Текст книги "В поисках прошлого"

Автор книги: Джемма О'Коннор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Глава 4

Поминки проходили отвратительно. Вынужденное сборище, с какой стороны ни посмотреть, – к такому заключению пришел Фрэнк, который больше привык к поминкам по-ирландски, которые обычно проводятся более весело. А здесь, в Оксфорде, поспешно собранные гости выглядели как на подбор подавленными и официальными. Сам Фрэнк пребывал в раздражении из-за донимавшей его грудной жабы и отчаянно нуждался хоть в каком-нибудь развлечении. Но ничего подобного здесь не было и не ожидалось. Никаких веселых анекдотов, никаких взрывов смеха. Никаких пьяных под столом. Какой-нибудь оживленный спор мог бы немного расшевелить собравшихся, однако даже весьма приличное количество выпитого вина не произвело на них никакого видимого эффекта; все как были в подавленном состоянии, так и продолжали в нем оставаться. Он смутно надеялся, что хоть кто-нибудь по крайней мере догадается упомянуть о дочерней преданности, которую несколько лет героически демонстрировала Крессида, но никто и не подумал. Вместо этого на дочь дорогого Пирса и ее семью смотрели как на инопланетян. Фрэнку было ясно, что лишь немногие из плакальщиков имеют представление о том, кем был усопший, но никаких вопросов ему никто не задавал.

Прошел час. Никто из гостей не проявлял пока желания уходить. Люди, которые в церковном дворе казались небольшой толпой, заполнили маленький дом до отказа. Отчаявшись найти хоть каких-нибудь союзников, Фрэнк снова огляделся в надежде обнаружить Грейс и Муррея, но и их не углядел. Единственное незначительное облегчение приносила Кэти-Мей – девочка регулярно, с перерывами всего на несколько минут, появлялась в окне гостиной, строила похоронные рожицы и делала руками умоляющие и приглашающие жесты. Когда это не принесло результатов, она встала на голову и замолотила в воздухе своими тощими ножками. Эти семейные приколы обычно ужасно развлекали Фрэнка, но в нынешней ситуации он оказался не в силах даже улыбнуться.

От Гила проку тоже не было. Парень скрючился в самом удобном кресле, сунув нос в какую-то книжку и распространяя вокруг волны неудовольствия.

– Пошел бы помог матери, – сказал ему Фрэнк раздраженно.

– А сам что, не можешь? – мрачно ответил тот.

– Не смей… – начал было Фрэнк.

Гил распрямился и встал с кресла:

– …так со мной разговаривать, это ты хотел сказать? – проворчал он. – Пап, ради Бога, отстань!

– Да вовсе не это я хотел сказать! – соврал Фрэнк. Он ненавидел себя за это вранье и за свою уступчивость – он же собирался сказать Гилу, чтобы тот перестал столь явно выражать свое неприятие происходящего.

Гил уставился на него в ярости.

– Я сваливаю, – заявил он, стряхивая руку отчима со своего плеча.

– Погоди, Гил, я хотел…

– Слушай, мне наплевать на то, что ты хотел. Или думал. Или делаешь. Я притащился сюда из Лa-Рошели аж два дня назад. А ты, видите ли, не смог вырваться и прибыл только вчера вечером. Так почему бы тебе самому не пойти и не помочь маме, вместо того чтобы торчать здесь, презрительно на всех поглядывая? – Он стиснул кулаки и засунул их в карманы джинсов. – Слушай, я думаю, маме вовсе не хотелось устраивать это… это… – Он диким взглядом обвел собравшихся. – Эти убогие поминки. Готов поспорить, она хотела пообедать вместе с нами. Но ведь умер ее отец, не важно, нравился он нам или нет. Если бы это был твой отец, ты бы не стал так себя вести… Да ладно, какого х… Какого черта!

Лицо побагровело, и плечистый молодой человек сейчас вдруг до боли напоминал Фрэнку того ущербного и хрупкого ребенка, каким он впервые увидел Гила. Ему стало страшно стыдно.

– Гил, пожалуйста… – начал он, но тот перебил его:

– Почему бы тебе, черт побери, не позаботиться о ней, Фрэнк? Что с вами обоими происходит? – Он потер ладонью лоб. – Когда ты нужен, тебя никогда нет рядом. – Выпалив все это, резко повернулся и направился к двери.

