Текст книги "Александр I"

Автор книги: Джанет М. Хартли

Жанры:

История

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Я хочу союза, я желаю его как человек и как правитель; как человек – потому что я верю, что это позволит сохранить множество жизней; как правитель – потому что считаю, что лучше чем любая другая политическая комбинация, это позволит сохранить мир в Европе географически наиболее выгодным для обеих сторон образом. Я добавлю также, что хочу этого, так как сердечно привязан к вашему императору и к вашей нации: верьте мне, это правда ^{[118]118

Serge Tatistcheff [S. S. Tatishchev], Alexandre Ier et Napoléon d’après leur correspondance inédite 1801–1812,Paris, 1891, pp. 551, 563.

[Закрыть]}.

Наполеон отвечал своему «дорогому другу и брату», выражая столь же твердую дружбу. Но, оставя риторику, обе стороны видели, что теперь вооруженного конфликта не избежать. В августе 1811 года, по случаю своего дня рождения, Наполеон устроил русскому послу князю Александру Борисовичу Куракину публичный выговор, выразив недовольство всеми аспектами внешней политики Александра и угрожая кампанией против России; было очевидно, что он решился начать войну. Александр уверил французского посла Жака Лористона в своем «искреннем желании не воевать» и объявил себя «другом и самым искренним союзником Наполеона». «Слезы наполняли его глаза», – сухо комментирует Лористон ^{[119]119

Albert Sorel, L’Europe et la révolution française,8 vols, Paris, 1911, VII, Le Blocus Continental – Le Grand Empire, 1806–1812,p. 566.

[Закрыть]}. Этот разговор имел место 10 апреля; 21 апреля Александр отбыл в Вильну.

На деле, единственным остающимся спорным вопросом была позиция в предстоящей схватке остальных стран. Фридрих-Вильгельм был вынужден согласиться предоставить 20 000 прусских солдат наполеоновской армии, хотя и заверил Александра секретно, что эти войска будут делать так мало, как только возможно. Русско-австрийские переговоры привели в результате к уверениям Меттерниха, что австрийские войска не будут играть активной роли в кампании, хотя формально Австрия была союзником Франции. Швеция подписала взаимный договор с Россией в апреле 1812 года, а Бухарестский договор гарантировал турецкий нейтралитет. Интересы России и Франции доказали свою несовместимость. Так как две державы не способны были сосуществовать мирно, пришло время определить, которая из них будет доминировать на Континенте.

ГЛАВА 6
СПАСИТЕЛЬ ЕВРОПЫ: 1812–1815

Наполеон в России

Великая армия Наполеона, насчитывавшая примерно от 400 000 до 500 000 человек, меньше половины из которых были французами (остальное составляли в основном немцы, поляки и итальянцы), пересекла реку Неман, вторглась на русскую территорию 23–24 июня 1812 года и быстро двинулась на восток. Наполеон надеялся на быструю решающую битву, в которой он доказал бы свое превосходство над противником. Это позволило бы ему вынудить Александра вернуться к условиям Тильзитского договора, включая присоединение к Континентальной системе, и признать свое подчиненное положение в союзе с Францией. Этот исход помог бы достигнуть изоляции и поражения Британии, настоящего врага Наполеона. Русские силы, между тем, не были готовы встретить врага. Армии были разделены – 90 000 в Вильне под командованием генерала Михаила Богдановича Барклая-де-Толли; 60 000 – еще южнее с генералом Петром Ивановичем Багратионом, а резервные армии из 45 000 – на Волыни с генералом Александром Тормасовым и из 35 000 – в Молдавии с генералом Кутузовым; общее же число войск не превышало французских сил. Когда новость о вторжении достигла Александра, он был на балу в Вильне, одетый в форму Семеновского полка, «которая очень ему шла» и очаровывала дам. Позже он доверительно рассказал, что «сильно страдал от необходимости выказывать храбрость, которую отнюдь не чувствовал» ^{[120]120

Madame la Comtesse de Choiseul-Gouffier, Historical Memoirs of the Emperor Alexander I and the Court of Russia,translated by Mary Berenice Patterson, London, 1904, pp. 92, 94.

