Текст книги "В поисках прошлого"

Автор книги: Джемма О'Коннор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Глава 15

Дублинские газеты первыми начали рекламную кампанию, и было понятно, что телевизионщики уже с ними связались, если этого еще раньше не сделал издатель. Журналист, который позвонил Фрэнку, был любезен, голос звучал молодо, и звали его Шон Брофи. «Я тут в отпуск собираюсь, на пару недель, – начал он. – И хотел бы назначить дату интервью, пока вы еще не очень заняты. Вас скоро на части будут рвать. Мне ваши романы страшно нравятся. Я иногда делаю криминальные репортажи под другим именем», – добавил он и сообщил фамилию, которая стояла под самой лучшей заметкой о Фрэнке. Это, конечно же, помогло сломать лед. Интервью было назначено на следующую неделю. Когда Шон спросил, какое место предпочел бы Фрэнк, тот предложил встретиться в Национальной галерее.

– В Лондоне? Ох! А я так понял со слов вашего издателя, что вы намерены устраивать себе паблисити в Дублине, – сказал Брофи.

Фрэнк про себя возблагодарил небо, что никто не сказал этому журналисту, где он на самом деле живет. Но именно тогда ему должно было прийти в голову, что Брофи просто выкачивает из него дополнительную информацию.

– Ну что ж, – уклончиво ответил он. – Можно встретиться и в Дублине, если хотите.

– Отлично. Тогда как насчет кафе в Ирландской национальной галерее?

Фрэнк согласился. Если недели не хватит, чтобы отрастить бороду, придется ограничиться дизайнерской щетиной. Только, вероятно, щетина не дотянет до «дизайнерской», если будет вся седая. Он положил телефонную трубку с ощущением, что сама судьба наступает ему на пятки.

Рекальдо долгие годы успешно изгонял из памяти любые воспоминания о тех пяти судьбоносных днях, но теперь они снова преследовали его и днем, и ночью. Его бросало в пот, когда он вспоминал, как тщательно он «отредактировал» историю Джона Спейна. Как убрал все улики, наводящие на мысль о присутствии Крессиды в ту ночь в саду убитой женщины. Когда двое сотрудников городской полиции, Макбрайд и Коффи, прибыли на место преступления, они тут же прижали его и обложили со всех сторон если не в качестве подозреваемого, то как главного свидетеля. Два дня он был в крайне неудобном положении, но потом все изменилось, Фил Макбрайд перешел на его сторону. Как бы все могло сложиться, если бы он тогда поступил иначе? Потом, после сбоя на старте, они отлично ладили и работали вместе – и быстренько раскопали сокрушительные доказательства вины Суини. Тогда они и подружились.

Фрэнк открыл папку с названием «Наследие». С минуту подумал, а потом заменил собственное имя на фамилию Ханран – он не желал, чтобы действующие лица выглядели такими, какими он их знал. Эта простая перемена вызвала удивительный эффект: она изменила всю перспективу, и, когда он перечитал свои наброски, выяснилось, что полицейский в них подменил писателя.

Однажды рано утром все видят женщину, стоящую в своем саду возле дерева, у самой воды. Старый рыбак подходит к ней, чтобы поболтать, и обнаруживает, что она мертва, вся залита кровью, но все же стоит. Он опускает ее на траву и вызывает местного полицейского, который, в свою очередь, вызывает из города свое начальство. К тому времени, когда те прибывают на место, рыбак уже подготовил и отрепетировал свои показания. В новой версии Джек Ханран начинает просеивать все улики по мере их появления: этот рыбак – бывший священник с сомнительным прошлым. Он вышел из ордена иезуитов, когда увел жену у испанского посла в Италии; позднее женщина покончила с собой.

Старый рыбак поддерживает дружеские отношения с молодой англичанкой и учит ее глухого сына.

Убитая женщина распространяла о них гнусные сплетни, а также обвиняла старика в педофилии. После ее гибели осталась семнадцатилетняя дочь, умственно неполноценная, которую она всю жизнь держала в отдаленном монастырском приюте, храня ее существование в тайне. Отец от этой девушки отказался. Женщина годами преследовала его. И еще у нее рак в последней стадии.