Две пожилые женщины расступились, давая ему пройти, потом повернулись и осуждающе уставились на Фрэнка. «Даже здесь он ведет себя как полицейский!» – услышал он слова одной, когда задел ее, направляясь в кухню. «Боже, дай мне терпение, – взмолился он тихонько. – Неужели проклятые людишки не в состоянии ни хрена понять?»

«Да я и сам сущее дерьмо», – признался он себе, открывая дверь в кухню. Крессида стояла возле плиты, уставившись в пространство – ждала, пока закипит чайник. Когда она обернулась в его сторону, ее лицо осветил луч солнца. «Солнышко мое», – подумал Фрэнк. Он обнял жену и притянул к себе, подивившись вдруг вспыхнувшему желанию.

Она напряглась, отстраняясь.

– Извини, милый, дел полно. – И она отодвинулась.

– Может, я могу чем-то помочь? – раздался вдруг чей-то голос.

Фрэнк резко обернулся и уставился на молодого мужчину, которого не заметил, когда вошел сюда, – тот стоял за дверью, прислонившись к кухонной стойке.

– Вы кто? – довольно грубо осведомился Фрэнк, застигнутый врасплох.

– Это доктор Форд, Фрэнк. – В голосе Крессиды звучало явное смятение. – Он прекрасно лечил папу.

– Просто выполнял свои обязанности.

Мужчина приблизился к Фрэнку и протянул ему руку. Фрэнк неохотно пожал ее.

– Пол Форд. Местный врач. Общая практика.

– Вы здесь давно? – спросил Фрэнк.

– В Элсфилде? – Фрэнк вовсе не это имел в виду, но кивнул утвердительно. – Около пяти лет. Лечу жителей нескольких окрестных деревень. – Воцарилось неловкое молчание. Потом доктор сказал: – Боюсь, мне пора. – Он улыбнулся. – Крессида, сложите все оставшиеся лекарства в пакет и забросьте к нам в приемную. Я уже сказал мистеру Джонсу, он будет ждать. Если что-то понадобится, звоните. Рад был наконец с вами познакомиться. – Кивнул Фрэнку и вышел.

– Я не вовремя зашел? – спросил Фрэнк.

Крессида ответила мужу холодным взглядом.

– Не говори глупости, – попросила она.

В этот момент чайник испустил резкий свист. Крессида сполоснула заварочный чайник. Фрэнк молча наблюдал. Она, казалось, совершенно замкнулась в себе. Сама не произносила ни слова, и до нее сейчас явно было не достучаться.

Слова доктора о том, что он «наконец» с ним познакомился, укололи Фрэнка. Надо бы поговорить с Крессидой, пока не поздно, думал он, пока оба еще не позабыли, что связало их вместе. Когда-то их было водой не разлить, а теперь всякий раз, когда он предлагал ей заняться любовью, жена старалась уклониться.

Кэти-Мей стояла у раскрытого окна и смотрела на них. И подслушивала, добавил он про себя. Черт побери! Черт, черт, черт! Что это, воображение разыгралось, или его обожаемая дочка действительно становится ему чужой? Фрэнк помнил, конечно, как девочка избегала его, когда он приезжал со своими короткими визитами – они были слишком короткими, чтобы расшатать возникающую стену, не говоря уж о том, чтобы ее разрушить. И когда это стало для них нормой? Сначала была всего лишь некоторая неловкость, когда маленькая девочка старалась восстановить с отцом теплые, нежные отношения, но в последнее время Фрэнк явственно ощущал, что она теперь сознательно пытается привыкнуть, приспособиться к нему. Еще более унизительным для него было видеть, как она всеми силами стремится втиснуть его в свой нынешний мир. Рекальдо охватывала ярость, отчаяние, но он так и не понял, на кого следует направить эти чувства, – кроме разве самого себя. Обычно он сердился на своего покойного тестя, но теперь ярость все больше превращалась в мучительные страдания по мере того, как он отвыкал от жены и видел, что Кресси к нему охладевает. Первый муж бил и оскорблял ее и морально, и физически. И тут Фрэнк вдруг подумал – к собственному ужасу и стыду, – что, кажется, теперь лучше понимает, почему тот так себя вел.

