Текст книги "Александр I"
Автор книги: Джанет М. Хартли
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)
ГЛАВА 5
НЕУВЕРЕННЫЙ ТВОРЕЦ КОНСТИТУЦИИ И СОЮЗНИК: 1807–1812
Сперанский
Тильзитский договор освободил Александра от непосредственной угрозы войны на Западе и дал ему возможность снова вернуться к реформам в своем отечестве. Декларированное им обязательство провести реформу управления подверглось в это время строгой проверке: к 1809 году он не только обладал проектом Российской конституции, но был также на полпути к включению Финляндии, имевшей свою собственную конституцию, в Российскую империю. За границей Александр вернулся к традиционным российским внешнеполитическим целям XVIII века, расширяя границы России на севере и юге за счет Швеции и Оттоманской империи. По ходу дела, тем не менее, стало ясно, что Наполеон не намерен потворствовать России в распространении ее влияния на любую из областей, в которых Франция тоже была заинтересована. Кроме того, Тильзитский договор был непопулярен дома и связывал Россию с Континентальной блокадой, что вредило ее экономическим интересам. К тому же создание из земель прусской Польши герцогства Варшавского, формально независимого, но фактически – сателлита Франции, угрожало западной российской границе. Александр вынужден был оставить, по крайней мере на какое-то время, наиболее грандиозные свои намерения стать вершителем судеб Европы или хотя бы как-то влиять на события к западу от российских границ. Отношения между Россией и Францией ухудшились, и стало понятно, что Тильзит не будет стабильной основой ни для дружбы двух держав, ни для мира в Европе.
Человеком, к которому Александр обратился с планами внутреннюю реформ, был Михаил Михайлович Сперанский, сын деревенского священника, показавший уже свои способности во время работы в Министерстве внутренних дел в первые годы царствования Александра. Он стал государственным секретарем (по сути, премьер-министром) и сопровождал Александра в его встрече с Наполеоном в Эрфурте (подробности ниже) в 1808 году. В период с 1807 до 1811 года Сперанский участвовал в решении множества важных внутренних дел. В конце 1807 года была образована комиссия по реорганизации образования в семинариях, и Сперанский (сам прошедший духовное воспитание) возглавил ее. К лету 1808 года комиссия закончила свою работу, и была принята новая, упрощенная и более рациональная структура духовных школ, согласованная со структурой школ мирских, разработанной в 1803–1804 годах. Учебный курс начальной и средней духовных школ пополнился новыми предметами, включив современные языки и естественные науки; в старших классах семинарий и духовных академий тоже появились новые курсы. Качество преподавания в семинариях зачастую бывало низким. В попытке справиться с этой проблемой было решено, что преподаватели перед их назначением на должность должны проходить проверку на соответствие установленным для них квалификационным стандартам. Восстановление Сперанским церковной монополии на продажу восковых свечей обеспечивало строительство новых школ достаточным капиталом.
Забота Сперанского о повышении качества преподавания отражала его понимание общего низкого уровня подготовки большинства российских служащих. Эту точку зрения, без сомнения, разделял и Александр, язвительно отзывавшийся о российском чиновничестве еще в начале своего правления. Поощрение Сперанского в создании лицея для 50 мальчиков из аристократических семей и интерес, проявленный к учебному курсу школы, показывают неподдельную заботу Александра о качественной подготовке будущих руководителей страны. Он проявил личный интерес к новому лицею, поручив архитектору Василию Стасову построить его в крыле императорского дворца в Царском Селе и потребовав, чтобы его окружали привлекательные парки, участие в создании которых могли бы принимать сами лицеисты. Настоящая проблема, тем не менее, была не в уровне образования элиты, а в обучении широкого круга дворян, которые занимали средние и низшие чиновничьи должности. Сперанский старался повысить уровень квалификационных требования и к исполнению служебных обязанностей. Два указа, вышедшие в 1808 году, были посвящены этим целям, и, что вовсе неудивительно, вызвали враждебную реакцию тех, к кому непосредственно относились. Первый требовал от сановников, носящих придворные титулы, или исполнять соответствующие их званию обязанности, или перейти в другой разряд военной или гражданской службы; второй объявлял, что служащие для получения восьмого класса, дающего наследственное дворянство, обязаны сдать экзамен по нескольким предметам, включая русский язык, математику, латинский и современные иностранные языки. Александр, как можно было заметить, не испытывал к дворянству как сословию особой привязанности или уважения и, следовательно, симпатизировал начинаниям Сперанского. Тем не менее, такой политикой его министр оттолкнул от себя многих влиятельных при дворе сановников и в результате стал очень уязвим. Удержится ли он – с этого времени целиком зависело от расположения царя.
