Текст книги "Вкус страсти"

Автор книги: Дженнифер Блейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

ГЛАВА 19

Маргарита восторженно смотрела, как Дэвид, постояв в нерешительности, наконец принял из ее рук пергамент, развернул его и быстро, но внимательно пробежал взглядом латинские фразы. Она поняла, что он все же поверил, по тому, как распахнулись его глаза, а к лицу прилила кровь, схлынув в то же мгновение. И хотя она тщательно высматривала на его лице выражение триумфа, гордости или алчного нетерпения, они так и не появились. Резко развернувшись и не выпуская брачное свидетельство из рук, Дэвид подошел к окну и невидящим взглядом уставился в пространство.

– Что вы намеревались сделать с этим доказательством? – не оборачиваясь, спросил он.

– Помимо того, что вручить его вам? А что бы вы хотели, чтобы я сделала? – Она ждала его ответа, и сердце ее сжалось.

Он едко рассмеялся.

– Уничтожить его, если бы я следовал исключительно собственному желанию.

Она поняла, о чем он. Если раньше его жизнь подвергалась опасности, то сейчас опасность удесятерится, если он предъявит свои права как законного монарха.

– А если я откажусь?

– Тогда, несомненно, его следует передать Генриху.

– Генриху, – не до конца понимая его намерения, повторила Маргарита.

Он наклонил голову.

– Документ сводит на нет претензия Уорбека на трон, поскольку доказывает, что Ричард III был прав и Елизавета Вудвилл была любовницей Эдуарда, а не его королевой.

Он, конечно, имел в виду, что Уорбек, объявивший себя вторым сыном Эдуарда, Ричардом, не имеет вообще никаких законных прав на престол.

– Но воспользуется ли им Генрих? Ведь документ доказывает, что его королева незаконнорожденная.

– При обычных обстоятельствах не воспользуется. Но если придется спасать корону…

– Да, я понимаю, – сказала она, заставив себя говорить ровным тоном. – Но… но это не настоящая причина, не так ли?

– Не совсем.

Она посмотрела на его лицо, на котором не отражалось никаких эмоций. Дэвид стал отстраненным, холодным, немного рассеянным.

– Это – вопрос чести. Ведь так?

– Я не могу не сообщить ему сведения, настолько значимые для его благополучия.

– А как насчет вашего благополучия? – возмутилась она, сжимая руки в кулаки. – Что, если Генрих так рассердится, поняв, чем ему угрожает ваше возвышение до королевского достоинства, что немедленно прикажет схватить вас и обезглавить?

– Такую возможность не следует исключать, – помрачнев, согласился Дэвид. – Утром я отправлюсь к Генриху, чтобы вручить ему доказательства.

– Мы поедем вместе, если иначе никак нельзя.

Он покачал головой.

– Это я должен сделать один.

По его тону она поняла: решение, принятое им, окончательное. Его ничто не заставит отказаться от решения, которое он считал правильным, даже если оно означало бы для него смерть. Он не позволит ей отправиться с ним, поскольку не хочет, чтобы она видела, как он умирает.

До сего момента Маргарита думала, что будет вынуждена выбирать между своей любовью к Дэвиду и верностью Генриху. Она должна была догадаться сразу: Дэвид сделает выбор за нее. Все, что ей остается, – это смириться с неизбежностью, как она смирялась раньше, смирялась всю свою жизнь.

А почему бы и нет? Ведь, как сказал Дэвид, поступить так будет правильно. То, что поступить так еще и проще всего, не ставило правильность выбора под сомнение. Ей останется утешаться этим, если случится самое худшее и Дэвид предстанет перед королевским судом.

– Нет!

Вызов невольно сорвался с ее языка. Она тут же подошла к Дэвиду и положила ладонь на его руку.

– Отправьте брачное свидетельство Генриху, если вы считаете, что он должен знать о нем. Пока документ будет в пути, давайте уедем во Францию. Если вам не стать королем, то противостояние Генриха и Уорбека не имеет к вам никакого отношения. Пусть они убьют друг друга из-за куска металла, украшенного драгоценностями. Только пусть они это делают, когда мы уже будем далеко.