– Когда тебе нужно возвращаться? – спросила Крессида.

– Почему ты спросила?

– О Господи, Фрэнк, да что с тобой в самом деле?! Я просто хочу знать, когда тебе нужно возвращаться на съемочную площадку.

«Тебе»? В прежние времена она сказала бы «нам».

– Завтра или послезавтра. Ребята стараются сделать как можно больше, пока стоит хорошая погода.

Фрэнк был занят на съемках телевизионного фильма по своему второму роману, когда пришло известие о смерти тестя. Так что чувство облегчения, которое он испытал, тут же сменилось озабоченностью – график работ оказался под угрозой срыва. На какой-то момент у Фрэнка даже возникло совершенно дикое, застилающее разум искушение остаться в Ирландии и продолжать съемки, но он отмел в сторону гнусную мысль, что запоздалый взлет пришелся именно на то время, когда Крессида находилась в Оксфордшире. Он, конечно, сознавал, что после смерти отца жене понадобится его помощь, и хотел ей помочь, но ему была невыносима мысль об отъезде со съемочной площадки. Слишком долго он ждал успеха. И почему бы ему теперь этим успехом не насладиться?

– Так скоро? – спросила она.

Он скрестил руки на груди:

– Кресси, что тебя грызет? Ты ведь поедешь со мной, не так ли? Тебе нужно передохнуть после всего этого. Мы сможем сюда вернуться потом, когда съемки закончатся, тогда все здесь и приведем в порядок.

Она как-то странно на него взглянула, явно думая о чем-то другом. Покусала губу.

– А когда они закончатся, эти съемки? Ты им что, все время там нужен?

Фрэнк начал заводиться. Сердце забилось часто и громко.

– Ну да. Это же моя книга, в конце концов, мой сценарий. Да, я им все время нужен!

– Только не надо со мной, как с ребенком. – Кресси смотрела прямо ему в глаза, не отводя взгляда, пока Фрэнк не отвернулся.

– Извини, солнышко. – Он уже много лет ее так не называл. – Пожалуйста, поедем вместе. В Уотерфорде просто здорово, да и погода в кои-то веки установилась отличная. Устроим себе небольшой отдых, попользуемся благами, а? Там дел осталось на неделю, не больше. А после можем еще несколько дней замотать – за счет кинокомпании. И побудем втроем – только ты, я и Кэти-Мей. Я там нашел отличную гостиницу, возле Бэллихэка.

– Это где?

– На побережье, на границе между Уэксфордом и Уотерфордом[8]8
  Графства (и одноименные города) в юго-восточной Ирландии.


[Закрыть]. Красивые места. А если хочешь, можем уехать в Керри, наш коттедж будет свободен до конца августа. Давай, милая, решай. Что ты сама-то думаешь?

Имя Фрэнка Вентри было в последнее время у всех на устах. Кинокомпания, снимавшая фильм, купила права и на его третью, последнюю книгу, съемки по ней должны были начаться в будущем году. Ходили также разговоры о приобретении опциона на первую его книгу. Дела шли просто отлично, и финансовое положение семейства Рекальдо впервые оказалось весьма устойчивым. Только Фрэнк был недоволен – в самой семье было маловато оснований для того, чтобы прыгать от радости.

– Не думаю, что смогу поехать, – тихо произнесла Крессида, избегая его взгляда.

Его очень огорчило то, что она стала специалистом в том, чтобы избегать прямой конфронтации. Выглядела Крессида сейчас точно так же, как двенадцать лет назад, когда они познакомились, когда ее постоянно избивал ее подонок-муж и она уже отчаялась вырваться на свободу, – только стала старше.

– Кресси, ну пожалуйста! Мы с тобой так долго не были вместе!

– Мне надо тут все разобрать, привести в порядок, – пробормотала Крессида.

– Все это может подождать, – сердито заметил Фрэнк.

– Не думаю. Я обещала Тиму – это сын Марджори, – что мы все вывезем…

– Обещала?! – взорвался Фрэнк. – Господи, Кресси, вечно находится кто-нибудь, кому ты что-то обещала! – Он замолчал, досчитал про себя до десяти, стараясь успокоиться. – Я возьму Кэти-Мей с собой. Хватит ей болтаться по этому садику.

– О чем это ты?

