Текст книги "Александр I"
Автор книги: Джанет М. Хартли
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)
Войны со Швецией и Оттоманской империей
Тильзитский мир положил конец периоду российского влияния на Центральную Европу, но дал Александру возможность защитить интересы России на севере против Швеции и на юге против Оттоманской империи. По ходу дела он снова столкнулся с конституционализмом в лице присоединенной к России Финляндии, принадлежавшей прежде Швеции.
Швеция отказалась присоединиться к Континентальной блокаде против Британии, и Александр использовал это как оправдание для нападения на нее в 1808 году. Он был не столь озабочен экономическими проблемами, как стратегической угрозой, которую могла представлять Швеция для России в Балтике, если бы добилась союза с Британией. Наполеон казался вполне удовлетворенным тем, что Россия отвлечена на севере, частично оттого, что, пусть лишь номинально, это было в защиту его Континентальной системы. Он даже предложил предоставить России французские войска, но в итоге (и, вероятно, к облегчению Александра) они оказались слишком заняты войной в Испании с лета 1808 года, чтобы привлекаться куда-нибудь еще.
Русская армия быстро победила шведов в Финляндии (примерно 24 000 русских столкнулись с 20 000 шведских и финских войск, правда, плохо оснащенных и слабо подготовленных к войне). Они держались только с помощью гарнизона крепости Свеаборг, которая контролировала подход с моря к Хельсинки. Когда в мае эта крепость сдалась, что сопровождалось обвинениями в измене, путь к Хельсинки стал открыт, и Александр объявил присоединение Финляндии к Российской империи. Однако партизанская война в Финляндии продолжала досаждать русским, и только отчаянное наступление на Стокгольм по льду Ботнического залива в начале 1809 года, закончившееся свержением короля Густава IV, окончательно подтвердило шведскую капитуляцию. При заключении Фредрихсгамского мира в сентябре 1809 года Финляндия и Аландские острова (имеющие в Балтике стратегическое значение) были окончательно переданы России, а Швеция, к тому же, согласилась присоединиться к Континентальной блокаде Британии. 18 сентября Александр писал сестре Екатерине, пытаясь, возможно, снова обрести ее поддержку после осуждения ею Тильзитского договора:
«Этот мир является именно тем, чего я добивался. Я не смогу достаточно возблагодарить Всевышнего. Передача России всей Финляндии до Торнео [река] с Аландскими островами, присоединение к Континентальной и закрытие для Англии портов, наконец, мир с союзниками России; и все это достигнуто без посредников. Здесь есть чему спеть великолепный „Те Deum Laudamus“, не далее чем завтра в Исакии, со всей военной церемонией, со всем блеском!» [105]105
Grand-Duc Nicolas Mikhailowitch [Nikolai Mikhailovich], Correspondance de T Empereur Alexandr Ier avec sa soeur la Grande-Duchesse Catherine, Princess d’Oldenbourg, puis Reine de Würtemberg, (1815–1818),St Petersburg, 1910, p. 25.
[Закрыть]
Война была успешной, но она была непопулярна в России. Многим россиянам казалось, что Александр был всего лишь пешкой Наполеона, позволив отвлечь себя от настоящей заботы России о судьбе Центральной Европы и Балкан. Многим Финляндия не казалась ценной наградой, а нападение на Швецию, с которой Россия поддерживала хорошие отношения, критиковалось как несправедливое и ненужное.
