Текст книги "Дитя каприза"

Автор книги: Дженет Таннер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 31 страниц)

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

– Папа! – тихо окликнула Гарриет. – Ты не спишь, папа?

Он ответил не сразу, и у Гарриет перехватило дыхание.

Он выглядел таким беспомощным на больничной койке! Многочисленные трубки соединяли его с установленным в ногах кровати монитором, на экране которого выписывалась кривая.

– Папа! – прошептала она снова. Его веки затрепетали и глаза открылись, не сразу остановившись на ее лице.

– Гарриет? – Он говорил слегка скрипучим голосом, словно губы запеклись от жара. Потом голос немного окреп:

– Гарриет? Что ты здесь делаешь? Мне казалось, ты в Австралии!

Она придвинула к постели стул и села, взяв его руку в свои.

– Я приехала, как только узнала о случившемся. Салли позвонила мне в Австралию.

– Салли? – По тому, как медленно он соображал, она поняла, что его напичкали транквилизаторами. – Ах, Салли? Да, она умница.

– Как ты себя чувствуешь, папа?

– Хорошо… хорошо Глупо все получилось, правда?

Гарриет кивнула, не в состоянии произнести ни слова из-за перехваченного волнением горла. Из разговора с Салли, Марком и лечащим врачом она поняла, что состояние отца никак нельзя назвать удовлетворительным. Хорошо еще, что он жив. Если бы это случилось с ним на ранчо или вдали от офиса, он мог бы не выжить. Сердечный приступ в центре Нью-Йорка, по крайней мере, гарантировал скорую медицинскую помощь.

– Только представь себе: у меня – и вдруг слабое сердце! – пробормотал Хьюго недоуменно. – Будь оно проклято, я всегда считал себя сильным, как бык!

– Так оно и есть, но ты же человек, – тихо сказала Гарриет. – В последнее время на тебя столько навалилось!

Он ответил не сразу. Его взгляд стал каким-то отрешенным.

– Да… наверное, ты права. Глаза, обведенные темными кругами, остановились на лице дочери, и его взгляд стал неожиданно проницательным. – А как у тебя дела, Гарриет? Ты что-нибудь обнаружила?

– Не будем об этом сейчас, папа, – предостерегла его Гарриет. – Тебе не следует забивать себе голову разными проблемами. Лучше поправляйся поскорее.

– Но я хочу знать! – упрямо настаивал он. – Ты нашла этого негодяя Грега Мартина?

– Нет. Прошу тебя, забудь о нем, папа. Все это было так давно.

– Ты ведь знаешь, он увел у меня твою мать, – сказал он задумчиво. – Она собиралась бросить меня и уйти к нему. Бог знает, что она в нем увидела! Обаяние, я думаю. Обаяние и деньги. Он всегда производил впечатление чертовски богатого человека.

– Папа…

Но, казалось, Хьюго ничем нельзя остановить.

– Знаешь ли ты, Гарриет, как я любил ее – жизнь готов был за нее отдать! А вместо этого… я никогда не хотел причинить ей боль. Я никогда не хотел этого. Я просто ничего не мог с собой поделать. Вся моя любовь словно превратилась в горечь. И я не смог совладать с собой!

– Папа, прошу тебя! – умоляла его Гарриет в отчаянии. – Тебе опять станет хуже!

Его рука судорожно сжала ее пальцы.

– Ведь я никогда не хотел сделать ей больно, Гарри, поверь мне! Я лишь хотел…

Линия на экране монитора выкручивалась с угрожающей скоростью, и Гарриет похолодела от страха. Она высвободила пальцы из руки отца и, выбежав в коридор, позвала на помощь.

– Сестра! Скорее сюда, пожалуйста! Мне кажется, у него снова приступ!

Мимо нее в палату поспешно пробежала сестра, мгновение спустя за ней последовал врач. Гарриет беспомощно стояла в дверях и, прижав руки к губам, наблюдала, как они хлопочут у постели больного. Затем чья-то рука решительно, но ласково обвилась вокруг ее талии, и другая сестра настойчиво увлекла ее от входа в палату.