[Закрыть]}. Он сделал слишком мало для укрепления России и, казалось, раздумывал, не просить ли Британию о союзничестве, и не выработал никакого ясного плана предотвращения надвигающегося вторжения.

У российских военных сил не было ни выбора, ни плана, кроме как отступать перед численно превосходящим противником; французы вошли в Вильну 28 июня, в Витебск – 26 июля и были у ворот Смоленска к середине августа. Отступление, казалось, в общем было одобрено царем, хотя Багратион взывал к нему: «Я молю Вас начать наступление… Никто не должен так запросто шутить с этой страной… Бегство – не для русских… Мы стали хуже пруссаков… Это позорно» ^{[121]121

Michael and Diana Josselson, The Commander: A Life of Barclay de Tolly,Oxford, 1980, p. 102.

[Закрыть]}. Тем временем, французская армия сама уже ослаблялась дезертирством, болезнями и потерей снаряжения, пока преследовала отступающих русских по плохим дорогам в тяжелых климатических условиях.

Наполеон был разочарован, когда решительная битва, на которую он надеялся, не состоялась ни в Вильне, ни в Витебске, но он верил, что русские не оставят «святого города» Смоленска без борьбы. Французские силы под Смоленском превосходили русских в отношении 185 000 к 116 000. После двухдневной осады французами 16–17 августа Барклай-де-Толли приказал русским войскам отступать и оставить город (обе стороны потеряли около 10 000), и 18 августа французы «побежали как мыши сквозь каждую брешь в стене» ^{[122]122

Ibid., p.122.

[Закрыть]}. Потеря Смоленска была встречена протестом остальных генералов Александра и его советников, которые, как Аракчеев, были в безопасности вдали от поля битвы; но для Наполеона отступление русских было весьма разочаровывающим и окончательно, решительно вредоносным. Он не планировал двигаться дальше Смоленска и надеялся, что взятие этого исторического города вынудит Александра заключить соглашение. Французские армии вступили в Россию снабженные лучше, чем для любой другой кампании. Провиант был складирован в Данциге для снабжения 400 000 солдат и 50 000 лошадей в течение 50 дней, а Великая армия пересекла границу России со снаряжением на 24 дня. Это означало необходимость устройства в Смоленске зимних квартир, пока будет подвезено остальное снаряжение. Но город был намеренно сожжен русскими, а большинство населения бежало, и ни подходящего убежища, ни дополнительного продовольствия было не найти. Во все время присутствия французских войск в Смоленске (с 18 августа до 14 ноября) было невозможно эффективно управлять городом и обеспечить достаточное снабжение из окружающих деревень. На деле, Наполеон провел там только 6 дней перед тем, как двинуться дальше на восток в надежде вынудить русских отважиться на решительную битву. Лейтенант Вослер рассказывает:

… мы были втянуты в странную кампанию, преследуя разрозненные вражеские силы, проходя по отвратительным дорогам, либо засыпанные пылью, либо по колено в грязи, часто скатываясь в отвесные овраги, под переменчивыми небесами, то невыносимо жаркими, то проливающими леденящий дождь… многие части имели запас провианта не больше чем на три дня, который из-за полного разорения деревни не мог быть соответственно пополнен. Четыре пятых армии кормились мясом истощенных, умирающих от голода лошадей… наше питье состояло даже не из плохонького спиртного или хотя бы чистой воды, а из солоноватой жидкости, черпаемой из вонючих колодцев и гнилых прудов… через два или три дня после пересечения Немана армия, и в частности кавалерия, была поражена множеством болезней, главным образом дизентерией, лихорадкой и тифом… вся огромная толпа казалась неуклонно двигающейся к катастрофе… ^{[123]123