Еще до подписания мирного договора со Швецией Александр объявил вхождение Финляндии в Россию в качестве Великого княжества Финляндского, с русским царем – великим князем. Он созвал в Бордже (Порво) Финское собрание, где утвердил права, привилегии, религию и основные законы Финляндии согласно ее конституции. В конце XIX века этот акт привел к полемике между финскими и русскими юристами и историками о статусе Финского государства в составе Российской империи, к полемике, которая основывалась на разногласиях в смысле манифестов, речей и переписки Александра. (Вопрос этот еще более запутывался тем фактом, что языку этих заявлений часто недоставало юридической точности, а в русских и шведских текстах были некоторые различия). В конце столетия финны заявили, что, гарантируя их «Конституцию», Александр сознательно делал уступку финскому народу, отчасти из-за слабости русских сил, что и обеспечило Финляндии некоторую автономию. Конечно, российская армия постоянно подвергалась нападениям финских партизан, и Александр стремился привести кампанию к удачному завершению настолько быстро, насколько только было возможным, но нет никаких свидетельств того, что он находился под давлением, вынуждавшим его «вести дела» с финнами с позиций слабого. Собрание не было сформировано по собственному их желанию с целью потребовать уступок – его созвал Александр. Но политика Александра по отношению к финнам представляет большой интерес хотя бы как дополнительный показатель его мнения по поводу конституционализма.
Гарантируя финскую конституцию, Александр принимал права и формы правления, которыми обладала Финляндия под управлением Швеции. В сущности, это была конституция в стиле ancien regime: структура Собрания – одна палата, в которой представлены все четыре сословия – типичнейшая для представительских образований в Европе перед французской революцией. Александр, другими словами, не вводил конституцию в Финляндии, позволив ей самой создать нечто, объединяющее идеи «прав человека», но скорее просто утвердил статус кво. Это, таким образом, не очень отличалось от утвержденных им в начале правления прав и привилегии балтийских провинций. Тем не менее на практике Александр выказывал мало уважения к правам Финского собрания. Он не отвечал на запросы финских представителей в Санкт-Петербурге о назначении даты созыва нового Собрания после 1809 года; на деле следующее Собрание состоялось лишь в 1863 году, уже в правление Александра II. Делегатам Собрания 1809 года не было разрешено обсуждение проекта, который должен был определить финскую конституцию. Царю от Собрания нужны были не декреты, а «только лишь их мнение», комментировал Сперанский 9 июля 1809 года. [106]106
K. Ordin, Pokorenie Finliandii. Opyt opisaniia po neizdannym istochnikam,2 vols, St Petersburg, 1889, II, supplements, p. 88.
[Закрыть]
Более того, Александр производил изменения в административной структуре Финляндии без консультаций с Собранием и без всякой оглядки на финские права или «конституцию». Главной его целью было достижение административной эффективности. Его отношение было прагматичным: он не видел причин фундаментально менять административную структуру Финляндии, если она эффективно действовала. В 1811 году Александр объединил земли Княжества с финской территорией к северу от Санкт-Петербурга (известной как «Старая Финляндия»), которые были отвоеваны у Швеции в течение XVIII века и в которых в правление Екатерины II вводились российские правительственные институты. В этой акции немало было элементов «красивого жеста», Александр хотел и перед финнами, и перед зарубежными государствами представиться великодушным правителем. Но для такой политики имелись также и прагматические причины. Ни управление, ни экономика губерний Старой Финляндии не были удовлетворительными, и существовала надежда, что при объединении этих земель с княжеством ситуация улучшится.
Политика Александра в Балтийских провинциях и в Грузии в ранние годы его правления уже показала, что он рад был оставлять управление местным инстанциям, если они функционировали действенно. Русификация в смысле принудительного внедрения структуры российского местного управления не ставилась целью, и в этом отношении Александр отличался от Екатерины II, которая намеренно вводила одни и те же формы и структуры управления повсюду в империи. Его политику в Финляндии необходимо рассматривать скорее в этом контексте, чем как этап в развитии его представлений о конституционности. Тем не менее в 1809 году Александр ввел Сперанского в курс финских дел, как раз в то время, когда тот готовил свой проект конституции России. Это заставило некоторых финских историков предположить, что Сперанский в своей работе находился под влиянием финской конституции и использовал Финляндию как опытную почву для реформ в России. Действительно, существует некоторое сходство между финским Собранием и Собранием, которое Сперанский предлагал для России: например, представительство должно было осуществляться от социальных слоев, как и в Финляндии, – но это не значит, что Финляндия стала моделью для России. Сперанский находился под влиянием взглядов нескольких авторов и практики управления в Англии и во Франции и сформулировал многие свои идеи еще до того, как на него была возложена ответственность за Финляндию. Хотя он признавал отдельный статус Финляндии в Российской империи («Финляндия – государство, а не провинция», писал он в 1811 году) [107]107
Sboniik Imperatorskago russkago istoricheskago obshchestva,XXI, p. 456.