Он немного расслабился и медленно повернулся к ней.

– Вы бы поехали со мной?

– Да, если бы вы меня взяли.

Уголок его рта дрогнул.

– О, я бы вас взял, если бы считал, что вам так будет лучше. Но вы знаете, что это не так. Вы бы скучали по своим сестрам, по Бресфорду и шотландцу, за которого вышла Кейт, по всем племянникам и племянницам, которые уже родились и которым еще предстоит родиться. Вы бы скучали по Англии, которая так мила вам и которую вы зовете домом.

– Вы… вы так говорите; потому что вы скучали по ней, когда жили в Европе. – При одной мысли об этом ее сердце пронзила боль.

– О да, а ведь я покинул гораздо меньше того, что придется покинуть вам, если вы уедете. Но это было все, что я когда-либо знал.

– Мы… мы могли бы создать собственную семью.

Его улыбка стала жалкой.

– Могли бы. Карл Французский даровал мне земли, на которых стоит великолепный замок из молочно-белого камня, а также множество деревень. Замок мог бы стать нашим домом, в котором мы растили бы детей, толстели с годами, обленились бы и состарились вместе. Мы могли бы, если бы не одно маленькое «но».

– Карл вполне может похитить вас и использовать как пешку в своей игре, может выдать вас Генриху в обмен на различные уступки.

– Такая возможность существует, хотя дело не в этом.

О чем же он говорит? Она порылась в памяти и нашла там неизбежный ответ:

– Ваша клятва.

Он склонил голову.

– Моя клятва, данная, когда я считал вас намного выше меня, такой же недосягаемой, как звезды. Когда я был молод и невинен и готов был умереть за высокие идеалы.

– И когда вы боялись, что можете погибнуть, сражаясь за Генриха VII.

– И это тоже.

– Но вы не погибли, – напряженно произнесла она. – Вы просто меня бросили, точно так же, как собираетесь бросить сейчас.

– Не по собственной воле.

– Но результат один.

Он посмотрел на нее сверху вниз, и она заметила, что его глаза потемнели от тоски. Дэвид пробежал взглядом по ее лицу, остановился на губах. Маргарита чувствовала, как они покалывают и увеличиваются в объеме и как напряглись ее соски под повязкой, которую она использовала во время верховой езды. Она ощутила, как ее обволакивает запах конского пота и разгоряченного мужского тела. Ее веки отяжелели, их стало невозможно поднять. Она не могла отвести взгляд от его губ прекрасной формы, от бьющейся под нижней губой жилки.

Он хотел ее, и она хотела его, но какова вероятность того, что она все же сумеет убедить его сойти с пути строгого следования долгу, сможет найти место в огромном мире, где им ничто не будет угрожать и где они смогут быть вместе?

Это была ее единственная надежда.

Она подошла ближе, снова ухватилась за латы и привлекла Дэвида к себе. Он быстро и плавно поднялся и прижал Маргариту к каменной амбразуре окна. Она чувствовала твердые мышцы его бедер, горячий металл его кирасы, колоссальную силу его рук. Он поднял руку, сдвинул накидку, скрывавшую волосы дамы, пропустил пальцы под толстой косой в том месте, где она немного распустилась. Затем опустил голову и впился поцелуем в губы Маргариты.

Поцелуй этот не был первой, осторожной встречей губ, нет – это было заявление о полном праве обладания. Дэвид с жаром устремился вперед, выведя в авангард свой язык, властно требуя безоговорочной капитуляции. Маргарита сдалась на его милость, их языки сплелись, из ее горла вырывался стон. Они то касались друг друга, то снова отстранялись, устроив друг другу невыносимо сладостную проверку желаний. Маргарита хотела соблазнить своего рыцаря, побудить его познать еще большее обладание, и не могла удержать это намерение в тайне, подчиняясь пылающей страсти.