H. A. Vossler, With Napoleon in Russia,translated by Walter Wallich, London, 1969, pp. 51–2.

[Закрыть]}

Трения между Барклаем-де-Толли и Багратионом заставили Александра назначить другого главнокомандующего. Тактика отступления Барклая повсюду в армии была встречена негодованием, и Александр приготовился, уже не в первый раз, стать жертвой обвинений в предательстве России. Единогласный выбор его советников пал на Кутузова. Александр не любил Кутузова, чье присутствие вызывало у него слишком болезненные воспоминания о собственном поражении в битве при Аустерлице, но он был слишком напуган опасным положением России, чтобы рисковать отвергнуть народный выбор. «Публика хочет его назначения, я его назначаю; что до меня, я умываю руки», – говорил он генерал-адъютанту Комаровскому ^{[124]124

  N. K. Shil’der, Imperator Aleksandr I, ego zhizn’ i tsarstvovanie,4 vols, St Petersburg, 1897,111, p. 98.

[Закрыть]}. Аракчеев и сестра Александра Екатерина убедили его не принимать самому командование («Вы должны играть роль не только капитана, но и правителя», – писала Екатерина в июне. «Ради Господа не беритесь командовать самолично», – более резко в августе) ^{[125]125

  Grand-Duc Nicolas Mikhailowitch [Nikolai Mikhailovich], Correspondance de l’Empereur Alexandre Ier avec sa soeur la Grande-Duchesse Catherine, Princess d’Oldenbourg, puis Reine de Würtemberg 1815–1818,St Petersburg, 1910, pp. 76, 81.

[Закрыть]}. Более того, они считали, что царь должен во время войны руководить всей страной и объединить нацию. Вообще-то, у Александра не было последовательного плана защиты России и он был рад оставить стратегию своим генералам, хотя и боялся возможной общественной реакции на вторжение неприятеля. Услышав о переправе через Неман, он немедленно набросал манифест общего характера, в котором обещал не покладать рук до тех пор, «пока хоть один вражеский солдат остается в моей империи» ^{[126]126

  Shil’der, op. cit., p. 83.

[Закрыть]}, а его обращение к войскам призывало Божий гнев на голову Наполеона: «Я буду с вами, и Бог будет против агрессора» ^{[127]127

  Choiseul-Gouffier, op. cit., p. 94.

[Закрыть]}. Он также отправил Наполеону последнее послание, выражая свое согласие подписать с ним мир, если тот уберегся немедленно, и угрожая, что война будет длиться до тех пор, пока «на земле России будет оставаться хоть один вражеский солдат» ^{[128]128

  Grand-Duc Nicolas Michailowitch [Nikolai Mikhailovich], L’Empereur Alexandre Ier: Essai d’étude historique,2 vols, St Petersburg, 1912,1,P-97.

[Закрыть]}. Александр посылал свое предложение в несомненной уверенности, что оно будет проигнорировано, но зато продемонстрирует остальным европейским странам виновность Наполеона в войне.

Александра восторженно приветствовали в Москве, куда он прибыл в июле, он писал оттуда Екатерине, что настроение людей превосходно. Пожертвования в сумме трех и восьми миллионов рублей были сделаны соответственно московским дворянством и купечеством. Патриотическая реакция в России на нашествие не подлежит сомнению. 6 % правительственной казны займы составили в апреле, но пожертвования все еще были существенны для того, чтобы снабжать армию; все сословия, имеющие некоторый достаток, – дворяне, купцы, мещане и духовенство, – поставляли в больших количествах деньги и товары. Например, одиннадцать городских дум в Калужской губернии пожертвовали от себя 239 652 рубля, духовенство – 9204 рубля и 10 фунтов серебряных… По стране в целом более 82 миллионов рублей было собрано в 1812–1815 годах. Но все же в период отступления Александру трудно было поддерживать свою личную популярность. Он писал сестре из Санкт-Петербурга, куда прибыл 3 августа: «Здесь я обнаружил подъем духа гораздо меньший, чем в Москве» ^{[129]129

Nicolas Mikhailowitch, Correspondance de lʼEmpereur Alexandre Ier,p. 82.