[Закрыть] , он никогда не думал, что Финляндия или ее Собрание обладают какой-либо реальной независимостью. Он полагал, что после реформирования российских правительства и управления, которое он в 1809 году считал себя готовым провести, Финляндия окончательно сольется с Российским государством.
Успех, достигнутый российскими войсками в кампании на севере, не был повторен на юге против Оттоманской империи. Война разгорелась между двумя странами в 1806 году, и русские войска не слишком эффективно теснили турок в Дунайских княжествах (Молдавии и Валахии) и на Кавказе. В соответствии с одним из секретных условий Тильзитского договора, Александр должен был принять французское посредничество в этом конфликте. Между Наполеоном и Александром в Тильзите был неопределенный разговор о возможности раздела между собой Оттоманской империи. Но на практике позиция Александра в восточном Средиземноморье была ослаблена передачей Франции в Тильзите Ионических островов, а Наполеон никогда не намеревался развязывать России руки, позволяя ей увеличивать свое влияние на Балканах. Франко-русские отношения на Балканах после 1807 года продемонстрировали несовместимость их внешнеполитических целей и существенную нестабильность Тильзитского соглашения. Терпимость Наполеона и даже его поощрение российского расширения на север за счет Швеции не сопровождались равным принятием намерений России в областях, где у Франции также были коммерческие и стратегические интересы.
В феврале 1808 года Наполеон предложил совместный поход 50 000 французских и российских войск («включая, быть может, немного австрийцев») через Ливан и Египет для завоевания Индии. Ответ Александра Наполеону был прям: «Берите все, что захотите в Азии, кроме того, что граничит с Дарданеллами», ясно выражая его собственные интересы. В Тильзите, и затем позднее при перемирии с турками в августе, Александр вынужден был пообещать вывести войска из Княжеств при условии, что их не оккупирует турецкая армия до тех пор, пока не будет подписан мирный договор. Это лишило бы Россию ее территориальных преимуществ, и впоследствии российское правительство использовало многочисленные предлоги, чтобы не ратифицировать соглашение и сохранять войска на прежних позициях. Предложенная в конце 1807 года Александру Наполеоном альтернатива – Россия сохраняет княжества при условии, что Франция получает Силезию, – была не более привлекательна. В то самое время, когда Наполеон обещал Александру поддержку в Швеции, он предостерегал австрийцев насчет российских претензий на Балканах и выдвигал идею франко-австрийского союза для сдерживания России в этом регионе.
В 1808 году в Эрфурте Наполеон признал право России на присоединение Княжеств взамен на ее неопределенные обещания поддержать Францию в случае конфликта с Австрией, но к тому времени обе стороны уже оставили намерение поделить Оттоманскую империю. Россия тогда уже контролировала Княжества и позиции ее казались сильными (русские войска взяли важные крепости Рущук и Журжу в конце 1810 года). Мирные переговоры с турками все еще затягивались. Когда отношения с Францией начали ухудшаться, Александр понял, что не может больше позволить такому количеству войск быть связанным на юге, и осенью 1811 года приказал генерал-аншефу Кутузову начать мирные переговоры с турками на тех условиях, что Россия оставит Валахию и сохранит Молдавию. Турки проявляли вполне естественное нежелание заключать соглашение, пока внешняя ситуация оставалась неясной. На Кавказе русские войска отбили у турок и персов Поти, Сухум-кале и Ахалкалаки. К началу 1812 года военное столкновение между Францией и Россией было почти несомненно и Наполеон обратился к Оттоманской империи в поисках союза против России [108]108
Albert Vandal, Napoléon et Alexandre Ier. L’Alliance Russe sous le premier empire,3 vols, 8th edn, Paris, 1914, I, de Tilsit à Erfurt,p. 299.