Он еще крепче обнял ее. Сознание Маргариты уступило место головокружительным чувствам, и она растаяла от его прикосновений. Маргарита скользнула ладонями по спине Дэвида, обняла его за шею, запуталась пальцами в его волосах, надавила ему на затылок, так что его губы еще сильнее впились в нее. Ей нужно было больше его сладости, его жара; ей хотелось, чтобы не только его язык погружался в ее глубины. Ей было больно от пустоты, от неслыханной нужды. Ей отчаянно хотелось ощутить его обнаженную кожу, тяжесть его тела.

Дэвид мял руками ее бедра, все сильнее прижимая ее к себе. Она чувствовала его горячий жезл у своего живота, который терся о нее, пульсируя от желания. Отчаяние приправило его поцелуй, когда Дэвид стал посасывать ее нижнюю губу, а потом нежно покусывать ее. Красный туман возбуждения изгнал все мысли Маргариты, и она, ослепшая, следовала за Дэвидом, предлагая ему все и беря от него тоже все.

Камень давил ей в спину, а от металла доспехов болела грудь. Она дышала неровно, будто задыхалась, в горле у нее клокотал отчаянный всхлип.

Дэвид вздохнул, и его мышцы превратились в сталь, поднимая восстание против железной воли. Через мгновение он отстранился.

Воздух так резко ворвался в легкие Маргариты, что у нее закружилась голова. Но не успела она прийти в себя, как Дэвид уже подхватил ее, поднес к кровати и опустил на нее. Затем снова отстранился, отвернулся, расстегнул кирасу и сбросил ее так небрежно, что она зазвенела, ударившись о столбик кровати. Когда он снял кольчугу и рубаху, то снова повернулся и посмотрел на свою даму. Его глаза горели, блуждая по ее телу, словно впечатывая в память каждую деталь: нежные окружности ее грудей, изгиб талии и крутизну бедер – каждую линию, каждую ямочку. Он отстегнул чулки от рубахи, снял обувь и чулки и предстал перед ней в неистовой, великолепной наготе.

Она рассматривала его, жадно отмечая мужественную грацию всех его движений, мощь его мускулов, так и ходивших под кожей, несгибаемую силу бедер, вспышки света на завитках, покрывавших его грудь и, сужаясь, спускавшихся к твердому жезлу. Маргарита должна была отвести взгляд, притвориться скромной, но она хотела видеть его, хотела запомнить каждый дюйм его кожи, впитать его силу и красоту – на тот случай, если больше она его таким не увидит.

Он приблизился к ней одним мощным рывком, подпрыгнул и приземлился рядом с ней, так что кровать затряслась. Не успела она и шевельнуться, как он привлек ее к себе и стал возиться с застежками ее платья. Она не сопротивлялась, а, положив ладони ему на грудь, впитывала жар, и запах металла, и мужскую энергию.

Он хотел ее, она это знала. Но чего именно он хотел? Что он возьмет, если она предложит ему все, что может дать женщина? Неужели его самоконтроль не менее силен, чем тело, а воля – чем желание? И что она может предпринять, чтобы склонить чашу весов в нужную сторону?

Он стал стягивать платье с ее плеч и дальше вниз, высвободил руки от рукавов. Потом настал черед пояса – тот соскользнул с кровати на пол. Дэвид нетерпеливо выкрикнул что-то, увидев плотную повязку, стягивающую грудь Маргариты, но размотал ее нежно и осторожно, приветствуя появлявшиеся изгибы; лизнул красные следы, оставленные повязкой, поочередно вкусил соски, когда они выпрыгнули из-под ткани. Когда холмы, наконец, оказались на свободе, Дэвид обхватил их ладонями и стал осторожно мять. А когда он нагнул голову и всосал твердый, как бусинка, кончик в свой жаркий рот, Маргарита задрожала и хрипло вскрикнула от избытка чувств.

Этот звук словно пришпорил Дэвида. Он замер и напрягся, не переставая сосать. Твердой, уверенной рукой он стал стаскивать с нее платье, стараясь не причинить боль раненой руке. Наконец он выдернул его из-под Маргариты и отбросил прочь. Вслед за платьем полетело плотное белье, благодаря которому седло не натирало нежные местечки на ее теле. Избавившись от преград, Дэвид положил ладонь на плоскую поверхности живота возлюбленной и стал двигать руку вниз, вниз, пока его длинные твердые пальцы не зарылись в ее мягкие складочки, раздвигая их, а его большой палец стал гладить нежный бутон в том месте, где они сходились.

