Текст книги "В поисках прошлого"

Автор книги: Джемма О'Коннор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Когда я выплыл на поверхность, через сад по направлению к Шэй шла какая-то женщина.

– Норин! – позвала она. – Ты что тут делаешь?

Шэй махнула рукой и побежала по берегу в сторону бухты Спейна.

– Сейчас вернусь, Мэрилин! – крикнула она и исчезла за живой изгородью. Мэрилин закурила сигарету и уселась на низкую каменную стену, огибавшую террасу. Не знаю, видела ли она меня, но смотрела в мою сторону. И курила. Волосы у нее были очень светлые, а красное платье – старомодное, с широким поясом. Я почти рассчитывал, что вот сейчас ветер задерет ей юбку, как на известной фотографии Мэрилин Монро, которую нынче можно обнаружить буквально повсюду. Правда, эта Мэрилин не смеялась.

Я повернулся и поплыл к противоположному берегу.

Е-мейл от Фионы Мур Шону Брофи

Ни за что не угадаешь, кого я встретила, когда записывала сегодня Лулу в новую школу. Того самого Рекальдо! Нос к носу столкнулись. Шесть футов четыре или даже пять дюймов, и по-прежнему смертельно неотразим. О’кей, о’кей, не дергайся. Мне нынче по нраву только рыжие ребята. Шон, его дочка будет учиться в том же классе, что моя Лулу! В телефонной книге его имени нет, я проверила, так что мне придется подождать, пока начнутся занятия в школе, а потом проследить за ним – если ты не придумаешь чего-то другого. Спасибо за всю информацию, что ты накопал. Досье все пухнет и пухнет. Шон, сделай мне одолжение. Договорись об интервью с «писателем Вентри». Весельчак дал мне пару зацепок, которые надо раскрутить. У этой бабы Уолтер был ребенок. Умственно неполноценный. Они его куда-то упрятали. Вечером расскажу подробнее. Встретимся у меня?

Фи

Глава 12

Фрэнк понял, что заболел, когда они вернулись из Керри. Он чувствовал себя опустошенным после этой поездки. Немедленно уложил Кэти-Мей спать, дав ей перед этим стакан молока, сам присел на полчасика к пианино, чтобы немного отвлечься, а потом последовал за дочерью, не проверив ни почту, ни автоответчик. Выспался и был уже не в самом плачевном состоянии, когда утром спустился вниз.

Прослушал записи на автоответчике, пока грелся чайник. Их оказалось десять, включая три от Гила – они все были примерно одинаковые. Парень продолжал наслаждаться жизнью и работой в Ла-Рошели. Передавал всем приветы и всякий раз заканчивал свои сообщения одинаково: «Здесь здорово жарко. Купаться просто отлично. Скоро увидимся. Глазастик, щенка тебе еще не подарили?»

– Это что, заговор? – спросил Фрэнк за завтраком.

– Да нет же, папочка, я ведь тебе говорила, только ты не слушал. Гил тоже хочет щенка.

– Все мы хотим, – сдаваясь, ответил Фрэнк. – Только почему бы не подождать, пока мама вернется домой? Вот что, мне работу надо закончить, так что не могла бы ты смыться отсюда ненадолго? Посмотри телевизор или еще что… После ленча съездим в город, если хочешь. О’кей?

– О’кей, – послушно ответила Кэти-Мей и направилась наверх, в свою комнату.

Фрэнк сел за компьютер и сразу же набросился на чистую страницу. Случайное замечание Грейс Хартфилд на отвратительных поминках его тестя застряло у него в мозгу и никак не желало исчезать. И он начал печатать.

НАСЛЕДИЕ ЭВАНДЖЕЛИН

Последствия убийства Эванджелин Уолтер продолжали будоражить людей еще долгое время. Каждая семья, которой оно коснулось, была словно отмечена роком, хотя и по-разному. Создавалось впечатление, что разлитый ею яд коварно просочился в их жизни, незаметно отравляя им существование.

