Текст книги "Глаза чужого мира"

Автор книги: Джек Холбрук Вэнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Паломники

Большую часть дня Кугель брел по угрюмой пустоши, где не росло ничего, кроме солончаковых трав. Потом, всего за несколько минут до заката, вышел на берег широкой медлительной реки, рядом с которой проходила дорога. В полумиле справа стояло высокое сооружение из бревен, покрытое темнокоричневой штукатуркой, – вне всяких сомнений, постоялый двор. Это зрелище доставило Кугелю глубокое удовлетворение, поскольку он ничего не ел целый день. Десять минут спустя он толкнул тяжелую, обитую железом дверь и вошел внутрь.

Путник стоял в передней комнате. По обе стороны от него были окна со стеклами в форме ромбов, принявшими от возраста цвет жженой лаванды, заходящее солнце наполнило их тысячью отражений. Из пивного зала доносился оживленный шум голосов, звон глиняной и стеклянной посуды, запах старого дерева, навощенных плиток, кожи и кипящих котлов. Кугель шагнул вперед и обнаружил десятка два человек, собравшихся вокруг огня, они потягивали вино и обменивались хвастливыми рассказами о путешествиях.

Хозяин стоял за стойкой. Это был коренастый человек, едва доходящий Кугелю до плеча, с большой куполообразной лысой головой и черной бородой, свисающей на целый фут под подбородком. Его глаза были выпуклыми, с тяжелыми веками, выражение лица – таким же мирным и спокойным, как течение реки. Услышав просьбу Кугеля о ночлеге, он с сомнением потянул себя за нос.

– У меня и так уже все переполнено изза паломников, идущих к Эрзе Дамату. Те, кого ты видишь на лавках, не составляют и половины всех, кого я должен разместить сегодня ночью. Если устроит, положу тебе матрас в передней. Больше ничего не могу сделать.

Кугель издал вздох, полный беспокойства и недовольства.

– Это совсем не то, чего я ожидал. Я желаю получить отдельную комнату с хорошим ложем, видом на реку и толстым ковром, чтобы заглушить песни и выкрики, доносящиеся из общего зала.

– Боюсь, что ты будешь разочарован, – заявил хозяин без особых эмоций. – Единственная комната, соответствующая этому описанию, уже занята вон тем человеком с желтой бородой, неким Лодермульком, тоже совершающим паломничество к Эрзе Дамату.

– Возможно, если ты скажешь, что это чрезвычайный случай, то сумеешь убедить его. Он освободит комнату и займет матрац вместо меня, – предложил Кугель.

– Сомневаюсь, чтобы он пошел на такое самопожертвование, – ответил хозяин. – Но почему бы тебе самому не спросить его? Мне, честно говоря, не очень хочется портить с ним отношения.

Кугель, разглядывая резкие черты лица Лодермулька, его мускулистые руки и снисходительный вид, с которым он прислушивался к разговорам паломников, был склонен согласиться с хозяином в оценке характера этого человека.

– Похоже, мне придется занять матрац. А теперь что касается моего ужина: я хочу птицу, соответствующим образом приготовленную и обжаренную, с гарниром и теми закусками, какие позволяет твоя кухня.

– Моя кухня чересчур загружена, и тебе придется есть чечевицу вместе с паломниками, – вздохнул хозяин. – У меня есть только одна птица, и она также была заказана для Лодермулька, для его вечерней трапезы.

Кугель оскорбленно пожал плечами.

– Не важно. Я смою дорожную грязь с лица, а затем выпью кубок вина.

– На заднем дворе есть проточная вода и корыто, которое время от времени используется для этой цели. За отдельную плату я предоставляю притирания, благовонные масла и нагретые полотенца.

– С меня хватит и воды.

Кугель вышел на задний двор и нашел там водоем. Помывшись, он осмотрелся вокруг и заметил неподалеку от себя надежно построенный бревенчатый сарай. Кугель хотел было вернуться в дом, но потом остановился и еще раз осмотрел сарай, пересек разделяющий их двор, открыл дверь и заглянул внутрь, после чего в задумчивости вернулся в общий зал. Хозяин подал ему кружку с глинтвейном, и Кугель уселся с ней на лавке подальше от центра всеобщего внимания.

