Текст книги "Вкус страсти"
Автор книги: Дженнифер Блейк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)
ГЛАВА 9
Неужели от удара по голове Дэвид повредился умом? Или, возможно, такая реакция – последствие ее недавней робкой попытки соблазнить его? Воспоминания о том случае не дают ему покоя и потому он возжелал большего?
Но у Маргариты не оказалось времени на то, чтобы в этом разобраться. От его могучего тела исходил такой жар, что дыхание у нее перехватило, а мысли затуманились. Оказавшись в его железных объятиях, она задрожала. Ее сердце глухо забухало в груди, когда она увидела, как его взгляд пожирает ее губы, а он медленно опустил голову.
Она не могла пошевелиться – не потому, что обессилела, но потому, что враз лишилась воли. Медленно, словно впереди у него была уйма времени, он коснулся ее губ, так же медленно обвел их кончиком языка, попробовал на вкус их жаркую поверхность и остро очерченные уголки, собирая ее аромат, словно драгоценнейший нектар. Рука Дэвида, лежавшая на талии Маргариты, скользнула вниз и еще крепче прижала ее к себе – его тело немного расслабилось, и он стал неторопливо, уверенными движениями тереться о низ ее живота.
Она ахнула, испытывая нестерпимую жажду прикосновений, и близости, и всех тех невероятных вещей, которые он ей обещал. Ее губы разомкнулись, словно сами по себе. Она коснулась губами его губ, робко надеясь на слияние дыханий и языков, которое она уже познала с ним. Он вздрогнул, и дрожь эта волной прошлась по его телу. Она издала гортанный, низкий звук, выражающий жажду и голод. Положила ладони на его бархатный камзол – такой теплый, пробуждающий чувственность. Провела ладонями вверх по камзолу, пока не дошла до плеч Дэвида, и впилась в них пальцами, зарываясь в складки роскошной ткани. Она таяла внутри, размягчалась, готовясь принять его неистовый жар. Лишившись силы воли, почти утратив способность мыслить, она прильнула к нему.
Он хрипло прошептал ее имя и стал мять пальцами ее талию, словно пытаясь обхватить ее одной рукой. Затем его ладонь переместилась выше, на ее ребра, и еще выше. Он обхватил ее мягкую, полную, напоминающую чашу грудь, и та как раз поместилась в его руке. Провел большим пальцем, огрубевшим от постоянных упражнений с мечом, по тонкой ткани ее платья и скользнул вниз. Опять, и опять, и опять. Когда ее сосок напрягся и затвердел, Дэвид взял его двумя пальцами и принялся нежно и осторожно перекатывать, словно спелую ягоду.
Из ее полуоткрытых губ вырвался горловой звук. Она испугалась и отстранилась.
– Что… – начала она.
– Ш-ш, – прошептал он. – Все хорошо. – Жаль, что ты… будь ты обнажена, я бы… а впрочем, я все равно…
Он едва ли лучше нее осознавал, что делает. Поняв это, она успокоилась. Она наслаждалась ощущением его сильных рук, ставших, как ей показалось, еще крепче, стояла, закрыв глаза, а он целовал ее в подбородок, в шею, в изгиб плеча. Когда он опустил голову к ее груди, она задрожала от нахлынувшей жажды – но чего именно жаждала, не знала. То есть, пока жаркие влажные губы не сомкнулись на вершине холма ее груди.
Страстное желание медленно раскручивалось внизу живота Маргариты, и тут Дэвид осторожно прикусил ее затвердевший под тканью платья сосок. Новое ощущение потрясло ее, и она оказалась неспособна пошевелиться – она могла только пылать, когда он осторожно втянул сосок в рот, смочив слюной ткань, затем нежно подул на него, остужая, и снова втянул ее плоть в глубину своего жаркого рта.
Она задрожала, обхватила его рукой за шею, а на задворках ее сознания возникла мысль и стала отчаянно пробиваться на поверхность. Он не собирался взять ее, он только хотел показать ей, что происходит вначале. Что, если… что, если ей удастся обмануть его, поколебать его железную волю, вынудить взять ее? Как только это произойдет, кодекс чести заставит его жениться на ней. Вот она, желанная возможность, которой может больше не появиться.
