ртом, каким бы знающим и рассудительным этот учитель ни был. Дэвид потребовал, чтобы танцам его учила леди Маргарита.
– Где вы были? – возмутился он, подбоченившись и глядя, как она идет к нему по длинной галерее – грациозная фигура в бледно-зеленом шелковом платье, украшенном вышитым орнаментом из зеленых виноградных лоз, придававшим ей столь же провокационный, как и призрачный вид лесной нимфы. – С тех пор как мы приехали сюда, я вас почти не вижу, если не считать обедов.
– Поскольку в замке поселилась вся охотничья компания короля, супруга хозяина леди Джоанна считает благоразумным не выходить из своих покоев. Ее дочери и я уделяем ей как можно больше внимания. Замечу, что она грубовата, а рука у нее тяжелая, как у капитана вашего отряда. – В ее карих глазах искрился смех. – Вы не поверите, сколько времени у нас уходит на вышивку гобелена, который леди желает повесить в главном зале. Гобелен должен стать своеобразным отчетом о визите монарха, хотя на головах оленей растут древесные корни, а кролики больше напоминают мышей.
Дэвид не сдержался и улыбнулся. Ее шутки всегда повышали ему настроение, даже когда она поддразнивала его. Более того, один ее вид радовал его сердце. Он не помнил, чтобы раньше ее фигура имела такие соблазнительные изгибы, чтобы она двигалась с таким изяществом и была настолько очаровательна, но она стала именно такой, и это приводило его в восторг. А если его своенравное тело отреагирует чересчур остро, по крайней мере, его камзол не настолько короткий, чтобы это стало очевидным.
– Бедная леди Маргарита! Шитье никогда не было вашим любимым занятием. Я, кажется, припоминаю, как помогал вам распарывать половину сделанных стежков.
– И с вашей стороны было весьма любезно оказать мне помощь в этом деле, – отозвалась она, останавливаясь перед ним. – Теперь я несколько лучше орудую иглой, но, смею надеяться, это не тот навык, который вам сейчас пригодился бы.
Он сказал ей, чего именно он от нее хочет, и стал ждать, что она на это ответит.
– Научить вас танцевать? – переспросила она удивленно и нахмурилась. – По приказу Генриха?
– И никого другого.
– Я понимаю, что вам рано или поздно придется выйти в центр зала, чтобы стать во главе веселящихся, но, конечно…
– Так вы согласны? – перебил он ее, совершенно не желая слушать возражения. – Вы знаете все движения, какие сейчас в моде?
– Да, но…
– Превосходно. Приступаем немедленно!
Она бросила на него недовольный взгляд из-под опущенных ресниц, заставив его задуматься: не слишком ли деспотично он повел себя? Однако возражать она не стала. Испытав огромное облегчение, он повернулся и подал знак слуге, стоявшему у ширмы в дальнем конце абсолютно лишенной мебели галереи. Несколько мгновений спустя из-за ширмы донеслись звуки музыки – живенькая мелодия, энергично исполняемая на фиделе, лютне, трубе и рожке.
– Очень удобно, – заметила она, беря его под руку и идя с ним в центр зала. – Но скажите: музыканты скрыты по какой-то причине?
– Я должен оставаться инкогнито во время подготовки.
В ее темно-карих глазах промелькнул скептицизм.
– Однако же им любопытно!
– Полагаю, им заплатили, чтобы они не испытывали любопытства.
– Ах вот как…
Длительное время после этого обмена репликами он делал шаг вперед и шаг назад, поворачивался и ставил ногу, как ему показывала она, двигался так, словно находился в ряду других танцоров. Ее рука, которую он держал в своей руке, была такой тонкой, с длинными пальцами и красивой формы ногтями. Когда он сжимал ее руку, сердце у него начинало биться быстрее. Легкое касание ее юбок к его ногам жалило его, словно сотня пчел. Он с трудом удерживался от искушения бросить взгляд на холмы ее нежных грудей, выпирающих из-под корсажа, а тонкий аромат полевых цветов и разгоряченного тела женщины, разливавшийся между ними, когда она приближалась, пьянил его ничуть не меньше, чем малиновку перебродившие ягоды.
Еще будучи неоперившимся юнцом, когда его легко было поразить, он считал леди Маргариту выдающейся дамой. С тех пор ничего не изменилось: она оставалась для него воплощением красоты и элегантности, к тому же она была удивительно доброй девушкой. Он также когда-то считал, романтический идиот, что сохранить ее невинность – единственно достойное применение его умений. Как так могло случиться, что он никогда и не задумывался над тем, что другие могут увидеть в ней то же, что и он, но не мучиться подобными сомнениями?