[Закрыть]}.

Кутузов продолжал проводить тактику отступления, и к 3 сентября русские стояли уже под Бородино, в 72 милях западнее Москвы. Здесь Кутузов решил дать бой; к тому времени французы уже были ослаблены, большая часть снаряжения брошена. Бородинская битва состоялась 7 сентября. В тактическом отношении французы победили, потеряв, правда, 40 000 человек (включая 14 генерал-лейтенантов, 33 генерал-майора, 37 полковников – командиров частей). Русские потеряли около 50 000 человек, большинство составили пассивные потери от французской артиллерии. Сегюр, участник битвы, пишет:

…[русская кавалерия] двигалась плотной массой, в которой наши ядра прорезали глубокие и широкие борозды… Эта инертная масса просто позволяла убивать себя в течение долгих двух часов, без всякого иного движения, кроме этого падения. Это была ужасная бойня; наши артиллеристы, зная цену храбрости, восхищались слепым, непоколебимым мужеством своих врагов ^{[130]130

Philippe-Paul de Ségur, Napoleon’s Russian Campaigntranslated by J. D. Townsend, London, 1959, pp. 76–7.

[Закрыть]}.

Несмотря на это, русские войска оказались способными отступить, сохраняя боевые порядки. Вопреки мнению большинства своих генералов, Кутузов решил отступать дальше и оставить Москву. Первая новость, достигшая Петербурга 11 сентября, была о том, что русские одержали великую победу при Бородино; на следующий день начались толки, что это не совсем так. Французы вошли в Москву 14 сентября, но обнаружили, что большинство населения бежало. Пожары пылали пять дней, возможно, начатые графом Федором Васильевичем Ростопчиным, генерал-губернатором Москвы, так что французы нашли город опустошенным.

Новость о том, что Москва взята, достигла Петербурга 21 сентября, хотя формально о несчастье было объявлено только 29 сентября. Отправиться в Казанский собор Петербурга 27 сентября, чтобы отметить одиннадцатую годовщину своей коронации, Александр решил в закрытой карете, так как опасался гнева населения. Император и его свита вошли в собор перед молчащей толпой. Екатерина, узнав плохие новости, информировала брата из Ярославля:

Взятие Москвы довело чувство гнева до высшей точки; неудовольствие проявляется в высшей степени, то же самое касается и вашей персоны. Вы громко обвиняетесь в несчастьях Вашей Империи, в ее проигрышах в общем и в частности, и, наконец, в том, что потеряли честь свою и своей страны ^{[131]131

Nicolas Mikhailowitch, Correspondance de l’Empereur Alexandre Ier,p. 83.

[Закрыть]}.

В эти тяжелые времена Александр находит спасение в религии. Его образование не обходило религию полностью, но под руководством Лагарпа внимание уделялось воспитанию моральному более, чем религиозному. В июне 1810 Жозеф де Местр, посол Сардинии, сообщал о высказывании Александра, что «христиане – честные люди, но не служат никаким конкретным целям» ^{[132]132

Francis Ley, Alexandre Ier et sa Sainte-Alliance (1811–1825) avec des documents inédits,Paris, 1975, p. 45.

[Закрыть]}. Тем не менее после вторжения Наполеона Александр под влиянием своего друга Родиона Александровича Кошелева предался мистическим идеям. Еще в марте 1811 года он писал Кошелеву: «Как и вы, я полностью доверяюсь Всевышнему» ^{[133]133

Nicolas Mikhailowitch, L’Empereur Alexandre Ier,II, p. 1.