Кажется, не имело никакого значения, насколько искренне люди были к ней привязаны, потому что даже Муррей Магро, ее кузен и настоящий друг, оказался не защищенным от этого яда; да и Весельчак ОʼДауд, который ее по-своему любил, тоже. Но другим повезло еще меньше. Не прошло и недели после смерти Эванджелин, как ее бывший любовник, В. Дж. Суини, был обвинен в ее убийстве и скрылся от полиции. А когда были обнаружены неопровержимые улики, подтверждающие его вину, он был уже мертв – утонул в море, когда его яхту выбросило штормом на берег. Поскольку обвинение ему предъявлено быть не могло, дело тихо закрыли. Жена и сын Суини уехали из устья реки, взятые под защиту Фрэнком Рекальдо.

Но даже для тех, кто сумел уехать, счастье оказалось в конечном итоге весьма недолговечным. Эванджелин Уолтер в жизни двигала одна только ненависть и жажда отомстить семье Суини, который когда-то любил, а потом бросил ее, еще молодую женщину, вместе с умственно неполноценной дочерью, которую он так и не признал. Может быть, если бы девочка, к несчастью названная Алкионой[23]23
  Алкиона (англ. Halcyon) – тихая, спокойная, безмятежная.


[Закрыть], умерла в младенчестве, как все и ожидали, беды и несчастья Эванджелин не сделались бы такими масштабными, что стали совершенно непереносимы.

Эванджелин была не из тех женщин, с которыми можно вести себя легкомысленно. Почти двадцать лет она выслеживала Валентайна Суини и готовила свою месть. И совсем не случайно однажды она вдруг объявилась в отдаленном городке в устье реки Глар и поселилась там, причем их дома располагались на расстоянии прямой видимости один от другого. Инспектор полиции Фил Макбрайд, который занимался расследованием ее убийства, не раз отмечал, что «заграничное» имя этой погибшей явно не подходило: следовало бы заменить его на Медею, это имя гораздо больше подошло бы злопамятной женщине. Он не уточнил, было ли это его замечание вызвано тем фактом, что собственный Ясон этой Медеи – Валентайн Джейсон[24]24
  Джейсон (Jason) – английское произношение греческого имени Ясон.


[Закрыть] Суини – был женат на гораздо более молодой женщине, и у этой пары уже имелся очаровательный маленький сын.

Когда выяснилось, что второй ребенок Суини глухой – он к тому же долгое время оставался еще и немым, – это подвигло Эванджелин Уолтер на то, чтобы совсем иначе осмыслить неполноценность собственной дочери, вину за которую Суини всегда возлагал на нее самое. Женщина начала придумывать такие способы мести, которые могли бы погубить не только ее бывшего любовника, но и его новую семью. Эванджелин как личное оскорбление восприняла то, что Крессида Суини, которую она считала (как и большинство других женщин) глупой курицей, не бросила своего сына, тогда как сама Эванджелин сдала дочь в приют. В отличие от Гила, в котором мать явно души не чаяла и все время держала его при себе, Алкиона была обречена с раннего детства пребывать то в одном, то в другом «учреждении» и весьма редко виделась с собственной матерью.

Последней каплей для Эванджелин стало то, что в воспитании маленького Гила принял участие Джон Спейн. Более того, всем, даже самым равнодушным и невнимательным свидетелям происходящего было понятно, что под влиянием старика Гил просто расцвел. До того момента Эванджелин числила Спейна в ряду своих обычных побед, относилась к нему как к назойливому старикашке, которого легко и забавно соблазнить, и как к своей личной собственности. Его переход в лагерь противника «заставил ее взглянуть на него под иным углом зрения». Спейн присоединился к ее врагам; посему его предательство заслуживало кары. Женщине со столь нездоровым воображением не потребовалось много времени, чтобы придумать, как использовать двусмысленное положение Спейна – бывшего священника с запятнанной репутацией – для осуществления своей мести Суини.