Когда они приблизились друг к другу, а их поднятые руки образовали арку, позволяющую воображаемым танцорам пройти под ней, Маргарита недовольно скривилась.
– Учиться было бы легче, будь здесь побольше танцоров. Разве король не мог это устроить?
– Возможно, и мог бы, но выставлять напоказ мои неуклюжие попытки подражать тем, кто танцует лучше меня, – разве это достойно короля?
Она наградила его хмурым взглядом – возможно, рассердившись за его не слишком высокое мнение о собственных способностях.
– Но они ведь не узнают, что вы якобы Эдуард. Для них вы будете только Золотым рыцарем.
– Конечно, но позже кое-кто из них обязательно вспомнит мою неуклюжесть.
Она разглядывала его, да так пристально, что он почувствовал, как заливается краской шея, а также и другие части тела. Он видел свое отражение в зеркале ее бархатных, как корица, глаз, видел тени на ее щеках, отбрасываемые длинными ресницами. Он спрашивал себя: какой она будет на пике страсти, разделит ли она свой восторг или скроет его за опущенными веками?
– Вы уверены, что хотите это сделать, Дэвид? Вы не обязаны, знаете ли, тем более если поступаете так исключительно ради меня.
Его имя сорвалось с ее губ, словно мелодия, которую он мог слушать долгие-долгие часы. Этот звук так отвлек его внимание, что ему пришлось приложить усилие и мысленно повторить фразу Маргариты, чтобы понять, что она сказала.
– Я уверен, – твердо заявил он, – и не стану никоим образом менять условия соглашения.
Однако он ее, похоже, не убедил.
– Вы могли бы покинуть замок уже сегодня вечером. Если никто не знает, зачем вы здесь, у охраны на воротах не может быть никаких причин, никаких приказов остановить вас.
– Я дал слово, миледи.
Ее открытый взгляд на мгновение встретился с его, и она вздохнула.
– Именно так.
– То, что вы беспокоитесь о моей безопасности, для меня большая честь, – очень тихо прошептал он в ее накидку, двигаясь рядом в такт музыке; ее правая рука лежала в его руке, а левой он слегка касался ее спины. Он чувствовал ее тепло через одежду, ощущал шелковистую гладкость кожи, заставлявшую его мысли уноситься в область догадок о степени шелковистости кожи на других частях ее тела.
– Я не просто беспокоюсь, – сказала она, сверкнув глазами и отбрасывая в сторону сбившуюся накидку, – я боюсь за вас. Я чувствую: что-то здесь не так. Все очень плохо закончится.
– У вас нехорошие предчувствия?
Из трех сестер у нее была самая сильная интуиция; две другие предпочитали искать символы и знамения. Он бы с радостью проигнорировал такие вещи, если бы не видел сам, что они слишком часто оправдывались. Кроме того, он не стал бы рисковать вызвать ее неудовольствие проявлением неверия.
– Можно и так сказать, поскольку я вижу проблемы всюду, на что ни обращу взор. Этот Уорбек потратил долгие годы на то, чтобы создать костяк приверженцев, и потому намного опережает вас в умении привлекать сторонников своего дела. Как вы сможете с ним конкурировать? И как вы сможете двигаться вперед, учитывая, кто именно станет препятствовать вам? Шпионы повсюду, предатели скрываются за каждой портьерой, а информаторы – за каждым кустом. Если вас не убьют в первую же неделю после того, как вы заявите о себе как о новом претенденте на трон, это будет самое настоящее чудо.
Сердце у него отчаянно колотилось о грудную клетку. Но чем сильнее оно стучало, тем мягче становился его голос.
– На меня и прежде охотились, леди Маргарита.
– Но ведь не так рьяно!
Мускулы его руки, касавшейся ее спины, походили на железо, а внизу некий орган с такой силой упирался в ткань штанов, что у Дэвида даже возникло опасение, как бы они не треснули. Его поразило то, что Маргарита, похоже, даже не догадывалась о производимом ею эффекте. Но он рассудил, что, возможно, сейчас она ничуть не менее невинна, чем когда он оставил ее – много лет тому назад.
– Враги разнолики, – тонко намекнул он. – Вы, должно быть, и сами это уже давно поняли.
– О чем вы говорите? – Ее взгляд омрачился, она отстранилась от него, подчиняясь правилам танца, изящно обогнула воображаемую пару танцоров и снова вернулась к Дэвиду.