– Пойдемте со мной, милая. Я приготовлю вам чашечку хорошего крепкого кофе.

Гарриет рванулась назад.

– Но мой отец…

– Сейчас вам там нечего делать, только будете мешать. Уверяю вас, он в хороших руках.

– Но… он поправится?

– Если уж доктор Клейвелл не сможет его спасти, то его не сможет спасти никто, – весьма обнадеживающе заявила сестра.

Только оставшись одна в роскошно обставленной приемной, Гарриет поставила нетронутую чашку кофе на стеклянную поверхность низкого столика и, меряя шагами комнату, поняла, что сестра так и не ответила на ее вопрос.

* * *

После первого приступа у Хьюго Салли день и ночь дежурила в больнице, и теперь, когда приехала Гарриет, она воспользовалась возможностью забежать домой, чтобы принять душ, переодеться и хоть немного поспать в собственной постели. И вот теперь Гарриет должна была позвонить ей и сказать, что Хьюго снова в критическом состоянии. Салли, казалось, совсем обезумела от горя и сейчас, должно быть, уже мчалась в больницу, а ее шофер с максимальной скоростью пробирался сквозь нью-йоркские транспортные пробки.

Ожидая в одиночестве Салли и новостей о состоянии отца, Гарриет в который раз мысленно прокручивала в памяти только что состоявшийся разговор с отцом, словно проигрывала поцарапанную пластинку, игла на которой застревала на одном и том же месте; она расхаживала по комнате, размышляя над тем, что за мысли одолевали его, когда он, прилагая отчаянные усилия, пробормотал эти слова.

Сначала она предположила, что он говорил об ужасной ссоре, происшедшей между ним и Полой ночью накануне ее отъезда в Италию, ссоре, свидетельницей которой стала тогда четырехлетняя Гарриет, не замеченная родителями. Ее разбудили громкие голоса, и она, выбравшись из кроватки, подошла по коридору к полуоткрытой двери в спальню родителей и стояла, вытаращив глазенки, впервые за свою короткую жизнь напуганная так сильно, а, может быть, даже сильнее, чем когда-либо в будущем.

В то время Гарриет, конечно, не поняла, что происходит. Лишь позднее она смогла связать воедино отрывочные воспоминания, но даже тогда не могла с уверенностью сказать, была ли реальностью эта картина или же создана ее воображением, словно все это ей привиделось в кошмарном сне. Но теперь, услышав мучительные бессвязные признания отца, она подумала, что, по-видимому, все было именно так, как она опасалась.

Вполне возможно, конечно, что он винил себя в гибели Полы. Но ему не следовало этого делать – и Гарриет, конечно же, не считала его виновным в смерти матери. Ссора между ними уже не имела значения – Пола все равно уехала с Грегом – не это ли имел в виду отец? Однако горе иногда проделывает странные штуки с совестью. Может быть, Хьюго казалось, что, веди он себя по-другому, Пола сейчас была бы жива.

«Я никогда не хотел причинить ей боль…» В каждом из этих слов звучало такое страдание… И тут Гарриет неожиданно увидела все в новом свете и похолодела. Она попыталась выбросить эту мысль из головы, не желая даже на мгновение на ней задерживаться, однако она, притаившись в уголке сознания, всплывала снова и снова.

«Я никогда не хотел причинить ей боль… Вся моя любовь словно превратилась в горечь. И я не смог совладать о собой…»

Гарриет в ужасе закрыта лицо руками.

– Нет! – прошептала она, но это слово откликнулось в ее голове криком, а не шепотом. – Нет! Ты не делал этого, папа. Ты не мог иметь к этому никакого отношения.

Однако, даже отвергая эту мысль, она не могла отогнать ужасного подозрения, которое росло в ней, подобно раковой опухоли.

Секретарша Тома сказала, что Салли ездила в Италию вскоре после взрыва. Зачем? И почему она так расстроилась, когда Гарриет сказала ей о том, что попытается раскрыть тайну? Не потому ли, что она что-то знала – что-то такое, что ей хотелось сохранить в тайне? А может, она боялась, что Гарриет может докопаться до правды?