Маргарита заерзала и, повинуясь настойчивому толчку, раздвинула ноги. Этот жест показался ей таким чувственным, таким освобождающим, особенно когда его палец проник в нее. Она раздвинула бедра шире, еще шире. Она хотела, чтобы он проник глубже, хотела испить его до дна.

И он исполнил ее желание: просунул второй палец – бережно и очень умело. Огонь пробежал от ее груди туда, где копошились его пальцы, и вернулся обратно. Ее дыхание становилось прерывистым, неглубоким, по мере того, как все у нее внутри взрывалось ослепительным блеском, выстреливая крошечными метеорами у нее в глазах. Она выгнулась навстречу Дэвиду, крепко зажмурилась, а ее внутренние мышцы сжимались и разжимались в безумном ритме.

– Прошу, – прошептала она, едва не касаясь губами его плеча, – прошу, войди в меня. Пожалуйста, люби меня…

Он погладил ее по спине, по бедрам, провел ладонью вдоль позвоночника и погрузил пальцы в ее волосы. Она чувствовала нервное биение его сердца, слышала неровное дыхание.

– Ты понимаешь, о чем просишь, милая моя Маргарита? – хрипло, с нетерпением спросил Дэвид. – Ты освобождаешь меня от клятвы?

– Да, да! – Она задыхалась, но в сознании успело промелькнуть изумление: он все-таки попросил ее об этом!

Однако эта мысль тут же ускользнула, ведь он поднялся, а потом вжал ее в подушки, накрыв своим телом. Упираясь руками в матрац, Дэвид посмотрел ей в лицо.

– Это твое желание, не мое?

Его руки дрожали от усилий сдержаться, мускулы словно окаменели. Могучие ноги раздвигали ей бедра, но и они были не такими твердыми, как железный прут, упершийся ей в живот. Она прижала ладони к его груди, упиваясь шелковистостью его волос, затем ее руки скользнули ниже, к животу, еще ниже, пока не обхватили его могучий пульсирующий орган.

– Мое, да, – отрывисто произнесла она. Маргарита пребывала в таком состоянии, что, пожалуй, не смогла бы определить, отвечает ли на его вопрос или заявляет о праве собственности на него. – Ну же, Дэвид. Ну же!

– Как пожелаете, миледи, – прошептал он, словно эхом повторяя слова, которые столько раз говорил ей – давным-давно. – И когда пожелаете.

Только теперь она посмотрела в его ярко-синие глаза и увидела, что они пылают триумфом – и чем-то большим, отчего сердце у нее замерло на мгновение, а затем забилось еще сильнее, еще отчаяннее. Не сводя с него глаз, она сдвинулась немного вверх и приставила навершие его жезла к входу в свою влажную пещерку. Набравшись смелости, она приподняла бедра, чтобы принять его, рукой развела в стороны складочки, чтобы обеспечить ему более легкий доступ, когда он качнулся к ней. Отпустив его шею, она обхватила его за талию и с силой привлекла к себе.

Дэвид издал сдавленный стон. Он скользнул вглубь, вышел, скользнул еще глубже. Она задрожала от этого изысканного наслаждения, от чувства наполненности. Ласки Дэвида заставили ее трепетать, раскрутили пружину удовольствия, послали тысячу маленьких молний во все уголки ее тела. Маргарита шире раздвинула ноги, заставила Дэвида войти глубже, прижалась к нему робким движением бедер.

Внутри запекло, загорелось, предупреждая о грядущей боли. Маргарита испустила низкий, сдавленный стон, но не попросила его остановиться. Она все сильнее прижималась к Дэвиду, но не могла разрушить последнюю твердыню, защищенную ее девственностью.

– Прости, любимая, – прошептал он.

Одним могучим толчком он погрузился в глубины пещерки и замер, пришпилив Маргариту к кровати.