Предполагаемый убийца Икс – полный банкрот. Жертва Игрек через посредство своего приятеля выкупает у него любимую яхту при условии, что Икс будет продолжать ею пользоваться, но затем отказывается от этой договоренности и перепродает яхту.

Икс выясняет это за день до того, как Игрек находят убитой. Тогда же он встречается с дочерью – в первый раз с того момента, как той исполнилось три года…

Рекальдо перечитал написанное и выбросил все эти Иксы и Игреки, прежде чем продолжить писать.

…В тот же день, несколько позднее, Крессида видит девушку и догадывается, кто она такая.

Гил сообщает отцу, что «видел даму».

Гил проводит вторую половину дня со Спейном. Суини видит их вместе и угрожает настучать на старика, обвинив его в педофилии, если Крессида не согласится продать дом. Когда та отказывается, Суини избивает ее и собственного сына. Позднее его видят, когда он плывет через реку, направляясь к дому Эванджелин. Крессида идет предупредить Спейна и обнаруживает, что Эванджелин соблазняет того у себя в саду. Крессида выходит из себя, хватает Эванджелин, оттаскивает ее и сбивает с ног. В потасовке у Крессиды из волос выпадает гребень. Спейн оттаскивает ее от Эванджелин, а потом отправляет вместе с сыном в город, где она до времени скрывается.

Что происходит потом – не совсем ясно. По версии, которую Спейн представил полиции, он просто натыкается на мертвое тело. Но потом он признается, что ночью возвращался в сад, хотя и не говорит, сколько раз. Но настаивает на том, что около полуночи она была еще жива и стояла возле освещенного окна.

Сосед и друг покойной О’Дауд заявляет, что слышал пение Эллы Фицджеральд, доносившееся из дома Эванджелин около часа ночи, и считает, что в это время она была жива. Его тоже подозревают в том, что он знает больше, чем говорит. Если не считать того, что Спейн ночью возвращался в сад, Крессида подтверждает рассказанную О’Даудом историю. Есть и другие детали, но это ерунда. Читая протоколы допросов, Ханран приходит к выводу, что Спейн нарочно неправильно указал время, чтобы иметь возможность обыскать сад и уничтожить улики, прежде чем вызывать полицию и криминалистов.

Вскрытие показывает, что женщина имела половые сношения, причем не с одним мужчиной, перед тем как получить смертельный удар в живот, именно в то место, где ей недавно была сделана хирургическая операция. Modus operandi[29]29
  Modus operandi (лат.) – образ, способ действия.


[Закрыть] убийцы неизбежно указывает на Суини, известного тем, что он избивает свою жену. А тот уже куда-то исчез. Несмотря на это, остается совсем немногое – привести в соответствие все показания и обработать вещественные доказательства. Что и делают полицейские, но, увы, уже после того, как обнаруживается, что Суини и Спейн утонули.

Фрэнк откинулся назад и стал в десятый раз обдумывать написанное. Несколько моментов явно не сочетались с остальным. Промежуток времени от момента, когда Крессида напала на Эванджелин, до времени обнаружения мертвого тела последней составлял добрых восемь часов. Чем еще Спейн занимался в это время, кроме того, что спал? А Крессида? Нет, это никак не стыковалось. Женщина, которую почти все боялись, убита человеком, которого, кажется, все ненавидели. Но почему же тогда он так своевременно утонул? Или был утоплен? Десять лет спустя трудно восстановить все детали…

Да и вообще вся эта история откровенно пованивала. Если Ханран намеревался провести должное расследование, ему следовало для начала более тщательно проверить показания Спейна и Крессиды, а Фрэнка Рекальдо отдела вообще отстранить – чем скорее, тем лучше.

– Ну и черт с ним! – сказал Фрэнк и без особых церемоний выкинул вон выдуманного им полицейского. Потер рукой щеку и погрузился в задумчивость. Нет, никак ему не сочинить эту книгу. Если он все-таки будет продолжать, придется вновь пережить все эти ужасные события и бросить тень на людей, которых он любит, не говоря уж о самой дорогой для него женщине. И он без дальнейших колебаний сбросил весь файл в «корзину» компьютера.