Лодермулька спросили, что он думает по поводу так называемых евангелистовканатоходцев, которые отказываются ступать ногами на землю и ходят исключительно по канату. Лодермульк отрывистым голосом изложил заблуждения данной конкретной доктрины:

– Они считают, что возраст Земли – двадцать девять эпох, а не двадцать три, как общепринято. Они полагают, что на каждом квадратном локте земли умерло по две с четвертью миллиона человек, которые обратились в пыль, создав таким образом вездесущий темный покров перегноя, состоящий из человеческого праха, ходить по которому – святотатство. На первый взгляд этот аргумент кажется убедительным, но подумайте: прах одного иссохшего трупа, рассеянный на одном квадратном локте земли, образует слой толщиной в одну тридцать третью дюйма. Таким образом, результат представляет собой окутывающий земную поверхность слой спрессованного человеческого праха почти в милю толщиной, а это явно не соответствует действительности.

Один из членов вышеупомянутой секты, который, за неимением доступа к привычным ему канатам, ходил в громоздких церемониальных ботинках, выступил с возбужденным упреком.

– В твоих речах нет ни логики, ни понимания! – горячо воскликнул евангелист.

Лодермульк, угрюмый и недовольный, приподнял косматые брови.

– Я что, действительно должен разложить все по полочкам? Разве на берегу океана границу между землей и морем повсюду отмечает утес в милю высотой? Нет. Неравномерность видна повсюду. В океан выступают мысы. Чаще можно обнаружить пляжи чистого белого песка. Нигде ты не найдешь массивных валов серобелого туфа, на которых зиждется доктрина твоей секты.

– Непоследовательная болтовня! – гневно воскликнул канатоходец.

– Что такое? – вопросил Лодермульк, выпячивая массивную грудь. – Я не привык к издевкам!

– Это не издевка, а твердое и холодное опровержение твоего догматизма! Мы утверждаем, что некоторая часть праха была сдута в океан, часть находится в виде взвеси в воздухе, часть просочилась сквозь расщелины в подземные пустоты и еще часть поглощена деревьями, травами и некоторыми насекомыми, так что не более полумили прародительских отложений покрывают землю, ступать по которой – святотатство. Почему не везде можно видеть утесы, о которых ты упоминал? Изза влаги, выдыхаемой и выделяемой бесчисленными поколениями людей! Эта влага подняла уровень океана на такую же высоту, так что нельзя заметить ни обрыва, ни пропасти. В этомто и заключается твое заблуждение.

– Ба, – пробормотал Лодермульк, отворачиваясь. – Гдето в твоих доказательствах есть изъян.

– Ни в коем разе! – заверил евангелист с той горячностью, которая отличала ему подобных. – И поэтому из уважения к мертвым мы ходим поверху, по канатам и гребням, а когда нам приходится путешествовать, используем специальную священную обувь.

Во время этого разговора Кугель вышел из комнаты. Круглолицый подросток в одежде носильщика приблизился к группе сидящих.

– Это ты – почтенный Лодермульк? – спросил он того, кого он так обозначил.

Лодермульк выпрямился в кресле.

– Я принес известие от одного человека, который принес предназначенную тебе сумму денег. Он ждет в небольшом сарае за этим зданием.

Лодермульк недоверчиво нахмурился.

– Ты уверен, что этому человеку нужен Лодермульк, мэр местечка Барлиг?

– Да, сэр.

– А что за человек передал тебе это известие?

– Это был высокий человек в просторном капюшоне, который назвался одним из твоих близких друзей.

– Неужели? – задумался вслух Лодермульк. – Может быть, Тайзог? Или, вполне возможно, Креднип… Почему же они не обратились ко мне непосредственно? Без сомнения, у них есть на то основательные причины.

Он поднял свое массивное тело с кресла и выпрямился.

– Думаю, надо посмотреть, в чем дело.

Он степенно вышел из общего зала, обогнул здание и посмотрел в сгущающихся сумерках на сарай.

– Эй, там! – крикнул он. – Тайзог? Креднип? Выходи!

Ответа не было. Лодермульк подошел и заглянул в сарай.