Она вскрикнула, но крик еще не успел затихнуть, как она уже познала блаженство. Всхлипнув, она обняла Дэвида и прижала к себе, а из-под ее ресниц текли слезы. Она вытянулась во весь рост, крепко-крепко сжимая его могучий орган. Постепенно она расслаблялась, приспосабливаясь к размерам его копья, словно изначально была создана лишь для него одного. С этого мгновения Дэвид полностью принадлежал ей, даже если потом они расстанутся.

– Все хорошо? – прошептал он, касаясь губами ее волос.

– Идеально.

Он поцеловал ее в висок и глаза, слизнул соленую влагу с век, провел губами по носу. Затем впился поцелуем в ее губы и медленно, но непреклонно, так, что мускулы веревками зазмеились по его телу, отстранился – и скользнул вглубь. И снова, и снова, и снова.

Он медленно похищал ее чувства, грабил ее глубины, словно не хотел оставить неизученным и малейший уголок. Он взмывал, поднимал ее вместе с собой, придавал ее бедрам такое положение, чтобы она могла принять его в большей мере, всего, целиком и полностью. Маргарита купалась в бесконечном блаженстве, а Дэвид кружился над ней, дразня прикосновениями к ее набухшим вратам, прежде чем снова погрузиться в нее.

Все приводило ее в восторг: плавность его движений и сила мускулов, покрывающий кожу пот, исходящий от тела жар, естественная мощь и умение растягивать удовольствие.

Она продолжала исследовать его тело: ощупывала его бедра, проводила ладонями по спине, сжимала его плечи – и непрестанно двигалась: к нему… от него… снова к нему… Ее суть расширяла свои границы, обновлялась по мере того, как она стряхивала с себя годы томления и разочарования.

А Дэвид все двигался, неутомимый в своей мощи, ненасытный в своем желании. В его глазах сверкала страсть, его зубы скрипели – он упорно сдерживал себя. Он дарил ей свое внимание – целиком, безраздельно, – прислушиваясь к ее реакции, игнорируя собственную, побуждая ее подняться к пику наслаждения.

Ее захватила безжалостная буря, кровь закипела в венах. Что-то сломалось глубоко внутри нее, засосало ее в вихрь исконной ярости, центром которой был Дэвид. Маргарита потрясенно сомкнулась вокруг Него, увлекая в самые сокровенные свои глубины, лаская его мощными внутренними волнами. Она взяла его, как он взял ее, сдалась и одновременно одержала бесспорную победу. И в то же самое мгновение она ощутила его в полную силу, когда он вошел в нее в последний раз, восхваляя ее, словно хотел, чтобы они стали единым целым.

И он сделал это, ему удалось: пока кровь с ревом неслась по их венам, биение их сердец совпало и слились в одно, и они стали дышать в унисон. Дэвид поцеловал Маргариту, прошептал ее имя. Он взял будущее в узду, защитил любимую от всех «завтра», сделав эту ночь, это мгновение достаточно долгим, чтобы оно могло длиться целую жизнь.

* * *

Дэвид лежал на кровати, опершись на локоть и любуясь спящей Маргаритой. Из открытого окна в комнату сочился серый свет, предвещавший скорое наступление утра. Легкий ветерок пах древесным дымом, и лошадиным навозом, и зеленой травой. Он должен был встать и отправиться в путь, но никак не мог найти в себе силы подняться.

Он не хотел оставлять ее: ни теперь, ни когда-либо вообще.

Матерь Божья, какая же она отважная и заботливая, неимоверно умная, взвешенно-страстная! Ни одно из ее качеств не было слишком явным, или обдуманным, или направленным на то, чтобы понравиться, – и однако же его влекло к ней, словно в спину толкал ураганный ветер. Он знал более привлекательных женщин, но ни одной, которая бы так его заинтриговала. Ни одной, которую он бы мог любить вечно.

Он старался быть с ней как можно более нежным, но боялся, что слишком утомил ее. Он никак не мог ею насытиться. Они выкупались вместе, поели вместе, затем он взял ее во второй раз, в третий, в четвертый. В первые часы после полуночи он так погрузился в нее, так испугался, что больше никогда не сможет держать ее в объятиях, что его самоконтроль ослабел. Дэвид поморщился, вспоминая, каким требовательным был, как потерял голову от желания. Он был более грубым, чем хотел; более грубым, чем она заслуживала, более грубым, чем она могла бы простить.