– Да ты только погляди на нее! Ребенок все время предоставлен сам себе. За все время, что дочка здесь, у нее не появилось ни одного приятеля.

– Думаешь, с тобой ей будет лучше? Ты это хотел сказать?

– Да, Кресси, именно это я и хотел сказать. – Хотя сам-то собирался сказать совсем другое.

– А кто же будет с ней, пока ты на съемках?

– Ох, да все можно отлично устроить, – заявил Фрэнк высокомерно. – Ей там будет просто здорово. Двое или трое членов съемочной группы приехали туда вместе с семьями.

– И их жены присмотрят за ней, так?

– Да вовсе нет. Я и сам могу присмотреть за собственной дочерью. А там есть еще и другие ребята, так что у нее будет компания. Хотя, как я понимаю, девочка хотела бы, чтобы и ты поехала с нами. И я тоже.

Не дождавшись ответа, Фрэнк взял заварочный чайник со свежей заваркой, развернулся на каблуках и вышел обратно в гостиную. Налил нескольким гостям чаю, потом брякнул чайник на стол, отметив en passant[9]9
  En passant (фр.) – мимоходом.


[Закрыть], что викарий столь же бездарный гость, сколь бездарным служителем Господа выглядел в церкви. Священник набивал рот сандвичами, поглощая копченого лосося, купленного Фрэнком вчера вечером в дублинском аэропорту. Рекальдо ощутил прилив антипатии к этому человеку, причем не только из-за его жадности. Что это было вчера – просто глупость или лень, – когда он не смог припомнить ни имени Крессиды, ни ее родственной связи с покойным? За всю заупокойную службу он практически не упомянул о четырех годах ее преданной заботы об отце, пробормотав всего лишь «миссис э-э-э…». Как ни странно, сама Крессида почему-то сочла это забавным.

– Фрэнк, милый! – Крессида незаметно подошла к нему сзади и прошептала на ухо: – Давай отложим этот разговор.

Фрэнк не очень-то полагался на себя. Ему ужасно хотелось упасть на колени и начать биться головой о пол. Мимолетно коснувшись руки жены, он пошел открывать окно – оно выходило на запад, и воздух в комнате от лучей послеполуденного солнца раскалился. А когда он обернулся, Крессида уже была занята тем, что угощала все того же викария. Фрэнку стало стыдно за то пренебрежение, с каким он прежде относился к своей маленькой семье. Следуя взглядом за женой, продвигавшейся по гостиной, он чувствовал себя таким же несчастным, какой выглядела она. Ее одиночество было почти ощутимым. Его почти до слез проняло от того, насколько замкнутой и углубленной в себя стала Крессида. Какой-то потерянной…

Не представляя, как ему избавиться от вдруг возникшей ревности к лечившему старого полковника врачу, он прислонился к стене и стал ждать, когда поминки наконец закончатся. Дальних родственников всегда трудно переносить, узы, связывающие даже самые близкие семейные пары, все равно весьма хлипкие. Фрэнк грустно размышлял о том, что здесь еще можно сохранить и сберечь.

Е-мейл от Фионы Мур Шону Брофи

Привет, Шон! (Или нужно по зрелом размышлении писать Шеф?) Я немного расширила тему, включив в нее кинорежиссеров, а не только художников (и скульпторов), а также писателей (и драматургов). Ясно одно, вокруг нас чертовски много талантов. Я закончила первые четыре очерка, собрала все интервью для следующих трех и подготовила список еще восьми, из которых потом выберу пять, завершающих серию. Может, нам лучше встретиться и все обсудить?

Фи

Глава 5

«И кто только придумал эти поминки?» – мрачно думал Гил. Он опустил книгу, которую якобы читал, а на самом деле притворялся, и уставился на двоих отставных вояк, которые загораживали ему обзор. Те громко обсуждали несостоятельность лейбористского правительства. Гил передвинул кресло вперед, чтобы лучше видеть отчима, который флиртовал с Грейс Хартфилд в другом конце переполненной гостиной. Фрэнк выглядел несколько более оживленным и веселым, чем в начале поминок, – правда, Грейс всегда так на него действовала. Обычно Гил восхищался и любовался ими обоими, но сегодня ему было не до того. У них было много общего, он понимал это – те же сдержанные манеры, та же привычка не торопиться и не стремиться заполнить любую возникающую паузу, но с Грейс всегда было легче: она была менее склонна к спорам и конфронтации, не придиралась ко всему, что бы ты ей ни сказал. А Фрэнк нынче то и дело выкидывал подобные штучки.