Как только он шагнул внутрь, Кугель выбежал изза угла, захлопнул дверь и задвинул засов и щеколды.

Не обращая внимания на приглушенные удары и сердитые крики, Кугель вернулся в общий зал и отыскал хозяина.

– Лодермульку пришлось срочно удалиться. Ему не понадобится ни его комната, ни его жареная птица, и он любезно заставил меня принять и то и другое! – церемонно сообщил он владельцу постоялого двора.

Хозяин потянул себя за бороду, подошел к двери и оглядел дорогу по обе стороны. Он вернулся медленным шагом.

– Невероятно! Он заплатил и за комнату, и за птицу и не стал настаивать на скидке.

– Мы уладили все к обоюдному удовлетворению. Чтобы вознаградить тебя за дополнительные усилия, я сейчас заплачу лишние три терции.

Хозяин пожал плечами и взял монеты.

– Мнето все равно. Идем, я отведу тебя в комнату.

Кугель осмотрел комнату и остался очень доволен. Вскоре ему подали ужин. Жареная птица была выше всяких похвал, так же как и закуски, которые заказал Лодермульк и которые хозяин включил в ужин.

Перед тем как отойти ко сну, Кугель неторопливо вышел на задний двор и удостоверился, что засов на дверях сарая находится в хорошем состоянии и что хриплые крики Лодермулька вряд ли привлекут чьелибо внимание.

– Тихо, Лодермульк! Это я, хозяин! Не кричи так громко. Ты побеспокоишь сон моих гостей, – крикнул он, постучав в дверь.

Не дожидаясь ответа, Кугель вернулся в общий зал, где вступил в разговор с главным в группе паломников. Это был Гарстанг, худощавый и подтянутый человек с восковой кожей, хрупким черепом, темными глазами под тяжелыми веками и носом, таким тонким, что, если смотреть на него против света, он казался прозрачным. Обращаясь к Гарстангу как к опытному и знающему человеку, Кугель осведомился о дороге в Олмери, но Гарстанг считал тот край чисто воображаемым.

Кугель уверил его в противном.

– Олмери определенно существует. Я лично ручаюсь за это.

– Значит, твои познания более глубоки, чем мои собственные, – заявил Гарстанг. – Эта река называется Аск, земли по эту ее сторону – Сандан, по ту – Лилиэс. К югу лежит Эрзе Дамат, и ты бы мудро поступил, если бы отправился туда, а затем, возможно, на запад через Серебряную пустыню и Песенное море, где ты сможешь расспросить когонибудь еще.

– Так и поступлю, – сказал Кугель.

– Мы все – рьяные гилфигиты и направляемся в Эрзе Дамат на Очистительный обряд у Черного обелиска, – сказал Гарстанг. – Поскольку дорога туда пролегает через пустоши, мы собрались вместе для защиты от непредвиденных опасностей. Если ты хочешь присоединиться и разделить с нами наши привилегии и ограничения, то мы с радостью примем тебя.

– Привилегии самоочевидны, – сказал Кугель. – А вот что насчет ограничений?

– Просто повиноваться приказам старшего в группе, то есть меня, и оплатить свою долю издержек.

– Я согласен без всяких оговорок, – сказал Кугель.

– Превосходно! Мы выступаем завтра на рассвете.

Гарстанг указал Кугелю других членов группы, которая насчитывала пятьдесят семь человек.

– Это Витц, оратор нашей маленькой группы, а вон там сидит Касмайр, теоретик. Человек с железными зубами – Арло, а тот, в синей шляпе с серебряной пряжкой, – Войнод, волшебник с немалой репутацией. Отсутствует в этой комнате почтенный, хоть и проповедующий агностицизм Лодермульк, а также несомненно благочестивый Сабакуль. Возможно, они пытаются поколебать убеждения друг друга. Двое, играющие в кости, – это Парсо и Сайанэйв. Это Хант, а это Крэй.

Гарстанг назвал еще несколько человек, перечисляя их отличительные свойства. В конце концов Кугель, сославшись на усталость, удалился в свою комнату, опустился на ложе и немедленно заснул.