В то время в Ирландии прогремело несколько дел о насилии над детьми, в которых были замешаны священники и религиозные организации. Негодовала вся общественность, и, естественно, вокруг Спейна тоже начали возникать сплетни аналогичного содержания. Для любого нечистоплотного мерзавца нет ничего проще, чем пустить слух о неестественной привязанности старика к восьмилетнему мальчику. Эванджелин была слишком умна и хитра, чтобы выступать с прямыми обвинениями, и выбирала выражения очень тщательно. Она вполне полагалась на своего приятеля ОʼДауда – тот легко мог намекнуть на сомнительность интереса Спейна к мальчику, конечно, если намек был достаточно прозрачным. Но в данном случае запущенная сплетня была весьма убедительной. «Меня очень беспокоит, – шептала Эванджелин ему на ухо, – что эта глупая курица Суини позволяет своему сынишке общаться с преподобным отцом Спейном. Без какого-либо присмотра! Они вдвоем с этим старикашкой на лодке уплывают неизвестно куда! По всему устью плавают, целыми днями! Боже мой, неужели никто не может сказать об этом отцу ребенка? Бедный мальчик ведь глух и нем! То есть… – Хрупкие плечи сплетницы горестно опущены, руки изящно воздеты в немом укоре. – Меня это действительно очень-очень беспокоит! Он ведь не может сам даже на помощь позвать!»

Заговор был составлен, и результат превзошел ожидания. Могла ли Эванджелин себе представить, что ее мстительные обвинения приведут к трем смертям и порушат еще больше жизней? Вполне симпатичная женщина, уже пережившая период расцвета своей красоты и к тому же в любом случае обреченная на скорую смерть от рака, – да разве можно было ждать, что она с уважением отнесется даже к собственной жизни, не говоря уж о жизни кого-то другого? Страдания редко облагораживают душу. Эванджелин относилась к своей болезни как к личному оскорблению: она ее ненавидела и ужасалась. И поскольку сама была обречена, то вознамерилась прихватить с собой на тот свет всех своих врагов. Беда была лишь в том, что понятие «враг» для нее было весьма расплывчатым. И вскоре даже те, кто считался ее друзьями, были вовлечены в эту апокалипсическую интригу.

Она бы, вероятно, не так торжествовала, если бы поняла, насколько ее замысел способствовал планам самого Суини, дав ему средство заставить свою жену Крессиду продать столь любимый ею дом. Разнообразные деловые предприятия Суини окончились полным провалом, и он практически обанкротился. Корибин стоил хороших денег, ведь при нем было двадцать пять акров земли, он располагался на берегу реки Глар, близко к самому устью, где были просто роскошные возможности для парусного спорта, чуть ли не самые лучшие на всем южном побережье Ирландии. Отличное место, если его должным образом перестроить, как не раз корыстолюбиво отмечал Весельчак ОʼДауд.

Суини не слишком волновало будущее супруги, которую он терпеть не мог и считал тупицей, и глухонемого сына, которого он именовал «имбецилом». Однако он понимал, что, если заставить жену сделать выбор между Гилом и Корибином, на первое место она, несомненно, поставит сына. Все, что ему было нужно, так это запугать жену угрозами и сообщить в службу социального обеспечения, что она предоставляет грязному старику возможность бесконтрольно общаться с Гилом.

Угрозы оказалось достаточно. Как только обвинение было высказано вслух, Крессида поняла, что оно не останется без последствий. Шлюзы были открыты, слухи и сплетни хлынули мутным потоком, грозя смыть и Гила, и Джона Спейна. Когда она начала было протестовать, муж избил ребенка и ее. Когда Крессида пришла в себя, Вэла рядом уже не было, а потом начался бесконечный кошмар…

Фрэнк вернулся к началу первой страницы и перечитал написанное. Потом откинулся на спинку стула. Он тщательно все обдумал и решил ничего не показывать издателю, пока не напишет больше. Имена придется изменить, а также и место действия. У него это всегда вызывало затруднения – как назвать главных героев. Со второстепенными проблем не было, они возникали в голове уже в готовом виде. Беда была в том, что имена действующих лиц в этой конкретной истории были буквально вбиты в его память, их трудно будет оттуда выковырять.

«Наследие Генриетты» – попробовал он написать, но тут же вычеркнул «Генриетту» и заменил ее «Эстер». Так смотрелось еще хуже. И он решил на время забыть про имена. Основной сюжет в голове уже созрел, и если удастся как-то замаскировать героев, то над их именами можно будет поразмыслить позже.

Фрэнк слышал, как Кэти-Мей возится наверху. Подняв глаза к потолку, проследовал взглядом за перестуком ее шажков. Немного погодя девочка начала играть на кларнете. Он послушал гаммы, потом она без особых усилий перешла к пассажу из ноктюрна, который он пытался разобрать вчера вечером. У девочки был настоящий талант, и, что еще важнее, ей явно очень нравилась музыка. Фрэнк надулся от отцовской гордости. Потом выключил компьютер, закрыл лицо руками и заплакал.