Напряженная, как сжатая пружина, Гарриет ходила по комнате, и непрошенные мысли роились в ее мозгу. Она всем сердцем желала отцу выжить после недавнего приступа и поправиться, но где-то внутри копошился страх. Если он выживет, что тогда произойдет? Неужели ему предстоят новые мучения? Не страх ли перед будущим вместе с душевными страданиями, связанными с прошлым, в конце концов так подействовали на его сердце, что вызвали эти неожиданные приступы? Гарриет сунула руки в карманы, так сильно сжав их в кулаки, что ногти впились в ладони. Ей оставалось лишь ждать в полном бездействии.

* * *

Хьюго казалось, что он куда-то плывет, полностью отрешившись от своего жалкого слабого тела, лежащего на больничной койке. Он смутно сознавал присутствие оказывающих ему необходимую помощь людей в белых халатах, которые казались ему странно нереальными. Реальностью же стали призраки, которые неотлучно находились при нем в течение всех этих дней, когда его сознание было одурманено транквилизаторами: Грег Мартин, смуглокожий брюнет, почти до неприличия красивый в белых брюках яхтсмена и сорочке с распахнутым воротом; он сам, такой, каким был в дни своей молодости, и Пола. Да, чаще всего Пола.

«Боже, как она красива», – думал он, и в нем вновь загоралась любовь. Он опять испытывал неутолимое желание, которое она всегда в нем вызывала и которое не угасло с годами. Как же он любил ее! И все еще любит, несмотря ни на что.

Пола, о Пола, такая желанная, но способная вывести из себя, обожаемая им до безумия, но тогда вызывавшая у него дикую разрушительную ревность. Пола, которая никогда не принадлежала ему полностью, хотя он был на ней женат. Пола, которая шла по жизни, получая все, что хотела, и никогда не задумывалась о последствиях своих действий, но была способна превратить его в раба.

Потом люди в белых халатах исчезли – он больше не замечал их присутствия. Реальностью была только Пола, и Хьюго казалось, что он вместе с ней перенесся в прошлое и не просто вспоминал, а снова переживал события двадцатилетней давности.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Прошлое

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

– Нью-Йорк, Нью-Йорк – я проснусь в городе, который никогда не спит! – распевала Пола, и Хьюго, только что принявший душ и закутанный в огромный махровый халат с монограммой, отвернулся, улыбнувшись, чтобы не поддаться искушению снова заняться с ней любовью. Сейчас для этого не было времени – любое вмешательство в процесс одевания Полы было чревато для них обоих опозданием на работу. Ее привычка затрачивать массу времени на подготовку собственной персоны к встрече с окружающим миром начинала немного раздражать Хьюго по прошествии четырех сказочных месяцев их супружеской жизни – ведь, по его мнению, она была достаточно красива, чтобы выходить из дому без всякой косметики на лице. Но это был такой пустяк, что Хьюго постарался сразу же выбросить эту мысль из головы. Пола привыкла зарабатывать на жизнь своей внешностью. А он был в таком упоении от того, что завоевал ее, что не осмелился даже намеком на осуждение омрачить идиллию.

Вне всякого сомнения, это была идиллия, потому что Пола обожала Нью-Йорк. С первого момента пребывания здесь она без памяти влюбилась в сверкающий, бурлящий энергией город, и ее глаза сияли, как мириады огней, отражающихся в темных водах Ист-ривер, омывающей Манхаттан. Хьюго испытывал почти детскую радость, показывая ей город. Хотя пронизывающий февральский ветер вздымал вихри пыли на тротуарах вдоль небоскребов, чайки, попав в теплую струю воздуха, планировали над рекой, а такси ярко-желтыми солнечными пятнами оживляли однообразно серые городские улицы. Она обожала большие универмаги, особенно «Блюминг-дейлс», и торговые ряды, любила сверкающие украшения, которые видела у «Ван Клифа», где Хьюго пообещал ей покупать по одной драгоценности на каждую годовщину их свадьбы, ей нравился шик Бродвея и располагающая к отдыху атмосфера Центрального парка.