[Закрыть]}. Так что он уже был предрасположен к этим идеям, но война послужила стимулом для их углубления в его мышлении. Популярна история (имеющая множество вариантов) о его духовной беседе, во время которой в Петербурге он спросил своего друга Александра Голицына (позднее министра по делам религии), как он умудряется сохранять такое спокойствие во времена такого кризиса, и получил ответ, что залогом этого была вера в Бога и Святое Писание. В этот момент Библия Голицына упала на пол и открылась на 91-м Псалме. Голицын потом подарил Александру свою личную Библию. Позднее, во время посещения царем службы по уходящим войскам в соборе, он услышал чтение того же Псалма, и священник сказал ему, что его выбором чтения управлял Господь. Александр тогда заказал Библию и начал свои занятия с изучения этого псалма.

Это было время интенсивной религиозной активности в России в ответ на шок от вторжения и, в большей степени, реакцией на осквернение наполеоновскими войсками церквей. Русская православная церковь уже объявила Наполеона Антихристом в 1806 году. Сегюр, служивший в Великой армии, обвинял православное духовенство в возбуждении крестьян против французов рассказами о том, что французы были «дьявольским легионом под командой Антихриста, ужасного на вид, одно прикосновение которого оскверняло все вокруг» ^{[134]134

De Ségur, op. cit.,p. 51.

[Закрыть]}. Другой французский участник кампании сообщал:

Очевидно, что ненависть, испытываемая ими к Наполеону, дополнительно вызывалась самими священниками и другими религиозными служителями, которые видели в личности Императора [Наполеона] лишь богохульника, который желает опрокинуть одну за другой все религии ^{[135]135

Armand Domergue, La Russie pendant les guerres de l’Empire (1805–1815): Souvenirs historiques,Paris, 1835, pp. 338–9.

[Закрыть]}.

В этом отношении Александр разделял чувства многих своих подданных. Как он писал Фридриху-Вильгельму III:

… сожжение Москвы наконец осветило мой разум и Божье решение наполнило меня теплом веры, которого я никогда до того не ощущал. С этого момента я учился узнавать Бога так же, как Он обнаружил себя через Библию, с этого момента я пытался понимать, как я понимаю теперь, Его волю и Его закон, с этого времени я стал другим человеком, и избавлением Европы от гибели я обязан собственной своей безопасности и избавлению ^{[136]136

Judith Cohen Zacek, The Russian Bible Society, 1812–1826,unpublished PhD thesis, Columbia University, 1964, p. 19.

[Закрыть]}.

Для множества российских подданных религиозный угар, вызванный французским нашествием, прошел с уходом врага, но для российского правителя эти ощущения имели долговременные последствия. До 1812 года Александр возлагал надежды на идеальную организацию Европы и управление будущими международными связями, основываясь на мирских принципах, хотя и неясно выраженных; после 1812 года религиозные переживания окрашивали все его помыслы.

Несмотря на военный успех, Наполеон оказался теперь в Москве в отчаянном положении. Он проник в сердце России, но все еще не мог вынудить Александра просить мира. Он вынашивал идею похода на Санкт-Петербург, но практически это никогда не представлялось возможным, при истощении его сил и разрыве линий снабжения тем более. Он также обдумывал возможность полной дестабилизации общественного порядка в России провозглашением свободы крепостных. Находясь в Москве, Наполеон приказал доставить ему из архивов и частных библиотек материалы, относящиеся к пугачевскому восстанию (последнее великое восстание казаков 1773–1774 годов, в котором и крепостные поднялись против своих господ). Он ожидал крестьянских делегаций с петициями, но этого не произошло. Тем не менее российское правительство приняло меры предосторожности, расположив в губерниях дополнительные войска, чтобы остановить любые крестьянские волнения. После возвращения во Францию Наполеон произнес речь в Сенате, в которой утверждал, что только перспектива кровавой бойни между крепостными и их господами удержала его от принятия этой меры. В ссылке на острове Святой Елены он выражал сожаление, что не сделал этого. Но освобождение крепостных никогда не входило в его реальную политику. Наполеон не собирался опрокидывать общественный порядок в России, он хотел лишь вынудить Александра заключить с ним мир. Разрастание гражданской войны сделало бы любые соглашения с Александром невозможными, а хаос в стране не принес бы Наполеону никаких военных преимуществ. Оставленные без достаточного собственного снабжения, наполеоновские армии полагались лишь на силой реквизированные в деревне продукты; социальные беспорядки не улучшили бы положения.