От старых привычек избавляться трудно – и Гил читал их разговор по губам. Все он разобрать не мог, оба то и дело отворачивались; однако он понял, что речь идет о Алкионе, точно о ней. Он поднял книгу повыше, закрыв лицо. Некоторые вещи лучше не знать. Всякий раз, когда он вспоминал о ней, сердце начинало часто биться, а голову заполняли вопросы, ответа на которые он не знал. Эти вопросы Гил задавал себе с тех самых пор, как узнал, что девушка не просто полоумная, но и глухая, как и он сам. Интересно, ее тоже кто-то стукнул по голове, точно так, как и его? И если так, то к чему это его в итоге приведет? К психопатии? Чем больше он об этом думал, тем больше боялся, но держал свои страхи при себе. Мучился и терзался молча.

Взгляд его перебегал с одной группы гостей на другую, Гил отслеживал разговоры. Его забавлял этот процесс: одно перехваченное слово тут, пара слов там – получалось нечто вроде лоскутного одеяла. Имея некоторый опыт, можно было легко понять, что говорят люди, едва они открывали рот. Глухота одновременно создавала для него некоторые барьеры и как бы наклеивала определенный ярлык. Как только окружающие замечали слуховой аппарат у него в ухе, они тут же четко на него реагировали, повышая голос в разговоре. Для всех, кроме его матери, это было обычным делом, как бы частью его самого. Для Гила аппаратик был просто еще одним фактором, определяющим его сущность, то, каким он стал, часть его личности. Крессида и старый Джон Спейн научили его жить с этим, однако позднее, когда пришлось приспосабливаться к улучшениям, которые ему принесли современные технологии и еще позже хирургическое вмешательство, он был вынужден искать свой собственный способ справляться с тем, что тогда показалось ему гигантскими, чудовищными переменами в собственном мировосприятии. Прогресс для Гила зачастую оказывался слишком назойливым, изматывающим. Иногда ему казалось, что чем лучше он разбирал звуки, тем меньше понимал тонкости и нюансы услышанного. Каждый шаг в сторону более четкого и ясного звука, казалось, разрушал его уверенность в себе, пока он не решил однажды, что с него хватит, и не отключил слуховой аппарат. Большую часть времени Гил продолжал его носить, потому что терпеть не мог, когда к нему приставали с вопросами, почему он его не носит. К тому же аппарат ему кое в чем помогал: он создавал некий защитный барьер вокруг него, своего рода зону недоступности. Его забавляло, что многие люди никак не могли приспособиться к его недостатку. Или, может быть, считали его… заразным, что ли.

Гил уронил книгу на колени, когда какой-то старик, который все время стоял напротив, отошел в сторону, дав возможность беспрепятственно обозревать всю комнату. Он любил это занятие – сидеть и тихонько наблюдать за окружающими; способность оставаться в стороне, но одновременно быть в гуще событий давала ему ощущение власти над людьми. Это был прекрасный способ выяснить, что на самом деле происходит вокруг. На свете есть масса способов слушать не только ушами – можно читать по губам, по глазам, по движениям тела. Он овладел этим искусством, еще когда был глухим ребенком: неосознанно привык к своему недостатку, научился отключаться от всего неприемлемого. Потом Гил никогда не терял этого умения. По мере взросления он начал осознавать, что может «выключать» звук по собственному желанию, когда захочет. Он прекрасно научился пользоваться зрением и собственной интуицией, и мало что ускользало от его внимания; он был смышленым ребенком.

В школе его прозвали Клудо[10]10
  Клудо (от англ. clue – ключ к разгадке, подсказка) – здесь в смысле «не имеющий понятия».