– Вам ведь, несомненно, проходу не давали при дворе? К вам не станет тянуть разве что слепца!
– Не забывайте и о моей части наследства отца, – едко заметила она. – Она, безусловно, притягивала ко мне женихов куда сильнее, чем моя внешность.
– И тем не менее вы до сих пор не замужем. Неужели вам так и не встретился мужчина, к которому бы вас тянуло, ни один, кто сумел бы заставить вас покинуть сестер – или, по крайней мере, вкусить запретный плод в темном углу?
Теперь она смотрела на него подозрительно.
– Вы забываете о проклятии Граций, а тем более об охране, предоставленной мне внушающими ужас господами, за которых моим сестрам посчастливилось выйти замуж.
– Так значит, никакого смелого флирта? Никаких полуночных свиданий? Ничего такого, о чем можно сожалеть?
Она пожала плечами.
– Достаточно отчаянные, чтобы всерьез ухаживать за мной, страдали от сифилиса, болей в суставах или были убелены сединами – вот они-то могли бы рискнуть укоротить себе жизнь ради более полного кошелька. Что же касается остальных, то мне совершенно не хотелось стать для них очередной игрушкой.
– Вы очень несправедливы к себе, – немедленно возразил Дэвид. – Они наверняка интересовались вами не только поэтому.
– Но их интерес оказался недостаточным для того, чтобы соблазнить меня, – просто и искренне пояснила она.
Так значит, она невинна, другого вывода сделать нельзя! От такого чудесного открытия у него захватило дух. А еще его пронзила отчаянная радость и желание защитить. Может, эти чувства были глупыми и недостойными, и уж точно не благородными, но он ничего не мог с этим поделать. Она невинна и останется такой навсегда, если у него будет право голоса. Если он не может быть с ней, то пусть она не достанется другому мужчине!
– Вы явно человек опытный, – заметила она, бросив на него взгляд из-под ресниц. – Я о танцах. Полагаю, вы вовсе не столь неумелы, чтобы бояться вести танец.
– Вы серьезно? – Он совершенно забыл о роли новичка, которую играл перед ней: все его мысли занимала новость о ее невинности. Он, конечно, мог бы притвориться, что запутался в подоле ее платья, но сомневался, что она не раскроет его уловку.
– Теперь, когда я об этом подумала, мне все кажется логичным. Ведь иначе вы вряд ли смогли бы произвести хоть мало-мальски приятное впечатление на двор французского короля.
– Если, конечно, я стремился произвести такое впечатление. – Он покружил ее на месте в конце зала и повел в обратную сторону.
– А почему бы и нет? – делано удивилась она, и в голосе ее прозвучало легкое презрение. – Если учесть, какое количество французских дам были готовы доставить вам удовольствие.
Он чуть не рассмеялся, но тут же сдержал накрывшую его волной радость, поняв, что она не могла иметь в виду то, что он подумал. Такого недостатка, как ревность, у нее никогда не было. Однако он все равно покрепче сжал ее руку, а его взгляд устремился на красиво изогнутые полные губы. Он почувствовал, как его рот наполнился слюной, – так сильна оказалась потребность вкусить ее сладость, потянуться к ее источнику.
В том месте, где его рука касалась ее спины, Маргариту пробирала дрожь, и он уловил ее, ощутил с такой силой, словно в него вонзили кол. Он опустил взгляд и погрузился в нежные карие глубины ее глаз. В них кружилась такая восхитительная смесь неуверенности и понимания, искренности и бессознательного призыва, что он наклонил голову к ней. Замер. Наклонил еще ниже.
Она нервно сглотнула, и кончик ее языка, розовый и мокрый, слегка коснулся нижней губы, оставив на ней влажный блестящий след. Внезапный жар и нестерпимая боль в чреслах были такими порочными, что у него защипало в глазах. Она невинна, но прекрасно понимает животные потребности мужчин, решил он. Она знала, что его стоит остерегаться, когда играют желваки на его скулах, когда кровь приливает к его лицу. Господи, что это он собрался ей демонстрировать?
Он слишком привык реагировать на женские чары, привык встречать теплый прием, способный утолить его неистовые желания. Но это не тот случай, и лучше ему не забывать об этом. Реакции тела следует сдерживать железной волей.
Резко остановившись и вынудив ее сделать то же, он выпрямился, убрал руку с ее талии и встал прямо перед ней. Когда он заговорил, то постарался, чтобы сказанное прозвучало как можно небрежнее.