Но беда никогда не приходит одна. Зазвонил телефон. Фрэнк схватил трубку.

– Мистер Рекальдо? – Это была секретарша его врача. Она звонила, чтобы сообщить, что через неделю его готовы положить в больницу. – Доктор Бойлен хотел бы с вами переговорить.

– Сейчас? Мне к вам приехать?

– Нет, доктор ждет на линии, – ответила она.

– Фрэнк? Как у вас дела? – спросил доктор, и на лбу у Фрэнка выступил пот.

– Отлично, Джо, – ответил он. – Никаких проблем, последние несколько недель просто ничего. Прописанный вами курс, кажется, сделал свое дело.

– Ну что вы мне толкуете, Фрэнк? Опять хотите отложить операцию? Знали бы вы, скольких трудов мне стоило ее организовать! Слушайте, не загоняйте себя в гроб, не говоря уж обо мне! Ваша жена уже приехала?

– Нет, – вынужден был признаться Фрэнк. – Через пару дней вернется. – Тут он скрестил пальцы. Крессида должна была приехать по своему собственному желанию, сама должна была решить вернуться к нему и остаться. Если сказать ей, что он болен, то это практически то же самое, что заставить ее жить с ним, а такого он не вынесет. Это вовсе не в его стиле – превращаться в объект жалости.

– Вы ей уже сказали, Фрэнк, да?

– Нет. Когда бы я успел? Она последние четыре года ухаживала за своим отцом. И как же, черт подери, мне было сообщить, что ей предстоит еще один марафон, снова возня с лежачим больным?

Джо Бойлен был слеплен из более прочного материала.

– Боюсь, что вам все же придется это сделать, потому что операцию больше откладывать нельзя. Извините, Фрэнк, вам здорово не повезло, но у вас было несколько лет после предыдущей. Сколько именно?

– Четырнадцать, – промямлил Фрэнк. – В ноябре исполнится. – Тогда ему было тридцать восемь – слишком молодой возраст для того, чтобы тебе ставили шунт. Теперь пришло время ставить еще один. Доктор предложил это семь или восемь месяцев назад, но тогда Фрэнк даже слышать об этом не хотел. Более трудным оказалось сопротивляться приступам стенокардии, а также сопутствовавшим им жизненным неприятностям все последующие месяцы. От его либидо вообще не осталось следа. Фрэнк перестал совершать длительные пешие прогулки, а вскоре уже не мог без одышки одолевать даже короткие расстояния. Он резко снизил активность, стал меньше пить, меньше есть, меньше спать. Не поднимал никаких тяжестей, не летал самолетом без крайней необходимости. И перестал доверяться Крессиде. Да и как он мог, когда сам себе был не в силах признаться в том, насколько все у них развалилось? Однако в последние три-четыре недели – приступы начали случаться даже во время отдыха – тревожный сигнал наконец был им услышан.

– У вас осталось всего две еще не заблокированные артерии. И одна из них тоже под сомнением.

– Это мне уже говорили, – сухо заметил Фрэнк. Как выразился тогда тот кардиолог? Ага, «требуется немного подремонтировать ваш трубопровод».

– Так когда?

– Я уже все это проходил, Джо. И вас, видимо, не очень удивит, что я несколько побаиваюсь этой операции.

– Нет, не удивит. Перспектива не слишком отрадная, однако техника здорово продвинулась вперед. Сами увидите, такие операции стали теперь гораздо менее травмирующими. А когда все сделают, вы просто себя не узнаете.

«Да, но узнает ли меня моя любимая? Gra mo chori[30]30
  Gra mo chori (ирл.) – возлюбленная моего сердца.


[Закрыть]?»

– После операции вас продержат в больнице четыре или пять дней, – жестко добавил доктор Бойлен. – Значит, ложитесь во вторник, операция в четверг утром. К середине будущей недели уже дома будете. Если ваша жена захочет… со мной поговорить, скажите, пусть позвонит. В любое время.

Фрэнк поблагодарил его и повесил трубку.