[Закрыть]. Все началось со случайного разговора, когда он был во втором классе. К ним пришел новичок, который как-то обратился к Гилу с вопросом, а Маллинс, одноклассник, сказал: «Да чего ты его спрашиваешь, этого тупицу? Он же понятия не имеет, что ты ему говоришь. Глух как пень». Тут вмешался Баз Филипс, приятель Гила. «Не слушай его, Гил здорово умеет читать по губам, быстрее, чем ты думаешь!» Клудо или Тупица? Какое прозвище выбрать? К счастью, к нему пристало именно это, Клудо. В результате его так называемый недостаток стал приемлемым для тех, кого раньше приводил в замешательство и сбивал с толку. Это глупое прозвище не использовалось больше нигде, а некоторое время спустя про него вообще позабыли; однако оно оставило свой след: никто из одноклассников Гила никогда больше не равнял тупых с глухими. А считаться способным и смышленым было просто отлично.

В окно просунулась головка Кэти-Мей.

– Гилли? Может, выйдешь в сад? Пожалуйста!

– Один момент, Глазастик. Сейчас выйду. Правда, сейчас, – пообещал он.

Малышка повернулась и исчезла. Убежала. Гил любил наблюдать за ней. Она была не похожа на него, но пробуждала воспоминания о том, что происходило, когда он был в ее возрасте. Как будто внутри его спал вулкан, в любой момент готовый к извержению… Внешне все было нормально, Гил вел себя так, как и полагается любому взрослеющему подростку или юноше, – был замкнут, раздражителен, не стремился расположить к себе. И все это вполне успешно маскировало его внутреннюю растерянность и замешательство.

Он вернулся к своей книге, равнодушно листая страницы и поглядывая одним глазом на часы. Гости наконец начали расходиться. Гил громко захлопнул книгу, переместился к двери и тихонько выскользнул наружу. Обошел дом, взял свой велосипед: когда его что-то начинало здорово донимать, он обычно отправлялся погонять на велосипеде – в Дублине ехал к морю или в горы; в Оксфорде обычно в сторону Отмура. Это было недалеко, максимум три мили по извилистой деревенской дороге, но в жаркий день достаточно, чтобы вогнать в пот.

Кэти-Мей ждала брата лежа – в буквальном смысле, во весь рост растянувшись на траве. Занималась она тем, что заплетала волосы в две жиденькие косицы, вплетая в челку разноцветные стеклянные бусины, которые теперь болтались у нее над глазами. Этим она всегда занималась, когда смотрела телевизор или когда ей все надоедало. Увидев Гила, девочка вскочила.

– Ну, куда пойдем? – спросила она, и он вспомнил о своем обещании. – Гил, ну пожалуйста! – Ее ясные синие глаза подозрительно блестели.

– Я слышал, что папа намерен взять тебя в Оксфорд и угостить мороженым. Так?

– Ага, он обещал. Только вот где он? Надоело ждать!

– Скоро появится. Поминки закончились.

– Он уже это много раз говорил. В любом случае мне не нравится такое сборище. Тоже мне прием гостей!

– И мне не нравится. Показуха сплошная.

– Я тоже возьму велосипед.

– Не надо.

– Гил! – Она надула губки. Гил с трудом подавил смех. Кэти-Мей как-то очень странно походила на Фрэнка – тоненькая, словно чуть ли не на грани истощения, с длиннющими ногами, растущими, кажется, прямо из подмышек. Гил обожал сестру и был уверен, что она вырастет потрясающей красавицей – все данные для этого были уже на лицо. Обычно она могла вертеть им как хотела. Но не сегодня.

– Извини, Глазастик, – пробормотал он. – Мне надо немного побыть одному. – Он мотнул головой в сторону дома: – Ужасно, да?

Кэти-Мей пожала плечиками:

– Я же могу быстро ездить, не отстану. Ну возьми меня с собой!

– Мне надо встретиться с Джекменом в Рэдклифе[11]11
  Рэдклиф – научная библиотека Рэдклифа в г. Оксфорде.


[Закрыть], – сказал он. «Джекмен» был изобретением Гила – его собственный вариант Банбери, вымышленного приятеля, придуманного Оскаром Уайльдом. Гил сочинил его для того, чтобы избегать назойливого внимания деда. Сейчас он позабыл, что Кэти-Мей давно уже разгадала эту уловку. – Он руку сломал.

Сестрица решила поддержать игру.

– Когда? – спросила она.

– Прямо сейчас.

– Нет, я спрашиваю, когда он руку сломал.

– Несколько дней назад.

– Откуда ты узнал? Ты же был во Франции!

– Он позвонил мне. – И быстро добавил: – Во Францию.