– Возможно, я просто быстро учусь. Вы думали об этом, леди Маргарита?
– Возможно, вы просто ловкий обманщик или же наблюдали за танцующими с необычайным вниманием с тех самых пор, как мы прибыли сюда. – Она смотрела на него снизу вверх, изучая его лицо, его глаза, словно не совсем поверив в отсутствие его вины в том, что только что произошло между ними.
– О да, вы угадали, – немедленно согласился он. – Я, видите ли, и правда наблюдал за вами, и с чрезвычайным вниманием.
Румянец, окрасивший ее щеки, явно был вызван не одними только танцевальными движениями.
– Именно по этой причине вы и попросили Генриха дозволить мне учить вас?
– А кого еще я должен был выбрать? – Он улыбнулся, глядя ей прямо в глаза, и сердце его пронзила боль оттого, что ответ был слишком правдив. – Вы – дама, которую я знаю лучше всех, хозяйка моего сердца с юности и настоящий друг. Никому другому я бы не смог так доверять.
– Вы негодяй, – с притворной серьезностью заявила она, – но также мой настоящий друг. Теперь мы можем снова танцевать?
Радость и теплота от сознания, что она доверяет ему, переполнили его грудь, и ему захотелось громко рассмеяться, прижать ее к себе и кружиться, пока у нее не затуманится голова или они оба не упадут. Он уже когда-то так делал, пару раз, много лет тому назад, в безмятежные дни в Бресфорде. Он мог удивительно ясно вспомнить тяжесть ее тела в своих руках, давление крепкой молодой груди на его грудь и то, как идеально она подходила ему, – невольно казалось, что она была рождена для его объятий.
Невозможно.
Невозможно тогда, невозможно сейчас, и он просто глупец, что позволил таким мыслям хоть на мгновение мелькнуть в голове.
* * *
Дэвид ее друг. Да, разумеется.
Именно это он имел в виду, когда сказал, что она ему небезразлична. Как она не догадалась сразу?
Вообще-то догадалась, призналась себе Маргарита ближе к вечеру, когда стояла у окошка замка и смотрела, как король и его гости – среди которых не было ни одной женщины – в сумерках выезжают поохотиться. Он оттолкнул ее и не собирался что-либо менять. Его уважение к ней всегда бросалось в глаза, даже когда он поддразнивал ее, как мог бы дразнить сестру, и когда она ввела его в Бресфорде в круг семьи ее сестры Изабеллы, в который она и ее муж Рэнд приняли Маргариту. Только на одно краткое мгновение, несколько дней назад, ей показалось, что, возможно, его чувства изменились.
Надо было подумать об этом раньше. Потому что теперь она все равно оказалась один на один с этой ситуацией, вот только у нее почему-то возникло ощущение, что обретенное понимание лишило ее чего-то важного.
Ну почему он всегда так настаивал на том, чтобы их отношения оставались платоническими? Может, она сама в этом виновата – ведь ее передернуло, когда он обнял ее за талию. Но ведь она не специально так сделала; это получилось невольно, когда она заметила, как он на нее смотрит – хищным взглядом голодного волка, разглядывающего будущий обед. Может, именно поэтому он поспешил заверить ее, что она в безопасности и что он по-прежнему считает ее своей госпожой?
Но ведь это означает, что, по его мнению, ее пугают его мужские реакции! Он ошибается. Тогда ее охватило возбуждение, именно оно потрясло ее – раскаленное до белизны, непреодолимое, властное.
Раньше они с Дэвидом прекрасно понимали друг друга, ведь оба они сироты: его подкинули в женский монастырь, у нее же рано умер отец, а мать повторно вступила в брак, но тоже умерла, оставив своих дочерей на милость отчима. Однако она быстро позабыла о страданиях того периода, как только познакомилась с Дэвидом, – хотя прошлое продолжало сказываться на ее жизни. У нее были сестры, но все равно ей не хватало ощущения своей семьи. Тот факт, что Дэвид еще более одинок, и пробудил у нее любовь к нему.
Подумав об этом, она нахмурилась. В прошлом она испытывала к Дэвиду разные чувства, но никогда не ощущала ничего похожего на болезненное осознание его мощи, когда они танцевали, а также его запах, состоящий из ароматов высохшего на солнце полотна, кожи и сильного зрелого мужчины. Он был ей слугой, охранником и кем-то вроде молочного брата, когда они были юными, а Рэнд, барон Бресфорд, подробно инструктировал его об обязанностях защитника, когда она выезжала из замка. Выполнять такую задачу было ниже его достоинства, поскольку он считал себя оруженосцем, однако же он никогда не жаловался и всегда действовал так, словно приказ совпадал с его собственным желанием. Они стали неотделимыми.