[Закрыть] . Турки, однако, были истощены долгой войной и готовы уже подписать соглашение с Россией. 28 мая 1812 года в Бухаресте был заключен поспешный мир, в котором Россия отказывалась от своих притязаний на Княжества и останавливалась на присоединении Бессарабии до реки Прут. На Кавказе Поти и Ахалкалаки были возвращены туркам. Россия на Кавказе воевала и с Персией, и после замирения с турками персы также были вынуждены заключить мирное соглашение. Россия приобретала большую часть территорий, за которые боролась, к северу от рек Аракс и Кура (Александр заявил, что «этот барьер необходим для защиты от набегов варварских народов, населявших эти земли») [109]109
Muriel Atkin, Russia and Iran 1780–1828,Minneapolis, 1980, p. 101.
[Закрыть] , за исключением Ереванского и Нахичеванского ханств. Это была некоторая награда за долгую и дорогостоящую кампанию, но Россия получила куда меньше территорий, чем сперва надеялась и чем в самом деле казалось возможным в начале всего предприятия.
Русско-турецкая война вызвала подъем стремлений балканских народов к независимости. Наиболее активными в этом отношении были сербы, объявившие независимое «Сербское королевство» с конституционной монархией под российским протекторатом. Вопрос о независимости Сербии поднимался на мирных переговорах с Турцией в 1810 году, но в Бухарестском договоре запросы Сербии не были полностью удовлетворены. Повстанцам была дарована амнистия и достигнуто соглашение о таком управлении и обложении налогом, которые давали бы Сербии некоторую автономию, но эти меры были далеки от политической независимости. Даже когда договор уже был ратифицирован, адмирал П. В. Чичагов предлагал Александру, чтобы русские войска в Молдавии, находящиеся под его командованием, возглавили восстание на Балканах и двинулись в Далмацию, Адриатику и Швейцарию, призывая угнетенные народы восставать против Наполеона. Конечной целью этого предложения было основание на Балканах Славянской империи под русской эгидой. План этот был абсолютно нереальным (хотя не больше, чем до того план Чарторыского о Балканской Федерации под протекторатом России), но Александр поддержал Чичагова. Для достижения своих целей он вполне подготовился к роли защитника Балкан и поборника панславизма, но гораздо меньше хотел проявлять себя в этом качестве на деле. 21 апреля 1812 года он инструктировал Чичагова: «Вы должны использовать все средства, чтобы, согласно нашим целям, поднять дух славянских народов, – обещать им независимость, основание Славянского королевства, награждение достойных…» [110]110
I. S. Dostian, Rossiia i balkanskii vopros: iz istorii russko-balkanskikh politiclieskikh sviazei v pervoi treti XIX v.,Moscow, 1972, pp. 75–6.
[Закрыть] . На самом деле на этом этапе основной заботой Александра была предстоящая схватка с Францией, и ни он, ни Наполеон не планировали и не хотели полного распада Оттоманской империи и следующих за этим осложнений и беспорядка. Война между Россией и Францией была неминуема, и Александр использовал угрозу воплощения плана Чичагова для запугивания австрийцев, чтобы вынудить их не помогать Наполеону в российской кампании. Только когда австрийцы согласились держать свои силы в резерве, если Наполеон нападет на Россию, Александр формально отказался от этого проекта. Он также намеревался использовать этот план как основу диверсионной кампании против Франции на Балканах; в июне 1812 года русские посредники были посланы в Сербию для его обсуждения, но это ни к чему не привело.