– Врешь! – прошипела она. – Я вчера видела Джекмена, и с ним, на мой взгляд, все было о’кей! – Сообщив эту сюрреалистическую подробность, Кэти-Мей показала Гилу язык. – Дурочкой меня считаешь, да? Нет никакого Джекмена! Ты ж сам мне сказал! – Она скорчила ему рожицу, сморщив нос. – Ты просто не хочешь, чтобы я с тобой поехала, вот и все! Так?

– Давай в другой раз, Глазастик, не сегодня. Извини. А что ты тут вообще делаешь?

– Держусь подальше от всех, чтобы под ногами не болтаться. А ты что подумал? – Она трагически вздохнула. – И почему все сегодня такие сердитые? Ты, папа… И мама все время ревет… Ей бы радоваться надо, мы же теперь все домой можем уехать, а она что-то не радуется, а?

Гил покачал головой:

– Думаю, она расстроена смертью дедушки, да и…

– Да почему? Он ведь не был вовсе такой уж хороший, правда? – Кэти-Мей небрежно растоптала все благочестие брата. – Ворчал все время, требовал, чтобы я молчала. – Она наморщила носик. – Мне не следовало такое говорить, да? Иногда он был вообще-то не очень противный, всякие истории рассказывал. Но все равно, часто он был сердитый и раздраженный. Знаешь что? Меня тошнит от этих похорон. И тебя тоже, Гил Рекальдо, ты такой же, как я! Тебя тут столько времени не было, а теперь ты сбегаешь от нас один! Могу поспорить, за девицей какой-нибудь ухлестываешь!

– Ничего подобного.

– Тогда почему бы тебе не взять меня с собой?

– Я скоро вернусь. И мы можем пойти купаться. Или еще куда…

Кэти-Мей некоторое время обдумывала это предложение, потом сообщила:

– Нет, неохота. К тому же Стивенсы в отъезде, так что нам не светит попользоваться их бассейном. – Тут ее личико оживилось. – Грейс ведь приглашала нас на барбекю у нее в саду! Мы могли бы пойти в бассейн «Ферри Хинкси», а потом к ней после бассейна, правда?

– Посмотрим, – ответил Гил.

– Я тебя ненавижу! – завопила она. – Ну почему ты такой взрослый и противный?! Папа тоже так говорит, когда не хочет что-нибудь делать.

Гил развернул велосипед и проверил шины.

– Ты права, – признал он. – Извини. – Тут он дернул ее за одну из косичек. – Я действительно грубое животное. Извини, Глазастик, я скоро вернусь. Обещаю. Слово чести. Через часок вернусь. – Он прошел несколько ярдов и оглянулся: – А ты можешь для меня кое-что сделать?

– Что?

– Скажи папе, что я заказал билет обратно во Францию на завтра, на рейс компании «Райан-эйр». И мне нужно, чтобы он меня забросил в аэропорт. Значит, через час вернусь.

– Через час, или ты умрешь! – прокричала она. И, топоча, направилась в глубь сада, яростно пиная на ходу комья земли.

Гил вывел велосипед на дорогу. Коттедж стоял на оксфордской стороне Элсфилда, на полпути вверх по склону холма, по дороге в деревню. Дом Джона Букена[12]12
  Джон Букен (1875–1940) – шотландский писатель.


[Закрыть] с синей мемориальной доской располагался на расстоянии примерно тридцати девяти ступенек от церкви. У дедушки Холингворда была целая книжная полка его романов, которые Гил много раз начинал читать и столько же раз бросал. Насколько Гилу было известно, весь Оксфордшир был буквально напичкан домами еще живых и уже умерших писателей. Р.Д. Блэкмор[13]13
  Р.Д. Блэкмор (1825–1900) – английский писатель.


[Закрыть], автор романа «Лорна Дун», жил в соседней деревушке Бекли, куда Гил сейчас направлялся.

Миновав церковь, Гил вскоре налетел на первого из четырех недавно установленных «лежачих полицейских» и свалился в кювет. Несколько минут лежал там, оглушенный, потом поднял велосипед и оглянулся на равнину внизу, где располагался город. Дремлющие шпили, окутанные дрожащим от жары воздухом, – прямо сказочный вид. Оксфорд действительно выглядел замечательно – Гил редко позволял себе по-доброму относиться к городу, отнявшему у него мать. Он снова сел на велосипед и поехал дальше, снижая скорость у каждого из следующих «лежачих полицейских».