Е-мейл от Фионы Мур Шону Брофи

Шон, ты псих! Вентри – ирландец. Хотя и не из болтливых. По всем признакам – в некотором роде затворник. Я моталась в Уотерфорд, поговорила с этим молодым кинопродюсером Иеном Уайтом. И что ты думаешь? Он не только закупил опционы на все oeuvre[31]31
  Oeuvre (фр.) – работа, произведение; здесь – романы.


[Закрыть] Вентри, но уже экранизирует первый. На ходу подметки режет, это уж точно. Съемки запланированы на октябрь, будут идти в Соединенном Королевстве, а потом, через месяц, здесь. Может, он уже продал свою продукцию дальше – во Францию, в Штаты. Весной начинает снимать второй фильм. Это хорошие новости. А вот и плохие: Вентри живет где-то в Оксфордшире и отказывается давать интервью. Такой вот Джером Д. Сэлинджер[32]32
  Джером Д. Сэлинджер (род. в 1919) – американский писатель, автор повести «Над пропастью во ржи» и др.


[Закрыть] de nous jours[33]33
  De nous jours (фр.) – наших дней, нашего времени.


[Закрыть]. Идеи есть? В пятницу вечером, как договорились.

Фи

Е-мейл от Шона Брофи Фионе Мур

Фи, не в Оксфорде, а в Дублине. Я звонил Вентри, договорился об интервью. Он пытался сделать вид, будто живет в Лондоне. И опять хотел отложить встречу. Но я все же ухитрился его прижать. Расскажу вечером.

Шон

P.S. С. немного унялась – дала мне время до следующей недели. Только подумаю об этом – голова болит. Интересные идеи есть?

Ш.

Глава 16

Во сне его все время преследовал назойливый образ Эванджелин. Фрэнк вертелся, думал о собственном здоровье, о Крессиде, о детях, о прошлом, о будущем – короче, обо всем. Больше всего его тяготило то, что он никак не мог помочь Гилу примириться с прошлым, со своим происхождением. Усыновив мальчика, он добровольно взял на себя ответственность. Фрэнк любил его как своего собственного ребенка и тем не менее никогда даже не касался этой темы. Хуже того, он не оставил себе никакого простора для маневра. Что они с Крессидой намеревались сделать, чего желали, так это создать обстановку доверия и любви, в которой Гил мог бы освоиться, а потом и как-то примириться с ужасающей жестокостью, которую пережил в раннем детстве. Не было смысла обвинять Крессиду: она-то могла потерять гораздо больше – даже в самом лучшем случае получила бы полное отчуждение со стороны собственного сына. Конечно, и Фрэнк, и Крессида нервничали и переживали по этому поводу все эти годы, и еще как! Но, пребывая в состоянии полного замешательства, Крессида позволила себе пойти на поводу у мужа, а он, бедолага, и сам блуждал в потемках. И все окончательно испортил.

На следующее утро, встав с постели в крайне возбужденном состоянии, Фрэнк просто рассвирепел, увидев на кухонном полу кучки, оставленные Рафферти, которые бедная малышка Кэти-Мей неумело пыталась убрать.

Он отобрал у дочери тряпку.

– Выведи это Божье наказание на улицу! Прямо сейчас. И не впускай обратно, пока я не скажу.

Сам вымыл кухню и, слегка успокоившись, приготовил завтрак. Потом продиктовал Кэти-Мей список того, что надо купить, она старательно все это записывала, а Рафферти, свернувшись клубком, лежал у хозяйки на коленях.

Когда девочка кончила записывать, они со щенком одновременно подняли головы и посмотрели на Фрэнка с одинаковым жалостным выражением, почти со слезами на глазах.

– Ты на нас больше не сердишься, а, папочка? – спросила Кэти-Мей.

«На нас»? Фрэнк посмотрел на нее и улыбнулся:

– Нет, милая, ты же так старалась… Извини, что я взорвался. Плохо спал ночью, но теперь все в порядке. Почему бы вам теперь не поиграть, пока я поработаю? А потом поменяем постельное белье и все уберем к приезду мамочки. Как тебе такой план?

Кэти-Мей привязала к ошейнику Рафферти шнурок.