Разрыв франко-российских отношений
Наполеон ясно показал, что будет сопротивляться русской экспансии на Балканах. Противоборствующие в этом регионе интересы нарушили отношения между двумя странами, но даже без этого спора Тильзитский союз оказался неудовлетворительным для обеих сторон. Это проявилось после 1807 года в разногласиях по двум важнейшим вопросам: проблеме Польши и Континентальной системе.
Создание в 1807 году из земель прусской Польши герцогства Варшавского всегда представляло потенциальную угрозу России. Александр опасался, что герцогство может стать ядром будущего независимого Польского государства, союзного Франции, чьей целью стало бы возвращение земель, отошедших к России после разделов в конце XVIII века. По Шёнбруннскому договору, заключенному в октябре 1809 года, к герцогству была присоединена возвращенная Австрией Западная Галиция, и это увеличило тревогу Александра. Он вел двойную игру. С одной стороны – переговоры с Чарторыским о возможности установления польского управления в землях, приобретенных Россией после разделов. В конце 1809 года Чарторыский писал Павлу Строганову из Санкт-Петербурга:
Вскоре после моего прибытия сюда император беседовал со мной о своем прежнем проекте относительно Польши, и говорил с гораздо большей заинтересованностью, чем он выказывал когда-либо прежде; он привел сильнейшие аргументы целесообразности этого проекта [111]111
Nikolai Mikhailovich, Graf Pavel Aleksandrovich Stroganov (1774–1817): Istmicheskoe izsledovanie epokhi imperatora Aleksandra I, 3 vols, St Petersburg, 1903, II, p. 413.
[Закрыть] .
В то же самое время Александр требовал от Наполеона формальных заверений в том, что Польское государство никогда не будет номинально восстановлено. Соглашение о Польше между Россией и Францией было подготовлено в 1810 году, но так и не было ратифицировано. Сдерживающим пунктом являлось то, что Наполеон не соглашался принять первые две статьи, предложенные русскими. Первая статья гласила: «Польское королевство никогда не будет восстановлено». Вторая содержала следующее: «Договаривающиеся стороны дают гарантию того, что названия „Польша“ и „поляки“ никогда не будут применяться ни к каким-либо частям, уже составляющим это королевство, ни к их населению, ни к их войскам, и навсегда исчезнут из всех официальных либо публичных актов, какой бы природы они ни были», – последний удар по представлениям Чарторыского 1806 года об Александре как о поборнике польской независимости. Однако в апреле 1812 года, накануне наполеоновского вторжения, Александр писал Чарторыскому, уверяя его, что все еще держится за свою «любимую идею о восстановлении Вашей страны» [112]112
Grand-Duc Nicolas Mikhailowitch [Nikolai Mikhailovich], L’Empereur Alexandre Ier: essai d’étude historique,2 vols, St Petersburg, 1912,1,pp. 363–4.
[Закрыть] и что вопрос единственно в том, чтобы выбрать наиболее подходящее время для приведения ее в действие.
Позиция Александра насчет Польши была не столь противоречива, как кажется. По существу, он сопротивлялся созданию независимой Польши, но Польша, зависящая от воли России (как это было до разделов), была гораздо предпочтительнее, чем по-настоящему самостоятельное или, что еще хуже, связанное с интересами Франции государство. Стратегические интересы России и ее отношения с Францией всегда доминировали над любой сентиментальностью по поводу судьбы Польши. Подозрения Александра насчет намерений Наполеона возросли еще более, когда Франция увеличила армию герцогства до 60 000 человек. В 1810 и 1811 годах Александр вынашивал идею перехватить инициативу и попытаться завоевать лояльность поляков в конфликте с Францией, пообещав восстановить Польшу в ее прежних границах, с собою в качестве короля, взамен польской поддержки против Франции. В то же время он говорил также о возможности создания отдельного Королевства Литовского (земли, полученные Россией при переделе, были, главным образом, землями прежнего Великого княжества Литовского). Но Александр не мог изменить того факта, что Наполеон практически сделал для поляков гораздо больше любого российского правителя.