Посреди ночи его побеспокоили. Лодермульк, прорыв яму в земляном полу сарая, а потом подкопавшись под стену, обеспечил себе свободу и немедленно направился в дом. Прежде всего подергал дверь комнаты Кугеля, которую тот предусмотрительно запер.

– Кто там? – крикнул Кугель.

– Открой! Я – Лодермульк. Это комната, где я желаю спать!

– Ни в коем случае, – заявил Кугель. – Я заплатил с королевской щедростью, чтобы обеспечить себе постель, и мне даже пришлось ждать, пока хозяин избавлялся от предыдущего постояльца. А теперь уходи! Я подозреваю, что ты пьян. Если желаешь покутить еще, разбуди виночерпия.

Лодермульк с топотом удалился. Кугель снова улегся. Вскоре он услышал глухие удары и крики хозяина, которого Лодермульк схватил за бороду. В конечном итоге Лодермулька вышвырнули на улицу совместными усилиями хозяина, его супруги, носильщика, прислужника и других. После этого Кугель с облегчением вернулся ко сну.

Незадолго до рассвета паломники вместе с Кугелем поднялись и позавтракали. Хозяин был, казалось, в слегка угрюмом настроении и мог похвастаться несколькими синяками, но не задал никаких вопросов Кугелю, который, в свою очередь, не пытался завязать разговор. После завтрака паломники собрались на дороге, где к ним присоединился Лодермульк, который провел ночь, шагая по двору взад-вперед.

Гарстанг пересчитал группу, потом громко свистнул в свисток. Паломники зашагали вперед, через мост, направляясь вдоль южного берега Аска к Эрзе Дамату.

* * *

В течение трех дней паломники шли вдоль берега Аска. По ночам они спали под защитой частокола, созданного волшебником Войнодом из сложенных кольцом обломков слоновой кости, – необходимая предосторожность, ибо за столбами, едва различимые в свете костра, виднелись существа, которые жаждали присоединиться к компании. То были голодные деоданы, переминающиеся то на двух ногах, то на четырех. Один раз какойто вампоглот пытался перепрыгнуть через частокол, в другой раз три тролля объединились и начали расшатывать столбы – они отступали, бросались вперед и с натужным ворчанием били в частокол, а зачарованные паломники наблюдали за ними изнутри.

Кугель подошел поближе и ткнул горящей головней в одну из налетевших фигур. В щель просунулась огромная серая лапа. Кугель отскочил назад как ошпаренный. Частокол выдержал, а вскоре чудовища перессорились между собой и удалились. На третий день путники дошли до слияния Аска с могучей медлительной рекой, которую Гарстанг определил как Скамандер. Неподалеку рос лес высоких бальдам, сосен и иглистых дубов. С помощью местных дровосеков паломники срубили несколько деревьев, очистили их от веток и сучьев и доставили на берег реки, где связали плот. Когда все паломники погрузились, плот оттолкнули шестами на середину реки, и он поплыл вниз по течению в тишине и покое.

В течение пяти дней люди плыли по широкому Скамандеру; иногда берега были не видны, иногда плот скользил рядом с тростниками, окаймляющими берег. Путники, за неимением лучшего занятия, вели долгие диспуты, и разница мнений по каждому вопросу была примечательной. Очень часто разговор касался метафизических таинств или тонкостей гилфигитских принципов.

Сабакуль, наиболее благочестивый из всех паломников, изложил свое кредо во всех подробностях. По существу, он исповедовал ортодоксальную гилфигитскую теософию, по которой Зо Зам, восьмиголовое божество, создав космос, отрубило себе палец ноги, ставший Гилфигом. А капли крови его рассеялись и образовали восемь человеческих рас. Скептик Роурмоунд атаковал эту доктрину.

– А кто создал твоего гипотетического создателя? Другой создатель? Гораздо проще заранее предположить конечный продукт, в данном случае угасающее солнце и умирающую землю!

В ответ на это Сабакуль зачитал гилфигитские тексты и тем самым наголову разбил доводы соперника.

Некто по имени Бланер упорно предлагал свою собственную теорию. Он верил, что солнце – клетка в теле гигантского божества, которое создало космос в процессе, аналогичном росту лишайника на скале.