Александр поручил Сперанскому еще две области внутренних реформ, требовавших пристального внимания: составление свода законов и укрепление государственных финансов. Комиссия, образования в 1801 году для подготовки российского законодательства, недалеко в этом продвинулась. Назначение в комиссию Сперанского в 1808 году значительно ускорило процесс и позволило подготовить свод законов к 1812 году. Сперанский использовал Гражданский кодекс Наполеона 1804 года в качестве фундамента российского кодекса (что отнюдь не способствовало его примирению с врагами). В результате часть работы получилась несколько поспешной, законы в ней были зачастую искусственно подогнаны к соответствующим параграфам французского кодекса, без оглядки на юридическую историю или традиции, – но на Сперанского давила необходимость сделать нечто, доступное пониманию Александра, и притом быстро. Кодекс был принят Непременным советом, но никогда так и не воплотился в жизнь.
Попытка Сперанского восстановить твердое положение российских финансов (в государстве, пережившем военную кампанию, и вдобавок ослабленном Континентальной блокадой) была более успешной. Правительственным средством для того, чтобы справиться с непомерно возросшими расходами во время войны Третьей коалиции, было одно – печатать все больше и больше бумажных денег, или ассигнаций, что в итоге означало их обесценивание. В 1810 году Сперанский подготовил указ, обещающий выкупить ассигнации и прекратить их дальнейший выпуск (на деле последствия кампании 1812 года это обещание благополучно похоронили, а выпуск ассигнаций значительно вырос). Управление финансами со стороны Министерства было улучшено, положительно сказалось введение ежегодного бюджета. Количество доходных статей увеличилось за счет продажи государственных земель и расширения области налогов, включая временный налог на дворянство, что вызвало новый взрыв негодования. Большинство дворян, как истинные патриоты, были готовы оказать финансовую поддержку военным силам, но противились формальной обязанности, частично оттого, что эта инициатива исходила от сына священника.
Хотя и эти реформы были важны, основное значение имели для Сперанского гораздо более амбициозные планы переделки всего внутреннего устройства России. Они были изложены в проекте, представленном Александру в 1809 году, и держались в секрете от всех, кроме нескольких доверенных советчиков. Сперанский рассматривал преобразование российского центрального и местного управления и предлагал формальное разделение функций между исполнительной (возглавляемой министрами), судебной (для которой высшей инстанцией должен был стать Сенат) и законодательной (Государственная Дума) властями; вся структура возглавлялась царем и Государственным Советом. На местном уровне владельцы собственности во всех волостях каждые три года должны были избирать волостную думу, из нее депутаты делегировались в уездную думу, из которой, наконец, выбирались депутаты в губернскую думу. Эти думы должны были избираться один раз в три года и не имели права издавать законы. Государственная Дума формировалась ежегодно представителями, отобранными царем из списка, представленного губернскими думами.
В общеизвестной биографии Сперанского историк Марк Раефф представляет его как осторожного, консервативного реформатора, который хотел основать упорядоченное, действенное правительство, чуткое к букве закона, но не был готов дать реальную законодательную власть Государственной Думе и был весьма консервативен в решении социальных вопросов. Раефф указывает, что предлагаемая Дума была бы полностью подчинена царю и не имела бы никакого влияния на формирование бюджета и политики. Хотя для выборов местных и губернских дум была предложена сложная система, она не включала крепостных, которые вообще не принимали никакого участия в выборах. (Тем не менее в ней учитывалось крестьянское сословие, которое могло делегировать в волостные думы одного старейшину от 500 человек – самый низкий уровень представительства). Собственное объяснение Сперанского в письме Александру является подтверждением взгляда на него как на консервативного реформатора:
В самом начале Вашего правления после многочисленных колебаний нашего правительства Ваше Императорское Величество поставили себе целью установление твердого правления, основанного на законе. Из одного этого принципа постепенно разошлись все Ваши основные реформы. Все эти занятия, возможно, сотни бесед и обсуждений с Вашим Величеством, должны были быть наконец собраны в единое целое. В сущности, он [план] не содержал ничего нового, но он давал систематическое выражение тех идей, которые занимали Ваше внимание с 1801 года [93]93
Marc Raeff, Michael Speransky: Statesman of Imperial Russia 1772–1839,The Hague, second edn. 1969, p. 167.