После 1807 года Наполеон пытался закрыть для Британии все континентальные порты. Если бы эта политика имела успех, она произвела бы опустошительный для торговли и благосостояния Британии эффект. В России, которая надеялась на вывоз корабельного сырья в Британию и ввоз оттуда мануфактурных товаров и текстильных изделий, Континентальная блокада никогда не была популярна. Александр наложил ограничения на британских торговцев в России еще до Тильзита, так как целиком осознавал значение для них российской торговли и хотел поощрить собственную промышленность. В начале 1807 года британские торговцы были принуждены приобрести новые сертификаты на торговлю в России, формально зарегистрироваться в российских гильдиях и платить налог на свой декларированный капитал. В Тильзите Александр согласился присоединиться к Континентальной системе в декабре 1807 года, если к тому времени с Британией не будет заключено перемирие, но уже в октябре объявил эмбарго на британские товары, хотя выполнялось оно не строго. Тем не менее, формальная приверженность Континентальной системе была делом гораздо более серьезным и означала закрытие российских портов для британских судов и конфискацию британской собственности. Товары продолжали поступать в Россию через Финляндию и даже через Афганистан, и торговля продолжалась, не только на нейтральных кораблях (в частности, на американских – 120 из них стояли в доках Санкт-Петербурга только в 1810 году), но и на британских и российских судах в течение всего периода. Русский купец в Лондоне сообщал в 1810 году, что российские пенька и зерно получены Британией, и что Темза «полна» российскими судами. В Санкт-Петербурге и Архангельске были созданы комиссии для проверки подлинности нейтральных судов. В 1809 году они конфисковали 25 кораблей и 36 корабельных грузов, в основном в порту Риги (13 кораблей, 25 грузов). Для российского правительства еще одним источником раздражения было то, что Франция продолжала импортировать товары из Британии, ввозимые на нейтральных судах.
Континентальная система сказалась образованием нескольких отраслей российской промышленности и была популярна среди некоторых купцов. Например, в Москве было создано несколько новых хлопкопрядилен, и в 1812 году многочисленные московские промышленники потребовали наложения запрета на все ввозимые изделия. Тем не менее, исследования Совета показали, что в целом российская промышленность очень мало выиграла от устранения британской конкуренции. Например, несмотря на увеличение количества хлопкопрядильных фабрик, российская текстильная промышленность в целом страдала из-за того, что фабрикам была необходима английская пряжа, и это не могло компенсироваться импортом хлопка из Соединенных Штатов. Российский экспорт упал от среднегодового количества в 54,1 миллиона серебряных рублей в период 1802–1806 годов до 34,1 миллиона в 1808–1812 годах. В тот же период импорт упал от 40,8 до 20,6 миллионов серебряных рублей. Экспорт леса, пеньки, льна, зерна, сала, меди, поташа и железа пострадал особенно тяжело. Среди ограниченных статей импорта оказался свинец, который был необходим артиллерии. В компенсацию ослабления британской торговли торговля с Францией не возросла; наоборот, объем ее снизился после 1811 года. Рубль также терял свой вес: бумажный рубль упал от 50 серебряных копеек в 1808 году до 43 в 1809, 35 – в 1810 и 23,5 – в 1811. Пострадали и государственные доходы от таможенных пошлин: в 1805 году доход был 9,1 миллионов серебряных рублей, в 1808 он уменьшился до 2,9 миллионов и лишь постепенно вырос до 3,7 миллиона в 1810 и 3,9 миллиона в 1811 году. Дворянство Санкт-Петербурга и Москвы негодовало на Континентальную блокаду, так как цены на ввозимые предметы роскоши выросли (цены на сахар и кофе возросли от примерно 18–20 рублей за пуд (около 36 фунтов) в 1802 году до 100–15 рублей за пуд в 1811 году). Купцы также были задеты потерей обильных кредитных средств, поставляемых Британией. [113]113
M F. Zlotnikov, Kontinental’naia blokada i Rossiia,Moscow-Leningrad, 1966, p. 172.