Минут через десять он добрался до Бекли, откуда было рукой подать до Отмура. Когда Гил в первый раз приехал сюда навестить деда, старик сосед рассказал ему, что в античные времена через здешние вересковые пустоши проходили римские легионы. Гил мысленно представил себе марширующих тут римских воинов, и это распалило воображение. После этого всякий раз, когда он ехал в Отмур, останавливался здесь, прикладывал ухо к земле – и был уверен, что слышит топот, топот, топот марширующих сапог. Но сегодня было слишком жарко и солнечно для подобных иллюзий; это в прохладные дни на пустоши ощущался холодный ветерок с моря, который и помогал ему перенестись назад, в мифическое устье реки, конечно же, во время полного отлива. Отмурские пустоши осушили еще полвека назад, если не раньше, но, поскольку в предыдущие несколько недель погода стояла необычно дождливая, кое-где все еще виднелись лужи. Гил сощурился и смог представить себе, как отступает и утекает вода. Возникшую картину хорошо дополнила стайка чаек.

Он уселся, прислонившись спиной к низкой каменной стене, ограждавшей пастбище, сложил руки на коленях. И задумался о том, когда вся эта свора гостей уберется наконец из дома и можно будет вполне безопасно вернуться, не боясь, что придется вступать в разговор с тем или другим дальним родственником матери. Все они выглядели какими-то пыльными и старыми, все как один. И дед был таким же – Гил хорошо знал по собственному опыту, что тот никогда даже и не пытался скрыть свою неприязнь к молодежи. Кэти-Мей удостоилась особого презрения. Настоящее чудо, что она сумела сохранить свою жизнерадостность, чего Гил отнюдь не мог сказать о себе самом.

Сколько горя перенесла их мать из-за этого старика, это уже совсем иное дело. Насколько Гил мог судить, дед всегда с ней так обращался, еще с того времени, когда Крессида была ребенком. И тем не менее, когда этот старый фашист заявил, что нуждается в уходе, она рванула сюда, притащив с собой бедную малышку – Глазастика. И если бы Фрэнк не топнул ногой, им двоим тоже пришлось бы сюда перебраться. Неужели нельзя было найти такое решение, чтобы Крессида ухаживала за папашей, не разрушая при этом собственную семью?

Гил должен был признать, что благодарен Фрэнку за то, что тот уперся рогом в землю и настоял, чтобы они остались в Дублине. Гил хмыкнул. Фрэнк, судя по всему, думал о себе – точно, конечно, сказать невозможно: Фрэнк всегда предпочитал играть втемную, – однако по крайней мере его решение означало, что Гил не растеряет своих друзей и, самое главное, им не придется втискиваться в дедов дом в Элсфилде и все время ходить только на цыпочках мимо спальни этого старого урода. Дом весь пропитался запахами старости и вычурной, обитой ситчиком мебелью, пригодной разве что для кошек.

Похороны были такими же отвратительными, как и все остальное. Холодная, сырая церковь, викарий, едва упомянувший о покойном – он даже имя Крессиды правильно произнести не смог! И после этого ей еще пришлось пригласить его в дом! Тут Гилу пришла в голову мысль, что идея матери кормить всех исключительно сандвичами была своего рода шуткой, насмешкой. Он откинулся спиной на траву и захохотал, вспомнив, какое лицо было у Фрэнка, когда он увидел, что Крессида кучами наваливает его драгоценную копченую лососину на уже нарезанный хлеб. «Это научит его приезжать тогда, когда он нужен», – пробормотал Гил. Однако удовлетворение оттого, что он возложил всю вину за происшедшее на приемного отца, быстро исчезло, когда он задумался над будущим семейства Рекальдо. Если вспомнить бессмертные слова дедушки Холингворда, Крессида «опустилась до туземного уровня». Старик имел в виду то, что произошло с ней в Ирландии, но, с точки зрения Гила, мама переменилась именно тогда, когда вернулась в Оксфордшир. И в результате он потерял мать. Гил закрыл глаза, чтобы получше разобраться в своих горестях и попутно разработать планы на оставшееся время годичных каникул, которые он сам себе устроил.