Наполеон, фактически, был в Москве беспомощен. Чем сильнее подвергались его войска нападениям партизан, тем катастрофичнее уменьшалась армия, а ее снабжение ухудшалось. В предельно слабой позиции он был вынужден полагаться на то, что Александр заключит соглашение по собственной воле. Александр, тем не менее, продемонстрировал значительное мужество и стойкость в это кризисное время. Нерешительность, проявленная им, когда нужно было планировать кампанию против французов, сменилась упорным отказом подписывать какие-либо соглашения. Он писал графу Христофору Ливену, русскому послу в Лондоне:

Я не заключу мира до тех пор, пока не прогоню врагов назад за наши границы, даже если должен буду, перед тем, как преуспеть в этом, отступить за Казань. До тех пор, пока я защищаю российскую территорию, я буду просить Англию лишь о военных припасах и вооружении. Потом, когда с помощью Провидения, я оттесню врага за наши границы, я не остановлюсь на этом, и только тогда готов буду достигнуть с Англией соглашения о более эффективном содействии, о котором мог бы просить для достижения успеха в освобождении Европы от французского ярма ^{[137]137

Albert Sorel, L’Europe et la revolution française,8 vols, 1st edn,Paris 1903,VII, Le Blocus Continental – Le Grand Empire 1806–1812,pp.591–2.

[Закрыть]}.

Конечно, Александр сознавал, принимая во внимание враждебность, выказанную дворянством после заключения Тильзитского договора, и недовольство, возросшее после падения Москвы, что любая попытка достичь компромисса с Наполеоном была бы совершенно не принята ни армией, ни дворянством и подвергла бы риску его собственный трон. Казалось, Наполеон не просчитал этого. Его письмо к Александру с предложением мира осталось без ответа.

Великая армия покинула Москву 19 октября. Наполеон надеялся возвращаться через плодородные провинции к югу от пути его вторжения, но потери в битве при Малоярославце 24–25 октября вынудили его идти по своим же следам через места, уже опустошенные проходом русских и французских войск. Наступление очень жестокой русской зимы и нападения партизанских групп и крестьянских банд усиливало деморализацию армии. Один мемуарист подробно рассказывает о том, как крестьяне вели «безжалостную войну против перевозок, нападали на курьеров, вырезали больных и раненых, возвращавшихся в Смоленск, и постоянно разъединяли французскую армию» ^{[138]138

Constantin de Grünwald, La Campagne de Russie,Paris, 1963, p. 252.

[Закрыть]}. 9 ноября передовые французские отряды снова вошли в Смоленск. Войска надеялись найти здесь необходимые припасы, но горько разочаровались. Смоленск был опустошен: только 350 из 2250 зданий уцелели. Остатки армии пересекли реку Березину 26 ноября; только успешный обманный маневр и мастерство французских саперов предотвратили окончательное уничтожение Великой армии (Александр никогда не простил Кутузову просчет, в силу которого это случилось), 13–14 декабря перешли Неман и достигли прусской территории. Из четырехсоттысячной армии Наполеона вернулось менее 40 000. Это было сокрушительное военное поражение, от которого Наполеон уже не оправился. 24 декабря 1812 года, в день своего рождения, Александр объявил своим генералам; «Вы спасли не только Россию, вы спасли Европу» ^{[139]139

Shil’der, op. cit., p. 134.

[Закрыть]}.