Сабакуль посчитал этот тезис слишком замысловатым.

– Если бы солнце являлось клеткой, то какова была бы тогда природа Земли?

– Микроскопическое животное, извлекающее пищу, – ответил Бланер. – Подобные взаимозависимые отношения известны повсюду и не должны вызывать изумление.

– А что тогда напало на солнце? – с презрением спросил Витц. – Другое микроскопическое животное, подобное Земле?

Бланер начал в деталях излагать свое кредо, но вскоре его прервал Праликсус, высокий худой человек с пронизывающими зелеными глазами.

– Слушайте меня! Я знаю все! Моя доктрина – воплощенная простота. Существует множество возможных состояний и еще больше невозможных. Наш космос – это возможное состояние, он существует. Почему? Время бесконечно, а значит, каждое возможное состояние должно осуществиться. Поскольку мы обитаем в данной конкретной возможности и не знаем никакой другой, мы присваиваем себе качество исключительности. По правде говоря, любая возможная вселенная рано или поздно придет к существованию, и не один, а множество раз.

– Я придерживаюсь подобной же доктрины, хоть и являюсь правоверным гилфигитом, – заявил теоретик Касмайр. – Моя философия принимает как данное последовательность создателей, каждый из которых абсолютен сам по себе. Перефразируя ученого Праликсуса, если божество возможно, оно должно существовать! Не существуют только невозможные божества! Восьмиголовый Зо Зам, отрубивший божественный палец ноги, возможен и, следовательно, существует, чему свидетельством гилфигитские тексты!

Сабакуль моргнул, открыл рот, чтобы заговорить, но потом закрыл его снова. Скептик Роурмоунд отвернулся и начал разглядывать воды Скамандера.

Гарстанг, сидящий в стороне, задумчиво улыбнулся.

– А ты, Кугель Хитроумный, в които веки вдруг умолк. Какова твоя вера?

– Она находится скорее в зачаточном состоянии, – признал Кугель. – Я усвоил большое количество различных точек зрения, каждая из которых, отдельно взятая, заслуживала доверия. Точка зрения жрецов храма Телеолога, очарованной птицы, вынимающей записочки из картонки, постящегося анахорета, выпившего бутылку розового эликсира, который я предложил ему в шутку. Конечные образы противоречили один другому, но отличались глубиной. Поэтому моя схема мироздания синкретична.

– Интересно, – сказал Гарстанг. – Лодермульк, а ты что скажешь?

– Ха, – проворчал Лодермульк. – Посмотри на эту прореху в моей одежде. Я бессилен объяснить ее присутствие! Существование вселенной озадачивает меня еще больше.

В разговор включились другие. Волшебник Войнод определил известный космос как тень области, где правят боги, существование которых зависит, в свою очередь, от физической энергии людей. Благочестивый Сабакуль объявил эту схему противоречащей протоколам Гилфига.

Диспут продолжался довольно долго. Кугелю и паре других паломников, включая Лодермулька, это надоело, и они затеяли азартную игру с костями, картами и фишками. Ставки, изначально чисто номинальные, начали расти. Лодермульк сначала немного выиграл, затем начат проигрывать все большие суммы, в то время как Кугель выигрывал ставку за ставкой. Вскоре Лодермульк швырнул кости наземь, схватил Кугеля за локоть и тряхнул его, в результате чего изза манжета куртки выкатилось несколько дополнительных костей.

– Нуну! – рявкнул Лодермульк. – Что это у нас тут! Мне показалось, что игра ведется нечестно, и вот доказательство! Немедленно верни мои деньги!

– Как ты можешь так говорить? – вопросил Кугель. – Где это ты разглядел жульничество? Я ношу с собой кости – что из этого? Я что, должен выбросить свою собственность в Скамандер, прежде чем начинать игру? Ты нанес ущерб моей репутации!

– Мне плевать, – парировал Лодермульк. – Я хочу только вернуть деньги.

– Это невозможно, – сказал Кугель. – Сколько бы ты ни бушевал, ты отнюдь не доказал неправомерности моих действий.