Единственное, что ей было не по душе, так это проживание в одном доме с матерью Хьюго, всеми уважаемой Мартой, и Вероникой, младшей из его трех сестер, которая в свои тридцать пять лет все еще была не замужем. Когда Хьюго добился первых успехов, он переселил свою семью из Бронкса в неплохой дом в старом городе, в районе Шестидесятых улиц, и ему просто в голову не приходило подыскать себе отдельное жилье. Они были одной семьей – и, хотя дела у него шли хорошо, он еще не настолько разбогател, чтобы содержать два дома, каждый со своим обслуживающим персоналом, не считаясь с расходами. Когда в прошлом году умер отец, Хьюго радовался, что он всегда рядом с матерью и может ее утешить в горе, ведь она потеряла своего храброго муженька, в которого влюбилась почти пятьдесят лет назад, и теперь неистово цеплялась за Хьюго, единственного сына, мучительно напоминавшего ей мужа.

Полу приводила в ужас мысль о жизни в одном доме с родней мужа, даже несмотря на то, что у Хьюго были в доме отдельные комнаты. Хотя его квартира была просторной, она напоминала ей о детстве, когда она, Салли и их родители были вынуждены жить вместе с дедушкой и бабушкой. Она не имела ни малейшего желания возвращаться в прошлое, особенно потому, что ей не очень-то нравились Марта и Вероника, а она, по-видимому, не понравилась им. Вероника не пыталась скрыть зависть некрасивой женщины к красавице, а Марта не могла смириться с тем, что больше не может претендовать на все внимание своего сына. Жизнь в такой близости от них делала Полу раздражительной. Она просила, умоляла и всячески обхаживала Хьюго, и, чтобы сделать ей приятное, он снял апартаменты в «Уолдорф Тауэрс», и они стали подыскивать себе дом.

Спустя довольно продолжительное время они нашли то, что искали – огромный дом из светло-серого мрамора на Семидесятой улице, и как только Пола увидела его, она тут же забыла о том, что считала самым большим недостатком – он находился всего в квартале от старого дома Хьюго. У нее перехватило дыхание от радости, когда она вошла во внушительную дверь парадного и увидела шикарную лестницу, вывезенную морем из Англии и с любовью восстановленную предыдущим владельцем. Она бегала по комнатам, словно ребенок. Ее лондонская квартира могла бы целиком уместиться в уголке одного этажа, а этажей было три, к тому же при доме был огромный сад, уход за которым обеспечит ежедневную работу садовнику, а в определенное время года, возможно, потребует дополнительных рабочих рук.

Внутри имелся даже плавательный бассейн, устроенный в просторном помещении, которое некогда было танцевальным залом. Пола не верила своему счастью и в сотый раз повторяла себе, как она рада, что вышла за Хьюго, – в Англии ей, возможно, потребовались бы долгие годы, прежде чем она смогла бы замахнуться на дом вроде этого. Даже титулованным джентльменам, которых она знала, было бы нелегко содержать такую резиденцию.

Хьюго нанял одного из лучших в Нью-Йорке декораторов, и Пола, сосредоточившись, с наслаждением изучала образчики тканей и обоев, которые декоратор приносил ей на выбор, часами перелистывала каталоги и объезжала антикварные магазины в поисках вещей, достойных украсить ее новый дом – от прекрасной мейсенской вазы для фруктов до книжного шкафа с секретером в стиле «чиппендейл». Хьюго был несколько встревожен многочисленными счетами, появлявшимися на его письменном столе, но ничего не говорил, относясь к ним с той же снисходительностью, как и ко всему остальному, что касалось Полы. Устройство нового дома и должно быть дорогостоящим делом, к тому же он мог себе это позволить. Бизнес его процветал, заказы текли рекой, и ему нужен был дом, достойный его успехов. Важнее всего было счастье Полы. Это первое и единственное соображение, которое имело для него значение.