После полудня они ходили записывать Кэти-Мей в новую школу. А когда вернулись домой, дочка возобновила свою кампанию под лозунгом «Ну почему не завести собаку?». В конце концов, обессилев, Фрэнк вручил ей экземпляр «Желтых страниц» и поставил непосильную, как ему казалось, задачу: найти среди ближайших к ним собачьих клубов такой, где бы продавались щенки ирландского сеттера. Это была ошибка. В результате через пару часов Фрэнк вел машину к дому, а Кэти-Мей сидела на заднем сиденье, держа на руках маленького поскуливающего щеночка, за которого Фрэнк только что заплатил чеком неприлично огромную сумму. Про себя поблагодарив телевидение за то, что мог позволить себе непредвиденные расходы, он включил приемник – третья программа Би-би-си, передача «Гармония», – пока дочь что-то бормотала себе под нос. К счастью, большая часть этих проблем не требовала от него немедленной реакции, пока Кэти-Мей не спросила:

– Пап, а как мы его назовем?

– Рафферти, – не задумываясь, ответил он, прислушиваясь к звукам «Старой рапсодии» Брамса.

– Шон Рафферти[25]25
  Шон Рафферти – популярный радио– и телеведущий, удостоен звания «Лучший диктор 2004 года». Ведет, в частности, программу «Гармония» по третьему каналу Би-би-си.


[Закрыть] или просто Рафферти? – ехидно пискнула девочка.

Фрэнк засмеялся:

– Просто Рафферти. Не хочу, чтобы на меня подали в суд.

– А если назвать его Финнеган-Два? Или Фадж? Или…

– Как хочешь, Глазастик. Сама решай. Только молча.

Мгновение, и она возникла снова.

– Рафферти мне больше всего нравится, папочка. Звучит вроде весело.

Фрэнк обреченно выключил радио.

– Быть по сему. Но тебе придется с ним заниматься, Кэти-Мей. Дрессировать, учить. Я не желаю, чтобы он писал по всему дому. Или гадил, – добавил Фрэнк себе под нос.

Едва он отпер входную дверь, зазвонил телефон.

– Милый? – Это была Крессида, и у Фрэнка упало сердце. По напряженному тону жены он понял: что-то произошло. – Знаешь, Алкиона умерла. Прошлой ночью. Во сне. Муррей уже договорился насчет похорон – они будут послезавтра, в монастыре в Тумайлборрис. Мы с Грейс поедем туда на «фольксвагене», а оттуда я отправлюсь прямо домой. Ты не против? Сам ведь не захочешь присутствовать на мессе, а, Фрэнк?

– Не захочу, Кресси. Это будет чистой воды лицемерие. Ты же знаешь, как я к ней отношусь… – Он не мог продолжить – его переполняло раздражение. – Значит, до пятницы. – И он повесил трубку. Потом прислонился к стене и закрыл глаза, дожидаясь, когда прекратится очередной приступ стенокардии.

«Данкреа лиснинг пост» (архив)

СПЕЙН, преподобный Джон Эндрю, бывший член ордена иезуитов. По тебе глубоко скорбит твоя сестра-близнец, сестра Мэри-Филомена из монастыря Искупления, Тумайлборрис.

УОЛТЕР, миссис Эванджелин (из Миннеаполиса и Нью-Йорка). Тебя оплакивает твой друг и партнер по бизнесу Джеремая О’Дауд. Похороны частные, цветов не приносить.

Просьба к редакциям американских и швейцарских газет перепечатать эти сообщения.

Отступление 7

– Да ты с ума сошел, понимаешь, Суини? Через эту реку никто никогда не переплывает – течение слишком сильное, – заявила Шэй, когда я забрался в лодку.

Она была права: начался прилив, вода прибывала очень быстро. Еще несколько секунд, и я бы выдохся. В воде я пробыл минут двадцать и совершенно продрог, но настроение было просто великолепное.

– Да я почти доплыл, – сказал я небрежно. – Хотя спасибо, что пригнала лодку.