– Хочу научить его ходить на поводке, – уверенно заявила она, и ее вовсе не смутило то, что щенок тут же устроил сидячую забастовку, и его пришлось на пузе волочь по влажному полу через всю кухню. У двери она взяла песика на руки и вынесла в сад на его первое в жизни учебное занятие.

Фрэнк несколько минут наблюдал за Кэти-Мей через кухонное окно, а потом, не в силах справиться с собой, снова сел за компьютер и вытащил из «корзины» файл «Наследие». Он все пытался убедить себя, что теперь, спустя добрый десяток лет, вряд ли кто помнит детали того убийства, разве что два-три человека в Пэссидж-Саут или на Трианаке. Однако сам он уже много лет жил в совершенно сумасшедшей обстановке, так что его мозги тоже были несколько набекрень. Псевдоним надежно скрывал настоящее имя Рекальдо, да и сам он всегда был чрезвычайно осторожен, когда речь заходила о паблисити. Теперь он жалел, что не последовал совету Фила Макбрайда сменить не только фамилию, но и имя, избавиться от Фрэнка. Но кому в голову взбредет связать крайне популярного и знаменитого Фрэнка Вентри с ничтожным сержантом полиции Фрэнком Рекальдо, каким он был когда-то? Или с тем давнишним убийством? Шум вокруг этого происшествия тогда быстро утих, интерес публики через неделю переместился на серию ограблений банков в Дублине, связанных с террористами. Нетрудно было прийти к выводу, что всеобщая амнезия продлится долго, хотя вывод этот вряд ли можно было назвать обоснованным.

«Ну, и кто увидит в этой истории что-то знакомое?» – спрашивал он себя. Никто, кроме Фила Макбрайда, внимательного читателя и старого друга. Правда, его реакцию затруднительно предсказать, как и все, что касалось Фила. Кресси? Крессида – совсем другое дело. Она придет в ужас. Может быть, даже решит, что муж пытается наказать ее, – только вот за что? За нежелание вернуться домой? Фрэнк отбросил эту мысль.

Самым странным во всей этой сосредоточенности на самом себе и собственных переживаниях было то, что Фрэнку даже не приходило в голову: он сам может стать объектом чьего-то интереса до тех пор, пока не оставит окончательно замысел написать «Наследие». Долгие годы его незаурядные умственные способности были направлены на защиту жены и семьи, но не самого себя. Для человека, способного разработать и положить на бумагу самые изощренные и леденящие душу криминальные сюжеты, он проявил себя чрезвычайно тупым и бестолковым, когда дело коснулось собственной жизни: проще говоря, за деревьями не разглядел леса.

А Гил? Как насчет Гила? Невзирая на все интеллектуальные усилия Фрэнка Рекальдо, маленькая молчаливая фигурка мальчика постоянно влезала в эту историю. Правда, теперь он все время был рядом с Фрэнком. Гил, неучтенный, скрытый ото всех свидетель происшедшего. Даже сейчас Фрэнк едва ли был готов признать, что ни он, ни один из его коллег никогда даже не пытались выяснить, какую роль во всем это играл малыш, и вообще играл ли. Или что он мог увидеть. Гил, с которого мать никогда не спускала глаз. Однако в день убийства – вот что самое главное! – Гил был со Спейном, пока Крессида отвозила знакомую в Корк, в больницу. Перед глазами Фрэнка мелькали разные виды сада Эванджелин, мертвое тело женщины на траве у его ног. Джон Спейн тоже то и дело материализовался самым неудобным образом, упрямо придерживаясь своей хорошо продуманной версии.

– Когда вы в последний раз видели ее живой? – постоянно слышал он свой собственный вопрос.

– До того, как обнаружил ее мертвой, хотите сказать? Я видел, как она стояла у дерева, когда я вечером возвращался с рыбалки.

– Вы были один?

– Конечно, почему же нет?

Ни слова про Гила, хотя мальчик был с ним всю вторую половину дня. Стоило Фрэнку подумать об Эванджелин Уолтер, как на поверхность всплывали одни и те же вопросы и то же самое чувство ужаса: он не видел Крессиду два дня, что предшествовали убийству. В целом ее никто не видел целых четыре дня: два дня до убийства и два дня после него. Перед его мысленным взором тут же возникли собственные пальцы, хватающие миниатюрный черепаховый гребень. Она ненавидела эту американку, подозревала, что та крутит роман с ее мужем, боялась ее ядовитого язычка.