[Закрыть] .
Это, тем не менее, было написано не в 1809 году [94]94
M. M. Speranskii, Proekty i zapiskiedited by S. N. Valk, Moscow-Leningrad, 1961. This was published four years after the first edition of Raeff’s biography of Speransky in 1957; no substantial changes were made to the second edition, in 1969, although Raeff consulted Valk’s volume.
[Закрыть] , а в январе 1813 года, когда Сперанский уже был с позором изгнан, а план его дискредитирован.
Публикация в 1961 году ранних сочинений Сперанского и первого наброска его плана 1809 года изменила понимание историками масштаба его радикализма и характера его отношений с Александром. На самом деле, Сперанский ясно выразил свое отвращение к крепостному строю в письмах 1802 и 1803 годов. Этот строй, по его мнению, вел к деградации не только крестьянства, но и дворянства, которое было не лучше крепостных в своей рабской зависимости от государства. В 1802 году он писал:
Это укрепило его веру в то, что необходимо не просто дать крепостным гражданские права, но, более того, – вырастить в России новый тип дворян-собственников (сквайров английского стиля, которые могли бы служить «посредниками» между царем и народом). В тот период Сперанский предлагал поэтапное освобождение крепостных. Их обязательства по отношению к господину сперва должны были быть документально определены и ограничены, с тем чтобы уменьшить персональную зависимость крепостных; затем надо было восстановить их право на свободное перемещение. Конечно, в то время Александр тоже выражал отвращение к крепостному строю и рассматривал способы постепенного демонтирования этой системы. Тем не менее крепостничество не упоминается в плане 1809 года.
Кроме того, из этих ранних сочинений ясно, что Сперанский считал неограниченную власть несовместимой с существованием основополагающих законов и что он находил формальное ограничение российского вида абсолютизма существенным для установления власти закона. Россия, но его мнению, нуждалась в ясных, обязательных и фундаментальных законах, пока же правление оставалось произвольным и беззаконным. Наиболее важной задачей было установление таких законов, которые впоследствии смогли бы ограничить деспотизм. Александр также подчеркивал необходимость торжества законности, впрочем, без оглядки на возможные последствия для своей собственной власти. Сперанский приводил следующие аргументы: так как правительство опирается на волю народа, следовательно, считал он, должен быть выборный законодательный орган, которому правительство было бы подотчетно. Сперанский не отступил от этих позиций и в 1809 году. Хотя предлагаемая им Государственная Дума обладала лишь ограниченной властью и не имела законодательной инициативы, все законы и налоги в любом случае должны были утверждаться ею, она получала право подавать представления и призывать министров к ответу в случае, если основополагающие законы были нарушены. Дума также имела бы право отвергнуть предложенный правителем закон, если сочла бы его вредоносным: «Закон, признанный большинством голосов неприемлемым, не приводится в действие». Это давало Думе право решающего вето даже при ее ограниченных возможностях.
Каковы же причины пренебрежения Сперанского в 1809 году к вопросам крепостного права при его смелых попытках ограничить, хотя бы и в достаточно скромной степени, власть правителя? Его план начинался с длинного исторического вступления, очевидно написанного ради Александра, в котором он рассматривал развитие России в контексте общего развития европейских государств и пытался убедить царя в том, что настало благоприятное время для проведения фундаментальной политической реформы в России. (Для сравнения, в 1802 году он писал о российском правительстве под началом Павла так: «…провинции управляются в европейском стиле, а высшее [центральное] руководство – целиком азиатское») [96]96
N. V. Minaeva, Pravitel’ stvennyi konstitutsionalizm i peredovoe obshchestvennoe mnenie Rossii v nachale XIX veka,Saratov, 1982, p. 112.
[Закрыть] . О том, чтобы реформа ограничила власть правителя, не могло быть и речи, но Сперанский, возможно, надеялся, что при его столь прочно установившейся близости к Александру он сможет убедить его, что настало время предпринять эти шаги. Возможно, ради того он и льстил Александру, изображая его инициатором шага, который вызовет огромное продвижение России к цивилизованности. Сперанский, по его собственному выражению, «провел сотни бесед и обсуждений» с Александром по поводу предлагаемой им конституции. Александр, как мы видели, умел нравиться своим слушателям, но у Сперанского, по-видимому, сложилось впечатление, что царское обещание конституционных изменений было неподдельным и его план будет исполнен, если его должным образом объяснить царю.