Он хотел ее, в этом сомнений не было. Доказательством этого было нечто, напоминающее меч, прижимающееся к ее животу. Она медленно и осторожно шевельнула бедрами, одновременно проведя рукой по его груди, пытаясь нащупать сосок под мягкой тканью камзола. Она нашла его – напряженный узелок, мало чем отличающийся от ее собственного. Осторожно, не вполне осознавая, что делает, она взяла сосок большим и указательным пальцем и сжала.
Звук, который он издал, не походил ни на стон, ни на хрип, но на что-то среднее между ними. Дэвид отшатнулся, схватил Маргариту за руки и отстранил от себя. На лбу у него блестели бисеринки пота, дышал он прерывисто и с таким трудом, что был вынужден приоткрыть рот.
Маргариту охватило раскаяние, ее била болезненная дрожь.
– Вам больно? Вы поэтому остановились?
Он резко помотал головой.
– Нет, я… Вы…
– Мне нельзя прикасаться к вам?
– Нет! Я придумал это для вас, не для себя. Вы не можете так себя вести и ожидать, что я…
– Что? – требовательно переспросила она. Ее голос звучал напряженно из-за разочарования, к тому же она была заинтригована.
– Буду хранить верность клятве.
Это весьма важное известие, подумала она, право же, весьма важное. Она провела кончиками пальцев по его щеке – большего он не позволил бы, – не сводя с него пристального взгляда, чтобы увидеть его реакцию. Зрачки Дэвида расширились. Его хватка ослабла.
С его губ сорвалось еле слышное проклятие, а лицо приобрело подозрительное выражение.
– Маргарита… – начал он и затрясся в приступе смеха. – Так мне и надо!
Он подхватил ее на руки и бросил на кровать. На одно ужасающее и одновременно восхитительное мгновение ей показалось, что он сейчас присоединится к ней. Однако он отошел на шаг и взъерошил волосы. Его взгляд скользнул по ней, задержавшись на ее влажных открытых губах, на мокром пятне на ткани, обтянувшей ее напрягшийся сосок, на быстро поднимающейся и опускающейся груди. Выругавшись еще раз, он шарахнулся прочь и, спотыкаясь, выскочил из комнаты.
Выскочил как был, босиком. Откинувшись на шелестящий соломенный матрац и закрыв глаза, она спросила себя: сколько времени пройдет, прежде чем он поймет, что босой?
* * *
– Дэвид! Постойте!
Это был Оливер. Дэвид услышал его, но смутно, как обычно слышат гудение комара, а потому не остановился. Как бы быстро он ни шел, насколько бы ни удалялся от комнаты, где осталась Маргарита, – этого казалось недостаточно. Если бы он замедлил шаг, а тем более остановился, то мог бы вернуться. Если бы он вернулся, то мог бы снять с ее волос накидку, распустить заплетенные в косу волосы так, чтобы они накрыли ее плотной пеленой. Он мог бы ослабить шнуровку на ее корсете, провести руками по ее телу, замереть от удовольствия. Он недостаточно себе доверял, а потому не был уверен, что сумеет устоять перед соблазном и не станет искать горячее влажное местечко на ее теле, не скользнет в ее жаркие глубины, не овладеет ею.
Господи, он слишком часто делал это в мечтах! Чтобы перейти от фантазий к действительности, достаточно одного шажка.
– Черт возьми, дружище, у тебя что, пожар в штанах? Или ты узнал, кто тебя ранил, и решил поквитаться с ним немедленно?
Оливер уже нагнал его и попытался схватить за плечо, однако это движение лишило рыцаря равновесия. Дэвид споткнулся и упал, ударившись о ближайшую стену. Неожиданно почувствовав себя разодранной куклой для тренировок, из которой сыплется песок, он развернулся и сел, оперевшись спиной о стену. Закрыл глаза и сделал несколько судорожных вдохов.