– Ты почти что спекся, Суини! Тебе ж еще с полмили надо было проплыть! – Лодку было трудно удерживать на месте – она болталась как пробка. Я обессиленно свалился у ее ног. – Ты ж совершенно окоченел! – Шэй смеялась, лицо покраснело от ветра, волосы взъерошенные. Я подумал, что она скажет или сделает, если я ее прямо сейчас поцелую взасос. Скорее всего вышвырнет за борт. Она стянула с себя свитер и кинула его мне в лицо. – Вытрись и надень джинсы. На тебя смотреть страшно.

– Тогда отвернись, особенно пока я снимаю мокрые трусы, – ответил я, и она откинулась назад, хохоча, но отворачиваться и не подумала. Если бы в лодке было посвободнее и поудобнее, я, наверное, распустил бы руки. Выглядела она сейчас прямо как клубничное мороженое, и лекарство против этого могло быть только одно. Но мокрые трусы страшно мешали если не ей, то мне уж точно. Мы поменялись местами, я сел на весла, развернув лодку к ветру, и дом тетки Мэрилин оказался снова перед глазами. Сама тетка по-прежнему сидела там, курила и наблюдала за нами.

Шэй не обращала на нее никакого внимания.

– Ну, куда теперь направимся? – спросила она.

Мы были примерно на середине Глара. Я кивнул в сторону противоположного берега, который едва виднелся в тумане:

– Туда, если это возможно. И дом скоро увидим.

– Корибин?

Я как раз застегивал молнию на джинсах – и чуть не откромсал себе кое-что.

– Ты знаешь, как он называется?!

– У тебя никак размягчение мозгов?! Конечно, знаю! Это же самое большое имение в окрестностях! – Шэй небрежно помахала рукой двоим рыбакам, сидевшим в проплывавшей мимо парусной лодке, направлявшейся вверх по течению.

– А там кто-нибудь живет?

Она бросила на меня испепеляющий взгляд. Не знаю, что она хотела этим показать.

– Зачем тебе туда?

Я пожал плечами и буркнул:

– Сам толком не знаю.

– А я-то думала, ты мне доверяешь. – Шэй разозлилась. – Говнюк ты, Суини! То нормальный, а то вдруг темнить начинаешь… – Кажется, она была готова заплакать. – Я ж помочь стараюсь, если ты еще не заметил, а ты мне информацию по чуть-чуть выдаешь. Я как последняя идиотка школу из-за тебя прогуляла, а ты… Мне теперь по шее надают, это-то ты хоть понимаешь?

– Думаешь, тетка тебя засекла?

– А как же! Зачем, как ты думаешь, она там торчит? Нас дожидается, вот зачем! Черт бы ее побрал!

– Настучит твоим родителям?

– Нет, не думаю. В этом смысле Мэрилин нормальная. Но она сама на меня напустится, а это ничуть не лучше. – Она чуть улыбнулась мне. – Я же тебе, кажется, на днях говорила, что мои предки смылись во Флориду. Разве не сказала? И что я должна сидеть у тетки. А я ей наврала, что ночевала у подруги.

– Может, у друга? У меня?

– Черта с два! Не вздумай ко мне лезть, Суини. Ты меня уже разозлил. Ты же, черт побери, жил в Корибине, так ведь? Мэрилин убиралась там. На миссис Суини работала. – Она уставилась на меня. – А раз она жила в Корибине, значит, и ты там жил! Так что кончай мне мозги пудрить. Или мы в этом деле полностью заодно, или я отваливаю.

Поднялся ледяной ветер, теперь Шэй выглядела такой же замерзшей, как я, и больше походила на черносмородиновое мороженое, чем на клубничное.

– Прости меня, – сказал я. Бросил весла и протянул к ней руки: – Прощаешь?

Она не ответила, просто смотрела куда-то мимо, словно меня тут вообще не было. Я решил, что она надулась, но нет: просто что-то опять обдумывала.

– Тебе восемнадцать уже исполнилось? Водительские права у тебя есть?

– Почему тебя это интересует?

– Перестань отвечать вопросом на вопрос, Суини. Меня это просто бесит! Так есть у тебя права?

– Да. Опыта маловато, но водить я умею.

– Отлично. В этом дурацком корыте мы с тобой далеко не уедем. Ползаем как черепахи. Что мы успели узнать? Да ни фига! Корень квадратный из ни фига! Чтобы пересечь эту хренову реку, нужно несколько часов, а сколько этих часов у тебя есть?