– Доказательства? – взревел Лодермульк. – Нужны ли еще какиенибудь доказательства? Посмотри только на эти кости – они все перекошены, на некоторых из них с трех сторон стоят одинаковые отметки, некоторые и катятсято с большим трудом, настолько у них одна грань перевешивает.

– Просто любопытные безделушки, – объяснил Кугель, потом показал на волшебника Войнода, который наблюдал за игрой. – Вот человек, взгляд которого настолько же остер, насколько подвижен его разум. Спроси, заметил ли он какуюнибудь незаконную махинацию.

– Я ничего не заметил, – заявил Войнод. – По моему мнению, Лодермульк слишком поторопился со своими обвинениями.

Гарстанг подошел к ним и услышал препирательства. Он заговорил голосом одновременно рассудительным и успокаивающим.

– Доверие – это основное в такой компании, как наша, где все мы – товарищи и правоверные гилфигиты. Здесь не может быть и речи о дурных намерениях или обмане! Без сомнения, Лодермульк, ты ошибся насчет нашего друга Кугеля!

Лодермульк грубо рассмеялся.

– Если такое поведение характерно для благочестивого паломника, то мне повезло, что я не связался с обыкновенными людьми!

С этим замечанием он отошел в угол плота, уселся там и уставился на Кугеля взглядом, полным угрозы и отвращения. Гарстанг огорченно покачал головой.

– Боюсь, что Лодермульк оскорбился. Может быть, Кугель, если бы ты подружески вернул ему его деньги…

Кугель ответил решительным отказом.

– Это дело принципа. Лодермульк обрушился на самое ценное, что у меня есть, – мою честь.

– Твоя щепетильность похвальна, – согласился Гарстанг, – и Лодермульк повел себя бестактно. Однако ради дружественных отношений – нет? Ну что ж, тут я не могу с тобой спорить. Хмхм! Вечно приходится беспокоиться изза мелких неприятностей.

Он удалился, покачивая головой. Кугель собрал свой выигрыш вместе с костями, которые Лодермульк вытряхнул у него из рукава.

– Огорчительное происшествие, – сказал он Войноду. – Ну и мужлан же этот Лодермульк! Обидел всех. Никто больше не хочет играть.

– Возможно, потому, что все деньги теперь в твоей собственности, – предположил Войнод.

Кугель осмотрел свой выигрыш с удивленным видом.

– Я и не подозревал, что выиграл такую существенную сумму. Может, ты согласишься взять себе вот эту долю, что бы избавить меня от необходимости носить ее?

Войнод выразил согласие, и часть выигрыша поменяла владельца. Вскоре, пока плот мирно плыл вдоль по реке, солнце начало угрожающе пульсировать. На его поверхности образовалась похожая на налет пурпурная пленка, которая потом растворилась снова. Некоторые из паломников в панике забегали взадвперед по плоту с криками:

– Солнце гаснет! Приготовьтесь, сейчас начнет холодать!

Однако Гарстанг успокаивающе поднял вверх руки.

– Успокойтесь все! Дрожь прошла, солнце такое же, как и раньше!

– Подумайте! – настойчиво убеждал всех Сабакуль. – Разве Гилфиг позволил бы этот катаклизм в то самое время, когда мы плывем, чтобы участвовать в религиозных обрядах у Черного обелиска?

Паломники успокоились, хотя каждый посвоему истолковал событие. Витц, оратор, увидел здесь аналогию с затуманиванием зрения, которое можно излечить усиленным морганием. Войнод заявил: «Если в Эрзе Дамате все пройдет хорошо, я собираюсь посвятить следующие четыре года жизни разработке схемы восстановления силы солнца!» Лодермульк просто сделал оскорбительное заявление, смысл которого сводился к тому, что солнце может гаснуть, а паломники – пробираться на очистительные обряды на ощупь.

Но солнце продолжало сиять, как и раньше. Плот неторопливо плыл по широкому Скамандеру, берега которого стали теперь такими низкими и настолько лишенными растительности, что казались далекими темными линиями. День прошел, и солнце село, испуская сильное темнобордовое сияние, постепенно померкнувшее и потемневшее, когда светило исчезло.