В ранних набросках плана 1809 года Сперанский предлагал также в несколько этапов даровать гражданские права крепостным и улучшить их экономическое положение, но окончательная редакция содержала лишь неопределенные ссылки на возможное освобождение, если будут предприняты предлагаемые меры. Причины этого отступления неизвестны, но Сперанский, видимо, из «бесед и обсуждений» понял, насколько Александр осторожен в данном вопросе. В 1809 году Сперанский решил сконцентрироваться на политической реформе и отложить свои радикальные предложения об искоренении крепостничества до лучших времен. Он считал, что создание надлежащих условий для правительства, руководствующегося законом, было в любом случае необходимой предпосылкой освобождения русского общества. Этот подход согласовывался с его убеждением, что реформы могут быть проведены лишь поэтапно. После того как Сперанский был отправлен в ссылку, он описывал процесс, к которому был причастен:
Необходимо вычистить административную часть. Затем ввести неотложные законы, та кие как политические свободы, и затем постепенно приступить к вопросу гражданских свобод, таких как освобождение крепостных. Вот каков настоящий ход дел [97]97
M. V. Dovnar-Zapol’skii, ʽPoliticheskie idealy M. M. Speranskago’ in Iz istorii obshchestvemiykh techenii v Rossii,Kiev, 1910, p. 123.
[Закрыть] .
В 1809 году Сперанский ясно чувствовал, что время благоприятствует фундаментальному прогрессу в политических реформах, но не реформах социальной структуры. Большим надеждам его на Александра не суждено было сбыться. Единственная часть плана, с которой согласился царь, – устройство нового Государственного Совета (который заменил Непременный совет) и добавочных министерств, но без поддерживающей пирамиды, представляющей исполнительную, судебную и законодательную власти. Вся структура Сперанского была отвергнута. Можно только предполагать причины, по которым Александр решил не принимать план. Хотя у него и не было поводов опасаться самого Сперанского (ни один пункт плана 1809 года не был исполнен без согласия Александра, а Сперанский был далек от любых партий и притом непопулярен при дворе), очевидно, царь чувствовал потенциальный вызов, который этот план представлял его власти. Александр уже показал, что обладает чувствительностью к любому вызову своим прерогативам, и хотя Сперанский в 1809 году намеренно смягчал некоторые свои взгляды, но тот факт, что его план предусматривает ограничение власти царя, не мог укрыться от Александра. Сперанский после своих разговоров с царем верил, что тот не будет противиться нововведениям, но Александр часто не мог логически связать свои желания реформировать правление так, чтобы исключить произвол, с последствиями такого реформирования для собственной власти. Но, в отличие от своего министра, Александр мог отлично чувствовать, что для таких радикальных преобразований время еще не настало. Он осознавал собственное довольно уязвимое положение (Тильзитский договор многие представители дворянства рассматривали как позорный, и ходили слухи о заговорах против трона) и считал безрассудным затевать столь фундаментальные преобразования в такой момент.
Новому Государственному Совету дана была власть над министрами, которые запрашивали его санкцию, и над Сенатом, чьи резолюции направлялись в него перед тем, как быть представленными царю. Министры не были ех officio (обязательными) членами Совета (как это было в Непременном совете), но главы четырех департаментов Совета (Законодательного, Военных дел, Гражданских и религиозных дел, Государственной экономики) были обязательными членами Комитета министров. (Этот комитет формально декретом никогда не создавался, он действовал, проверяя, годятся ли отчеты министров и все, что просматривал Александр, для того, чтобы быть ему предложенным, примерно с 1805 года, и изредка собирался до 1812 года). Конституционный историк Б. Нольде рассматривал Государственный Совет как триумф принципа разделения властей и утверждал, что ему было дано гораздо больше власти, чем французскому Государственному Совету при Наполеоне, а именно, он мог принимать участие в гражданском и уголовном законодательстве, в написании законов, и бюджет тоже проходил через него. Но так как царь подписывал все решения, принятые любым департаментом Государственного Совета, и по любому вопросу необходимо было получить его согласие, на практике Совет не был по-настоящему независимым и являлся по существу всего лишь совещательным органом. Последовали дополнительные реформы центрального управления. Министерства, созданные в 1802 году, были реорганизованы, а их функции определены заново и перераспределены в 1810 году. Было образовано новое Министерство внутренних дел, военные и флотские дела были объединены под одним министерством, а экономические проблемы переданы во власть новообразованного Департамента государственной экономики. Все, касающееся коммерческого и индустриального развития, должно было проходить через этот Департамент перед тем, как быть переданным в соответствующее министерство (финансов, коммерции или внутренних дел). Полиция обособлялась от Министерства внутренних дел и создавалось Министерство полиции. Эта реорганизация не смогла полностью исключить перекрытия юрисдикций разных министерств, и в 1811 году была продолжена с помощью Генеральной инструкции, определяющей границы ответственности и упрощающей административную процедуру. С 1812 года министры в периоды отсутствия Александра в России были обязаны представлять отчеты Комитету министров.