Вышла ли бы она за него замуж, если бы он был иммигрантом без гроша в кармане, как когда-то его отец? Этот вопрос Хьюго предпочитал себе не задавать, поскольку в глубине души был совершенно уверен, что ответ был бы отрицательным. В тот вечер в ресторане она сказала ему, что ее нельзя купить, но он подозревал, что ее окончательный ответ решили бриллианты и обещание подобных подарков в будущем – ведь именно на это он и рассчитывал. Но даже зная все это, он продолжал ее любить. Если за обладание, пусть даже частичное, этим восхитительным созданием ему нужно было расплачиваться разрешением тратить свои деньги, он был готов платить – и с радостью.

Но еще больше его тревожило настойчивое стремление Полы присутствовать на каждой неофициальной встрече, на которую их приглашали, а такие мероприятия случались слишком часто. Ведь в последнее время стало модным, чтобы на благотворительном балу или в ресторане, бенефисе или вечере присутствовал кто-нибудь из знаменитостей мира моды – Билл Бласс, Оскар де ла Рента, или Хьюго Варна. Хьюго доставляло удовольствие похвастать своей молодой женой, и все горели желанием с ней познакомиться – возможно, именно поэтому приглашений было так много, трезво рассуждал он. Но он не очень любил бывать в обществе, хотя в разумных пределах это необходимо. Поздно ложиться, есть много калорийной пищи и без конца осушать бокал – такой режим был не для него; для того чтобы творить, ему нужно было иметь свежую голову и возможность восстанавливать свои силы. Но и это он был готов вынести ради Полы. Очевидно, она стремилась встречаться с людьми, чтобы создать круг друзей, но он надеялся, что, когда они устроятся в своем собственном доме, она устанет от этой беспорядочной жизни.

Впрочем, они должны были вскоре отправиться в двухнедельное турне по Среднему Западу, чтобы продемонстрировать свою коллекцию в крупных универмагах некоторых городов и чтобы возможные покупатели, которые никогда не поехали бы в Нью-Йорк за покупками, могли познакомиться с образцами одежды Варны, примерить приглянувшуюся вещь и заказать ее, минуя посредника, который может проявить излишнюю осторожность при выборе, избегая наиболее авангардных направлений. Хьюго не любил такие турне почти так же, как не любил слишком частые светские удовольствия, но он знал, что они вызваны экономическими соображениями, и для достижения максимального эффекта ездил с коллекцией лично в сопровождении одной из его самых опытных сотрудниц и двух тщательно отобранных манекенщиц. На сей раз одной из манекенщиц должна была быть Пола – он и мысли не допускал о том, чтобы оставить ее дома, а ей не терпелось как можно лучше узнать Америку, хотя он и предупреждал, что у них будет мало времени, чтобы любоваться красивыми видами – демонстрация моделей в одном городе практически ничем не отличалась от подобного мероприятия в другом – приезд, подготовка моделей к показу, демонстрация, продажа, укладка багажа и снова в путь, причем все это в замкнутом пространстве почти одинаковых универмагов. Хьюго по опыту знал, как изматывает подобное турне. Когда оно закончится, думал он, Пола будет рада вернуться к спокойной жизни. А если нет, ну что ж, тогда ему придется спокойно, но твердо объяснить ей, что если она хочет и в будущем с той же безудержной расточительностью сорить его деньгами, то должна быть готова позволить ему рано ложиться спать, чтобы иметь возможность творить на свежую голову.

Итак, в целом Хьюго был более чем доволен своим новым образом жизни. А судя по тому, как она тихонько напевала про себя, готовясь выйти с ним в демонстрационный зал, Пола тоже была счастлива.

* * *

Медовый месяц продолжался ровно полгода. Хьюго с помощью своего излюбленного приема прятать голову в песок удавалось игнорировать первые раскаты грома, предупреждающие о приближении бури, но однажды утром, в начале июня, он уже не смог их не заметить.

Он сидел в своем офисе, с головой погрузившись в работу, когда раздался стук в дверь и к нему заглянул Лэдди Митчел.