– Простите, – сказал Оливер, – я не хотел грубить. Вы хорошо себя чувствуете?
Дэвид кивнул.
– Что случилось? Куда вы шли?
– Прочь.
– Прочь – от чего? Позвольте отгадаю?
Приоткрыв глаза, Дэвид уставился на друга.
– Не отгадаешь. Не в этой жизни.
– Нет? Насколько я понимаю, так сильно расстроить вас может только одно. Что она вам наговорила?
– Ничего.
Дело было вовсе не в том, что она сказала, а в том, что сделала. Леди, дочь графа, не должна быть такой пылкой. Предполагалось, что она не позволит к себе прикоснуться, постарается уклониться даже от такой близости, как поцелуй. Предполагалось, что она никогда не станет разжигать его страсть.
Возможно, у него и правда пожар в штанах. По крайней мере, определенные части его тела действительно раскалились.
– Что она сделала? – хмуро спросил Оливер, проведя по усам указательным и большим пальцем.
Дэвид сердито уставился на своего друга и оруженосца, чувствуя, что правда, должно быть, написана у него на лбу. Потребность защитить Маргариту, а также предотвратить опошление того, что они только что разделили, придала резкость его тону.
– Ничего. Вообще ничего.
– Но все же что-то случилось! – настаивал итальянец, вопросительно наклонив голову набок. – Тогда что сделали вы?
Дело было не совсем в том, что он сделал, а скорее, в контрасте между его поступками и намерениями. Его план был настолько прост, что казался абсолютно надежным. Он собирался организовать длительную осаду, которая постепенно подорвала бы обороноспособность дамы. Он намеревался начать с убеждений позволить ему еще один невинный поцелуй, подобный тому, к которому он обманом склонил ее в тот вечер, когда получил ранение. Он был уверен: не один день уйдет на то, чтобы у него вышло скользнуть языком в ее рот, и еще больше времени на то, чтобы прикоснуться к ней в другом месте.
Она не должна была отвечать с такой сладостной страстью. У него даже закружилась голова от столь сильной жажды, и он напрочь лишился способности контролировать себя. Дэвид намеревался убедить ее освободить его от клятвы, а не воспылать к нему такой страстью, что оковы клятвы разлетелись при первом же ударе, как плохой меч.
Но он хотел, чтобы они разлетелись! Сильнее всего он сожалел о том, что они вообще существовали. И это было его самым большим позором.
– Ну?
– Что? – Дэвид растерянно посмотрел на Оливера.
– Вы ведь что-то сделали, верно? – прищурившись, заявил тот. – Скажите мне, что вы не… О, да вы это сделали! Сделали же?
Маргарита откликнулась на его ласки так, словно занималась этим всю свою жизнь, внезапно осознал Дэвид. От подобных мыслей у него опять пошла голова кругом. Но почему? Почему? Она ведь должна быть застенчивой и невинной, должна страшиться последствий близости с мужчиной. Вместо этого она, похоже, просто жаждала поддаться обольщению.
Неужели? Неужели именно этого она желала?
Или она намеревалась обольстить его? Возможно, именно это он увидел в ее глазах, почувствовал в ее прикосновениях?
– Я похож на полного дурака? – требовательно спросил он, с опозданием поняв, что сказал Оливер. Да, конечно, он это почти сделал. Почти.
– Вы похожи на человека, у которого мир перевернулся с ног на голову. Что произошло потом? Она снова попросила вас жениться на ней? Она попросила вас, и вы сказали «да». Вот и все. Я прав?
– Не будь идиотом. Леди Маргарита не для таких, как я.
Она уже предлагала ему жениться на ней, все верно, но лишь затем, чтобы не дать кому-то другому попытаться заключить с ней брак. Ну и еще, возможно, потому, что не хотела увидеть, как его засасывает в политические игры Генриха. Не то чтобы он думал, что она тревожится именно о нем. Нет. Она просто не хотела, чтобы на ее совести было ранение или смерть какого-то человека, кого конкретно – неважно.