В сумерках паломники развели костер и собрались вокруг него на ужин. Они обсуждали тревожное мерцание солнца и размышляли на эсхатологические темы. Сабакуль считал, что вся ответственность за жизнь, смерть, будущее и прошедшее лежит на Гилфиге. Хакст, однако, заявил, что чувствовал бы себя спокойнее, если бы Гилфиг лучше следил за состоянием мира. На некоторое время разговор стал напряженным. Сабакуль обвинил Хакста в верхоглядстве, а Хакст использовал такие слова, как «легковерие» и «слепое уничижение». Гарстанг вмешался и указал, что не все факты еще известны и что очистительные обряды у Черного обелиска могут прояснить ситуацию.

На следующее утро паломники заметили впереди большую плотину – линию крепких жердей, препятствующих навигации по реке. Только в одном месте имелся проход, но даже эта брешь была закрыта тяжелой железной цепью. Паломники позволили плоту подплыть поближе к проходу, а потом сбросили в воду камень, который служил якорем. Из стоящей неподалеку хижины появился дервиш, длинноволосый, с костлявыми конечностями, в изодранных черных одеждах. Потрясая железным посохом, он выскочил на плотину и угрожающе уставился на стоящих на плоту.

– Плывите назад, плывите назад! – закричал он. – Эта река находится под моим контролем! Я не позволяю никому плыть дальше.

Гарстанг выступил вперед.

– Прошу тебя о снисхождении! Мы – группа паломников, направляющихся на очистительные обряды в Эрзе Дамат. Если необходимо, мы заплатим тебе за то, чтобы проплыть через плотину, хотя надеемся, что ты, в своей щедрости, освободишь нас от этой дани.

Дервиш резко рассмеялся и взмахнул железным посохом.

– От моей дани никто не может быть освобожден! Я требую жизнь самого порочного в вашей компании, если только один из вас не сможет продемонстрировать свою добродетель, к моему удовлетворению!

Он стоял, широко расставив ноги, в хлопающих на ветру черных одеждах и свирепо глядя вниз на плот. Паломники беспокойно зашевелились. Каждый исподтишка взглянул на другого. Послышалось приглушенное бормотание, которое вскоре переросло в разноголосицу утверждений и притязаний. Наконец все перекрыл скрипучий голос Касмайра:

– Я не могу считаться самым порочным! Моя жизнь исполнена милосердия и аскетизма, даже во время игры я не пользовался недостойными преимуществами.

– Я еще более добродетелен, поскольку питаюсь только высохшими бобами из страха отнять чужую жизнь, – сообщил его товарищ.

– Я безупречнее, ибо живу только выброшенными стручками от этих бобов и корой, опавшей с деревьев, из страха уничтожить жизнь в растениях, – подал голос другой паломник.

– Мой желудок отвергает растительную пишу, но я поддерживаю те же самые возвышенные идеалы и питаюсь лишь падалью, – послышался голос слева.

– Както я проплыл по огненному озеру, дабы уведомить одну старую женщину, что бедствие, которого она страшилась, вряд ли произойдет, – с придыханием бросил один из паломников.

– Моя жизнь – бесконечные унижения, и я непоколебим в своем стремлении к справедливости, хоть мне самому и приходится несладко в результате моих трудов, – вклинился Кугель.

Войнод был не менее упорным.

– Это правда, я волшебник, но посвящаю свое искусство исключительно помощи в человеческих горестях.

– Моя добродетель имеет характер квинтэссенции, ибо она была извлечена из знаний, накапливаемых веками. Как я могу не быть добродетельным? Я бесстрастен перед лицом обычных человеческих страстей, – встрял Гарстанг.

Наконец высказались все, кроме Лодермулька, который стоял в стороне с угрюмой усмешкой на лице.

– Говори, Лодермульк! Докажи свою добродетель, или тебя сочтут наиболее порочным, в результате чего потеряешь жизнь!

Лодермульк рассмеялся, повернулся и сделал огромный прыжок, доставивший его к самой крайней жерди плотины.

Он вскарабкался на парапет и вытащил шпагу, угрожая ею дервишу.

– Мы все порочны. И ты не менее порочен, чем мы, раз навязываешь нам свое абсурдное условие. Опусти цепь или приготовься к встрече с моей шпагой.