Лэдди Митчел был помощником Хьюго и работал с ним с тех самых пор, как к Хьюго пришла известность, и он уже не мог обойтись без помощника при создании своей коллекции. Подобно многим модельерам, Лэдди был гомосексуалистом, но, в отличие от большинства, он не афишировал этого. Во многих отношениях он был похож скорее на подтянутого студента колледжа, чем на непутевого модельера, в своих шотландских свитерах и белых брюках яхтсмена он также выглядел до смешного молодым. Только с близкого расстояния становились заметны глубокие морщины на загорелом лице и седина в коротко остриженных каштановых волосах. Только тогда можно было догадаться, что он значительно старше, чем кажется, и что ему уже далеко за тридцать, а возможно, и ближе к сорока.

У Лэдди было все, что Хьюго мог бы пожелать для своего помощника. Он был трудолюбив и надежен и, что важнее всего, так приспособил и направил свой талант, что он, как в зеркале, отражал талант самого Хьюго. Хьюго мог спокойно поручить Лэдди доработать эскиз или выбрать ткань, твердо зная, что все будет выполнено в соответствии с его собственным стилем и что готовая вещь будет подлинным творением Хьюго Варны, даже в глазах опытного ценителя. Но, несмотря на его несомненный талант, Лэдди во всех отношениях устраивала роль помощника. Казалось, его никогда не волновало, что его имя не стоит – и никогда не будет стоять – на фирменном ярлыке; никогда не обижало, что его собственные идеи должны подчиняться стилю Хьюго Варны. По правде говоря, ему не хватало уверенности в своих силах и стремления к самостоятельности – он предпочитал, чтобы кто-то другой получал и аплодисменты, и резкую критику, был вполне доволен своим жалованьем и предоставлял другим преодолевать финансовые трудности.

– Можно поговорить с тобой, Хьюго? – спросил Лэдди.

– Конечно. Входи, – сказал Хьюго, немного встревоженный серьезным выражением лица помощника. – Присаживайся, Лэдди.

Лэдди сел, снова вскочил и беспокойно зашагал взад-вперед по комнате. И тут страх, преследующий в ночных кошмарах каждого модельера, овладел Хьюго.

– Надеюсь, с нашими новыми моделями ничего не случилось? Неужели их украли? – спросил он.

Лэдди удивился.

– Нет. С чего ты взял?

– Тогда в чем дело? Ради Бога, парень, стоило на тебя взглянуть, как я тут же понял, что что-то произошло.

– Не знаю, как это сказать, – начал Лэдди, – но сотрудники взбудоражены.

– Взбудоражены? Только не говори, что они требуют повышения зарплаты. Бог свидетель, я и так плачу им больше, чем любой другой модельер в Нью-Йорке, чтобы быть уверенным, что у меня работают самые лучшие.

– Нет, дело не в деньгах, – Лэдди смущенно заерзал на стуле, – Дело в Поле. Она их выводит из равновесия.

Хьюго нахмурил брови.

– Выводит из равновесия? Кого? Каким образом?

– Это началось с манекенщиц. Я сначала не обратил особого внимания. Подумал, что они просто почувствовали себя обделенными – Пола и в турне и во всех крупных шоу участвовала…

– А что они думали? – прервал его Хьюго. – Как-никак она моя жена, естественно, я ее беру с собой.

– Это еще не все, – продолжал Лэдди печально. – Она к ним придирается. Ты сам знаешь, Хьюго, американские манекенщицы – профессионалки мирового класса. И они этим гордятся. Девушки обиделись, когда вдруг явилась какая-то англичанка и начала командовать ими.

– Обычная женская неприязнь! – отрезал Хьюго. – Они действительно профессионалки, я с тобой согласен. В противном случае они у меня бы не работали. Но они при этом чертовски чувствительны. Большинство из них принимают таблетки, чтобы уменьшить аппетит и всегда быть в форме. Слава Богу, у Полы нет проблем с весом! Из-за этого они и нервничают. Способны обижаться из-за всяких пустяков – уж нам-то с тобой это хорошо известно!