– Генрих так не считает. Он отдал бы ее вам, не будь вы столь благородны и самоотверженны.
Дэвид почувствовал, как его охватывает оцепенение, как его члены становятся твердыми, словно камень.
– Кто тебе это сказал?
– Вы сами, друг мой. – В черных глазах Оливера мелькнула жалость. – Когда у вас была лихорадка, вы бредили. Разве коротышка этого не говорила?
Бредил. При одной мысли об этом у Дэвида внутри все похолодело.
– Не говорила, нет, если ты имеешь в виду Астрид. Леди Маргарита тоже все слышала?
– Она спала, поскольку ухаживала за вами почти без отдыха три дня и три ночи. Когда мы решили, что лихорадка уже миновала, мы с Астрид сменили леди. Мы ошибались.
– Я благодарен тебе за заботу. – Он говорил абсолютную правду, хотя куда большую благодарность он испытывал за то, что Маргарита не услышала его бормотаний. Или услышала? – Это случилось лишь однажды?.
– Насколько мне известно, да.
Дэвид кивнул. Что ж, придется довольствоваться таким ответом: ведь он понятия не имел, что именно тогда сказал. При одной только мысли о снах, в которых она приходила к нему, его прошибал пот.
– Дело в том, что только неуместное смирение мешает вам взять ее, – продолжал Оливер, – смирение и то, что долгие годы вы считали ее столь же недосягаемой, как звезды. Вы должны взять ее и покончить с этим, и тогда мы сможем вернуться во Францию.
– Только смирение и данное мной слово. – Он не признается, что подобные мысли уже начали посещать его. Судьба обычно наказывает тех, кто смеет мечтать о слишком многом.
– Слово, данное в то время, когда вы были зеленым юнцом и считали, что мир прост, что женщины чисты, мужчины храбры, а честь священна. И что с того?
– Я, возможно, изменился, но клятва осталась нерушимой. И леди заслуживает лучшего, чем оказаться использованной и брошенной, словно она не ценнее хорошего обеда с дополнительной порцией сладкого вина.
– Я ведь говорил вам, что в этом случае можно сделать.
– Что? – Гневный взгляд Дэвида внушал ужас.
– Попросите ее освободить вас от клятвы.
– Невозможно. Законы рыцарской чести этого не позволяют.
– Дэвид, Дэвид! – Сокрушенно покачав головой, Оливер вздохнул. – Возможно, вы последний хороший человек на земле.
– Если так, то Маргарита – последняя чистая леди.
– И каковы шансы, что вы развратите друг друга? – пожав плечами, спросил Оливер.
«Именно этот страх и не отпускает меня, – подумал Дэвид, – и мешает мне осуществлять задуманное!» Но разве он может отказаться от своего плана, особенно после того, что случилось сегодня? Он не вынесет мыслей о том, что какой-то другой мужчина станет вкушать чистый мед и солнечный свет, зовущийся Маргаритой. Так или иначе, он должен найти в себе силы устоять перед соблазном перейти границы дозволенного.
Он должен. У него нет другого выхода.
Он скупо улыбнулся Оливеру. Силы вернулись к нему, и он оттолкнулся от стены и повернулся к большому залу.
– На твоем месте я не стал бы держать пари на это. Пойдем поищем эля?
– Конечно, – согласился итальянец. – А вы знаете, что вышли из комнаты босиком?
Дэвид посмотрел на свои ноги, и с губ его слетело краткое, но крепкое ругательство. Впрочем, он все равно не мог вернуться в свою комнату. Не сейчас. Еще нет.
– Принеси мне мою обувку. Но сначала постучи в дверь.
– Я всегда стучусь!
Дэвид свирепо уставился на него.
– Просто не забудь.
Оливер больше ничего не сказал, но, повернувшись кругом, чтобы выполнить приказ, он улыбнулся – и улыбка его была поистине дьявольской.
Через час буря, угрожающе подбиравшаяся к замку, наконец разразилась. Ветер выл у ворот, словно демон, не имеющий возможности войти, срывал куски крыши и с грохотом швырял их во внутреннюю стену замка. Он горстями бросал дождь в закрытые ставнями окна, и потоки бежали по стенам.