Господи, казнь для него – слишком мягкое наказание.

И все же он поступил бы так снова. Прошедшая ночь, возможно, станет единственным, что он когда-либо сумеет получить от сладчайшей Грации из Грейдона, благородной дамы, которой он обещал свою жизнь много лет назад. Он некогда считал, что достаточно будет убедить ее освободить его от клятвы, и тогда он все устроит так, чтобы удовлетворить свои самые пылкие желания.

Он ошибался. Сведения, добытые Маргаритой, заставили его позабыть обо всех тщательно разработанных планах, разрушили долго лелеемую мечту.

Генрих, вполне вероятно, захочет его голову, и разве можно его осуждать за это? Король собирался свести на нет возможности успеха одного претендента, сотворив другого, в чьей неправомочности не возникало сомнений. Он и не догадывался, что своими руками создает угрозу стране, куда более серьезную. Он, несомненно, нанесет удар, пытаясь избавиться от этой угрозы, этого стоит ожидать. Генрих прагматик, он никогда не недооценивал своих врагов.

Маргарита короновала его венком из клевера, когда они были юны, как и мир вокруг них. Возможно, она все же была ведьмой, раз еще в те времена почувствовала в нем королевскую кровь. Теперь она снова короновала его, уже на самом деле, обнаружив и предъявив ему доказательство его высокого происхождения. Да, доказательство существовало, но он с готовностью обменял бы его на возможность снова пережить эту ночь.

У Дэвида не было никакого желания становиться королем. Он никогда к этому не стремился, и за последнее время в этом отношении ничего не изменилось. Ему было достаточно просто знать, что он не бастард, что мать зачала его в законном браке.

Эдуард, его окрестили Эдуардом, в конце концов. Так поступить мог только его высокородный отец – назвать обоих первенцев, хоть и рожденных разными матерями, в честь своего высокомерного величества.

Эдуард IV спрятал его, когда он был младенцем, и скрывал до тех пор, пока не исчезла в нем нужда. Когда родились другие сыновья, Эдуард позабыл о первенце. Какое отношение мог или желал иметь Дэвид к этому потребителю женщин, королю Эдуарду IV, который героически сражался на войне, но не был способен ни на что, кроме удовлетворения своей неистовой похоти, ни от кого не принимая отказа? Он не хотел иметь какого-либо отношения к короне Йорков, амбициозному желанию Йорков основать королевскую династию.

И он не мог ожидать, что Генрих поверит ему на слово. Чтобы действовать, исходя исключительно из этой веры, или хотя бы принять ее, нужно быть очень уверенным в себе королем.

Самая большая опасность, по мнению Дэвида, заключалась в том, что Генрих может счесть действия Маргариты изменой. Ему становилось страшно при мысли, что попытка спасти ее от нежелательного брака закончится заключением в тюрьму или монастырь. Этого ни в коем случае нельзя было допустить.

Он должен оставить ее здесь и отправиться на встречу с Генрихом один, а следовательно, нужно ехать немедленно, пока она спит. Ему придется покинуть ее, даже не попрощавшись. Он не мог поцеловать ее, поскольку боялся разбудить, не мог в последний раз ощутить ее вкус, овладеть ею.

За честь приходится платить высокую цену.

И все же он был рад тому, что она спала, изможденная и долгими часами скачки за последние несколько дней, и любовью, которую они разделили. Он не был уверен, что сумел бы сохранить свою хваленую честь, если бы решился попрощаться.

Осторожно встав с кровати, Дэвид быстро оделся в темноте. Затем разбудил Оливера и распорядился, чтобы тот передал его приказ воинам седлать коней и быть готовыми выступать к тому времени, когда он выкупается и переоденется в платье, подходящее для аудиенции у монарха. Когда рассвет окрасил небо на востоке в розовые и золотые оттенки, они уже были в пути.

Что ожидало их впереди, Дэвид сказать не мог. Все, что он знал, – это то, что Маргарита осталась в крепости в тепле и безопасности.