[Закрыть]
31 декабря 1810 года Александр по сути отошел от Континентальной системы, когда объявил, что в следующем году наложит более высокие пошлины на товары, поступающие по суше (такие, как французские предметы роскоши и, в частности, французские вина), и менее высокие – на привозимые по морю, что благоприятствовало нейтральным американским кораблям, несущим английские товары. В то время пошлины на вина Франции и ее союзников превышали вдвое пошлины, наложенные на вина из юго-восточной Европы. Манифест, сопровождавший новые тарифы и новые правила для нейтральных судов, оправдывал эту акцию тем, что «видя настоящее положение в нашей торговле, когда ввоз импортных товаров явно вредит внутренней промышленности и, наряду с умышленным падением денежного обращения, несправедливо превышает экспорт российской продукции, и желая, насколько это возможно, восстановить приемлемое равновесие», для нейтральных мореплавателей должны быть установлены правила, «целью которых является блокирование возрастания чрезмерной роскоши, сокращение ввоза иностранных товаров и стимулирование, насколько это возможно, укрепления внутренней торговли и производства» [114]114
Ibid., p.239.
[Закрыть] . В течение 1811 года все больше и больше британских судов беспрепятственно доставляли свои товары в Россию. Наполеон в августе 1811 года лично подсчитал, что 150 судов, плавающих под американским флагом, но несущих британские товары, было принято в российских портах. Были уменьшены пошлины на сырье, в котором нуждалась российская промышленность, и, невзирая на разрушительный эффект наполеоновского вторжения, количество фабрик и рабочих на них в России выросло после 1812 года: от 2332 фабрик в 1812 году (2399 в 1804) до 3731 в 1814; и от 119 000 рабочих в 1812 (95 000 в 1804 и 137 800 в 1811) до 170 000 в 1814.
Несовместимость интересов означала, что конфликт между Францией и Россией всегда был неизбежен и откладывался только из-за занятости Наполеона другими проблемами. Летом 1808 года в Испании разразилось восстание, и большое количество французских войск было связано войной с партизанами (к 1812 году в Испании было около 300 000 французских солдат). В августе 1808 года Британия послала экспедицию в Испанию; к 1813 году на полуострове численность британских войск, противостоящих наполеоновским силам, составляла 100 000 человек. Воодушевленная трудностями французской армии в Испании и веря, что в самой Франции существует оппозиция Наполеону, Австрия начала угрожать возобновлением военных действий. В сентябре 1808 года Наполеон собрал в Эрфурте конгресс, надеясь вынудить Александра возобновить свое обязательство сотрудничать с Францией. Александр согласился присутствовать, ощутив на данном этапе необходимость обеспечить России простор для маневра, чтобы иметь возможность подготовиться к любой грядущей битве. По дороге в Эрфурт он посетил прусских короля и королеву, где прусский премьер-министр, барон Г.Ф.К. фон Штейн побуждал его принять руководство антифранцузской коалицией. В Эрфурте дух тильзитской приветливости на первый взгляд все еще витал между двумя правителями. Но Наполеон обнаружил, что, по сравнению с Тильзитом, вести дело с Александром стало менее просто (хотя он и писал Жозефине об Александре, что «если бы он был женщиной, я думаю, я мог бы сделать его своей возлюбленной») [115]115
Alan Palmer, Alexander I: Tsar of War and Peace,London, 1974, p. 159.
[Закрыть] ; Александр стал открыто циничен в отзывах о Наполеоне. Он писал сестре Екатерине из Веймара 8 ноября 1808 года, что «Бонапарт делает вид, что я всего лишь дурак и ничего больше. Хорошо смеется тот, кто смеется последним! и я возлагаю все свои надежды на Господа» [116]116
Nicolas Mikhailowitch, Correspondance de l’Empereur Alexandre Ier,p. 20.