Внутри большого зала было темно, как в полночь. Огонь в открытых плошках то тух, то вспыхивал, они чадили, а дым от них поднимался в верхние слои мрака, скрывавшие потолок. Флаги, свисавшие над помостом, колебались, словно их шевелили невидимые руки, а вышитые всадники, разбросанные по гобелену, который покрывал заднюю стену, казалось, мчались галопом – так сильно он шевелился. Мужчины и женщины, сбившиеся в кучу в темноте, старались перекричать раскаты грома и барабанную дробь дождя, а их лица призрачно светились во время вспышек молний, свет от которых проникал в щели по краям ставен.
Дэвид, обхватив ладонью кубок разбавленного водой вина, с каждой минутой испытывал все большую неловкость. Буря сама по себе мало его беспокоила, но он тревожился за Маргариту и Астрид, сидящих в одиночестве в верхних покоях замка. В полумраке, да еще когда рев бури перекрывает любые звуки, произойти может все что угодно.
Король утром на охоту не отправился, и знать, придворные и воины из его отряда болтались без дела, не говоря уже о тех, кто прибыл с Галливелом или относился к гарнизону замка. Люди Дэвида обычно не переходили границ дозволенного из страха быть наказанными, но сейчас он ранен, а значит, полностью полагаться на это нельзя. Все эти мающиеся от скуки похотливые мужчины могли свободно бродить по замку, и, хотя большинство из них, зная, что король рядом, будут вести себя как полагается, оставались еще те, которые ощущали себя здесь особами привилегированными, выше правил, применимых к людям, стоявшим на более низкой ступени иерархии.
И есть, по крайней мере, один человек, наверняка уверенный в том, что его поступки не будут иметь серьезных последствий. В конце концов, этот человек заплатил наемнику за смерть другого человека, и его так и не поймали. По крайней мере, до сих пор не поймали.
Дэвид только открыл рот, чтобы попросить Оливера привести Маргариту и Астрид в большой зал, когда увидел их. Они словно испускали таинственное сияние, перемещаясь в пространстве легко, как по волшебству. Такое впечатление создавалось исключительно из-за сине-белых вспышек молний у них за спинами и, возможно, поблескивающих глаз Маргариты.
Плечи и руки Дэвида покрылись гусиной кожей. Он почувствовал, как волосы у него на затылке встали дыбом, а сердце в груди замерло на мгновение, после чего отчаянно забилось. Желание схватить ее на руки и унести прочь от всех мужчин, сворачивавших шеи, чтобы поглазеть на нее, опалило его, оно было яростнее любой бури. Он хотел полностью раздеть ее, наспех сорвать с себя одежду и упасть с ней в постель под аккомпанемент бушующих небес и стука дождя по крыше. И если бы он поступил так, если бы она оказалась в его руках, то ему было бы все равно, даже если рай Господень взорвется, а весь мир вокруг них зальет новый потоп.
– Si, она грациозна и прекрасна, ваша леди, – хрипловато произнес Оливер.
«Это просто чудо небесное, – отстраненно подумал Дэвид, – что я не вырвал дерзкому оруженосцу язык». Вместо этого он наградил друга взглядом куда более холодным, чем сквозняк, обдувавший им ноги.
– Вина, – потребовал он, и в его тоне слышался звон лезвия меча. – Отыщи служанку из здешних и вели принести вина и фруктов, если они еще остались. А потом постарайся вспомнить, как следует себя вести в присутствии дамы.
Последняя фраза была, конечно, излишней. Оливер, со свойственным ему темпераментом, проявил чрезмерное почтение, когда Маргарита и Астрид присоединились к ним. Он также был очарователен, льстил и восхищался, говорил все, что женщина хочет услышать. Он приносил и уносил разные мелочи, словно прислуживать им для него было величайшим удовольствием, и успевал поддерживать светскую беседу – в его исполнении это были непристойные сплетни с постоянным приуменьшением красоты платьев, накидок, поясов и драгоценностей дам, а также великолепия шляп, копий и штанов господ. Он привлекал внимание к своему собственному одеянию, состоящему из тюрбана из куска ткани, который можно было переделывать в капюшон, полосатого камзола и пестрых штанов – одна штанина была красной, другая – желтой. Тот факт, что на его фоне серо-синий камзол и синие, но более темного оттенка, штаны Дэвида казались унылыми, значения не имел: каждый должен нести свой крест.