Фрэнк опустил лицо в ладони и закрыл глаза. Когда он наконец увидел Крессиду, та была все в синяках и царапинах. У Гила рука была на перевязи. Потребовалось некоторое время, прежде чем Кресси призналась, что ударила Эванджелин по голове. Спейн неохотно подтвердил это, однако утверждал, что удар был несильный.

– Она упала, лежала на земле и смеялась над нами, когда я оттаскивал Крессиду в сторону. А потом, позже, я видел ее у открытого окна. И в доме играла музыка. Элла Фицджеральд пела.

– А сами вы где были?

– На реке, в лодке, конечно.

– Вы ведь говорили, что уже легли спать. Может, расскажете, каким образом опять там очутились?

– Хотел убедиться, что с ней все в порядке.

Все это приходилось вытаскивать из старика буквально клещами. И то, что вытащили, оказалось просто ужасным. В ночь убийства Спейн отправился к Эванджелин, чтобы потребовать от нее прекратить преследовать его своим злословием, но она лишь рассмеялась ему прямо в лицо, а потом довершила дело тем, что вовлекла его в разнузданный сексуальный акт, который Крессида, которая все это невольно видела, позднее охарактеризовала как изнасилование, причем в роли насильника выступала Эванджелин. Показания Крессиды тоже вылезали на белый свет болезненно и мелкими порциями: в тот день, но раньше по времени, она совершенно случайно, впервые в жизни повстречалась с Алкионой. Одного взгляда на девушку ей было достаточно, чтобы догадаться, кто отец, – та была ну просто вылитый Вэл Суини. И это подтвердило ее давние подозрения, что у Вэла с Эванджелин была сексуальная связь. Более того, связь, по всей видимости, началась еще до брака Крессиды с Вэлом и продолжалась все время этого брака. Когда Кресси заявила о своем открытии Вэлу, тот перевернул ситуацию, пригрозив заявить властям, что она оставляет восьмилетнего сына на попечении «извращенца, бывшего священника». Вот вам и готовые условия для применения насилия. Когда Спейн, а потом и Крессида появились в саду Эванджелин Уолтер, они были в ярости и отчаянии.

Когда Фрэнк спросил, где в это время находился Гил, Спейн ответил, что мальчик был в машине или в его коттедже, в шоке после того, как стал свидетелем беспощадно жестокого избиения матери собственным отцом. Вот детективы и решили, что старик защищает Крессиду. Или его больше заботил Гил? А гнусные намеки Эванджелин Уолтер на его нежное отношение к мальчику? Фрэнк пошел дальше и принялся изучать улики против Валентайна Суини, обнаруженные в багажнике его брошенной машины: перепачканную кровью одежду убитой женщины, свитер и вельветовые брюки самого Суини, тоже в крови, и деревянный сундучок, набитый личными бумагами покойной. И самая убойная из них: завернутый в газету за то же число миниатюрный диктофон, который – по счастью или в силу особенностей конструкции – оставался включенным в течение всего разговора Эванджелин с Суини. Потрясенный Фил Макбрайд назвал это «настоящим садистским спектаклем, только в словах». После чего сомнений в виновности Суини не осталось. Что было очень удобно, если не сказать больше.

Но одна вещь всегда не давала Фрэнку покоя. По причине весьма своевременной смерти Суини диктофон не был представлен в суде, так что запись никто не подвергал тщательной криминалистической экспертизе, которая, несомненно, потребовалась бы. Не изучалась и связь диктофона и газеты, в которую он был завернут, по крайней мере Фрэнк об этом не слышал. Дело не в том, что он стремился эту связь найти, да к тому же, по молчаливому уговору между ним и Макбрайдом, эта тема вообще считалась табу. И тем не менее мысль об этом опять терзала его даже десять лет спустя. Фрэнк никогда не сомневался, что именно Суини убил Эванджелин Уолтер; нет, его мучило другое: а не помогал ли кто-нибудь убийце? И если да, то кто? И по какой причине?