Впрочем, эти товарищеские отношения были странными, учитывая глубокую пропасть между ними по положению в обществе: она – обладательница богатого приданого в виде нескольких замков и деревень; он – безымянный ублюдок. Единственное, на что он мог рассчитывать, пробиваясь наверх, – на свой ум и свои мускулы. Он так умело держался в тени, что она редко думала о нем как о почти взрослом мужчине, никогда не рассматривала его как будущего мужа. Ее воспитали так, что она считала вполне естественным, что опекун мужского пола, коим позднее стал король, сделает за нее выбор супруга – выдаст ее замуж за лорда, облеченного властью и занимающего высокое положение в обществе; вероятно, супруг будет намного старше ее. Обдумывать любые другие варианты было просто бессмысленно.
Как странно было теперь смотреть вслед Дэвиду, удаляющемуся от замка, и видеть его в совершенно в ином свете.
– Скажи мне кое-что, Астрид, – бросила она через плечо.
– Слушаю, миледи.
Маргарита обернулась к своей служанке.
– Чего именно мужчина хочет от женщины?
– Но, миледи, вы знаете это не хуже меня.
Ее маленькая служанка оторвалась от работы – она разглаживала руками постиранное и высушенное постельное белье и складывала его в дорожный сундук. В ее глазах читалось непонимание.
– Нет, я хочу знать: чего он на самом деле хочет.
– Господь поставил Адама над миром и всем, что в нем было, но Адам только сидел и вздыхал, – пропела Астрид своим мелодичным голосом. – Тогда Он создал голую женщину, и Адам улыбнулся.
– Значит, мужчины хотят голую женщину?
– Большинство из них. Вот Оливер, сын шлюхи, несомненно, захочет двух сразу.
Маргарита усмехнулась.
– Он тебе, похоже, не нравится.
– Он бы совокуплялся с самим собой, если б мог, – настолько ему нравятся его «мужественные черты».
– Ох, Астрид…
– Ну ладно, может, и не стал бы, но не сомневайтесь, он скорее предпочел бы погрузить свой фитиль, чем поесть.
– Погрузить свой…
– Телесно познать женщину.
– Я поняла, что ты имела в виду! – Маргарита покраснела, представив, как фитиль свечи погружается в теплый воск или масло и поднимается обратно. Или не фитиль… Снова, и снова, и снова.
– Конечно, – сухо бросила Астрид.
– Но он не может быть плохим человеком, ведь Дэвид хорошо к нему относится.
Миниатюрная служанка покачала головой, очевидно не соглашаясь с хозяйкой, но не желая сказать это напрямик.
– В любом случае я не имела в виду нечто столь очевидное. Что еще мужчинам нравится в женщинах?
– Прекрасная пара…
– Грудей?
– Я собиралась сказать «ног» и то, что находится в их основании, но и это тоже.
– Конечно, они думают о чем-то еще, – не отступала Маргарита.
– Что-то не замечала. Ах да, кое-кто может быть таким, как наш Дэвид. Однако же он мужчина во всех остальных смыслах, ведь его люди несутся выполнять его приказы так, словно он – помесь самого ужасного людоеда и недавно коронованного монарха.
Маргарита уставилась на служанку, спрашивая себе, что именно та имела в виду на этот раз. Сплетничая, прислуга бывает удивительно прозорливой, а Астрид умела слышать даже то, что для ее ушей вовсе не предназначалось. Однако ее личико оставалось спокойным, и она вернулась к своей работе.
– Я не думаю, что он людоед.
– Я тоже так не думаю. Но он вожак, и по праву.
– Да, – задумчиво произнесла Маргарита. Но достаточно ли этого, чтобы он мог до конца выполнить задачу, поставленную перед ним Генрихом? Сохранят ли его невредимым сила и отвага, приобретенные им за то время, что он был Золотым рыцарем?
Когда Дэвид ушел от них в первый раз, она мечтала о том, как триумфально он вернется. Он не раз до того, как ушел на войну, говорил ей о своем желании получить рыцарские шпоры, а позже – участвовать в турнирах, чтобы добиться благосостояния. Это был один из немногих путей, открытых для бедного оруженосца без роду без племени. Другие уже прошли этим путем, так почему бы не последовать их примеру? Рыцарство он получил после битвы при Стоуке.