– Вот же ж лошадиный зад! – проворчала себе под нос Астрид после особенно колкого замечания о том, как тяжело мужчине заботиться о волосах, если он носит такие роскошные черные локоны, которые приходится прижимать металлической шапочкой во время похода.
Дэвид, осознававший, насколько неприглядна его пропитанная потом грива, не мытая с тех пор, как его ранили (а то и дольше), был вынужден согласиться.
Но зато дамы совершенно позабыли о буре.
– Миледи, сага mia, – пел итальянец, беря Маргариту за руку, лежавшую на столе, вокруг которого устроились все четверо, и игриво перебирая ее пальчики, – будьте любезны, объясните нам еще раз, почему вы не замужем. Нет-нет, не говорите о проклятии Граций, поскольку это чрезвычайно глупо. Мы хотели бы знать: возможно, вы считаете недостойным играть роль жены, матери сыновей какого-либо мужчины? Si, и не является ли причиной этого поселившийся в вашем сердце необъяснимый страх перед желаниями мужчины, или же причина лежит исключительно в том факте, что все мужчины, встречавшиеся вам до сего дня, просто недоразвиты и потому не могут оценить вас?
Дэвид прекрасно понимал, что вопрос этот чересчур личный. Он должен был прекратить это безобразие, причем мог сделать это, произнеся одно-единственное слово. Однако он промолчал, надеясь услышать интересный и полезный для себя ответ.
– Да вы нахал, сэр! – холодно отозвалась Маргарита.
– Согласен с вами, но все же? Тот, кто ничего не спрашивает, ничего и не узнает.
– Страха я не испытываю.
Это Дэвид и сам мог сообщить своему другу. Маргарита ничего не боялась, ей это вообще не было свойственно.
– Но и доверия тоже не испытываете – по крайней мере, такое создается впечатление, – небрежно заметил итальянец.
Маргарита недобро прищурилась.
– Я доверяю, но доверие следует заслужить.
– Как в случае с нашим добрым Дэвидом. – Оливер напустил на себя задумчивый вид. – Но кому еще? Вашим зятьям, возможно, – Бресфорду и этому шотландцу?
– Данбару, мужу моей сестры Кейт. Да, и им тоже.
– И нашему доброму королю Генриху?
– Естественно.
Она задержалась с ответом, но настолько, что заметил это только Дэвид – или, по крайней мере, он на это надеялся. Но внутри у него все сжалось.
– Естественно! – тут же подхватил Оливер и кивнул. – Как же их мало! Заметьте, себя я в этот список не включаю.
Он помолчал, давая ей возможность возразить, но этой возможностью Маргарита не воспользовалась.
– Почему же, скажите? – вместо этого спросила она.
– Я чувствую это здесь. – Он прижал ладонь к сердцу. – Ваше суждение обо мне, подозреваю, сформировалось под влиянием маленькой фурии, которая служит вам, хотя что такого я натворил, чтобы вызвать у нее неприязнь, ума не приложу.
Астрид скрестила на груди руки и дернула крошечной ножкой, не достающей до пола.
– Помимо того, что оскорблял меня и использовал для забавы?
– Но я не игнорирую вас, – удивительно нежно возразил Оливер, – и не смотрю сквозь вас.
Астрид покраснела и резко отвернулась, демонстрируя ему спину.
– Как я уже сказал, их очень мало, – продолжал Оливер, снова обращаясь к Маргарите. – И ни один из них не может стать вам супругом. Если вы захотите выйти замуж, вам придется закидывать сеть с большими ячейками.
– А кто говорит, что мне нужен муж?