– Мне кажется, в данном случае у них есть основания, – упрямо продолжал Лэдди, – Дело не только в манекенщицах. Пола, кажется, командует всеми в мастерских, критикует, вносит изменения. Несколько раз она даже на меня наезжала. Народ не знает, как на это реагировать. Они привыкли получать указания от тебя, от меня и от Моры Хемингуэй. (Мора возглавляла отдел продаж; эта немолодая дама с подкрашенными седыми волосами тоже работала с Хьюго с незапамятных времен.) Они не привыкли, чтобы ими помыкала какая-то манекенщица. Но поскольку она твоя жена, на нее трудно не обращать внимания. Поверь мне, Хьюго, если ты не примешь мер, они просто взбунтуются. Хьюго дрожал от ярости.

– Хорошо, Лэдди, я все понял. Ты совершенно прав: Пола моя жена, и я хочу, чтобы к ней относились с уважением, хотя, мне кажется, что вначале чувства обиды не избежать, особенно среди тех, кто давно у меня работает. Но меня удивляет, что ты принимаешь в этом участие. Не ожидал, что ты придешь ко мне и станешь рассказывать всякие сплетни о моей жене.

Лэдди стиснул зубы.

– Мне это не доставляет удовольствия. Но я подумал, что тебе следует знать, что происходит, иначе в один прекрасный день ты лишишься половины своих сотрудников.

Хьюго прищурил глаза.

– И ты? Боже мой, Лэдди, неужели ты собираешься уйти от меня?

– Я не хотел бы, – твердо сказал Лэдди. – Я привык к тебе, Хьюго. Мы здорово сработались. Но я подчиняюсь одному начальнику. До сих пор я многое прощал госпоже Варне, понимая, что для нее все пока в новинку, и что она пробует свои силы. Но вытирать о себя ноги я не позволю никому! Даже твоей жене!

– Сожалею, что ты принимаешь это так близко к сердцу, Лэдди, – сказал глубоко потрясенный Хьюго.

– Да, я принимаю это близко к сердцу и думаю, что хорошо сделал, что все тебе выложил, – сказал Лэдди. – Прошу лишь, чтобы ты не закрывал глаза на то, что происходит. У нас всегда была благожелательная атмосфера. Мне не хочется, чтобы все пошло прахом.

Хьюго все еще сердился, но он очень уважал своего помощника и был достаточно умен, чтобы понять, что Лэдди никогда бы и в голову не пришло начать с ним этот разговор, если бы в его обвинениях не было доли правды.

– Пола просто не нашла еще правильной линии поведения, – сказал он примирительным тоном. – Она оказалась так далеко от дома, и все здесь сильно отличается от того, к чему она привыкла. Я уверен, что со временем все встанет на свои места. Но я с ней поговорю, Лэдди.

На мгновение ему показалось, что его помощник вот-вот расплачется слезами облегчения, но красивое лицо Лэдди просияло, и он кивнул.

– Спасибо, Хьюго. Я уверен, что, если ты сделаешь это, будет лучше и ей и всем нам.

Целый день Хьюго прокручивал в памяти разговор с Лэдди. Ему было досадно, и он злился, что кто-то осмеливается критиковать Полу, однако в глубине души понимал, что в рассказе Лэдди есть доля правды. Нельзя сказать, что он совсем не замечал, как изменилась атмосфера в демонстрационном зале, какой она стала холодной, несмотря на июльскую жару в Нью-Йорке, и он начинал понимать, что некоторые черты характера Полы, казавшиеся ему милыми слабостями, в глазах других людей выглядели как высокомерие и стремление всеми помыкать.

Как странно, думал он, что девушка из такой простой семьи способна так правдоподобно изображать принцессу королевской крови – странно, но тем не менее это загадочным образом волнует воображение. А то, что она указывает этим сукиным детям, как надо работать, так это просто попытка маленькой девочки изобразить из себя взрослую даму. Но он обещал Лэдди поговорить с Полой, и ему придется это сделать!

Они уже переехали в свое жилище на Семидесятой улице, и тот вечер был одним из немногих, которые они проводили дома. Они спокойно поужинали всякими вкусными холодными закусками, приготовленными недавно нанятой экономкой, и теперь сидели, расслабившись, в саду, доканчивая бутылочку «Моэт э Чандон» и наслаждаясь музыкой Вивальди, доносившейся через распахнутые стеклянные двери.