Маленький Гил опять как бы дергал его за локоть. Превознося Крессиду за ее преданность своему глухому сыну, каждый отдельный свидетель пользовался практически теми же словами: «Ребенок всегда был рядом с ней, она не спускала с него глаз». «Господи, – думал Фрэнк, – предположим, это истинная правда. И что тогда? Ладно, хватит с меня. Хватит!»

Фрэнк стер проклятый файл и выключил компьютер. Гил снова был отодвинут на задний план. И без него проблем предостаточно. Жена вот-вот вернется домой, а он так и не сказал ей ни о своей болезни, ни о необходимости операции, хотя понимал – она посчитает это еще одним примером того, что Фрэнк живет в своем собственном мире, хотя на самом деле он просто не мог справиться с собственным страхом. И еще он виновато признался себе, что и издателя своего не удосужился предупредить о проблемах со здоровьем. Когда Ребекка сообщила ему, что отменила отпуск в честь его предстоящего визита в Лондон, Рекальдо никак не отреагировал. Не преднамеренно, скорее в силу детского желания не вспоминать об операции – может, обойдется. Он криво усмехнулся, пригладил ладонью волосы, радуясь, что избавлен от всех хлопот, связанных с двумя его первыми, уже надоевшими книгами – никаких встреч, просмотров, торжественных обедов «в честь знаменитости», – а теперь появилась возможность, если он проявит должное хитроумие, избежать и всех последующих рекламных мероприятий.

Ему также пришло в голову, что какой-нибудь отвлекающий маневр мог бы помочь им с Кресси преодолеть этот кризис, а ему – ускорить выздоровление. Если бы он уже начал поиски нового дома вместо того, чтобы сбежать в Керри, уже могли бы появиться какие-нибудь варианты. Оглядев скудно освещенную столовую, Фрэнк подумал, насколько мерзко все тут выглядит, особенно если взглянуть глазами вернувшейся домой Кресси. Она всегда ненавидела этот дом, это предместье, близость города. Если бы он тогда все не испортил – в Уотерфорде, когда они шли вдоль реки, – они, вероятно, уже подобрали бы себе идеальный дом; но как только он понял, что они все время избегают даже упоминать о Корибине, тут же испугался, что любой другой дом окажется неподходящим, и мужество его покинуло. Пути назад не было. Нельзя же было в самом деле рассказать детям все, что тогда произошло, дав им возможность самим судить о прошлом.

Рекальдо усилием воли стряхнул с себя апатию. На свете есть тысячи очень привлекательных мест, куда можно перебраться. И вероятно, это окажется вполне им по карману. Продюсеры заплатили ему очень прилично. Единственный сомнительный момент – как долго будет бить этот денежный фонтан. Как и всякого писателя, его беспокоило, на какое время ему хватит вдохновения и удачливости. Фрэнк скрестил пальцы, нетерпеливо отодвинул назад стул и позвал Кэти-Мей.

– Хочешь, поедем в Дублин? – спросил он удочери. – У меня там есть несколько дел, но у нас будет время съесть по гамбургеру. Ну, что скажешь?

– Надо купить цветы для мамочки, – предложила Кэти-Мей.

– Отличная мысль! – Он обнял малышку за плечи и прислонился своей пергаментной щекой к ее щечке.

Три часа спустя они вернулись домой с огромным букетом красных роз, новым кожаным ошейником, поводком для Рафферти и ворохом рекламных объявлений от пяти агентов по продаже недвижимости. Отец и дочь уселись за кухонный стол и стали все просматривать. К его удивлению, просмотрев примерно половину, он наткнулся на подробнейшее описание Корибина с цветной фотографией. Фрэнк смотрел на нее некоторое время, потом толкнул фото через стол к дочери.

– Что думаешь по поводу этого? – спросил он.

– Вот этот мне нравится больше, – заявила Кэти-Мей самым милым и независимым тоном, бросив лишь беглый взгляд на фото. В руке она держала страничку с плохо отпечатавшимся черно-белым снимком великолепно и пропорционально спланированного дома недалеко от Авоки в графстве Уиклоу. – Смотри, папочка, здесь в саду есть загон для собак – Рафферти понравится!