– Не так уж много, но на велосипеде это займет еще больше времени.

– А кто говорит про велосипед? Смотри, до Данкреа шесть миль, потом еще шесть или восемь по дороге до Корибина. – Она вопросительно подняла брови.

– Ясно, нужна машина, – подвел итог я. – Только кто ж даст напрокат машину восемнадцатилетнему? Даже если бы у меня были на это деньги. Никто не даст, точно, никто.

– Да я не о прокате. Я думала о том, чтобы ее позаимствовать. Мамин «фиат-пунто» торчит в гараже, никто им не пользуется. – Она откинула голову назад и рассмеялась. – А ключи дома, на комоде. Ну, что ты думаешь по этому поводу?

Я посмотрел на нее с сомнением:

– Не знаю. Не хочу втягивать тебя в неприятности. То есть, если бы это ты машину позаимствовала, это одно дело, но вот если я… Тебе ж твоя мама кишки по кустам размотает!

– Господи, да ты только о себе да о себе! Я как раз тебя и не имела в виду, я про себя думала! – заявила она весело. – Мне семнадцать с половиной, у меня есть «детские» права – могу водить под присмотром взрослого, с нормальными правами. Я маму так всегда вожу. Ну что, подходит тебе такое?

Я очень долго смотрел на Шэй. Щеки ее все больше краснели, пока я не стал опасаться, что они вот-вот вспыхнут ярким пламенем. Я облизал губы – на них была соль.

– Шэй? – спросил я наконец. – Почему ты все это для меня делаешь?

Она отвела взгляд. Пробормотала в ответ:

– А почему бы и нет? – И с крайне заинтересованным видом уставилась на свои ноги. – Ну, скажем… э-э-э… ты мне нравишься…

– Нравлюсь?

– Влюбилась я в тебя, кретин безмозглый! – заявила она и закрыла лицо ладонями.

Я протянул вперед руки и коснулся пальцами ее влажных волос.

– Ох, Шэй! – выдохнул я, сияя как новый соверен. – Ты просто фантастическая девушка! Я все время о тебе думаю. Ты прелесть! – Я наклонился и поцеловал ей руку. Потом двинулся выше, но тут она меня оттолкнула, хотя я мог бы поклясться, что ей этого вовсе не хотелось. Мы оглянулись на дом, Мэрилин махнула нам рукой. – Хочешь, на сегодня закончим? – спросил я.

Она кивнула:

– Ага. Ты сам-то не против? Мне бы лучше поговорить с ней, все объяснить, а, Гил? – И застенчиво посмотрела на меня. – Я не хочу… понимаешь?

– Врать и притворяться? – спросил я. Шэй кивнула. Какая она все-таки странная, сплошные противоречия. Внешне – «я вся такая крутая!», а внутри – нежная и милая, да еще, вероятно, немного напуганная. В общем, такая же, как я сам. – Это будет правильно и как раз вовремя. Для нас обоих.

Она явно обрадовалась.

– Я и сама так считаю, – заявила она и расплылась в улыбке. – Как выражается мой папочка, «гейм и сет!». Так что давай берись за весла, Гил! – Мне понравилось, что она вдруг стала звать меня по имени. Это создавало некую дружественную, более интимную атмосферу. Как секрет, который знают только двое, как ее собственное придуманное имя – Шэй. Я уже знал, хотя она мне этого и не сказала, что я единственный, кто звал ее этим именем, и что она не желала, чтобы я называл ее Норин, если, конечно, рядом нет посторонних.

Мы направились прямо к причалу у дома Мэрилин, вернее, попытались. Расстояние было не более пары сотен футов, но заняло это полчаса. А потом оказалось, что причал еле держится и нам не пришвартоваться. Правда, мне в любом случае надо было вернуть лодку Салливанов на место, где она обычно стояла – ярдах в двухстах вниз по течению, возле старого слипа. Я-то был не против – я был рад оставаться с Шэй, да и она, кажется, не возражала. Мы почти не разговаривали: ветер был сильный, вода все прибывала, нас то и дело сносило с курса; я прилагал все силы, чтобы гнать лодку вперед. Когда мы наконец причалили и я сложил весла, она повела меня по заросшей тропе через парочку чьих-то садов к дому своей тетки. «Это место, кстати, называется „Олд Корн Стор“», – сообщила она, когда мы пробирались через сад.