– Дорогая, я хочу с тобой поговорить. – Хьюго придвинул поближе к жене стул и взял ее за руку, сразу же почувствовав, как что-то затрепетало у него внутри, что случалось всякий раз, когда он прикасался к ее шелковистой коже. Она сидела такая красивая последние лучи заходящего солнца превратили ее волосы в расплавленное золото, а длинные обнаженные ноги, выглядывающие из-под короткого платья-рубашки, были элегантно скрещены, демонстрируя ровный загар медового цвета. На какой-то момент он почти поддался соблазну отказаться от попытки слегка пожурить ее и вместо этого заняться любовью прямо здесь, в саду, где воздух полон ароматом роз и других цветущих растений. Но чем скорее он наставит ее на путь истинный относительно ее поведения в демонстрационном зале, тем лучше.

– Я сегодня разговаривал с Лэдди, – начал он. – Дорогая, тебе придется быть более осторожной, когда ты разговариваешь с сотрудниками. Некоторые обижаются, когда ты указываешь им, как нужно выполнять свою работу.

Пола едва сдержала гнев, но взяла себя в руки и тряхнула головой.

– А-а, ты имеешь в виду, что манекенщицы на меня жалуются? Что ж, обычно они завидуют мне, и мне приходилось мириться с этим всю мою трудовую жизнь. Я сама с ними справлюсь.

– Но я не могу допустить, чтобы у нас царила недоброжелательная атмосфера, – спокойно сказал Хьюго. – Речь идет не только о манекенщицах. Даже Лэдди обиделся. Послушай, я понимаю, что тебе все это пока непривычно и, пожалуй, некоторые сотрудники завидуют тебе и поэтому недоброжелательны. Не могла бы ты быть немного помягче – ради меня?

Пола внимательно посмотрела ему в глаза. В ее глазах зажегся жесткий огонек.

– Так, значит, Лэдди за моей спиной наговаривает на меня, а?

– Это не так, дорогая. Лэдди просто рассказал мне о настроениях сотрудников и намекнул, что ты не всегда ведешь себя тактично.

– И ты ему поверил? – Пола резко выдернула руку из его руки.

– Лэдди превосходный помощник, – сказал Хьюго ласково. – Я полагаюсь на него.

– Даже когда он рассказывает всякие небылицы о твоей жене? Да как он смеет! Мне кажется, я имею право на некоторое уважение!

– Конечно, к тебе должны относиться с уважением, – согласился Хьюго. – Но уважение к тебе, как к профессионалу, придется завоевывать. Не спеши, найди свое место и, я уверен, ты его завоюешь. Но, поверь мне, дорогая, восстанавливать людей против себя не решение проблемы.

Пола вскочила. Она злилась на Лэдди, но еще больше злилась на Хьюго за то, что он послушался Лэдди.

– Ну, спасибо тебе, Хьюго, за то, что ты по-рыцарски защитил меня! – раздраженно сказала Пола. – Если я так всем мешаю в демонстрационном зале, то просто больше не буду приходить, чтобы не слушать тебя. У меня есть чем заняться – магазины, обеды с подругами, благотворительные вечера, – а когда мне это надоест, я, возможно, даже найду себе работу манекенщицы у какого-нибудь другого модельера. Многие с радостью возьмут меня – англичанку, жену Хьюго Варны.

Он ухватил ее за запястье.

– Ты делаешь из мухи слона. Сядь, выпей еще шампанского и не глупи.

Взбешенная его примирительным тоном, она вырвала у него свою руку.

– Спасибо! Мне больше не хочется шампанского. Она повернулась и направилась к дому, в дверях чуть не налетев на Дорис, постоянно живущую в доме горничную, одетую, по настоянию Полы, в нарядное черное платье с белым кружевным передником.

– Ради Бога, смотри, куда идешь! – грубо бросила ей Пола.

– Извините, госпожа Варна. Я хотела доложить, что к вам пришли.

Щеки у девушки раскраснелись; она была возбуждена, словно ей только что предложили участвовать в конкурсе, чтобы выиграть крупный приз, подумала Пола.