– Вопрос в том, моя маленькая, понравится ли там тебе, – заметил он. Кэти-Мей часто закивала с такой силой, что, казалось, сейчас у нее голова оторвется, и энтузиазм дочки открыл Фрэнку глаза на то, что в своих расчетах они с Крессидой в какой-то момент отодвинули на задний план не только сына, но и дочь. – Тебе не нравилось жить в Оксфорде? – мягко спросил он.

Кэти-Мей подняла удивленный взгляд.

– В общем, нет, – медленно произнесла она. – Мне там школа не очень нравилась. Другие дети надо мной все время смеялись. Говорили, у меня смешной акцент. – Тут у нее скривились губы. – У самих смешной! – Она задумчиво улыбнулась. – Друзей у меня там не было. Ни одной подруги, я же не могла никого пригласить к себе. Потому что дедушка болел. – Она пожала плечами. – Я и вправду очень-очень рада, папочка, что вернулась домой.

– А дедушка? Он тебе нравился? – Дедушка – такое взрослое слово для маленькой девочки! Она всегда называла его именно так, не «дед», не «дедуля» – а это о многом говорило!

– Ну, он, конечно, немножко на меня сердился, особенно когда я была еще совсем маленькая. – Кэти-Мей подняла на отца глаза. – Хотел, чтобы я все время вела себя тихо, потому что не любил шум. Но он не всегда был такой. Иногда мне разные истории рассказывал. Про войну. – Тут глаза ее расширились. – А ты знаешь, папочка? Дедушка был солдатом в Греции! И все его товарищи погибли. Пап, а что такое товарищи?

– Друзья, – ответил Фрэнк. – Его друзья.

Кэти-Мей некоторое время обдумывала услышанное.

– Он плакал о них и молился за их бессмертные души! – Она явно повторяла чужие слова. – Очень грустно, правда? Я и не знала, что старые люди тоже плачут. А потом начинал на меня сердиться и кричал, чтобы я убиралась вон. Странный он был немного. Никогда не знаешь, чего от него ждать. Мамочка сказала, он не очень хорошо себя чувствует, потому что очень-очень старый.

– Но он тебе нравился?

Кэти-Мей наморщила носик:

– Ну, не совсем. Он не всегда был добрый, не так, как ты или мамочка. Мне лучше тут, с тобой, а еще лучше будет, когда и мама будет с нами, – добавила она деловым тоном.

И ее отец понял, что никогда еще не ставил себя на место своей маленькой дочери, никогда не пытался вообразить, что это такое – жить в зависимости от капризов старого сварливого скряги. Они с Кресси – хотели того или нет – все запутали и испортили, и больше всех был виноват в этом он сам. Фрэнк буквально отгородил Кресси от всего мира. Использовал свою работу в полиции и школу Гила, чтобы развязать себе руки для новой карьеры. Убедил себя в том, что так надо, потому что его успех нужен его семье, но это было правдой только наполовину. Ему нравилось писать, и он хотел продолжать писать, так как знал, что пишет на хорошем уровне. А поскольку желание сочинять пришло к нему поздно, Рекальдо трясся над ним, над свободой, которую ему принесло творчество. И неизбежный, рано или поздно, конец успешной карьеры его пугал. Равно как и Крессиду. Помня об этом, разве можно было считать писательство лишь потворством собственным желаниям?

В ночь перед похоронами отца Кресси обвинила мужа в том, что он всю жизнь испытывал ее терпение, постоянно устраивая непостижимые испытания для ее любви, ставя всевозможные преграды, которые ей все время приходилось преодолевать. И она была права. И даже если она не скажет этого ему опять, когда услышит о предстоящей операции, все равно будет считать это очередным крушением всех надежд и полным крахом. Его любви или своей? И почему он наделал столько глупостей? Лгал и притворялся. Ведь Кресси прекрасно понимала – так же как и он сам, – что настоящей причиной того, что Фрэнк отказался жить в Оксфорде, было вовсе не то, что он не ладил со своим тестем, а нежелание начинать с нуля там, где его никто не знал. Ему и в голову до настоящего момента не приходило, что их маленькая дочь может чувствовать то же самое.