Сперанский был лишен власти в марте 1812 года. Точно не известно, почему он внезапно утратил поддержку Александра. Обвинениям в государственной измене верить нельзя (Александр говорил Новосильцеву, что Сперанский – не предатель), однако нет никаких сомнений, что он симпатизировал многим сторонам наполеоновской Франции и испытывал влияние наполеоновской практики при написании своей конституции и плана 1809 года. В то время, как война с Францией становилась все более вероятной, такие симпатии делали его позицию все более уязвимой. Александр в прошлом проявлял немалое упрямство и не раз поддерживал своего министра в таких делах, как введение экзаменов для гражданских служащих и налоговая политика, вопреки сопротивлению многих представителей придворного круга. Несмотря на его комментарий графу Карлу Нессельроде (позднее – министру иностранных дел), что Сперанский лоялен и предан, и «только настоящие обстоятельства вынуждают… уступить общественному мнению» [98]98
M. Korf, Zhizn’ grafa Speranskago, 2vols, St Petersburg, 1861,11, p. 25.
[Закрыть] , маловероятно, что он мог бы отстранить своего ближайшего советника, если бы это полностью шло вразрез с его желаниями. Сперанский неблагоразумно сделал обидное замечание, достигшее ушей Александра, который всегда был чувствителен к любым проявлениям неуважения. Сперанский сказал генералу Александру Дмитриевичу Балашову, министру полиции:
Кроме того, царь был не прочь сделать своего министра козлом отпущения, чтобы обрести поддержку своего окружения накануне грядущего конфликта с Францией.
Александр, к тому же, сознавал потенциальную угрозу своей власти, представляемую планом Сперанского. Мы не можем знать, что произошло между ними двумя в их последней встрече, но вскоре после отставки Александр говорил полицейскому чиновнику Я. И. де Санглену, что предложение Сперанского о том, что в случае войны царь должен передать полномочия специально созванной боярской думе, «убедило меня, что он и его министерства в самом деле интригуют и строят козни против власти, от которой я не могу и не имею права добровольно отказаться к услугам моих наследников» [100]100
Ibid., p. 38.
[Закрыть] . Александр, конечно, не мог не прислушиваться и к другим своим советникам, требовавшим сохранения правителем полной власти, и считал это совершенно совместимым с предполагаемой реформой. Члены Негласного комитета скорее доверятся реформирующей власти самодержца, чем инстанциям типа Сената. Когда кое-что из планов Сперанского стало известно, друг царя Александр Голицын продемонстрировал, что разделяет это недоверие к передаче власти инстанциям. Он прокомментировал предложение Сперанского запретить обжалование резолюций, прошедших Сенат, следующим образом: «Мнение большинства в России таково, что только влияние монарха, и лишь его одного, на все части администрации и двора может определить правильное решение вопросов» [101]101
A. V. Predtechenskii, Ocherki obshchestvenno politicheskoi istorii Rossii v pervoi chetverti XIX veka,Moscow-Leningrad, 1957, p. 265.
[Закрыть] . Сперанский, при всем его уме и близости к Александру, не вполне замечал различие умонастроения не только между собой и царем, но также между собой и множеством других образованных россиян.
Окончательно оформленный вызов взглядам Сперанского на путь, которым должно двигаться Российское государство, можно найти в трактате «О древней и новой России…» [102]102
Полное название – «О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях». – Ред.