– Вот это и есть главный вопрос, не так ли? Но женщинам нужны дети, большинству из них, по крайней мере, а мир так устроен, что возможности женщины обзавестись детьми немногочисленны – собственно, она только и может, что выйти замуж за мужчину, который даст их ей. Ну, если бы вы не принадлежали к знати…
– То что? Я могла бы родить столько детей, сколько вздумаю, от того, от кого вздумаю?
Дэвид, не сводя с нее глаз, шумно выдохнул через нос. Хотя он и уважал ее право выбора, от этой мысли волосы у него на загривке встали дыбом, как у собаки.
– Ну, не совсем так, – уклонился от прямого ответа Оливер.
– Да нет, именно так, – подхватила Маргарита. – Тогда в чем разница между тем, чтобы находиться под покровительством короля, и тем, чтобы быть дочерью простого йомена, который продаст свою дочь за хорошее пастбище? Невелика, когда закрывается полог балдахина.
Образ, созданный Маргаритой, смутил Оливера. Дэвида же насторожила горечь в ее голосе. Истинность того, что она сказала, была очевидна, но он и не подозревал, что она столь остро воспринимает такое положение вещей.
– Она тебя подловила, – сдержав улыбку, поддразнил он оруженосца.
Он также отметил, что на Маргариту улыбки итальянца совершенно не действуют, как и ласковые прикосновения к ее руке. Отсутствие у нее реакции на выходки Оливера оказалось для Дэвида источником тайной забавы, тайного удовольствия.
И все же ему очень хотелось отрезать другу руку по запястье.
Он протянул руку и завладел пальцами Маргариты. Они оказались прохладными и тонкими, даже хрупкими, когда он окружил их теплом своих ладоней.
– Возможно, – вздохнув, согласился Оливер, но тут же снова воспрянул духом. – Но тем больше причин оглядеться вокруг и поискать мужчину, который вам подойдет, миледи. Вам повезло, вы можете сначала выбрать его, а затем так вскружить ему голову, что в ней не останется никаких мыслей, кроме одной: как поскорее стать вашим супругом.
Астрид повернулась к нему, не вставая со скамьи.
– И, полагаю, вы в точности знаете, как именно ей следует кружить ему голову.
– Да, – простодушно ответил итальянец.
– Нахал.
– Ах, моя маленькая лапочка! – пропел Оливер. – Ты уже начала повторяться в своих оскорблениях. Значит, у меня все же есть надежда.
Астрид повернулась к своей хозяйке.
– И вы послушаетесь его? Послушаетесь?
Маргарита вздернула бровь.
– Ты считаешь, мне стоит послушаться? Или, наоборот, чувствуешь, что лучше не надо?
– Ха! Вам любопытно, я же вижу. – Карлица опять обернулась к оруженосцу Дэвида и яростно замахала ручками. – Очень хорошо, пролейте же на нас вашу мудрость, о бог соблазнения!
Он склонился к ней и, понизив голос до шепота, сказал:
– Для мужчины нет большего соблазна, нежели ничем не приукрашенная прелестница с роскошными формами.
– Голая женщина! Так вот ты о чем! – пронзительно завопила Астрид. – Я так и знала, что ты это скажешь! Я знала!
Оливер раскинул в стороны руки. Выражение его лица представляло собой образчик мужской правдивости, хотя кончик одного уса был немного выше кончика другого.
– А что еще?
Господи, надо было остановить его в самом начале!
Но думать об этом теперь было уже слишком поздно. Пальцы Дэвида сомкнулись вокруг руки Маргариты, когда в его мыслях расцвел образ миледи, прикрытой одной лишь мерцающей, золотисто-каштановой завесой волос. Само воплощение искушения, она явилась ему одному, изящно ступая сквозь бурю и тьму, красивая не поддающейся описанию красотой, и преднамеренно великолепно обнаженная, таящая загадочную и многообещающую улыбку в темных омутах своих глаз.
Будь проклят итальянец за этот столь яркий и четкий образ!
Будь он тысячу раз проклят за то, что он абсолютно прав!