Времени спросить, откуда взялось такое название – «Старое зернохранилище», – не оказалось, потому что Мэрилин поджидала нас возле двери в кухню. Она положила руку на плечо Шэй и спросила, глядя на меня:

– А это кто?

– Приятель, – пробормотала Шэй, высвобождаясь.

– Я что, слепая, по-твоему? Что за приятель?

У меня, наверное, был тот еще видок: мокрые волосы, слиплись, сам весь синий от холода… Вблизи Мэрилин выглядела старше моей матери. Темные глаза, черные брови, много косметики на лице и очень красные губы. Прямо как герань. Глядя на нее, нетрудно было догадаться, что «эти траханые балконы», как их обозвала Шэй, были ее идеей. Получилась прямо-таки сущая «Ницца-на-Гларе». Судя по виду, Мэрилин была не прочь пошутить, но сердить ее мне не хотелось бы. А когда она сказала: «Я жду, Норин!» – я понял, почему у меня возникло такое ощущение. Суровая баба, крутая, никаких сомнений.

– Это Джулиан, – сказала Шэй.

Мэрилин между тем осматривала меня с головы до ног.

– Ты тот парень, что работал у Мэри Кронин, так ведь?

Я ошеломленно молчал. Такую яркую женщину трудно не заметить, и, если бы она заходила в ресторан, я бы засек.

– Да, – подтвердил я.

Мэрилин посмотрела на нас с жалостью:

– Бог ты мой, Норин Донован, я ведь не такая уж тупая, какой, может, кажусь. Там же каждый уик-энд играет это трио, не так ли?

Трио? Музыканты? Я посмотрел на Шэй.

– Ну да, это она про моего папочку и дядю Стива. И Джонни Морана. Они втроем много лет там лабают.

– Ты мне ничего про это не говорила.

– А ты и не спрашивал. – Шэй вспыхнула. – Да и какое это имеет значение?

Да никакого, наверное.

– Ты на ночь здесь останешься, Норин? – спросила Мэрилин таким тоном, который не оставлял никакого иного выбора.

– Ага. На всякий случай, если тебе хочется знать, – я сегодня в школе не была. Но завтра пойду, так что можешь не начинать читать нотации, о’кей? – Они явно были на короткой ноге, прямо как одногодки, но было также заметно, что Шэй старается произвести на тетку впечатление, быть у той на хорошем счету.

– А я разве должна? – рассмеялась Мэрилин. – И так сойдет. А сейчас – марш наверх и прямо в горячую ванну, в любом номере, ты ж совершенно окоченела! – Потом она обернулась ко мне: – А ты ступай в душ внизу. Могу спорить, тебе давненько уже не приходилось как следует помыться, так ведь? Хочешь, сунем все твое мокрое барахло в стиральную машину? – Другими словами, «я все про тебя знаю, молодой человек, про все твои перемещения в наших местах». – Можно что-нибудь для тебя подыскать переодеться, – добавила она, – пока твои вещи сохнут. А поесть не хочешь? А, Джулиан? – Посмотрела на меня, подняв брови, потом словно случайно коснулась правого виска: – Ну, пошли оба. Выглядите, как пара утопших крыс. – Она взорвалась хохотом. – Душ вон там!

Одно было ясно: в этом доме я никогда не был. Даже если закрыть глаза на обитую черной кожей мебель, расставленную повсюду, комната была такой огромной и такой странной формы, что ее невозможно было бы забыть. На одном из диванов валялся мальчишка лет двенадцати, смотрел телевизор. Он был так похож на Шэй, что можно было принять его за ее брата.

– Познакомься, это мой кузен Лайм, – представила она, проходя мимо. – Известен под кличкой Плакса. – И шутливо взъерошила парнишке черные кудри.

– Ой, да отстань ты! – буркнул тот и оттолкнул ее.

– Уроки, Лайм! – крикнула с лестницы Мэрилин. – Выключи телик! Немедленно! – Она вручила мне пару поношенных джинсов, которые оказались велики в поясе, и свитер, который был явно маловат.