[Закрыть]Николая Михайловича Карамзина, официального историографа Российской империи. Он был показан Александру в 1811 году (уже после образования Государственного Совета, но перед отстранением Сперанского от власти) и утверждал альтернативный путь развития России. Одним из жесточайших критиков Тильзитского договора была сестра Александра, Екатерина. Она вышла замуж за Георга Ольденбургского, который был назначен губернатором Твери, Новгорода и Ярославля. Чтобы развеять скуку жизни в провинциальном городке, каким была Тверь (примерно в тысяче миль к северо-западу от Москвы), Екатерина создала собственный салон, куда приглашались выдающиеся писатели и мыслители, включая и Карамзина. По-видимому, именно Екатерина подала Карамзину идею изложить свои мысли на бумаге в форме мемуаров. Карамзин встретил Александра в Твери и вел с ним беседу; он, вероятно, также чувствовал себя в положении защитника самодержавия от царя в этих послеобеденных разговорах. Екатерина, между тем, прочла трактат Карамзина и, к понятному его смущению, частным порядком вручила его своему брату. К сожалению, неизвестно, прочел ли его Александр. Оригинал был потерян; известная нам версия – копия, найденная в бумагах Аракчеева. Точно известно, что Александр никогда не ссылался на него, и нет никаких признаков того, что он повлиял на потерю Сперанским расположения, но как сумма обид и тревог образованных представителей дворянства и, по-видимому, отражение общего смысла дискуссий в тверском салоне, трактат – полезный комментарий настроения времени и интеллектуальной атмосферы, в которой Сперанский столь уверенно выдвигал свой смелый конституционный проект. Основные принципы трактата высказаны в следующем заключении:
Дворянство и Духовенство, Сенат и Синод, как хранилище Законов, над всеми. Государь, единственный Законодатель, единовластный источник властей. Вот основание Российской Монархии, которое может быть утверждено или ослаблено правилами Царствующих [103]103
Richard Pipes, Karamzin’s Memoir on Ancient and Modern Russia: A Translation and Analysis,Cambridge, Mass., 1959, p. 204.
[Закрыть] .
Первая часть работы была ретроспективным обзором российской истории, призванным продемонстрировать, что именно принцип абсолютной монархической власти способствовал созданию, сохранению и процветанию российского государства (другими словами, абсолютная противоположность историческому введению Сперанского к его плану 1809 года, призванному убедить Александра, что подошло время фундаментального изменения структуры царизма). Критика Карамзиным попыток реформировать при Александре правительственные институты основывалась на той же предпосылке. Он осуждал ненужные изменения, концентрацию власти в руках министров и, в частности, Государственного Совета, соответствующее уменьшение власти Сената и увеличение бюрократизации, как результат введения министерств. (Проект Сперанского 1809 года не был опубликован, и, следовательно, критика Карамзина основывалась лишь на тех реформах, которые были проведены). В этих реформах Карамзин видел опасность и впустую растраченные усилия не потому, что все изменения были потенциально вредными, но потому, что он отмечал влияние иностранных (наполеоновских, в частности) институтов на Россию, которая, по его мнению, имела самодостаточные традиции и структуру. Если Александр в самом деле прочел трактат, сомнительно, чтобы он испытывал благодарность к Карамзину за его «духовное мужество» в доведении до сведения царя причин неудовлетворенности в стране, как они ему виделись. Царь подвергался критике за то, что вместо укрепления мира вовлек страну в войну, не давшую ей никаких выгод; а новые университеты – за то, что полагались на иностранных профессоров, за их несообразный учебный курс и неадекватную финансовую организацию. Карамзин критиковал Сперанского за политику, одобренную царем, например, за введение экзаменов для чиновников и фискальные меры, и на сомнительной исторической и юридической почве защищал институт крепостничества, к которому Александр выражал отвращение.
Но даже когда Сперанский был на вершине своего влияния, Александр ценил дружбу и абсолютно противоположного человека, Аракчеева, которому он прежде доверил реформу артиллерии. В январе 1808 года Аракчеев был назначен военным министром. После образования Государственного Совета в 1810 году он подал в отставку со своего поста, возможно, потому, что боялся стать подчиненным новому Департаменту военных дел в Совете. Значение Аракчеева для Александра доказывается тем фактом, что царь отказался принять отставку и вернул его обратно уже в качестве президента новообразованного Департамента. Его письмо к Аракчееву показывает, как сильно ценил он его службу:
Я не могу принять объяснений, которые Вы приводите… Вы единственный, на чье сотрудничество я мог целиком положиться, Вы, который так часто повторял мне, что не считая Вашей преданности нации, Вами движет личная ко мне привязанность, Вы единственный вопреки всему этому забываете Ваше значение для Империи и торопитесь покинуть управляемый вами участок в то время, когда Ваша совесть должна вам подсказать, насколько невозможно будет Вас заменить [104]104
Michael Jenkins, Arakcheev: Grand Vizier of the Russian Empire,New York, 1969, p. 136.
[Закрыть] .
Именно Аракчеев смог убедить царя не оставаться при армии в 1812 году.