Остальные его мечты тоже осуществятся – по крайней мере, она в это верила.
Теперь он вернулся, вернулся куда более триумфально, чем можно было себе представить. Он вернулся, но все пошло не так.
Каждый раз, когда она просыпалась, ее охватывал страх за него из-за того, что он ввязался в это предприятие, что он согласился выполнить волю Генриха. Ей становилось невыносимо при мысли о том, что Дэвид пошел на это ради нее. Мысль о том, что его схватят, замучают или убьют, внушала ужас, который не отпускал ее ни днем, ни ночью.
– Астрид, скажи: если бы женщина захотела помешать мужчине что-то сделать, как ей следовало бы поступить?
– Зависит от женщины. Ну, и от того, что такое это «что-то».
– Если говорить в общем, просто порассуждать, – сделала неопределенный жест рукой Маргарита. – Как ты считаешь, он прислушался бы к женщине выше его по положению или… близкой ему?
Астрид перестала складывать полотенца.
– Насколько близкой?
– Например, к любовнице.
– Случается иногда, хотя обычно это касается мелочей.
– А если она понесет от него?
– В браке или нет? – Служанка решительно подбоченилась, что, несмотря на малый рост, придало ей внушительности.
– Хоть так, хоть этак. – Маргарита помолчала. – В браке, если мужчину можно склонить к нему.
– Некоторые мужчины сочтут, что это вообще не имеет никакого значения, другие – что разница колоссальна. О чем это вы думаете, миледи? Надеюсь, вы не станете делать глупости?
Станет или нет? Маргарита рассеянно нащупала уголок полотна, прикрывающего волосы, и стала задумчиво грызть его. Она уже предложила Дэвиду брак в качестве выхода, но тот не согласился. Действительно ли он поступил так из благородных побуждений, из-за того, что она до сих пор недосягаема для него? Или он просто не испытывает ни малейшего желания стать ее супругом? Передумает ли он, если ей удастся убедить его, что это единственный способ обеспечить ее безопасность?
И кстати: а сама она сможет позабыть о гордости и еще раз сделать ему такое предложение? Поможет ли ей добиться своего такой поступок? Или понадобится нечто большее?
Возможно, если ее скомпрометируют так, как она только что предположила, это сыграет решающую роль. И все же такая идея была еще более сомнительной. Ведь у Дэвида потрясающая сила воли. Чего ей будет стоить убедить его отказаться от своих принципов и возлечь с ней? Позволит ли он себе поддаться соблазну?
Какой бы целомудренной ни была Маргарита, она стала свидетельницей множества интрижек между солдатами и служанками и вполне представляла, как происходит совокупление. И все же она никогда не могла найти в себе сил помыслить о подобных занятиях с лордом Галливелом, запирала свой ум и не пускала в него такие размышления.
Но это совсем другой случай. Ее груди вздымались под тканью платья, их вершины покалывало, когда она представляла Дэвида, касающегося ее губ, раздевающего ее, ласкающего. Низ живота сладостно ныл от мыслей о его объятиях, о том, как ее нежные холмы прижмутся к его твердой груди, как он всем своим весом навалится на нее, вдавливая в матрац, как станет приспосабливать свое жесткое тело к ее мягким изгибам, как они сольются в одно целое. Желание узнать, каково это, горело в ней жарким пламенем священного кельтского костра.
Такое рискованное предприятие нужно было хорошенько обдумать, и не раз. Но не сейчас. Нет, не сейчас.
– А больше нет способов заставить мужчину сделать что-то против его желания?
Астрид поджала губы.
– Есть вино и пиво, но его нужно много. Если его не хватит, вам срочно понадобятся несколько сильных мужчин с дубинками.
– Что, правда?
– Нет, миледи! Просто неудачная шутка. Перестаньте думать об этом способе. Это не поможет, только сделаете еще хуже.
– Да, я уверена, что ты права, я знаю, что права. Но неужели я должна отступить и сидеть сложа руки, когда столь многое поставлено на карту?
– Ваш рыцарь, сдается мне, привык к опасностям, – кисло заметила горничная.
– А хоть бы и так! – Маргарита отвернулась к окну и стала задумчиво рассматривать удаляющуюся фигуру всадника.
Она бесконечно долго чувствовала на себе хмурый взгляд Астрид. Наконец маленькая служанка покачала головой и, бормоча что-то себе под нос, возобновила возню с полотенцами.