Я принял обжигающе горячий душ, смыл шампунем с волос все речные запахи. Ни расчески, ни щетки для волос тут не оказалось, так что я расчесал их пятерней. Пора подстричься. Шэй еще была наверху, когда я ввалился в кухню, принес свои мокрые шмотки. Мэрилин сразу засунула их в стиральную машину, включила ее. Потом повернулась и посмотрела мне прямо в глаза. С минуту царило молчание.

– Гил? – спросила она в конце концов. – Гил Суини, не так ли?

Что я мог ей ответить, кроме как сказать «да». Любые уловки были сейчас бессмысленны. Я уже влез в это дело по уши. Гил Суини, сын убийцы. Вполне можно было ожидать, что Мэрилин вышвырнет меня вон.

– Значит, Гил Суини, чтобы меня… – Это она произнесла несколько громче.

– Гил Рекальдо, – поправил я.

– Ну да, конечно. Фрэнк, – кивнула она, и глаза ее как-то затуманились. Я уже не раз замечал, что Фрэнк производит на женщин неизгладимое впечатление – сильный и безмолвный, настоящий мужчина. – Стало быть, Фрэнк и твоя мать поженились, да? Точно, я про это слышала. Они всегда были без ума друг от друга. Ты сюда в первый раз приехал?

– Ты что орешь? – спросила Шэй с порога. – Он же не глухой.

Мэрилин посмотрела на Шэй, потом уставилась на меня. Я начал ее побаиваться. И тут я ее вспомнил – не как человека, а как некое явление из своего детства. Выражение у нее на лице было точно такое, которое я привык видеть у людей, когда они узнавали, что я глухой. Очень специфическое выражение типа «а он, случайно, еще и не слабоумный?», его нетрудно определить. Вот и Мэрилин явно немного нервничала в моем присутствии.

Я подошел к Шэй и взял ее за руку.

– Я и впрямь глуховат, – сказал я. – Правда, совсем немного. А когда был маленьким, вообще ничего не слышал.

Она уставилась на меня.

– Господи, да из тебя информацию прямо клещами надо тянуть! – заявила она и плюхнулась на стул.

Никогда в жизни я, наверное, не чувствовал себя так неуютно, как в тот день в обществе Мэрилин. Я все время терял нить разговора, никак не мог сконцентрировать внимание, а когда такое со мной случалось, у меня и слух сразу пропадал. Мне хотелось упасть к ногам Мэрилин и умолять ее сохранить мою тайну, но в то же время я надеялся получить от нее объяснения некоторых событий. Она мне не очень-то понравилась, но, вероятно, потому, что я опасался, как бы она не настроила Шэй против меня. Шэй все переводила взгляд с меня на тетку и обратно, и я знал – как только закрою за собой дверь, та тут же ее обо всем просветит.

Но что она сама знала? И что знали все другие? Заметка в «Данкреа лиснинг пост» была какая-то двусмысленная: ее можно было трактовать самым разным образом. «Человек, которого разыскивали по подозрению в убийстве на Трианаке, утонул в море». Это могло относиться к двоим: к моему отцу и к Спейну. Разыскивали по подозрению в убийстве. Я уже знал, к кому это точно относится. Вернее, думал, что знаю. К Гилу Суини, сыну убийцы. Это было самое важное, чего я не сказал Шэй, моему другу, моей защитнице.

Пока мы сидели за столом и ели, снаружи стало темнеть. И тут меня стали одолевать воспоминания и образы из прошлого. Так и мелькали перед глазами, а я никак не мог понять, что они означают. Хотелось бы увести разговор в сторону от меня и моей семьи. Но тут шансов у меня не было никаких.

– А как поживает твоя мать? – беспечно осведомилась Мэрилин. – Ты знаешь, я на нее работала. Ты меня помнишь?

На это я по крайней мере мог ответить правдиво.

– Нет.

На самом же деле я вспомнил, что ощущал ее присутствие в доме, и, когда она проходила мимо, чтобы поставить чайник, понял почему: Мэрилин по-прежнему пользовалась теми же духами.

Я отодвинул стул и встал:

– Мне, наверное, пора.

Шэй подняла на меня взгляд.

– Попроси, чтобы я показала тебе дорогу, – неслышно, одними губами произнесла она.

Что ж, умница: она сразу поняла – раз я был когда-то глухим, значит, есть хороший шанс, что умею читать по губам.

– Ты мне не покажешь дорогу, Норин? – громко произнес я.