Дервиш выбросил вверх руки.

– Мое условие выполнено! Ты, Лодермульк, продемонстрировал свою добродетель. Плот может плыть дальше. В дополнение, поскольку ты использовал свою шпагу в защиту чести, я даю тебе в дар эту мазь, которая, если намазать ею клинок, позволяет разрезать сталь или камень так же легко, как масло. А теперь плывите. И пусть всем вам пойдут во благо очистительные молитвы!

Лодермульк принял мазь и вернулся на плот. Цепь опустилась, и плот беспрепятственно проскользнул мимо плотины. Гарстанг подошел к Лодермульку, чтобы высказать сдержанное одобрение его поступка.

– На этот раз импульсивный, практически нарушающий субординацию поступок способствовал всеобщему благу. Если в будущем возникнут подобные обстоятельства, тебе было бы неплохо посоветоваться с другими, уже доказавшими свою мудрость: со мной, Касмайром, Войнодом или Сабакулем.

– Как хочешь, если только задержка не причинит мне неудобств, – безразлично пробормотал Лодермульк.

И Гарстангу пришлось удовольствоваться этим.

Другие паломники поглядели на Лодермулька с недовольством и отошли в сторону, так что он остался один в передней части плота.

Подошел полдень, потом закат, вечер и ночь. Когда наступило утро, все увидели, что Лодермульк исчез. Паломники озадачились, Гарстанг провел расспросы, но никто не мог пролить свет на происшествие; как ни ломали они голову, все равно ничего не придумали.

Странно, однако, что исчезновение всеми нелюбимого Лодермулька не смогло восстановить первоначальное оживление и дружеские отношения в группе. После этого каждый из паломников сидел в угрюмом молчании, бросая взгляды налево и направо. Не было больше ни игр, ни философских дискуссий, и объявление Гарстанга о том, что Эрзе Дамат находится всего лишь в дне пути, не вызвало энтузиазма.

* * *

В последнюю ночь люди немного оттаяли. Оратор Витц изобразил несколько вокальных упражнений, а Кугель продемонстрировал танец со скачками и высоким подбрасыванием колен, типичный для ловцов омаров из Каучике, где он провел свою юность. Войнод, в свою очередь, выполнил несколько простых метаморфоз, а потом показал собравшимся небольшое серебряное кольцо. Он знаком подозвал к себе Хакста.

– Дотронься до кольца языком, прижми его ко лбу, а потом посмотри сквозь него.

– Вижу процессию, – воскликнул Хакст. – Мужчины и женщины, идущие сотнями и тысячами. Впереди мои мать и отец, потом бабушки и дедушки – но кто остальные?

– Твои предки, – заявил Войнод, – вплоть до первоисходного гомункулуса, от которого произошли мы все.

Он забрал кольцо и, порывшись в мешке, достал тусклый синезеленый самоцвет.

– Смотрите, я бросаю его в Скамандер!

И он швырнул самоцвет за борт. Камень сверкнул в воздухе и с плеском упал в темную воду.

– А теперь я просто протягиваю руку, и он возвращается!

И действительно, на глазах всей компании чтото влажное блеснуло в свете костра, и камень оказался у Войнода на ладони.

– С этим самоцветом можно не бояться нужды. Правда, он немногого стоит, но если его продать несколько раз подряд… Что еще вам показать? Может быть, этот маленький амулет. Эротическое приспособление – оно возбуждает эмоции в той особе, на которую направлено действие. Использовать его следует с осторожностью. Есть и необходимое дополнение к нему – талисман в виде головы козла, выполненный по заказу императора Дальмасмиуса Нежного, умевшего удовлетворять всех наложниц и жен… Что еще? Вот жезл, который может мгновенно соединить объект с любым другим. Я всегда тщательно запаковываю его, чтобы ненароком не сплавить штаны с ягодицами или кошелек с пальцами. Давайте посмотрим дальше… А, вот! Рог, обладающий особыми качествами. Если его вставить в рот покойника, он стимулирует произнесение двадцати последних слов. Вставленный трупу в ухо, он производит передачу информации в безжизненный мозг… А что у нас здесь?