[Закрыть] . Александр отказался принять на себя обязательство поддержать Францию в случае агрессии Австрии. Он только дал Наполеону устные обещания поддержать его кампанию в Испании и неопределенно обещал вести с Францией «совместные действия», если Австрия нападет на нее; в ответ Наполеон должен был признать российский захват Финляндии и поддержать возможную аннексию ею Княжеств. Александр ощущал свое положение еще более упрочившимся из-за нелояльности к непрестанной агрессии Наполеона французского посла в России, А.-О. Л. Коленкура и министра иностранных дел, Ш.-М. де Талейрана, которые льстили ему секретными уверениями в том, что он должен противостоять амбициям Наполеона не только ради России, но ради всей Европы.
В Австрии под давлением антифранцузски настроенного министра иностранных дел Д. П. Стадиона и новой императрицы, вдохновленный внушающими оптимизм неудачами Наполеона в Испании и дома, император Франц I 9 апреля 1809 года объявил войну Франции. Это шло вразрез с предупреждениями его генералов о том, что силы австрийских армий недостаточно подготовлены, и с настоятельными предостережениями Александра. Австрийская армия была решительно разбита французами в битве при Ваграме 6 июля (Наполеон занял Вену в мае). По условиям унизительного договора в Шёнбрунне от 14 октября Австрия принуждена была уступить полученные ею при разделах Польши земли герцогству Варшавскому, полосу Далматинского побережья Итальянскому королевству и часть Верхней Австрии – Баварии. От Австрии также потребовали сокращения ее вооруженных сил, присоединения к Континентальной системе и компенсацию 85 миллионов франков. Александр всячески задерживал предоставление Франции любой существенной военной помощи (когда французский посол Коле спросил, идет ли российская армия к Ольмюцу, Александр умышленно неопределенно отвечал, что «она марширует по направлению к Ольмюцу») [117]117
Albert Vandal, Le Second manage de Napoléon. Decline de lʼalliance,3 vols, 8th edn, Paris, 1918, II, p. 77.
[Закрыть] и секретно уверял австрийцев в своем нейтралитете. После всего этого он разъярил Наполеона, выразив недовольство тем, что единственной наградой для России в Шёнбрунне явилось приобретение небольшой тернопольской области в Восточной Галиции. Таким образом, Россия в этой кампании не убила ни одного из двух зайцев.
Отношения стали еще более натянутыми после неудачной попытки Наполеона породниться с правящей российской династией в 1810 году, после его развода со своей первой женой, Жозефиной. Александр нанес обиду первым, отклонив предложение Наполеона одной из его сестер, но затем в ответ был оскорблен, когда вскоре после этого Наполеон обручился с австрийской невестой. К началу 1810 года обе стороны всерьез обдумывали возможность вооруженного конфликта. В марте этого года наполеоновский министр иностранных дел, Ж.-Б. де Номпер де Шампань, выдвинул план антирусской коалиции, который подтверждал неизбежность войны. И Наполеон, и Александр осаждали Австрию предложениями о территориальных приобретениях в обмен на союзничество, но Австрия благоразумно воздерживалась от подобных переговоров. Напряженность возросла, когда Наполеон вслед за аннексией Бремена, Гамбурга и Любека 22 января 1811 года захватил герцогство Ольденбургское. Любимая сестра Александра, Екатерина, была замужем за наследным герцогом Ольденбургским, и эта аннексия были прямым нарушением Тильзитского договора.
Весной 1811 года Александр все еще мог писать Наполеону следующее:
России не нужны завоевания, она, возможно, и так обладает слишком большой территорией. В конце концов, не претендуя ни на какую собственность моих соседей, таких как Франция, с какой стати мне желать войны? Более того, лично я расположен к созданию союза с Францией.
Он передавал Наполеону через Коле:
